Текст книги "1953 год. Смертельные игры"

Человек в шляпе

После ареста, по официальной версии, Берию закатали в ковер, вывезли из Кремля и временно поместили на гарнизонной гауптвахте. Вечером следующего дня его перевели в штаб МВО, в подземный командный пункт – якобы опасаясь доверить охрану министра внутренних дел людям из его ведомства. При этом его арестованных соратников почему-то содержали в Лефортово и потом в Бутырках, ничего не опасаясь, – а ведь это были люди, каждый из которых вполне мог заменить министра в случае силовых действий. Неужели кто-то думает, что если бы тому же Богдану Кобулову удалось бежать, он не был бы опасен? Ого-го! Вот и вопрос: почему его или бывшего министра госбезопасности Абакумова (о котором речь впереди) после ареста можно было содержать в Лефортово, а Берию – нельзя?

В «деле Берии» есть и множество бюрократических несостыковок. Несовпадение дат ареста и оформления положенных ордеров и согласований – вещь, в общем-то, житейская и вполне объяснимая. Но существует, например, такая процедура, как оформление арестованного при поступлении в тюрьму. При ней заполняют так называемую «анкету арестованного», человека фотографируют определенным образом – анфас и в профиль, снимают отпечатки пальцев. В деле имеются анкеты на всех арестованных – как на самого Берию, так и на его людей. А вот с фото уже сложнее. Богдан Кобулов и остальные сфотографированы, как положено, но с их начальником почему-то – сплошные «московские тайны». Вместо фотографии установленного образца в деле приведено не пойми что. Андрей Сухомлинов, бывший военный прокурор, получивший доступ к документам «дела Берии» и написавший о нем замечательную книгу, по этому поводу пишет:

«Штаб округа – место, конечно, историческое, но для содержания подследственных непригодное, да и навыков у военных в этом деле не было никаких. Во всяком случае, при заполнении анкеты арестованного Берия, которое производил следователь прокуратуры СССР Цареградский, в штабе даже не смогли сфотографировать его, Берия, как положено – анфас и в профиль. Ограничились комическим фото штабного фотографа. Дактилоскопирование, т. е. получение образцов отпечатков пальцев, – обязательная процедура в МВД при аресте – также не производилось».

Интересно, а у следователя прокуратуры товарища Цареградского тоже навыков не было? Разве так трудно за сутки, прошедшие со дня ареста, раздобыть оборудование для снятия отпечатков пальцев? Это ведь не атомный реактор, а всего лишь подушечка с краской. И почему, спрашивается, штабному фотографу, который по должности в основном тем и занимается, что фотографирует офицеров на документы, не под силу было сделать фото анфас и в профиль? Что тут такого невыполнимого?

В книге Сухомлинова приведена упоминаемая им «комическая» фотография – сидит снятый в три четверти спокойный добрый дедушка… Это когда человек, которого только что арестовали и приволокли в тюрьму, так глядел? Вы на портреты его соратников посмотрите! Явно выдрали фотку из семейного альбома, а внучку, которую Берия на коленях держал, отрезали.

Так почему же, все-таки, не сделали фото по правилам? Знаете, ответ тут может быть лишь один: не могли.

Почему?

И снова один ответ: поскольку самого Берии в наличии не имелось. А иметься в наличии его не могло только по одной причине: не было в живых. А то куда бы он делся?

С отпечатками пальцев же еще каверзнее получилось. Ладно, труп не сфотографируешь анфас и в профиль. Но ведь отпечатки пальцев с него снять можно! Однако не сняли. А значит, и трупа, скорее всего, к тому времени уже не было. Запомним это обстоятельство, оно нам еще пригодится.

А «штабная» канитель продолжалась. Берию или же кого-то еще, но какого-то человека в бункере явно содержали, кормили, водили на допросы, орали на него в присутствии свидетелей. Существуют воспоминания очевидцев. Первое из них приводит все тот же Сухомлинов.

Цит. 1.5.

