Текст книги "Зеркальный демон"

Елена Усачева
Зеркальный демон

Иди, иди за мной – покорной

И верною моей рабой.

Я на сверкнувший гребень горный

Взлечу уверенно с тобой.

А. Блок

Глава 1
Бабушка – ведьма

Его звали Полкило. Кличка приклеилась в десять лет, когда он впервые приехал в летний лагерь «Дружба» со старшим братом Сергеем, пятнадцатилетним активистом и любимцем взрослых. Женьку приписали к нему в первый отряд – все равно будет пропадать в корпусе у старших. Так у первого отряда появился довесок – невысокий, глазастый и ушастый. Полкило. Серега брата в обиду не давал, но особенно и не покровительствовал. Положенные синяки и шишки Женька набирал по корзине в смену. Пару раз, закутанный в одеяло, он вылетал в окно, однажды его завалили матами в клубе. И так все лето. Да не одно. Еще и от отца доставалось. В лагере он работал физкультурником.

Осенью кличка обрушилась на Женьку в школе. Город небольшой. Половина ребят, с которыми он провел лето, училась вместе с ним. В старших классах.

– О! Полкило! – радостно звали его на переменах, щедро одаривали пирожками в столовой, передавали пас на футболе.

– Полкило! А ты как сюда?

Женька так и прилип глазами к списку зачисленных на первый курс педуниверситета.

– Ермишка! Не слышишь, что ли?

Почему же? Он все очень хорошо слышал. А главное, он чувствовал, как все взгляды стоящих рядом девчонок обращаются к нему. Карих, голубых, серых, зеленых глаз… Губы растягиваются в ухмылках. Ну вот, приехали, от насмешек теперь не отбиться.

Полкило-о-о-о… Даже до килограмма не дотянул…

– Слышу. – На ватных ногах Женька обернулся, поднял глаза. – Привет, Вовка!

Семь лет прошло, а Вовка для Женьки был все таким же высоким. И, как всегда, старшим. Старшим вожатым. Он до сих пор каждое лето ездил в лагерь. Старшим. Брат Сергей, как только дождался восемнадцати, тоже вернулся в лагерь. Вожатым на старшие отряды.

– А я и не знал, что ты в педагогический поступаешь! – радовался Вовка.

Он был высоким, отчего слегка сутулился. Длинные руки и ноги. Со стороны казался неуклюжим, но стоило Вовке улыбнуться, шевельнуть плечами, как он преображался. Его хотелось слушать, за ним хотелось идти. Настоящий вожатый.

– Поступил уже, – отвернулся Женя.

Сергей учится в МАИ, на факультете робототехнических и интеллектуальных систем, а Женька поступил в педагогический на факультет начальных классов. Почувствуйте разницу.

– Значит, летом в лагерь, – хлопает его по плечу Вовка и уходит.

Старший вожатый учится в аспирантуре в этом же педе, встречаться они будут редко. Но зато весь Женькин поток теперь будет знать, что его зовут Полкило. Не тонна, не фунт и не килограмм. А всего лишь половина от целого.

Сто человек на курсе. И все девчонки. Ну и ладно.

Летняя педпрактика в лагере по плану после третьего курса, и Женька честно держался. Его тянуло поехать в лагерь, он знал, что там будет хорошо. Что стоит ему услышать, как шуршат строгие сосны, увидеть речку Киржач, проснуться под неизменный горн, как все станет прежним – понятным и простым. Но он туда не ехал. Из упрямства. В лагере были Вовка Толмачев, Женькин брат Сергей Ермишкин, отец, старый, хорошо знакомый начальник Петр Петрович. И каждый встречный ему бы кричал: «Полкило! Привет!» А ему не хотелось быть ничьей половиной или довеском. Он сам как-нибудь, без чужого пригляда обойдется.

Но третий курс был неминуем. Он пришел четко по расписанию, следом за вторым. В учебном плане отдельно было выделено «Летняя практика». Значит, впереди у него был лагерь. Его любимый и одновременно ненавистный лагерь «Дружба».

