Текст книги "Большая книга ужасов – 73 (сборник)"

– Дождь тут надолго?

– А что дождь? Никому не мешает. Идет и идет, а мы своей жизнью живем. Куртку надел – и никакой дождь не страшен. Вот поедем на озеро…

Никита уставился в темноту над головой. Никакого потолка он, конечно, не видел, все окутала непроглядная серость. И из этой серости вдруг выступило хмурое лицо искателя Паши. Паша посмотрел тяжело и грозно сказал: «А ты что здесь делаешь? Иди отсюда!»

Никита вздрогнул.

– Дождь тут частенько… Однажды шел дождь из ракушек. Знаешь, бывает град. Это замерзшая вода. А тут падали крупинки извести. Они еще так загнулись. Как ракушки. Где-то, наверное, ветром подхватило да в облако унесло…

Никита мысленно прошелся по комбинату, постоял наверху пандуса, забрался по арматурине наверх, спустился по ступенькам и оказался около ворот с циркулярными пилами.

Около них кто-то стоял, Никита никак не мог понять кто.

«Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать! – сказал водящий. – Кто не спрятался, я не виноват!»

Закончил – и стал медленно поворачиваться. Никита вдруг страшно испугался того, что сейчас должен был увидеть, качнулся на кровати, ударился затылком о стену и проснулся.

Дядя Толя сидел на кровати, раскачивался и молчал. Тишина нарушалась движением и на кухне – баба Зина что-то еще убирала.

– Хозяина этого кто-нибудь еще видел? – хрипло спросил Никита, звуками голоса прогоняя неприятный осадок от дремы.

– А ты видел? – Дядя Толя повернулся.

То ли тень так падала, то ли поворот был удачный – дядя Толя показался тоньше и выше.

Никита заворочался – говорить или нет о встрече? Что на это скажут дед с бабкой? Высмеют? Скажут, маленький, в сказки веришь, а домовой к тебе по ночам не заглядывает?

– Да я… – начал Никита, так ничего не решив, и вдруг осекся.

На кровати сидел не дядя Толя. К нему медленно поворачивал свою прилизанную голову Хозяин.

– Вот мы и встретились, – шепеляво произнес он. – Ты следующий!

И ринулся на Никиту. Под руками Никита почувствовал жесткую старую ткань. В нос ударил пыльный запах. Пыль сразу забилась в горло, перебив дыхание, тяжелая ткань сдавила.

«Крышей завалило, – мелькнуло в голове. – Обрушилось, и одного прибило».

Но это не крыша, не крыша! Никита дернул ногами, сбрасывая с себя тяжесть, завопил, дернулся в сторону и упал. Тяжесть все еще лежала на нем, прижимала. Он высвободился, сел.

– Никитос? Что такое?

По глазам ударил свет. Никита сидел на полу, рядом с ним лежало старое пальто. В дверях застыл дядя Толя в пижамных штанах и вытянутой майке.

Никита огляделся. Он уснул, брыкнул ногами, и со стены сорвалось старое пальто… Такой вот сон выдал…

Коснулся щеки. Горячо. Еще и ударился.

Утро началось с воды. Баба Зина ждала заспавшегося внука. Сидела на кухне, сложив руки на коленях, смотрела в окно. Молчала, пока Никита ел оладьи с вареньем. Чай отдавал какой-то травкой. Синяк на скуле зрел, чуть постреливая неприятной болью.

Сон или не сон?

Никита вздрагивал. Сон. Иначе он и правда будет следующим.

– Воды принесешь? – напомнила баба Зина. И смотрит так, что можешь, конечно, не носить, но я была бы очень рада, если ты это сделаешь. Никита женщинам никогда не отказывал. Надо – принесет. А потом на комбинат рванет. Сумасшедшее место!

Дождя не было, но ощущение влажности осталось. Кроссовки не высохли. Помнилось об этом первые несколько шагов, потом температура ног и кроссовок выровнялась и стало все равно.

Как и вчера, в первый свой приход около колонки Никита никого не встретил. О давешнем трудовом подвиге плечи напомнили ноющей болью.

Никита отнес первое ведро. Вернулся.

Мелкая.

Сапоги на босу ногу, непонятный сарафан, вытянутая кофта, постоянно сползающая с плеча – девчонка дергала рукой, поправляя ее. В полное ведро нехотя падает последняя капля.