«Машинистка военного совета и ветеран штаба МВО Екатерина Алексеевна Козлова рассказывает, что на все время нахождения Берия в бункере передвижение по территории внутреннего двора штаба было сначала запрещено, а потом ограничено. Начальник штаба округа генерал-полковник С.Иванов приказал закрасить белой краской все окна на первом и втором этажах, чтобы никто не видел, как водят Берия.

Сопровождал его всегда полковник Юферов с охраной. Он практически каждый день водил Берия на допросы. Екатерина Алексеевна Козлова вспоминает, что многие офицеры в своих кабинетах тайком отчищали краску с окон, чтобы посмотреть на Берия. Интересно было.

Она, Е. А. Козлова, этого, правда, не делала, поскольку сама работала в том же главном корпусе, куда приводили Берия. Несколько раз видела его в коридоре и запомнила, что он всегда был в шляпе, горло замотано шарфом, а осенью и зимой 1953 года на нем было черное пальто».

Вас, кстати, ничего тут не удивляет? На дворе лето или ранняя осень, идти по двору всего ничего. Зачем надевать шляпу, да еще обматывать горло шарфом? Берия и на похоронах Сталина, в крутой мороз, не прятался. Достаточно взглянуть на фото: все Политбюро в теплых шапках, а он в своей неизменной романтической шляпе. Стало быть, не мерзляк. Летом, кстати, он и вовсе шляпу не носил – а тут вдруг начал кутаться. С чего?

Ответ, опять же, прост. Все эти меры нужны были только в одном случае: если в бункере содержали не Берию, а похожего на него человека. Причем не слишком похожего, иначе зачем закрывать лицо шляпой и шарфом? Конечно, работники штаба его в лицо не знали – но вдруг кто-нибудь видел, запомнил, обратит внимание на несходство персоны?

Есть другое свидетельство, довольно забавное. В еженедельнике «Независимое военное обозрение» № 41 за 2000 год, в материале Александра Щелокова «Самодурство с большими звездами» содержится такой вот любопытный рассказ:

Цит. 1.6.

«Мой коллега и приятель военный журналист Алексей Котенев рассказывал о случае, свидетелем которого был сам. Генерал (впоследствии – маршал) Павел Батицкий, в 1953 году обеспечивавший охрану бункера, в котором содержался арестованный Лаврентий Берия, дневал и ночевал на охраняемом объекте. И вот однажды ему сообщили, что Берия отказался от пищи и объявляет голодовку. Батицкий рассвирепел. Он отправился в бункер. Перед ним открыли стальные тяжелые двери. Батицкий нервными шагами спускался в чрево подземного командного пункта, и его басовитый командирский рык разносился под сводами:

– Берия, е… твою мать! Не будешь жрать, в цепи закую!

Позже Котенев признавался, что угроза Батицкого произвела впечатление даже на него – вовсе не заключенного… Берия продолжать голодовку не рискнул».

Само по себе забавно предположение, что такого человека, как Лаврентий Павлович, уж коль скоро он решил объявить голодовку, можно было испугать воплями какого-то генерала. Тут другое любопытно: зачем Батицкий, отправляясь на командный пункт, взял с собой журналиста? Чтобы тот, в силу природной общительности, уже ближайшим вечером рассказывал приятелям об этом инциденте? А назавтра по Москве пополз бы слух, еще раз убедивший всех: да жив Берия, жив, сидит в тюрьме, следствие идет? Потому что ползли ведь и совершенно другие слухи…

В общем, это факт, доподлинный и пока что никем не опровергнутый: ни один человек из тех, кто знал Берию в лицо и кому хоть в малейшей степени можно доверять, после 26 июня не видел его живым. Самое простое объяснение – его давно уже не было на этом свете. В таком случае, действительно, понятно все.

Письма из подземелья

Об этих «документальных свидетельствах» спорят много и упорно. Считается, что Берия, сидя в бункере, написал в адрес товарищей по Президиуму три письма – кстати, довольно разных по стилю и по настроению. Вроде бы даже графологическую экспертизу проводили, и экспертиза подтвердила авторство. Впрочем, ничего удивительного: в тогдашних «органах» умельцев, способных адекватно подделать почерк, имелось достаточно.

