Текст книги "Следы во времени"

В итоге, Иван получил меньше всех, хотя сделал больше всех.

С поникшей головой стучался Иван в ворота домов, но на ночлег никто его не пустил, и ночевать пришлось в открытом поле.

Иван долго не мог заснуть. Он смотрел на звезды и, вместо того чтобы сокрушаться о своей судьбе, улыбался:

– Вот ведь, царь и господин всего мира лежит под открытым небом, не имея где преклонить голову. Даже лисы имеют норы, и птицы имеют гнезда.

Так и не заснув, Иван с рассветом поднялся и снова отправился на поиски хоть какого-нибудь заработка. Вдруг он услышал шум и направился в ту сторону.

Вышел Иван на широкую улицу. Здесь собрались почти все жители деревни. У столба лицом к толпе стоял тот самый человек, который перевязал тряпицы с мешков Ивана.

Оказалось, что жулик этот украл из дома хозяина, к которому нанимался, бочонок меда, и сейчас решался вопрос о наказании.

– Тридцать плетей ему всыпать! – раздался чей-то голос.

– Правильно!

– Мало тридцать! Пятьдесят пусть получит!

– Пятьдесят не выдержит, помрет.

– И пусть помрет!

– Вот судьба и решит спор. Помрет – так туда ему, ворюге, и дорога.

– Найдется ли защитник обвиняемому? – спросил староста деревни.

Все молчали.

Иван стоял за спинами у всех собравшихся. Он смотрел на обвиняемого с высоты своего собственного опыта, понимая, что никого здесь не волнуют ни причины, ни следствия поступков. Все должно быть просто и быстро: хорошо – награда; плохо – наказание.

Иван встретился взглядом с глазами обвиняемого, который опустил голову.

Ивану терять было нечего и он, протиснувшись сквозь толпу, сказал:

– Я буду защитником.

Все уставились на Ивана, который стоял в рваной рубахе, взлохмаченный, с сухими травинками в волосах. Послышался чей-то смех, и скоро все собравшиеся разразились хохотом. Староста, вытирая слезы, сказал:

– Прошу защитника подойти сюда.

Иван прошел к судье и повернулся лицом к людям. Впервые в жизни он не думал о том, какой эффект произведут на людей его слова. Впервые в жизни он был свободен от мнения людей. Сам испытав горечь одиночества, жажду и голод, он заглянул в душу этого преступника и увидел огромный мир.

В мир этот никто никогда не заглядывал, потому что никто даже и не подозревал о наличии души.

– Я хочу просить об изгнании этого человека, – сказал Иван. – Пусть поскитается по свету. Пусть научится ценить то, что имеет. Тогда научится ценить и то, что имеют другие, может, и не станет больше красть.

Преступника отпустили и строго-настрого запретили появляться в деревне. Люди разошлись по домам.

Иван шел по улице и возле одного дома увидел, как девочка бросает птицам куски белого хлеба.

Иван остановился. Девочка посмотрела на него и протянула ему хлеб.

– Возьми, – сказала она.

– Да? Ты отдаешь мне хлеб просто так? – обрадовался Иван.

– Ты ведь не хуже этих птиц, – ответила девочка.

Иван взял краюху и услышал чьи-то шаги за спиной.

К нему подошел осужденный:

– Можно, я с тобой пойду? – попросился он, – меня Яшкой зовут.

Иван разломил хлеб пополам и протянул половинку новому другу:

– Тогда в путь!

Иван и Яков вышли из деревни. По дороге Яшка приметил в высокой траве куропаток, и двух ему удалось поймать.

К полудню усталые и проголодавшиеся путники устроили привал. Яшка ловко общипал добычу, а Иван развел костер.

За скромной трапезой Яшка и Иван разговорились.

– Ты откуда? – спросил Яшка Ивана.

– Я из деревни Епухово. Это далеко. Ты не знаешь.

– А идешь куда?

– Этого я не знаю. Тесно мне стало в доме своем. Решил мир пойти посмотреть. Я ведь всю сознательную жизнь себя строил: авторитет заслужил, денег заработал, не от нужды, а для веса своего. Большим человеком себя почувствовал.

