Текст книги "Гражина. Серия «Закованные в броню»"

Глава 8

1418 г, Вильна,

Великое Княжество Литовское

В середине 1418 года в Литве снова разразился кризис. Причиной очередного заговора принцев стали татары Витовта.

Вильна узнала о заговоре несколько позднее, чем Троки. Рано утром 3 марта в столице было еще относительно спокойно. Эвелина, Андрей и Зига Радзивилл, в сопровождении небольшого эскорта, как обычно, отправились на утреннюю верховую прогулку. В последний момент вместе с ними по непонятной причине увязался Хаски. Он просто посмотрел на Эвелину своими желтоватыми, как у великого литовского князя глазами, словно спрашивая разрешения, а потом молча пристроился к стремени ее коня, который, единственный из всех иноходцев в конюшне, не пугался его размера и волчьего запаха, исходившего от него.

Гонец от князя Острожского, посланный из Троков, чтобы предупредить Эвелину о заговоре и необходимости оставаться в доме, заперев все двери и, желательно забаррикадировавшись, прискакал через десять минут после того, как Эвелина с детьми отправилась на прогулку. Вслед за гонцом князя, в течение последующего получаса, прибыл и сам Острожский, загнавший коней для того, чтобы вернуться в Вильну и обеспечить безопасность своей семье.

Герцогиня Лусия де Монсада была в шоке, услышав поток проклятий на всех языках, которым разразился раздраженный Острожский, узнав, что его гонец не успел вовремя и Эвелина и мальчики уехали на прогулку почти час тому назад и еще не вернулись. К тому времени Вильна уже гудела. Оцепление из верных великому князю войск начало медленно, словно щупальце паука, охватывать сначала центр города, а затем и окраины. Острожский отправил гонцов ко всем командирам войск Витовта, предупреждая их об исчезновении жены и сына, но почти до самого полудня не имел никаких известий о судьбе небольшого отряда Эвелины.

Между тем, Эвелина, Андрей и Зига Радзивилл, не подозревая о том, что происходит в городе, выехали на окраину и, как обычно, пустили коней в галоп. Некоторое время они просто бездумно наслаждались скачкой, пока глазастый Андрей, вырвавшийся вперед, неожиданно вытянул руку в перчатке вперед и указал подоспевшей матери и Зиге Радзивиллу на небольшое по виду пятно, видневшееся на горизонте:

– Мама, смотрите, там люди!

Эвелина приложила руку к глазам и некоторое время пристально всматривалась вдаль.

– Ты прав, малыш, – заметил Гунар, также приглядываясь. – И, похоже, там что-то происходит.

– Вперед! – сказал Андрей, пришпоривая коня.

Эвелина уже хотела крикнуть, останавливая сына, как вдруг Хаски, впервые проявив внимание к тому, что происходило вокруг него, несколько раз громко пролаял а затем, как стрела, выпущенная из лука, сорвался с места и побежал вперед, к видневшимся на горизонте людям. Эвелина и Гунар переглянулись и пришпорили коней.

Первым на месте небольшой, но ожесточенной схватки, оказался Хаски, вслед за ним, почти одновременно, подоспели Андрей, Эвелина и Гунар. Огромный серебристый волк, не издав ни звука, прямо с хода набросился на коня самого сильного всадника с хлыстом в руках, который избивал молодого мужчину в разодранном тулупе, прикрывавшего собой маленького мальчика. Еще около десятка мужчин, полностью вооруженных, с саблями наголо, гарцевали, сдерживая беспокоящихся от вида крови коней, подле них, ожидая своей очереди наброситься на жертвы.

Возмущенный таким поведением взрослых восьмилетний Андрей, издав воинственный клич своего отца, и обнажив свой клинок, бросился в схватку также безрассудно, как и Хаски. Опасаясь за его безопасность, Эвелина и Гунар, не медля, отдали приказ к бою своему маленькому, но сильному отряду, состоявшему наполовину из литовцев, наполовину из европейских рыцарей под командой дона Альмецио. В следующую минуту литовские воины, избивавшие молодого человека, были окружены.

– Отойдите! – крикнул один из главарей, услышав клич князя Острожского и узнавая Андрея и людей князя. – Не вмешивайтесь в это дело, молодой княжич!