История послевоенного СССР в целом и «дело Берии» в частности вообще отмечены запредельным количеством разного рода фальшивок. Обычным способом их не всегда определишь: в распоряжении штамповавших их властей был аппарат КГБ, ЦК,Совмина, подлинная бумага, машинки и пр.

Но есть вещи, которые нельзя подделать. В первую очередь не подделывается стиль – это я вам как автор художественной литературы могу сказать совершенно точно. Он – такой же индивидуальный признак человека, как отпечатки пальцев или голос. Давайте сравним стиль этих документов и подлинных бериевских писем, которых известно очень мало – но все же для анализа хватит.

Итак, возьмем по фрагменту из двух «писем Берии» – по большому фрагменту, чтобы полнее прочувствовать манеру письма. Кому противно – прочтите, сколько сможете…

Док. 1.2. Из «письма Берии Маленкову» от 1 июля 1953 г

«Дорогой Георгий!

В течение этих четырех тяжелых суток для Меня, я основательно продумал все, что имело место с моей стороны за последние месяцы после пленума ЦК КПСС, к[а]к на работе, так и в отношении лично тебя и – некоторых товарищей президиума ЦК и подверг свои действия самой суровой критике, крепко осуждая себя. Особенно тяжело и непростительно мое поведение в отношении тебя, где я виноват на все сто процентов. В числе других товарищей я тоже крепко и энергично взялся за работу с единственной мыслью сделать все, что возможно и не провалиться всем нам без товарища Сталина и подерж[ать] делами новое руководство ЦК и Правительства. В соответствии с имеющимися указаниями Ц. К. и Правительства, укрепляя руководство МВД и его местных органов, МВД внесло в ЦК и Правительство по твоему совету и по некоторым вопросам по совету т. Хрущева Н. С. ряд заслуживающих политических и практических предложений, к[а]кто: по реабилитации врачей, реабилитации арестованных по т. к. называемому менгрельско[му] национальному центру в Грузии и возвращение неправильно сосланных из Грузии, Об амнистии, о ликвидации паспортного режима, по исправлении искривлении линии партии допущенной в национальной политике и в карательных мероприятиях в Литовской ССР, Западной Украине и западной Белоруссии, но совершенно справедлива твоя критика, критика т-ща Хрущева Н. С. и критика других товарищей на Президиуме ЦК; с последним моим участием, на мое неправильное желание вместе с решениями ЦК разослать и докладные записки МВД. Конечно, тем самым в известной мере принизили [значение] самых решений ЦК и, что создалось недопустимое положение, что МВД, как будто исправляет Центральные Комитеты Коммунист[ической] партии Украины, Литвы и Белоруссии, тогда к[а]к роль МВД ограничивался только выполнением указаний ЦК КПСС и Правительства. Хочу прямо сказать, что с моей стороны настаивая на рассылку докладных записок было глупостью и политическим недомыслием, тем более ты мне советовал этого не следуеть делать. Поведение мое на заседании Президиум[а] ЦК, и Презид[иума] Совмина, очень часто было неправильное и недопустимое вносившее нервозность и излишную резкость я бы сказал, к[а]к это сейчас хорошо продумал и понят иногда доходило до недопустимой грубости и наглости с моей стороны в отношении товарищей Хрущев[а] Н. С. и Булганина Н. А. при обсуждении По Германскому вопросу, конечно я здес[ь] безусловно виноват и заслуживаю всякого осуждения»…и т. д., и т. п.

Док. 1.3. «Письмо Берии в Президиум ЦК» от 2 июля 1953 г

«Товарищам Маленкову, Хрущеву, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Микояну, Первухину, Булганину и Сабурову. Дорогие товарищи, со мной хотят расправиться без суда и следствия, после 5 дневного заключения, без единого допроса, умоляю Вас всех, чтобы этого не допустили, прошу немедленно вмешательства, иначе будет поздно. Прямо по телефону надо предупредить.