– Значит, себя показать захотел, – уточнил Яков.

– Стыдно признаться, а на самом деле именно так.

Яков рассмеялся.

– Ты чего? – спросил удивленно Иван.

– Да, смешно получилось у тебя. Во всех своих достижениях ты себя тесно почувствовал.

– Да не в достижениях, а с достижениями в доме своем. Не мог я там применить свои достижения. Не нужны они никому.

Яков с тоской посмотрел вдаль и тяжело вздохнул:

– Значит, был сыт, здоров. Родители все сделали, чтобы ты мог для себя жить, собой заниматься, а ты их бросил.

– Ты что, Яков?! Я не бросил, я пошел путешествовать… Я ж не навсегда. Отец меня понимает.

– Отец не хочет тебя связывать.

Иван молчал, опустив голову. Потом вздохнул тяжело и согласился:

– Ты прав, Яшка. Только о себе я думал, только себя видел, когда из дома уходил. Теперь я от своего «я» свободен. Других людей видеть научился, о других думать. Вот тебя первого увидел.

Мимо друзей пронеслась почтовая карета, запряженная тройкой лошадей.

– Так и сбить кого-нибудь могут, – сказал Яков.

– Запросто, – подтвердил Иван и поднялся. – Пора, однако, и нам в путь-дорогу. Надо к ночи до жилья какого-нибудь добраться.

Пройдя пару часов, приятели увидели на обочине почтовую карету, которая пронеслась мимо них.

Яков и Иван подошли. Рядом с каретой суетился почтальон, который пытался насадить на ось слетевшее колесо.

Увидев приближающихся незнакомцев, почтальон поначалу испугался, бросил колесо и хотел, было, убежать.

Иван с Яковом переглянулись, подошли, приподняли завалившуюся сторону, и Иван велел почтальону:

– Насаживай колесо.

Почтальон быстро поставил колесо, и, пока его укреплял, Яков прокрался к двери кареты, ловко скинул замок и залез внутрь.

Среди посылок и конвертов обнаружился небольшой сундучок с коваными углами. Яша подхватил его, выскочил из кареты, закрыл дверь и накинул замок.

Почтальон ничего не заметил. Он сел на облучок, с опаской поглядывая на парней, тряхнул вожжами и рванул по дороге.

– И спасибо не сказал, – обиделся Иван, – бывают же такие люди…

– А я сам у него «спасибо» взял, – хихикнул Яков.

– Как это?

Яков отошел к обочине и вытащил из травы сундучок.

– Небось, золотишко! – сказал он.

Иван обалдело уставился на Якова и смог только выкрикнуть:

– Ты что это вытворяешь?

– А чего такого? Мы ему помогли, а за помощь плата положена. Ты на меня не кричи. Вместе потратим. Если б не мы, он бы все потерял.

– Мне таких денег не надо!

– Слушай, я, по-твоему, от хорошей жизни вором стал?

– вспылил Яков. – Ты-то припеваючи жил, о добре и зле размышлял, а обо мне позаботиться некому. Понял?

Иван смотрел на Якова и видел, как над ним сгущается тьма. Чем больше Яков находил причин, чтобы оправдать себя, чем дальше уходил от прямых ответов, тем более погружался во тьму.

Иван спросил:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Очень хорошо себя чувствую! – ответил Яков.

Иван рассвирепел:

– Ты же знаешь, как твой поступок называется. От правды прячешься.

– Я о своем поступке правду сказал!

– Нет, друг, – не отступал Иван, – ты на вопросы не отвечаешь, к свету не идешь, не хочешь, чтобы твои дела были названы как должно, потому что умысел твой злой!

– Слова-то какие: «умысел». Больно умный стал! Честный? Тогда ешь на те гроши, которые заработаешь, а я пойду сундучок открою.

Ивану стало душно. Будто к чему-то зараженному пришлось прикоснуться. Чувства растерянности, пустоты и одиночества, которые внезапно появились, сдавили грудь.

