Текст книги "Бубен"

10

Рынок города Ура опустел, и последние торговцы спешно собирали свой товар, чтобы успеть на церемонию погребения дочери лугаля. Много толков ходило сегодня на рынке, но никто из разносчиков сплетен не мог бы с уверенностью сказать, что именно так все и было. Поговаривали разное. Кто говорил, что ее отравили жрецы, а кто тихо шептал, что сам лугаль отдал приказ убить свою дочь, чтобы не запятнать себя позором.

Когда дорога, ведущая из города, заполнилась любопытной толпой, то среди пестрого народа было невозможно отыскать старика, ведущего под руку девушку с воспаленными глазами. Пуаби не привыкла еще к солнечному свету и так часто терла свои глаза, что они теперь больше походили на кровавые волдыри, чем на глаза красивой девушки. Прохожие сторонились их, полагая, что девушка больна какой-то дурной болезнью. Это нисколько не смущало Пуаби, которая была счастлива, что не лежит сейчас в роскошном катафалке, отделанном золотом.

Воины в шлемах, с поднятыми вверх копьями шли возле повозок, сопровождавших главный катафалк, накрытый плащом из синего бисера, расшитого серебряными звездами. Золотая маска мертвой Богини Луны сияла при свете дня, заставляя зажмуриваться любопытных, которые осмеливались взглянуть на нее. Из-под маски были видны большие золотые серьги в форме полумесяца, а прическу ее венчал большой гребень из золота с пятью зубцами, инкрустированными лазуритом. Тем, кто стоял поближе, был виден великолепный убор на голове покойной, сотканный из золотых цветов. Восьмиметровая золотая лента была вплетена в ее волосы, лоб ее поверх маски украшал венок из тонких золотых колец. Не в силах оторвать взгляд от этого великолепия, народ следовал за телом, словно зачарованный.

На других повозках ехали молодые жрицы-служанки, которые были обречены сойти в могилу вместе со своей госпожой. Лица девушек были безмятежными. Еще с восходом солнца им всем дали напиток, который лишил их разума и горя. Движения их были заторможены, лица неподвижны. Они смотрели поверх толпы, выстроившейся вдоль дороги, чтобы лучше разглядеть похороны. Не каждый день удается увидеть такое великолепное зрелище!

Замыкали шествие две повозки с золотой и серебряной посудой, необходимой для иного мира. На последней повозке стояли две одиннадцатиструнные арфы с золотыми и лазуритовыми изображениями быка и коровы на резонаторе. Эти арфы принадлежали Богине Луны, и коснуться их струн могла только сама госпожа. Только ее пальцы могли извлечь из серебряных струн тончайшие звуки хрустального неба и родниковой воды.

Люди, мимо которых проплывали арфы необыкновенной работы древних мастеров, узнавали в быке и корове своих великих богов, скрещивали руки на груди, кланялись и что-то тихо шептали.

Весь путь от Храма до гробницы занимал минут тридцать. Лугаль приказал строить гробницу насколько это возможно близко к городу, чтобы успевать доставлять рабочих и камни для обустройства последнего жилища своей дочери. Спешная подготовка к похоронам была весьма необычным делом для горожан, привыкших, что их повелителей хоронят должным образом в роскошных подземных дворцах.

Наконец первая повозка достигла пологого спуска, которым начинался вход в подземелье. Процессия разом остановилась. Воины, сопровождавшие Катафалк, распрягли черных волов и отвели их в сторону, чтобы животные не помешали спуску всего кортежа под землю. Жрецы в белых плащах, специально обученные траурным церемониям, расставили охрану вдоль всего подземного хода и дали знак спешиться девушкам. Юные жрицы в великолепных убранствах, с серебряными нитями, вплетенными в высокие прически, выстроились по двое вслед за телом своей госпожи.

