Текст книги "Импровизаторы. Саквояж мадам Ренар"

Стоя на четвереньках, Федор попытался сунуться дальше, ударился лбом и выругался. Он прижался щекой к полу, протянул руку за укатившимся флаконом и вдруг ясно увидел мгновенно сложившуюся перед глазами картинку: порт с лесом мачт, огибающий море берег и даже, кажется, толпу на пристани. Кафельная плитка у самой трубы была покрыта трещинами. Наверное, повредили, когда ставили унитаз. Время и пыль расширили, покрыв плитку причудливым рисунком.

Федор встал, поставил флакон на место. Не выдержав, опять лег на пол, посветил на кафель и… снова увидел: городские крыши. Опять вылез и опять залез. На этот раз панорама крыш превратилась в улицу, по которой ехала карета, где толпились люди, а дама с пышной прической вприпрыжку бежала с пуделем на поводке. За дамой шел медведь.

– У тебя ничего не получится, – Лев держал фонарик, пока компаньон орудовал ножом, купленным на деньги мадам Ренар. – Это же бред!

– Пусть бред. Достань-ка мне клей. – Федор все-таки дотянулся ножом и стал ковырять плитку. – И лак. И рамку. Деревянную.

От плитки откололся кусок. Потом второй, поменьше. Когда вся плитка отковырялась, она годилась только на мозаику. Из кусков разного размера.

– Ничего, – Федор бережно собрал кусочки. – Так даже лучше.

– Что ты делать-то собрался?

– Проведем эксперимент.

– Какой эксперимент?

Федор поднялся с четверенек и отряхнул джинсы.

– Социальный. Да, знаешь что? Купи еще кислоты.

Он собирался проявить сдержанность и не вдаваться ни в какие подробности. В конце концов, и сам был не вполне уверен, что это не бред, – не верить же на слово каждому жулику! Но эффект Барнума! Человеческое воображение само додумывает все, что ему надо. «Он делал деньги из всего».

– Почему бы не попробовать? – Федор пожал плечами. – Мы ничем не рискуем.

– Не рискуем?! – Лев аж поперхнулся. – Ничем не рискуем, подсовывая людям как бы «семейную реликвию»? То, что они видят каждый день?

– В том и дело, что видят-то они ее каждый день. И не замечают. Ты вот много замечал? Каждый день! – Федор засмеялся. – Да ты бы никогда внимания не обратил, если бы я не показал. Я бы и сам не заметил. Случайность. Слушай, зуб даю, хоть все зубы: никто в жизни не поймет, что где-то это уже видел. Давай, ну давай попробуем?

И Лев пошел в супермаркет. Он не понял почти ничего из того важного и интересного, о чем долго говорил продавец в отделе строительства и ремонта, но хороший водостойкий клей все-таки купил. И кислоту. И перчатки. Рамку Лев выбрал тоже достойную – толстый кусок доски. Кусок дерева за двадцать евро – это, знаете ли, круто! Пришлось его пожечь, поронять со скалы, повалять в грязи, бросить на стоянке у супермаркета и проследить за тем, чтобы все проехали по нему колесами и никто не забрал. Так сойдет.

На следующее утро Федор забрался по пожарной лестнице на крышу. Приседая от дрожи в коленях и замирая от ужаса, надел перчатки. Облил из канистры кислотой куски плитки. Потом сжег рекламную листовку, тщательно вымазал обломки сажей со всех сторон и старательно протер их тряпкой. Потом смешал клей, вылил разъедающую глаза смесь на кусок дерева и сложил мозаику. Оставил на солнце – сохнуть. В ушах свистел ветер, руки тряслись, по спине бежали мурашки. Пять-шесть минут, обещала инструкция. Хвост пришлось сунуть за ворот футболки – ветер швырял его прямо в лицо. Но выхода не было. В любом другом месте могли остаться следы.

– Мы тогда только познакомились. – Лев сидел на кровати Федора. Вокруг них сгрудилась целая толпа. – Сидим у меня дома. Он посмотрел на нее и говорит: смотри, лосось. А я никакого лосося не вижу. Потом, говорит, бухта. Я гляжу: ну да, вроде действительно бухта. Я тогда и внимания не обратил. Даже когда он у меня эту штуку просить стал. Отдать-то, конечно, не могу – семейная реликвия. Распутин, – Лев почесал свои черные кудри, – наш дальний родственник. Говорят, что это осколок с его печки в Москве. Из его комнаты во дворце Романовых. Не знаю. Ну, легенда. Но с собой взял. Чтобы этот неадекват не волновался. И вот…

– Я тебе сто раз говорил: совпадение, – лениво подал голос неадекват и еще ниже натянул на нос капюшон мантии. Он лежал на втором этаже кровати, где обычно спал Лев. На происходящее, казалось, не обращал никакого внимания и вообще не отрывался от телефона.

