Текст книги "Мост через огненную реку"

Энтони вслед за Гаэтано прошел к выходу во внутренние дворы, прихватив у двери факел. Гвардеец великолепно знал дворец. Пройдя по нескольким переходам, они выбрались в крохотный дворик, окруженный каменными стенами, увитыми плющом, воткнули свои факелы в гнезда на стенах. Затем отсалютовали друг другу, и Альтьери вдруг улыбнулся:

– Не желаете извиниться? Я готов рассматривать этот инцидент как недоразумение. Все-таки вы сегодня герой торжества…

Энтони молча стал в позицию.

– Ну, как угодно. Впрочем, я все равно вас прощаю, генерал, и не стану убивать героя Трогармарка. Вы будете ранены вот сюда, – гвардеец указал кончиком шпаги чуть пониже правого плеча Энтони и засмеялся: – Я почту себя удовлетворенным.

Единственной немужской чертой в Рауле Альтьери была его нелюбовь к прекрасному полу. Бойцом он оказался отменным. А Бейсингем был пьян, устал после похода, а еще ему все время приходилось помнить о том, что этой проклятой тыкалкой можно только колоть, а не рубить. Полковник пока что разминался, лениво помахивая шпагой, и все же Энтони с трудом отбивал его удары. Что же будет, когда он начнет драться по-настоящему?

Наконец, и Бейсингем втянулся в поединок, вспомнив полузабытые приемы, и Рауль тут же удвоил быстроту движений. Теперь он не нападал, предоставив противнику вести бой и без видимых усилий отражая любые удары. Бейсингем злился: Альтьери явно дразнил его, всем видом показывая, что не принимает противника всерьез.

И тут Энтони, стоявшему левым плечом ко входу во дворик, послышались легкое шуршание и вскрик. Должно быть, их услышал и Гаэтано – гвардеец вскинул голову, метнул быстрый взгляд и, казалось, смутился. Бейсингем слегка обернувшись, боковым зрением заметил в проеме женский силуэт: женщина застыла, вся подавшись вперед и жадно наблюдая за поединком.

Он отвлекся лишь на долю секунды – но отвлекся. Шпага противника мелькнула обманным движением, и рука Бейсингема привычно ответила рубящим ударом, который Гаэтано не стал отражать. Незаточенный клинок ударил его по плечу, не причинив вреда, и в то же мгновение шпага полковника вонзилась точно в то самое место, которое он указал перед началом дуэли. Поединок был окончен, гвардеец победил, но осознать это Энтони не хватило какой-то доли секунды. Альтьери откинулся назад, чтобы вытащить свою шпагу, и в то же мгновение Бейсингем даже не ударил, а, как вилку в кусок мяса, воткнул клинок в бок гвардейцу. В последний момент эфес проскользнул во вспотевшей руке и удар пришелся куда-то выше, но из-за складок рубашки – мундир Гаэтано расстегнул – не понять было, куда именно. Бейсингем остался на ногах, а его противник рухнул навзничь и остался лежать.

Трепещущий свет факелов бросал причудливые колышущиеся тени на камни двора, и казалось, что распростертый на них человек шевелится. Однако прошло несколько бесконечно долгих секунд, а гвардеец даже не попытался встать. Бейсингем присел на корточки, поднял его рубашку, чтобы осмотреть рану. Та оказалась выше, чем он предполагал – крохотная дырочка чуть ниже левого соска, и маленькая струйка крови. Скверная рана. Сквернее не бывает.

«Но я же не хотел этого!» – беззвучно вскрикнул Энтони. И тут же внутри него отозвался знакомый насмешливый голос: «А чего ты хотел? Если чего другого, надо было извиниться, и дело с концом! А потом пойти к нему в гости…»

В самом деле, не хватало еще предаваться идиотскому самобичеванию над хладным трупом. Нет уж, что сделано, то сделано…

– Тони! Тони! – пробился к нему знакомый голос. – Что с ним? Он опасно ранен?

– Он не ранен, – выпрямился Бейсингем.

– Убит? – шепотом спросила Элизабет и, не дожидаясь ответа, коротко приказала: – Быстро за мной!

Энтони замялся: бежать было недостойно, а оставаться – глупо. Но его бесцеремонно дернули за руку, так, что он чуть не вскрикнул – тонкие твердые пальчики надавили как раз на свежую рану.