Некоторые из них в руках держали музыкальные инструменты. Как только главный распорядитель приказал им медленно следовать за телом, которое несли на руках восемь воинов из похоронного кортежа, они начали играть. Это была тихая печальная музыка, которая завораживала и медленно таяла под землей.

Толпа наддала вперед, чтобы лучше видеть, как под землей медленно исчезают сначала носилки, покрытые синим плащом, потом девушки, а потом и замыкающие процессию воины, ведущие под уздцы волов, тянущих телеги. Распорядитель расставил всех по местам, которые будут для них вечным пристанищем, и дал знак черным жрецам. Жрецы приблизились почти вплотную к тем, кто стоял вдоль подземного коридора, и отточенными движениями мгновенно умертвили стражей и животных. Все произошло настолько быстро, что никто из воинов не успел издать ни возгласа.

Распорядитель приказал, чтобы принесли напиток для девушек. Он каждой указал на место, которое ей предстояло занять, и девушки покорно рассаживались, продолжая играть на своих инструментах. Черные жрецы разносили напиток, и та, которая принимала чашу из рук жреца, молча выпивала. И уже не могла больше ни двинуться, ни заплакать. Так постепенно смолкла музыка, и склеп погрузился в мертвую тишину. Распорядитель зажег свечу и обошел всех сидящих, поднося огонь к глазам, чтобы лучше разглядеть зрачки. Все было в порядке. Теперь они все уснут вечным сном, ни одна из них не сдвинется с места и не нарушит покой своей госпожи. В углу склепа была маленькая кирпичная опочивальня под невысоким сводом. Туда и поместили погребальные носилки той, которую сегодня все называли Пуаби. Жрец, распоряжавшийся похоронами, огляделся и удовлетворенно кивнул своим помощникам. Теперь можно было внести арфы госпожи и расставить посуду.

Когда последняя золотая чаша исчезла под землей, народ начал понемногу расходиться, не дожидаясь, когда огромная каменная плита завалит вход в подземелье.

Старик тронул девушку за плечо.

– Нам надо спешить. Сейчас все разойдутся, и тогда нас смогут найти слуги лугаля.

Девушка молча повиновалась. К чести лугаля надо сказать, что ни он, ни его слуги не слишком-то усердствовали в поисках беглянки, хоть старик и оглядывался на всякий подозрительный шум. Он повел ее по дороге, ведущей из города. Сегодня эта дорога была запружена повозками и пешими, которые пришли в достойный город Ур, чтобы насладиться зрелищем похорон. Легко было затеряться в толпах, которые отхлынули подобно морскому отливу прочь из города, уже не представляющего для них никакого интереса. Теперь люди спешили к своим домам и семьям. Все торопились успеть затемно, чтобы не быть застигнутыми ночными бродягами или разбойниками.

Но постепенно те, кто шел слишком медленно, начинали понимать, что лучше им собираться в группы по нескольку человек и устраиваться на ночлег возле костра неподалеку от дороги, чтобы утром, чуть рассветет, снова отправиться в путь. Старик с девушкой прибились к одной из таких групп и теперь сидели возле костра, слушая болтовню купцов из Урука или Лагаша, а то и из самого Киша. Странники не задавали лишних вопросов друг другу, и никто из них не поинтересовался, почему у девушки заплаканные глаза. Все знали, что сегодня плакали многие девушки…

Пуаби была рада ночи, ведь это была ее стихия. Ее глаза, привыкшие к темноте, ночью распознавали предметы лучше, чем днем. Она видела в темноте почти также хорошо, как дикая кошка, и теперь могла немного отдохнуть. Те, кто сидел рядом с ней у костра, и представить себе не могли, что сама дочь лугаля Саргона сейчас разливает им кипяток по чашкам. Верховная жрица Пуаби на вопрос о том, как зовут юную девушку, скромно отвечала:

– Морада…

11

Утро выдалось на редкость теплым. Мягкое желтое солнце быстро набирало силу в звенящем небе и с каждой минутой становилось все жарче. Я стояла в нерешительности посреди двора – вернуться в дом или немного пожариться на солнышке. В памяти всплыла холодная затяжная сибирская зима, и я осталась.

