Текст книги "Катька Мазила"

Катька решила сначала, что она все перепутала, и пресловутая Матильда совсем другая женщина. Но Никеша в разговоре вдруг назвал ее Матильдой, и бедной Катьке, совсем сбитой с толку только и осталось, что хлопать глазами.

– Такую кличку мне дал мой милый муж, – пояснила Аня, сжалившись над ней, – его любимая ария, которую он часто исполняет дома и в кругу друзей, это ария Роберта. Помните: «кто может сравниться с Матильдой моей?»

Ничего такого Катька не помнила, потому, что попросту не знала, ни в какую оперу она никогда не ходила. Но происхождение двух разных имен у одной женщины стало ей понятно.

– Вы долго еще здесь пробудете? – продолжила светский разговор Аня.

Катька перевела взгляд на Влада и покраснела. Она застеснялась, что даже не знает срока своего здесь пребывания, все решал Влад.

– Пару дней, – ответил тот кратко, продолжая деловой разговор с приятелем.

– Ох, уж эти мужчины! – комично завела глаза Аня, и они обе засмеялись.

Катя вдруг почувствовала себя легко с этой едва знакомой женщиной. Они обсудили погоду, пляж, меню ресторана, забавных старушек, сидящих неподалеку, все как одна в больших шляпах и с веерами.

– Вы работаете, или учитесь, Катя? – спросила вдруг новая знакомая.

Вопрос был весьма банален, поэтому Аня очень удивилась, когда Катя замялась. Та просто не знала, что говорить, не скажешь же, что ее работа быть содержанкой у Влада.

– Она художница, – подал голос Влад.

– Правда? – оживилась Аня, – а вы уже выставлялись?

Они поговорили о выставке, про которую Аня, как оказалось, ничего не слышала.

– Ах, как жаль! Я так люблю выставки.

Весь следующий день они почти не расставались, Влад даже отказался от обычной послеобеденной порции секса, чтобы совершить поездку в горы. Поездку предложил Никеша, обронив, что знает кабачок повыше, в горах, где не только подают замечательный шашлык и цыпленка табака, но и очень вкусное домашнее вино. Идею моментально подхватили, решено было ехать. Но больше всех горела энтузиазмом Катька, она горы никогда не видела, о чем и заявила с милой непосредственностью.

Ее свежесть и наивность, когда она давала себе волю, не опасаясь окрика или насмешливого взгляда, нравились Ане, видевшей далеко не первую подружку Влада, и находившей, что вот эта, совсем еще девочка, лучше и естественнее всех прежних его пассий.

Аня предупредила ее, что горы, куда они едут, это не совсем горы, лишь предгорья, пусть не ждет никаких величественных громад. Но то, что Катя увидела, привело ее сначала в бурный восторг, потом в тихое и задумчивое восхищение.

– Тебе не нравится? – удивился Влад, видя ее задумчивость, почти печаль.

– Здесь прекрасно, я хотела бы пожить тут месяц или два.

– Зачем? – развеселился он, – ты быстро бы тут соскучилась, посмотри какая глушь, и до моря далеко.

– Да, моря жаль, но здесь так живописно! Мне совсем не было бы скучно, я бы вот этот вид написала, и этот.

– Какие виды, что с тобой? Ты же портреты пишешь.

– Не только, – тихо проронила она, – не только портреты.

– Как тебе Аня? – спросил Влад ее ночью.

– После того, что говорил ее муж, я думала увидеть мегеру какую-нибудь, а она славная и добрая. Чем он не доволен?

– Ты про Никешу? – развеселился Влад, – собственно говоря, недоволен он собой, женился дурья башка, теперь расхлебывает. Говорил ему, не женись, чего тебе так просто не живется? Не послушал, куда там, любовь у него бессмертная была! А через год любовь выветрилась, одна тоска осталась.

– Да почему тоска?! – перебила его, не выдержав, Катька, – живет с хорошей женщиной, радоваться надо, а не тосковать!

Влад хмыкнул и скептически посмотрел на нее.

– У тебя, как и у всех баб, один брак на уме, как бы мужика побогаче и поуспешнее заарканить.