– Тебя здесь не было! – выдохнула королева, когда они вошли в боковую дверь. – Возвращайся в бальную залу и танцуй.

– Ничего не получится, – при тусклом свете освещавшей коридор закрытой лампы Энтони попытался осмотреть руку. – Я ранен.

– Сильно?

– Нет, но кровь не скроешь. Да и не хочу я прятаться. У нас быт честный поединок. Он меня оскорбил, я дал ему пощечину.

– Честный? Ты в своем уме?! Наши честные судьи будут обливаться слезами, но честно, по закону, упекут тебя в Тейн. Через год Леон тебя, может быть, помилует, но год ты просидишь, раньше вытащить тебя закон не позволит. А может быть, и не помилует: Гаэтано – его дружок. Понимаешь теперь, что ты натворил? – Она вытащила откуда-то крохотный кинжальчик и одним движением отрезала кусок нижней юбки. – Замотай руку, чтобы кровь не капала, и ступай за мной. И чтобы я больше ни слова не слышала ни о какой честности, пьяный бугай…

Такой Энтони королеву еще не видел. Вот тебе и нежный цветочек, белая роза Трогармарка… Пришлось повиноваться. Вслед за Элизабет он шел по неизвестным ему коридорам и переходам, пока внезапно не оказался в знакомом будуаре, а затем в спальне. Она кинула на кровать, поверх покрывала, сложенную в несколько раз простыню, велела Энтони раздеться и принялась за перевязку.

Рана была пустяковой, однако в голове слегка шумело, и комната перед глазами покачивалась – хотя последнее наверняка из-за вина. Чепуха. Несколько минут, и все пройдет. Элизабет вдруг, наклонившись, слизнула с руки Энтони капельку крови, подняла голову и беззвучно засмеялась.

– Все равно я рада! Ненавижу этого ублюдка! Это из-за него Леон… Ну да ладно! Ты решал свои дела, а заодно отомстил и за меня…

Она была невероятно соблазнительна, и, конечно, в самый раз было бы именно сейчас заняться любовью, наплевав на все – по крайней мере, любой мало-мальски уважающий себя герой романа именно так бы и поступил. Но Энтони не годился в герои романа – ему было не до того. Он пребывал в абсолютной растерянности. Если бы он был трезв, то, конечно, сообразил бы, что делать, но сложная смесь напитков улетучивалась слишком медленно.

– Я рад… – растерянно промолвил он. – Но как теперь быть?

– Для начала узнать, что творится во дворце. – Элизабет была по-прежнему полна энергии, случившееся, кажется, не на шутку обрадовало ее. – Надо узнать, не хватились ли Альтьери. Если нет, может быть, все еще можно скрыть. Потихоньку пошлем кого-нибудь к тебе за одеждой, вернешься в залу, и все будет в порядке. Попробуй, докажи, что ты дрался… А если его уже нашли… тогда я тебя спрячу так, что ни одна крыса не отыщет. А там будем думать. Пожалуй, все же Леон тебя помилует. Гаэтано мертв, а генерал Бейсингем Трогармарку нужен. В конце концов, дашь ему понять, что готов занять место Гаэтано…

– Что?! – Энтони вскочил так резко, что его качнуло. – И ты туда же?

– Ах вот из-за чего вы передрались? – она рассмеялась. – А о чем ты думал, когда надевал бирюзу? Ладно, не злись… Я же не сказала тебе: займешь его место. Просто намекнешь. А когда бумага будет подписана, кто тебя к чему принудит? Впрочем, все это потом! – оборвала сама себя Элизабет. – Сиди тут. В моей спальне тебя никто не найдет. А я пойду, узнаю, что и как…

Она скользнула за дверь, и Энтони остался один. Некоторое время он тупо наблюдал, как на неумело наложенной повязке расплывается кровавое пятно. Конечно, за дуэли не карали по всей строгости законов, но поединок один на один, во время бала в королевском дворце, да еще если твой противник – дружок короля… Нет, тут ссылкой не отделаешься. Судейские будут из кожи вон лезть, чтобы показать, что закон одинаков для всех, в расчете на королевское помилование, а король… король пожмет плечами и скажет: «Закон есть закон». И пока не случится какого-нибудь военного поражения, о нем и не вспомнят. Как был Терри прав, когда говорил про дороги судьбы! Сейчас самое подходящее для Энтони место – долина Рондо. Там его никто не найдет. Море, виноградники на горных склонах, крестьянские девушки…

Размышления о прелестях ориньянского побережья были прерваны самым неожиданным образом. Послышался легкий скрип открывающейся двери, но не с той стороны, куда ушла королева, а из дальнего угла. Энтони затравленно обернулся: драпировка в углу откинулась. В темном проеме меж складок золотистой парчи стоял король.