На любом пляжном отдыхе наш семейный лагерь делится пополам. Данил с Димкой могут спокойно лежать на солнышке, поворачиваясь разными частями тела для ровного зажаривания. Младший любое обездвиживание считает смерти подобным и сопротивляется ему всем свои кипучим организмом. Что касается меня, то я даже на картинки с шезлонгами смотреть не могу. Мне кажется, что песок заползает повсюду и спасти от него может только море, душ или зеленый газон.

Оглядев свое небольшое хозяйство, я решила не терять зря времени и загорать активно – бороться с крапивой, которая кустилась в свое удовольствие по всему участку. Попробовав как-то крапивный веник на младшем, которого каждый комар считал своим долгом укусить, я поняла, что лучшего антигистаминного средства в деревне просто не найти. С чувством родительского долга я собираю крапиву и пользую ее на своих мальчиках.

Особо густые заросли темной зелени росли возле нашей скифской бани. С нее я и решила начать, тем более что крапивные веники можно было развешивать сушиться прямо на заборе. Крапива была качественная, пробирала даже через резиновые перчатки. Я сменила тактику и решила рвать только молодые изумрудно-зеленые поросли. Когда они закончились, я вытащила из-под крыльца огромную тяпку и принялась бороться с крапивными монстрами радикально. Пара неуклюжих движений городской затворницы, и тяпка с гулким стуком упала в те самые кусты, с которыми я только что сражалась.

Я стояла в нерешительности, раздумывая, что теперь делать – принести что-нибудь подходящее, чтобы вытащить тяпку из крапивы, или рискнуть и попытаться достать ее рукой. Пока я решала первую задачку, в мою голову забралась странная мысль: «Почему тяпка упала с гулким стуком?» Я, будучи неопытной в деревенских делах, постоянно что-то роняла, и точно могу сказать, как падает тяжелая деревянная палка. Уж точно не так, как только что упала моя. Даже густые заросли крапивы не сгладили падения, и земля гулко отозвалась на месте удара. Это могло означать только одно – на этом месте была когда-то яма, а потом ее чем-то прикрыли и засыпали землей.

Неожиданная догадка заставила меня шевелиться. Я принесла лопату и начала ковырять землю. За этим необычным занятием меня застал мой старший, который лениво брел до деревянного туалета, стоявшего неподалеку от моих раскопок.

– Кому яму роешь?

– Еще не решила.

– Копаешь на всякий случай? Думаешь, заедет кто на огонек? Я там какую-то машину видел, синюю.

– Это тетя Алла приехала.

– Слушай, а это когда начинается?

Я застыла в виде вопросительного знака, потому что разогнуться после таких рабочих нагрузок было непросто.

– Что начинается?

– Ну, бессонница. У деда, помнишь, началось к шестидесяти. Он тоже рано вставал и заставлял всех ездить в лес чуть свет. Может, и у твоих подруг уже началось.

Я отшвырнула лопату и как можно строже прикрикнула на старшего.

– Не дерзи! Быстро завтракать и лопату в руки!

Старший понял, что мать настроена серьезно и отвертеться не получится. Почесался, вздохнул и попытался пошутить:

– Это, типа, не рой другому яму сам…

Через полчаса мне стало понятно, почему два солдата откуда-то там заменяют экскаватор. Не прошло и часа, как старший углубился в землю почти на метр. Гулкий стук лопаты о какое-то деревянное перекрытие заинтересовал его, и комья земли полетели из ямы интенсивнее. Наконец лопата звякнула обо что-то металлическое, и мы оба согнулись, чтобы посмотреть, что же это могло быть. Я старательно разгребала землю, пока не наткнулась на какой-то круглый предмет, похожий на кольцо. Старший кольцом заинтересовался, отогнал меня подальше и попробовал приподнять. Кольцо мертво вросло в землю и никак не поддавалось.