Катька хмуро посмотрела на него.

– Что плохого в браке?

– Да все! Туда не ходи, так не делай, с друзьями встречайся только в ее присутствии, и вечное: дай денег, дай денег! Только идиот может мириться с такой жизнью. Анька твоя распрекрасная мужу никуда ходить не дает, сама не ходит и ему не дает!

– Почему, она же нам про выставку рассказывала.

Влад только головой покрутил, услышав этот детский лепет.

– Его от всей этой интеллигентщины тошнит! Ему бы в баньку, или в кабак, да чтобы девочки веселые были, готовые радоваться жизни, а не ее смысл искать! Короче, завяз мужик в этом браке, как в болоте.

– Так развелся бы, – возразила Катька, понимая, что мораль в данном случае читать бесполезно.

Можно было бы, конечно, спросить, чего же этот Никеша не женился на такой веселой, пустоголовой девчонке, о которой тоскует? Зачем взял в жены умную, образованную женщину? Но спрашивать она не стала, предвидя, что услышит в ответ очередную глупость, выдаваемую за знание жизни.

– Не знаю, почему он не разводится, может, привык к Аньке своей, а может жалко ее. Он ведь только с виду такой ушлый, а сам кисель молочный!

В последний день Кате хотелось еще раз осмотреть все места, которые успели ей полюбиться. Нечего было и думать, что Влад согласится опять поехать в горы, он и так вчера вечером ворчал, что даже самые вкусные шашлыки не стоят такой потери времени. Замечание более чем странное, ведь он на отдыхе, на что другое нужно ему это время?

Побарахтаться в море ей удалось почти столько, сколько хотелось, но вот выбраться еще раз в город, побродить по некоторым его улицам Влад ей не дал, потащил в койку. Но перед самым отъездом Катя улизнула от своего строгого хозяина, словно собачонка, шмыгнувшая в подворотню. Влад послал ее вниз, ему вдруг захотелось пива, не пил его никогда, а тут ему понадобилось срочно, просто не мог дальше жить без глотка хорошего пива. Пока она скользила взглядом по многочисленным пивным бутылкам, отыскивая нужную марку, ее окликнула Аня.

– Ой, как хорошо, что я тебя встретила, я думала, вы уже уехали, у тебя есть несколько минут? Пойдем, поболтаем в баре за чашечкой кофе?

Катя заколебалась, соблазн был велик, но кроме грозящего ей гнева Влада, останавливало еще то, что у нее, кроме как на пиво, не было ни копейки денег, Влад ей никогда не выдавал на карманные расходы, полагая, что так он ее лучше проконтролирует.

– Пойдем, ну что ты? Я приглашаю, значит, я и плачу, – мигом догадалась о ее проблемах Аня.

Кофе оказался превосходным, она в баре, хоть он и гостиничный, была в первый раз, как-то не получалось у них с Владом заглянуть сюда.

– Знаешь, я тобой восхищаюсь! – выпалила вдруг Аня, заставив ее вытаращить в изумлении глаза.

– Я ведь немного знаю характер Владислава. Чтобы с ним жить, надо быть рабой бессловесной, без единой мысли в голове, а ты ведь как-то с ним уживаешься, вот я и удивляюсь.

Катя вздохнула.

– Да нет тут ничего удивительного, и уж тем более достойного восхищения. Мне негде жить, я детдомовская. Сначала жила в общежитии и работала на стройке, существовать, конечно, можно было, многие так живут, и ничего, а я не смогла. При такой жизни не может быть и речи ни о каком творчестве. В общем, я дошла до ручки, даже утопиться подумывала, тут и подвернулся Влад. Характер у него не из легких, но он дал мне возможность работать, устроил выставку, обещал еще одну. Видишь, не все так просто.

Аня задумчиво помешивала уже остывший кофе.

– Я замужем, но мое положение не намного отличается от твоего, я должна играть по правилам мужа. До замужества я работала редактором в одном крупном издательстве, мне очень нравилась моя работа, и я долго не могла успокоиться, когда муж потребовал уволиться оттуда. Ему кажется, что посещения магазинов, парикмахерских и болтовни с приятельницами вполне достаточно. Если бы не мой Аленький Цветочек, то я, может быть, ушла бы от него.

