Текст книги "Венецианская Ундина"

Венецианская Ундина
Елена Воробьёва

Иллюстратор Алексей Воробьёв

© Елена Воробьёва, 2023

© Алексей Воробьёв, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0059-6693-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

 
Там, где клубятся облака над синевой морской бескрайней,
Где эху вторит гомон дальний и горизонта нить тонка, —
Там с древних и седых веков Владыка серебробородый,
Взрезая пенистые воды, морским ветрам бросает зов.
И он удел обходит свой со дна пучины, над волнами,
Влекомый пенными крылами к прозрачной дымке золотой:
Туда, где виден край земли, где волны сходятся с рассветом,
Где тянутся за солнцем следом и тают искорки вдали…
Юг, север, запад и восток – везде предел Владыки моря,
Везде его твердыня, воля была на долгий, долгий срок.
Кипела жизнь в пучине вод: помимо рыб и чудищ дивных,
Золотокудрые ундины в волнах водили хоровод.
Они встречали корабли, их с курса уводя украдкой,
Своею песней нежно-сладкой в пучину, к гибели вели…
На берег выходя порой и сидя на прибрежных скалах,
Влекли мужчин младых и старых то песней, то иной игрой —
Не раз блеск золотых волос, их голос нежный и печальный
Влек рыбаков из синей дали на скалы, им погибель нёс.
Но у Владыки синих вод не только дочери прекрасны:
И сыновья – как месяц ясный, опасен людям их народ.
Для них игра – забава, смех, они не знают сожалений
И, уводя в страну забвенья, вновь ищут на земле утех.
 
 
Так повелось из века в век, пока на берегах лагуны,
Где прежде лишь сновали шхуны, обосновался человек.
Владыка наблюдал морской в теченье нескольких столетий,
Как строили земные дети прекрасный город молодой.
Как на пустынных островах дома возникли и каналы,
А окружающие скалы навек легли в их остовах.
Был город дивный вознесен на Италийском побережье,
Как дар небес людской надежде и сбывшийся чудесный сон:
Между домами над водой мосты ажурные повисли,
Потоки волн смиряя быстрых, их обрекая на покой.
Затем прекрасные дворцы, великолепнейшие храмы,
Палаццо, где кипели драмы, воздвигли гении творцы.
Венецией народ назвал свое великое творенье,
В котором слезы вдохновенья поющий камень увенчал.
И стал венецианский флот просторы бороздить морские,
Где прежде дикою стихией Владыки зиждился оплот.
И был велик Владыки гнев, не раз обрушивал он бури
На корабли, и ветер буйный бросал людей в пучины зев!
Несчастные в последний миг не успевали помолиться,
Ундин прекраснейшие лица их провожали, смех и крик…
И город не был обойден: вода бурлила по каналам,
Остовные вздымала камни, врываясь вихрем в каждый дом.
Венеция средь бурных вод прощальной прелестью сияла,
Укрыта соляным туманом… Но к небесам воззвал народ!
И возгорелись облака, коснулися креста Сан-Марко —
К пучине гибельной и яркой простерлась Ангела рука!
 
 
«Оставь людей, Владыка моря! Венеция войдет в века,
На то дана Господня воля, твоя же власть хоть велика,
Но, знаешь ты, не беспредельна: пучина отдана тебе…
Закон с начала мира первый – Господня слава на земле!
Предстательством Святого Марка здесь вера Господа крепка,
Прекрасней небесам подарка не знали темные века.
А твой народ, морей Владыка, живет без веры и души,
Пресветлого не зная лика, спасения себя лишив.
И, проживая срок свой долгий, они уходят в никуда,
Не сожалея и не помня, тела их – пенная вода…
Владыка, небеса готовы с тобою заключить завет:
Венецию покинут волны, вернется благодати свет,
И ты дашь городу возможность жить дальше, отворишь моря.
Пусть власть твоя не станет тверже, но это будет все не зря:
Народу моря дар чудесный дает отныне сам Господь,
Дар милосердный, благовестный, призревший тление и плоть.
Тот, кто полюбит жизнь земную, спасенье сможет обрести,
И душу воспринять святую, и Господу сказать «прости» —
Ему откроется обитель бессмертных наднебесных тайн,
Где всепрощающий Спаситель ему дарует светлый рай!»
 