Толпа внизу заволновалась. Федору дали семейную реликвию, осколок с печки Распутина, и попросили сказать, что он видит сейчас.

– Э-э-э, ну, там ерунда какая-то! Шатры… церковь… лестница…

– Какая лестница?

Федор бросил на компаньона панический взгляд.

– Ну? – по-русски спросил тот.

– Стремянка. Такая, складная.

– Лестница для ремонта, – перевел Лев.

Выяснилось, что у Эдиты впереди свадьба. В квартире ремонт.

– Совпадение, – хмыкнул его превосходительство.

– Почему ты так думаешь? – спросила снизу Эдита.

– Да потому! Я вижу русскую церковь. У нее наверху вроде луковицы… – Федор показал руками. – А ваша церковь другая!

– Это понятно. В твоем сознании церковь выглядит именно так, это привычный тебе образ, поэтому подсознание транслирует именно его, – подбодрила девушка. – Ты увидел церковь – это главное!

Федор быстро отдал реликвию компаньону и сказал, что в такие игры не играет. Он чужд всякой мистике.

Упрашивали его три дня. Больше всего старалась Эдита. Это было трудно. Она с тринадцати лет посещала психолога. Могла замучить кого угодно. Цитировала статьи из «Психолоджист». Напирала на умение принимать чужую точку зрения и не ограничивать свою жизнь тем, во что веришь. Узнавать новое. Говорить миру «да». Не отрицать то, что выглядит неочевидно. Она еще и верующей была. Но три дня Федор все-таки выдержал.

– Ну, порт, – нехотя цедил он, глядя на табличку для подруги Эдиты, Лиене. – Мачты. Корабли. Много людей. Ведь это ни о чем не говорит.

– О господи! – ахнула та. – О господи! Я ведь еду в Англию!

– При чем тут Англия? – Федору самому было интересно, как он выкрутится.

– Англия – морская страна, правда?

– Морская-то она морская, только это было сто лет назад. Корабли-то я вижу парусные!

– Все верно, твое подсознание показывает образ, который ты усвоил из фильмов.

– Все! – решительно заявил его превосходительство и строго помахал пальцем – перед ним уже сидело трое желающих. – Это был последний раз. Теперь только, – он сконфуженно заржал, – за деньги.

Бумажка в десять евро оказалась в его руке даже быстрее, чем он почувствовал: дадут. Отнекивался, по-настоящему краснел, пытался вернуть деньги. Следующая клиентка услышала от него про даму с прической и пуделем на поводке.

– Здесь точно нет связи с реальностью, – его превосходительство опять заржал. – Нет? Да? Ну что я говорил!

– У моей собаки в июле выставка, – пробормотала Фелисита и подняла на него карие глаза, в которых читался неподдельный восторг. – Неужели я все-таки буду участвовать в «Вестминстер Дог Шоу»! О боже! Значит, у нас получится! У нас получится!

И она бросилась этой сволочи на шею.

– Только не говори, что пудель, – наудачу попробовал Федор.

– Нет, – разочаровала Фелисита, – черный шпиц. Но ведь собака! И я точно так и бегу с Паффи по улице. Я как раз думала, что на выставке у нас будет фэмили лук! Это мы! Это мы!

Так Федор заработал еще десятку. Он предсказывал будущее до поздней ночи, и Лев, у которого в животе что-то дрожало от предчувствия неприятностей, в конце концов уснул под весь этот гам.

Наутро он переминался с ноги на ногу перед дверью туалета. Уже было решил плюнуть и справить нужду на заводе, но тут дверь открылась и вышел его превосходительство.

– Все, дорогой друг, – печально констатировал Лев. – Моему миру больше не стать прежним.

– Это каким прежним? – Федор ногой придержал дверь.

– Таким, в котором я зарабатываю как все. Не впаривая гражданам то, что им точно не нужно.

– Это как?

– Своей… своим… честно.

