Текст книги "Долгая дорога домой. Или загадка древнего дольмена"

Рукопись вторая

Как отыскать каменный «скворечник», хаотично блуждая среди раскинувшегося на десятки километров леса, меж могучих дубов, берез, елей и лиственниц, без какого бы то ни было ориентира?

Вначале мы решили пойти в восточном направлении, так как дольмены в основном строили на побережье либо высоко в горах, на солнечной стороне. Преодолев немалое расстояние, мы остановились ненадолго, только чтобы перевести дух. И тут Евсеев вспомнил слова своего приятеля, путешественника: «…местные жители, грибники и школьники-натуралисты слышали песню дольмена в предрассветной тишине…».

Неужели эти любители природы ходили по грибы ночью, в такую даль? Ерунда, этого не может быть. Да и детям никто не разрешил бы забираться в чащобу так далеко. Значит, мегалит притаился в северо-западной части леса, ближе к селениям.

Тут, конечно, все принялись ругать Алексея за несвоевременность его ценных воспоминаний, за потерянные три с половиной часа пути; тот вяло огрызался. Серега пожалел, что мы не обратились к жителям Хашвуда и не выяснили у них, где конкретно находится дольмен. Коган ответил, что это сделать было невозможно, так как группа туристов из России в данной местности – это и так повод для удивления, а если наводить справки, то можно загубить дело, не начав его. Впрочем, пересказывать это не интересно. Я же посчитала, несмотря на свое личное неприязненное отношение к Евсееву, что «велик тот, кто дал направление».

Мы взяли курс на север, постепенно забирая влево, к дороге. Быстро передвигаться не получалось, так как нам все время приходилось преодолевать различные препятствия: то обходить каменистые расселины, то перебираться через гряду валунов, поросших молодым ельником, то спускаться в мшистые низины…. Сказывалась близость гор. Этот ландшафт напомнил мне турецкий город Кемер и его окрестности, только там было не в пример теплее. Перепрыгнув через очередной овраг, оплетенный корнями деревьев, я спросила у Когана, ожидал ли он увидеть здесь что-то подобное.

– Лизонька, в Англии есть еще более оригинальное место: это Паззлвуд, что в Глостершире. Если здесь земля испещрена камнями, то там она исторгает из себя целый лабиринт пещер, заросших лесом. Почва оседает, выдувается, а скалистые образования, покрытые тонким слоем грунта и выросшими на нем деревьями, остаются. Представляете, как это выглядит? Деревьям приходится далеко раскидывать свои корни, чтобы найти обильное питание. Как там у Ницше? «С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже уходят корни его в землю, вниз, во мрак и глубину – к злу». Темные заросли, своды пещер, полускрытые переплетением корней – все это очень прямо дышит готикой и очень привлекает туристов.

– Прямо Шир и Мория! – усмехнулся Евсеев.

– А ты зря смеешься, Алеша. Толкиен в своем «Хоббите», а потом и во «Властелине колец» использовал описание именно Паззлвуда. Лес навеял ему много сцен, которыми мы наслаждались со страниц книги, а наши дети – в кино. А вообще, я считаю, что именно английские авторы наделены удивительным даром очень точно передавать красоту, непостижимость здешней природы. Вы согласны со мною, Лизонька?

– Не знаю… Наверное, вы правы. Лично я Толкиену предпочитаю Льюиса и его «Нарнию». Я постоянно перечитываю ее. И не устаю ждать встречи со своим Асланом.

– О, какая вы, оказывается, романтичная девушка, Елизавета Бирт! – хмыкнул Евсеев. – Эту книгу я прочел один раз, лет в двенадцать, и мне хватило.

– А я думаю, что Льюису удалось невозможное: он написал книгу и для детей, и для философов, – вступил в разговор Сергей. – Из отрочества ты уже вырос…

– А до философа еще не дорос, так, что ли? – обиделся Евсеев.

– Не огорчайся так, Алешенька! Возможно, ты просто счастливый человек: ведь любимчики фортуны редко философствуют! – засмеялся Коган, а за ним и все мы.