 
Затихла буря… посредь волн Владыка моря показался,
Вокруг соленый ветер рвался; но, памяти печальной полн,
Пред Ангелом теперь стоял Владыка, что с начала мира
Пред тленом времени бессилен, любимых навсегда терял —
Жен, дочерей и сыновей, ему даривших свет и радость,
Вела безжалостная старость под сень коралловых ветвей.
Потом неотвратимо смерть тела их пеной рассыпала
 

И берег белым покрывалом спешила празднично одеть.

Владыке оставалась боль, ни памяти, ни утешенья,

Надежды встречи и прощенья, лишь на устах сомкнутых соль…

Он знал, что их терял навек, ни отзвука в порывах ветра

Он не услышит – счастья света достоин только человек!

Бессмертен моря Властелин, но день придет, когда Всевышний

Погасит звезды бренной жизни, и в тьму уйдет подлунный мир —

Но жизни не прервется нить! Ведь наднебесный мир воскреснет,

Спасенные восславят песней и будут Господа хвалить!

Владыка не увидит рай, когда подлунный мир исчезнет,

И он в пугающую бездну низринется, за тьмы вуаль…

Посланник неба над крестом как будто эти мысли слышал,

В единый миг над морем свыше свет вспыхнул радужным

костром:

Перед Владыкой – неба край, поток искрящий водопада,

Садов цветущие каскады… он понял, что увидел рай!

И там, над раем, в вышине сияло небо золотисто,

И свет потоком лился чистым с небес к страдающей земле…

Увидев этот дивный мир, вздохнул Владыка, сожалея

О пройденных веках безверья, и дать согласие решил:

«Я принимаю ваш завет, пускай Венеция спасется,

И завтра ласковое солнце сотрет моей стихии след;

Но пусть получит мой народ отныне право на спасенье,

Воспоминанья, утешенье, пускай надежду обретет».

– Владыка, будет посему, бессмертную получит душу,

Кто глас Господень будет слушать и жертву принесет Ему —

Любовь! Сладчайшая из жертв, любовь воистину земная,

Без себялюбия, без края, презревшая обиду, гнев.

Любовь, способная простить и жизнь свою отдать в спасенье,

Любовь, что побеждает время, в веках не прерывая нить…

Исчез посланник в небесах, утихла гневная пучина,

И, уплывая вдаль, ундины таили слезы на глазах…

Глава 2

Сменялись яркой чередой над дивным городом столетья,

Неся влиянье, благолетье, победы многих громких войн;

Разновеликих мастеров все гениальные творенья

В веках застыли отраженьем прекрасных грез и светлых снов.

Но в бликах сумрачных огней так часто лунными ночами

Людей диковинных встречали, таящихся среди теней:

Прекрасных юношей и дев, как говорили горожане,

На улицах они видали… росли в народе страх и гнев —

Одежды цвета серебра, а красота тревожит сердце,

Ведет людей дорогой смерти, сжигая пламенем костра!

Все, встретившие их в ночи, в очарование впадали,

Родных и близких забывали без повода, иных причин;

Манили шепот волн и плеск, их души грезы занимали,

Минуты встреч и ожиданий, луны полночной грусть и блеск:

А дальше… быстротечный срок дает свиданий тайных время —

В морской пучине сердце дремлет, и ищет новых жизней рок…

В попытках тщетных полюбить игра ундин не забавляла,

Любви людей им было мало, и быстро обрывалась нить.

Лишь любования собой они алкали, восхищенья,

Их властной воле поклоненья, покорности перед судьбой;

Им вечность света заслужить хотелось, получить спасенье,

Знать радость, боль и сожаленья… Но не дано им полюбить.

Ундины обрекли себя, посеяв страх среди народа, —

И ненависть пролилась в воды, огнем отчаянья горя:

Несли по городу дозор отряды храбрецов ночами,

Они калеными клинками гостей морских встречали взор…

И снова воды поднялись, не вынеся земной вендетты,

Но вышел дож, в парчу одетый, к волнам, что кровь вздымали

ввысь…

Он встал у самой кромки вод, сойдя с дворцовой галереи,

От смелости его немея, толпился позади народ.

Пронесся к пристани бурун, был криком чаек мир расколот,

Заполнил площадь моря рокот, и, прячась, солнца луч блеснул!