– Кто, кто? – переспросила удивленная Катя.

– Моя маленькая дочка, ей три года, зовут Аленка, а я зову Аленьким Цветочком. Отца она просто обожает, разве могу я лишить ее такой любви?

– Надо же! А мне Влад не сказал, что у вас есть ребенок.

– Так он и не знает, наверное, – хладнокровно ответила Аня. – Дома он у нас никогда не был, мы видимся только в общественных местах, куда я ребенка, естественно не беру. Разговор на эту тему тоже никогда не заходил, потому, что тема эта ему глубоко не интересна.

Катя вспомнила, с каким апломбом Влад говорил об этой супружеской паре, в полной уверенности, что все о них знает и понимает, и насмешливо покачала головой, но не Влад ее сейчас интересовал.

– Ань, скажи, а такие семейные отношения они что, вообще у всех? Никто не живет нормально?

– Да почти и нет. В большинстве семей, по моему наблюдению, один из супругов давит на другого. Нормальные семьи, это где люди уважают друг друга, ценят чувства и желания другого, но это такая редкость, я тебе честно скажу. Что, навела я на тебя уныние?

– И о чем же вы сплетничали? – ехидно спросил ее Влад, когда она наконец вернулась к нему с бутылкой пива.

– Аня рассказывала мне о своей дочке Аленке, она зовет ее Аленьким Цветочком.

– Когда же она успела родить ребенка? До брака с Никешой что ли?

– Да почему до брака?! – все-таки не выдержала и вспылила Катька, его самоуверенный тон всезнайки вывел ее из себя.

– Да потому, что не может быть у Никеши детей! Он сам мне говорил как-то, что не выносит малышню.

– Выносит, не выносит, но дочь его, ей всего три года.

Влад только воздел руки в знак того, что отказывается понимать приятеля, который говорит одно, а делает другое. Катька же не находила особых противоречий в поведении Никеши, мало ли чего не ляпнешь, особенно, когда кому-то поддакиваешь, это еще не норма поведения, а всего лишь ни к чему не обязывающий треп.

Осень наступила как-то незаметно и быстро, кажется, еще вчера смеялось лето, а сегодня падает желтая листва с раскидистых деревьев на бульваре, то и дело принимается накрапывать дождь. Мамаш с колясками мало. В коляски Катя старалась никогда не заглядывать, чтобы лишний раз не надрывать себе сердце, при том образе жизни, который она ведет, ни о каких детях мечтать даже не приходится.

Нервничая, она ходит по одному из центральных бульваров, ждет Влада, тот ведет переговоры о выставке, а вот ее туда не пригласили.

– Нечего тебе там делать, – сказал ей Влад, – подожди меня на улице.

Почти два часа ей пришлось ждать, да на это наплевать, лишь бы на выставку согласие получил!

Он получил это согласие, о чем и сообщил ей довольно хмуро.

– Что-то все-таки не так?

Он недовольно покосился на нее.

– Во всяком случае, не у тебя. А мои проблемы тебя не касаются!

Главное в том, что выставка будет через две с половиной недели, она успеет устранить мелкие недоделки, у двух картин еще рамы не готовы. Галерея другая, Влад сразу сказал, что более престижная, ее посещают сливки общества, поэтому так непросто было договориться.

За день до выставки Влад как с цепи сорвался, ударил ее по щеке. И ведь ни за что, просто она ему возразила. Что-то у него там не ладилось с его бизнесом, вот он и вымещал злость на ней. Она, было, подумала, что на выставку он с ней не пойдет, даже заикаться не стала. Одной идти страшновато, но ничего, надо привыкать, она же не маленькая девочка, к тому же Аня обещала непременно быть.

Аня пришла к самому открытию, а Влад опоздал, встреча у него важная была, никак не мог ее отменить, а может, и не хотел. Но зато после встречи он пришел довольный и веселый, словно в лотерею выиграл. Катя же к этому моменту была очень удручена. Народу пришло много, какие-то знатоки были, и она своими ушами слышала, как ругали одну из ее картин. Высокая, модно одетая девица с большими часами на запястье, в которых сверкали камушки, говорила другой девице маленькой и круглой:

– Ты только посмотри, какая беспомощная мазня! Специально все так не выявлено, нечетко, чтобы не видно было огрехов. Да я за час такую картинку наваляю!

