Текст книги "Фигурное катание. Стальные девочки"

Глава 6
Аделина Сотникова. Несостоявшееся возвращение

Об уходе Сотниковой к олимпийскому чемпиону Турина Евгению Плющенко, открывшему в столице свою школу с громким названием «Ангелы Плющенко», Буянова узнала 4 апреля 2017 года, получив от ученицы эсэмэс. Это выглядело не столько неправдоподобно, сколько нелепо, причем для всех: слишком близки и доверительны были отношения Аделины с тренером все те годы, что они работали вместе. Когда я узнала об этом, в памяти непроизвольно всплыла прочитанная когда-то в женском журнале довольно анекдотичная история о том, как девушка из российской глубинки познакомилась по переписке с преуспевающим американцем, дала согласие выйти за него замуж, а приехав к жениху в Америку для церемонии бракосочетания, узнала, что он уже несколько лет делит постель с молодым темнокожим коллегой. На шоковую реакцию новобрачной незадачливый жених произнес, похоже, первое, что пришло ему в голову: «Дорогая, мы так недавно с тобой знакомы, что я просто не успел обо всем сообщить. Подумал, что наш брак – не повод менять устоявшиеся привычки».

Еще я почему-то совершенно не могла представить, как отреагирует на такую эсэмэску Буянова. Ну да, история российского фигурного катания помнит случай Ильи Кулика, посчитавшего, что тренер выполнил свою миссию и больше ему не нужен, но Илья всегда отличался резкостью в поступках – у него был крайне неоднозначный характер. А вот пережить подобный фортель от ученицы правильной, доброй и позитивной настолько, что ее, по меткому выражению Тарасовой, можно прикладывать к ранам и те будут затягиваться сами…

Если отбросить шутки в сторону, все было, конечно же, очень трагично, причем для обеих сторон – слишком многое, включая Олимпиаду, было пройдено спортсменкой и тренером вместе, в одной упряжке. Почему же тогда трещина все-таки возникла?

Возможно, дело было просто в том, что после тех триумфальных Игр все стало немножко иначе – и для Аделины, и для ее наставницы.

Пять или шесть лет спустя, разговаривая с Тарасовой о превратностях спортивной жизни, я спросила тренера, не считает ли она, что, после того как Сотникова стала олимпийской чемпионкой, Буянова оказалась к этой новой ответственности не готова, предоставив спортсменке возможность самостоятельно принимать решения относительно собственного будущего? И что точно так же к этому оказалась не готова Этери Тутберидзе, чья спортсменка Юлия Липницкая стала обладательницей золотой олимпийской медали в командном турнире.

– На мой взгляд, Аделину не надо было отпускать, – безапелляционно ответила Тарасова. – Когда спортсмен становится олимпийским чемпионом, это накладывает на тренера особенную ответственность. В том числе – и за дальнейшую судьбу подопечного. Аделина никогда не была в самостоятельном плавании, ее просто-напросто не учили этому. Могу ошибаться, но мне кажется, что изначально Лена готовила эту спортсменку не на одно четырехлетие и не на одну победу. Просто все, что творилось после тех Игр вокруг Сотниковой, было немножко похоже на всеобщее сумасшествие. То же самое, как мне кажется, происходило и вокруг Липницкой. Когда спортсмен добивается большого успеха, вокруг него мгновенно появляется большое количество советчиков. Этот процесс обязательно нужно контролировать, но у тренера, как правило, уже не остается на это никаких сил. Вот и тогда, я считаю, ни у Буяновой, ни у Тутберидзе не было четкого плана, как строить дальнейшую работу, чтобы не выпускать ситуацию из-под контроля. К сожалению, такие вещи тренер начинает понимать всегда с опозданием…

Все последующие интервью с Буяновой и Сотниковой, с одной стороны, все больше убеждали меня в нелепости этого разрыва, с другой – убеждали в обратном – что подобное развитие событий было предрешено какими-то высшими силами. Зачем? Возможно, как раз затем, чтобы показать, сколь хрупкими и уязвимыми бывают даже самые великие люди и самые прочные отношения. И как эфемерен может быть успех, если из него выпадает хоть одна составляющая.