Я с благодарностью посмотрела на Жданова: он защитил то, что мне было поистине дорого. Мы обменялись понимающими взглядами, и я подумала, что между нами начинает устанавливаться та удивительная близость, когда все ясно без слов.

Так, беседуя о том-о сём, мы постепенно продвигались вглубь леса. В какой-то момент мне показалось, что к уже привычным для уха звукам – щебету птиц, шуму ветра в кронах деревьев, потрескиванию хвои под ногами – добавился еще один. Пока я размышляла, что же он мне напоминает, мы вышли к небольшой речушке, а скорее – к ручью. Оказалось, это тихий шелест и плеск воды, а я могу смотреть на бегущую воду бесконечно. Она просто околдовывает меня.

Коган высказал предположение, что ручей – это то, что осталось от одного из древних рукавов реки Уз, которая берет свое начало в Пеннинских горах. Когда-то, возможно, он был полноводной рекой, а это значит, что рядом селились люди. Среди них могли находиться и строители дольмена. Такими шаткими умозаключениями (других все равно не было) мы подкрепили свою уверенность в выбранном направлении и двинулись дальше.

Это был весьма странный лес. Деревья и кустарники росли в нем, словно подчиняясь какому-то неизвестному нам правилу: они то красиво расступались, обнажая зеленые, покрытые цветами лужайки, то сливались в непроходимую чащобу. В одном месте я зацепилась за корягу и упала, разодрав в кровь руки. В другом на колючих ветвях дикого шиповника остался клок моих волос.

Шли мы долго, стараясь держаться русла ручья. Тяжелый рюкзак немилосердно хлопал меня по спине, саднили царапины, вокруг звенели полчища гнуса – хорошо еще, что догадалась вылить на себя полфлакона вонючего, липкого средства от насекомых. Я устала, но не посмела жаловаться, вспоминая рассказ Сереги о подружке Мелкона, Тамаре. Алексей и так поглядывал на меня с плохо скрываемым недоумением, словно спрашивая себя: зачем, мол, она нам нужна? Я понимала, что стесняю его, как стесняла бы любая женщина, вторгшаяся в сложившуюся мужскую компанию. Михаил Давыдович, наоборот, окидывал меня порой теплым, сочувствующим взглядом. Я снова читала в его глазах отеческое сожаление, но о чем? Или мне все это просто казалось?

Наконец Коган предложил сделать привал. Я с радостью повалилась в траву прямо там, у ручья, вытянула горящие, пульсирующие ноги. Серега достал термос, хлебную нарезку, паштет, ломтики грудинки – надо бы ему помочь организовать обед, но сил совершенно не осталось.

Мы расположились на большой солнечной полянке, покрытой клевером и земляникой – жаль, что время спелых ягод уже прошло. Деревья вокруг росли редко, как в городском парке, и лишь вдалеке лес начинал темнеть и сгущаться. Кто-то – не помню, кто – протянул мне кружку горячего чая, бутерброд.

От еды стало жарко, да и солнышко припекало вовсю. Я расстегнула ветровку. На груди ярко блеснул золотыми пластинами старинный медальон. Алексей, увидев его, так и замер с куском хлеба за щекой. «Да-да, это то самое украшение, которое Серега когда-то подарил Полине. Был ее медальон, а стал мой, как и его любовь!» – с некоторым раздражением подумала я, отвечая Евсееву тяжелым взглядом. Он смутился и отвернулся.

После второй кружки чая мне понадобилось отойти по-маленькому – вот так, банально и просто. Я поднялась и пошла к ближайшим зарослям, дабы скрыться от мужских глаз. На мой уход никто не обратил внимания, потому что в это время на поляне разгорелся жаркий спор. Коган утверждал, что мы движемся в неверном направлении, потому что по отношению к уровню моря мы спускаемся вниз, тогда как в низинах дольменов никогда не строили. Сергей с Алексеем считали, что необходимо добраться до источника, следуя руслу ручья. На что они опирались в своих рассуждениях, я уже не услышала, так как успела отойти на приличное расстояние.

