Текст книги "Катька Мазила"

Даже страшно становилось при мысли, как такое существо, сотканное не иначе, как из лепестков роз и лунного света может жить на грешной, жестокой земле. Все это быстро пронеслось в голове у Катьки, она взяла себя в руки и ответила отказом на неожиданное предложение.

– Ну, почему же? – настаивала та, – деньги у меня есть, мне было бы приятно, потратить на тебя хоть малую их часть. Доставь мне такое удовольствие!

– Нет, не надо, – выдавила из себя Катька, – мне эта кофточка вовсе и не нравится, так просто смотрела.

Помимо странного предложения, ее смущало, что незнакомая девица, хоть и говорит вежливо, даже изысканно, тем не менее, стала сразу тыкать ей, словно они давно знакомы, что-то пренебрежительное почудилось ей в таком непринужденном общении.

– Тогда найдем другую кофточку, разреши я сама тебе выберу, у меня хороший вкус, обычно все хвалят, – продолжила девица, сверля ее пристальным взглядом, противоречащим смыслу произносимых слов.

– Лелька, ты чего застряла тут? – обратился к девице, незаметно подошедший молодой человек.

Он был ей под пару, не менее красивый, молодой, хорошо и модно одетый, самоуверенный.

– Да вот, хочу девушке кофточку подарить, а она отказывается, – ответила Лелька, не отводя от Катьки взгляда, и было что-то такое неназванное, подспудное в ее словах, что мороз пробежал по коже у Катьки, и оборвалось что-то в душе.

Парень уставился на Катьку так, словно собирался просветить ее своим взглядом как рентгеном насквозь.

– Да-а, – проговорил он медленно и тихо, – кофточку подарить ей надо, очень было бы неплохо.

– Может быть, они оба сумасшедшие? – мелькнула спасительная мысль.

Потом Катька и сама не могла себе объяснить, как она поддалась на уговоры этой сладкой парочки, пошла к ним в гости, а потом задержалась в их доме, словно бездомная кошка, которую подобрали, вот она и живет, пока не выгнали.

«Птенчики» были детьми богатых родителей, два года, как женаты, и за этот недолгий срок обычный супружеский секс успел им наскучить, казался серым и неинтересным. Для того чтобы вновь сделать свои ощущения острыми и волнующими им требовался кто-то третий. Поисками этого третьего они и были заняты все свободное время, которого у них было больше, чем нужно.

Лелька не работала и не училась, называла себя замужней дамой и домохозяйкой, невзирая на то, что до этого самого домашнего хозяйства и пальцем не касалась. Левчик числился где-то студентом, наверно, на платном отделении, потому как занятиями себя не затруднял.

Когда Катька впервые попала в дом к «птенчикам», то озиралась кругом с большим любопытством, неприкрытая роскошь впечатлила ее юную, непривычную ни к чему подобному душу.

– А зачем вам второй туалет? Неужели краны и вправду золотые?

То и дело задавала она им наивные, и оттого смешные вопросы. Пока она слонялась по четырехкомнатной квартире, раскрывая в удивлении рот, Левчик сумел накрыть маленький столик на колесиках. Лелька валялась на диване, задрав ноги, для оттока крови от них, как она туманно поясняла, ничего не делала, только ныла и грызла ногти, была у нее такая странная привычка.

– Прекрати! – шлепнул ее по рукам молодой и заботливый муж, – сядь, поешь, а не то выпорю, как в прошлый раз. – И он помахал зажатой в руке маленькой, но явно сноровистой плеткой, к большому ужасу Катьки.

То, с каким удивлением и страхом взирала она на это орудие домашней тирании, очень развеселило «птенчиков». Лелька пришла в полный восторг и даже соизволила поесть. Катька от угощения отказываться и не думала, когда еще доведется попробовать икры, а тут и красная и черная, да еще рыба всякая и мясо тонюсенькими ломтиками, ешь, не хочу! Пока она насыщалась, стараясь не набрасываться на деликатесы, чинно сидя на краешке дивана, Лелька времени даром не теряла. Ела она мало, «я клюю, как птичка», призналась она, притворно смущаясь, но другой, совсем необычный голод был у нее неутолим. Левчик просто обожал ее за то, что она была ненасытна и неутомима в поисках разнообразных наслаждений.