– Привет. – Никита сегодня чувствовал себя почти местным жителем. Можно было наводить мосты. Налаживать связи.

– Пойдем кротика похороним, – прошептала мелкая, низко склоняясь к своему ведру.

– Что?

– Кротика, – подняла лицо мелкая.

Никита молчал. Он вообще не понял ни слова.

– Ой, да ну тебя! – выдала мелкая, легко подняла ведро и ушлепала в своих сапогах.

Третий раз к колонке Никита шел осторожно. Поймал себя на том, что хочет выглянуть из-за ивы. Если там кто-то есть, лучше, конечно, подождать.

Никого. Никита подбежал к колонке, нажал на рычаг.

Засмеялись. Никита напряг спину, замирая.

– Эй, ты! – послышался девчачий голос и снова смех.

Ведро наполнилось. Никита подхватил его неудачно – плеснулось через край. На кроссовку.

Опять засмеялись.

Обернулся. Вчерашняя Аня-Маня. С девчонкой. Тоже вчерашней, но не Хельгой. Эти с распущенными волосами все на одно лицо. Цирк, одним словом.

– Ой, а кто это тебя так разрисовал? – Аня-Маня показала на скулу. Никита сжал зубы. Тут главное – не поддаваться. Они первые сломаются, первые отстанут.

Хмурый Паша появился неожиданно. Если бы Никита смотрел по сторонам, заметил бы его раньше. А так оп – и вот он, Паша, в зеленой брезентовой куртке, в зеленых брезентовых штанах, в ботинках с высокой шнуровкой и с кепкой на голове. На плече рюкзак. Из рюкзака торчит рукоять чего-то… Может, и топора.

– Уезжал бы ты, парень, – четко произнес Паша, проходя мимо.

Никита вздрогнул, рычаг колонки в руке дернулся. Вода фыркнула, плеснулась.

– Что?

Звук скребанул по душе. Чего его все время гонят? Он только приехал.

Паша уходил. Никита подался вперед окликнуть, но засомневался, говорил ли ему этот странный Паша вообще что-нибудь.

В очередной приход к колонке опять появилась мелкая в сапогах и кофте. Дергала плечом, поправляя сползающий рукав. Никита в нее уже готов был ведром запустить.

– Ну что? – по-деловому спросила она. – Пошли.

Спокойная уверенность, что сейчас все так и произойдет, Никиту доконала. Никогда с ним мелкие так не разговаривали.

Никита посмотрел по сторонам. Что говорил дядя Толя? Сколько жителей в поселке? В школе меньше ста, значит, взрослых вряд ли тысяча. Куда все делись? Бабки с дедками на лавочках. Джип вчера все рассекал. Какая-то еще машина, кажется, была. Мужик на охране. Ну еще баба Зина с дядей Толей. Баба Зина говорила что-то про библиотеку и клуб. Библиотека… Ладно, это вычеркиваем. Мелкие вот эти. Пара призраков.

Девчонка дернула плечом, не давая тяжелой кофте сползти.

– Последнее ведро отнесу, и пойдем, – согласился Никита.

Особой радости на лице мелкой не отразилось. Другого ответа она не ждала.

Шли по улице независимо друг от друга. Никита сразу сунул кулаки в карманы. Раньше с мелкими не общался, но помнил, что такие любят ходить за руку. Подавать свою руку этой не хотелось.

Мелкая и не думала претендовать на чью-либо руку. Она торопливо бежала по дорожке, странно переставляя ноги в сапогах. Сапоги были слишком высокие и неудобные.

Бег ее затормозился около огородов. Линия грядок, огороженных невысокими заборчиками.

– Наш вон тот, – показала мелкая.

Никита ожидал, что его приведут к такому же дому, как у бабы Зины. Но дома тут не было. Были огороды и сараи. И туалет. Будку туалета никогда ни с чем не спутаешь.

– Мать вчера в огороде копалась, нашла, – сообщала мелкая. – У нас ловушки на кротов стоят, их тут много. Как расшуруют грядки, ничего потом не растет. Вчера сразу два попалось. Одного мать увидела, а я второго забрала. Он у меня в земле сидел. А потом сдох.

Никита передернул плечами. Так… сдох… отличное начало дня.

