Текст книги "Жена в наследство"

Глава 7

Смерть отца поставила всё с ног на голову. Хилберт ходил по замку полночи после его погребения, распугивая слуг, которые ещё не ложились по окончании поминального пира – будто призрак. И конечно же, никто из них не пытался спросить, в чём причина его бессонницы. Все и так всё знали. Ренске пыталась задержать его в комнате – лаской и уговорами, но он просто не мог усидеть на месте. Всё давило на него: стены, потолок и даже мутный свет Шадова ока, что едва-едва струился сквозь пелену нескончаемых туч. Проклятые тучи, нет им конца и края, всё тянутся, тянутся со стороны Пустоши, будто сам Тёмный бог извергает их из своего рта. Впрочем, Алдрик всегда предполагал, что извергаются они совсем из другого места Шада, но сути это не меняло. Весь Волнпик был пропитан этим смрадным дыханием – почти неощутимым, привычным. Но если задуматься – сразу подступает тошнота. Сколько Хилберт ни жил здесь, а всё равно не мог перестать обращать на него внимание. Особенно заметно это невыносимое амбре становилось после возвращения из дальних краёв антрекена.

Вот и сейчас Хилберт чувствовал, как этот запах пронизывает всё тело извечной угрозой и обещанием, что однажды он заполнит собой многие земли вокруг, а не только замок, что стоял на границе с Пустошью уже несколько сотен лет. Сколько по нему ни ходи, а всё равно его бесконечные переходы выведут к башне – а там и наверх, на площадку, которая утопает в душных облаках так, что порой с неё ничего нельзя увидеть. Но сегодня ночь почти ясная. Почти: тут можно увидеть чистое небо очень редко. Несколько дней: когда кто-нибудь из Стражей принимает в себя силу Знака через обретённую девушку-Ключ. Отец должен был развеять эту муть на многие зимы вперёд и дать новую жизнь родовой магии, которая угасала год за годом. Он был старшим в древнем роду ван Бергов. Глава Стражей. Теперь, как его не стало, наступят и вовсе смутные времена. Пока новый Глава не примет сильный Ключ и не проведёт через древний ритуал.

Хилберт вышел на верхний ярус башни, уже заранее прикрыв глаза, прежде чем открыть всегда запертую на щеколду дверь – чтобы не распахивалась бестолково. Он не знал, зачем идёт сюда: как будто в зове Пустоши сегодня можно было услышать что-то новое. Тот доносился то громче, то тише – с дальней стороны широкой полосы безжизненной земли, за которой остались на отрезанных благословенных землях прародители всех, кто жил сейчас в антрекене – оуды. Наверное, это просто было испытанием, проверкой, может ли он ещё сопротивляться. Хилберт каждый раз взывал к глубинам магии Стражей, что ещё остались в нём – где-то на самом дне души, как вода в почти пустом кубке. И пока побеждал. А если когда-нибудь не удастся – будет ли жалеть?

Но и сегодня он не услышал ничего, кроме того же вынимающего душу гула. Если прислушаться – можно было разобрать отдельные голоса, что говорили на незнакомом языке. Они обещали что-то: то ли смерть, то ли вечную мудрость.

Хилберт прошёл по площадке чуть дальше, едва борясь с желанием развести руками в стороны этот клубящийся туман вокруг – да всё равно бесполезно. И тут увидел вдалеке, у парапета, стройную девичью фигурку в белом платье: таком, в каких были сегодня все женщины на погребении. Ещё несколько шагов – и он узнал Паулине: по длинным тёмным, будто чернильные нити в воде, волосам, по гордо, даже упрямо выпрямленной спине, по плавному изгибу плеч. Её невозможно было не узнать. Только что она делала здесь в такой час? Неужели и её сюда вновь привёл зов? Получается, она не лгала? Не пыталась надавить на жалость и приблизиться только для того, чтобы после ударить больней…

– Мейси дер Энтин! – окликнул её Хилберт, медленно приближаясь.

