Текст книги "Отражение тайны"
Автор книги: Елена Щетинина
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
♀ Книги Миранды
Городской Механизм сегодня работал тяжело, с натугой, хрипя и подвывая. Еле различимое в сером тумане Колесо Большой Шестерни проворачивалось медленно, нехотя, словно его сдерживало какое-то невидимое препятствие. Зацепившись за зубцы, колыхались темные клочья, похожие на рваные тряпки – будто Шестерня с каждым поворотом вгрызалась в окружающее Ничто и вырывала из него куски. Хотя бывают ли у Ничто куски?
Миранда поежилась и прижалась к дверному косяку – ветер сегодня шел с океана, поэтому город обволакивали сырость и мелкий дождь.
зачем-то пробормотала она.
Старая привычка, ставшая уже не второй, а первой, первейшей натурой – ну а как иначе? Если ты лектриса и наполнена цитатами, как кувшин талой водой, – то рано или поздно твои слова начинают растворяться в словах чужих. Миранда с этим боролась – как ей казалось, успешно, – но все равно, иногда те цитаты, которые заставляли себя произнести, ставили ее в тупик.
Третий круг Ада? Обжоры и гурманы? Но она – она сама – совсем не так видит Город: Золотой Квартал – всего лишь малая его часть, как можно по нему оценивать всех жителей? Или дело в том, что в городе прожирают и выгаживают свою жизнь – какая кому досталась? Возможно, но с чем сравнивать? Где то, что можно назвать «хуже»? Где найти то, что окажется лучше? И что брать за точку отсчета? Что делать, когда для тебя существует только этот город?
На Окраине что-то засвистело – наверное, Ременная Передача отсырела, и техники пытались просушить ее. Колесо натужно заскрипело, со стороны Малого Механизма донесся хруст, что-то защелкало, разнося гулкое эхо по извилистым кварталам трущоб – потом раздался хлопок, и Шестерня, ускорив на пару минут свой шаг, пошла резво и чисто.
Миранда снова поежилась – то ли от холода, то ли от сырости, то ли от неприятного предчувствия, которое крепло с каждой минутой.
кажется, она произнесла это вслух?
Миранда мотнула головой, словно отгоняя муху – на самом же деле прогоняя слова и липкие мысли. Да, когда-то ей нравилось то, что книги начинают жить своей жизнью, но сейчас это уже больше похоже на безумие. Вкрадчивое, огоньками чудесных звонких афоризмов заманивающее в болото черной безнадеги верлибров.
В последнее время цитаты приходили злые, колючие – Бодлер, источающий горький яд, Шекспир в своем мрачном величии – они пугали ее, ввергали в оцепенение, но они были мыслями, единственными мыслями, доступными в этом городе – и она принимала их обратно. Потому что без них становилось совсем одиноко.
Кто говорит вами, принцесса? Слова, слова, слова…
Она вздохнула, вошла в дом и, держа в голове расположение прогнивших досок, поднялась в темноте по скрипучим лестницам к себе на чердак.
Из маленького окошка под самой крышей можно было видеть Шестеренку на фоне свинцово-серого сегодня Ничто и краешек океана между домами – единственная причина, почему Миранда не переезжала. В других домах окна слепо таращились на соседние стены, груды отработанного металла, хибары Песолюдей – и поэтому нередко заколачивались. Не так уж и много света поступало через них в этих кварталах, не жаль было его и потерять.
Интересно, на что отсюда был вид раньше? До… эксперимента? Если, конечно, тот не является всего лишь байками, сказками для глупых детей и не менее глупых взрослых. Никого из современников – возможных современников – эксперимента уже давно нет в живых. И лишь бродят по городу, так, крупицы, обрывки, ошметки сплетен и домыслов, которых недостаточно, чтобы собрать целое полотно – слишком огромны будут в нем прорехи смысла. В незапамятные времена были город, совсем не похожий на этот; мир, в котором нет Ничто; холм где-то там, куда мы уже не можем взглянуть – и лаборатория на холме. Эксперимент и что-то, выпущенное в мир. Завязка неплохой истории, да. Но кто поведает продолжение? И самое главное – кто скажет, каким будет финал?