Никогда еще Кате Мазиной не приходилось попадать в такую ситуацию, ни о чем подобном она даже не слышала. Поэтому все первое свое посвящение в сексуальные «изыски» она провела почти в ступоре, пока парочка от души забавлялась ею.

Немного пришла она в себя, когда они занялись, наконец, друг другом, рыча, воя, кусаясь и катаясь по полу, сминая и пачкая длинный ворс ковра. Как-то все сразу встало на свои привычные места в голове у неискушенной Катьки. Глядя на забавляющуюся парочку, она поняла раз и навсегда, что не какие-то возвышенные желания владеют ими, а обыкновенная похоть, умноженная бездельем, пресыщенностью и пустотой мозгов.

– Тоже мне, птенчики!

Процедила она презрительно, с тех пор только так и звала их в глаза и за глаза. Тем не менее, она не сбежала от них в первый же вечер с криками отвращения и ужаса, потому, что ей удалось договориться с ними. Она им понравилась, поэтому они в два голоса просили остаться, пожить у них. Катька согласилась, поставив несколько условий.

Если им нравится хлестаться плетью, сказала она им, пусть хлещутся на здоровье, ее они трогать не будут, это было первое условие. Вторым условием было то, что она не заменит им домашнюю работницу и никакой работы по дому делать не собирается. Третьим условием было требование иметь свободных два-три часа в день, для собственных занятий. Условия были приняты.

Работу Катьке пришлось бросить, потому что новые «занятия» проходили большей частью именно в дневное, рабочее время, ночью «птенчики» либо спали, либо обходились без ее участия. О работе она не очень жалела, а вот о полном отсутствии денег даже очень.

Да, у нее была более чем приличная крыша над головой, она ела что хотела, и сколько хотела, она меньше уставала физически, имела больше сил для творчества, даже комната у нее была своя, отдельная, от чего она была первое время в большом восхищении, подобную роскошь ей и представить раньше было трудно.

Свободными у нее были самые лучшие для живописи утренние часы, ребята раньше двенадцати, а то и часу дня не вставали. Последние, бывшие у нее деньги, она истратила на холст и краски. Денег у своих молодых хозяев, чьей сексуальной рабыней она, по сути, являлась, Катька просить не решалась, а сами они были слишком эгоистичны, чтобы думать о ком-либо, кроме себя, драгоценных.

Первые два месяца жизни у них, она была настолько счастлива, что может заниматься любимым делом, что мало обращала внимание на то, чем приходилось ей платить за это счастье. А платить приходилось.

«Птенцы» были ненасытны, частенько покрикивали на нее. Лелька, скорая на злость и расправу, пару раз даже закатила ей увесистую затрещину. Протест против затрещин Катька выразила только словесно, тем самым почти согласившись с ними. Но когда Левчик, войдя в раж, огрел ее очень больно плеткой, она пришла в такое неистовство, что легко выдрала ее у него из руки и прилично отходила обоих.

Она-то думала, что после такого поступка, ее если и не выгонят с большим скандалом из дома, то поостерегутся применять злополучное орудие к ней. Реакция хозяев была весьма оригинальная, вскрикнув в первый момент от возмущения, Левчик, а за ним и полоумная Лелька пришли в полный восторг, кинулись друг на дружку, возбудившись поркой настолько, что целый час не размыкали неистовых объятий.

Чокнутые, больше ничего не скажешь! После этого происшествия, ребята стали просить ее о повторе, но она не соглашалась, ей было противно. Одно дело хлестать направо и налево в большом гневе, и совсем другое делать это осознанно, с целью причинить боль, пусть даже им это нравится.