Если она сейчас под властью зова, лучше не пугать, не подходить резко. Но девушка как будто не услышала. Она так и осталась недвижимой, только ветер, неугомонный, никогда не спящий, трепал тонкие чёрные пряди за её спиной, закручивая спиралями и путая. Но вдруг аарди опёрлась ладонями на парапет сильнее. И в мгновение ока легко вскочила на него. Будто взлетела. Хилберт бросился к ней, холодея от испуга и неожиданности.

– Стойте, мейси!

Он лишь успел дотронуться кончиками пальцев до взметнувшегося подола – и девушка, слегка оттолкнувшись, рухнула вниз. Сердце подброшенным камнем застряло в горле. В глазах потемнело, а зов загромыхал в ушах, ликуя и заставляя содрогаться всё внутри от жуткого хохота. Хилберт упал животом на каменное ограждение, свешиваясь вниз, пытаясь увидеть хоть что-то ещё сквозь пыльную муть. Но светлая фигурка потонула в ней мгновенно. Словно унесённое ветром перо.

Не может быть – голосил рассудок. Такого просто быть не может. Чтобы Паулине решила покончить с собой. Тем более так. Но разве подобная смерть её матери и тот кинжал в её руке, которым она себя ранила, не доказательство, что такое всё же могло случиться? Здесь, в Волнпике, могло произойти что угодно.

Если это шутка воспалённого воображения, обман Пустоши, которая любит жестокие игры, то Паулине сейчас в своей комнате. Хилберт оттолкнулся ладонями от парапета и метнулся обратно в замок. Неведомо как не сломав по дороге шею, сбежал по лестнице, ударяясь плечами то в одну стену, то в другую. И всё твердил про себя, что этого не могло случиться. Он едва не кубарем вывалился на ярус башни, где жили Дине и Паулине, без стука ворвался в комнату аарди и встал у порога, озираясь. Было темно, как у гарга в заднице. Даже светлая постель виднелась сквозь мрак едва-едва.

– Паулине! – гаркнул Хилберт.

Тихий испуганный вздох раздался в тишине покоев. Шорох, шевеление на постели. Девушка быстро зажгла свечу на столике рядом с кроватью и уставилась на него, подняв от подушки слегка взлохмаченную голову.

– Вы с ума сошли, мениэр? – вялым жестом она потёрла глаза, хмурясь.

Да, он почти сошёл с ума… От сердца отлегло. Всё же подлянка от Пустоши. Но сейчас Хилберт не тревожился за своё душевное здоровье: гораздо больше его беспокоила мысль о том, что увиденное под действием зова могло случиться на самом деле. Могло – в любой день. Когда Паулине просто не сумеет побороть голос Пустоши. Ведь она не живёт с этим с самой юности, а значит, не привыкла. И пусть она – Ключ Воли, которому многое по плечу, Пустошь ломала даже самых сильных.

– Всё в порядке, – Хилберт махнул рукой и повернулся было уходить.

Но девушка вскочила с постели. Пробежала через комнату, тихо шлёпая босыми ногами по полу.

– Постойте! – остановила у самой двери, схватив за локоть. Хилберт высвободился резким движением и оглянулся. – Почему вы пришли?

Она смотрела на него снизу вверх, замерев в напряжённой позе, будто каждый миг готова была снова ухватиться за него, если он надумает уходить – и потребовать ответа. И в глазах её, тёмных, будто лесные ягоды, стояло такое необычное волнение, будто она часто думала о том, что происходит с ним, и каждый раз находила подтверждение своим тревогам. Вдруг захотелось пригладить распушившиеся вокруг её головы пряди: эта неправильность в её всегда безупречном облике вызывала какие-то неправильные ощущения. Желание… защитить?

– Просто дурной сон, – бросил Хилберт. – Сам не знаю, что на меня нашло.

Он всё же дёрнул ручку двери и вышел.

Направился теперь в свою комнату, раздумывая над толкнувшим его в комнату аарди порывом, который в глазах Паулине, наверное, выглядел крайне странно. Что ни день, то неприятный сюрприз. Возможно, доведётся услышать хоть одну благую весть, когда душеприказчик будет оглашать завещание отца? Не то чтобы Хилберт ждал чего-то удивительного: всё было решено давно, отец не держал в секрете свои планы на случай, если придёт время ему уходить на другой берег Туманной Реки. Но всё же не зря Маттейс звал душеприказчика незадолго до смерти, а значит, сюрпризам всё же быть. И предчувствие вопило, что не самым приятным. Да и сюрпризам ли?