Взбираясь на мыски сапог, морские волны бесновались,

Ундины среди них плескались, покинув дальний свой чертог.

Клоками пену вихрь бросал, что вмиг над городом поднялся,

И вот Владыка показался, вздымая руку к небесам:

«Я обвиняю вас в убийстве! Кровь сыновей и дочерей

Моих на вас! Кинжалы быстры, но разве волны не быстрей?

Венеция падет в пучину, и небо не поможет вам,

Узнав, что носит зло личину богопослушных христиан!»

Молитву Богу дож прочел и пред опасностью не дрогнул —

К пред ним беснующимся волнам он руку с перстнями простер:

«Владыка! Право человека – в защите жизни и семьи;

Пусть дети моря век от века губили в бездне корабли —

Всегда мы знали, что рискуем, вторгаясь в вотчину твою,

Готовы мы погибнуть в бурю иль голову сложить в бою…

Мы знаем, что уходим в вечность к любви и своему Творцу.

Но дети моря столь беспечно к иному нас ведут концу —

Толкают на самоубийство и на проклятие души,

Чаруя, заплетают мысли, спасенья навсегда лишив…

Владыка, это наше право! Мы защищаемся сейчас,

В ночных убийствах нету славы, но страх оправдывает нас…»

Вот дорогие имена в толпе раздались, плач и стоны —

Кто божьи преступил законы, сын, дочь, сестра, супруг, жена…

Одна печальнее другой истории их страшной смерти,

Что разносил на крыльях ветер, лились над горестной толпой.

…Глядя на собственных детей, что перед ним теперь поникли,

Внимал задумчиво Владыка свидетелям лихих страстей:

«Что ждете от меня вы, люди?! Я с Богом заключил завет,

Что шанс ундинам даден будет спасенье заслужить и свет;

Их тянет ваш прекрасный город, они любовь хотят найти

И, утолив извечный голод, земную душу обрести».

– Но им не обрести спасенья, вводя в искус и грех людей —

То против Бога преступленье, смири сейчас своих детей!

Я дож, но не смогу заставить народ Венеции понять,

Что нужно голову подставить тем, кто приходит убивать!

Я не могу народ заставить безропотно отдать детей

На бессердечные забавы ундин, не знающих страстей.

Владыка! Пусть завет и воля соединят навеки нас:

Народ Венеции и море, пусть слово будет в добрый час,

Мы будем чтить тебя, Владыка, на море воля лишь твоя,

Не будут жертвы позабыты, и ныне обещаю я:

Мы будем Божьей благодати просить не только для себя,

Молить Святую Богоматерь взор обратить к твоим морям;

Она научит вас спасенью, любви, что озаряет мир,

Душевной муке, вдохновенью и даст к пути земному сил.

Но пусть создания морские оставят город с этих пор,

Оставят свои игры злые – скрепим же этот договор!

Сверкает перстень золотой в руке, что дож простер над морем,

Волна, взлетев, обдала солью и перстень забрала с собой…

…Забыли люди про ундин, как пронеслись еще столетья,

Никто ни разу их не встретил среди мелькавших весен, зим.

В соборе главном у дворца то обещанье выполняли:

Дух благодати призывали и милосердие Творца.

Глава 3

Здесь льется преломленный свет… Вода синей в морских

глубинах,

Оставит на жемчужнах дивных, рассеявшись, лишь легкий след;

Хранит остовы кораблей под сенью розовой кораллов

И всех, кто жизнь свою оставил, покоясь в глубине морей.

В саду застывших кораблей свои свободные мгновенья

Любила проводить с рожденья принцесса моря Мариэль.

Ей утонувших было жаль, и пробуждалось состраданье

И боль об этих смертях ранних, в ней светлая жила печаль…

Останки бедных моряков она сама похоронила,

Украсив жемчугом могилы и пожелав счастливых снов.

О людях часто говорил ее отец, морской Владыка:

Как в муках стонут, с тяжким криком и на последней грани сил,

Уж зная о судьбе своей, со смертью борются порою…

Но все равно выходят в море, встав у штурвалов кораблей!