Девица говорила громко, безапелляционно, все вокруг слышали, и никто ей не возразил. Катька вся сжалась, словно это были не слова, а плеть, больно стегнувшая ее.

Аня принялась утешать, но Катя ее не слушала, хотя еще час назад так дорожила ее мнением.

– Послушай, Катя, я с самого начала собиралась купить эту картину, потому, что она мне понравилась.

– Это ничего не значит, не утешай меня, – отмахнулась та, – ты ко мне просто хорошо относишься.

– Конечно, я хорошо к тебе отношусь, но я же не дурочка, чтобы покупать всякую ерунду на деньги, с трудом выпрошенные у мужа. – Тут Аня покраснела, ей было непросто в этом признаться.

– Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, не будучи даже знакомым, – прервал вдруг их мужчина лет сорока пяти, невысокий, с седыми висками и живыми карими глазами.

– Разрешите представиться: Нетт Александр Михайлович, скромный ценитель живописи. А вы ведь Екатерина Мазина? Очень польщен знакомством с вами, мне настолько импонирует ваша манера, что я собираюсь купить все ваши вещи, надеюсь, вы не возражаете?

– Все?! – поразилась Катя, не зная, верить ли ей этому незнакомцу.

Он улыбнулся, отчего морщинки возникли у рта и на лбу, четко обозначив его возраст, но его это не портило.

– Как все? – вдруг словно проснулась Аня, – одну покупаю я и никак не могу ее уступить.

– Какую именно?

– «Горы». У меня с этой картиной связаны хорошие воспоминания, мы с Катей там вместе были.

– Вы имеете в виду ту, где ослик?

– Нет, без ослика. Ту, где большое дерево.

– Хорошо, а я уж было испугался, что за ослика придется соперничать с такой очаровательной женщиной. Но раз вы мне его уступаете, я согласен уступить вам дерево. Но пойдемте, поскорее оформим наши покупки. Я слышал, что кое-кто еще подумывает купить вещи Мазиной.

Они отправились оформлять право собственности, а Катя осталась ошеломленная. Слишком быстро все произошло: хула и похвала. В этот момент ее и нашел Влад.

– Ну, как твои картины? Не очень тебя ругают за них? – игриво спросил он ее.

– Их уже купили, – глухо ответила ему Катька, сама боясь поверить в свою удачу.

– Не может быть! – непритворно поразился Влад, – так быстро!

И он оглядел ее с ревнивым чувством собственности, как человек внезапно обнаруживший, что владеет очень и очень ценной вещью. Слово «вещь» Катька буквально прочитала в его мозгу.

Говорят, что один раз у каждого может получиться, но если получился и второй, то это уже серьезно. У нее получилось, она художник! Вечером Влад затеял банкет в ресторане, чтобы должным образом отметить Катькину победу. Сама она, если бы он только удосужился ее спросить, предпочла бы побыть дома в покое и тишине. Одно утешало, Аня тоже была приглашена, разумеется, с мужем.

Она пришла в таком костюме, что у бедной Катьки даже дух захватило, настолько преобразила подругу эта одежда. Аня казалась уже не прежней милой и доброй молодой женщиной, а какой-то загадочной незнакомкой, притягательной и чертовски сексуальной. Никеша тоже был не таким, каким его раньше видела Катя.

Место оказалось хорошим, уютный зал, удобные столы, покрытые бледно-золотистыми, хрусткими скатертями, никаких бордовых и зеленых скатертей наискось, которые так навязчиво бросались в глаза в других местах. Лампы на столах, бра по стенам, давали достаточно света, но не ослепляли, в общем, все здесь Кате нравилось. Они расположились за столиком, пока мужчины сосредоточенно изучали винную карту, женщины шептались и хихикали.

– Добрый вечер, – услышала Катя над собой приятный, негромкий голос, – не знал, что вы посещаете этот ресторан, это мое любимое место.