Она снова вздохнула – кажется, туман сгущается, дышать становится все тяжелее и тяжелее – и отошла от окна.
В керамическом подсвечнике на столе тлела свеча. Миранда так и не погасила ее, когда выходила на улицу. Сотни раз ругала себя за эту забывчивость – не рановато ли терять память в тридцать с небольшим? – и так же сотни раз оправдывала себя, что все равно тут сгореть нечему.
Последние годы выдались особо урожайными на сырость. Шутка местных «в районе Странных Рож есть только два вида погоды – грязь сухая и грязь мокрая» потеряла свою актуальность – сухой грязи уже давно не водилось не только в районе Странных Рож. Крыша дома, в котором снимала комнату Миранда, перманентно текла – и если она когда-то пыталась спасти пол и подставляла под капли, а то и струи, воды тазы и плошки, то теперь махнула на это рукой. Сырость ползла не только сверху, но и со всех сторон – и иногда, по ночам, ей даже казалось, что эта сырость рождается в ней, где-то под ребрами, и только потом медленно и тягуче, неумолимо и вкрадчиво обволакивает все вокруг.
И главную победу вода уже одержала – час за часом, день за днем она атаковала, медленно, вкрадчиво, самое ценное в этой комнатушке – самое ценное для Миранды во всем городе.
Она взяла свечку и подошла к шкафу. В полумраке тот напоминал какое-то диковинное животное, вставшее на дыбы, забившееся в угол – да так и замершее там.
Тихо зашуршала мокрыми петлями дверца.
Миранда провела пальцами по склизким форзацам. Не стоит и открывать книги – если только лишь для того, чтобы увидеть плесень и мох. Книги уже ничего не стоят здесь – как не стоят слова, мысли и образы. Так, забавная безделушка – такая же, как и театральные представления. Никто не заметит, если они исчезнут. Никто не заметит, если исчезнет что-либо – или кто-либо. Как можно заботиться о таких пустяках, если ты живешь в городе, окруженным Ничто?
Она полюбила книги в тот самый момент, когда к ней в руки попала первая – сборник стихов безымянного автора, точнее, полсборника, с напрочь оторванной обложкой. Россыпь черного на пожелтевшем зачаровала ее – она возжелала узнать, что же это такое. Старый билетер из Циркового Квартала по этой книге и научил ее читать. А потом подарил еще несколько – выменянных у какого-то опустившегося аристократа за три хронометра. Откуда у билетера занюханного балаганчика оказалась такая ценность, как хронометр, да еще и целых три, Миранда до сих пор не могла понять – Цирковой Квартал надежно хранил тайны своих жителей.
А потом она стала лектрисой. И стала читать другим.
Год за годом книги скапливались в ее руках – случайно найденные в канаве, небрежно отданные клиентами, купленные, выменянные – и с каждым годом они встречались все реже и реже. Пока она не поняла, что владеет всеми книгами в городе.
Поначалу она испугалась – что же делать с этим богатством, как справиться с такой ответственностью. А потом поняла: богатство это – лишь в ее глазах, всему городу на книги плевать. Правда, что делать с ними, она все равно не знала.
А затем начали приходить цитаты.
Сначала робко, вкрадчиво, приучая к себе, приручая – и вот теперь уже нагло, по-хозяйски, вламываясь в разум, распоряжаясь чувствами.
Пока Миранда не поняла, что уже она сама является книгами.
В углу под шкафом что-то зашуршало. Крыса, что ж еще. Частый гость в этих трущобах.
– Крыса, мышь, лисица, кролик следят за корнями; лев, тигр, конь, слон – за плодами[7]7
У. Блейк. «Пословицы Ада».
[Закрыть], – шепнула Миранда чуть слышно.