Прозрачность редколесья не способствовала моему усилившемуся желанию, и пришлось забираться в заросли. Вскоре поляна и мои товарищи скрылись за стеной густой растительности. Снимая штаны, я с грустью подумала о здоровенных комарах, готовых впиться в незащищенную репеллентом, открывшуюся часть тела. Сзади брякнулся оземь рюкзак. Я с недоумением воззрилась на него: как можно, направляясь в кустики, нацепить на спину здоровенный куль и не заметить этого? Наверное, машинально. Я вообще многое в жизни делаю неосознанно: руки работают, а мысли витают где-то в облаках. Например, всегда, закончив гладить одежду, отключаю утюг из розетки, как привыкла с детства – в те времена еще не продавали современных антипригарных утюгов с предохранителем. Но каждый раз, уйдя из дома, я возвращаюсь с полпути проверить – потому что совершенно не помню, как вынимала вилку.

Похоже, так случилось и в этот раз – ну и ничего, надо делать дело, за которым пришла. Я присела на корточки и вдруг, прямо под кустом напротив, заметила что-то вроде куска тротуарной плитки. Здесь? В лесу? За десятки миль от ближайшей асфальтированной дороги?

Одевшись и приведя себя в порядок, я залезла под куст и попыталась вытащить плитку. Это оказалось непросто: она надежно вросла в землю, скрылась под дерном и покрылась сочным темным мхом. Но я задействовала все свое упрямство: раздобыв твердую палку, принялась отковыривать и очищать загадочный предмет. Наконец, мне удалось извлечь его из старого убежища – в моих руках оказался массивный кусок камня, округлый с одной стороны, и абсолютно гладкий, словно отшлифованный чьими-то умелыми руками, с другой. Так мог выглядеть обломок колонны, если бы в Англии строились здания с подобными архитектурными элементами. Я старательно оттерла всю грязь с плоской поверхности камня пучком влажной травы, и моему взгляду открылся интереснейший рисунок: это был фрагмент крылатого солнечного диска, как брат-близнец похожий на тот, что сиял на моей груди с костяного древнего медальона.

Мое сердце бешено застучало – в руках я держала часть каменной пробки дольмена! Осталось найти вторую половину, и тогда можно будет вернуться, небрежно, с достоинством, поставив точку в споре моих коллег. Ругайтесь, кричите, стройте теории, ученые мужи. А в это время я, Елизавета Бирт, уже в одном шаге от предмета ваших устремлений!

Я тоже на что-то гожусь!

Едва не дрожа от возбуждения, я начала рыскать вокруг, заглядывать под каждый куст, ковыряя палкой и носком кроссовки все подряд мшистые кочки. Охваченная охотничьим азартом, я и не заметила, что все больше и больше углубляюсь в лес.

Следующий фрагмент пробки я нашла, пройдя довольно приличное расстояние к северо-западу. Кусок был маленьким и рисунка не содержал, но его принадлежность к общему целому не вызывала сомнений: я уже научилась отличать кварцевый песчаник от других минералов.

Не хватало доброй половины пробки. Методично прочесывая лес, следуя по воображаемой прямой от первого до второго фрагмента, я совершила распространенную ошибку: не оставила никаких знаков для ориентира обратного пути. В какой-то момент я поняла, что уже давно не слышу звона ручья и голосов моих друзей. Признаюсь, стало немного не по себе. Я схватила мобильный: связи, конечно же, нет – кто же поставит в глухом лесу вышку? GPS тоже не работал.

Я начала вытряхивать вещи из рюкзака в надежде отыскать там что-нибудь полезное. И – о, чудо! – нащупала фонарик со встроенным в рукоятку компасом, очередной подарок Жданова. Достаточно лишь определить, где юг: там проходит трасса. Несколько часов пути – и я выберусь из леса! Но первый же взгляд на компас похоронил все мои надежды: магнитная стрелка вертелась, как заведенная, словно у меня в руке был компас Джека Воробья.