В отличие от брата Сергея, который здорово вытянулся и раздался в плечах, так что они с Вовкой могли теперь спорить, кто больше загораживает дверной проем, Ермишкин-младший так и остался невысоким. Знакомые умильно улыбались: «В отца». Женьке было не до улыбок. По жизни он обречен был оставаться вторым, прибавочной стоимостью, незаметным. И лагерь в скором времени собирался ему это доказать.

Старожилы знают: в любом лагере самая интересная смена – вторая. Самая солнечная, самая речная, с праздником Нептуна, с ночными походами и посиделками около костра, с теплыми вечерами и звонкими утрами. Дождливый июнь и холодный август ни в какое сравнение не идут со второй сменой, с июлем.

Но чтобы июль состоялся, должна отзвенеть, прокатиться первая смена. Часть детей из первой смены перейдет во вторую, и если закрутить пружину лагерной жизни с самого начала, то ее энергии хватит до сентября. Тогда, глядя в морозное, занесенное декабрьским снегом окно, дети будут вспоминать лето и лагерь, звучную зелень, буйство солнечных лучей. Но сейчас начало первой смены, щемящий июнь, его надо прожить достойно, чтобы потом ни о чем не жалеть. Чтобы Господь Бог, посмотрев на все это, сказал: «А ну, повтори!» – и вернул всех обратно.

– Настя! Чего застряла?

Только сейчас Настя заметила, что сосредоточенно грызет карандаш. Перед ней чистый лист бумаги. Она думает.

– Думаю я, – буркнула Настя, переворачивая лист.

В окне висит Женька Ермишкин. Чтобы дотянуться до подоконника, ему пришлось встать на приступок.

– И хватит лазить через окно! – вдруг взорвалась Настя.

Женькина физиономия сначала вытянулась, а потом исчезла. Зашуршали кусты.

Ну вот, обиделся. И чего она вдруг на него накричала?

Настя поднялась и уже шагнула к двери, чтобы выйти, но тут краем глаза заметила на дорожке Вовку Толмачева, старшего вожатого. Дальше ноги-руки действовали отдельно от головы. Она легко перемахнула через подоконник, привычно приземлилась между кустами магнолии и побежала через лужайку.

– Вовка! Погоди! Ты к Григорию Федоровичу?

– Орлова? – Толмачев попытался придать своему лицу суровость. – Опять через окно прыгаешь? Сколько раз говорить! Дети же смотрят! Вози их потом в травмпункты.

Настя задохнулась от готовой сорваться с губ подготовленной фразы и остановилась. Минуту назад говорила Женьке про окно и вот оплошала.

– Больше не буду, – честно соврала Настя, пристраиваясь к широкому Вовкиному шагу.

Она сама не понимала, что ее так привлекало в нем. Спокойствие? Уверенность? Смешинки в глазах? Авторитет? Да, наверное, ей нравится, что вокруг Вовки вечное движение, что стоит ему появиться, как начинается жизнь. Жизнь веселая, суматошная, настоящая. За ним идут, ему подражают. И так хотелось тоже быть вовлеченной в эту круговерть, стать ей причастной, рождать ее.

Настя покосилась на Вовку и тихо улыбнулась. Хорошо рядом с ним. Надежно.

– У вас все готово? – хмурился Толмачев.

– Да, от нас три станции.

Настя вспомнила, что так и не придумала подробный сценарий. Специально отправила Женьку к обормотам, чтобы полчаса в тишине посидеть, по шагам расписать, кто куда и когда пойдет на празднике. «Здесь в мешках прыгаем. Здесь – кольца бросаем…»[1]1
  Цитата из фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».


[Закрыть]

В родительский день[2]2
  День, чаще всего суббота или воскресенье, когда в летний лагерь в гости к своим детям приезжают родители.


[Закрыть] решено было устроить благотворительную ярмарку. Ребята несколько дней делали своими руками поделки, девчонок пустили на кухню для стряпни – все эти творения будут продаваться за символические деньги. Мало соберут – обитателей лагеря ждет сладкий стол, много – поездка в ближайший город на экскурсию.

Чего она за Вовкой-то плетется? Ведь Григорий Федорович, физрук, ждет ее именно со сценарием. А ничего не написано…

– Погода, что ли, портится? – Вовка покосился на небо.