– Честно? – вскинул бровь его превосходительство. – А что тут нечестного? Это, значит, я вру? Вру? Я?

– Так, всё. Не надо.

И Лев тихо закрыл за собой дверь.

Ходуном ходили грязные стены, под потолком тускло светила засиженная мухами лампа, колебалась потемневшая от изнурительной работы стойка с пыльными бутылками. Вдруг стало совершенно ясно, что жить в мире, где все так неустойчиво, невозможно. С трудом поднявшись, Джейк вышел за дверь. С вывески за ним наблюдала мисс Лили, кокетливо уперев руки в розочки на туловище. Разогнувшись и глотнув воздуха (который мог показаться свежим только в сравнении с вонью кабака), Д.Э. прислонился к стене. Услышал рядом какой-то шум и, прежде чем успел с усилием повернуть голову, почувствовал, как кто-то цепко схватил его за рукав.

– Пойдем, миленький?

Ласковая дама была, как говорится, не первой молодости. Джентльмен определил бы ее набеленное и накрашенное лицо как «не первой свежести». Розы, в изобилии произраставшие на ее соломенной шляпке, – и те выглядели неприлично. Искатель приключений ойкнул, икнул и шмыгнул назад.

В кабаке стоял гам. За спинами искателей приключений стучали кости, слышались возгласы и пьяный хохот.

– Эй, на палубе! – Джейк похлопал пьяного компаньона по плечу.

М. Р. запрокинул лицо так, что едва не свалился со скамейки.

– Идемте, сэр. – Д. Э. все-таки штормило. – Пока не поздно. Идем, говорю. Забыл, что ли?

Дюк заинтригованно посмотрел на компаньона – так смотрят маленькие мальчики, которым няня пообещала сюрприз.

– А куда мы пойдем, сэр?

– Туда! – уверенно показал Джейк.

М. Р. с трудом повернулся.

– Там же дверь! – недоуменно протянул он.

– Ну? – удивился Д. Э. – А вам нужно что-то еще?

Дюк наморщил лоб и долго шевелил бровями.

– Резонно, – сказал он наконец. – Нет, ну а что?

Он поднялся, но тут раздался голос Крысы:

– Мой братишка заплатит.

Джейк, тоже наполовину вылезший из-за стола, замер на полпути. Взглянул на разом протрезвевшего компаньона. Медленно обернулся.

– Слышь, малый, – поманил его Крыса, – я платил за тебя. Теперь ты заплати за меня.

– Размечтался! – отозвался Джейк. – Не буду я за тебя платить.

– Эй, – гнусаво проговорил соперник Крысы, – ты! Гони денежки!

Нос у парня, похоже, был когда-то сломан.

– Пропойца он жуткий, – поделился Джейк с кривоносым. – Конченый человек. А еще худший игрок. Главное дело, всё туда же. Я уже и так, и этак – бесполезно. Говорю: не играй, раз не умеешь! Да разве он послушает. Так что, если ему наконец выбьют зубы, будет только справедливо.

– Братишка, – заныл Крыса, – заплати. Потом сочтемся.

– Ишь, как тебе родственников-то привалило, – заметил Дюк.

– И не говори! – подхватил Джейк. – Я тебе не рассказывал? Нас разлучили в детстве. Как же я сразу брата-то не признал!

– Вот уж не знаю, как ты так. – Дюк покачал головой. – Просто одно лицо!

Джейк окинул взглядом блудного родственника.

– Одно, говорите, лицо, сэр? Боже, пойду утоплюсь.

Крыса повернулся к кривоносому и развел руками.

– У меня все равно ни гроша. Все карманы, шельмец, вычистил, пока я спал.

– Мне все равно, кто будет платить, – скучно бросил бармен. – Я хочу получить свои деньги.

Джейк пожал плечами – его, мол, это не касается. Крыса схватил искателя приключений за грудки и вытащил из-за стола.

– Плати, гаденыш!

Джейк изогнул бровь.

– А я-то здесь при чем? Кто проигрывает, тот и платит.

М. Р. сочувственно поморщился: удар по нахальной физиономии компаньона отшвырнул бы того на несколько шагов, не удержи Крыса Джейка за куртку. Но зато Д. Э. – ловкий парень – успел цапнуть с ближайшего стола кувшин и треснуть им Крысу по лбу. Это был хороший кувшин, глиняный, тяжелый. Да и удар получился не хуже. Вдобавок Крыса был облит пивом, чем вызвал бурное веселье среди посетителей бара.