Со временем и кое-какую работу по дому ей все же пришлось делать. В основном ее заботы касались готовки завтрака и хождения по магазинам, причем последнее занятие давало ей пусть маленькие, но деньги. Они не были щедры, эти ее заносчивые, до мозга костей испорченные хозяева, но хорошо есть хотели, поэтому посылали в магазин ее, домработница не всегда находилась под рукой.

Сначала она честно выкладывала всю сдачу на кухонный стол, но хозяевам все как-то недосуг было убрать мелочь в кошелек, она валялась на столе, падала на пол. Она перестала ее отдавать, никто этого так и не заметил. Иногда оставалось всего несколько рублей монетками, но время от времени и бумажки оставались, это радовало Катьку, переставшую стесняться, денег за ее труды и заботы по-прежнему никто не думал ей предлагать. Так и проходила ее жизнь: светлая, радостная в творчестве, и отвратительная во всем остальном.

День этот начался хорошо, Катька встала рано, работа пошла, и она успела закончить третью картину. Картины были небольшими, но она никогда не тяготела к монументальности, ухитряясь выразить на небольшом кусочке холста все, что она хотела. Уже два дня охламоны ее не трогали, заняты были сами собой.

Краем уха она слышала, что они раздобыли какое-то новое зелье, и теперь с энтузиазмом экспериментировали над собой. Они, должно быть, просто не знали, чем им заняться от безделья. Встали они уже после часа, зевая, потянулись в душ и на кухню. Еще часа два в доме было тихо, но как только домработница закончила уборку и покинула квартиру, они разорались там у себя. Катька прислушалась, вроде бы ее зовут, надо идти. Вздохнув, она поплелась к ним.

Так и есть, оба голышом валяются на громадной кровати, вот только глаза у них ей не понравились, какие-то совсем мутные, бессмысленные. Лелька, завидев ее, шумно задышала, обняла, стала срывать халат. Началась обычная процедура, надоевшая до оскомины в зубах: поцелуи, лизанье, на этот раз довольно быстро перешедшие в щипки. После одного из щипков, довольно болезненного, Катька отвела Лелькины руки от себя и попыталась встать, но та вдруг завизжала так, словно ее режут на кусочки, яростно набросилась на нее и стала царапаться и кусаться, словно взбесившаяся болонка. Левчик захихикал и присоединился к жене, вдвоем они быстро одолели ее сопротивление, и начали бить и мучить так, как будто задались целью непременно убить ее сегодня.

Сколько продолжалось это избиение, Катька не знает, она потеряла сознание после удара головой о стену. Очнулась на полу, вся избитая и истерзанная, в крови, парочка садистов валялась неподалеку, сладко посапывая во сне, видно большое удовольствие получили! Преодолевая тошноту, она кое-как встала, с большим трудом смыла в ванной с себя кровь, и уже опять теряя сознание, едва доплелась до кровати. Провалялась она в ней три дня безвылазно.

Врача к ней, естественно не позвали, наоборот, заперли в комнате, поставив, как заключенной ведро, чтобы могла справить нужду, кувшин с водой, пакет молока и полбатона хлеба, чтобы с голоду не подохла. Через три дня ее открыли, мило справились о здоровье, и даже не стали заставлять что-либо делать, само милосердие, а не «птенчики». Еще несколько дней она залечивала свои раны, ждала, пока синяки и кровоподтеки сойдут, даже в магазин не выходила, писала свою четвертую вещь.

Работала яростно, быстро. Стало отчетливо ясно, что милые бездельники, приютившие ее, добродушные шалопаи и прожигатели жизни, по настоящему опасны. Они не убили ее на этот раз не потому, что пожалели, просто не сумели, псих, налетевший на них, быстро слетел, но нет никакой гарантии, что не убьют в следующий раз.