Князь Ямонт, один из Кориатовичей, с изумлением подумала Эвелина, внимательней приглядываясь к молодому человеку.

– Уберите собаку! – закричал другой, тот самый, который возглавлял избиение. – Не то я ее убью!

– Оставьте в покое парня и мальчишку! – сказал Гунар, выразительно поигрывая своим собственным хлыстом, которым он владел в совершенстве.

– Это татары! – закричал литовец. – Какое вам до них дело! Проезжайте мимо!

Только теперь Эвелина заметила, что молодой человек и мальчик были смуглолицы, с темными вьющимися волосами и темными глазами. Лица обоих были покрыты кровью. Мальчику было не больше семи лет, он дрожал, то ли от холода, то ли от страха, но его темные глаза сверкали от гнева. Лицо и спина молодого человека, закрывавший его от ударов своим собственным телом, были исполосованы плетью, тулуп разодран. Как только драка остановилась, он выпрямился, и Эвелина невольно отметила, что он был достаточно высок для татарина и хорошо сложен.

– Андрей! – повелительно произнесла она, обращаясь к сыну. – Вложи свой меч в ножны и встань рядом со мной.

– Хаски!

Серебристый волк неохотно разжал челюсти и почти с человеческим презрением в глазах посмотрел на охающего человека, отползающего подальше в сторону от его зубов.

– Что здесь происходит?! – требовательно спросила Эвелина, заставляя своего коня выступить вперед и снимая с головы шапку.

Светлые длинные волосы упали ей на плечи и золотым водопадом заструились по спине, почти коснувшись седла.

– Гражина! – в один голос пронеслось по рядам литвинов. – Княгиня Острожская!

– У меня больше людей, чем у вас, Ямонт, – сказала Эвелина, называя литовского князя по имени. – Уходите и уводите своих людей. Мальчик и его слуга останутся со мной. Я не позволю вам избивать ребенка! Татарин он или крестоносец, мне все равно. Если они совершили преступление, мы передадим это дело моему мужу или великому князю, в зависимости от того, кто они такие. Уходите!

– Гражина, вы делаете большую ошибку! – набычившись, сказал князь Ямонт. – Отдайте нам этих татар, и давайте разойдемся по добру, по здорову! Иначе я не посмотрю на то, кто вы такая и прикажу своим людям поступить с вами так же, как с простолюдинкой!

– Угрозы! – Эвелина рассмеялась. – Не в вашем положении угрожать мне, князь Ямонт! Уходите, пока моя собака и мои люди не потеряли терпения! И пока часть ваших людей не перешла на мою сторону, потому что они четко знают, что случится с ними и их семьями, если они тронут хоть волосок на моей голове. Не искушайте свою судьбу и уходите! Кто бы ни были эти люди, они под моей защитой!

Князь Ямонт еще раз с неприкрытой ненавистью в глазах посмотрел на Эвелину, потом повернулся к своим людям, по рядам которых уже играл шепоток недовольства, и отдал им приказ отступить. Перед тем как развернуть своего коня и ускакать прочь, он, не обращая внимания на то, что окружавшие Эвелину литовцы Гунара недовольно схватились за оружие, подъехал к ней ближе и, глядя прямо ей в лицо, сдавленным голосом процедил сквозь стиснутые зубы:

– Придет день, Гражина, и я тебе это припомню! Тогда никто, ни твой слишком уж умный муж, ни Витовт, ни Ремгольд, ни старый предатель Сигизмунд Кейстут не смогут защитить тебя!

Как только литовцы во главе с князем Ямонтом, развернув коней, поскакали в противоположную от Вильно сторону, Гунар обеспокоенно сказал:

– Нам тоже надо уходить. Возможно, это начало очередного мятежа принцев. Кто его знает, сколько еще таких головорезов бродят поблизости.

– Согласен, – лаконично подтвердил дон Альмецио.

Андрей спрыгнул на землю со спины своего коня и, бросив поводья, подошел к мальчику и защищавшему его молодому человеку.

– Я Андрей Острожский. Кто ты такой? – спросил он, обращаясь к мальчику.

Темные глаза мальчика сверкнули.