– Ой, как некрасиво! – пискляво протянул Кангас.

Крыса с руганью отряхнул круглую голову от осколков и протер глаза: со лба текла кровь. Затем медведем пошел на Джейка. Тот быстро оглянулся по сторонам и метнул в голову врага бутылку. Коварик поднялся с места. Кангас посмотрел на него и тоже поднялся. Что-то подсказало М. Р. Маллоу, что ждать развития событий не стоит. Он схватил свою кружку, пару раз моргнул и… метнул снаряд в голову противника по фарватеру. Кто сказал «промазал»? Ничего подобного! Просто одного снаряда было мало. К счастью, под рукой была еще кружка компаньона. Кангас охнул, сел – сперва на корточки, обхватив голову руками, а потом завалился на бок.

Пока Дюк, выставляя на пути стулья, удирал от вышедшего на тропу войны Коварика, Крыса схватил скамейку. Но Джейк успел пригнуться, проскользнуть снизу, и Крыса получил сперва под зад, а потом, когда выпрямился, в неприличное место.

– Ха! – крикнул Дюк и метнул в Крысу еще и стул. – Знай наших!

– Поздравляю вас! – отозвался компаньон. – Вы показали класс!

– Спасибо, сэр! – Второй стул полетел в Коварика. – Берите пример!

Д. Э. Саммерс, никогда не любивший, когда на него машут ногами, схватил Коварика за сапог, задрал повыше и рванул назад. Тот грохнулся на пол. Быстро встал и врезал Д. Э. в солнечное сплетение. Джейк согнулся, глотая воздух. Повалить его на пол было плевым делом. Коварик орудовал ногами, отыгрываясь в полное свое удовольствие. Крыса бросился помогать, но Дюк крикнул: «Куда же вы, сэр? Я здесь!» – и швырнул подвернувшейся тарелкой.

С пола Джейку еще разок удалось врезать Крысе в то же самое место, прибавив вдогонку про дурное семя. Краем глаза он заметил, что в бар вернулся Коуэн.

– Наших бьют! – радостно заорал старый матрос и кинулся в драку.

Помощи от него не было никакой, только под ногами путался.

– Наших бьют, братцы! – запинаясь, бормотал ирландец, оказываясь на пути Джейка как раз, когда тот убегал от Крысы. – Наших, говорю, бьют!

– Ну все, паршивый щенок! – Крыса сделал резкое движение, и в его руке блеснул нож.

Джейк машинально протянул руку к карману – понял, что ни достать, ни раскрыть свой складной нож не успеет.

– Что у вас за манеры, любезный, резать живых людей! – возмутился он вслух.

Молча обходивший вокруг него Крыса бросился в атаку, но сбоку вовремя толкнули Коварика, и маневр не удался.

– Успел! – пробормотал Дюк себе под нос и на лету врезал противнику в колено сапогом. Потом упал, и Джейк потерял его из вида. Они с Крысой кружили друг вокруг друга. Крыса сделал выпад – Джейк увернулся и на этот раз. Вспрыгнул на стул, оттуда на стол, наступая на брошенные игроками кости и расшвыривая ногами кружки. Нагнулся, схватил бутылку, швырнул противнику в голову – промахнулся. Больше под рукой ничего не было. Бежать было некуда. К нему на стол тут же вскочил Коварик, но получил от своего визави подсечку, падая, схватил его за ногу, соперники рухнули на стол, со стола на пол и там сцепились – без всякого преувеличения – не на жизнь, а на смерть.

Кругом царил хаос: посетители присоединились к веселью, все смешалось – поди разбери, кто кого, зачем и почему. Оглушенный Дюк задыхался, придавленный к стене: Кангас успел встать и теперь колотил мальчишкой о стену. Дюк ничего не слышал. В висках стучало. Кабанья голова на закопченной стене, и низкий темный потолок, и кучка посетителей у стойки – всё плыло перед глазами. Последним усилием Дюк ухватил супостата за нос и сделал ему «сливу»: помирать, черт побери, так с музыкой!

Стукнула дверь. Потом снова. Потом еще раз. Кангас вдруг отскочил, и помутневшему взору М. Р. Маллоу предстал старший помощник Хэннен, которого в эту минуту можно было заслуженно назвать Хэннен Разящий, и второй помощник, и еще несколько человек – шестеро с «Матильды», заглянувшие в «Мисс Лили» выпить, не тратя слов, приступили к делу.