Шуршание стихло.
– Ну так что, за какими такими корнями ты следишь там, малыш? – собственные слова вышли из горла хриплым бульканьем.
Она присела на корточки и поднесла свечу к углу.
Подвижная мордочка высунулась на мгновение, спряталась, послышались повизгивание и скрежет – и крыса вышла на свет.
Миранда вскочила и отшатнулась, чуть не загасив свечу.
Из спины крысы росла другая – полутуловище, выходящее под прямым углом из позвоночника товарки. Такая же вострая мордочка – и такие же цепкие лапки, которые, мелко суча, пытались ухватиться за что-то – или кого-то схватить.
Миранда уже видела подобных этой крысе. Людей. Карликов, горбунов, скрученных и изуродованных. Тех, кто когда-то за провинности и преступления – кражу, дуэли, мошенничество – были сосланы к Дальним Механизмам. Туда, где совсем рядом царило Ничто.
Город по периметру окружала изгородь – не стена, нет, разве стена может сдержать Ничто? – просто изгородь, как знак, как символ того, где заканчивается жизнь. Осужденные и местные жители – отщепенцы, нищие, которых не пускали даже на улицы, хотя там и так болтался всякий сброд – избегали приближаться к изгороди. О нет, из Ничто не выходили никакие чудовища, не полз яд – просто от долгого соприкосновения с ним человек менялся. Во всяком случае, так говорили – и во всяком случае, именно от Дальних Механизмов привозили в город тех, кто потом населял Цирковой Квартал.
Может быть, конечно, крыса попала сюда случайно. Может быть, та как-то пробралась в телегу, в которой в город отправляли новых сиамских близнецов, говорящих голов, людей-червей и прочих существ без имени и подчас без памяти.
Крыса пискнула – Миранда не успела понять, какой именно из голов – и начала обнюхивать шкаф. Полутуловище вцепилось когтями в отсыревшее дерево и начало медленно подтягиваться – и подтягивать свою товарку.
Нет, вряд ли. Нет, не может быть. Такую крысу заметили бы в тесной телеге. Она не могла появиться здесь таким образом. Сама. Только если пришла сама. А это значит, что Окраина заинтересовалась Городом…
В этом не было ничего страшного – обитатели Окраины не представляли для Города сколь-либо серьезной угрозы. Они были разрознены, слабы, голодны – и городская стража легко справилась бы с ними, реши те напасть даже и всем скопом. Но что кто-то с Окраины мог так вот запросто прийти в Город, так легко пробраться в дом – на минуточку, на третий этаж! – и так нагло вести себя тут… Это было не к добру. Это означало только одно – с Механизмами что-то происходит.
На губы не шла никакая цитата, поэтому она просто пнула крысу. Слабые лапки не удержали полуторный вес, чудовище шлепнулось на пол, злобно пискнуло – и потрусило прочь, к двери. Полукрыса на спине дергала лапками и шипела. Миранде даже показалось, что она слышит в этом шипении что-то членораздельное.
всплыло откуда-то из глубин памяти мутным комом.
Резко заболела голова. Наверное, к перемене погоды. Ветер с океана, со дня на день может прийти шторм – и тогда из пучин вод и Ничто в изобилии принесет осколки прошлого. Истлевшие куски ткани, обломки металла, стекло, странные детали не менее странных механизмов – если это можно назвать механизмами – останки того, что кануло в небытие в день эксперимента. Или… в небытие канул сам Город?
всплыл еще один комок.
В висках грызло, стучало и ворочалось – к перемене погоды, пусть это будет всего лишь к перемене погоды! Это всего лишь цитата, всего лишь цитата!
За окном снова сипло простонал Механизм – неужели на него так влияет сырость? Неужели десятки техников не могут постоянно поддерживать пар в обогревающих цилиндрах? Говорят, что раньше вообще использовали жаровни с углями!
«Куда еще не опускался лот», – вдруг пришла мысль.
Миранда мотнула головой.