Дорогие т-щи настоятельно умоляю Вас назначить самую ответственную и строгую комиссию для строгого расследования моего дела, возглавить т. Молотовым или т. Ворошиловым. Неужели член Президиума ЦК не заслуживает, того, чтобы его дело тщательно разобрали, предъявили обвинения, потребовали бы объяснения, допросили свидетелей. Это со всех точек зрения хорошо для дела и для ЦК. Почему делать, так к[а] к сейчас делается, посадили в подвал, и никто ничего не выясняет и не спрашивает. Дорогие товарищи, разве только единственный и правильный способ решения без суда и выяснения дела в отношении Члена ЦК и своего товарища после 5-суток отсидки в подвале казнить его.

Еще раз умоляю Вас всех, особенно т.т. работавших с т. Лениным и т. Сталиным, обогащенных большим опытом и умудренных в разрешении сложных дел т-щей Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Во имя памяти Ленина и Сталина, прошу, умоляю вмешаться и незамедлительно вмешаться и Вы все убедитесь, что я абсолютно чист, честен верный Ваш друг и товарищ, верный член нашей партии.

Кроме укрепления, мощи нашей Страны, и единства нашей Великой партии у меня не было никаких мыслей.

Свой ЦК и свое Правительство, я не меньше любых т-щей поддерживал и делал все, что мог. Утверждаю, что все обвинения будут сняты, если только это захотите расследовать. Что за спешка и при том, очень подозрительная.

Т. Маленкова и т. Хрущева прошу не упорствовать разве будет плохо, если т-ща реабилитируют.

Еще и еще раз умоляю Вас вмешаться и невинного своего старого друга не губить.

Ваш Лаврентий Берия».

Эти письма приведены по самому солидному и заслуживающему доверия изданию – сборнику «Берия», изданному фондом «Демократия». А теперь – несколько отрывков из подлинного письма Берии, адресованного Серго Орджоникидзе.

Док. 1.4.

«Дорогой Серго, не один раз я ставил перед Вами вопрос о моей учебе. Время проходит, кругом люди растут, развиваются, и те, которые еще вчера были далеко от меня, сегодня ушли вперед. Известно, что безбожно отстаю. Ведь при нашей чекистской работе не успеваем зачастую даже газету прочесть, не то что самообразованием заниматься…

Дорогой Серго! Я знаю, Вы скажете, что теперь не время поднимать вопрос об учебе. Но что же делать. Чувствую, что я больше не могу…

…Я думаю, что мой уход из Закавказья даже послужит к лучшему. Ведь за десять лет работы в органах ГПУ в условиях Закавказья я достаточно намозолил глаза не только всяким антисоветским и контрреволюционным элементам, но и кое-кому из наших товарищей. Сколько людей будут прямо-таки приветствовать мой уход, настолько я им приелся своим постоянным будированием и вскрыванием имеющихся недочетов. Им хотелось, чтобы все было шито– крыто, а тут, извольте радоваться, кругом недочеты и ляпсусы.

Уже начинают прорабатывать, а что дальше будет – не знаю. Со мной начинают связывать все истории, которые когда-либо были в Грузии и вообще в Закавказье. Ушел тов. Л. Картвелишвили (член ЦК КП Грузии. – Е. П.) – винили меня. Ушел тов. Мамия (1-й секретарь Заккрайкома. – Е. П.) – указывали на меня. Сняли бакинских товарищей – опять я тут. В умах многих товарищей я являюсь первопричиной всех тех неприятностей, которые постигли товарищей за последнее время и фигурирую чуть ли не как доносчик».

И это, и другие письма того же периода показывают, что русский язык Берия знал блестяще, так, как не всякий русский знает, и писал по-русски, как по-настоящему образованный человек. Не зря же еще в 1925 году тогдашний секретарь Закавказского крайкома Мясников дал ему следующую оценку: «Берия – интеллигент». О человеке, пишущем с ошибками или корявым слогом, ни теперь, ни тем более тогда так бы не сказали.

Ладно, допустим, что за двадцать пять лет он деградировал, разучился обращаться с русским языком. Но Сергей Кремлев приводит один из последних документов Берии, который он даже не написал, а продиктовал стенографистке (что еще труднее, поскольку приходится обходиться без черновика). Вот отрывок из него:

Док. 1.5.

«За последнее время в КБ-11 участились аварии, повторение которых может привести к последствиям.

9 апреля с.г. при производстве измерений на опытном реакторе научным сотрудником была допущена грубейшая ошибка, в результате которой тот реактор вышел из строя.