– Я Мелек Гирей! – гордо сказал он.

Эвелина многозначительно переглянулась с Гунаром, который тоже только что узнал крымского царевича, последнего потомка рода Гиреев, который в сопровождении своего слуги недавно прибыл ко двору Витовта, чтобы просить защиты и помощи в возвращении его законного трона. Насколько Эвелина помнила из лаконичных объяснений Острожского, великий князь отчего-то испытывал подлинное расположение к молодому царевичу, независимо от того, какие политические выгоды имел для его империи тот факт, что в случае удачи и возращения престола роду Гиреев, Крымское ханство станет верным союзником Литвы в ее нескончаемой борьбе с Московией.

– Я потомок самого великого Чингисхана! – стряхивая прилипшие к его одежде мелкие комочки земли, гордо сказал мальчик, бросая высокомерный взгляд на Андрея.

– Ну и что? – философски ответил Андрей, вызвав тень улыбки как на лицах Эвелины, Гунара и дона Альмецио, так и на лице молодого спутника татарского царевича. – Я тоже потомок короля Карла Великого. Что с того? Пойдешь с нами? Мама почистит от грязи твою рану, – Андрей кивнул на кровоподтек под левым глазом мальчика, который раздувался на глазах. – А то так и без глаза остаться недолго. Будешь потом ходить, как пан Жижка!

– А кто твоя мать? – все также высокомерно спросил мальчик, оглядывая застывших в нескольких метрах от него и его спутника людей, пришедших им на помощь.

Андрей уже открыл было рот, но не успел ответить. Смуглый, высокий и гибкий молодой человек, спутник мальчика, уже некоторое время пристально рассматривавший небольшой отряд Эвелины, сказал за него, одновременно вытирая с лица капли крови, бежавшие из раны на виске.

– Это Гражина, княгиня Острожская, жена Ирбиса!

Татарский царевич с внезапным интересом посмотрел в сторону эскорта Андрея, пытаясь определить, кто из всадников был этой одной из известнейших женщин Литвы. Эвелина снова заставила своего коня выступить вперед, помахала мальчикам и ободряюще улыбнулась им. Оба татарина, как зачарованные, уставились на нее, не скрывая восхищения при виде ее лица, обрамленного пышными светлыми волосами, отливающими при свете солнца цветом белого золота.

– Гражина! – тихо повторил татарский царевич, не в силах оторвать от нее взгляда, а потом, с усилием отводя от нее взор повернулся к Андрею. – Значит, твой отец – тот самый князь Ирбис, который вместе с Витовтом и татарами моего дяди начал битву при Дабровне?

– Джелаль-эд-Дин твой дядя? – удивился Андрей, который, благодаря отцу, уже успел познакомиться с окружением двора великого литовского князя.

– Я знаю твоего отца! Я хочу познакомиться с твоей матерью! – царевич отвел обнимавшую его руку своего спутника, подошел к Андрею и схватил его за руку. – И поблагодарить ее за помощь!

Мальчик бесстрашно приблизился к гарцевавшему на месте, нетерпеливо перебирая ногами, большому арабскому жеребцу Эвелины. В ту же минуту она, едва коснувшись луки седла рукой, спешилась и опустилась на колени перед ним, заглядывая в его залитое кровью лицо.

– Ты сильно ранен, малыш?

Ее руки ласково отвели с его глаз пряди темных волос, совсем рядом со своим лицом он увидел ее светлые, необыкновенные для темноглазых татар, глаза; ее показавшееся Мелеку сошедшим с фресок в русских церквях, неправдоподобно красивое лицо. Тонкие пальцы, легкие и почти невесомые, быстро ощупали место вокруг его раны на лице, как это делала его мать, потом он услышал, как молодая женщина облегченно вздохнула:

– Слава богу, они не задели тебе глаз! Сядешь в седло со мной, малыш? Или хочешь коня?

– Я сяду с тобой, Гражина, – сказал Мелек, прощая я то, что она называла его малышом, потому что она была так добра к нему и так прекрасна.

Он с одобрением наблюдал, как она ловко, без посторонней помощи, вскочила в седло. Затем она протянула ему руку, и он, уцепившись за нее, быстро, как белка, вскочил на круп огромного жеребца, устроившись прямо перед ней.