Нужны были деньги, чтобы уйти от них, сами они ей денег не дадут, она уже прозондировала этот вопрос, смутно надеясь, что после жуткой сцены они просто обязаны чувствовать себя виноватыми перед ней, и, может быть, дадут небольшую для них сумму, ведь денег у них куры не клюют! Последовал отказ, жесткий и равнодушный.

Как только Катька смогла выйти из дому без опасений испугать своим видом прохожих, она отправилась в заранее присмотренное местечко, прихватив две, из своих четырех работ. В закутке, составленным боковиной магазина и палисадником какого-то офиса, но на бойком месте, возле станции метро, разномастные художники продавали свои творенья.

Пристроилась к ним и Катька, содрогаясь в душе от волнения и страха, что не купят ее работы. На нее неодобрительно покосились, здесь все друг друга знали, давно уж терлись в этом месте, а она была новенькая. Подошел какой-то тип, нисколько не похожий на художника, скорее уж на спортсмена какого-нибудь, поинтересовался, как давно она торгует, Катька честно призналась, что пришла сюда первый раз. Тип явно потерял к ней всякий интерес, отошел и больше даже не смотрел в ее сторону, хотя не ушел, все чего-то терся возле художников, к некоторым из них подходил, разговаривал с ними. Но это она поначалу обращала на него внимание, потом забыла и думать, когда некий человек равнодушно скользящий взглядом по рядам выставленных на продажу полотен, увидел ее работы и вдруг загорелся. Катька ясно увидела в его глазах неподдельный интерес и еще удивление, пожалуй.

Он долго, молча, ни о чем ее не спрашивая, стоял и смотрел, потом взял в руки «маленького ангела», как она называла для себя эту свою работу, спросил о названии, вскинул брови, когда услышал про ангела, хмыкнул и сказал, что берет. Катька собиралась просить за него пять тысяч рублей, когда пришла сюда, но, простояв без толку какое-то время, и услышав, что сосед продает свои работы за копейки, приуныла и решила, что больше тысячи просить не будет. Теперь, когда ее маленький шедевр собрались купить, она растерялась сначала, а потом вдруг бухнула:

– Десять тысяч рублей!

Мужик кивнул.

– Хорошо, я бы и больше за нее дал, но тебя никто за язык не тянул, сама назвала цену.

Он отсчитал ей деньги, которые она поспешила спрятать в карман джинсов, предвкушая скорое освобождение от «птенчиков», и ушел, но через полчаса, примерно, вернулся и купил вторую ее картину тоже за десять тысяч. На этот раз он даже ни названия, ни цены не спрашивал, молча отсчитал ей деньги, ту же сумму, что и первый раз, взял картину и ушел.

Ошалевшая от везенья и счастья Катька, стала прятать денежки, опасаясь держать их на виду, но спрятать ей не дали, подошел давешний «спортсмен», выкрутил ей руку и легко, играючи, отобрал все деньги, ни рубля не оставил. Все произошло так быстро, что она даже охнуть не успела, а он уже отходил от нее не торопясь, вразвалочку. Не думая ни о чем, она бросилась за ним, он ее даже не ударил, просто отбросил прочь как ненужную вещь. Когда она поднялась с земли, его уж и след простыл. Она посмотрела горестным взглядом на собратьев по ремеслу и искусству, кое-кто отводил глаза, а кое-кто и хихикал.

Потерянная возвращалась она в постылую квартиру, но к концу пути ей удалось немного взять себя в руки и приободриться. Ей не хотелось показывать своего горя людям, от которых нельзя было ждать сочувствия. Кроме того, мысль, что у нее есть еще две работы, причем гораздо лучше, грела душу и заставляла надеяться на будущее, можно ведь пойти в другое место, не везде же такие подонки крутятся?!

Квартира встретила ее взрывами болезненного хохота. Опять эти придурки обкурились, поняла она, и поспешила в комнату, отведенную ей, чтобы забрать свои работы и уйти. Куда идти она не знала, но куда-нибудь подальше от этих извергов, второго избиения она не переживет.