Мы вертелись вокруг него как кошка вокруг сала, приделывали рычаги, которые по нашему разумению должны были приподнять тяжелую крышку, к которой крепилось наше кольцо, но все безрезультатно.

Увлекшись работой, мы не заметили, как открываются деревянные ворота. Въезжая во двор, машина приветственно просигналила. Я подняла глаза и увидела, что Егор стоял возле ямы и внимательно следил за нашими инженерными изысканиями.

– Давно стоишь? Ты завтракал?

– Нет. Да.

Я снова изобразила всем телом знак вопроса. Младший объяснился:

– Стою недавно. Я завтракал.

Потом показал на мою машину:

– Их кормить уже нечем. Придется тебе вылезать отсюда и что-нибудь готовить.

Я посмотрела в направлении, куда показывало озабоченное дитя, и присвистнула. Возле машины стоял Данил в окружении двух изящно одетых мужчин. Алка уже вспорхнула на крыльцо и разговаривала с кем-то по телефону. Брендовая одежда ухоженных джентльменов не вязалась с деревенским пейзажем, да и самих джентльменов будто наложили фотошопом на наш забор. Получилось забавно.

Я вылезла из ямы и постаралась наклеить светскую улыбку. Получилось не сразу. Наконец я справилась. Отозвав Данила немного в сторону, я прошипела:

– Эта делегация твоих помощников здесь надолго?

Данил внимательно отсканировал меня и чмокнул в щеку.

– Для начала здравствуй.

Я немного поостыла, но не унималась:

– Так вы надолго?

– Чаем напоишь? Алка уже всем рассказала про дивные травки и свежее варенье.

Я пожала плечами.

– Тогда вытащи старшего из ямы, мало ли что. И убери свидетелей.

Данил заинтересовался происходящим:

– Что тут у вас за раскопки?

– Еще не знаем, но надеемся, что не труп.

Брови мужа взлетели вверх. Это означало крайнюю степень удивления.

– Если надеетесь, зачем копаете?

– Так ведь это единственная тропинка к бане. И ходим мы туда вечером, когда стемнеет. Я не смогу теперь идти ночью мимо страшной ямы и думать, что там кто-нибудь лежит.

Данил вздохнул.

– Тебя даже в деревне запереть нельзя. Всегда найдешь, чем развлечься…

Тут раздался ужасный крик, и мы с Данилом наперегонки бросились на помощь старшему…

12

Морада и Старик жили в этом городе уже несколько месяцев. Старик снял дом и нанял служанку, чтобы у них всегда была горячая еда и порядок. Морада, конечно, и сама могла бы справляться с работой по дому, но Старик не позволял ей этого. Он понимал, что неприспособленная к простой работе девушка все будет делать весьма неловко и этим может навлечь на них подозрения. Он стал рассказывать людям на базаре, что семья его юной госпожи погибла при наводнении, а она уцелела лишь потому, что в это время гостила вместе со своим Наставником у родственницы, которая намеревалась выдать девушку замуж. Дурные вести заставили их обоих вернуться, но дом был разрушен, и госпожа решила покинуть места, которые будут напоминать ей о безмятежном детстве. Так они и оказались в славном городе Тали-Газире, не таком большом как Ур, но хорошо укрепленном и с бойкой торговлей.

Небольшой домик на окраине, почти у самой городской стены, был вдалеке от дороги, ведущей к рынку, а потому их улица считалась тихой, лишенной всяких зрелищ. Жили здесь небогатые семьи, которым надо было засветло вставать, чтобы успевать на рынок к началу торговли и занимать места получше. Скорняжники и гончары, они несли свою работу на продажу на городской рынок, где проводили почти весь день, лишь затемно возвращаясь домой. Так что тишина этой улицы ничем не нарушалась, кроме редких криков ребятишек, снующих меж невысоких кустов акации в поисках древесных лягушек.