Прежде чем тронуть поводья, Эвелина обернулась и взглянула на молчаливо застывшего чуть поодаль молодого татарина, сопровождавшего мальчика.

– А ты что стоишь, парень? Садись в седло! – она кивнула в сторону запасного жеребца, поводья которого держал Гунар. – Тебе тоже несладко пришлось, и твои раны надо промыть.

Молодой татарин настороженно смотрел на мальчика.

– Селим! – нетерпеливо сказал Мелек. – Все в порядке. Гражина и Ирбис – друзья Витовта!

– Стоит ли затруднять князя? – пробормотал татарин.

– Вы мои гости, Селим, – назвав его по имени, улыбнулась Эвелина. – Если пожелаешь, князь даже не узнает о твоем присутствии. В настоящее время он находится в свите Витовта в Троках. Я обработаю вам раны и дам людей, чтобы проводить вас домой.

– Нам нужно в Тракайский замок! – сказал молодой татарин, подходя ближе.

В глазах Эвелины на миг промелькнуло удивление.

– Как скажешь, Селим. Мои люди проводят вас. Или, если ты назовешь мне имя человека и причину, по которой вы должны быть в Троках, мы отправим записку этому человеку, и он заберет вас из моего дома.

– Ты напишешь Витовту, Гражина? – с легкой насмешкой спросил молодой татарин.

– Почему бы и нет, Селим?

Эвелина, наконец, узнала в оборванце, с плеч которого свисал разодранный почти в клочья во время избиения людьми Кориатовичей тулуп, слугу и родственника крымского царевича из рода Гиреев, по слухам, его верного стража и защитника во время их долгих скитаний. Увидев по выражению ее лица, что Эвелина догадалась, кто он такой, Селим кивнул Эвелине и, больше не пререкаясь, вскочил на предложенную Гунаром малорослую, но выносливую литовскую лошадку.

Возглавляемый Эвелиной, небольшой конный отряд, гулко простучав копытами по мостовым Подола, вихрем пролетел вдоль непривычно тихих городских улиц к дому князя Острожского в Вильне. Словно по мановению руки, крепкие дубовые ворота усадьбы отворились, пропуская их, а затем тут же захлопнулись.

Спешившись, Эвелина подхватила из седла Мелека, прежде чем Селим успел подоспеть на помощь. Несколько изумленный количеством людей с факелами в руках, которые толпились во дворе, встретив появление отряда Эвелины радостными криками и свистом, Мелек без малейшего слова протеста, чем несказанно удивил Селима, позволил Эвелине на руках внести его в дом. Уже в сенях они столкнулись с высоким темноволосым мужчиной, одетым по-европейски, в полном боевом вооружении, который, очевидно, спешил во двор, привлеченный радостными криками людей.

– Эвелина!

Острожский сгреб Эвелину в охапку, прижал ее к себе, чувствуя, как тяжелый темный камень страха, застывший у него в груди, когда он узнал о том, что она покинула усадьбу в самый разгар восстания принцев, начал медленно ослаблять крепкие щупальца, сжимавшие его сердце.

– Ты с ума сошла! Меня чуть удар не хватил, когда я узнал, что вас нет в Вильне!

Он легонько отстранил Эвелину от себя, стараясь разглядеть выражение ее лица, в скудном свете факелов увидел прижавшегося к ее груди темноволосого ребенка, затем его глаза скользнули по лицам сопровождавших Эвелину людей, мгновенно выхватили их них лица Андрея, Зиги Радзивилла, Гунара и дона Альмецио. Селим видел, как князь облегченно вздохнул, убедившись, что все живы и здоровы. Затем глаза князя остановились на лице Селима. Он удивленно сморгнул, мгновенно узнавая его. В следующую секунду он заметил следы крови на лице Селима и нахмурился. Не выпуская из своих рук Эвелину, он развернул ее к себе, внимательно посмотрел на мальчика, а затем, коснувшись пальцем щеки прижавшегося к груди Эвелины Мелека, мягко попросил:

– Разрешите, ваше высочество?