Это неприкрытое соприкосновение с грехом, с преступлением оставило глубокий шрам в душе Ивана. Он шел по дороге, и ему хотелось отчиститься, отмыться от грязи.

В сторонке Иван увидел речку. Он спустился на берег и прямо в одежде бултыхнулся в воду. Омывшись, он вышел из реки, свободно вздохнул и лег в траву, раскинув руки.

Яков остался стоять на дороге, окруженный тьмой. Он держал в руках сундучок. Так хотелось открыть, но что-то удерживало. Он размышлял. Впервые в жизни размышлял:

– Не было у меня ничего, и не будет. Потому как работать не хочу, а не потому, что люди злы. Деньги эти потрачу, и что останется? Ничего. И Ваньки у меня больше не будет.

Тьма вокруг Якова рассеивалась. Яков пробивался к свету. Он не запутывал себя, называл вещи своими именами, потому что его умысел был устремлен к добру.

По дороге навстречу Якову неслась та самая почтовая карета.

Яков встал посреди дороги. Карета остановилась. Почтальон тревожно взглянул на путника.

Яков подошел к почтальону и протянул ему сундучок:

– Извини, приятель, – сказал он.

Почтальон соскочил на землю и, открыв двери, аккуратно уложил сундучок среди конвертов и ящиков. Он ничего не сказал. Только со слезами на глазах смотрел на Якова. Почтальон был немым.

Яков шел, насвистывая, и увидел возле реки отдыхающего Ивана.

Яков спустился к нему.

– Не подходи ко мне, – сказал Иван, – я чистый.

Яков пошел к реке и прямо в одежде бултыхнулся в воду. Брызги летели во все стороны, сильное течение уносило грязь.

Яков вышел из воды и сел в траву рядом с Иваном:

– Вернул я почтальону сундучок-то.

Иван приподнялся на локте и удивленно посмотрел на приятеля:

– А что случилось? – спросил он.

– Тесно мне стало. Вроде бы воля, простор, а тесно.

– Ну? – удивился Иван.

– От чувства вины. Это такая штука… Ее или убить надо, чтоб не мешала, или жить так, чтоб не беспокоила. Только ведь, если не тревожит она, и сам умираешь. Если спокойно тебе, когда зло творишь, так и знай – помер, значит.

– А тебя беспокоила? – спросил Иван.

– Нет. Давно не знал, что это такое, а без нее человеком себя не чувствовал. Жить хочу. Там, когда плети мне назначили, когда ты пожалел меня, я вспомнил, что человеком быть должен. Не хочу как собака, хочу как человек.

– Может, ты слишком уж себя…

– Лучше слишком. Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что душу во мне разглядел. Этим и к жизни меня вернул, а раз ожил, значит, и совесть моя ожила. Слушать теперь ее стану. Против совести не пойду. С ней человеком себя чувствую. Свободным.

Где-то в чаще леса стучали топорами дровосеки.

– Поселение недалеко, – предположил Яков.

Вдруг послышался шум приближающейся толпы, и над головами друзей пролетел камень.

– Это еще что такое? – вскрикнул Иван.

Шум нарастал. Друзья спрятались за кустами.

По дороге шли люди с палками в руках и угрожающе махали кому-то. Им навстречу вышли из леса какие-то люди с топорами в руках.

– Уберите топоры!

– Уберите палки!

– Давайте договариваться!

– Не о чем нам договариваться!

– Интересно, о чем это они? – вполголоса поинтересовался Иван.

– Староста закон издал! – крикнул кто-то из толпы.

– А у нас другой закон! Мы отцов не предадим! Умрем, а не уступим!

После нескольких минут безрезультатных переговоров толпа утихла. Люди, переругиваясь, разошлись.

Иван и Яков вылезли из-за куста. Их окликнули.

– Кто такие?

Друзья повернулись и увидели здоровенного детину с топором в руке.

– Мы так, никто. Идем просто, – ответил Яков.

– Бездельники, значит? Человека человеком труд делает. За мной пойдете.

Идти пришлось вглубь леса. Там, среди деревьев, были разбросаны небольшие хижины, в которых жили дровосеки, когда надолго уходили в лес.