11 мая с.г. при перевозке специального груза произошла авария, потому, что это дело было поручено работникам, не знающим правил перевозки и не имеющим на это право, а шофер был в нетрезвом виде.

Авария от 9 апреля свидетельствует о том, что контроль за деятельностью лабораторий, выполняющих важнейшие опыты, ослаб и сотрудники безответственно относятся к порученным им работам.

Авария, произошедшая 11 мая, говорит о неудовлетворительном положении с системой допусков на особо режимные объекты КБ-11, о порядке выдачи и транспортировки особо важных грузов и мой, преступной недисциплинированности среди некоторых работников объекта.

Эти факты говорят о том, что Вы и некоторые другие руководящие работники объекта, недооцениваете еще в полной мере своей ответственности за порученное Вам Государством дело и не всегда помните о том, что малейший недосмотр или неточность в работе персонала объекта могут привести к чрезвычайно серьезным последствиям». И т. д., и т. п…

В этом тексте я выделила жирным шрифтом… не то чтобы ошибки, ошибок здесь нет, но определенную бюрократическую тяжеловесность слога. Если бы письмо после того, как его продиктовали, при перепечатывании редактировалось, эти места бы поправили. Стало быть, оно не редактировалось вовсе – как продиктовано, так и отправлено. И кто-то хочет нас уверить, что эти два отрывка и тот косноязычный поток сознания, который им предшествует, написаны одной и той же рукой?

Зачем были нужны «письма из подземелья» – понять нетрудно. Они «доказывали», что Берия после 26 июня был жив. Ну и попутно служили средством обработки партийного общественного мнения – вот, мол, какой трусливый и двуличный гад этот Берия.

А графологическая экспертиза может показывать не только подлинность почерка, но и меру умения тех, кто его подделывал. Кстати, а проводилась ли она вообще?

Ну и чтобы два раза не возиться, давайте проделаем ту же операцию еще с одним документом – так называемыми «письмами Меркулова». Не то чтобы это нужно для раскрытия темы, но данные письма пачкают очень достойного человека, как и Берия, заплатившего жизнью за свою работу и свои убеждения.

Считается, что многолетний заместитель Берии Всеволод Меркулов, еще будучи на свободе – то есть его наверняка не били – написал в адрес ЦК два письма, где рассказывал о том, какой плохой человек был Лаврентий Павлович. Приведем отрывок из одного письма (второе примерно аналогичное по стилю), опубликованного в довольно солидном издании, работавшем с архивами (это надо оговорить особо, поскольку к прочим прелестям жанра добавляются еще и разночтения в разных публикациях данного документа) – сборнике «Неизвестная Россия» издательства «Историческое наследие»:

Док. 1.6. Из «письма Меркулова» в ЦК КПСС.

«…Очевидно, именно Берия увидел во мне человека, владеющего пером, умеющего литературно излагать свои мысли, т. е. он увидел во мне то, чего сам был лишен и чего ему никогда недоставало – грамотности.

Должен сказать (сейчас, спустя 30 лет, полагаю, могу это сделать без риска быть обвиненным в самовосхвалении), что в этот период, несмотря на свои 27 лет, я был наивным, очень скромным и очень застенчивым человеком, несколько замкнутым и молчаливым. Речей я не произносил и так и не научился произносить их до сих пор. Язык у меня был словно чем-то скован, и я ничего с ним не мог поделать. Другое дело – перо. С ним я умел обращаться. (По этому опусу не скажешь! – Е. П.)

Не был я также никогда ни подлизой, ни подхалимом или выскочкой, но держал себя всегда скромно и, думаю, с чувством собственного достоинства.

Таким я и предстал перед Берия, когда он меня тогда вызвал. Не надо было быть особо проницательным, чтобы понять все это, и, мне думается, Берия с первого взгляда разгадал мой характер. Он увидел возможность использования моих способностей в своих целях без риска иметь соперника или что-либо в этом роде.

Короче говоря, в конце того же мая месяца 1923 г. я был назначен Берия начальником экономического отдела ЧК Грузии (в то время я работал в ЭКО уполномоченным или старшим уполномоченным, не помню, была ли тогда такая должность).