Мелек в первый раз за все это время улыбнулся, узнав при свете факелов красивое лицо Ирбиса, литовского князя Острожского, друга Витовта и его дяди.

– Луи, они оба ранены, к счастью, мы успели вовремя! – быстро сказала Эвелина. – Их надо перевязать. У мальчика может загноиться глаз, а у Селима, – она мельком взглянула в сторону молодого татарина, – рана на голове. Кони расседланы, ворота закрыты. Помоги мне!

Острожский кивнул, принял на руки легкое тело татарского царевича, обернулся к Селиму и сказал, медленно выговаривая слова татарского языка, который он, по настоянию Витовта, учил в последнее время:

– Добро пожаловать, Селим. Мой дом – твой дом. После того, как моя жена обработает твои раны, я пошлю людей к Витовту.

– Благодарю, – лаконично сказал Селим, проходя вслед за ним в дом.

Мелека усадили на столе. Подчиняясь распоряжениям Эвелины, засуетилась прислуга. Селим со смутным удовольствием почувствовал, как чьи-то мягкие руки подтолкнули его к дивану. Он опустился на него, позволив себе расслабиться, впервые за несколько суток, с той самой минуты, когда он узнал о начале мятежа. Наблюдая, как Эвелина скинула свой теплый казакин, под которой оказалась плотно подогнанная по ее фигуре мужская одежда, он с неосознанным мужским одобрением остановил взгляд на ее высокой груди и тонкой талии, подчеркнутой туго затянутым кушаком. В ту же минуту, прекрасная княгиня развязав кушак, отбросила его в сторону, расстегнула ворот рубашки и закатала рукава. Бело-золотистый цвет ее длинных светлых волос, которые она небрежным жестом откинула за спину и тут же перевязала поданной служанкой широкой лентой, был так необычен для глаз Селима, что она заворожено смотрел на них, не думая ни о чем. Что-то дрогнула в его груди, когда он увидел, как Эвелина, ласково успокаивая морщившегося от боли Мелека, очищает от крови его лицо, а затем, сосредоточенно нахмурившись, продев в иголку суровую нить, осторожно соединяет края глубокой раны, тянущейся почти с переносья мальчика через его лоб, к его виску.

К удивлению Селима, ему принесли кумыса. Он видел, как Мелеку дали теплого молока, такие же кружки с теплым молоком получили вертевшиеся под ногами семилетний сын Острожского и его рыжий друг. Смышленый Андрей, спрашивая у отца татарские слова, пытался развеселить Мелека, болтая с ним по-татарски. Наконец Мелек, к тому времени уже умытый, с забинтованной головой, переодетый в литовскую одежду, с интересом глядя на Андрея, вдруг улыбнулся и что-то прошептал по-татарски. Селим не мог слышать, что он сказал, но князь Острожский, стоявший рядом с Мелеком, рассмеялся.

В ту же минуту Селим почувствовал, как на его лицо упала чья-то тень. Он поднял глаза и увидел, что прекрасная княгиня, остановившись перед ним, негромко сказала:

– Пойдем, Селим. Я промою твои раны.

Он сделал вид, что не понял, о чем она говорит.

Тогда Эвелина, улыбнувшись одними глазами, настойчиво повторила:

– Пойдем, Селим. Я знаю, что ты понимаешь по-литовски. Будет глупо, если ты заработаешь горячку из-за пары жалких царапин, оставленных еще более жалкими людьми.

Сверкнув глазами, Селим встал. Краем глаза он увидел озабоченное выражение, появившееся на лице князя Острожского, который, казалось, что бы он ни делал, никогда не выпускал из поля зрения свою прекрасную жену.

Усмехнувшись, Селим подошел к столу, на котором стояла плошка с теплой водой, полоски чистой ткани, приготовленные для перевязки, и когда Эвелина, смочив мягкую губку горячей водой, стала осторожно очищать от крови его лицо, тихо проговорил, глядя прямо в ее сосредоточенное лицо:

– Никто не знает их имен и не видел их лиц, до тех пор, пока мне не удалось сорвать с некоторых из них маски. Ты узнала их, Гражина?