– Обещали ясно…

Им только плохой погоды не хватает! Ярмарка будет на улице. Пойдет дождь – вся идея насмарку. Настя с утра смотрела в Интернете – ближайшие три дня должно быть солнце. Откуда тучи? Господь Бог, что ли, Интернет не читает? Или больше верит «Гуглу», чем «Яндексу»?

Но небо пока было чистое, промытое, перечеркнутое белыми самолетными следами, нанизанное на быстрый пролет стрижей. И хоть на горизонте темнели тучи, они вполне еще могли уйти. Настя верила в это. Шагая рядом с таким уверенным, таким сильным и решительным Вовкой, нельзя было думать о плохом. Только о хорошем. Только об удаче. Только о любви?

Дыхание сбилось, Настя отстала на шаг. Но зато теперь она видела, как двигаются под его футболкой плечи при ходьбе, как чуть выступают лопатки, как из-под белой ткани рукава показывается слегка подрумяненный загаром локоть.

Они прошли мимо корпуса малышей, миновали березовую рощицу и оказались на спортивной площадке. Здесь уже вовсю трудилась половина ее первого отряда и почти весь мужской коллектив лагеря. Носили столы из игротек, расставляли по выбранным местам, крепили таблички и ножки для зонтиков. Если завтра будет то, что обещает «Яндекс», а не небо, то «продавцов» от солнца собирались закрывать большими пляжными зонтами.

В стороне от суеты, за кучей столов, в теньке на корточках сидел Стас. Его местоположение можно было безошибочно определить по кружащим неподалеку главным красавицам Настиного отряда, Зине и Ксюхе. Обе высокие, тонконогие, грудастые, обе хохотушки с циничными взглядами. У Ксюхи ко всему еще и шикарная коса, длинная, толстая. Когда она сушит волосы, все мальчишки соревнуются в остротах и комментариях, тем самым лишний раз признавая несомненную красоту. Такая роскошь редка в наше время каре и хвостиков.

– Вот я вас! – выскочил из своего укрытия Стас, предварительно потушив сигарету. Девчонки с визгом прыснули прочь. – Вот глупые, – покачал головой Стас. – Как будто они кому-то нужны!

– Хорош девчонок гонять, – расплылся в улыбке Вовка. – Выходной сегодня?

У Стаса была смешная фамилия Попугайчик. В лагере на младших отрядах работала его сестра Тамара. Сам же Стас помогал на кухне. Должность его называлась «котловой» – он таскал тяжелые котлы и огромные кастрюли, принимал мешки с картошкой и разгружал машины. Но обо всем этом забывалось, стоило только Стаса увидеть.

Нет, все-таки матушка-природа не устала экспериментировать, да и Бог не отвернулся от людей. Он еще милостиво посылал на землю Красоту. Спокойное, уверенное в себе совершенство. Стас был потрясающе красив. Льняные вьющиеся волосы, мягкий овал лица, резкая линия носа и губ, серые глаза с длинными ресницами, решительный подбородок. Высокий, с крепкими плечами, с сильной выразительной мускулатурой рук. Пальцы у него были длинные и крепкие, ладони широкие. И весь он был какой-то очень правильный. А главное – он никогда не суетился, никогда никуда не бежал. И если тебе нужна была помощь – он всегда помогал. Причем получалось это как-то само собой. Ребенок подвернул ногу, и его надо донести до медпункта, девочка в истерике забаррикадировалась в туалете, и уже два часа никто не может до нее достучаться. Перегорела лампочка. Сломалась кровать. Потерялся десятилетний балбес.

В ответ на просьбы Стас растягивал губы в задумчивой улыбке, прищуривался – и через пять минут все были спасены, лампочки вкручены, техника работала. Подчиняясь магии внешности, за Стасом табунком носились девчонки. И здесь уж котловой проявлял чудеса изобретательности, чтобы отваживать особенно настырных фанаток. Родись у него желание заниматься с мелюзгой, он вполне мог пойти в вожатые – педагогическим талантом они с сестрой не были обделены. Но ему это было не надо. Это Вовке, приятелю Стаса по лагерю и по школе, нравилось руководить, командовать, быть лидером. Попугайчик вполне был доволен несложной работой, хорошей кормежкой и относительным покоем.