– Это же хорошо? – Девчонка смотрела на него, сильно запрокинув голову. Лицо у нее сейчас было похоже на блин.

– Что хорошо? – смутился Никита.

– Убивать не пришлось.

– Знаешь что!.. – Никите вдруг все надоело.

– Идут!

Девчонка смотрела мимо. Чертовщина какая-то. Никита почувствовал неприятные мурашки, захотелось обхватить себя за плечи.

Мелкие. Синий и красный. За ними бежала еще одна горошина. Вроде бы та, что вчера была на велосипеде, а может, и другая.

– А ты говорила, что не придешь! – радостно крикнул красный мелкой в сапогах.

– Все равно не сработает, – отозвался идущий за ним синий.

– Я тебе сейчас в рожу! – все с той же радостью сообщил красный.

Никита начал закипать. Что за детский сад?!

– А я говорю, получится! – кинулась на синего мелкая в сапогах и с лету врезала ему кулаком по голове. Тот и не подумал защититься.

– Крота покажь! – потребовал синий.

Драка закончилась. Мелкая весело – жизнерадостный ребенок какой-то – глянула на Никиту, кивнула ему: мол, пошли. Никита остался стоять. Сопливая гвардия потянулась вдоль грядок.

Пожалуй, надо уходить. Никита потер почему-то вспотевшие ладони. И правда сумасшедший поселок. И жители его все немного сдвинутые. Кротиков по утрам хоронят. А по вечерам садятся у окна и смотрят кошмары с продолжением. Весь поселок – одно сплошное похоронное агентство.

– Иди! – позвала мелкая в сапогах. – Мы сейчас быстро.

– А давайте одни, – предложил Никита. – Я мимо.

– Так это для тебя! – искренне возмутилась мелкая.

– Что для меня? – Вот так живешь-живешь, никого не трогаешь, а потом ради тебя зверушку хоронят.

– Пойдем.

Она все же вцепилась в его руку. Ладонь у мелкой была горячая.

Крот лежал на газете. Никита никогда не видел кротов. Может, они все такие, а может, это специальный вид. Ритуальный. Огромные лапы – по сравнению с самим кротом просто нереально огромные – с длинными белыми когтями. Тупоносая мордочка. Свалявшийся грязный мех. Глаз не видно.

– За кустом похороним и табличку поставим, – командовала мелкая в сапогах.

– А я вот еще принес. – Красный зашуршал пакетом.

Это была селедка. Небольшая, но на вид вполне съедобная.

– Ты чего? – толкнула его в плечо мелкая в сапогах. – Ты чего?

Селедка чуть не полетела на землю. Красный бережно ее прикрыл пакетом.

– Чего? – наступала мелкая в сапогах.

– Так она же тоже мертвая! – сдавал позиции красный, пятясь. – Не сама умерла – ее убили. То, что надо! Чем твой крот лучше?

– Крот – это зверь! А это…

– Это тоже зверь, только из моря. Еще неизвестно, что больше подойдет. – Красный повернулся к Никите. – Я курицу хотел стащить. Но за курицу мать убьет. А селедку, может, не заметит.

Никита кивнул. Уходить расхотелось.

– А я принес вот, – оживился синий и вытащил из кармана куриную ногу. Жареную. С прилипшей спичкой.

– Ты чего? – переключилась на синего мелкая в сапогах. Она переложила крота в банку и теперь старательно прижимала ее к груди.

– Пригодится, – остановил повтор спектакля Никита. – Где твой куст?

Он ничего не понимал, поэтому затягивать действо не стоило.

– Это сработает, – убежденно сообщил красный. – Мы и табличку сделаем. Нам только твоя фамилия нужна.

Мелкая в сапогах торопилась вперед, прижимая банку к груди. Никите стало интересно, чем они будут копать. Руками?

– Что? – не понял он красного.

– Твоя фамилия, чтобы уже точно сработало.

– Что сработало?

– Что мы тебя похоронили.

Никита остолбенел. В свете ночного кошмара утренние похороны смотрелись в самый раз. Они его здесь точно ухайдакают.

– Вот, вот! У меня есть! – заверещала вторая мелкая и протянула сразу три таблички. Пластиковые, на невысокой ножке, под прозрачной пленкой вставлены бумажки с названиями: «петрушка», «укроп», «редис».

– Чего-то я не понял, – пробормотал Никита.