Одноэтажный домик был устроен как и большинство домов в городе. В нем было три смежные комнаты и прихожая, лестница из которой выходила на пологую крышу. Крыша эта была приспособлена для ночных прогулок и соединялась узким переходом с другими такими же крышами. Так соседи могли ходить друг к другу в гости или спасаться от опасности в случае нападения разбойников. Густо обмазанные изнутри глиной и окрашенные в белый цвет невысокие стены дома сначала пугали Мораду, но постепенно она стала забывать огромные сводчатые потолки Зиккурата и его каменные колонны, уходившие ввысь, под самое небо. Морада привыкала к простой жизни, хотя и скучала по своим свиткам и огромной лазуритовой карте неба, встроенной в стену ее комнаты. Часто она просыпалась по ночам, не понимая, где она и что здесь делает. Но постепенно она свыклась с мыслью, что прошлое ушло безвозвратно и теперь надо думать о будущем. Старик пока не спешил рисовать ей это самое будущее, и она не торопила его.

Как-то ночью, когда город отдыхал от знойного дня на своих крышах, Морада позвала Старика, чтобы разделить с ним красоту звездного неба и горячий напиток, приготовленный служанкой для лучших снов. Старик принес одеяло и расстелил его, приглашая Мораду устроиться поудобнее. Морада не возражала, но удивилась:

– Зачем ты заботишься обо мне, если решил меня продать?

Старик вздрогнул. Девушка не могла знать, что сегодня он договорился с одним купцом, который вскоре тронется в путь в далекую страну, что продаст ему девушку, которая знает толк в звездах и может привести караван в любую страну и любой город, какой только есть на свете. Купец долго торговался, не веря в редкие способности девушки, и хотел купить ее по цене простой наложницы, чтобы в случае обмана не остаться в накладе. Наконец хитрый торговец уступил, и они ударили по рукам.

– Откуда ты знаешь, что я решил?

Морада улыбнулась и показала рукой на небо.

– Ты забываешь, кем я была.

Старик посмотрел, куда указывала Морада, но ничего особенного там не увидел. Она снова улыбнулась.

– Для меня горит новая звезда. Звезда далеких странствий. И зажглась она только сегодня, а значит, ты продал меня тому, кто собирается в Долгий Путь.

Старик упорствовал:

– Почем ты знаешь? Может, я собирался переехать в другой город и взять тебя с собой?

Морада в сомнении покачала головой:

– Тебе незачем уезжать отсюда. Ты не уедешь далеко от Ниппура. До конца дней своих ты будешь искать останки своего сына и похоронишь лишь малую их часть.

Старик вздрогнул и отстранился от девушки:

– Ты знаешь, кто я?!

Морада пожала плечами:

– Я всегда знала, кто ты. Но ты ничего предосудительного не делал, а звезды говорили мне, что ты сыграешь большую роль в моей судьбе. Поэтому я никому не сказала, что ты отец Загесси.

Старик помолчал какое-то время, но любопытство пересилило его страхи, и он спросил:

– И ты знаешь свою судьбу?

Морада кивнула.

– Конечно. Хотя это меня печалит.

– Печалит?

– Да, я могу узнать все, что ждет меня и любого человека, какой только родился под луной.

– Но если ты можешь все предсказать, то о чем же тебе печалиться?

– Я могу предсказать, но не могу изменить свою судьбу! Вот, например, я же знаю, что ты меня продал и что завтра поутру меня заберут из этого дома два человека, одетых в черное, и отведут на двор купца, что живет у Западных Ворот. Я знаю, но ничего не могу изменить.

– Но ты могла бы бежать. Еще до того, как я вернулся с базара.

– Зачем? Какой в этом прок? Меня бы поймали, или мне пришлось бы бежать из города без денег и без пищи. Это только ухудшило бы мою участь.