Одно время Настя еще решала, кто ей больше нравится – Вовка или Стас. И в конце концов остановилась на Вовке. Во-первых, любить старшего вожатого было безопасней – она с ним постоянно на работе сталкивалась, никто не станет подозревать никаких других чувств, кроме дружеских. Да и сам Вовка казался более живым, чем застывший в своей красоте Стас.

– Орлова! У тебя бабушка случайно не на стеклянной фабрике работает? – раздался рядом с Настей насмешливый голос. Этот вопрос заставил вынырнуть замечтавшуюся Настю из мира грез.

– Нет, она у меня ведьма, – огрызнулась Орлова, стараясь не глядеть на усмехающегося Вовку.

– Как кстати! – тут же нарисовался рядом Григорий Федорович. – Для павильона с гаданием. Твоя бабушка не собирается приехать? Внучку проведать?

Настя посмотрела в знакомые прищуренные глаза. До чего все-таки Женька похож на своего отца. Когда он вырастет, то станет таким же толстеньким и розовощеким. И очки черные будет носить такие же. Дурацкие.

– Не приедет, – отвернулась огорченная Настя. – У меня девочки на гаданиях сидеть будут, я им уже карты отдала, они учатся.

– А ты у нас тоже – ведьма? – услышала она тихий вопрос.

– Если бы я была ведьмой, я бы вас уже давно всех заколдовала, – проворчала Настя. В ответ Стас усмехнулся и потянул из пачки новую сигарету.

Если бы она была ведьмой, то все было бы по-другому. Она бы одним щелчком пальцев заставляла людей делать то, что ей хочется. Понравившиеся ей мужчины ходили бы за ней по пятам, экзамены без напрягов сдавала бы, а дети беспрекословно бы ее слушались и не устраивали бы ночных вылазок в гости к привидениям. Ведь вот сейчас – столы расставят, таблички укрепят, а ее оболтусов непременно ночью куда-нибудь понесет, они в темноте пойдут через поле и все здесь посшибают. Шума будет больше, чем от встречи с покойником в ином фильме ужасов. И опять начальник Петр Петрович будет кричать: «Орлова! В чем дело? Вы когда работать начнете? Вы сюда не к бабушке на пироги приехали!»

Бабушку зачем-то вспомнили. Не к добру это.

Бабушка у Насти и правда была непростым человеком. На метле, конечно, не летала и черных кошек не разводила, но скромными предсказаниями пробавлялась. Раскидывала карты, гадала по руке и глазам. Могла небольшую болячку заговорить, пошептать над водой. Дома у нее всегда были чаи с травами, отчего в квартире стоял особенный лесной дух.

Отношение в семье к бабушке было осторожным. С одной стороны, мать никогда не бросала ее и не забывала, что в нескольких кварталах от нее живет родная душа. Но Настю к ней не пускала. Да и сама бабушка не очень рвалась видеть внучку. С весны по осень пропадала в деревне. В детстве Настю туда возили, а после школы про «родовое гнездо» как будто забыли. Даже традиционные соленья и варенья исчезли. Мать ездила к бабушке на дни рождения и праздники, привозила фотографии, но никогда – подарки. Эхом детства к Насте возвращались полустертые воспоминания о быстрых руках, раскидывающих по столу потрепанные карты. О постоянных гостях, которые заходили не через порог основного входа, а сначала стучали в окно, ждали, когда бабушка отзовется, и только потом шли вокруг дома к задней двери, где в пристроенном сарае до сих пор стоял сильный запах куриного помета – прабабушка держала когда-то кур. Слезы, быстрые причитания и шепот. Этот шепот потом Насте снился во сне. Пустой набор слов. А еще она помнила свое последнее лето. Как прибежала с речки. Бабушка сидела на полу, а в комнате было все перевернуто, стол сломан. Настя порывалась все куда-то бежать, звать на помощь, но бабушка устало отмахивалась, бормоча:

– Это я упала. Упала я.