Как средь пустынных островов под взором ветров и стихии

Чудесный город возводили ценою каторжных трудов;

Что в тяжкой доле на земле единственная их опора —

Небесный свет и Божье слово, хранит от зла, ведет во мгле…

Забросив игры и подруг, так Мариэль отцу внимала,

Что ей рассказов было мало, стал тягостен привычный круг —

Таинственные острова Венеции ее манили!

Крестов златых благая сила, мосты, каналы, купола.

Откуда у людей душа, она давно узнать хотела.

Оставив горестное тело, куда она летит, спеша?

Сливались с пеной без следа все беззаботные ундины,

Не оставляла им могилы морская темная вода.

Никто потерь не ощущал, когда ундины умирали:

Глядя с тоской в морские дали, не сожалел, не вспоминал…

Но вот покинула детей, соленой пеной стала мама —

И сердцем вдруг затосковала в своей потере Мариэль:

Искала легкий ее след, терзалась горестно недели,

Спала в саду, ведь здесь сидели они с ней вместе много лет…

Но вот за ней пришел отец под сень кораллового сада

И за руку с собою рядом увел обратно во дворец.

«Моя малышка… сколько грусти в глазах твоих средь синевы,

В тебе одной я вижу чувства, сердца других навек мертвы…

Мне жаль, но нету утешенья в твоей печали и моей,

Ундинам не дано спасенья и жизни после наших дней.

Но, если ты получишь душу и путь пройдешь как человек,

Твои молитвы будет слушать Господь… Таков был наш завет.

Ты сможешь попросить у Бога за всех, кто дорог стал тебе,

Но эта тяжела дорога, мне страшно о твоей судьбе…

Я знаю, кто тебе поможет, научит жизни, защитит,

Возьми с собою перстень дожа, пусть слово данное хранит!»

Дож возвращался в свой дворец, когда в вечерней синей дымке

Он силуэт увидел гибкий и услыхал негромкий всплеск —

Тотчас же девичья рука вцепилась в гладкий борт гондолы,

Кольцо сияет золотое, и вьются пряди у виска…

Узнал он за единый миг кольцо венецианских дожей,

Но вот уж мысли растревожил явившийся прекрасный лик!

Он видел боль в ее глазах, отчаянье в глазах… ундины!

И дож тогда решенье принял, смирив свою тревогу, страх:

Укутав собственным плащом, он усадил ее в гондолу;

Взглянул в глаза ундины снова лишь на причале пред дворцом.

И невозможным удивлен, впервые в жизни он растерян,

Сулит дары или потери чудесный и прекрасный сон?

Холодной ровной пустоты дож не нашел в глазах ундины,

Ее взгляд – искренний и дивный, и, видно, помыслы чисты —

Он знал, в былые времена союз с Владыкой заключили…

Что хочет от него ундина и будет какова цена?

В своих сомнениях сейчас дож и себе бы не признался,

Сказав, что девушку он спас из волн у одного палаццо.

И гондольер не мог потом припомнить точно этот вечер,

Как приключилась эта встреча в тумане зябком и густом…

«Так кто же ты, дитя морей? На свой народ ты не похожа,

Ты просишь помощи моей, но что ты можешь ждать от дожа?»

– Я дочь Владыки, Мариэль, пришла к тебе узнать о Боге,

По смерти матери моей не вижу я иной дороги…

«Принцесса… разве может быть, что хладнокровные ундины

Возможность обрели любить? Весь опыт города старинный

Совсем другое говорит… Но ты действительно иная,

Быть может, то слова молитв небесного достигли края?

Мы исполняли уговор, с морским Владыкой заключенный,

Просили обратить свой взор на всех, в морских живущих волнах.

Наверно, это благодать, что сердце хладное согрела,

Тебя учила сострадать и обрести спасенье в вере.

Кто я, чтоб на пути вставать у Божья промысла святого…

Дитя, ты потеряла мать, но обретешь семью: Дандоло —

Старинный и почтенный род, палаццо брата у Сан-Марко,

Его семья тебя возьмет жить с дочерями, для порядка —

Им станешь названной сестрой, они хорошие девицы,

Скромны и трепетны душой, и с ними будешь ты учиться.

Я им скажу, что знатный род – твоя семья – теперь в изгнанье,

Но он свои права вернет, придя опять к великой славе;

Пока же будешь ты у нас, и незапятнанное имя

Ты сохранишь в тяжелый час до возвращенья в дом родимый.