Старик согласился с разумными доводами девушки и спустился вниз, в свою комнату. Любоваться небом в обществе той, которая все знала и которую он продал так дешево, что едва хватит на дорогу до Ниппура, он не смог. А Морада еще долго оставалась на крыше, шепталась со звездами и купала свои тонкие руки в лунном свете.

13

Утром, едва рассвело, двое стражников вошли в дом Старика. Заспанная служанка, стараясь не шуметь, отодвинула тяжелый засов и жестом показала на дверь комнаты, где спала Морада. Стражники были опытными, они знали, что тех, кого продали, лучше не будить, а забирать внезапно, чтобы не поднимать большой шум. Особенно крикливы дети и молодые женщины, которые из последних сил сопротивляются своей незавидной судьбе, оказавшись в руках черных воинов. Но, к удивлению, Морада не спала. Она сидела на своей постели одетая, а у ее ног лежал небольшой узелок с личными вещами, которые принадлежали ей, когда она была еще верховной жрицей. Один из стражников сделал было шаг в ее сторону, но она остановила его:

– Я пойду с вами добровольно и не причиню вам хлопот.

Стражники впервые видели женщину, которая не убегала, не кусалась и не кричала как резаная. Все же для надежности они решили, что один из них пойдет впереди, а другой за девушкой, чтобы она не сделала роковой ошибки и не попыталась сбежать по дороге.

Весь путь до Западных Ворот занял около часа, и с рассветом она вошла в дом своего нового хозяина, купца из ее родного города Ура, торговавшего тканями по всему свету. В Тали-Газир купец приехал навестить свою сестру, которую выдали замуж в знатную семью этого небольшого города, и передать ей подарки от родственников в честь рождения ее первенца. Сегодня утром он собирался покинуть гостеприимный дом своей родственницы и вернуться в Ур. Поэтому слуг и рабов держали во дворе, чтобы они могли выступить незамедлительно, как только хозяин закончит утреннюю трапезу и попрощается с родственниками.

Морада попала в пеструю толпу рабынь, сопровождавших купца в путешествии, и с любопытством рассматривала странные одеяния и украшения женщин. Запертая в стенах своего храма и окруженная только жрицами и наставниками, она никогда прежде не видела таких ярких платьев. К ней подошла высокая дородная женщина лет тридцати и приказала развязать узелок, который Морада держала в руках. Морада удивилась:

– Зачем это вам?

Женщина рассердилась и несильно ударила девушку плеткой, которую всегда носила при себе на поясе и с которой обращалась мастерски. Удар был точно выверен так, чтобы на девушке не осталось следов, – а вдруг она понравится господину и он будет недоволен, что ему вместо гладкой шелковистой девичьей кожи придется трогать рубцеватые шрамы. Что-то было в этой девушке непонятное для Большой Мамки, как ее называли за глаза рабыни. Девушка вела себя так спокойно и уверенно, будто она случайно оказалась среди рабынь и это недоразумение скоро выяснится. Морада отдала узелок Большой Мамке, и та неторопливо развязала его. Любопытные женщины окружили их, стараясь получше рассмотреть, что принесла с собой новенькая и чем тут можно поживиться. К их разочарованию, здесь не было никаких украшений, лишь пара свитков, медный диск, испещренный какими-то знаками, и треугольный прибор, совершенно им незнакомый. Девушки с презреньем зашушукались меж собой.

– Ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней!

– А держится так величественно, словно богачка какая!

Мамка строго взглянула на невольниц, и те разошлись. Женщина показала на незнакомые предметы и спросила:

– Что это за такое?

Морада поначалу удивилась странному говору надсмотрщицы, но потом поняла, что она из другого племени и что это не ее родной язык.

– Это мои вещи. Они помогают мне читать по звездам.

Женщина в страхе отпрянула от Морады:

– Ты колдунья?!