Молодая женщина была почти на полголовы ниже Селима. Он смотрел ей в лицо, на ее чистый лоб, длинные ресницы, прикрывавшие ее глаза, чувствовал, как ее пальцы, легко касаясь его кожи, приносят ему одновременно боль и облегчение, и поражался, что же такого особенного было в этой женщине, что делало ее столь решительной, спокойной и внушающей доверие.

Эвелина отмыла последний засохший на щеке Селима сгусток крови, положила на стол окровавленную тряпку и сказала:

– Да, Селим, я узнала некоторых из них. Ты тоже их узнал, не правда ли?

Селим кивнул, глядя, как она ловкими движениями накладывает на повязку остро пахнущую травами целебную мазь.

– Они хотели убить Мелека, – сказал он, поморщившись, когда Эвелина начала сшивать края его раны.

– Да.

Она закончила, наложив несколько аккуратных стежков, затем отрезала нитку и бросила ножницы на стол.

– Будешь ли ты, Гражина, свидетельствовать против них перед Витовтом? За меня и Мелека? – негромко спросил Селим.

Эвелина внимательно посмотрела на него. Не отвечая, взяла приготовленную повязку, приложила так, что мазь ровно покрыла рану Селима на виске, и стала сосредоточенно забинтовывать ему голову. Закончив, посмотрела ему прямо в глаза и также негромко ответила:

– Буду, Селим. Это были люди Кориатов, не правда ли? И несколько младших Корибутовичей среди них. Теперь иди, Селим. Гунар даст тебе теплой воды и одежду. Когда ты вымоешься и переоденешься, приходи в гостиную. Я посмотрю рану у тебя на ноге. Иди-иди! – добавила она, видя, что он колеблется. – Не беспокойся о Мелеке. Я присмотрю за ним. Вы здесь в безопасности.

– Гунар! – оборачиваясь к литвину, сказала Эвелина. – Проследи, чтобы он не встретил Хаски.

– Кто такой Хаски? – удивился Селим.

– Это огромная собака, – проворчал Гунар, провожая Селима в соседнюю комнату, где для него была приготовлена лохань с чистой водой, мыло и чистая одежда. – И не просто собака, а почти дикий волк. Его еще щенком подарил княгине князь Ремгольд, наместник Жемайтии. Эта тварь слушается только Эвелину. Всех остальных терпит, если они не перечат хозяйке, – усмехнувшись, добавил он. – Разве ты не заметил ту бестию, которая порвала штаны младшему Корибутовичу?

Селим вспомнил огромного серо-серебристого волка, который первым, за несколько секунд до того, как подоспел отряд прекрасной Гражины, прыгнул на одного из нападавших, появившись словно из ниоткуда, и изумленно спросил:

– Так это был не дьявол, а собака Гражины?

– Это был Хаски, – коротко сказал Гунар.

Когда, вымывшись и переодевшись, Селим вернулся в гостиную, там уже никого не было. Гунар, которого он встретил в коридоре, буднично пояснил:

– Эвелина уложила Мелека спать вместе с Андреем и молодым Радзивиллом. Мальчишки, кажется, подружились. Она сказала, что ты можешь подняться к ним, чтобы сказать «спокойной ночи». Она скоро спустится в гостиную. У младшего Острожского режутся зубки, так что он орет благим матом и требует мамочку.

Поднявшись на второй этаж, Селим подошел к двери детской и остановился, потому что услышал тихий голос Эвелины. Он неслышно приблизился вплотную к двери и бесшумно открыл ее.

В небольшой комнате находились три кровати. На двух их них, стоявших возле окна, уже спали сном праведников Андрей Острожский и Зига Радзивилл. На третьей, поставленной совсем недавно и находившейся ближе к двери, лежал Мелек. Сквозь дверную щель, Селим видел его темноволосую голову на светлой наволочке подушки. Рядом с ним, на его постели, положив ладонь на лоб мальчика, сидела Эвелина. Селим прислушался и отчетливо различил слова, которые она говорила Мелеку:

– Придет время, и ты, как и твои потомки, станут великими ханами в Крыму и прилежавших землях. Ты будешь большим и сильным и сможешь защитить свою семью и всех тех, кого ты любишь.

– Да, – сказал Мелек, слабо улыбаясь. – Я буду большой и сильный.