Через сутки они заработали восемьдесят евро. Через четыре дня повалили ребята из других корпусов. Через две недели Федор был счастлив посидеть один, пока все на работе. И он убил бы каждого, кто посмел сказать, что он зарабатывает нечестным трудом.

– Большая задница, – после некоторого колебания сообщил Федор клиенту. – Очень большая.

«Денег не даст, – тоскливо подумал он. – Кому нужна эта правда?! Надо было придумать что-нибудь другое».

Но клиент обрадовался. Оказывается, перед отъездом этот парень поссорился с женой. И у нее-то как раз была большая… Ну, короче, он увидел в этом хороший знак.

Следующая картинка была до того бесперспективной, что предсказатель весь измучился. Кругом была выжидающая толпа, все заглядывали ему в лицо – придумать что-то интересное в такой обстановке было невозможно, и он сказал:

– Дети на автобусной остановке. Э-э… это символ. Наверное, у вас много мелких проблем? Ну, я так и знал. – Он посмотрел на женщину, быстро считал ее испуганные глаза и нервные движения. – Чувствуете себя беззащитной? Проблема довольно типичная. Скорее всего, это намек, что нужно разобраться с самооценкой. Осознать себя как… гм… личность. Ну, словом… э-э… не бойтесь, я бы так сказал. Будьте смелее. Как… э-э… с детьми. Как с детьми, так и с жизнью нужно быть… э-э… взрослой.

В выходные, когда все нормальные люди отдыхали, его превосходительство трудился в поте лица и к понедельнику не вставал раньше половины четвертого. Обитатели комнаты ходили на цыпочках, переговаривались вполголоса. Федор еще валялся в постели, и его боялись побеспокоить.

– Но как? Как? – веселился он, когда они со Львом остались одни. – Я же ничего не делаю! Они сами всё придумывают!

Лев хотел щелкнуть его по лбу, чтоб не выделывался, но его превосходительство увернулся, и пришлось применить некоторые усилия, чтобы добиться цели. Цели Лев не добился – Федор, похоже, обладал большим опытом по части уворачивания.

– Моему миру уже не стать прежним, – уныло повторил Лев.

– А зачем? – Федор повернулся и на этот раз все-таки получил по лбу. – Зачем тебе прежний мир? Ты что, верил в то, что у людей здравый смысл есть?

– Допустим, – неохотно признал Лев. – Но имей в виду: не все люди такие. Это просто контингент.

Крысы нигде не было видно. Коварик на борт не вернулся. Явился только Кангас, изо всех сил делая вид, что он ни при чем, никого не трогал и вообще. Перед отходом судна Хэннен рявкнул в кубрике: «Все на борту?», и ему отозвался нескладный хор: «Да, сэр, все!»

Теперь Д. Э. Саммерс смог вздохнуть спокойно. Весело насвистывая, он заменял лопнувший грота-гика-шкот. Высоко забираться не понадобилось, и от этого настроение искателя приключений заметно улучшилось.

– Куда тянешь, куда тянешь? – пролаяли за спиной.

Это был Кангас. Джейк вытер лоб – солнце палило нещадно – и оценил обстановку. Если шкот натянуть слишком, изменится угол паруса. Собьется курс. И виноват в этом будет ясно кто. А как понять, слишком или не слишком? Палубный задрал голову, разглядывая паруса. Стравил немного. Придал верхней лате такое положение, чтобы она смотрела в том же направлении, что и гик. Как будто правильно. Ну, если неправильно, это станет понятно очень скоро. Спрашивать у этого субъекта – уж точно себя не уважать. Кангас маячил сзади, явно намереваясь не дать палубному пройти. Джейк «споткнулся», и матрос с ругательствами растянулся на палубе.

– Что, – поинтересовался Д. Э. Саммерс, – ножки не держат?

Уж не знаю, леди и джентльмены, удивитесь вы или нет, но Д. Э. опять оказался под арестом.

– Что это столько ябед развелось? Откуда только? – поинтересовался он у старшего помощника. – То кока юнга обижает, то теперь Кангасу от меня досталось ни за что ни про что. Вы не знаете, мистер Хэннен?

Хэннен смерил его взглядом.

– Язык-то придержи, – посоветовал он.