Морада отвечала спокойно, глядя женщине прямо в глаза:

– Я не колдунья. Когда-то я работала при храме, вот и научилась. А вещи эти мне подарила верховная жрица, Пуаби.

На какое-то мгновение в воздухе повисло молчание, потом раздался оглушительный хохот. Женщины, хватаясь за животы от смеха, подходили к ней и, показывая на нее пальцами, потешались:

– Пуаби!

– Рабыня знала саму Пуаби!

– Вот врет девка!

– Да тебе, простой рабыне, за версту к ней подойти бы не дали!

– Ты знаешь, какая охрана у Пуаби?!

– Кем же ты работала, если знавалась с самой Пуаби?!

Морада молча выслушивала весь этот вздор, ни говоря ни слова. Пусть этим глупым женщинам и кажется, что она несет что-то странное, но ее слова они запомнят и относиться к ней будут настороженно. И это хорошо. Ни друзья, ни враги сейчас Мораде не нужны.

Внезапно все стихло. На ступенях крыльца показался господин, и началась суматоха, обычная перед путешествием, в котором слишком много женщин и мало повозок. Старшие невольницы переругивались с младшими, споря из-за места в повозках. Никто не хотел идти пешком по такой жаре. Морада не стала занимать место в повозке и пошла рядом с охраной. Узелок ее забрала себе Большая Мамка, так что шла она теперь налегке.

Однако не привыкшая к таким испытаниям девушка вскоре поняла, что проделать весь путь пешком она не сможет. Силы ее были на исходе, ноги все чаще спотыкались о камни, а руки, все в ссадинах, были покрыты дорожной пылью. Падала она крайне неловко и к разгару дня была уже на себя не похожа. Молодой охранник сжалился над нею и подошел к повозке Хозяина:

– Господин! Та невольница, которую вы купили вчера, вся искалечилась.

Купец удивился и приказал остановить караван.

– Искалечилась?

Ему жалко было терять деньги. Ведь он купил эту рабыню только вчера и еще даже не осматривал ее. Он крикнул охране, чтобы привели Мораду. Купец взглянул на девушку и остался доволен. Крепкая, статная, почему же она так плохо переносит путь? Ведь шли они всего ничего – полдня! Уж не беременную ли ему подсунул Старик? Купец приказал позвать Надсмотрщицу и что-то тихо сказал ей. Большая Мамка отвела Мораду за ближайшие кусты и вскоре вернулась озадаченная. Она наклонилась к самому уху купца и сказала:

– Ваша новая рабыня еще девственница.

Купец удивился. Почему же тогда Старик запросил так мало? За девственницу он мог получить бы вдвое больше! Купец отпустил Большую Мамку и жестом подозвал Мораду.

– Как тебя зовут?

– Морада.

Девушка смотрела на него, не опуская глаз. Это слегка раздосадовало купца, который привык объезжать новых кобылок. Он ждал от рабыни чего угодно – страха, слез, ненависти, но не горделивого спокойствия. Впрочем, Старик говорил, что до этого дня она была свободной горожанкой. Ладно, дома он объяснит ей, что к чему! Купец приказал, чтобы ей освободили место в одной из повозок, и караван снова тронулся в путь.

Морада была довольна. Купец обратил на нее внимание и заинтересовался ею. Деревянные колеса повозки мерно скрипели, и девушки засыпали друг у друга на плече, разморенные жарой. На плечо Морады легла красивая, совсем юная головка одной из служанок.

– Ты не против? Можешь прилечь на меня, а то сон совсем сморил. Мы так рано сегодня поднялись, еще Луна светила.

Сердце Морады защемило. Луна! Ее единственная сестра и подруга! Пока девушка не заснула окончательно, Морада спросила ее:

– А куда мы направляемся? Где дом нашего господина?

Девушка приоткрыла глаза и, зевнув, сказала:

– Мы едем в Ур.

Морада похолодела. Все, как сказали звезды. Она снова возвращалась туда, откуда так безуспешно пыталась сбежать!