И Александр Михайлович Нетт склонился, целуя ей руку. От неловкости Катя даже не покраснела, а побагровела, ибо руки ей целовали, прямо скажем, не часто.

– В чем дело?! – мгновенно ощетинился Влад, – почему вы пристаете к моей женщине?

Он намеренно выделил голосом слово «моей», словно клеймо на ней поставил. Катя покраснела бы еще больше, но больше было просто некуда. Нетт в ответ только поднял комически брови.

– Сашка, дружище! Сто лет тебя не видел, где ты бродишь? – поднялся из-за стола Никеша, принимаясь трясти руку подошедшего, он явно его хорошо знал.

Все быстро перезнакомились, впрочем, незнакомы были только Влад Красовский с Неттом, но Влад и не горел желанием знакомиться, он вяло пожал протянутую руку и процедил сквозь зубы свое имя. Было видно, что он специально показывает свою неприязнь, но Катя волноваться не стала.

Не нравится ему новый знакомый, ну и на здоровье, а ей вот нравится, он оценил по достоинству ее живопись. А когда Александр Михайлович пригласил ее танцевать, то уже она его смогла оценить, его плавную, уверенную манеру, крепкую поддержку руки.

И еще ей понравилось, что он чисто формально спросил позволения у Влада, когда приглашал, и, не дожидаясь согласия, с которым тот медлил, повел ее танцевать. Когда они вернулись за стол, то Катя с испугом спросила мысленно себя, не слишком ли стал нравиться ей этот человек? Ведь ни к чему хорошему такая симпатия не приведет, и незачем давать ей волю. Но, допросив себя с пристрастием, она пришла к выводу, что ничего опасного нет, простая признательность за хорошее к ней отношение. Влад смотрел на нее волком, да только она ведь не овца, и пугаться его взглядов не стала.

– Что с тобой, Влад, ты с ума сошел? – стерев с лица кровь, как можно спокойнее спросила Катька, глядя в лицо своему мучителю. Тот криво улыбнулся, нанес ей еще один удар, пришедшийся в скулу, и настолько сильный, что свалил ее с ног, видимо он специально так постарался, чтобы она валялась, барахтаясь у его ног. Она барахтаться не стала, повернулась на бок и сказала, превозмогая боль:

– Я всего лишь протанцевала один танец с человеком, купившим мои картины. За это нельзя сердиться.

– Ты запомни, что я всегда бью за дело, видел я, как ты на него смотрела.

Когда мучитель ушел, она сразу полезла проверять выписанные ей за картины чеки, ужасно боялась, что Влад сообразил эти чеки у нее изъять. Драгоценные чеки были на месте.

Две недели назад, до этой безобразной сцены, и даже еще до выставки, в предвидении возможных гонораров, она в отсутствии Влада, побегала по городу и кое-что узнала. Это знание наполнило ее ликованием, если она сумеет продать картины, то сумеет получить независимость, появится возможность купить комнатку. Она ничего не сказала Владу не из осторожности, в тот момент ей казалось, что он будет рад избавиться от обузы в ее лице, и будет рад, что она встает на свои ноги.

Не сказала из чувства вины и благодарности, он столько сделал для нее, и у нее язык не поворачивался сказать, что она мечтает о том часе и о той минуте, когда сможет покинуть его, зажить самостоятельной жизнью. Чувство благодарности осталось в прошлом, размазанное вместе с кровью по лицу.

Он пробил для нее выставки. Но он и пользовался ею в полное удовольствие, пользовался, как рабыней, как вещью. Она не держит на него зла, он такой, какой он есть, но и бить себя больше не позволит. Она решительно повязалась платком, натянула куртку, прихватила драгоценные свои чеки и отправилась добывать себе независимость.

Независимость выглядела весьма неприглядно: обои выцвели, потолок в потеках, пол выщерблен и покороблен, умывальник в ванной в трещинах, небось, подтекает. Она задумалась, что за жилец здесь живет, отчего это кухня в такой грязи и запустении, а в туалет и ванную даже заглянуть страшно. Ее заверили, что сосед не буйный, не шумит и компаний не водит. Только всем этим заверениям грош цена.