– Тебе же вчера говорили! – по-бабски всплеснул руками красный.

Если вспоминать вчера, то ему много чего говорили. Одна баба Зина затмила всех своим выступлением.

– О проклятии. Аня рассказывала…

Для начала надо было соединить имя «Аня» с информацией о проклятии. Пока не вспомнил, что Аня – это Хельга, в голове стояла приятная взбаламученность, туда-сюда носились мурашки. Внутри черепной коробки зачесались мозги.

Горюч-камень Алатырь. В ушах зазвучали воспаленные слова: «В добрый час молвить, в худой промолчать. На густой лет, на большую воду, на свою и вражью горячу кровь, на живу душу слово намолвлю…» Аня-Хельга… это она так говорила. Вчера. Или позавчера? Никита сжал кулак. За два дня он натер ладонь, волдырь лопнул, кровавит. Такие игры, значит, да? Кто не спрятался, я не виноват.

– И что?

Невероятно серьезные лица мелких не вызывали сомнения в том, что сейчас происходит важнейший разговор. Для них, по крайней мере.

– Проклятие Аэйтами! – со значением произнес красный. Но Никите это не помогало. Его не оставляло ощущение, что над ним издеваются. Что мелкие вот прямо сейчас разводят его как новенького, а где-нибудь за туалетной будкой сидят Илья с Легычем и ухахатываются.

– Поздравляю, – буркнул Никита. – Не всем так везет.

Красный оглянулся на мелкую в сапогах. Та смотрела на мальчишек сурово.

– От меня-то вы чего хотите? – спросил Никита. – Нужно помочь похоронить крота? Давайте помогу. Только по-быстрому. У меня дел много. Дальше играть с вами я не буду. Других ищите.

– Ты что? – завела знакомую мелодию мелкая. – Это же для тебя!

Никита покосился на курицу в руках синего. Куриная ножка уже пару раз падала и теперь была немного в земле.

– Я не голодный.

– Проклятие! Пошли! Сейчас сделаем, и все закончится.

Никита вяло покивал. Если после этого «все» закончатся непонятки, он будет только рад. А то собрался полный поселок психов. Газы у них тут какие всех медленно сводят с ума?

– Аэйтами сказал, что все тут сгорит, если пришлые не уйдут. Что каждый год будут люди умирать, пока не освободится место для истинного народа. Каждый год! – Мелкая в сапогах со значением подняла вверх грязный палец.

Почему-то вспомнилась обвалившаяся крыша. Задавило пацана. Никиту тоже попыталось задавить старое пальто.

– Я ничего не понял, – признался Никита, не давая себя увести.

Мелкая повернулась к нему с невероятно серьезной миной. С такой учительница по алгебре сообщает классу, что карьера ученого никому не светит.

– Ты новенький. Он тебя убьет. Он всегда убивает новеньких. А так – назовем кротика твоим именем, похороним. Он ошибется. Решит, что ты уже умер.

– Почему меня-то?! – возмутился Никита. Хотел добавить – вон сколько вас тут ненормальных, любого бери, не жалко. Но сдержался. Все-таки в дурдоме надо держать себя в руках. Из памяти запоздало вынырнуло «Ты следующий», но тут же выветрилось. Не до ночных кошмаров сейчас.

Красный толкнул мелкую в плечо, сбивая и без того неустойчивую кофту.

– А я говорил… – прошипел он. – А ты говорила… А все ерунда!

Сунул селедку в пакет и обратно в карман.

– Не ерунда! – крутанулась на месте мелкая в сапогах. – В прошлом году приезжего крышей пришибло, в позапрошлом походник на Щучьем озере утонул. Тоже парень. Там и табличку поставили. А теперь вот этот приехал.

Красный засопел. Никита вспомнил совет Паши. Правда, что ли, уехать? Ну их тут совсем. Что он, дома один не посидит?

– Ладно, – согласился красный. – Пошли. Закопаем крота по-быстрому и разбежимся.

Ага, по-быстрому… Разбежимся…

Никита помотал головой, пытаясь утрамбовать мысли.

Около кустов мелкая в сапогах и ее подружка без велосипеда копали совком яму.

– Вам играть больше не во что? – осторожно спросил Никита.

– Мы тебя закопаем, – сообщила мелкая в сапогах. – И все, больше никто не умрет.