* * *

Когда я перечитывала тексты когда-то сделанных интервью, мне было неимоверно сложно избавиться от ощущения, что между безгранично любящими друг друга тренером и фигуристкой в какой-то момент вдруг выросла стеклянная стена, они бились в нее с двух сторон в попытке достучаться друг до друга – и не смогли этого сделать. Смешно, но даже на те интервью я ездила в ЦСКА к каждой из них по отдельности. К Буяновой, к Сотниковой, потом снова к тренеру и снова к Аделине.

– Я ведь сразу после Олимпийских игр собиралась ехать в Японию на чемпионат мира, планировала это, – рассказывала мне спортсменка. – После Игр съездила на шоу, где полностью откатала обе свои программы – специально для того, чтобы поддерживать форму. Потом вернулась домой, возобновила тренировки, а несколько дней спустя вдруг почувствовала, что наступила резкая усталость. Видимо, позитивных эмоций, полученных после победы на Олимпийских играх, какое-то время хватало, чтобы продолжать кататься, ощущая при этом подъем. А потом они как-то враз закончились. Не хочу сказать, что у меня испортилось настроение или пропало желание тренироваться. Просто внутри образовалась абсолютная пустота.

Это очень меня напугало. Никак не могла понять, что со мной происходит. Делилась своими ощущениями с мамой, с тренером. Они объясняли, что это нормально, когда после невероятного эмоционального взлета наступает столь же сильный спад. Но все равно было не по себе. Может быть, потому, что при всей послеолимпийской эйфории я так и не смогла до конца осознать, что произошло. Слишком быстро и неожиданно все случилось. Олимпийская победа во всех отношениях изменила мою жизнь. Начиная с того, что меня везде стали узнавать. Иногда внимания бывало действительно слишком много, но… Нет. Я всегда хотела этого. С детства. Глупо, да? Но мое детское представление о счастье было именно таким: я куда-то прихожу, и все знают, кто я такая.

– Выиграв Олимпиаду, вы хоть немного колебались, прежде чем принять решение продолжать кататься?

– Сначала я хотела просто от всего отдохнуть. Ничего не делать хотя бы месяц. Не ходить на каток, не видеть лед. При этом у меня и мысли не было пропускать сезон. К тому же я быстро поняла, что целый месяц ничего не делать – это плохая идея. Особенно если отдыхать на каком-нибудь курорте в режиме «все включено». Слишком долго и мучительно придется потом приводить себя в рабочее состояние. Дело даже не в том, что фигурное катание составляло и продолжает составлять смысл моей жизни, от которого трудно отказаться. Мне всегда очень хотелось понять: что такого есть в олимпийской победе, что заставляет совсем молодых спортсменов уходить из спорта? Я ведь точно знала, когда выиграла в Сочи, что не хочу никуда уходить. И уж тем более не хочу уйти из спорта так, как сделала это Тара Липински. Хотя понять ее могу. Это очень большой груз ответственности – продолжать кататься и выступать, когда на тебя не просто смотрят миллионы людей, но обсуждают каждый твой поступок, твою спортивную форму, твой внешний вид, твои результаты. Я все-таки постарше. А Таре, когда она выиграла Олимпиаду в Нагано, было 15 лет. Да возьмите ту же Юлю Липницкую – ей сейчас всего 16. Чуть что-то пошло не так, со всех сторон на нее посыпались упреки. Мол, Юля уже не та, что была год назад, не такая уж она и железная… А люди никогда не бывают железными. Они – просто люди. И всем нужна поддержка.

– Вы боитесь начать проигрывать?