Комната эта естественно была не первой, которую она смотрела, в другом месте было гораздо чище, но и денег за эту чистоту просили вдвое больше, практически все деньги, какие у нее были на счету, надо было отдать, а жить тогда на что? Конечно, бездельничать она не будет, куда, никуда устроится, но это когда еще будет, а есть надо каждый день, к сожалению. Поколебавшись еще немного, она решилась, черт с ними, с полом и обоями, проживет пока как-нибудь, а там видно будет.

– Беру, – сказала она решительно и твердо, – только оформлять будем прямо сейчас!

Катька злилась и чертыхалась, и было от чего, деньги таяли, как мороженое в жаркую погоду. Хорошо еще, что развалюха стол на кухне вместе с подвесной полкой остались от старых хозяев, она и не подумала их менять, не барыня, такими обойдется. И без того диван, небольшой шкаф и рабочий столик с одним, единственным стулом, обошлись ей в кругленькую сумму. На такие, казалось бы, нужные вещи, как телевизор и холодильник она решила вообще наплевать.

Скоро зима, уже сейчас холодно, продукты и между рамами полежат, не растают, а телевизор ей будет все равно некогда смотреть, она собиралась усиленно работать, тут не до развлечений. Еще ведь надо кое-какую посуду купить и белье постельное, того и другого в обрез, необходимый минимум. Да, и таз еще, в котором это белье она будет стирать, вот, черт возьми, сколько всего набирается!

От Влада она принесла до смешного мало вещей, только то взяла, без чего уж совсем нельзя обойтись, кружевное белье, купленное им для нее, она без всякого сожаления оставила, и платья, в которых по ресторанам щеголяла, тоже не взяла.

Зато взяла все, чтобы можно было сразу начать работать: весь запас красок, холсты, этюдник, подрамники и оба мольберта, ему это все ни к чему, а ей очень даже нужно. В последний момент не удержалась, взяла маленькую баночку черной икры из холодильника, там еще есть, а она немножко попразднует свой переезд, может быть, больше и не доведется никогда поесть этого, так полюбившегося ей деликатеса.

Смешно, почти неделю она живет в этой квартире, а соседа своего никак не может увидеть. То его дома нет, то она слышит, как он проходит по коридору, топчется в кухне, а она как назло занята, работает, не может отвлечься даже для того, чтобы выглянуть. Но некоторые соседовы странности она уже приметила. Ходит он как-то странно, словно бы стучит чем-то, может с палкой ходит, инвалид? Не с тросточкой же он прогуливается по коридору, в самом деле! И еще стружки.

Два раза он выметал из-за своей двери кучу стружек, один раз сам убрал, а второй раз пришлось убирать ей. Его не было, наверное, куча все лежала и лежала, а потом она пошла в туалет и налетела нечаянно на нее, пришлось подметать. Она не часто выходит из комнаты, когда работа у нее, как сейчас в самом разгаре, то она и есть и пить забывает.

Тем более, что разорилась она таки на электрический чайник. Очень удобно, одна минута и он вскипел, и на кухню выходить не надо. Стоило подумать про кухню, как там что-то загремело, посыпалось. Никак сосед дома, а она его опять числила в нетях, надо пойти посмотреть, что там такое приключилось с ним. Или не ходить? Небось, пьян в дымину.

Странная картина представилась ей. На полу кухни неловко лежал навзничь молодой мужик в камуфляжке с подколотой одной брючиной до колена, по сторонам лежали костыли. Рядом с ним валялся жестяной чайник с откинутой крышкой, вода из него лилась неширокой струйкой, грозя намочить лежащего.

Увидев Катьку, мужик рявкнул:

– Пошла прочь, зараза!

Катька и не подумала оскорбиться, не то, чтобы ей нравилась грубость, но вот такую, от бессилия, от беспросветной подлой жизни, хорошо понимала и не обижалась. Она подняла сначала чайник, потом подала мужику костыли и сразу же ушла к себе. Как-то было понятно, что больше никакой помощи он не примет. Теперь, по крайней мере, ей стал ясен странный быт соседа, при таком увечье не больно-то сможешь убраться, поэтому повсюду грязь и пятна.