Добрался Хилберт до своих покоев совершенно измотанный, но в то же время взбудораженный всем, что случилось. И как ни крути, а снова всему причиной Паулине. Заклятая невеста отца, за право обладать которой, за то, чтобы заткнуть ей рот собственной гордостью, он отсыпал немало золота долговой конторе. Выкупил её поместье, которое не иначе скоро развалится. Уберёг её от участи лота на осеннем аукционе. И пусть бы она стояла среди опустившихся женщин и девок, которые обладают хоть какими-то крупицами Знака – ржавые Ключи, от которых толк есть только Стражам самых нижних рангов. На которых даже не женятся. Но Маттейс помнил о Паулине с того дня, как узнал, что в день восемнадцатилетия в ней открылся очень редкий дар Знака – Воля. А значит, тот, кто будет им обладать, обретёт силу едва не большую, чем раньше.

Но теперь снова возникла опасность потерять её. Если не от зова Пустоши, так от желания других мужчин обладать ей. Несмотря на все затраты, даже антреманн Феддрик ван Стин, если надавит на свои связи – сумеет выцарапать Паулине из Волнпика. Это, надо сказать, не слишком сложное дело теперь, без влияния отца и её статуса невесты. Нетрудно догадаться, что ему она тоже окажется полезной.

Хилберт посидел ещё немного за кружкой волрейна – ничего крепкого пить не хотелось. Он и так часто рисковал потерять контроль над самим собой, поддаться тому, что рвалось наружу, а особенно сильно здесь, в Волнпике. Хмельное только ослабит волю.

Медленно обводя взглядом комнату, он вспомнил вдруг, как в своё время здесь оказалась Паулине – тоже совершенно неожиданно, в самый неподходящий момент. Она уже не раз стала свидетельницей его слабости – вот и сегодня тоже. И это вовсе не радовало. Но в тот раз девушка показалась ему другой, не такой, какой была в Шадоурике. В её глазах было столько смятения и страха, что невольно хотелось узнать истинную причину его. Значит, нужно узнать.

Скоро Хилберт всё же лёг спать. Надо приходить в себя после смерти отца. Впереди ещё много забот.

Наутро он приказал повесить замок на дверь, что выводила на верхнюю площадку башни: так ему хоть немного, но станет спокойнее. А через два дня после погребения приехал душеприказчик.

На чтении завещания, кроме Хилберта и Дине, был резон находиться только старшей сестре Маттейса – вроу Тессе Люверик. Наверное, поэтому она так резво примчалась на церемонию и всё шарила, шарила взглядом по замку, где бы ни появилась, будто уже примерялась к нему.

Но Волнпик не принадлежит никому. Он – символ Ордена. Не слишком-то добрый.

Тётка всегда была женщиной скупой и в то же время жадной. Хилберт был ещё совсем мал в те времена, но наслушался вдоволь историй о том, как она пыталась откусить кусок пожирнее от того наследства, что осталось им с Маттейсом от их отца. Но, к её сожалению, она на тот момент была уже замужем, поэтому дед не отписал ей слишком много имущества, посчитав, что шкатулки с матушкиными драгоценностями окажется достаточно.

Неизвестно, на что она рассчитывала сегодня. Неужто держала отца за простачка широкой души? Тогда она слишком плохо его знала.

По приезду душеприказчик разместился в кабинете отца и пригласил туда наследников. Все неспешно расселись по высоким креслам. Мениэр Геррит Эйк, встав по другую сторону длинного стола смотрел на всех строго и терпеливо. Внимательно обводил взглядом лица, словно видел их впервые, а особенно задержался на Хилберте. Впрочем, неудивительно. Теперь в Волнпике на него смотрели со всех сторон. Дальние родственники и знакомые, которых он не видел месяцами, потому что те даже не хотели осквернять себя заботой показаться в этом замке лишний раз. Только по особому приглашению. Да и то приходилось порой уговаривать, потому как у них сразу находились дела.