– Но, чтобы стать большим и сильным, ты должен хорошо есть и крепко спать, – сказала прекрасная княгиня.

Мелек вздохнул.

– Я буду спать, – сказал он. – Только мне страшно.

– Не бойся. Я останусь с тобой. Хочешь, я расскажу тебе литовскую сказку?

– Хочу, – сказал Мелек, прикрывая глаза.

Селим некоторое время слушал совершенно бессмысленную на его взгляд историю про маленькую девочку, которую обижали в доме ее отца мачеха и злые сестры, и которая затем стала принцессой. Понимая, что главное в этой истории было отвлечь и успокоить маленького напуганного мальчика, он смотрел через щель полураскрытой двери на личико Мелека, которое постепенно разглаживалось и становилось спокойным и умиротворенным, и забытье чувство признательность теплой волной начало заливать ему грудь. Впервые за несколько лет Мелек был в безопасности. Он лежал в теплой постели, напоен, накормлен; женщина, сидевшая возле его постели, заботливо поправила ему одеяло, поднялась и, убедившись, что он заснул, поцеловала его в лоб, как собственного ребенка, а затем, чуть притушив свет ночника, тихонько пошла к двери.

Выйдя за порог, Эвелина почти столкнулась с Селимом. Вопреки его ожиданиям, она не закричала и не удивилась. Ее странный светлые глаза остановились на его лице, затем скользнули по его одежде, и, наконец, приглушив голос, она сказала:

– Он спит, Селим. Не стоит его будить. Князь Острожский послал людей к Витовту. Завтра утром мы услышим, что скажет великий князь. Хочешь, я провожу тебя в твою комнату?

– Не надо, Гражина.

Селим, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

– Я устроюсь спать на пороге спальни Мелека. Так мне будет спокойнее.

– Вы в безопасности, Селим, – помолчав, мягко сказала Эвелина.

– Я знаю, – он неожиданно улыбнулся, в темноте сверкнули его белые зубы. – Спасибо тебе, Гражина. Мы обязаны тебе и твоему дьяволу Хаски жизнью.

– Я познакомлю тебя с Хаски, Селим, – серьезно сказала Эвелина. – Только завтра утром. Хаски не любит, когда кто-то прерывает его сон. Он очень привязан к моему младшему сыну, Даниилу. И очень похож на тебя – такой же сильный и преданный, как ты, Селим.

– Я не сумел защитить Мелека сегодня утром! – с горечью сказал Селим, глядя в глаза прекрасной княгини.

– Тебе не в чем себя упрекнуть! – живо возразила она. – Ты сделал все, что мог. Ты был готов умереть за него. Но, слава богу, не умер. Если хочешь, – она помедлила, – можешь остаться в комнате мальчиков. Я попрошу Марженку принести тебе постель.

– Благодарю, – коротко отозвался Селим.

– Увидимся утром, – Эвелина снова пристально вгляделась в смуглое лицо татарина. – Как твоя голова? Если тебя беспокоит головная боль, я могу дать тебе болеутоляющий отвар. Я уже напоила им Мелека, малыш почувствовал себя намного лучше.

– Они ответят за все! – сверкнув глазами, тихо сказал Селим.

– Конечно, ответят, – согласилась с ним прекрасная княгиня. – Ты должен быть сильным, чтобы защитить брата, Селим. Ложись и отдохни. Завтра будет трудный день. Для всех нас.

Ободряюще улыбнувшись ему на прощание, Эвелина повернулась и пошла прочь по коридору. Дождавшись, пока она скроется за углом, Селим незамеченным последовал за ней, утешая свою совесть тем, что он должен побеспокоиться о безопасности брата, а это значило, убедиться в том, что князь и княгиня Острожские не предадут их с Мелеком и не свяжутся за их спиной с заговорщиками. В конце концов, князь Острожский приходился племянником князю Сигизмунду Кейстуту, и хотя тот, по мнению Селима, не был замечен среди заговорщиков, большая часть из них принадлежала к клану литовский племянников Витовта.