«Куда еще не опускался лот», – мысль была неумолима в своей настойчивости.
Миранда закрыла глаза.
Крыса. Крыса не к добру. Такая крыса – не к добру. «Куда еще не опускался лот», – не отступала мысль. Миранда открыла глаза.
Крыса не к добру.
«Лот!» – приказала мысль.
Миранда сдалась.
Крыса ее убедила.
Она протянула руку к шкафу и вытащила одну из книг наугад – по тому, каким был корешок за секунду до того, как потерял форму и оплыл жижей, она догадалась, что это «Отелло». Потом еще – на этот раз угадать не успела.
Еще и еще.
Еще и еще.
Она выгребла книги – всю полку, все, что могли взять руки.
Большая часть слиплась в вонючую черно-желтую кашу. Но это было не столь уж и важно – всё равно все они, все, вот тут, в ее памяти.
Она держала их в охапке – а страницы просачивались между пальцами и с чвяканьем стекали на пол. Наконец она разжала руки. Водопад – грязепад – слизепад – книгопад обрушился ей под ноги.
И тогда она взяла сумку.
* * *
Рассказывали, что Механизмы удерживают Ничто за пределами города и пока те работают, городу ничего не грозит. Правда, другие говорили – шепотом и оглядываясь – что именно Механизмы и создают это Ничто, и третьи добавляли: пусть так и будет, потому что на самом деле за пределами Города есть нечто похуже. Рассказывали о смельчаках, которые выходили в Ничто – да так и не возвращались. А веревки, которыми они были обвязаны, тянулись и тянулись, тянулись и тянулись – как не могла сделать ни одна веревка. Говорили, что их концы так и валяются там, у изгороди, уходя в Ничто, оставаясь в Городе.
Миранда не особо вслушивалась во все эти истории. Что бы в них ни говорилось, все равно суть оставалась одна – Город и Ничто были, есть и будут. И над всеми ними царствуют Механизмы. Так и никак иначе. А мелочи уже не столь и важны.
В любом случае, тот мир, о котором она читает в книгах, – для них потерян. Точнее, даже никогда и не существовал. Может быть, он есть где-то там – за Ничто – но никому нет в него хода. Да и каков он, тот мир? Как в «Гамлете»? «Войне и мире»? «Доме в тысячу этажей»? Подчас она не понимала половины из того, о чем повествует текст – непонятные слова, неизвестные названия, странное поведение персонажей. Вряд ли это понимали и те, кому она читала, – они слушали слова, мелодию, фразы, но никак не мысли. Ей даже казалось, что мысли давно уже умерли здесь, запутались, как те тряпки в зубцах шестеренок, и весь город влачит жалкое, бессмысленное, растянутое во времени и ограниченное в пространстве существование – путь в никуда, дорога ниоткуда.
Выйдя на улицу, она подняла воротник и покрепче прижала к себе сумку. Кратчайший путь к океану требовал на себя около получаса – но ничего, в данном случае время не имеет значения. Перед лицом вечности мало что имеет значение.
Ее влекло к океану, тащило туда со страшной силой, словно что-то гнало, заставляло, торопило.
– пробормотала она, сжимая виски руками.
Над городом парил цеппелин – много-много лет назад пойманный в тиски Ничто, не могущий ни опуститься, ни уйти вдаль, Увязший Голландец, вечное напоминание о том, что из Города нет выхода. Одни говорили, что вся команда и пассажиры давно мертвы, другие – что они превратились в существ, описать которых не хватит слов, а третьи шептали, что на Голландце и время течет по-другому, и мир вывернут наизнанку, так что сказать, что он мертв – так же сложно, как и сказать, что он жив.
Когда-то Миранда, как и другие самоуверенные и наглые юнцы, пыталась добраться до Голландца и своими глазами увидеть то, о чем перешептывались на углах. Но Голландец не поддался никому – попутно забрав жизни нескольких десятков самоуверенных и наглых юнцов. Он так и парил над городом – огромный, бесстрастный, потерявший выход, не нашедший вход.