На поляне у догорающего костра хлопотал мужичок, укладывая в угли картошку.

– Касьян! – прогремел басом детина, – принимай новых работников в артель нашу доблестную.

Касьян отвлекся от картошки и, улыбнувшись, предложил гостям присесть на бревно, отдохнуть, но детина перебил его:

– Они еще отдыха не заработали.

Касьян не посмел перечить и снова занялся своим делом.

– Меня Гордеем зовут, а вас как? – спросил детина друзей.

– Я Иван, а он…

– А он, что, сам не может за себя сказать?

– Яков.

– Теперь ясно. Берите топоры и в лес!

Друзья взяли по топору и отправились за Гордеем. Скоро пришли на участок, где человек двадцать валили лес. Готовые, очищенные бревна были аккуратно сложены в стороне.

Гордей был явно чем-то недоволен. По-видимому, из-за стычки на дороге. Он на всех ругался, всех подгонял и к каждому придирался, будто искал повод для конфликта.

Проходя слишком близко от одного из работников, Гордей попал под удар локтем и гневно закричал:

– Человека не видишь?

– Извини, Гордей, – защищался провинившийся, – я не заметил, что ты так близко подошел.

– Смотреть надо, чтобы замечать! До чего люди невнимательны друг к другу… – печально сказал Гордей.

Дровосек, задевший Гордея, очень расстроился. Иван заметил, что у него даже дрожали руки.

Гордей вдруг совершенно успокоился и сказал Ивану и Якову:

– Здесь будете работать. Правда, люди у нас серые, грубые. Но привыкнете понемногу.

Работать пришлось дотемна. За весь день парни свалили всего одно дерево. Руки болели, и на ладонях появились кровавые мозоли.

– Кончай работу! – прозвучала команда, и все пошли на поляну.

Вокруг костра расселись на бревнах. Запеченный картофель весело запрыгал в руках уставших лесорубов. Гордей заговорил:

– Я, друзья мои, много размышлял, пока все работали, и понял, что человеку свойственно быть недобрым. Какая-то сила вводит человека во зло. Так и наши соплеменники, приходившие сегодня, поддались влиянию этой самой злой силы. А нам с вами нужно мужественно и твердо отстаивать традиции отцов.

Касьян смахнул набежавшую слезу и проговорил:

– Они и сами не ведают, что творят, соплеменники наши.

– Это так, – продолжил Гордей, – одни мы с вами остались. Нужно держаться.

– А чего держаться? – простодушно спросил Иван.

– Ты понимаешь, приятель мой новый, нам отцы завещали топорами работать, лес рубить. Работа получается чистая, благородная. Появились изобретения разные новые, которым нельзя давать внедриться. Нарушится ритм жизни, стиль, устой. Лес уважать нужно. Правильно, ребята?

– Верно! – загалдели работники, – мы люди простые, хотим порядок сохранить.

Иван и Яков переглянулись. Иван так расчувствовался, что чуть слеза не прошибла.

– Остались еще люди, не выгоды ищущие, а справедливости, – восхищенно сказал он.

– Вокруг меня народ разный собрался, я всем рад, – весело сказал Гордей.

– Я, например, – сказал один из лесорубов, – всеми непонятый был. Мечтать любил, на звезды смотреть. А меня работать заставляли. Как отговариваться начинал, так и отец с матерью от меня отворачивались. Гордей угадал, как плохо мне и одиноко.

– Здесь-то тебе еще меньше времени мечтать остается, – сказал Иван, – может, к родителям прислушаться надо было? Они помогли бы тебе ошибки свои увидеть. И не пришлось бы в лес уходить. Жить-то среди людей нужно учиться.

– Ты в хорошем плохое найти хочешь! Да я для всех для них тут – мать и отец! – закричал Гордей. – А у тебя глаз темный, поэтому все темным видишь!

– Слыхал, бродяга, как все видит и понимает вожак наш! – восхищенно сказал один из топорников, – я, например, женат был. Для жены все делал. Жил ради нее. Дом ей огромный выстроил, коров двух купил, да что там перечислять… Только ушла она от меня. Ничего оценить не сумела. Гордей меня пожалел, понял, к себе взял. Человек он!