Тётка Тесса тихо переговаривалась с Дине о чём-то. И лицо у неё было настолько благожелательное, что даже приторно становилось. Думается, она приветлива ровно до того мига, как душеприказчик огласит волю отца. Потому как, насколько Хилберт знал, тот не оставил ей почти ничего. Только полуразвалившийся сарай посреди клочка земли где-то на западной оконечности антрекена. Там даже дом не поставишь. Остальные наделы в той стороне он давно уж распродал, когда были самые тяжёлые времена после начала опалы. Тогда пришлось спешно избавляться от некоторых земель, чтобы антреманн не забрал их в пользу Короны. А сейчас тот бестолковый носовой платок с одной хозяйственной постройкой вовсе никому не нужен. Даже Феддрику ван Стину.

Последней пришла Паулине, и все тут же забыли друг о друге. Небывалое дело: на чтении завещания присутствует даже не жена умершего, а невеста. К тому же та, у которой репутация в семье ван Бергов сродни репутации последней потаскухи.

Но аарди вела себя совершенно спокойно. Её непривычно колкий взгляд мельком пробежался по присутствующим и остановился на душеприказчике. Она кивнула ему вежливо и села в последнее свободное кресло рядом с Дине. Сестрица сразу же что-то сказала ей и ободряюще пожала запястье. Вот уж подумать нельзя было, что отнесётся настолько благосклонно к будущей, но так и не состоявшейся жене отца. Но в этом была некая закономерность: сестра всегда была немного не от мира сего. Рядом с Пустошью она полностью погружалась в живопись. Иногда приходилось напоминать ей о том, чтобы она поела или легла спать.

– Я не волнуюсь, – донеслись до слуха тихие слова Паулине.

И даже любопытно становилось, что она чувствует сейчас. О чём думает, оказавшись почти в безвыходном положении? Ведь нельзя было питать даже самых слабых надежд на то, что она вдруг искренне захочет выйти замуж за отца. После всего, что было раньше. После того, как воспылала к нему страшной неприязнью, лишь он вошёл в дом её матери и пожелал взять ту в жёны. Хитрая, изворотливая дрянь – такой она была в юности. И сейчас вряд ли что-то поменялось. Хоть стороннему человеку могло показаться, что она ведёт себя достойно и чаще всего невозмутимо. Но Хилберт понимал, что за этим внешним прикрытием может скрываться тот ещё змеиный клубок. И всё, что случилось, начиная с гибели сопровождения Паулине, вовсе не роковое стечение обстоятельств.

Видно, почувствовав невольный взгляд Хилберта, девушка обернулась через плечо. По надменному изгибу её губ пронеслось выражение усталой неприязни, а в глазах застыло лёгкое удивление. Наверное, она ещё вспоминала его недавний ночной визит. А теперь, похоже, не знала, чего ей ждать. Да и никто пока не знал точно.

– Ну, что ж, – сдержанно возвестил мениэр Эйк. – Раз все собрались, то приступим.

Хилберт отчего-то с трудом оторвал взгляд от Паулине, когда она отвернулась. Душеприказчик открыл папку из кожи хагедиса, которой не будет сносу ещё сто лет, и поднял первый хрустящий листок, исписанный скупым конторским почерком. Он мгновение ещё поразмыслил над чем-то, а затем начал чтение последней воли отца.

Его голос звучал монотонно, так, что хотелось закрыть глаза и вздремнуть, потому что пока ничего нового Хилберт не слышал. Всё это они много раз обсуждали с Маттейсом. И он прекрасно осознавал всю ответственность, что сейчас падала на него тяжёлым валуном. За поместье Стормастайг, что стояло в благополучной стороне антрекена на берегу горной реки, и за которым надлежало всегда ухаживать. За мельницы в окраинном Рустиге, что откачивали воду с затопленных земель недалеко от Буревого моря. Они достались Маттейсу от отца, а тому – от его отца и дальше. Традиция эта – по-другому уже и не назовёшь – владеть мельницами вдоль полосы топей, была ещё одним бременем семьи ван Бергов, которую те несли наряду с родовыми способностями Стражей. Дине досталось небольшое уютное поместье среди пышных виноградников Южного антрекена – самого благословенного во всём королевстве. Раньше оно принадлежало их бабушке по отцовской линии. И это решение Маттейса тоже было справедливым: Дине заслуживала тихое место для себя, где сможет жить так, как захочет. И когда пожелает покинуть Волнпик. Может, со смертью отца она станет задумываться о том чаще?