– И не сгорит ничего, – добавил красный, вновь доставая свою селедку.

Никита сглотнул. От всех этих похоронных приготовлений ему стало не по себе.

– Как твоя фамилия? – вцепилась в его рукав мелкая без велосипеда.

– Я все равно не понял, – высвободился из цепких пальцев Никита. – Вам-то это зачем?

– Мы его ненавидим, – печально произнес синий.

– Кого?

Синий все еще держал куриную ногу.

– Хозяина, – прошептал синий. – У меня в том доме бабка жила. А он сжег. Пускай подавится этим кротом.

Глава IV
Даты жизни

Бывают дни хорошие. Бывают дни плохие. Хорошие – когда не готовился к урокам, а тебя и не спросили. Когда у мамы настроение и вы идете покупать фотоаппарат. Когда можно весь день телевизор смотреть. Плохие – это все наоборот. Мама ругается, отбирает планшет, и сколько бы ты ни готовился, все равно спросят и попадется единственный вопрос, на который не сможешь ответить.

Никита шел, сжав кулаки. Хотелось зажмуриться. Чтобы больше не вспоминать то, что видел – свое имя, фамилию и даты жизни. Родился такого-то, умер сегодня.

«Как ты?» – спросила мама в телеграмме. Еще и картинку смешную повесила – цыпленок и озорной мышонок прыгают по кругу, взявшись за руки.

«Офигительно!» – отозвался Никита и добавил довольного призрака.

Действительно, как у него дела? Вот так все и есть.

– Сумасшедшие, – шептал он себе под нос. – Психи. Обмороженные.

Мелкая в сапогах долго объясняла, чесала коленку. Опять объясняла. Снова чесала. Прикладывала подорожник к кровоточащему расчесу. Сбивалась. Начинала заново. Тянула руку к коленке. Искала новый подорожник…

В общем остатке было – все это, конечно, не обязательно случится, но очень вероятно. Они тут давно воюют, в курсе что и как. А Никита им понравился, и они хотят…

Сплюнул. Он тоже много что хочет. Например, послать всех к черту. И чего он это сразу не сделал? Словно обварило его. Еще там, на колонке.

Кротика хоронили со всеми почестями. Вторая мелкая принесла цветы. Что-то противно-желтое, без лепестков. Синий перестал размахивать куриной ногой и раздобыл небольшую коробку. Мелкая в сапогах расщедрилась на платок. Возились долго. Чуть не подрались. Уронили и коробку, и крота. Никита сдерживался, чтобы не заржать – вот бы сейчас Хозяин повеселился. Но потом мелкая воткнула в свежий земляной бугорок табличку.

Имя. Фамилия. Дата смерти.

Старательно утрамбовала холмик пальцами. Положила… какой-то еще цветок.

Стало нечем дышать. Никогда такого не было. Он вдыхал, а воздух не проходил. И что-то было с головой. Горизонт раскачивался, словно Никита взлетел на самолете и сразу в турбулентность попал, от которой внутренности сжимаются.

– Теперь все будет хорошо, – улыбнулась мелкая в сапогах. На щеке у нее была кровь. – Вот увидишь! Это верный способ.

Красный старательно подкапывал с краю холмика свою селедку. Он хотел ее сначала положить в коробку к кроту. Но мелкая не дала. Сунул незаметно на дно ямки, но селедку выдал хвост. Тогда он дождался, когда мелкая отвернется, и проковырял пальцем ложбинку.

«Это он зря», – почему-то подумал Никита. В кротика со своим именем он еще мог поверить, а вот в селедку…

Тут его совсем уж затошнило, и он пошел прочь. Надо было потолковать с местными. Хотя бы с Ильей. Про ночные видения, про встречи у колонки, про похороны.

Вчерашний разговор о проклятиях и призраках заморочил, не заметил, кто куда ушел. Договариваться о встрече на завтра никто не стал. И правда, чего тут договариваться – пять улиц, четыре перекрестка. Место встречи неизменно. Комбинат. Все дороги вели туда. Если нужны ответы, то искать надо там.

На проходной никто не остановил. Никита прошмыгнул через приоткрытые ворота. Огляделся. Знакомая, избеганная вчера вдоль и поперек площадка была пуста. Чем еще можно заниматься в этом всеми забытом месте? Только в прятки играть… Самим прятаться. И тайны свои прятать.