Вскоре в ЧК Грузии прибыл некий Станский. Его надо было устроить на ответственную работу. Берия вызвал меня и спросил, не буду ли я возражать, если он назначит Станского начальником ЭКО, а меня – его заместителем.

Вынужден здесь снова сказать о себе несколько слов: во мне никогда не было и нет и тени честолюбия (что, может быть, плохо), я никогда не гнался и не гонюсь за должностями, наградами, орденами и пр. Я об этом и т. Сталину писал в 1946 г. Думаю, что знающие меня могут подтвердить эту черту моего характера. Должность, положение никогда не имели для меня значения. Для меня важно было, чтобы характер и содержание самой работы меня удовлетворяли и чтобы она была мне по силам. Поэтому я, конечно, сразу же согласился на предложение Берия.

Я упоминаю об этом незначительном случае, во-первых, для того, чтобы указать, что Берия на этом факте легко мог убедиться с первых дней своего знакомства со мной в отсутствии у меня честолюбия и, во-вторых, для того, чтобы попутно сказать, что Берия в дальнейшем не раз предлагал мне разные должности, более высокие, чем я к тому времени занимал, и я каждый раз отказывался.

Моя искренность в этом вопросе, очевидно, настолько была тогда ясна Берия, что он в более поздние годы даже считал возможным обходить меня, не считаться со мной. Так, например, когда в 1936 г. в связи с 15-летием со дня советизации Грузии орденами и медалями было награждено большое количество работников, Берия не включил меня в их число.

Как-то мы отдыхали в Гаграх, и т. Сталин должен был приехать на обед к Берия. К этому дню в Гагры были вызваны из Тбилиси многие работники. Во время обеда Берия по очереди представлял т. Сталину всех своих работников и о каждом говорил несколько слов, но я был пропущен, хотя на обеде присутствовал.

Тогда Берия, очевидно, не считал нужным этого делать. Но в 1953 г., когда я его упрашивал не выдвигать мою кандидатуру на должность первого заместителя наркома внудел СССР, он не обратил внимания на мои доводы.

Позже, обдумывая этот вопрос, я понял, что мое выдвижение на эту должность было осуществлено им главным образом потому, что в его окружении из чекистов я был единственным русским, которого он хорошо знал».

Что особенно забавно – в 1953 году Берия как раз не выдвигал Меркулова на должность своего первого заместителя. Во-первых, тот уже занимал очень важный министерский пост, во-вторых, незадолго до того перенес инфаркт, и для усугубления состояния только работы в МВД ему и не хватало. А вот сам Меркулов… полстраницы терпения, господа!

Теперь прочтем подлинные письма Меркулова, который был не просто «интеллигент», как Берия, – он был литератор, писал пьесы и слог имел соответствующий. Первое письмо предположительно датируется 1928 годом, второе – 1953-м.

Док. 1.7.

«Дорогой Лаврентий!

Здесь у нас распространились слухи о якобы предстоящем твоем уходе из Тифлиса. Я не вдавался в оценку правильности этих слухов, вероятности их и т. д., но в связи с ними у меня к тебе глубокая просьба: не забыть меня. В случае если ты действительно решил уехать из Закавказья, я очень прошу тебя взять меня с собой туда, где ты будешь работать. Город и должность меня не интересуют: я согласен работать где угодно.

Не переоценивая себя, все же полагаю, что, если я приналягу (а это делать при желании я умею), то справлюсь с любой работой, которую ты мне поручишь.

Тебя во всяком случае никогда ни в чем не подведу. Ручаюсь тебе в этом всеми ошибками прошлого, которые лишний раз вспоминать мне очень тяжело.

Надеюсь, будешь иметь меня в виду. Это моя самая большая просьба, с которой я когда-либо обращался к тебе. Писать много не хочу и не умею, но уверен, ты поймешь и поверишь не всецело.

Крепко жму руку.

Всегда твой Меркулов».

Док. 1.8.

«Дорогой Лаврентий!