Хилберт, совсем убаюканный спокойным голосом мениэра Эйка, вяло хлопал глазами, ловя на себе его недовольные взгляды. Будто нерадивый ученик в приходской школе.

– И последнее дополнение, которое мениэр ван Берг старший внёс в своё посмертное волеизъявление… – Мужчина помолчал, пожевал губами, пробегаясь взглядом по нижним строкам листа.

Он посмотрел исподлобья на Паулине – и у той даже спина выпрямилась, словно её продуло. Она скомкала пальцами подол простого бордового платья и задышала заметно чаще. А у Хилберта и вовсе нехорошо ёкнуло в груди, как после девушки душеприказчик снова взглянул на него. Так и знал ведь…

– Да что там уже, не тяните! – плаксиво возмутилась тётушка Тесса.

Ей, как и предполагалось, достался только жалкий огрызок от того, что она могла бы получить, если бы уделяла брату больше внимания и не называла его за глаза похотливым кобелём, который совратил юную аарди Эдит дер Энтин. Хоть ему в лицо она и говорила, что не верит в его вину.

– Мой сын, потомственный йонкер Хилберт ван Берг, – начал зачитывать душеприказчик, – обязуется взять в жёны аарди Паулине дер Энтин и возродить огонь родовой магии Стражей. В противном случае он лишается всего оставленного ему имущества. Все погашенные долговые расписки аарди дер Энтин и свидетельство о собственности на родовое поместье в Шадоурике, накладывающие на неё обязательства стать женой Хилберта ван Берга, я оставляю в его владение и под его ответственность.

– Да вы все спятили! – сдавленно выдохнула Паулине. Будто не ожидала чего-то подобного.

Дине попыталась остановить её, но девушка всё же встала со своего места и гневно обернулась на Хилберта, который ещё пытался уложить в голове волю отца. Жестокую волю, но вполне ожидаемую. Маттейс прекрасно знал, что сын собирается жениться на другой. Что он связан помолвкой и обещанием, скреплённым перед многими людьми. Но и знал тоже, что у рода ван Бергов другого выхода теперь нет. И чем дольше билось негодование в груди Хилберта, тем больше остывало и превращалось в обречённое понимание: а разве он наделся на что-то другое? Оставшись старшим в роду ван Бергов мужчиной? Ведь больше взяться за возрождение родовой магии некому. Хоть разбей сейчас голову о каменную стену – только хуже станет.

– Сядьте, мейси, – резковато велел душеприказчик Паулине. – Вы сами прекрасно понимаете, что потеряли свободное положение в тот момент, как мениэр ван Берг выкупил вас до аукциона. Все расписки только подтверждают это. Пусть никто это так не называл, сохраняя вашу репутацию и статус аарди. Но по сути…

– По сути вы передаёте меня из рук в руки, как кубок, – она снова сбросила руку Дине со своего запястья.

– А какой участи вы ожидали? – совершенно справедливо уточнил мениэр Эйк. – После всего, на что согласились в разговорах с будущим мужем? Что вас отпустят восвояси? Вы и есть кубок, если вам так угодно.

Что ж, душеприказчик и давний друг отца никогда не отличался особой деликатностью.

– Золотой кубок, – мрачно добавил Хилберт, давя яростное дыхание в груди.

Снова эти игры Паулине в святую наивность. Она не меняется!

– А вы и рады, – аарди снова посмотрела на него.

И вдруг погасла. Будто свеча от сквозняка: раз, и огонь потух, оставив только ниточку дыма над остывающим фитилем. Наверное, она всё же представляла, что её ждёт. Но и надеялась тоже, что судьба её решится как-то по-другому. Да к сожалению, по-другому нельзя. Паулине вдруг обошла кресло и покинула душноватый кабинет, в котором будто бы комком свалявшейся шерсти скопились напряжение и неприязнь. Хилберт подумал мгновение, а потом тоже поднялся и поспешил за ней. Успел догнать ещё в конце коридора и ухватил за локоть, останавливая.