Поежился. В прятки… А может, не такая это и детская игра? Спрятаться, чтобы тебя никто не нашел. Утренние похороны кротика чем не прятки? Спрятали одного, чтобы подумали на другого.

Пошел левее по тропинке. Забыл про болотце. Споткнулся, черпанул кроссовкой через край. Плевать. Мимо пандуса – ссыпали они тут что-то. Слева оставил основные цеха с гигантскими дырами в полу и призраком Хозяина.

Интересно, вчера он на новенького вышел посмотреть или сказать чего хотел? Может, он так всех приезжих приветствует? Выходит поздороваться, узнать, не надо ли чего. Это же он встретил Никиту на подъезде. Ждал в кустах. Зачем?

Никита понял, что ненавидит Хозяина. Вот так неожиданно – ненавидит. Незнакомого человека. Или не человека. Только за то, что тот постоял на лестнице. Что приснился ночью. Кулаки налились тяжестью. Захотелось ударить. Не важно кого. Когда есть противник – ты его видишь и все легко. Бей, не раздумывая, получай удары в ответ. А когда непонятно что, вроде глупо показывать, что испугался, – ведь нет никого, но тебе страшно как раз потому, что никого нет.

Справа было что-то очень сильно разрушенное – огромный провал в стене открывал три высоких этажа и противоположную стену. Словно великан с разбегу врезался.

Великан…

Никита поежился.

Не будем сейчас о великанах.

Он старательно гнал от себя все неприятные мысли – о проклятиях, о похоронах, о Хозяине. Если не думать, то ничего и не было. Совсем ничего. Все очень непонятно, а от этого словно по душе что скребет.

За разрушенным корпусом деревья скрывали утрамбованную площадку, на которой стояла одинокая машина.

Мостик через речку перегорожен шлагбаумом.

Здесь у Никиты словно прорезался слух – стал слышать реку. Она весело сбегала по камням, билась о высокий каменистый берег. Вода темно-желтая, как будто в нее ржавчины напустили.

Это было то, о чем рассказывал дядя Толя, но что не успел вчера увидеть Никита. Местная знаменитость – порог и ГЭС.

Прошел по мосту, с удивлением глядя на спокойную гладь воды слева – тут собралась ленивая толпа березовых семечек с одиноким березовым листиком посередине – и сумасшедший бег воды вниз по камням справа.

«Сумасшедший», – отметил про себя Никита. Все-таки сумасшедший.

Никита походил по противоположному берегу, порадовался березкам – наконец-то он их здесь увидел. К турбине, спрятанной в домике, не пустила закрытая калитка в сетчатом заборе. Можно было, конечно, перелезть, но совершать подвиги в одиночку не хотелось.

А захотелось вернуться на комбинат, полазить по крытому пандусу, изучить окрестности, попробовать снова встретить призрака, объяснить ему, если он еще не понял, что Никита вообще-то не местный, поэтому нечего его втягивать в свои игры. И ни в коем случае ни с кем не встречаться.

Уже выходя на мост, он заметил, что на крайнем столбе сидит Хельга. Распущенные волосы занавешивают лицо, на коленях книга. На шум Никитиных шагов она подняла голову, страницу заложила пальцем. Как вчера.

Никита уже вдохнул, чтобы сказать «Привет!» или «Как дела?» – он не был силен в общении с девчонками, как вдруг Хельга выдала неожиданное:

– Здесь девочка утопилась. Видишь, крест?

Склонилась к внешней стороне столба, провела пальцем по влажному граниту. Там и правда был выдолблен крест.

– Она в парня была влюблена. А его выбрал Хозяин. И она тогда…

Хельга посмотрела на бурную воду. За порогом река широко разливалась, властно раздвигая лес каменными берегами. Может, там, далеко, и было глубоко. Здесь же пока только высоко. И надо было очень постараться, чтобы утонуть, скатившись по камням.

Хельга прижала к себе книжку:

– Ты во все это не веришь? В наши проклятия?

Никита пожал плечами. Он мало во что верил. Лучше пощупать или увидеть.

– Что это у тебя? – Хельга коснулась его скулы.

Никита отстранился:

– В темноте на грабли налетел. Что читаешь?