Но ты всегда храни секрет, всегда! Твое происхожденье

Немало горестей и бед сулит, но воля Провиденья,

Я верю, сохранит тебя для светлых и благих деяний,

Пускай счастливая звезда венчает путь твоих исканий!»

Глава 4

В своем палаццо Мариэль брат дожа с почестями принял,

И сестрами почти ей были две дочери его теперь:

Милы, красивы и скромны, добры они – Агнес и Бьянка,

На службу ходят спозаранку, благочестивы и умны.

Не расставаясь ни на час, с сестрой названной подружились

И, чтоб беды с ней не случилось, учили, не спуская глаз;

Водили в церковь и собор, показывали дивный город,

Покуда не осенний холод, ходили на торговый двор.

Но площадь скрылась под водой, в каналах волны поднимались,

И нагонял теперь усталость унылый дождик день-деньской.

А девушкам все нипочем: они от скуки не страдали,

Считали лодки на канале, играли, заняты шитьем…

Узнала много от людей ундина в прожитое время,

Но догмы христианской веры всего желанней Мариэль.

Ее наставник – капеллан дворцовой церкови Сан-Марко —

Такого ценного подарка давно уж от судьбы не ждал.

Евангелие разъяснял и пестовал ее таланты,

Путь указуя Божьей правды, духовным чадом называл.

Все полюбили Мариэль – и дож, и вся семья Дандоло,

И для нее на все готовы, считая дочерью своей.

Семье дарила Мариэль свою любовь и благодарность,

Доставить им любую радость старалась, сделать жизнь светлей.

Дож объяснил коротко тем ее учебу капеллану:

Семья родная исполняла обряды, чуждые нам всем.

Но только триединый Бог, так Мариэль сама решила,

Ей радость будущего мира и свет надежды дать бы мог.

Удвоил тяжкие труды ее наставник в умиленье,

И вот благого обученья явились скорые плоды —

С ним постулаты и псалмы она серьезно обсуждала,

Но чтения все было мало: цитаты Библии, хоры…

Она в жилища бедняков ходила, даже в лазареты,

И раздавала там монеты, платила за еду и кров;

Охотно нянчила детей, ходила и за стариками,

Молилась о любимой маме… Жизнь раскрывалась перед ней.

Но Мариэль вдруг поняла, дни проводя в благих заботах:

Никто не думал о сиротах, и их надежда умерла —

Оставшиеся без родных больные старики… и дети,

Что жили без любви на свете, и сердце плакало о них.

Она печально завела так разговор однажды с дожем,

Спросив: но кто же им поможет? Она бы многое дала —

Купить необходимый скарб, за сколько можно дом построить?

Чтоб старость брошенных покоить и маленький устроить сад;

Заботиться о них, кормить и там же сделать дом для деток:

В их жизни так немного света, их нужно многому учить…

Тут посмотрел на Мариэль дож взглядом, полным удивленья,

Однако же без рассуждений ответ дал очень точный ей:

«Дитя мое… Вопрос простой: чуть больше тысячи дукатов.

Ты так взволнована… постой, так для чего все это надо?

То их судьба, Господь решил, что все лишенья и страданья

Им придадут духовных сил, важней которых нету знанья…»

– Я не могу согласной быть, глядя, как пусто, безнадежно

Приходится им дни влачить, когда помочь их горю можно.

Вы стали мне вторым отцом и окружили здесь заботой,

Но я хочу перед Творцом достойной стать Его народа.

И, если сирым не помочь, не поддержать в минуты горя,

Их души погрузятся в ночь, духовная иссякнет воля —

Они в отчаянье впадут, одна другой чернее, мысли

К погибели их приведут; но люди разве будут чисты?

Кто мог помочь и не помог, не позаботился о ближнем,

Нас милосердью учит Бог, но я его здесь мало вижу…

«Наставник, видно, преуспел, тебя к крещению готовя,

Твоих богоугодных дел давно хватает уж с лихвою…

Но ты подумай, Мариэль: построить – это лишь начало,

Для обездоленных людей дать кров и пищу будет мало.

Ты будешь отвечать за них, за их поступки и чаянья,

Стараться, чтобы свет проник за грань болезней и страданий.