– Что вы себе думаете? – встряхнул Паулине, взяв за плечи. – Что мне доставляет радость мучить вас? Доставляет удовлетворение мысль о том, что теперь вы будете висеть на моей шее? Да радуйтесь, что…

– Да уж радости столько, как бы унести! – аарди скривила губы и показалось, что сейчас плюнет ему в лицо. – Видеть постоянно вашу кислую рожу. Сидеть в этом затхлом каменном мешке. Я… – она вдруг осеклась. – Я домой хочу. Мой дом не здесь. Не в этом… Да вы не поймёте никогда!

Она снова замолчала и дёрнулась, пытаясь высвободиться. Её глаза налились влажным ужасом – того и гляди расплачется. И как не склонен был Хилберт верить её фальшивым причитаниям, а вдруг – поверил. Что ей сейчас так же паршиво, как и ему. Что она ровно так же не желает видеть его в качестве своего супруга. Что странно, если вспомнить, что именно об этом она мечтала несколько лет назад. И во взоре её залегло что-то ещё, какая-то отчуждённость, инаковость – будто всё, что сейчас происходило, не укладывалось у неё в голове.

– Ваш дом пуст. Земли распроданы, – сказал Хилберт уже спокойнее и вдруг погладил ладонями её плечи, хрупкие, подрагивающие от скорых рыданий. – Вам, по сути, некуда возвращаться. Пока. Но, может, со временем мне удастся восстановить ваше поместье. Хотя я не могу ничего обещать.

– И правильно. Не стоит, – девушка горько усмехнулась. – Всё может оказаться не так, как вам думалось.

Она дёргано отстранилась и ушла в женскую часть замка, больше ничего не сказав. Хилберт постоял ещё немного, глядя ей вслед. С ней всегда было тяжело – с самых юных пор. Тяжело было говорить, отбиваясь от злых колкостей, за которыми она прятала влюблённость, и пытаясь уколоть в ответ. Тяжело было находиться рядом, когда бурлит кровь в теле, требующем женской ласки – а она смотрит так, будто зовёт и в то же время заранее отталкивает. С пятнадцати лет Паулине дер Энтин уже сводила с ума мужчин. Хотела завладеть и разумом Хилберта, но он сопротивлялся. Потому что чувствовал в ней смутную угрозу. Опасность.

И та подтвердилась, когда вместе со своей сестрой Паулине жестоко оклеветала отца, обвинив в изнасиловании. И ей поверили. Поверили Эдит, которая признала себя жертвой. Все поверили в слёзы девушек, в их страх и боль – и Маттейс попал в большую опалу, которая продолжалась до сих пор. Ему почти удалось восстановить доброе имя. Сохранить часть имущества – и он сделал всё, чтобы разорить её род и подчинить себе ту, которая отравила его жизнь.

И сейчас Хилберт корил себя за то, что на короткий миг, но поддался её жалостливому виду, её такой натуральной обиде. Но, чем дольше стоял один, тем яснее осознавал свою ошибку. Пусть мучается. Она это заслужила. Да только ему-то это наказание за что?

Хилберт не стал возвращаться в кабинет, где ещё оставались сестра с тёткой. Он отправился к себе и почти не удивился, когда через полчаса к нему едва не ворвалась Ренске. Если с Дине они не слишком-то ладили, то с сестрой отца, как бы мало с ней ни встречались, часто находили общий язык. Мейси ван Стин в большинстве случаев привлекала к себе всех и легко входила в доверие. Видно, тётка Тесса ей обо всём и рассказала.

Девушка распахнула дверь настежь и влетела алым всполохом шёлкового платья. Хоть на улице совсем не лето, а в Волнпике всегда чуть промозгло, она не одевалась тепло, как будто её грел жар собственной неугомонной души. Ренске едва не всю комнату окутала запахом редких ламасских роз ещё издалека. Взбудоражила видом чуть оголённых плеч.