Хельга развернула книгу. «Легенды Финляндии». На каменном берегу недостроенная лодка – ребра обозначают конструкцию, спиной к зрителю стоит кряжистый дед с длинными седыми волосами. В руке палка. Внушительная такая картинка.

– У нас библиотека, я там беру. Ты был в библиотеке? Обязательно сходи! Это в здании начальной школы. Недели через две квест будет. Говорят, к нам писатели приедут. Из Петрозаводска.

– Квест? – Слово не вязалось с этим диким местом, где вместо людей хоронят кротов с селедками, а девчонки по утрам сидят на мосту с книжкой легенд и рассказывают об утопленницах.

– По истории поселка. У нас есть один дом, называется Дом Трех Невест. А кто-то говорит, что это Дом Трех Смертей. Там лютеранский священник жил. У него было три дочери. Они мечтали выйти замуж, но священник не давал им это сделать. Так они и прожили в одиночестве. А когда священник умер, они уже старые были, никаких женихов не осталось. В этом доме сохранились чугунные ванны и водопровод не чета нашему.

– А что с вашим?

– Ничего. – Хельга пожала плечами, легко спрыгнула со столбика и резко повернулась, оказавшись очень близко от Никиты. Глаза ее расширились. Зрачок оказался огромным, во всю радужку. – Только ты туда не ходи. Дом проклят. Там призрак живет. Злой. Он по ночам воет, к себе заманивает. Каждого приходящего запоминает, а потом потихоньку кровь у него пьет, пока тот не умрет. Из наших никто туда не ходит. А еще говорят, что там есть одна закрытая комната. Всегда была закрыта. Там священник как раз и запер своих дочерей. Сколько времени прошло, а открытой эту комнату никто никогда не видел. Даже когда после войны в этом доме люди поселились, пытались ее открыть – не смогли.

– Весело у вас! – прошептал Никита.

– Не жалуемся, – довольно улыбнулась Хельга. Никита смотрел, как двигаются ее губы.

Грохнул звонком велосипед – из-за деревьев выехал Илья. Хмуро посмотрел в их сторону. Взгляд Никиту оттолкнул.

– Тебя дед ищет, – крикнул Илья, останавливаясь около Хельги.

Расклад в этой истории был понятен – парень приехал к девушке. Надо уходить.

– Никого больше не видел? – то ли с издевкой, то ли с вялым интересом спросил Илья.

– Тебя вот!

Никита пошел обратно, злясь, что вообще повелся на всю эту ерунду. Призраки, проклятия, кротики, дома с нехорошей историей. Дети играли, а он стоял и молчал. Он уже собирался пойти к тому злосчастному кусту и сбить табличку, но его перехватил дядя Толя.

– Пойдем, старик, – позвал он, заметив Никиту от калитки. – Нечего тебе тут скучать. А то и правда запугают всякими страшилками – ты уехать захочешь.

Никита усмехнулся – он уже хотел.

– Покажу я тебе, старик, места наши, – вещал дядя Толя, не замечая хмурого настроения Никиты. – А то ж у нас как – новенькому и рады голову задурить. Это же Карелия. Тут за каждым кустом смерть страшная стояла. Что в Зимнюю войну, что в Отечественную. Под Питкярантой какая Долина Смерти, я тебе скажу! Тридцать пять тысяч полегло! За два месяца. Шутка ли? Вот где призраки до сих пор бродят. А линия обороны у финнов какая была! Я встречался с ребятами, которые восстанавливают сохранившиеся доты и линии окопов. Там же окопы какие? Кругом камень – вот его и долбили. До сих пор все прекрасно сохранилось.

Шли медленно. Дядя Толя рассказывал с видимым удовольствием – давно у него не было слушателя. А Никите было скучно. Что ж за место-то такое! Любой разговор поворачивается на смерть. И тогда гибли, и сейчас, и его вот хотят похоронить.

Миновали площадь, где Никиту высадил таксист. Магазин, почта, детская площадка. На площади отдыхал неожиданный яркий большой автобус. Рядом с ним тесной группкой стояли броско одетые люди.

– Это финны приехали. – Дядя Толя заметил, что Никита сбавил шаг. – Они теперь часто приезжают. Родственники тех, что здесь жили, – хотят посмотреть на свои бывшие земли.