– Нет. Более того, я прекрасно понимаю, что невозможно выигрывать все соревнования подряд. И никакая другая спортсменка этого не сможет. У всех будут и взлеты, и падения – это нормально. Главное, чтобы рядом были те, кто верит и поддерживает. Вот это действительно важно. Все остальное – ерунда…

* * *

Об ответственности говорила после Игр и Буянова:

– Мы с Аделиной долго не могли привыкнуть к тому, что приезжаем на тренировку, а на катке нас встречает оркестр. Представляете? Выходишь из машины, а на тебя со всех сторон обрушивается музыка из «Серенады Солнечной долины». Для нас в ЦСКА устраивали всевозможные флешмобы, танцы, праздники, приводили даже ряженых медведей. Аделинка сначала жутко стеснялась, но я ей сразу сказала, что нужно, напротив, постараться получить от происходящего максимум удовольствия и зарядиться позитивной энергией. Когда еще такое будет, чтобы на работе с оркестром встречали?

Другой вопрос, что нам действительно надо было решить, что делать дальше. Нужно ведь было не просто соответствовать своему статусу, но становиться лучше, а это не так просто, когда ты уже проделал огромную работу и выиграл главный титул. Вот мы и решили попробовать. Хотя далеко не все шло гладко. С точки зрения тренировочной работы у меня не было никакого беспокойства. Я видела, что Аделина находится в прекрасной физической форме, полностью в рабочем состоянии, но был целый ряд психологических факторов. Во-первых, ответственность за результат. Перед зрителями, перед судьями, перед Федерацией фигурного катания. У женщин огромная конкуренция – это тоже ни для кого не было откровением. Абстрагироваться от этой конкуренции было невозможно, поэтому я считала, что нам нужно стремиться как можно больше выступать на соревнованиях. Но тут у Аделины случилась травма – частичный разрыв связок голеностопа…

Как именно все происходило в тот роковой для ученицы день, тренер не видела – она была на соревнованиях в другой стране с другим своим подопечным, Максимом Ковтуном. О случившемся мне рассказала тогда сама Аделина.

– Когда осенью я начала тренироваться уже в полную силу, то почувствовала, как быстро все начинает получаться. Это придало сил – сразу захотелось, чтобы побыстрее начались уже серьезные соревнования. Сезон мы открывали в Сочи, на этапе Кубка России. На этом турнире я ужасно нервничала. Возможно, сказалось то, что после Олимпиады это был мой первый старт, или просто появилась дополнительная ответственность, но ощущения перед выходом на короткую программу были просто ужасными. Внутри все сжалось в комок, и я совершенно ничего не могла с этим поделать. При этом головой я прекрасно понимала всю нелепость ситуации: я прошла в своей жизни уже столько самых разных турниров, включая Олимпийские игры, а здесь собираюсь соревноваться с детьми и при этом трясусь от волнения.

Из-за того, что у меня немного болела подвернутая нога, мы катали в Сочи облегченный вариант программы. Прыгать сложные каскады начали только в Москве, и снова я поймала себя на том, что с каждой тренировкой я чувствую себя все лучше и лучше. Наверное, в какой-то момент просто перепрыгала. И нога снова стала болеть.

Как раз тогда Елена Германовна и уехала с Максимом Ковтуном в Шанхай. У меня же по плану стоял прокат произвольной программы со всеми прыжками. То, что с ногой не все в порядке, я поняла еще на разминке и сильно растерялась. Стала думать, что, если откажусь от проката, тренеры могут решить, что я не готова его сделать. А если пойду кататься, то непонятно, что может произойти с ногой.