– Может, тебе нужно было все с женой обсудить? – предположил Иван сочувственно. – Когда люди вместе, они друг другу помогают изменяться, а как разбегутся, так каждый в своем недостатке костенеет.

– А не хочу я договариваться с ней, раз она любви моей не оценила!

– Так любовь-то всякий по-своему понимает, – сказал Иван.

– Гордей мне помог на ноги подняться, с ним и останусь, – заключил топорник.

– Ты не глупи, – не унимался Иван, – с женой тебе остаться надо. Один ты еще в большее ожесточение войдешь. Я помочь тебе хочу.

– Ты смотри! – закричал Гордей, брызгая слюной, – почву из-под ног выбивает! Человек только-только оправился после обиды, а этот, не знавши дела…

Он выкрикивал какие-то истины о долге, ссылался на память отцов…

– Да ты против князя нашего великого народ настраиваешь! – закончил Гордей.

Почему-то Ивану стало душно, как тогда, после Яшкиной кражи сундучка с золотом. Иван спросил:

– Умыться здесь можно где-нибудь?

– Он и не слушает нас! Видали? Он злодей такой же, как те, которые из леса нас хотят выжить! Вы посмотрите, кого мы пригрели!

– Гнать их отсюда обоих! – загалдели топорники.

– Еще картошку нашу едят! А ну, пошли отсюда, проходимцы-бездельники!

– Сами и рубить-то не умеют, а нам советы дают!

Иван и Яков вскочили с бревна, на котором сидели, и побежали в сторону дороги.

Дорога оказалась далеко. Добравшись до нее, друзья передохнули и продолжили путь.

– И что за человек такой этот Гордей? Вроде, дело доброе делает… – рассуждал Яков.

– Прикрывается он добрым делом. Злой он, а меняться не хочет. На других свою вину перекладывает, чтоб другие себя виноватыми чувствовали, за его зло ответственность несли, – пояснил Иван.

– Да, изменять себя – больно, – сказал Яков.

– Поэтому и бегут кто в лес, кто в свои обиды, кто в работу, кто еще куда – только бы собой не заниматься, – сказал Иван.

– Гордей тернистым путем идти предлагает. А путь добра – по терниям к звездам, – торжественно закончил Яков.

– К свободе! А сердце свое перепахивать – работа такая, что попотеешь больше, чем с топором.

– И мозоли кровавые заработаешь, – посмотрев на свои ладони, засмеялся Яков, – только как же в человеке не ошибиться?

– Если человек в себя вникает, к свету идет, тогда и ты за ним к свету выйдешь, а если человек в своем лесу сидит, то и тебя зверем сделает, – ответил Иван.

– А понять-то как: идет ли он к свету? – не отставал Яков.

– Если не себя защищает и других под свой ум не склоняет, если сам правду знать хочет, – пояснил Иван.

Яков задумчиво шлепал босыми ногами по песчаной дороге, потом спросил:

– У тебя-то откуда видение такое?

– Это после степи прозрение пришло.

– Через скорбь, значит?

– Через скорбь, – подтвердил Иван.

Иван тяжело вздохнул и стиснул зубы, словно опасаясь, что накопившаяся печаль вырвется наружу…

Не хотел Иван свою боль перекладывать на Якова и сказал только:

– Не готов я был к встрече с правдой жизни, Яша.

Приятель улыбнулся.

– Иван, а я ведь вслед за тобой к свету пробился.

– Знаю, – кротко ответил Иван, – только потому, что сам этого захотел. Мало солнцу сиять, нужно, чтобы росток к нему тянулся. И знаешь, что интересно? Не солнцем мы восхищаемся, глядя на росток пробивающийся, а ростком. Силой его.

День стал клониться к вечеру, и когда уже совсем стемнело, друзья вошли в незнакомое им поселение. Все дома были заперты, и Иван с Яковом устроились на ночлег в телеге на базарной площади.

Рано утром проснулись Яков и Иван от шумного спора.