Прекрасной княгине удалось проделать всего несколько десятков шагов, как в другом конце полутемного коридора Селим увидел появившуюся из-за угла высокую фигуру князя Острожского. Среди окружения Витовта только князь Острожский и князь Ремгольд, бывший наместник Жемайтии, отличались столь высоким ростом, соперничая со скандинавами, которых Селим несколько раз видел при литовском дворе.

Судя по выражению его лица, князь был сильно недоволен. Теперь, когда вокруг них не было людей, он мог дать волю своему гневу.

– Я буду запирать тебя, Эвелина! – без предисловий, сердито сказал он, как только Эвелина подошла к нему ближе. – Что ты вытворяешь?! В городе мятеж, а ты выезжаешь на прогулку в обществе всего нескольких слуг, да еще, кроме того, берешь с собой детей! Я просто поверить не могу, что ты сделала это!

– Луи, не стоит так волноваться. Все закончилось хорошо.

Эвелина обхватила руками узкий стан мужа, прижалась щекой к его груди и, снизу вверх, взглянула в его сердитое лицо.

– А затем, – оставаясь неподкупным, продолжал выговаривать ей князь, – Ты не нашла ничего лучшего, как ввязаться в драку на дороге! Причем, не с кем иным, как с людьми мятежников! Ты понимаешь, какой опасности ты подвергла себя и детей?! О чем ты вообще думала, когда делала это?!

– Это Хаски, – сказала Эвелина, воспользовавшись тем, что князь на минуту умолк, чтобы перевести дыхание. – Это он все начал. Он, знаешь ли, не спрашивал моего разрешения. Просто молча напал на тех негодяев, которые избивали ребенка. Кроме того, Луи, согласись, это просто подло отправлять целую армию головорезов, чтобы убить одного беззащитного малыша и его брата! Я ни капли не жалею, что мне удалось помочь Селиму и Мелеку! Просто так получилось, что на дороге в этот момент оказалась именно я. Перестань злиться, Луи, на моем месте ты сделал бы то же самое!

– Я мужчина! – возразил князь. – Ты хоть понимаешь, какой опасности ты всех подвергала? Ты понимаешь, что если бы с тобой или с Андреем что-то случилось, я бы разнес к черту весь клан дядюшек Кориатов, даже не разбираясь, кто прав, кто виноват?! Но я бы не смог вытащить тебя и Андрея из могилы! Ей богу, если ты не угомонишься и дашь каким-нибудь идиотам себя убить, будь уверена, я найду тебя и на том свете, чтобы иметь удовольствие лично свернуть твою хорошенькую шейку!

Селим видел, как рассерженный князь сбросил со своего пояса руки Эвелины, отстранился от нее и, резко развернувшись, пошел прочь по коридору. Несмотря на его жестокие слова, Селим чувствовал, что хорошо понимает гнев князя. Прекрасная Гражина действительно сильно рисковала, спасая их. Кроме того, князь был совершенно прав и в другом – совершать верховые прогулки с участием детей в городе, охваченном мятежом, было не самой лучшей идеей. Прекрасная Гражина была со всех сторон неправа, но получалось так, что ее беспечность спасла ему и Мелеку жизнь. Это судьба, подумал Селим. Кисмет. Хорошо, когда судьба приходит на выручку в образе красивой женщины. Князь имел все основания сердиться – его жена принадлежала к тому типу женщин, потеряв которую, мужчина терял желание жить. Должно быть ужасно иметь женой такую красивую и своевольную женщину, как Эвелина, мельком подумал Селим, глядя, как не желавшая сдаваться Эвелина последовала по коридору к спальне мужа.

Она подергала запертую дверь его покоев, которую несколько минут назад с треском захлопнул за собой князь, и, постучав, коротко сказала:

– У меня нет твоей физической силы, Луи, чтобы выбивать дверь всякий раз, когда ты считаешь нужным поговорить со мной, а я не желаю тебя видеть. Открой дверь немедленно! Не будь ребенком! Это, в конце концов, смешно!

– Иди спать, Эвелина, – послышался из-за двери холодный голос князя. – Оставь меня в покое! Я зол, как черт и предпочитаю оставить все разговоры и объяснения до завтрашнего утра.

– Я не могу спать без тебя, Луи! – сказала Эвелина. – Открой дверь!

– Это твои проблемы, – отозвался князь.