В общем, решила, что должна во что бы то ни стало выйти и прокатать программу. Чтобы ни у кого даже мысли не появилось, что со мной что-то не так. Вот и прокатала… Устроила себе каникулы…

В тот момент мне еще и голова сильно мешала. Сколько бы мы ни говорили, что нужно выбросить мысли о том, что ты олимпийская чемпионка, все равно это постоянно крутится в голове. У тебя золотая медаль, весь мир бурлит вокруг тебя, тебя везде зовут, приглашают. Если при этом что-то не получается, начинается самое поганое. Потому что ты не можешь даже выговориться. Ты же – олимпийская чемпионка, у тебя нет права на ошибку. Возникает ощущение, что все вокруг тебя думают только об этом. Но олимпийские чемпионы – не роботы. У них тоже есть душа, есть тело, которое постоянно меняется. Каждый раз это новые ощущения на льду. То у тебя все болит, то ты худеешь, то поправляешься, причем это может быть вообще не связано с тем, сколько ты ешь. Мне приходилось жестко держать диету в тот период, и я утешала себя тем, что диета, разработанная для меня, состояла, по крайней мере, из еды. Я никогда не пила никаких таблеток или порошков, хотя знаю, что такие методы существуют, чтобы приостановить процесс созревания. Оно у нас и так приостанавливается – от работы. От каждодневных тренировок по семь часов в день. Если еще и не есть при этом – какой организм выдержит?

А главное, ты никогда не знаешь, как долго это будет продолжаться и с чем придется столкнуться завтра. И никто от всех этих внутренних изменений не застрахован…

Насколько сильно Аделина тогда жаждала продолжить карьеру, очень точно, хотя и в достаточно случайном разговоре, сформулировал тренер Евгения Плющенко Алексей Мишин, с которым мы как-то начали обсуждать итоги женского олимпийского финала.

«На мой взгляд, победа Сотниковой была абсолютно справедлива, хотя родные стены, конечно же, помогают, – сказал тренер. – Катание Аделины в том финале было прежде всего зрелищем. А катание той же Юны Ким было лишено такой зрелищности. Я ведь видел Юну в том году – она выступала на турнире в Загребе, куда я приезжал с Лизой Туктамышевой. Помню, меня попросили дать комментарий местные журналисты, и я долго подбирал слова – до такой степени катание кореянки мне показалось подернутым нафталином. В Сочи Юна Ким каталась хорошо, но не настолько, чтобы я мог этим восторгаться. Видно было, что это – не то. Но на прокатах в начале следующего сезона я был реально впечатлен Сотниковой – увидел, как в ней раскрылись совершенно новые и очень яркие грани таланта. И понял, что она по-прежнему хочет кататься, ей это нравится. Там был такой узел чувств, такие эмоции… Когда в спортсмене это есть, его трудно убедить оставить спорт.

* * *

Реакция фигурнокатательной публики на отсутствие олимпийской чемпионки в числе участников Гран-при послеолимпийского сезона оказалась неоднозначной. Перед началом московского этапа чемпионской серии Сотникова приехала в Лужники на специально организованную для нее пресс-конференцию, после чего чуть ли не весь пресс-центр на полном серьезе стал обсуждать, не является ли гипс спортсменки бутафорским. Договорились до того, что никакой травмы на самом деле у Аделины нет, а есть самый что ни на есть банальный страх проиграть.

Ну а после того, как стало известно, что фигуристка, едва восстановившись после травмы, дала согласие на участие в телевизионном проекте «Танцы со звездами», народное негодование обрушилось на нее со всех сторон.

Спокойствие сохраняла только Буянова. Или, по крайней мере, старательно делала вид.

– Если бы речь шла о том, чтобы отдать в такой проект Ковтуна, я бы, наверное, подумала тысячу раз, прежде чем согласиться, но Аделина – совершенно другой человек, – говорила мне тренер. – Во-первых, я слишком хорошо ее знаю. Во-вторых, посчитала, что такой проект пойдет на пользу во всех отношениях. И в плане восстановления после травмы, и в плане хореографического развития. Плюс – постоянное нахождение на виду у зрителей, что тоже важно для фигуриста, когда он лишен возможности выступать на соревнованиях. Главное же заключалось в том, что организаторы проекта с самого начала выразили готовность максимально идти нам навстречу. Мало кто, возможно, помнит, но первое выступление на этом проекте Аделина провела вообще босиком – чтобы не травмировать больную ногу, потом танцевала в кроссовках и лишь на третий или четвертый выход надела небольшие каблучки. Все это заранее обговаривалось, как и то, что Сотникова в любой момент может покинуть проект, если вдруг начнет чувствовать дискомфорт в голеностопе.