В комнате ее глазам представилась картина, от которой сердце замерло, а потом сорвалось с места и ухнуло вниз. Работы ее были искромсаны ножом и валялись на полу никому ненужными лохмотьями. Все, почувствовала она, это все, жизнь кончилась!

Тем не менее, остатков этой самой жизни ей хватило, чтобы пойти на кухню и разбить там все, что могло биться. Несмотря на ужасающий шум и грохот, который она производила, никто не вышел посмотреть, что это она там делает. Посуды ей показалось мало, она сломала кофеварку, миксер, грохнула об пол микроволновку, ухитрилась испортить посудомоечную машину и стиральную тоже.

В довершение симфонии разрушительства, она в гостиной тяжелой пепельницей разбила телевизор. Ей по-прежнему никто не мешал, очевидно, хозяева находились в невменяемом состоянии, она с удовольствием трахнула бы чем-нибудь увесистым по их глупым головам, но убить человека она не могла, даже таких совершенно ненужных, вредных и опасных человеков, как «птенчики».

Уходя, она оставила дверь нараспашку, пусть заходит к ним кто хочет. Вечер она провела, бесцельно бродя по городу, ночь на вокзале, с утра возобновила свои бессмысленные блуждания. Какая-то тоска невиданная, беспокойная гнала ее с места на места, не давая ни покоя, ни возможности подумать, решить что-нибудь. Именно она, эта тоска и привела ее на мост, где на нее наткнулся Влад.

И теперь повторялось все то же самое, он взял ее в дом как приблудную собачку, он пользуется ее телом, и плевать ему тридцать три раза на бессмертную ее душу, а она, обладательница этой самой души ведет себя как дура! Условия какие-то выдвигает! Чем они ей помогут, эти условия? Ничем. Она и раньше их выдвигала, однако оказалась на мосту. Ладно, теперь уж будь, что будет.

Вещь не получалась, Катька меняла освещение, подходила к ней так и этак, но ничего не выходило, она бесилась, швыряла кисти, снова подбирала их и суеверно что-то шептала над ними, просила прощения за свой срыв.

Влад несколько раз приходил во время работы, то в один день, то в другой, вроде как бы невзначай. Разумеется, Катьке это не нравилось, но запретить она ему не могла. В один из очередных приступов ее отчаяния он вдруг промолвил, «эй, дитя природы! Нет смысла бросаться на полотно очертя голову, ты подумай лучше, что ты хотела выразить, как только разберешься с этим, все у тебя наладится».

Она огрызнулась злобно, чтобы не говорил под руку, не мешал ей. Влад не обиделся, хмыкнул, покрутил головой и ушел. После его ухода, она отложила кисти и задумалась, может, он прав? Посмотрела с сомнением на полотно. Изображенная на нем женщина, уже отчетливо проступающая сквозь нагромождение мазков, была неуловимо похожа на Лельку, но в отличие от подлинной Лельки совершенно безжизненна.

Задумавшаяся Катька поймала себя вдруг на том, что грызет ногти, совсем как та, чокнутая. Ну да, она пытается изобразить Лельку нормальным человеком, потому у нее ничего и не получается. Надо что-то одно выбрать, либо порочная девка и практически ненормальная, либо это не Лелька. Теперь она работала, словно одержимая.

Да, Влад выполнил свое обещание, он, видимо, не был мелочен, отвалил ей три тысячи долларов. Еще совсем недавно, она схватила бы их и была такова! И, наверное, это было бы гораздо правильнее, чем оставаться тут. Но ехидный внутренний голос моментально начал нудеть, что это не сумма, снять на какой-то срок квартирку на них можно, но уж тогда никакого творчества, надо будет быстренько устраиваться на работу, и вкалывать, вкалывать, чтобы иметь возможность питаться и платить за жилье.