– И ты согласишься? – возмутилась звонко – даже в ушах зазвенело. – Одно дело, когда твой отец женился бы на ней, а другое…

Она остановилась у двери, словно сама опасалась, что приблизится – и случится какая-то катастрофа.

– Мне придётся, – Хилберт сразу оборвал все дальнейшие возмущения Ренске.

– Твой отец был не в себе… – Девушка слегка поостыла.

Подошла спокойнее – и села напротив по другую сторону стола, за которым Хилберт перечитывал документы по долговым обязательствам семейства дер Энтин.

– Мой отец был слишком в себе. Он даже успел всё устроить перед своей смертью. Да, его не волновали мои предпочтения. Но он прав. Интересы Ордена, а значит, и всего антрекена, а там и королевства, важнее моих личных забот.

– Забот? – Верхняя губа Ренске чуть приподнялась от негодования. – Значит, я и наша сорванная свадьба – это всего лишь «забота»?

Её голос взвился на высокие ноты.

– Не начинай, я прошу тебя. Ты же не глупа, Ренске, – Хилберт встал резко, будто стул под ним загорелся.

– Если тебя так волнует судьба Ордена, то отдай Паулине моему брату. Он предлагал твоему отцу хорошую сумму за неё. В Ордене найдутся сильные Стражи, которым её способности будут полезны.

– И этот Страж займёт моё место Главы? – Хилберт усмехнулся, поглядывая на девушку искоса. – То, которое моё по праву наследования? Я, кажется, ещё жив.

Слова Ренске кольнули неприятно. Как будто он сам не понимал, что родовая магия ван Бергов давно угасает. Что он не обладает даже половиной тех способностей, которые были у его деда, и не дотягивает даже до тех, что были у отца. А значит, это даёт надежды многим амбициозным аристократам занять его место. Потеснить, убедив Совет, что род ван Бергов больше не достоин хранить мудрость и силу Знака.

– Если ты будешь моим мужем, антреманн никогда не допустит, чтобы кто-то занял твоё место.

Ренске тоже встала и подошла. Остановилась близко-близко, заставляя жадно вдыхать её запах. Такой неподходящий молодой девушке, но подходящий именно ей. Привычный, тёплый и будоражащий самые глубины души. С ней невозможно было находиться рядом спокойно, особенно осознавая, что эта девушка готова принадлежать тебе до конца. И лишь строгие нравы, требующие первой близости супругов только после свадьбы, останавливали её от многих безумств. Так казалось. Это Хилберт чувствовал всегда, как касался невесты – а её невозможно было не касаться. Он взял Ренске кончиками пальцев за подбородок и приник к мягким губам. Она раскрылась ему навстречу, схватила за рубаху на груди и потянула к себе. И по горлу её прокатился тихий стон. Сколько раз приходилось сдерживать себя, чтобы не позволить себе лишнего. А она умела – лучше иных опытных женщин – взбаламутить всё внутри, заставить гореть желанием. И этим напоминала Паулине, только более открытую и податливую.

– Хилберт, – шепнула она. – Останься со мной. Отец простит. Он уже на другом берегу.

Распустила завязку его ворота и распахнула резким движением. Провела ладонями по открытой коже, едва дотрагиваясь кончиками пальцев до слабых следов шрамов: Геролф залечивает раны хорошо. Хилберт дышал часто, опустив голову, касаясь лбом её гладко причёсанных волос, что блестящим каскадом ниспадали по плечам и спине. В горле становилось тесно от воздуха; ладони, лежащие на талии Ренске, уже покрылись испариной. Он знал, что, если сейчас не отступит, она продолжит – и тогда обоим будет тяжко потом. Но она снова подняла к нему лицо, присела на край стола и приподняла подол, позволяя скользнуть по голым бёдрам руками.

– Твоя вся буду. Жду не дождусь, – отрывисто говорила между поцелуями. – Не лишай нас этого.

Он провёл кончиками пальцев по мягкой коже – в горячую глубину между ног, продолжая целовать, сминать разросшимся желанием. Подтолкнул, укладывая спиной на стол и лаская всё быстрее, чтобы услышать скоро стон удовольствия. А сам почти вгрызался в её губы, опалял поцелуями тонкую шею.