Как тренера меня полностью устраивало то, что Аделина работает в танцевальном зале по пять часов в день, – продолжала Буянова. – В этом плане мой интерес к проекту был достаточно шкурным. Просто таким образом заполнилось ее свободное время, чтобы моя спортсменка не мучилась от безделья, сидя дома на диване. Ну а насчет того, что Аделину может испортить шоу-бизнес, я не переживала изначально. Она для этого слишком цельный человек.

Все вопросы досужих болельщиков насчет ее участия в танцевальном проекте Сотникова тогда пресекла одной фразой. Сказала:

– Когда моей сестре Маше была жизненно необходима очередная операция, найти на нее деньги нашей семье помог фонд Чулпан Хаматовой. Я была очень благодарна тогда за помощь и не могла даже представить себе, что когда-нибудь сумею вернуть долг. Когда меня пригласили на проект, то первое, о чем я подумала, что свой гонорар за участие в проекте я смогу перевести в фонд Чулпан. Поэтому не колебалась с решением ни секунды.

Следующий сезон получился для Сотниковой неудачным. А спустя год, уже вроде бы начав очередной этап подготовки, она вдруг подписала контракт с очередным телевизионным шоу, не поставив в известность ни своего тренера, ни менеджера.

Позже она скажет мне: «Я тогда попала в очень сложную финансовую историю, потому что взяла в ипотеку квартиру в хорошем доме. Посчитала, что это правильный вариант, чтобы вложить деньги, которые я заработала. Размениваться этими деньгами, покупать машины, что-то еще или ездить отдыхать на дорогущие курорты – я не такой человек. Помимо необходимости выплачивать ипотеку было много всего еще. Просто это не для чужих ушей».

Впрочем, в тот момент Буянова уже не питала никаких иллюзий относительно возвращения ученицы в большой спорт. Косвенным подтверждением этого было приглашение в ее группу Марии Сотсковой, хотя на протяжении трех лет, прошедших после Игр в Сочи, тренер, к которой просились многие, отвечала всем одиночницам отказом.

Много позже, когда мы в очередной раз затронули все еще больную для Буяновой тему, я сказала ей:

– Признайся, ты ведь до сих пор обижена тем, что о своем уходе к Плющенко Аделина сообщила тебе, прислав эсэмэс.

– Я и не скрываю, что обижена, – ответила Лена. – Но дело не в этом. Я просто слишком хорошо знаю Аделину – может быть, даже лучше, чем она сама, чем ее мама. В каких-то вещах Сотникова, несмотря на возраст, осталась маленьким ребенком. Это вообще свойственно большим спортсменам: они свято уверены в том, что всего добиваются сами, исключительно собственным трудом. Не понимают и не хотят понимать, что результат зачастую всего лишь следствие того, что тренер много лет толкал, толкал, толкал тебя вперед, тащил на себе там, где ты не мог идти самостоятельно. Когда у нас с Аделиной началась вся эта неопределенность в отношениях, она как-то сказала: «Вам будет тяжело со мной». Я про себя усмехнулась: «Думаешь, с тобой когда-нибудь было легко?»

Мне одно время казалось, что в фигурном катании для меня уже нет ничего нового. Что никогда не будет более сложных спортсменов чем те, с которыми уже доводилось работать, и со всеми последующими все вообще будет намного проще. А потом к тебе приходит кто-то еще, и ты понимаешь, что они все разные. Что нельзя брать человека и тупо под копирку с ним работать. Я, по крайней мере, так не умею. С каждым что-то приобретаешь, какой-то новый опыт. И сам за счет этого движешься вперед.