В этот миг я четко осознала, что действительно заблудилась, у меня нет никаких ориентиров для обратного пути и то, что дольмен где-то рядом. Коган говорил, что радиус действия мегалитов – около сорока метров: рядом с ними отказывает навигация, останавливаются электронные часы, обманывают компасы. Через дольмены в наш мир вливается неизведанная, опасная сила.

Что бы ты стал делать на моем месте, незнакомец? Ориентировался бы по солнцу? Логично. Только оно еще час назад предательски село за горизонт. Стал бы кричать и звать на помощь? Вряд ли. На таком расстоянии меня бы просто не услышали – кроме того, против этого варианта выступала моя гордость.

Несколько минут лихорадочных метаний дали мне следующее решение: найти дольмен (по всей видимости, он где-то близко) и разжечь костер из полусырых веток. Пока не стемнело, дым должен быть хорошо заметен и привлечет моих спутников, а когда наступит темнота, ту же функцию выполнит огонь. Заодно и цели своего путешествия достигнут. Как —то нескладно, моя версия этой фразы нравится больше.

Я приступила к выполнению своего плана.

Было ли мне страшно? Безумно! Я проклинала свое любопытство, тщеславие, самоуверенность: мне захотелось порисоваться, услышать комплименты и поздравления. Как это было глупо… Вместо признания я получила одинокую ночь в глухом лесу и более чем туманные перспективы наутро.

Тем временем темнело, и в серой дымке сумерек лес приобрел совершенно иные очертания. За каждым темным стволом мне мерещились притаившиеся маньяки и убийцы, поджидающие меня с жуткой усмешкой; в каждом кусте я видела горящие, алчные глаза ночных хищников. Слыша треск сучьев, шорох травы, я была почти уверена, что за мною кто-то крадется. Древний страх человечества перед лесом, создавший лешего, Бабу-Ягу, зеленых человечков, пляшущих на поляне в лунном свете, поднялся из глубин моего подсознания и почти полностью завладел моим разумом.

Паникуя, я зацепилась за корни какого-то гигантского дерева и скатилась в овраг, больно ударившись лбом и коленом обо что-то твердое. Выбраться на другую сторону не получилось: противоположный склон оврага оказался слишком крут. Тогда я двинулась по его дну и через несколько минут, цепляясь за корни, кусты и пучки травы, смогла вылезти – и буквально наткнулась на дольмен.

Огромный, величественный, древний, его уже не назвали бы «сырпун» – «дом карлика». Этот «царь мегалитов» был порядка двух с половиной метров в высоту, а отверстие в фронтальной плите – не меньше метра в диаметре!

Я обратила особое внимание на интересную особенность его конструкции: он был сложен не из пяти цельных плит, как остальные, а из блоков. Кроме того, фасад дольмена покрывала вязь рисунков – это все, что мне удалось разглядеть в стремительно сгущающихся сумерках: на вес золота была каждая секунда, и я торопливо начала собирать сухие сучья, чтобы сложить костер.

Неожиданно изменилась погода: тишину вечернего леса сменило завывание внезапно поднявшегося ветра. Он налетел, словно выпущенный из мешка Эола пленник – завыл, застонал, запутался в вершинах деревьев. Весь лес наполнился натужным скрипом стволов, тут и там отламывались и падали вниз огромные ветки.

Я стояла, подставив лицо порывам ветра, и наслаждалась. Меня всегда завораживало буйство Природы – в такие моменты острее ощущается осознание собственной слабости, ничтожности, уязвимости. Человечество, упиваясь своим могуществом, возводит небоскребы, атомные станции, конструирует космические корабли, подводные лодки и гигантские суда, но Природа наблюдает за этой людской глупостью с долготерпением матери. И, рано или поздно, сердится на своих неразумных детей…

Налетевшая буря пригнала целый сонм желто-сизых, болезненных облаков, которые покрыли синее вечернее небо. Стало совсем темно.