– Так… – сказал он, окидывая взглядом Бейсингема, окровавленные тряпки на постели, одежду на полу. – Так…

…Энтони молчал, глядя на короля… ну, если не как кролик на удава, то как попавший в капкан зверь на охотника. Собственно, он и быт зверем, попавшим в капкан.

– Так я и думал, – сухо сказал король. – Я знал, что рано или поздно ты доиграешься.

Энтони по-прежнему молчал. Оправдываться было противно, глупо и бессмысленно.

Король наклонился, собрал валявшуюся на полу одежду, взял шпагу Бейсингема, прихватил окровавленную простыню и коротко приказал:

– Ступай за мной.

Ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Леон направился в тот же угол, из которого вышел. За драпировкой оказалась маленькая дверца. «Супружеский ход королей», – понял Бейсингем. Покои монарха и его жены располагались в разных крыльях жилого помещения дворца, соединяясь между собой особым коридором, входить в который никто не смел. В кромешной тьме они спустились по винтовой лестнице, прошли длинным ровным проходом, потом вновь поднялись. «Запрет меня сейчас в этом коридоре…» – мелькнула дурацкая мысль и пропала, потому что послышался звук открываемой двери, впереди мелькнула полоска света, и Энтони, лишь на мгновение замешкавшись, шагнул вслед за своим провожатым в личную королевскую опочивальню.

Король Леон Третий ненавидел торжественные церемонии. Два раза в неделю ему поневоле приходилось ночевать в парадной спальне, чтобы утром совершить церемонию утреннего туалета – эти два дня, со скрежетом зубовным, король после долгого торга уступил церемониймейстеру. В устроенной с чудовищной роскошью парадной спальне Энтони, естественно, бывал не раз, но в приватные покои короля попал впервые.

Убранство комнаты выглядело почти аскетическим. Ничего лишнего: постель, шкуры на полу, в углу – стойка со шпагами, на пол возле кровати брошена книга, пахнет не духами и благовониями, а кожей и ароматическими травами.

Король велел Энтони сесть на кровать, бросив поверх покрывала все ту же простыню и, открыв небольшой шкафчик у камина, достал оттуда все потребное для перевязки. Тонким кинжалом он разрезал повязку, осмотрел рану и негромко хмыкнул:

– На редкость пустяковая. Жаль беднягу Гаэтано: заплатил жизнью ни за что, за твои амбиции, и даже ранить тебя толком не сумел.

– Ваше Величество! – Энтони протрезвел, наконец, до такой степени, что смог стряхнуть тягостное оцепенение. Впрочем, что говорить дальше, он все равно не знал.

– Помалкивай, не отвлекай меня! – Король смазал рану какой-то мазью, положил сверху корпию и, отрезав полосу от рубашки Энтони, перевязал ему руку голубым шелком.

– Оставайся тут, – велел он и куда-то вышел. Бейсингем сидел, как на иголках. Положение было не то что двусмысленным, а куда хуже. Король застал его полуголым в спальне собственной жены, да еще после преступной дуэли, на которой погиб его дружок. Может быть, Леон и вправду захочет, чтобы Энтони занял место Гаэтано? Еще об этом думать не хватало! Но куда же он все-таки пошел? За стражей? Тогда зачем было приводить Энтони сюда, а главное, зачем бинтовать рану шелком?

Наконец, снова послышались шаги. Леон вернулся и кинул Энтони голубую рубашку из шелкового батиста, похожую на ту, что быта использована для перевязки. Она оказалась немного иного покроя, но едва ли кто обратит внимание на такие мелочи, как форма ворота и ширина манжет.

– Счастье твое, что у меня есть похожая. Иначе не знаю, как бы ты выкручивался. Надевай, – сердито приказал король.

Понаблюдав некоторое время, как Энтони неловко возится с одеждой, Леон ругнулся и принялся ему помогать. Потом налил четверть стакана жидкости из небольшой черной бутылки и разбавил водой.

– Пей! – велел он все тем же не допускающим возражения тоном.