Иван приподнялся. Возле одного из прилавков стояли четверо мужчин и спорили, стараясь перекричать друг друга.

– Сколько можно упрямиться?

– Действительно!

К компании подскочил паренек в рваной рубахе:

– Ух, измотали всех эти дровосеки!

– Да ты-то помалкивай, – толкнув в плечо паренька, сказал самый старший из спорщиков, – свой интерес в этом деле ищешь.

– Какой такой интерес? Я за общее дело болею! – взвизгнул паренек, – они напирают, чтоб я топором махал, а я идею защищаю. Не поддаюсь.

– Лодырь ты и плут, работать не хочешь, а к благому делу примазываешься. Шел бы лучше топором помахал. Пользы больше было бы.

– Так вы же сами против них…

– Бездельникам здесь слово не дано.

Паренек почесал за ухом и отошел в сторону.

– А чё сдалися-то? – прошепелявил совсем старый дед с куцей бородкой, – нат было до конца идтить. Эти топорами помахали, вы попятились!

– Дед, дык, махали-то не в шутку!

– О чем спор? – спросил Иван, спрыгнув с телеги.

– Ты пришлый, что ль? – поинтересовался один из спорщиков, повернувшись к нему.

– Пришлый. Иван я, а это Яков, приятель мой, – ответил Иван, указав на Якова, выглядывающего из телеги.

– Всем здрассте, – поклонился Яков.

– Здорово! – ответил один из собравшихся и добавил: – я – Гринька. Неладное дело у нас. Когда-то, когда меня и на свете не было, проезжал, говорят, князь по местности нашей. Князь этот обратил внимание на умение дровосеков наших местных. Они и в самом деле умельцы неслыханные. Все топором срубить могут. Даже избу. Дело-то в чем? Появилось новое изобретение – пила. Какое спорое орудие! В два раза быстрее дерево свалишь. Топорники-то уперлись и с пилами в лес никого не пускают, говорят, что деревья только топорами рубить можно, что сам князь в этом их отцов и дедов наставил. Руководит всеми Гордей. Он хитрый. Добрым прикидывается, а сам среди людей жить не может, оттого что людей ненавидит. Топорники у него – прикрытие хорошее, чтоб, вроде как, правым выглядеть.

– Трудно вам, – покачал головой Иван.

– Трудно – не то слово! Нам отстраиваться нужно. Город обновлять. Топорами много не нарубишь. Дело на месте стоит из-за спора этого. И воевать не пойдешь, свои все-таки.

– А если топорников занять тонкой работой? Поручить им ответственное дело – для князей проезжающих дворец выстроить. А которые не способны топорами работать, на валку леса отправить, – предложил Иван.

– Иван, – сказал Гринька, – дельный совет твой. Пойдем к нашему старосте. Расскажешь ему свою идею.

Гринька, Иван, а с ними Яков прошли через базар на какую-то улочку, а по ней вышли к красивому зданию.

На здании – флаг с вышитой эмблемой города – топором.

Вытерев ноги о половик, Гринька, Иван и Яков вошли в дверь. За дверью в коридоре стоял охранник. Он спросил у Гриньки:

– Кто эти двое?

– Пришлые, – ответил Гринька, – добрый совет старосте несут.

Кабинет старосты располагался на втором этаже. Все трое поднялись по широкой лестнице с витыми перилами и подошли к резным дверям. Возле дверей стоял другой охранник.

– К старосте можно? – спросил Гринька.

– Сейчас узнаю, – ответил охранник и, открыв дверь, вошел в кабинет, дверь за собой плотно закрыв.

Через пару секунд он вышел и пригласил всех зайти.

Староста сидел за большим письменным столом. Он отодвинул бумаги, разложенные перед ним на столе, и устало улыбнулся:

– Милости прошу. Усаживайтесь и рассказывайте, с чем вы?

– Да вот, пришлые у нас, – начал Гринька, – Иван да Яков. – Он помолчал и продолжил: – Пытались мы сегодня с топорниками договориться, да не удалось. А Иван, вот, предлагает другим путем пойти. Послушай его.