Ветер стих также внезапно, как и начался. Лес оцепенел. Уже не было слышно пения птиц, шороха травы, звона насекомых, словно все живое затаилось в ожидании. И вот начался дождь. Первые тяжелые капли, словно дробь, застучали по раскидистым кронам, все сильнее и громче, сменяя «пьяно» на «крещендо» и «форте»…. и вот уже, как из ведра, полил дождь. Это был настоящий тропический ливень – как будто я находилась где-нибудь на Бали, а не в благопристойной, чопорной Англии.

Началась гроза. Небо прорезало голубой дугой молнии – раз, другой, где-то вдали громыхнуло. Я спешно стала осматриваться в поисках укрытия: мало того, что вся моя одежда промокла до нитки, да еще и быть убитой электричеством совсем не хотелось. Вокруг столько высоченных деревьев – а вдруг в них ударит молния?

Мой взгляд упал на дольмен. А что? Там, внутри, сухо, можно переждать грозу, а розжиг костра все равно придется отложить до утра – весь хворост промок. Недолго думая, я достала фонарик и, осветив темное чрево дольмена, заглянула внутрь.

Пусто.

Тогда я забросила в отверстие рюкзак и легко проскользнула туда сама. Оглядела стены, плотный земляной пол. Ничего. Ни травинки, ни мха, словно кто-то чисто вымел пол перед приходом гостей.

Я стянула с себя промокшую одежду и обувь, докрасна растерла тело жестким махровым полотенцем – хорошо еще, что оно оказалось именно в моем рюкзаке. Достала термос, выпила стакан теплого кофе с шоколадом (я всегда беру с собой несколько плиток «Российского» темного: он отлично утоляет голод и питает мозг), выкурила сигарету. Жданов научил меня оригинальному способу беречь спички, сигареты и деньги от возможного промокания. Их надо засунуть в «резиновое изделие» и крепко завязать: он явно знал, о чем говорил – ни один целлофановый пакет не уберег бы их так, как это ценнейшее изобретение человечества.

Устроившись в дольмене с относительным комфортом, я стала размышлять о том, как буду выбираться из леса. Естественно, ночью меня искать не станут – ребята, наверное, также пережидают грозу где-нибудь в укромном месте. А завтра… пока вижу два варианта: либо разжечь костер и терпеливо ждать, пока меня найдут, либо определить направление по восходящему солнцу и двигаться на юг. Правда, есть риск, что к утру небо все также окажется серым от облаков, но даже если я и увижу светило, путь к трассе может затянуться. Известно же, что человек делает шаги разного размера и из-за этого начинает бродить по лесу кругами. Как этого избежать? Может, проще выйти к ручью и двинуться вдоль его русла, как мы шли вчера, только в обратном направлении? Тогда надо следовать на восток, прямо к восходящему солнцу.

Я осмотрела запасы провизии: половина термоса кофе, три плитки шоколада, пачка чипсов, пакет мятных леденцов, два зеленых яблока. Немного, но на день хватит – за это время я уж точно доберусь до цивилизации. Немного успокоившись, я прилегла на сухую землю, подстелив под себя полотенце, а под голову положила рюкзак.

Снаружи по-прежнему хлестал дождь, и было холодно до дрожи, но внутри дольмена странным образом сохранилось тепло: я чувствовала себя комфортно в одном нижнем белье. Бедный Серега! Как он, наверное, волнуется за меня, раскаивается, что взял с собой. Хотя это не совсем справедливо: ведь я сама хотела этого не меньше. Если ищешь приключений, приготовься к тому, что они могут оказаться не совсем приятными. Сейчас главное – не заснуть, чтобы не пропустить восход. «Жаль, что нет рядом человека, который помог бы мне скоротать ночь!» – подумала я, вспоминая кое-чьи синие глаза и лукавую улыбку. Наконец, усталая, согревшаяся, убаюканная мерным шумом дождя, я заснула.

Когда я открыла глаза, в отверстие в стене вовсю лился солнечный свет. Было слышно, как щебетали птицы, легкий ветерок шелестел листвой. Природа после ночной бури снова ожила.

– Вот черт! Проспала! – выругалась я, вылезла наружу и застыла в удивлении: лес за ночь как-то неуловимо изменился.