В процессе работы, когда пристально вглядываешься в полотно, ты его видишь и как бы не видишь, выхватывая взглядом ту частность, которая тебе нужна, но в целом вещь не воспринимаешь. Поэтому, когда Катька кончила вещь и поглядела на нее уже совсем другим взглядом, то даже испугалась немножко.

На нее смотрела с недобрым прищуром живая Лелька, загадочно и цинично усмехаясь. Ангельская внешность осталась при ней, но под ней, сквозь нее выступала ее настоящая, дьявольская сущность. Как это удалось сделать, она и сама не знала, и наплевать, что не знала, ведь удалось, вот в чем победа.

Постучав для приличия, вошел Влад, он всегда стучался, прежде чем войти в комнату, которую определил ей как студию, уважение оказывал что ли? Катька кивнула на картину, сообщив, что закончила ее. Он смотрел долго, неотрывно, когда повернулся, наконец, в глазах сквозило удивление.

– А ты, оказывается, не без способностей! Мне кажется, я знаю девицу, это не Ольга Ступишина случаем? Ее еще зовут Лелькой. Я хорошо знаком с ее отцом, та еще скотина и сволочь. Она или не она?

Катька пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушной.

– Это Лелька, но ее фамилия Доппер, она замужем.

– Точно, точно, она же замуж выскочила за какого-то слюнявого щенка, это наверняка его фамилия. Значит, она. Что ж, судя по тому, как ты ее изобразила, она от своего папеньки недалеко ушла, как говорится, яблочко от яблони… а яблонька-то изрядно червивая, это уж я точно знаю. Эта вещь мне нравится, я бы ее купил. Но ты, наверное, выставить ее хочешь?

– Где я ее выставить могу? Если только в окне, больше мне негде.

– Но ты же где-то выставлялась раньше? Ты же мне говорила, что две твои вещи были куплены.

Катька опустила голову, воспоминание о краткой ее удаче, сопровождавшейся тут же большой неудачей и позором, все еще жгли ее.

– На улице я с ними стояла, где всякие уличные художники тусуются, там их и купили. Кто меня пустит в галерею или выставочный зал? Это надо иметь большие знакомства, да и деньги, наверное, тоже.

Он задумался. Она ему не мешала, ждала плодов его раздумий, вдруг он найдет для нее какой-нибудь выход?

– Не буду тебя чересчур обнадеживать, но я попробую пробить одно место, где можно выставляться. Но одной картины мало, пиши еще, время у тебя есть. Я ведь не слишком часто отвлекаю тебя?

– Да нет, не слишком, – пролепетала она, пытаясь понять, шутит он, или вправду собрался ей помочь.

– Но задаром я ничего делать не буду, – вдруг заявил Влад, разрушив благостное представление о себе.

– Но у меня же ничего нет! Во всяком случае, ничего своего. Телом моим ты и так уже пользуешься, я уж и не знаю теперь, мое оно или твое?

– Давай так: ты мне картину, а я тебе возможность выставляться?

Обрадованная Катька закивала головой.

По-прежнему она составляла сексуальную утеху для Влада, и все-таки она чувствовала, что он относится к ней не так, как прежде. Говоря высоким стилем, он увидел в ней человека. Самое приятное для Катьки, однако, заключалось в том, что дома он стал бывать куда меньше. То ли у него какие-то осложнения в бизнесе были, которые требовали немало времени и сил, то ли раньше он себе послабление давал, но факт тот, что приходил он теперь поздно вечером.

Домработница вышла из своего загадочного отпуска, присутствие Катьки в доме приняла весьма неодобрительно, но зато все, что надо делала. Катька своими ушами слышала, как прислуга ворчит и ругает на все корки хозяина, натащил, мол, в дом всякую шваль! Это она ее так называла.

Никаких скидок и поблажек себе теперь Катька не делала, работала тщательно, оценивала придирчиво. Работа не шла, летела, и сама Катька как бы порхала вокруг мольберта в ореоле света и собственных фантазий. Она принялась за портрет Влада, почему-то изображая его в виде древнеримского воина.