А насчет вернуться – все это мы уже пережили и проехали. У меня просто закончился лимит доверия. Я не стала меньше любить Аделину, она по-прежнему дорога мне как спортсменка, с которой мы прошли большой и сложный путь, но доверие к ней уже подорвано. Мы же почти не виделись в последний год из-за всех ее шоу, а тренировать спортсмена в свободное от выступлений в шоу время я никогда не стану. Поэтому как я ни старалась, у меня уже не получалось верить, что Аделина действительно хочет вернуться. И я решила, что будет неправильно продолжать обманывать в этом отношении себя и ее.

– Может быть, все гораздо проще? – продолжала я допытываться. – Может быть, Сотникова, зная твою требовательность и то, как высоко ты всегда ставишь планку, просто испугалась, что не сможет соответствовать? Согласись, не так просто в статусе олимпийской чемпионки вернуться в группу, где вовсю набирает форму уже совсем другая спортсменка и где ты каждый день будешь чувствовать собственную ущербность. Есть же, в конце концов, и самолюбие.

– Мне кажется, Аделина в глубине души действительно не смогла поделить меня с Машей, – ответила моя собеседница. – Ждала, что ради нее я брошу всех.

– И?..

– И заставлю ее кататься. Моя тренерская позиция всегда состояла в том, что спортсмен сам должен принимать решения относительно своей судьбы. Я не считаю нужным заставлять человека работать. Мое дело – помочь и научить, если сам спортсмен этого хочет. Хотя, если снова вспоминать всю эту историю, я до сих пор не уверена, что со своей стороны сделала все правильно. Не бывает так, что в разрыве отношений виноват кто-то один. Я ведь много впоследствии размышляла о том, что мне надо было, что называется, взять Аделину за загривок и продолжать тренировать, как это было все предыдущие годы. Но поскольку я совершенно осознанно не стала этого делать, то как бы своими руками отодвинула ее от себя. Считала, что бессмысленно продолжать работать с человеком, который не может сам себя заставить. Или вроде даже тренируется, а сам в то же самое время думает, что ему выгоднее вместо соревнований поехать на какое-то шоу. Но это я понимаю сейчас. А тогда у меня просто не было такого опыта.

* * *

«Незакрытый гештальт» – так называется ситуация, когда мозг раз за разом возвращается к какой-то незавершенной истории, в которой во что бы то ни стало хочется поставить точку. Именно поэтому я все-таки еще раз позвонила Аделине и договорилась о встрече. В назначенный час передо мной в кафе сидела абсолютно самодостаточная, знающая себе цену девушка, глядя на которую было совершенно невозможно представить, что совсем недавно в ее жизни что-то было не так, как она того хотела. Прежней осталась лишь абсолютно откровенная манера разговора.

– Я вообще не обиделась на Елену Германовну за то, что она взяла Машу, честно, – сказала Аделина, когда мы безо всяких предисловий перешли к той давней и болезненной для обеих сторон истории. – Понимала ведь, что мне постоянно что-то мешает тренироваться – то шоу, то «Танцы со звездами», то травма, то еще что-нибудь. А любому тренеру прежде всего нужна спортсменка, которая будет полноценно работать. Хотя… Насчет того, чтобы Елена Германовна сгребла меня в кучу и заставила кататься… Было такое желание, не стану врать. Я действительно в глубине души очень этого хотела.

– Так почему же открыто не сказали об этом Буяновой?

– Наверное, побоялась: а вдруг она откажет? С другой стороны, мне уже было 18 лет, потом 19, 20. Взрослая девочка. Елена Германовна и без того очень долго меня тянула, за что я безумно ей благодарна. Она ведь не самый здоровый человек, у нее есть свои проблемы, есть семья, есть ребята, которые только начинают чего-то добиваться, – и Маша, и Сашка Самарин, которому она тоже помогает. Дело еще и в том, что я очень люблю Елену Германовну. Мы столько лет с ней бок о бок по жизни шли. Возможно, я просто подсознательно боялась и того, что ей снова придется уделять мне очень много внимания, если я вернусь в группу, и этим я создам ей новые проблемы.