Деревья показались мне более низкими, чем вчера, и росли они явно не так густо – лес стал как-то приветливее, светлее, аккуратнее. После дождя воздух тоже изменился, он стал напоен слова плохо друг с другом сочетаются кислородом, от него кружилась голова. Я сделала несколько шагов по траве – она была абсолютно сухой – как и деревья, кусты, валежник…

Это после такого-то ливня!

Неужели светило успело высушить лес за утренние часы? Недоумевая и одновременно радуясь этому обстоятельству, я быстро собрала хворост, подложила несколько толстых сучьев и разожгла костер. Рядом развесила мокрую одежду, поставила кроссовки – ну и пусть все пропахнет дымом, зато я оденусь в сухое!

Скромный завтрак прибавил мне сил, настроение улучшилось. Я открыла рюкзак и провела смотр вещей: следовало облегчить вес, выложив что-нибудь ненужное.

Зубная щетка и паста, кусок душистого мыла и полотенце, мешок лекарств от всего на свете, смена белья, носки, легкий свитер были незаменимы. В отдельном отсеке хранилась еда, термос с недопитым кофе, несколько пачек сигарет «Kent», зажигалка – со всем этим тем более не хотелось расставаться. Документы, деньги, GPS и мобильник лежали в маленькой брезентовой сумочке на ремне вместе с раскладным ножиком и косметичкой – без этого тоже никуда. Где-то на дне завалялся июньский номер журнала «Космополитен», который я читала в самолете и захватила с собой. И от чего же здесь можно избавиться?

Не найдя ответа на этот вопрос, я решила осмотреть дольмен, мое ночное пристанище. Изнутри он ничего интересного собою не представлял, зато его фасад был весь испещрен рисунками. Сегодня, при свете дня, они казались более четкими, рельефными: их затейливый орнамент напоминал руны Одина, по которым проводят гадания. может, лучше «пытаются гадать»? Слово «проводят» как-то не очень…

Я сделала несколько снимков рунного орнамента на камеру мобильного телефона, обошла дольмен кругом и отметила для себя еще одну странность: куда-то исчез вчерашний глубокий овраг, где я разбила колено и заработала шишку. На его месте красовалась лишь небольшая ложбинка, покрытая высокой зеленой травой.

Я не понимала абсолютно ничего. Возможно, все дело в моем восприятии, в расстроенных нервах? Понятно, что вчера я шла в сумерках, пугаясь каждого куста, каждого шороха – обостренное страхом сознание искажало окружающий мир: лес казался более высоким, густым, мрачным, небольшая канавка превратилась в овраг… Такое вполне может быть. Но как я могла не увидеть тропинку, убегающую от задней стены дольмена? Неприметную, узкую, но все же настоящую тропу! Это значит, что где-то рядом люди, и они знают о дольмене! На секунду закралось предположение о том, что это звериная тропа – но через пару секунд я вспомнила слова Жданова о том, что животные и птицы избегают мегалитов. Да и такие звери, как кабаны, косули или лоси оставляют гораздо более широкие дорожки.

Вопросов было много, и раздумывать над ответами на них мне было некогда. Больше всего на свете я хотела вернуться обратно, к своим компаньонам – а потому быстро оделась, собрала вещи, водрузила рюкзак на спину и отправилась в путь.

Примерно полчаса брела я по петляющей среди молодых дубков, зарослей боярышника и терновых кустов тропинке. Внезапно лес оборвался – я очутилась на открытой местности: луга, холмы, в голубой дымке – маковка церкви. Наверное, там, в долине, укрылась деревушка! Я спасена! На меня нахлынула радость: наконец-то, сейчас доберусь до людей – позвоню Жданову (у него ведь спутниковая связь) и объясню, где меня искать и где находится тот самый дольмен, который мы так долго не могли обнаружить.