Бейсингем медлил. Напиток оказался по запаху достаточно неприятен, а на вкус обещал быть еще хуже. Тем временем Леон тщательно протер шпагу Энтони, собрал окровавленные тряпки, сложил все в камин, облил маслом из стоявшего рядом кувшина и поднес свечу. Через несколько минут опасные улики превратились в горстку пепла. Проделав все это, король поднял голову и нетерпеливо бросил:

– Пей, я сказал! Хочешь или не хочешь, но придется тебе протрезветь. Хотя ничего приятного не обещаю.

Пришлось выпить. Действительно, эликсир на вкус был мерзок, однако в голове прояснилось. Леон кивнул Бейсингему и, сделав знак следовать за ним, вышел в другую комнату.

Это была малая королевская гостиная. Здесь посередине стоял низкий стол с несколькими креслами, рядом маленький столик с вином. Король поставил в угол обе шпаги, свою и Бейсингема, затем налил вина в два кубка и достал колоду карт.

– Во что играешь? – осведомился он.

– Ни во что… – растерянно ответил Энтони.

– Вот что значит удачно проиграться, – усмехнулся король. – Но бреф-то помнишь? Все время ведь крутился за нашими спинами…

…Они знали друг друга с раннего детства. Мальчики из семьи Бейсингемов традиционно, уже несколько веков, были первыми друзьями трогарских принцев – если, конечно, годы позволяли. Терри с высоты своего возраста лишь время от времени снисходил к мальчишкам, но с Валентином Леон и его брат Себастьян были лучшими друзьями, а Энтони, как и подобает малышу, бегал хвостиком за старшими. Он вспомнил: Валентину одиннадцать лет, Леону четырнадцать, Себастьяну двенадцать. Они сидят в укромном уголке сада, на земле за кустами, и занимаются строго запрещенным делом: играют в карты. Энтони не участвует в игре. Неделю назад он проиграл золотую монету, которую подарил ему отец, и решил никогда больше не играть. И зарок дал по всем правилам: перевязал колоду прядью волос и кинул в огонь. Но смотреть-то ему ничто не мешает, и он переползает за спинами мальчишек, заглядывая им в карты, до тех пор, пока Себастьян не дает ему подзатыльник, приказав сидеть тихо. Да, правила брефа он, пожалуй, вспомнит.

Леон кинул на стол несколько золотых, одну монету протянул Энтони.

– На, чтоб тебя совесть не мучила…

Возвращенный проигрыш развязывал узел зарока. Король сдал, кивком велел взять карты, и Энтони окончательно перестал что-либо понимать. Они сделали по десятку ходов, затем Леон отложил карты и, отпив из кубка, коротко приказал:

– Рассказывай!

Выслушав до конца, он невесело усмехнулся:

– Тебе повезло. Все совпадает. Вашу ссору видел человек из тайной полиции, он проследил за вами и известил своего начальника, а тот доложил мне. Ну, а уж я-то знал, где тебя искать…

Энтони мрачно подумал, что врагу не пожелал бы попасть в подобное положение: находиться в полной власти мужа своей любовницы, когда тот так невыносимо благороден.

– Ладно, не смущайся, Тони, – еще мрачнее усмехнулся король. – Зачем скрывать то, что все знают? Я человек чувствительный, а Бетти мне неприятна, должно быть, поэтому у меня с ней и не выходит. Ничего, фрейлин у нее много. И за этого… – король досадливо поморщился, – я тебя в обиду не дам. Таких, как Гаэтано, по десять штук за фунт дают, а генерал Бейсингем в Трогармарке один. До сих пор ты вел себя скромно, если и дальше не станешь зарываться, все будет в порядке…

– Спасибо, – единственное, что нашелся ответить Энтони.

– Ладно, – досадливо махнул рукой Леон. – Давай и вправду в карты поиграем. Если я правильно обо всем мыслю, вот-вот придут докладывать, что во дворе нашли мертвое тело, а у нас банк в четыре золотых да пустой лист…

Но прошло не менее получаса, прежде чем в дверь осторожно постучали и на пороге возник капитан дворцовой стражи. Несколько мгновений он остолбенело смотрел на Бейсингема, пока нетерпеливый окрик короля не вывел его из роли каменной статуи. Капитан доложил, что в одном из дворов нашли тело полковника гвардии, убитого, по всей видимости, на поединке. Дальше он замялся.

– Ну? – снова нетерпеливо одернул его король. – Да что с вами сегодня?