Вечером Настя рассказала о случившемся маме, и уже утром примчался отец. Больше Настя бабушку не видела. По телефону разговаривали. В гости бабушка к себе не звала, знала, мать Настю не отпустит. И только через несколько лет из подслушанного разговора узнала, что бабушку так нечисть наказывала. Видимо, бабушка отказывалась выполнять то, что окаянным было нужно, вот они и вселились в ее тело, заставив расшвыривать все вокруг себя, превратили в одержимую. После такого наказания любой снова станет податливым. Интересно, что бабушка отказывалась выполнить и на что все-таки согласилась?

Сильный порыв ветра заставил посмотреть вверх. На небе тяжелыми глыбами ворочались облака. Быть дождю. А переносить все в клуб уже бессмысленно. Не успеют. Сегодня суббота. Завтра к десяти родители начнут приезжать. Как раз после завтрака и собирались начать ярмарку, чтобы уложиться до обеда. Правда, что ли, поколдовать, чтобы тучи разошлись? Не пропадать же такой родословной!

Пока Настя размышляла над судьбой завтрашнего праздника, Вовка успел уйти, Григорий Федорович побежал ругаться с ребятами, которые вместо того, чтобы носить столы, устроили соревнование по пинг-понгу – ракетки и шарики у мальчишек всегда были с собой. Запомнив место, где предполагалось ставить шатер с предсказаниями, Настя пошла обратно в свой корпус. Погода, бабушка, завтрашний родительский день – все это требовало какого-то более радикального решения. На крыльце Настя поймала пробегавшую мимо девчонку из отряда.

– Маруся, где Вава?

Невысокая бледная Маруся с бесцветными волосами открыла рот, чтобы ответить, но вдруг лицо ее пошло пятнами, глаза забегали.

– Не знаю, – неумело соврала она.

– Мне нужны карты. Где она?

Маруся не выдержала психической атаки и отвела взгляд.

– Так! – протянула Настя, мысленно прикидывая, что такого могли устроить завтрашние ворожеи и цыганки, о чем тихая Маруся боится рассказать. Всю неделю они тренировались в гаданиях, измучили и первый, и второй отряд – им нужна была свежая «кровь» для экспериментов – и вот теперь пропали. И если они сейчас не гадают – а этим невинным занятием им было разрешено заниматься, – то отправились повышать статус, переходить на новый уровень и зарабатывать бонусы. Они подались в колдуньи!

– Где?

Из всех возможных фокусов самым популярным среди девчонок был вызов духа летчика Пушкина. А.С. Пушкин, в смысле ас Пушкин, был излюбленным персонажем для телепортации. Где этим можно заниматься? В нежилом помещении. Столовая и клуб отпадают – везде сейчас толпа. Остается туалет с душем. В туалете не запрешься – воплями, чтобы пустили, замучают. К тому же там светло. А нужна темнота. Темноту среди бела дня найти можно только в душе.

– Ой, Настя, не ходи! – помчалась за ней Маруся. – Они недавно начали!

– Кого вызывают? – Настя поднялась по ступенькам крыльца, в холле повернула налево. – Пушкина или Гоголя?

– Вельзевула, – пискнула Маруся, и Настя споткнулась на ровном месте.

– Кого? – медленно повернулась она.

– Духа тьмы, – умирающим голосом произнесла Маруся, и на ее бледном лице ярче проступили веснушки.

– А чего мелочитесь-то? – У Насти странно дернулась щека, сердце сжалось предчувствием тревоги. Словно ей опять надо войти в дом, где разбросаны стулья, сломан стол, а в окне, задевая осколки стекла, свистит ветер. – Звали бы сразу дьявола и всех его шесть тысяч приспешников.

– Зачем так много? – икнула Маруся.

– На самом деле их больше. – Настя как будто только что вспомнила, куда и зачем шла. – Семь с половиной миллионов рядовых духов под командой семидесяти двух князей тьмы.

– Как это? – зависла на бестолковых вопросах Маруся.

– Молча!

Настя рванула ручку двери. Конечно, душ был заперт. Изнутри. Шваброй или веником. Если включили фантазию, то подперли стулом. Можно начать кричать: «Открывайте, а то позову начальника!» Можно и правда его позвать. А заодно найти Женьку и настучать ему по башке. Куда он смотрел? Пол-отряда ушло в отрыв, а он не заметил.