– Ничего особенного, на самом деле, – скромно сказал Иван. – Понял я, что строиться вам надо, на строительство материала много нужно, а заготавливать нет возможности. Вы бы пригласили всех топорников на торжественную встречу, раскрыли перед ними план строительства и объявили бы самой ответственной постройкой дворец на случай приезда внука Князева. Строить дворец должны только топорники, потому как князь так завещал когда-то: чтобы никаких пил! Пильщиков придется-де пристроить на валку леса.

Староста рассмеялся:

– Ну, совет так совет, только это нечестно будет.

– Когда результат всем ясным станет, проблемы многие решатся. Ведь с каждым разговаривать нужно на понятном ему языке. Главное – чтобы дело с места сдвинулось. Кто за само дело болеет, тот подключится, а кто в своих амбициях заинтересован, так того сразу видно станет, – закончил Иван.

– Это ты о Гордее? – спросил староста.

– О Гордее. Нужно свет яркий включить, тогда свечу за ненадобностью люди сами погасят.

– И как? – спросил староста.

– Расскажите людям о князе великом. Народ и сам позабыл многое, а как вспомнит, вдохновится на труд доблестный. Мысли грязные и мрачные вместе с потом сойдут.

– А не пообедать ли нам с вами? – задорно спросил староста, приподнявшись с кресла. – Охрана! Прикажи обед подавать! На четверых.

За веселым застольем староста поведал еще об одной проблеме:

– Понимаешь, Иван, князь тот, проезжая лесом нашим, увидел, как крестьянин один родник камнями обкладывал да родник тот украшал. Князю дело это по душе пришлось. И что ты думаешь? Целая артель организовалась. Отцы передают детям указ, что смысл их жизни – источники отыскивать и их украшать, да насмерть источники свои охранять. Столько людей не при деле! Город наш в таком месте стоит, что если на нас войной пойдут, мы ни с одной стороны не прикрыты. Стену, заслон строить надо, а народ рассеян. Каждый за свой источник держится. Вот, ведь, убеждение!

– Заблуждение, а не убеждение. Только против них тебе идти нельзя. Думается, вот что сделать надо: ты грамоту отпечатай, в которой вырази восхищение стойкостью и преданностью своему делу этих людей, и прикажи каждого домом наградить новым. Город отстроится, а чтобы защитить источники, прикажи обнести город стеной. Свои источники защищая, люди эти насмерть стоять будут.

– А как все отстроится, – подхватил староста, – я отправлю внуку князя приглашение, чтоб приехал погостить в краях, по которым когда-то дед его проезжал… Да, Иван, вот что значит свежий взгляд. Оставайся при мне советником. Мне умные люди нужны. Каждый за свое имя боится, своего мнения никто не высказывает, а я устал один за все ответственность нести. Приятелю твоему тоже место найдется.

– Как ты, Яков? – спросил Иван.

– Я с тобой, – ответил Яков, – куда ты, там и я останусь.

– Государству люди нужны. Детям, внукам нашим будущее даем. Не отказывайся, пришлый, – вступил в разговор Гринька.

Иван рассмеялся и ответил:

– Я человек свободный. Остаюсь!

В деревню Глухово въехал всадник в дорогой одежде. Подъехал он к дому Ивана, спешился, привязал коня и постучался в дверь.

На крыльцо вышел отец Ивана. Он удивленно посмотрел на незнакомца.

– Сын твой большим человеком стал, – торжественно сказал незнакомец, – шлет тебе денег да приглашение в город к себе.

Незнакомец протянул письмо. У старика выступили на глазах слезы:

– Не забыл старика. Значит, говоришь, пригодились ему авторитет да деньги. Я и знал, что он не пропадет. Как-никак, полжизни опыт да знания копил…

Старик развернул послание и медленно прочитал:

«Долгий путь пришлось пройти, чтобы дурь всю, накопленную, выветрить…»

– Да, действительно, большим человеком Ванька стал, – улыбнулся отец и, покачав головой, сказал: – Пойду собираться.

Гонец ускакал. Отец Ивана повернулся лицом к двери и чуть не упал, споткнувшись о Ванькин кошелек с золотыми монетами.