– Видите ли, Ваше Величество… Дело в том, что убитый полковник Альтьери и генерал Бейсингем… они оба примерно в одно и то же время спустились в приемные комнаты и взяли у лакеев свои шпаги. И больше никто оружия не забирал. А стражник у выхода во двор…

– Не то вы подумали, – оборвал его Леон. – Я попросил генерала Бейсингема дать мне несколько советов по фехтованию, а затем мы сели играть в карты. Получается, что за какие-то две минуты, пока генерал ходил за шпагой, он сумел добежать до того двора, убить гвардейца и, даже не запыхавшись, вернуться обратно? Не знаю, как вы, а я в это не верю.

Поищите еще, может быть, вы кого-то не заметили. Только поаккуратней, постарайтесь никого не оскорбить. Гаэтано Альтьери – записной бретер, рано или поздно он должен был нарваться. Неприятно, что это случилось во время королевского бала, но, в конце концов, это та неприятность, которая уже закончилась, и не надо усугублять ее, плодя новые…

Капитан взглянул на Энтони, открыл было рот, словно хотел что-то сказать, но передумал и, отсалютовав королю, вышел.

– Выпей вина, – сказал Леон. – У тебя такой вид, словно тебя сейчас стошнит.

– Вы думаете, он поверил? – спросил в ответ Энтони.

– Конечно, нет! Но какое это имеет значение? Он понял, что должен делать. Слухи, само собой, разойдутся, однако не думаю, что тебе что-то грозит. Альтьери злопамятны, как кошки, но трусливы. Человеку, которому король покровительствует до такой степени, что пускается ради него на лжесвидетельство, они мстить побоятся. Да выпей ты вина, наконец, – раздраженно прикрикнул он, – иначе, глядя на твою физиономию, тошнить начнет меня!

Энтони вернулся домой под утро, окончательно протрезвев и в прескверном настроении. Плохо ему было. С какой стороны ни посмотри – все плохо.

Не одну человеческую жизнь оборвала рука генерала Бейсингема. Но ни разу еще это не происходило так бессмысленно. Он всегда был противником поединков, заявляя, что признает только боевые раны. Мог предложить сопернику прогуляться с ним на поле боя, и уж в самом крайнем случае доводил дело до обмена десятком-другим ударов и легкого укола. И вот такая проклятая нелепая случайность!

И ведь как ни поверни, виноват во всем Энтони, и только он. Сам пренебрег приличиями сверх всякой меры, по сути, спровоцировав гвардейца, сам распустил руки там, где достаточно было остроумно ответить. Дворец – не казарма и не лагерь, во дворце свои законы. А в результате убил человека, который не сделал ему ничего плохого.

А уж дальнейшее поведение Бейсингема не давало ему ни малейшего повода гордиться собой. Он, боевой генерал, попросту струсил, побоялся отвечать за то, что натворил. И спрятался – подумать только! – за женскую юбку, а потом, еще хуже, за спину мужа своей любовницы. Король, которого он украсил пышным собачьим хвостом, покрывал его! Лгал ради него дворцовой страже!! Да еще и знал, где его искать!!! Энтони даже застонал, ворочаясь в постели. Нет, никогда он не быт так себе противен, как в то раннее утро после дворцового бала.

Проворочавшись добрый час, он поднялся, наскоро оделся и, выйдя из дому, побрел, куда несли ноги, ведомые сокрушенным сердцем. Как обычно в трудные минуты жизни, ноги принесли его на улицу Почтарей. То, что привратник выглядел так, словно только что оторвал голову от подушки, было обычным свойством всех привратников, и лишь заспанная физиономия мажордома заставила Энтони задуматься, который теперь час. Ко всем прочим подвигам этой ночи не хватало еще разбудить Рене ни свет ни заря – Рене, который всегда так трудно засыпает!

– Кофе и какой-нибудь роман, – устало обронил Бейсингем, бросившись в кресло. – Я подожду…

…Как ни странно, несмотря на выпитый кофе, он заснул и проснулся оттого, что по лицу ползала какая-то зловредная муха. Спросонок он долго от нее отмахивался, пока, наконец, не открыт глаза. Муха оказалась кончиком высохшей метелочки ковыля. Другой конец травинки находился в руке маркиза, одетого по утреннему времени в бархатный халат. На столике рядом уже быт накрыт завтрак.