– Есть, сэр, придержать язык, – отозвался Джейк. – Но только, боюсь, придется мне поселиться в канатном ящике.

Он посмотрел на молчащего Хэннена и пояснил:

– Ну, я же не Кангас, ябедничать не к лицу.

С этими словами палубный гордо отправился отсиживать очередное нарушение дисциплины.

– Эй? Ты как? Вставай, дитя порока. Вставай, у нас неприятности!

Федор растолкался не сразу. Потом понял. Сел.

Директор завода вызывал на ковер менеджера по персоналу и еще десять человек.

Они успели как раз к тому моменту, когда директор, господин Хикипяя, быстрым шагом шел по коридору. Его пузо подпрыгивало под тонким джемпером, подбородок с наметившимся зобом трясся, седые усы и брови гневно топорщились. Дверь кабинета захлопнулась за ним со страшной силой.

– Ага, – сказал его превосходительство. Он притормозил у двери, немного постоял, не решаясь повернуть ручку, потом храбро вздохнул и вошел.

Когда дверь снова открылась, Федор обогнал выходящих товарищей и бросился вниз по лестнице.

Лев тоже не стал толкаться в коридоре. Еще не хватает обсуждать увольнение менеджера по персоналу. Не надо злить человека, который, может, и выпил из вас всю кровь, но перед уходом всегда успеет выписать лишний штраф.

– Есть справедливость на свете. – Федор сидел на травке, вертел в зубах желтый цветок и любовался облаками. – Лео! Есть справедливость?

– Ты чего, оправдываешься?

– Ему как, ночевать с нами надо было, чтобы за всем уследить? Установить за каждым видеонаблюдение и все записи самому просматривать? Он-то здесь при чем?

– А вы бы спросили, Теодор, откуда все стало известно.

– И откуда все стало известно?

– Стукнул кто-то, вот и стало. Дружба такая специальная. Тоже, кстати, его обязанность. Неформальная. Теодор, что же вас всему надо учить! Элементарных вещей не знаете.

– Не узнали кто?

– Не-а. Подозреваемых человек пять. И то…

Федор встал, сунул руки в карманы и подтянул штаны.

– Ты знаешь, похоже, ошибся тот хиппи. Ну, помнишь, лысый дрыщ, такой, в татуировках? Он еще говорил, что ничего нет, кроме нашего отношения к чему-то? Ну, вся эта ересь про пустотность мира и иллюзорность собственного «я». Как не помнишь? Ты же всё время рядом вертелся.

Лев только моргал.

– Из меня месяц пьют кровь, а он ничего не видит! – возмутился его превосходительство. – Посмотрите на него, люди добрые!

Лев хотел было оправдаться, но его превосходительство уже сменил гнев на милость.

– Забери меня салат, мирозданию не наплевать. Мы с вами, Лео, наблюдаем акт вселенской справедливости.

Примерно в этот момент радость Льва Березкина испарилась. Вместе с гипотезой о том, что у его превосходительства, возможно, есть совесть.

– Если отсюда уехать, где мы аудиторию на твои фокусы возьмем? – упавшим голосом спросил Лев.

– Юнга! – рявкнул капитан Бабридж.

Прислушался и повторил:

– Юнга, черт подери!

Он неприязненно оглядел М. Р., появившегося в кают-компании, – тот шел, как мог, одергивая на ходу рубаху.

– Что вы там все еле ползаете? – опять отворачиваясь к карте, проворчал капитан. – Ползают, ползают, как мухи в гальюне!

И тогда на М. Р. Маллоу снизошло озарение – не давая капитану произнести более ни слова, он стал читать:

 
Пишет парень любимой письмо:
Новостей, мол, всего ничего,
И погода, мол, ясно,
Не волнуйся напрасно.
Два чирья на заду у него.
 

Капитан Бабридж неожиданно оказался благодарным слушателем. Он как поднял голову от карты, так и сидел не двигаясь, пока Дюк не закончил. Потом медленно повернулся, оглядел каютного с ног до головы, вышел из каюты и распорядился с этого дня каждому члену команды ежедневно к обеду и ужину выдавать по кружке пива, а всем доходягам с чирьями – накладывать на больные места жеваный хлеб с солью.

– Видишь, я же говорил! – прокомментировал это дело Д. Э. Саммерс, у которого совершенно прошла лихорадка. – Красиво и полезно. Настоящая поэзия!