Можно было сделать все, но Настя поступила по-другому. Она зашла в мужской туалет, оставив опешившую Марусю в коридоре, и остановилась около шкафчика в углу за раковинами.

О том, что женский душ и мужской туалет какими-то сумасшедшими строителями был объединен дверью, знали только вожатые. Настя лично это обнаружила, когда будущих властителей детских сердец и помыслов привезли на уборку корпусов перед началом работы лагеря. Конечно, дверь была предусмотрительно заставлена шкафчиком. Конечно, со стороны душа с нее была снята ручка и краской замазана щель от замка. Но рано или поздно эта тайна должна была открыться. Например, сейчас.

Настя сдвинула легкую металлическую конструкцию в сторону и пнула ногой обнаружившуюся за шкафчиком дверь. Получилось не с первого раза, но в конце концов фанера сдалась и треснула.

В душевой стояла гробовая тишина.

– А вы знаете, что Вельзевул является в виде огромной мухи? – отдуваясь, спросила Настя. – Прислушайтесь, кажется, у вас что-то летает.

В следующее мгновение помещение взорвалось воплями. В слабом свете, сочащемся из мужского туалета, было видно, как в узком пространстве ду́ша рвутся на свободу как минимум четыре любительницы инфернальщины. Самая сообразительная метнулась к Насте.

– Так! Здесь выхода нет, – грозно прикрикнула вожатая, понимая, что, если девчонки пройдут через эту дверь один раз, повторов не избежать, а поэтому выпускать их через мужской туалет не стоит. – Выходите отсюда, как вошли.

Но с этим возникла проблема, потому что умные девочки не просто закрыли дверь. Они примотали ручку двери к батарее шпагатом и затянули крепкий узел.

– И кто у нас тут такой умный? – бушевала Настя, добравшись наконец до выключателя. – Я вам для чего ватман дала?

Под ногами был затоптанный большой лист бумаги. Высоким мостиком на нем разбегалась радуга русского алфавита. Буквы читались не очень хорошо, потому что ватман был закапан красным парафином со свечек.

– Зажигалку давайте, – приказала Настя, когда стало понятно, что добровольно веревка развязываться не станет. – Буду вас, как ведьм, жечь на медленном огне.

– Настя, он же пришел, – пискнула растрепанная Вава – как истинные колдуньи, перед вызыванием духов все распустили волосы.

– Это я к вам пришла в виде черта, – вконец разозлилась Настя. – Вообще сейчас сниму всех с магического салона. Какого дьявола вы тут устроили? А если бы начальник пришел? А если бы старший вожатый заглянул? Где бы я вас искала?

Она чиркнула зажигалкой и поднесла огонек к веревке. Синтетический материал задымился и завонял. Девчонки все заморщились, заотворачивались.

– Приблизительно так будет пахнуть в аду, куда вы непременно попадете за бесовское увлечение предсказаниями, – пыталась еще выказывать свое раздражение Настя, хотя уже успокоилась. – Брысь отсюда!

Не успела дверь распахнуться, как девчонки вылетели в коридор. Настя помахала перед собой рукой, прогоняя неприятный дым. Обернулась.

Веревка и правда какая-то дико ядовитая, у Насти начались зрительные галлюцинации – показалось, что сероватый дымок складывается в обнаженную мужскую фигуру. Мускулистые плечи, волевой подбородок, опущенные глаза. Так… скорее на воздух.

Но прежде чем уйти, Настя все привела в порядок. Задвинула шкафом дверь, создала видимость ее закрытости. Пока сворачивала ватман, с неприятием смотрела на закапанные буквы. Напридумывают же! Вельзевула они вызывали. А почему не Люцифера? В конце концов, чем им Пушкин не угодил? Он хотя бы безобидный. Ну, вызвали бы они его и что бы стали делать? Желания загадывать? А потом? Не может же он быть вечно у них на посылках! Сам не уйдет, хулиганить примется. Кстати, а что у девчонок с желанием было-то? Неужели хотели себе колдовских бонусов поднакопить?

В эту секунду Насте словно кто на легкие нажал. Горло перехватило. Настя закашлялась, вывалилась в коридор, движением прогоняя неприятное предчувствие беды.

Точно – ядовитая веревка. И где они ее взяли?