– Ни слова! – предупредил Шантье. – Ни полслова, пока ты что-нибудь не съешь.

Как всегда, Рене быт прав. Завтрак стал границей, отделившей прошлое от настоящего. Безумная ночь, наконец, закончилась, и теперь Энтони мог смотреть на нее с высоты начавшегося дня. А огромная кисть янтарно-желтого ориньянского винограда оказалась прямо-таки волшебным успокаивающим.

– Я сразу понял: случилось что-то серьезное, – сказал маркиз, когда Энтони закончил свое, все еще несколько сбивчивое повествование. – Еще когда ты не засмеялся на мою шутку с мухой. Действительно, ужасно – вот так, походя, убить человека. Жизнь – великий дар, а вы так глупо отнимаете его, из-за пустячного недоразумения. И не спорь со мной, Тони…

По правде сказать, Энтони и не собирался спорить. Сам он никогда не смотрел на жизнь человеческую подобным образом, но и такой взгляд принимал, оправдывая его болезненностью маркиза. Слишком уж непросто Рене дается жизнь.

– Мне жаль, что так вышло, – сказал он. – Но я не за этим пришел к тебе. Странно все как-то… Что ты обо всем этом думаешь? И что бы ты сделал на моем месте?

Теперь, поев и успокоившись, Энтони чувствовал себя намного лучше. Лишь темные круги под глазами говорили о том, что ночью не все было в порядке. Еще и маркиз немного схитрил. Рене кофе не пил, и Энтони тоже отказался от любимого напитка, предпочел мятный чай. Шантье потихоньку приказал добавить в чайник успокоительный сбор посильнее – ему и самому не повредило бы – и теперь они беседовали уже совсем спокойно.

– Что тебе делать? – задумался Рене. – Самое глупое из доступного – пойти в комендатуру и заявить о поединке.

– А самое умное?

– То, что ты делаешь сейчас. Сидеть и пить чай. Как мудро сказал король – это те неприятности, которые уже закончились, и не надо добавлять к ним новые.

– Не понимаю короля. – Мысли Бейсингема приняли новое направление. – Я не сделал ему ничего хорошего. Более того: украсил его собачьим хвостом и убил его дружка. А он меня перевязывал, да еще врал офицеру, и ведь понимал, что тот не верит… Это так унизительно! Почему?

– Может быть, принять его обоснование? – пожал плечами Шантье. – Генерал Бейсингем у нас один, и слишком большая роскошь – запереть его в тюрьму. Мне другое непонятно: почему так себя повела королева?

– Что? – растерялся Энтони. Поведение Элизабет казалось ему совершенно логичным.

– Во-первых, герцогиня Баррио права: почему она не заставила тебя снять эти дурацкие серьги? Во-вторых: зачем было оставлять труп во дворе? Ведь ничего не стоило спрятать его в какой-нибудь кладовой или, еще лучше, вынести через секретную калитку и бросить за пару кварталов от дворца – пусть потом городская стража разбирается, с кем он ночью сцепился. Я думаю, такой подвиг и с раненой рукой был бы тебе вполне по силам. И, наконец, почему его так быстро нашли?

– Сыщик из тайной полиции нас выследил… Тьфу ты, хрен жеребячий – он ведь доложил королю, и, похоже, только ему, иначе бы мы с Леоном целый час так спокойно не сидели…

– Рад, что твой разум, наконец, проснулся. А вот почему его вообще нашли? Едва ли кто-то ночью случайно потащился в тот отдаленный двор.

– Ты думаешь, она?! Чушь, Рене! Зачем ей?

– Я ничего не думаю. Думать должен ты. Ты лично знаешь короля и королеву, тебе и судить. Мне всего лишь кое-что показалось странным. Одно скажу: радуйся, что у тебя такой союзник. Где бы ты был сейчас, если бы не король…

…Солнце, пробиваясь сквозь стекло, играло на брошенных на резное яшмовое блюдо ягодах винограда. Блюдо это, восточную штучку, подарил Рене Бейсингем – по счастью, маркиз так и не узнал, сколько оно стоило. Энтони подумал, что люди часто бывают совсем не таковы, какими кажутся. Маркиз по-детски радуется какой-нибудь красивой вещице, но никогда не сокрушается по сломанным и разбитым безделушкам: выкинул и забыл. Научится ли он, Энтони, когда-нибудь видеть за видимостью суть? А надо бы – если Рене прав, то он вляпался в какую-то неприятную игру…

…Муторный осенний дождь сыпал с затянутого тучами неба. Окна Аркенайна не знали стекол, и в замке было холодно и сыро. Промозглая сырость добралась даже до центрального зала, несмотря на то, что в нем не было окон, а в очаге у стены жарко пылал огонь. Десяток факелов выхватывал из темноты клетки между колоннами, барельефы на стенах. Тот, кого называли герцогом, ходил возле стены, освещая ее факелом и внимательно разглядывая.