Окрыленная этой мыслью, я закурила и двинулась через луг туда, где виднелся храм. Ага, вот и люди: цепочка мужчин, косящих траву: белые рубашки с закатанными рукавами, темные штаны, какие-то нелепые полотняные пояса, на головах фуражки, широкополые соломенные шляпы. Удивительным мне показалось то, что они используют обычные косы и серпы – видимо, технический прогресс до Йоркшира пока не добрался.

Мое появление удивило косцов не меньше. Когда я обратилась к ним с вопросом, что это за местность, они и вовсе побросали свои инструменты и принялись бесцеремонно меня разглядывать. «Какие невоспитанные люди!» – подумала я, окинув себя беглым взглядом и убедившись, что выгляжу вполне обычно: кроссовки, узкие синие джинсы, ветровка, белая майка, за спиной – рюкзак, на голове – бейсболка с козырьком, волосы собраны в хвост. Одежда, конечно, измятая и грязная, но ведь это не повод быть невежливыми!

О чем я и сообщила косарям.

Тогда один из них изрек, что я нахожусь на окраине деревни под названием Сильвербрук. Более ничего этот парень добавить не смог – видимо, из-за изумления от встречи со мной.

Выговор собеседника показался мне своеобразным. «Наверное, местный диалект!» – подумала я и, простившись, пошла по направлению белого шпиля церкви. Двигаясь к деревне по пыльной, утоптанной дороге, с росшей между колеями грязной травой, я снова поразилась тому, что увидела: отсутствуют асфальт, столбы и провода электропередачи, дорожные указатели. Что за невиданная глушь? На ум сразу пришел рассказ Стивена Кинга «Дети кукурузы», мораль которого проста и незатейлива: если ты попал в богом забытый городок и тебя что-то сильно удивляет или настораживает – беги от этого, как от чумы, потому что иначе все закончится очень плохо.

Наконец показались очертания деревни – но чистеньких, ухоженных домиков с идеальным газоном и аккуратно подстриженными деревьями не было и в помине. Меня встретили какие-то перекошенные лачуги, низкие, словно вросшие в землю, с крошечными окошками и дымом, вьющимся над крышами. Газовых труб здесь тоже не было видно.

Оказавшись на окраине села, я заглянула в один из дворов – пожилая женщина, сидя на крыльце своей хижины, резала яблоки, удаляя из них сердцевину. Движения ее рук были осторожными, неуверенными, как у больного человека. Вокруг нее деловито бродили куры, рядом, развалившись на теплых деревянных ступенях, мурлыкала кошка.

Эта картина показалась бы мне милой, уютной и домашней, если бы не одежда этой женщины. На ней свободно сидело темное платье из грубого сукна, чистый белый фартук, накрахмаленный чепчик (я поняла это по тому, как уверенно оборки сего странного головного убора смотрели вверх). На ногах у нее красовалась обувь, очень напоминающая деревянные калоши.

Ледяной страх проник в мою душу, парализовав тело и ум. Теперь все детали сошлись воедино. Помолодевший лес, странные косцы с серпами, убого вида дома… Это же очевидно: деревня не имела никакого отношения к современному миру.

С трудом уняв охватившую меня дрожь, я подошла к забору и окликнула старушку. Та закрутила головой в разные стороны, словно не замечая меня.

– Здравствуйте! Не подскажете, есть ли здесь, поблизости, какой-нибудь город? – поинтересовалась я.

– Говорите громче. Мало того, что я уже десять лет как слепая, но в последнее время стала плохо и слышать! – последовал ответ, произнесенный с ужасным северным акцентом.

«Понятно. Старуха не видит меня и поэтому не удивляется тому, как я одета», – поняла я и повторила свой вопрос.

– Ближайший город – это Олдбридж. В двадцати милях к югу, там, за холмами.

– А не будете ли вы так любезны назвать мне сегодняшнюю дату? Видите ли, я долго была в дороге и потеряла счет дням.

– Сегодня – двадцатое июля. День Святого Фомы.

– А год? Какой нынче год? – задыхаясь от волнения, произнесла я.

– Да Вы смеетесь надо мною, мисс! – улыбнулась слепая старушка. – Всякому известно, что нынче 1808 год от рождества Христова!