– А почему выбор нового наставника пал на Плющенко?

– Ну а к кому еще было идти? Я ведь ни с кем не обсуждала этот переход. Ни с мамой, ни с папой, ни с агентом. Пришла к Плющенко, поговорила с ним. Он не сразу дал согласие. Я и сама ни в чем не была уверена, поэтому мы договорились: сначала посмотрим, что у нас получается, а потом уже будем решать, как поступить. До этого я долгое время не каталась, физической формы не было никакой. А Женя на первой же тренировке говорит: «Давай-ка десять „пистолетиков“». И сам начинает их делать.

Я просто потеряла дар речи: человек, которому 33 года и у которого 33 шурупа в спине, штампует эти «пистолетики» один за другим, а я пытаюсь сделать один – и не могу встать – падаю. В общем, за неделю работы я стала делать «пистолетики», стала прыгать через скамейку, как это делала в 13–14 лет. Была в таком восторге, что хотелось работать еще и еще. Одновременно с этим я постоянно думала, что надо что-то решать с переходом, что это наверняка будет удар для Елены Германовны, что она вот-вот вернется в Москву с чемпионата мира и наверняка сразу же улетит отдыхать, как всегда это делала… Больше всего я не хотела, чтобы Елена Германовна узнала о том, что я катаюсь на льду у Плющенко, не от меня – доброжелателей-то в нашем виде спорта всегда хватало. Поэтому я и написала ей ту эсэмэску, в которой известила о переходе и попросила разрешения приехать на разговор. А через два дня получила серьезную травму. Причем даже не на льду – делала на вечернем ОФП серию прыжков через скамейку, скамейка пошатнулась, и я с нее слетела, подвернув ногу. Принесли лед, у меня истерика, дети перепуганные вокруг стоят, Плющенко вообще не понимает, что случилось – он в этот момент находился в соседнем зале и прибежал на мой крик.

Потом сделали МРТ – разрыв связки, месяц в гипсе…

При этом я четко понимала: к Елене Германовне, с которой мы уже договорились встретиться в ЦСКА, я с гипсом не пойду. Короче, подъехала к катку, сняла гипс, собрала в кулак всю силу воли, перекрестилась и как бы обычным шагом пошла. Видимо, слухи о травме уже распространились: мир-то у нас узкий. Во всяком случае, как только зашла внутрь дворца, все родители, кто находился в холле, во все глаза уставились на мою ногу. А я иду как ни в чем не бывало.

– Больно было очень?

– Я сильно держалась, если честно. Не знаю даже, как дотерпела. Но с Еленой Германовной мы очень хорошо тогда поговорили. Хотя все равно до сих пор тяжело все это вспоминать. Я даже в Прощеное воскресенье после той нашей встречи тренеру написала, что за все прошу прощения и всегда буду считать ее своим тренером и совершенно особенным человеком в своей жизни.

* * *

Напоминанием об истории, как маленькая российская девочка сумела положить к своим ногам мир, в 12 лет под телекамеры пообещав президенту страны, что обязательно выиграет Олимпиаду, на катке ЦСКА остается размашистая надпись поперек льда, которая была сделана после Олимпийских игр в Сочи в честь победительницы: «Аделина». И каждый раз, когда я ее вижу, почему-то вспоминаю не триумфальный прокат 17-летней фигуристки в Сочи, а слова ее тренера, сказанные четыре года спустя:

– Сейчас уже все в прошлом. Первое время после того, как мы расстались, конечно, очень тяжело было. Садишься у борта, и над головой на стене портрет Аделины висит, и под ногами у спортсменов ее имя. Но время все лечит. Всегда…