– Слушай, а что ты делаешь? Почему у тебя все время стружки, и странные какие-то, как будто ты дерево не строгаешь, а грызешь?

– Вот любопытная! Везде уже нос сунула! Ну, какое тебе дело, откуда у меня стружки? Я питаюсь ими, на обед полполена, и на ужин четверть, а что остается, выметаю, ясно тебе?

Катька старательно взбалтывала в чашке яйцо, собираясь сделать себе омлет.

– Не злись, я просто подумала, а не вырезаешь ли ты из дерева фигурки?

– А если и так, то что?

– Ничего, конечно, но интересно же! Может, покажешь? Я бы с удовольствием посмотрела.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Будешь любопытничать, и тебе оторвут.

Он повернулся уходить, зацепился костылем за табурет и чуть не упал, вполголоса грязно выругался.

– Эй, слышь, как тебя там? Покажи, а? Я не простая любопытная, я художница.

– Правда, что ль?

Она так энергично кивнула, что чуть не выронила из рук чашку.

– Иди, смотри, только руками, чур, не трогать.

– Ах! – только и смогла сказать Катька, увидев, пять небольших деревянных скульптур.

То, что это были именно скульптуры, а не какие-нибудь ремесленные поделки от нечего делать, или пропитания ради, она поняла сразу. Захотелось взять их в руки, рассмотреть поподробнее, но она помнила запрет строгого мастера, который к тому же сопел за ее спиной, и она только склонилась к ним.

– Вот эта у тебя весна? – спросила она, указывая пальцем на девичью фигурку. Хмурый сосед внезапно заулыбался.

– Ну да, как ты догадалась?

– Я же сказала тебе, что я художница, или ты не поверил?

Он пожал плечами, нашарил стул и сел, отставив костыли.

– Как тебя зовут-то хоть, соседка?

Свет из давно немытого окна падал на его лицо, и было видно насколько измучен этот еще молодой мужчина. Катьку охватила жалость, поэтому она ответила не сразу, с запинкой.

– Катей меня зовут, а тебя?

– Меня Федором. А ты чего одна живешь? Или от мужа сбежала? – последний вопрос ей не понравился, она слегка посуровела, ведь тот факт, что он ее сосед-инвалид, еще не дает ему права задавать ей такие бесцеремонные вопросы.

– Я сирота, – скупо уронила она.

Он неизвестно чему обрадовался.

– Я тоже. Мои спились, а твои? – разговор ей все меньше нравился, но она не уходила, терпеливо отвечая на вопросы.

– Про отца ничего не знаю, мать машиной задавило, когда мне было десять лет, я в детдоме росла.

– В детдоме, конечно, не сладко, – задумчиво протянул Федор, внимательно рассматривая ее, – только когда родители про тебя не помнят, жрать не дают, а сами или дерутся и вопят как ненормальные, или валяются на полу как колоды, еще хуже.

Завершив сравнением их детских судеб разговор, сосед окончательно впал в задумчивость и замолчал. Катя пошла из комнаты, бросив сожалеющий взгляд на скульптуры, ей еще хотелось взять их в руки, и неожиданно для себя предложила:

– Хочешь, я тебе окна вымою? —

– Мой, только ни на что не рассчитывай.

– Ты про что это? – не поняла Катя.

– Если тебя бабья жалость разбирает, то разок разрешаю услужить, но не думай, что меня этим завоевать можно.

– Чего вдруг я буду тебя завоевывать, что ты вражеская крепость что ли? – все еще не въезжала она.

Он угрюмо и недоверчиво зыркнул, – а то я баб не знаю!

Ее, наконец, осенило.

– Зря кровь себе не полируй, даже если сам позовешь, не полезу, понял?

– Чего так? Рожей не вышел? Или боишься, что с одной ногой я тебя плохо обслужу? Пока еще ни одна не жаловалась.

– Забудь, не буду я тебе ничего мыть, у меня своих хлопот хватает.