У меня подкосились ноги, и теперь я знаю, что это – не образное выражение. В какой-то момент они просто немеют и отказываются вам служить. Я медленно сползла по забору на землю.

– Мисс, вы еще здесь? Мисс? – звала старушка, но у меня не было сил отвечать.

Все эти бредни о дольмене, которым я верила лишь на треть – да и то потому, что рассказывал о них Жданов, который мне очень нравился – оказались правдой. Допускала ли я раньше хоть на секунду возможность того, что я сама могу оказаться в подобной ситуации? Скорее, нет. Это как отношение к смерти. Если ты молод и здоров, ты думаешь, что смерть – это то, что случается с другими, но не с тобой.

Какая нелепость! Сон, бред, галлюцинация! Этого просто не может быть! Значит, я заснула в дольмене, в двадцать первом веке, а проснулась в начале девятнадцатого. «О боги, боги! Яду мне!» Вот тебе и день Святого Фомы! Неверующего!

Что делать?!! Для начала, взять себя в руки, что оказалось непросто. Паническая атака – это когда тебе страшно до одури, сознание плывет, а тело покрывается ледяным потом. Теперь я знала, что это такое.

«Безвыходных положений не бывает», – крутилось в голове. – «Первым делом – прочь из деревни, пока тебя не поймали и не стали показывать в цирке, как редкую диковину. Прячься скорее, Елизавета Бирт, и радуйся, что прихотливый случай не забросил твою глупую голову в Средневековье, гореть на инквизиторском костре за один твой внешний вид!»

Я с трудом поднялась на свои ватные ноги и поплелась обратно, в поля. Отойдя на приличное расстояние, упала в траву, дрожащими руками достала сигареты, закурила.

– Конец! Это конец! – бормотала я снова и снова.

Главное – успокоиться, выработать план действий. Я одна, в чужой стране – в другом веке, о боже, боже! – о котором почти ничего не знаю. Так, надо выяснить, что вообще происходит, как существуют эти люди, как говорят – это важно, какие обороты употребляют, как вообще здесь устроена жизнь. Слиться с ними, раствориться в толпе, обзавестись кровом и куском хлеба. (Как это у животных, у птиц, когда под воздействием одинаковых факторов окружающей среды организмы разных групп вырабатывают сходные признаки? А, конвергенция!)

Потом надо подготовить свое возвращение – ведь я знаю, каким путем попала сюда. Значит, таким же путем я и уйду – вновь пройду через эти ворота, когда спираль времен сожмется в очередной раз и откроет портал.

Оставался единственный вопрос – когда это произойдет?

Подумаю об этом позже – пока мне необходимо найти подходящую одежду: в этом костюме бойскаута далеко я уйти не смогу. Значит, надо пойти и купить платье – у меня же с собой больше двух тысяч евро! При этой мысли я расхохоталась вслух – их введут в обращение только спустя 2 века. А пока, я думаю, местный владелец магазина или портной будет очень рад получить за свое изделие несколько красивых бумажек. Только вот я за них не получу ничего.

Значит, денег у меня нет и уже совсем скоро, когда закончится шоколад, я начну голодать.

Той ночью я совершила преступление. Дождавшись, пока стемнеет, и во всех лачугах погаснут огни, я пробралась в деревушку в надежде отыскать что-нибудь съестное. Легко перемахивая через заборы, я радовалась, что у местных жителей не принято держать цепных собак. В одном дворе мне удалось утащить несколько слив, в другом – похитить два яйца из курятника. Правда, куры подняли страшный шум, и мне пришлось быстро уносить ноги.

Яйца я выпила сырыми прямо на улице, справедливо полагая, что в ближайшее время приготовить их будет негде. Пройдя к центру деревни, почти к самой церкви с белым шпилем, я заметила, что дома здесь больше и выглядят солиднее. Видимо, в них обитают зажиточные люди. Один двухэтажный особняк особенно выделялся хорошей кладкой, красивым фронтоном. «Дворец местной знати!» – подумала я.