Еще несколько шагов – и стал виден вход в магазин. Около него валялся велосипед. Перед велосипедом топталась мелкая в сапогах, пытаясь вырваться от того, кто держал ее за кофту. Никита поторопился, чтобы разглядеть, кто это.

Девчонка. Из вчерашних. Чье имя Никита не запомнил. Аня-Маня. Она тащила мелкую за рукав, растягивая и без того бесформенную кофту. Эта же кофта не давала сбежать хозяйке. Мелкая сжималась в оставшемся ей рукаве, но Аня-Маня все равно доставала. Глухие удары ладонью сыпались на оголившееся плечо, на вжавшуюся в плечи голову. Рядом стоял красный. Вид имел такой, будто ему уже досталось.

Больше никто на эту сцену не обращал внимания. Все так же на лавке около входа в барак сидел дед с оттопыренной губой. Какие-то бабки шли через площадь. Ворковали на своем финны.

И Никита тоже пошел дальше. За спиной еще слышались удары, но он не оборачивался. Это была не его игра. Тут что-то происходило, что – он не понимал, да и не стоило ему туда лезть.

Дядя Толя продолжал вещать. Он рассказывал о школе и о том, что каждый год ходил с ребятами в поход на Щучье озеро. Как однажды они увидели следы медведя – и так быстро до поселка еще никогда не добегали.

Дома нескончаемо тянулись, смотрели в спину Никите десятком тусклых окон. Как будто ждали чего-то.

Послать надо всех к чертям и в одиночку все как следует посмотреть. Никита любил быть один. Он и по заброшенным домам всегда один лазил. И в школе всегда был один. Другие люди с другими интересами ему были не нужны. Это раньше он все пытался кому-нибудь объяснить, чем увлекается. Но его походы были настолько для всех странны, что идею найти компанию к шестому классу он уже забросил. Здесь, в Тарлу, ему и подавно друзья были не нужны. Зачем? Пройдет месяц. Уедет. Никто никому письма писать не будет.

– Вон там, видишь? – Дядя Толя постоянно говорил, Никита его уже и не слушал. – Видишь, крыша торчит? Это дом священника. Тут стояла большая лютеранская церковь. Он в ней служил. Называется он дом…

– …Трех Смертей, – подхватил Никита.

– Почему? Просто дом священника.

Между широко разросшимися липами виднелась коричневая черепичная крыша, уже основательно заросшая мхом. Над крышей торчали две трубы. За взметнувшимися цветками иван-чая просматривалось розовое крыльцо, украшенное ажурными столбиками. Дом, когда-то покрашенный в желтый и розовый цвет, настолько врос в зелень, что казался необитаемым.

– Там жил священник, у него было три дочери…

Черт, надоело… Уж лучше б в городе остался. Сидел бы сейчас за компом. Или по округе гулял. Дел много! А он доисторические рассказы слушает и призраков ловит. Очень интересно.

– Война, шум, гам. Девушки на выданье, а никто не сватается. Боятся брать в семью дочерей священника. Так они и просидели в девках.

– И до сих пор сидят? – хмыкнул Никита. А что? Он легко может представить.

– Нет, что ты! После войны там люди поселились. Раньше две семьи жили, теперь один владелец все выкупил. Но что-то пока не въехал. Дом пустой стоит.

А дочки так и остались там жить. Ванну принимают по ночам, смеются, бегают по этажам, включают и выключают свет, складывают в тайную комнату головы верных поклонников. Это же Финляндия была, тут наверняка уже у всех электричество провели к концу тридцатых годов. Что еще делают? Скрипят половицами. А местные потихонечку сходят с ума. Придумывают истории о проклятиях и их хозяевах.

Никита передернул плечами, прогоняя озноб. Может, не ходить больше на улицу, а сидеть у себя в комнате? Телефон есть, Интернет есть. У бабы Зины телевизор. Бочки не бездонные, натаскает воду в одну и засядет за боевик.

Дом Трех Смертей последний раз глянул на него голубыми рамами окон, показал свой розоватый бок. Ветер сомкнул ветки.

Надо будет вечерком зайти как-нибудь, познакомиться.

Подумал и фыркнул: «Докатился! В призраков поверил. В гости на чай к ним собирается. Кто бы ему это сказал месяц назад…»

– Там, где деревья, там хутора стояли. В них сначала жили, а потом людей стали выселять.

– Зачем?