Она стояла у открытой витрины, придирчиво изучая коробки с пиццей, по ее понятиям, цены кусались, почти сто рублей, а что там есть-то? С глубоким вздохом, очень уж хотелось именно пиццы, она отложила яркие коробки, этак ей никаких денег не хватит! Пельмени ей надоели до смерти, котлеты тоже, тем более, что вкус у них, мягко говоря, не очень, ну и ладно, ну и не нужно ничего, сварит картошки да купит соленых огурцов, чем не обед?

Катька была раздражена вовсе не из-за магазинных цен, и без того понятно, что цены эти безобразие и сплошное надувательство, просто ничего не сладилось с очередной работой. Зарплату ей предложили неплохую, почти десять тысяч, ей бы хватило на жизнь, может быть, даже на краски осталось бы, да вот беда, времени, чтобы употребить эти краски совсем бы не было. Она-то думала, что работать уборщицей, это значит, убралась и ушла, а офисное начальство строгим тоном предложило ей сидеть весь рабочий день, вдруг да понадобится. Свободными от уборки, еды и сна у нее была бы только пара часов, и то вечером, а какое освещение вечером?

– Катюша ты?!

Голос, окликавший ее, был женским, но все равно она вся сжалась в комочек. Подспудная, глубоко захороненная тревога всегда плескалась где-то на донышке ее души с тех пор, как она ушла от Влада, каждый миг она словно ожидала грозного окрика, а то и удара.

Катя медленно повернулась, и облегченно вздохнула.

– Аня!

– Кать, куда ты пропала? Я звоню, звоню тебе, а ты не подходишь к телефону! Нарвалась как-то на Влада, так он меня так отбрил, что я долго опомниться не могла. Как дела твои? Выглядишь как-то не очень, и похудела, или ты специально голодаешь?

Катя улыбалась под градом сыпавшихся на нее вопросов, и не знала, на какой первый отвечать. Аня поняла ее молчание по-своему.

– Тут за углом кафешка есть, пойдем, посидим, поболтаем, как у тебя со временем, ты не торопишься?

Катька в ответ расхохоталась.

– Вот чего-чего, а времени у меня навалом! Конечно, пойдем, я вот только за хлеб и молоко должна заплатить.

– Нет, правда, Кать, ты похудела. И что это за брюки на тебе? Надо Владу уши оборвать за такие брюки, в них же холодно! Неужели он тебе не может купить приличную одежду?

Катька вздохнула, ну никак не избежать объяснений.

– Я ушла от Влада, Ань. Скоро месяц уже будет, как ушла. Он меня избил, а я не люблю, когда меня бьют! – невольно повысила голос Катька.

– Шутишь что ли?! – подняла на нее в ужасе Анюта глаза, – ты не любишь, а кто же такое любит? Но я даже подумать не могла, что Влад способен поднять руку на женщину, мне он казался почти приличным.

– Вот именно, что почти, – сумрачно подтвердила Катька, – он на многое способен, ты на его внешность не гляди. Я давно уйти хотела, только некуда было, а тут мои картины купили, я стала уже тверже подумывать об этом, ну а он меня, так сказать, поторопил. Значит, он тебе не сказал, что я ушла? Я боюсь, что он меня ищет, и что сделает со мной, если найдет, даже представить страшно.

– Почему ты думаешь, что ищет? Извини, но у него женщин вечно как грязи, он о тебе, наверно, и думать забыл.

– Хорошо бы если так. Меня этот страх добивает, противно дрожать и прятаться, тем более, что я ни в чем перед ним не виновата. Ладно, живы будем, не помрем! Как твои дела?

– Да какие у меня могут быть дела, Катюш? Я ведь курица-наседка, сижу дома, воспитываю ребенка, присматриваю за домработницей, вот и все мои дела и свершения. Пустое место, одним словом.

Неподдельная горечь чувствовалась в ее словах.

– Напрасно ты считаешь себя пустым местом, воспитывать ребенка, это самое важное, самое лучшее дело, какое только может быть.

– Даже лучше и важнее искусства? – лукаво осведомилась Аня.

– Не знаю, наверно лучше. Мне, например, об этом и мечтать не приходится. – Такое признание Аню немало удивило.