Готова ты взять на себя труд ежедневный и тяжелый?

В Кастелло есть теперь земля, где можно дом построить новый,

Но только чтобы не каприз твоими управлял делами:

Ведет непостоянство вниз, лишь скука завладеет нами».

– О, господин, отец был прав, меня вручая попеченью

Твоей семьи, чьи честь и нрав в веках снискали уваженье.

Благодарю тебя теперь за помощь и за пониманье,

В мои намеренья поверь, мной движет жалость, состраданье.

И ежедневные труды мою решимость не нарушат,

Хочу облегчить гнет беды, надежду дать заблудшим душам.

Мне будут сестры помогать, Агнесс и Бьянка захотели

О милосердии узнать, проверить крепость чувств и веры.

Но я хочу достать сама приюту тысячу дукатов —

На дне я знаю острова из жемчугов, камней и злата,

Там затонувших кораблей чернеют мрачные остовы,

Сокровища седых морей я для людей достать готова.

Но я отца спросить должна, ведь это все его богатство…

Он знает, что любовь Творца подводное осветит царство,

Когда постичь сумеем мы людские горести и страсти,

Пределы света или тьмы, источник радости и счастья.

Он разрешит, поможет мне поднять их на поверхность моря.

Но сможем ли на корабле мы из лагуны выйти вскоре?

«Нам нужно тайну соблюсти и повода не дать для сплетен,

А в море завтра же идти мы можем, только стихнет ветер.

Я объявлю всем, что тебя на италийском побережье

Для краткой встречи ждет семья, и я уважу их надежду.

Ты возле Кьоджо будешь ждать, когда вернется «Бучинторо»,

Чтобы на борт тебя забрать, но сколько нужно время, скоро?»

– Не более трех полных дней, отец помог бы и быстрее,

Но я побыть с семьей моей хотя бы краткий срок хотела…

«Конечно, девочка моя, давно ты не бывала дома,

Условимся: через три дня у Кьоджо будет «Бучинторо»».

…Назавтра занялся рассвет, приветствуя кресты Сан-Марко,

С ним вместе Золотая барка спешит лучам светила вслед.

Вот позади Большой канал, а бирюзовая лагуна

Свои объятья распахнула искрящимся морским волнам;

За «Бучинторо» целый строй собрался каравелл и бригов,

Звенела высь от птичьих криков, и где-то рокотал прибой…

Дож обернулся и вздохнул, поняв, чего все ожидают,

К волнам и ярко-синей дали он руку с перстнем протянул:

«Пусть нынче обновит Господь завет старинный заключенный,

Пусть человеческая плоть в земле находит освященной

Себе награду и покой… пусть нас и всех, плывущих следом,

За этой баркой золотой минуют бури, смерть и беды;

О ты, Владыка вод морских, прими союза символ снова:

Наш перстень, как в веках седых. Пусть нерушимым будет слово!»

У борта завелась волна, бросая в «Бучинторо» пену

И подбираясь постепенно все выше, выше… Вот она

Над палубой уже взвилась, искристой пеленой окутав,

Омыла поднятую руку, чтоб в море вместе с перстнем пасть…

Со всех судов вокруг неслись восторг, приветствия и крики,

Их множил ветер многоликий и возносил на крыльях ввысь —

Вот скрылись в море корабли, на глади водного простора

Осталась только «Бучинторо», затихли паруса вдали.

А Мариэль смотрела вниз, туда, где в ярко-синих водах

Средь пестрых рыбок хороводов лучи к морскому дну неслись.

…Но вот и Кьоджо. На причал старик вдруг вышел величавый,

Высокий и сереброглавый, одетый княжески. Сверкал

На пальце перстень золотой, что дож с молитвой отдал морю,

Скрепив завет надежд и воли, союз с Владыкой вековой.

Дож на мгновенье онемел, его увидев на причале;

Опомнился, ступив на камни, он руку подал Мариэль —

Вскричав «Отец!», она легко руки протянутой коснулась,

Отцу навстречу улыбнулась, в объятья бросившись его.

И свой приветственный поклон в ответ отдал Владыка моря,

Дож на корабль поднялся вскоре, раздался колокола звон —

От Кьоджо к северу свернув, галера двинулась обратно,

В морских волнах сияя златом и к небу парус протянув…