Хочу предложить тебе свои услуги: если я могу быть полезным тебе где-либо в МВД, прошу располагать мною так, как ты сочтешь более целесообразным. Должность для меня роли не играет, ты это знаешь. За последнее время я кое-чему научился в смысле руководства людьми и учреждением, и, думаю, теперь я сумею работать лучше, чем раньше.

Правда, я сейчас полуинвалид, но надеюсь, что через несколько месяцев (максимум через полгода) я смогу уже работать с полной нагрузкой, как обычно.

Буду ждать твоих указаний.

Твой Меркулов».

И тот же вопрос: что общего имеют эти краткие емкие фразы, это «летящее» перо с приведенным выше косноязычным потоком сознания Зато он, этот поток сознания, несколько напоминает другое письмо:

Док. 1.9. Из письма зам. министра внутренних дел И. А. Серова Сталину. 8 февраля 1948 г.

«…Этой запиской я хочу рассказать несколько подробнее, что из себя представляет Абакумов.

Насколько мне известно, в ЦК ВКП(б) делались заявления о том, что Абакумов в целях карьеры готов уничтожить любого, кто встанет на его пути. Эта истина известна очень многим честным людям…

…Я приведу несколько фактов, известных мне в результате общения с Абакумовым на протяжении ряда лет.

Сейчас для того, чтобы очернить меня, Абакумов всеми силами старается приплести меня к Жукову. Я этих стараний не боюсь, т. к. кроме Абакумова есть ЦК, который может объективно разобраться. Однако Абакумов о себе молчит, как он расхваливал Жукова и выслуживался перед ним, как мальчик. Приведу факты, товарищ Сталин.

Когда немцы подошли к Ленинграду и там создалось тяжелое положение, то ведь никто иной, как всезнающий Абакумов, распространял слухи, что «Жданов в Ленинграде растерялся, боится там оставаться, что Ворошилов не сумел организовать оборону, а вот приехал Жуков и все дело повернул, теперь Ленинград не сдадут».

Теперь Абакумов, несомненно, откажется от своих слов, но я ему сумею напомнить.

Второй факт. В Германии ко мне обратился из ЦК Компартии Ульбрихт и рассказал, что в трех районах Берлина англичане и американцы назначили районных судей из немцев, которые выявляют и арестовывают функционеров ЦК Компартии Германии, поэтому там невозможно организовать партийную работу. В конце беседы попросил помощь ЦК в этом деле. Я дал указание негласно посадить трех судей в лагерь.

Когда англичане и американцы узнали о пропаже трех судей в их секторах Берлина, то на Контрольном Совете сделали заявление с просьбой расследовать, кто арестовал судей.

Жуков позвонил мне и в резкой форме потребовал их освобождения. Я не считал нужным их освобождать и ответил ему, что мы их не арестовывали. Он возмущался и всем говорил, что Серов неправильно работает. Затем Межсоюзная Комиссия расследовала, не подтвердила факта, что судьи арестованы нами, и на этом дело прекратилось. ЦК Компартии развернуло свою работу в этих районах.

Абакумов, узнав, что Жуков ругает меня, решил выслужиться перед ним. В этих целях он поручил своему верному приятелю Зеленину, который в тот период был начальником Управления «Смерш» (ныне находится под следствием), подтвердить, что судьи мной арестованы. Зеленин узнал об аресте судей и доложил Абакумову.

Когда была Первая Сессия Верховного Совета СССР, то Абакумов, сидя рядом с Жуковым (имеются фотографии в газетах), разболтал ему об аресте мной судей.

По окончании заседания Абакумов подошел ко мне и предложил идти вместе в Министерство. По дороге Абакумов начал мне говорить, что он установил точно, что немецкие судьи мной арестованы, и знает, где они содержатся. Я подтвердил это, т. к. перед чекистом не считал нужным скрывать. Тогда Абакумов спросил меня, а почему я скрыл это от Жукова, я ответил, что не все нужно Жукову говорить…» и т. д., и т. п.

Уж не сам ли Серов стряпал «меркуловские» фальшивки? А что Почему бы и нет? Каждый причастный к этому делу человек увеличивал опасность утечки информации. А чекистские реалии, привычки Берии (вроде его: «Давайте постреляем») Серов знал превосходно.