– Я не могу, Ренске, – проговорил хрипло, не зная, слышит ли она его сквозь собственные тихие, почти жалобные вскрики.

Девушка выгнулась, сметая руками со стола бумаги. Вздрогнула – и на пол полетела чернильница в виде львиной головы. Раскинула колени шире, сминая пальцами задранный почти до пояса подол, который только едва прикрывал верхнюю часть её бёдер и руку Хилберта до запястья. Он уже не целовал невесту, просто глядя в лицо Ренске, на котором отражалась вся глубина наслаждения, что прокатывалось сейчас по её телу отрывистыми волнами. И вдыхал запах роз, переставая верить – на короткий миг – что всё это происходит с ним.

Она замерла, иссякнув, сжимая ещё бёдрами руку Хилберта, не давая отстраниться.

– Что ты сказал? – спросила, открывая глаза.

Вперилась в него неподвижно, с каждым мигом теряя туман блаженства в них. Хилберт выпрямился, сжимая влажную, ещё хранящую ощущение её кожи ладонь в кулак.

– Я сказал, что не могу пойти против последней воли отца. Потому что знаю, что он прав. Это мой долг.

– Долг разделить ложе с этой девкой?

Ренске вскочила со стола, одёргивая подол.

– Не говори глупостей! – Хилберт раздражённо завязал ворот. – Ты же понимаешь, зачем выворачиваешь всё наизнанку? Как только свершится ритуал, я отошлю её в другое имение. А там запущу процесс развода.

– Это очень долго! – теперь Ренске пустила в голос плаксивые нотки.

Она пыталась надавить на него так и эдак – и порой он, признаться, терялся, как реагировать на такие выверты.

– Это всё, что я могу сделать.

Девушка фыркнула громко, пригладила встрёпанные волосы и быстрым шагом вышла из комнаты. Хилберт обошёл стол, выругался, когда наступил в лужу чернил на полу. И бессильно сел в кресло. Мало ему проблем. Так теперь ещё и Ренске будет обижаться. А тут два варианта: либо станет сторониться его, либо обрушит на него всю силу женских чар. Оба варианта паршивы по-своему.

Но слишком долго нельзя было размышлять над тем, какими станут отношения с Ренске после женитьбы на Паулине. Дальнейшие дела требовали разрешения и самого вдумчивого участия.

На следующий день пришлось собираться в Ривервот: принимать наследство отца и подписывать некоторые документы у антреманна. Думается, Феддрик тоже не будет рад тому, как всё обернулось с его сестрой, но уж тут он точно не может ни на что повлиять. Разве что укорить между делом. Может даже, немного оскорбиться.

Хилберт и хотел взять с собой Дине, но та отказалась, сославшись на то, что предпочитает остаться с Паулине – аарди сейчас нужна поддержка. Признаться, слова сестры вызвали немало недоумения: в чём поддерживать её? Какое такое огромное горе у неё приключилось?

– Вот ты не чувствуешь, Хил, – с укором проговорила Дине напоследок, прежде чем выйти из его комнаты. – А я чувствую. Может, потому что тоже женщина или… Не знаю. Но чувствую, что она не такая гадина, как вы с отцом привыкли думать.

Хилберт только вздохнул, провожая сестру взглядом. Как и всегда, её фантазии затмевают разум. Она, похоже, совсем чахнет здесь в одиночестве, хоть и может уехать. А потому сразу же зацепилась за Паулине, как за возможную подругу. Жаль. Лучше бы она поближе сошлась с Ренске – та больше подходила ей в качестве приятельницы. Да вот только девушки как будто невзлюбили друг друга с первого дня знакомства. Иногда можно было заметить, что они беседуют о чём-то, но это случалось скорее в вынужденных обстоятельствах. А в остальном они совершенно друг к другу не стремились. А тут ты погляди, какая приязнь к Паулине проснулась с первого же дня. Даже покушение на отца, когда многие подозревали в причастности аарди, Дине всё равно не переставала верить в её невиновность и в некую придуманную ею же чистоту души.