– Ну, как? – поинтересовался эзриец, плотнее запахивая теплый дорожный кафтан. Чтобы не привлекать внимания на дорогах, он переоделся, да местное платье в такую погоду и удобнее.

– Все на месте, – отозвался герцог. – Все цело, словно и не было тут никого. Жертвенник в крови, но это ему не вредит…

– Да уж… – рассмеялся эзриец. – Хотя что до меня, то я предпочитаю Встречу. Она как-то опрятнее. Конечно, если встречаюсь не я…

Трое остальных склонились над разложенными на столе бумагами, погруженные в какие-то расчеты. Человек образованный распознал бы астрологические таблицы, карту звездного неба. Человек очень образованный понял бы, что листки, покрытые странными значками, были копиями древних свитков Табо книги заклинаний, отрывками из которой уже несколько тысяч лет пользовались маги. Но прочесть написанное на свитках пергамента не смог бы даже профессор древней истории университета в Обри, не говоря уже о простых смертных. Однако для пятерых все эти раритеты были лишь рабочим инструментом, не более того…

Наконец, князь выпрямился, прихлопнув ладонью карту.

– Ну, как? – обернулся эзриец.

– Все сходится. Согласно древнему пророчеству, гороскопы должны заговорить в Аркенайне – и они говорят. Великая Ночь определилась. Как ваши мужчина и женщина, герцог?

– С ней все в порядке, – герцог тряхнул головой, словно отгоняя докучную мысль.

– Ас кем не в порядке? – поинтересовался старик. – С мужчиной?

– Он все время ускользает от нас. Как можно иметь дело с человеком, который никогда ни над чем не задумывается? Он как медуза: вроде бы и не убегает, да не за что ухватить. Недавно совсем было попался. Глупо попался: сам сунулся в ловушку, да еще и решетку за собой опустил. Его угораздило устроить запрещенный поединок во время бала в королевском дворце и убить соперника. Причем не кого-нибудь, а молодого Гаэтано Альтьери…

Эзриец присвистнул.

– Пустое, – сказал старик. – Таких, как он, у нас два десятка, не жалко. А вот рыцарь – один. Что же было дальше?

– Когда Бетти прибежала ко мне и рассказала об этом, я возблагодарил судьбу. Дальше все было просто – устроить, чтобы тело обнаружили немедленно, поднять тревогу, а его укрыть в каком-нибудь из тайных убежищ. А уж оказавшись в наших руках, он очень быстро стал бы нашим. Но нам досадно помешали. Король узнал обо всем и опередил, выхватил добычу прямо из рук…

– И ведь не в первый раз, – молвил князь, нехорошо прищурившись. – Уж не заподозрил ли он что-нибудь? Стоит ли ему встречать сорокалетие?

– Всему свое время, – оборвал его старик. – Герцог, вы уверены, что удержите родных Альтьери от мщения?

– Уже удержал! – слегка улыбнулся тот.

– Надеюсь, вы не раскрыли тайну? – быстро спросил князь.

– Зачем? Тайна осталась тайной. Я просто пообещал старому Альтьери, что приберегу красавчика для Встречи, и он сам будет его готовить. Готовить так, как того захочет! Ему ведь предстоит именно Встреча, когда в нем минет надобность, не так ли?

– Щедро! – покачал головой чернобородый. – Как захочет… Есть же ритуал!

– Не беспокойтесь, биро, – усмехнулся старик. – В рамках ритуала тоже многое возможно, чтобы отвести душу. Вы, господа, лучше позаботьтесь о том, чтобы у Трогармарка больше не было войн. Времени осталось мало, и мы не можем рисковать его головой. Слишком долго придется искать замену…

– Значит, время определилось? – с виду беспечно, но напряженным голосом осведомился эзриец.

– Да, и близко. Нора готовиться к жертвам.

– Когда начнем?

– Этой весной…