С фурункулами на руках проблем не было: соленая вода помогала зажить вскрытым ножом чирьям. Но те части, что закрывала одежда, сами не заживали. За бинтами бегали к коку. Тот со смеху уронил ложку в кастрюлю с похлебкой, когда Дюк удивился, почему на судне нет врача. О чистых бинтах каждый день нельзя было и мечтать – тряпок чертовски не хватало.

– Хо-хо, хо-хо, хо-хо, – бормотал Дюк Маллоу.

Он как раз делал компаньону перевязку.

– Нечего тут, – с трудом разогнулся Д. Э. Саммерс. – Прорвемся. Придется обходиться тем, что есть.

Дюк занял его место на ящике и задумался. Всю свою жизнь он считал кражу ниже своего достоинства. До сегодняшней ночи. Ровно до того момента, когда кок сказал: «У вас заражение крови, господин Арлингтонская сосиска!» – и со страшным гоготом отрезал ему ногу. М. Р. Маллоу заорал и проснулся. Еще никогда он не испытывал такого облегчения, как сегодня утром, обнаружив себя с двумя ногами.

– Говорил он решительно: в мире все относительно, – задумчиво проговорил Дюк.

Он как раз примеривался, без какого предмета белья лучше всего оставить капитана Бабриджа, как вдруг Джейк воскликнул.

– Слушай. Ночная рубашка. Ночная рубашка!

– Нельзя, – вздохнул Дюк. – Заметит.

– Нет, я говорю, в саквояже валяется. Его рубашка. Ты выкинул, что ли?

– А что сразу я?

– А кто, я?

– Так я не выкидывал!

– И я не выкидывал!

Дюк подскочил, охнул, схватился за поясницу и похромал в каюту. Ночная рубашка беглого жулика спасла здоровье двух джентльменов, нравственные основы М.Р. Маллоу и исподнее капитана Бабриджа.

– Слушай, ну заткнись, а? Ну хватит! Ну хочешь, я на колени встану? – надрывался Кангас.

Д. Э. помотал головой и безжалостно начал сначала:

 
Тихая ночь, святая ночь,
Звезды сияют, свеча горит,
В благоговенье Чета не спит,
Чистая радость в душе их горит…
 

Многолетнее участие в службах в общине весьма поспособствовало выносливости легких, но все-таки петь час подряд одно и то же – не шутка! Да и голос в шестнадцать лет тот еще. Рождественские гимны – это вам не «Йо-хо-хо!», где можно просто орать. Джейк перевел дух, но не сдался:

 
Святой Младенец грядет,
Святой Младенец грядет.
 

Он закончил выводить последние ноты и сказал:

– А знаете, любезный, я тоже всегда на этом месте плачу. Так трогательно, правда? Хотите еще что-нибудь? Нет? Ой, ну почему? Я много таких штук знаю! Вот, слушайте…

– Погода – дрянь! – Капитан Бабридж с отвращением тыкал вилкой тушеную капусту. – Команда – идиоты! Хэннен, может, вы готовить умеете? А то смотрите, я бы сделал вас… – Капитанские челюсти ритмично двигались. Дюк некстати отметил, как шевелятся капитанские уши, и кашлянул в кулак. – …поваром.

Впервые за все время Дюк видел Хэннена униженно опустившим голову.

– А что? – словно бы ничего не произошло, разглагольствовал капитан Бабридж. – Поваром. Не хотите, Хэннен?

Бывший первый помощник через силу улыбнулся, все так же не поднимая глаз на капитана.

– Жаль, – сказал капитан Бабридж, отставляя тарелку с недоеденным ужином и придвигая чашку с кофе. – По крайней мере, уж вы бы, в отличие от этого обрубка, постарались приготовить что-нибудь съедобное.

Он сделал глоток и сокрушенно вздохнул. От этого вздоха по спине М. Р. пробежали мурашки. Он быстро выпрямил спину и храбро уставился на капитана.

– Юнга, – устало спросил капитан, – что это?

– Кофе, сэр!

Капитан Бабридж вымученно улыбнулся, потом лицо его приняло прежнее выражение, и он резко сказал:

– Позови-ка мне Чаттера.

М. Р. как ветром сдуло. Прибежал стюард Чаттер, долго и безнадежно оправдывался, что запасы кофе на исходе, что два мешка подмочило во время шторма, когда открылась течь, что кок простудил поясницу еще в Атлантике да что-то там еще. Капитан Бабридж слушал молча. Потом пожевал губами, словно раскусил какую-то гадость, и произнес:

– Пшел вон.