Шахматный автомат на углу – грубо собранная из металла и дерева модель человека, сидящего за столом, – поднял руку, словно приглашая Миранду присоединиться к партии. Он всегда так делал, когда мимо проходили люди – или с периодичностью в полминуты, когда собиралась толпа. Наверное, в него был вмонтирован какой-то механизм, который распознает шаги, – подумалось ей. Ведь не может же он в самом деле обладать интеллектом. Хотя, надо признаться, партии он обычно выигрывал.
Иногда ей казалось, что в глазницах деревянной головы мерцают настоящие, живые зрачки – но она отметала сомнения. Вряд ли в этой фигуре мог сидеть человек – в таком случае он должен быть великолепным гимнастом. И еще более великолепным жуликом.
– С завтрашнего дня я больше не буду Деревянным Человечком, а стану настоящим мальчиком, как ты и все другие,[11]11
К. Коллоди. Пиноккио».
[Закрыть] – тихо сказала она, погладив его по плечу.
Ей показалось, что внутри автомата что-то забулькало.
От стены напротив отделилась тень.
– Не надо, – серьезно сказал небритый здоровяк, поигрывая мускулами. – Убери руку. Или играй – или иди своей дорогой.
Она кивнула и поспешила прочь – шахматы никогда не были ее сильной стороной. Собственно, как и вообще какой-либо стороной.
Сворачивая в проулок, она оглянулась на автомат. На мгновение ей показалось, что тот поднял руку – и вращал кистью так, как мог только человек. Но охранник, поймав ее взгляд, загородил автомат – и ей послышался смех. Двух людей.
На Площади – как обычно, за два часа до спектакля – с тихим щелканьем сам собой собирался театр «Конструкто». Зеваки уже обступили площадку и делали ставки, на что в этот раз будет похоже здание. Ровно в полночь – через час после окончания спектакля – театр сложится и уйдет под землю. Золушка-золушка, это похуже, чем карета, превращенная в тыкву. Рассказывали, что в высшем обществе один из способов избавиться от врага – пригласить его в театр, а потом оглушить или связать и спрятать в каком-нибудь углу. Шептали, что тогда в следующую сборку «Конструкто» подернут чуть розоватой пленкой. Глупо, конечно – «кто бы мог подумать, что в старике столько крови?».[12]12
У. Шекспир. «Макбет».
[Закрыть]
Архитектор – он сильно поседел за тот месяц, что его не видела Миранда, неужели говорят правду, что за каждый новый проект Театра он платит днями своей жизни? – жестами просил зевак отойти как можно дальше. Видимо, на этот раз театр раскинется по ширине – а не уйдет ввысь. Увидев Миранду, архитектор приветственно махнул рукой – когда-то она начитала ему несколько пьес, с которых и началась слава театра. Потом показал три пальца и провел ребром ладони над головой – есть свободные три места на одном из верхних ярусов. Миранда благодарно кивнула. Она успеет. Осталось совсем немного – она успеет к спектаклю.
Океан слегка морщинился.
Буйки обозначали, где начинается Ничто.
На берегу было пусто, за исключением Смерти, которая, аккуратно свернув из газеты кораблик, пускала в последнее плаванье чью-то прядь волос. Смерть сегодня была мужчиной – твидовый клетчатый костюм выгодно оттенял белоснежность черепа. Завидев Миранду, он махнул ей рукой – вряд ли признав, скорее всего, просто запомнив, что «в человеческой коммуникации жесты играют немаловажную роль». Бобби Тодд, журналист и биограф Смерти, сидел тут же на камне и наблюдал за манипуляциями компаньона. Бобби импонировал Миранде – как, впрочем, и многим в городе – то ли потому, что неплохо владел пером, то ли потому, что был молодым и симпатичным, то ли потому, что знался с самой Смертью. Некоторые говорили, что с тех пор, как стал биографом Ее Костейшества, Бобби несколько озанудился – наверное, этого и следовало ожидать. На пороге смерти многие меняются – неужели не изменится тот, кто живет у нее в квартире?