М. Р. брел по палубе и задумчиво хлопал ладонью по поручням.

– Ухи, плюхи… – бормотал он. – Шлюхи…

Дюк остановился. Секунду стоял неподвижно, потом сильно хлопнул по поручню, развернулся, чудом не налетел на проходившего мимо Хэннена, который уже не был первым помощником, и со всех ног помчался в каюту.

– Один капитан был не в духе. – М.Р. вытащил из раскрытого сундука саквояж.

 
Ему в кофе попались две мухи,
Будешь тут не в себе —
Экипаж на губе,
И к тому ж что-то ползает в брюхе.
 

Следовало спешить, пока не появился Чаттер.

– Полчаса, только полчаса, – бормотал Дюк.

Из саквояжа один за другим появлялись предметы:

овальный серебряный поднос,

спиртовка,

стеклянная колба,

металлическая трубочка с пробкой,

маленький серебряный кувшин,

жестянка с остатками намолотого миссис Фокс кофе,

спички.

Колба все еще была выпачкана засохшей кофейной гущей. Запах этот, перебив корабельную вонь, вызвал воспоминания о железных дорогах, об элегантной миссис Фокс, об игрушечной лавке в Уинчендоне, о, черт побери всё со всем, о приключениях! Торопливо, дрожащими пальцами Дюк открывал жестянку.

Секретарши на месте не было. Лев робко сделал четыре шага и приоткрыл дверь.

В кабинете господина Хикипяя стоял резкий запах одеколона. На столе вибрировали сразу три телефона. Директор рыбного завода сидел за столом и не обращал на них никакого внимания – он собирался откусить имбирный пряник.

– В чем дело? – Директор положил пряник на стол.

– Понимаете, – Лев не мог оторвать взгляда от злосчастного пряника, – видите ли, в чем дело…

Чашки с чаем, кофе или хотя бы бутылки воды нигде не было видно. Кулер стоял в углу. Лампочка на директорском кофейном автомате не горела.

– Господин Хикипяя, – стараясь не спешить, выговорил Лев, у которого от волнения дергались сразу оба глаза и угол рта, – пожалуйста, уделите мне пять… нет, лучше десять минут. Я быстро всё расскажу. И давайте я сварю кофе, а то всухомятку нельзя есть.

Директор взял в очередной раз зазвонившую трубку, дал отбой и выжидающе уставился на наглеца. Тем временем Лев Березкин открыл саквояж. Расстегнул молнию чехла, похожего на футляр электробритвы. Подкачал насос. Вставил кофейную таблетку. Отвинтил крышку, налил из кулера воду.

– Где у вас чашки? – Лев машинально повертелся туда-сюда, принял из рук директора маленькую фарфоровую чашку, наполнил ее кофе и дрожащей рукой поставил на блюдце. – Вы не удивляйтесь так. У нас как раз таблетка последняя. А нас двое. Так что вот, пригодилась.

– Это взятка? – Господин Хикипяя стоя пил кофе. – Она вам все равно не поможет.

– Ну и пусть. Зато вы меня выслушаете. Вы же все равно пьете кофе. Вот.

– Вы это специально придумали? Автомат сломали? Вы?

– Нет, честное слово. Просто мой друг куда-то делся, я взял наши вещи, но решил все-таки с вами поговорить, а тут вы… и пряник.

Оба посмотрели на пряник. Директор взял его со стола, откусил и сделал рукой приглашающий жест: говорите.

В это время Федор Летний стоял в коридоре на первом этаже общежития около кофейного автомата. Он делал вид, что не замечает, как все смотрят сквозь него. Непринужденно здоровался, кивал, улыбался. Не прятаться же теперь!

«Как вы смеете! – раздался в его голове голос мадам Ренар. – Как вас угораздило стоять здесь пугалом и ничего не предпринимать, когда творится несправедливость! Вы знаете, сколько семей в разных концах света надеются на деньги ваших товарищей-гастарбайтеров? Они так же бедны, как вы, а некоторые еще беднее! Вы считаете это справедливым? Ну, конечно, ведь среди них так много дураков и уж точно хватает мерзавцев – тех, кто донес. Почему же тогда у вас так гадко на душе? Ах, вы не знаете, что делать? Делайте что-нибудь!»