Кораблик скрылся в Ничто, Смерть встал, тщательно отряхнул и без того чистые брюки и отправился прочь от берега. Бобби лениво потянулся, бросил на Миранду задумчивый взгляд, словно спрашивающий: «Ах, ты еще жива?» – и вальяжно пошел вслед за Смертью.
Миранда поежилась.
– Вода была мокра насквозь, песок насквозь был сух…[13]13
Л. Кэрролл. «Алиса в стране Чудес».
[Закрыть] – как в трансе пробормотала она, медленно расстегивая сумку.
На самом деле, давно это нужно было сделать, давно. Останавливала какая-то странная жалость. А может, и страх. Страх взять на себя ответственность – похоронить последние книги в городе. И пусть от книг там осталось всего лишь одно воспоминание – но именно на воспоминание тяжелее всего поднять руку.
Крыса ее убедила. Пора.
Ничто приходит в город. Пора.
Она достала из сумки газету и сложила из нее кораблик – настолько большой, насколько могла. Неуклюжий, кособокий – все-таки она не была ни кораблестроителем, ни Смертью – он закачался на воде, то и дело зачерпывая бортом.
пробормотала она, открывая сумку.
Как она и боялась, часть страниц уже протекла через ткань и, наверное, пленкой желтоватой жижи устилает улицы города. «Наконец-то он наполнится мыслями», – подумалось ей. К утру они смешаются с грязью, разнесутся на подошвах ботинок – мысли расползутся по городу как зараза, незаметная и – увы – совершенно безопасная.
Она зачерпывала книги обеими горстями и выливала в кораблик. Под грузом – разве можно это было уже назвать книгами? мыслей, чистых мыслей – тот кренился, дрожал, словно вот-вот развалится, но пока еще стоически держался.
Казалось, что она поступает неправильно. Что нельзя это делать так. Что нельзя просто брать и хоронить. Мысли должны жить. Нужно верить в них. Но крыса ее убедила.
Она оттолкнула кораблик от берега и отвернулась, чтобы не видеть, как тот уходит в Ничто.
И увидела пристально смотрящего на нее Смерть.
И вздох – полушепот-полушорох – остановившихся Механизмов окутал город.
И наступила тишина.
– Но если мыслить
И значит – быть,
А кончив мыслить… —
спросила Миранда, когда Ничто коснулось ее пальцев – так же, как она касалась книг. И все стало для нее ясным.
Не она возглавляла похоронную процессию книг – те сами хотели покинуть город, пусть даже и таким путем. Долгими месяцами их цитаты подчиняли ее себе, обволакивали сознание, травили сначала сладким, а потом и горьким ядом – пока она не потеряла волю, не лишилась себя и не пошла на поводу у них. Крыса была ни при чем.
Как Морж и Плотник устриц, книги обаяли ее, очаровали, уговорили – и так же, как Морж и Плотник, использовали в своих целях.
Крыса совершенно случайна.
Неясный разум последних в городе книг совершил последний в жизни рывок.
И освободился.
Крыса не имела никакого значения.
Она не похоронила книги – те бросили город. Бросили город, который бросил их.
Сбежали.
Забрав с собой слова и мысли.
Прихватив чувства и воспоминания.
И оставив городу только ничего. Младшего брата Ничто.
– А кончив мыслить… – ей безумно хотелось, чтоб хотя бы в этот раз цитата осталась просто цитатой. Не отражением реальности, не предсказанием будущего – не мыслями, даже не мыслями! – а просто цитатой, набором старых слов. Пусть в этот раз это будет просто цитата – первый раз в жизни просто цитата.
Ничто погладило ее волосы. Словно говоря «спасибо».
– Кончаем жить,[15]15
У. Блейк. «Мотылек».
[Закрыть] – ответил Смерть.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