– По-твоему я такой грозный? Мне кажется, что ты мне здорово льстишь! – Вот все его слова по-поводу портрета.

Из четырех ее работ отобрали только две, но она не стала расстраиваться, все равно это удача. Взяли портрет Лельки и «мечтающую девушку», которую она тоже рисовала по памяти, с бывшей коллеги по малярному делу, девицы хорошенькой, но очень уж глупой. Естественно на портрете не было никакого намека на глупость, та дуреха даже не узнала бы себя в этом нежном, мечтательном лице с широко открытыми глазами, кажется, ждущими чуда и любви.

Портрет провисел всего два дня, как на него нашелся покупатель. Катьке причиталась только половина суммы, но это составляло целых пять тысяч долларов, и она была в восторге, еще никогда у нее не было таких больших, по ее разумению, денег. Она их сразу с бережливостью скопидома положила в банк, пополняя счет, открытый для нее Владом.

После выставки Влад притащил ей небольшую газетку, где была статья с обзором выставки, и где осторожно хвалили обе ее картины, похвала была скупа, но она была! И это первое, если не считать похвал преподавательницы, поощрение наполнило ее таким теплым чувством, словно полузабытая мать воскресла вдруг и погладила ее по голове.

– Чем ты все недовольна? – раздраженно спросил Влад, – две твои картины пристроены, через пару, тройку месяцев я тебе организую еще одну выставку, теперь это будет легче, поскольку ты уже заявила о себе, как о художнике. Что ты еще хочешь?

Катька опустила голову, она всего лишь попросила у него позволения съездить на экскурсию по Золотому Кольцу. Ему бы даже не пришлось за нее платить, она бы сама за себя заплатила, ведь она теперь не нищая! Наверно, надо было как-то не так ему говорить об этом. А она бухнула, что скучает.

– Я хочу впечатлений, – упрямо заявила она, отстаивая свое право, право художественной натуры на разнообразие жизни.

– Ах, впечатлений! – всплеснул руками Влад, – мало тебе, бедняжке, впечатлений, оказывается!

– А какие, какие у меня впечатления? – разозлилась в свою очередь Катька. – Работа, да секс с тобой, вот и все мои впечатления!

– Ладно, будут тебе впечатления.

Катька огляделась вокруг, сохраняя непонятную, напряженную мину на лице.

– Это все наше? – повела она рукой.

– Конечно, это наш с тобой номер, – не понимая ее состояния, и оттого слегка раздражаясь, процедил Влад, – тебе он не нравится?

Она вытаращила глаза.

– Конечно, нравится, только все непривычно. Я думала, номера в гостинице маленькие, а он вон какой огромный! А там что? – ткнула она рукой в сторону золотистых фестонов вздуваемой ветром занавески.

– Там балкон, выйди, посмотри, – предложил он ей, забавляясь ее детской наивностью.

Катька вышла на балкон и через секунду оттуда донеслись ее восторженные повизгивания.

Когда он вышел вслед за ней, она благодарна ткнулась головой ему в плечо, не находя слов, чтобы выразить свою радость. Поглазев на роскошные виды, она заторопилась переодеваться.

– Зачем? – удивился Влад, когда она достала из чемодана купальник, – сейчас на обед пойдем, потом надо отдохнуть немного, успеешь еще в него влезть. —

– А купаться когда? Я так хочу искупаться в море! – жалобно попросила она, прекрасно зная, что он подразумевает под послеобеденным отдыхом, и негодуя на него за это. Он рассмеялся, уж очень уморительной показалась ему ее рожица умоляющая и рассерженная одновременно.

– Купаться будешь позже, сейчас самое пекло, ты сразу обгоришь.

– Не обгорю, мы же крем взяли, – отозвалась она неуверенно.

– Это с твоей-то кожей? – Фыркнул Влад.

– Что тебе не нравится в моей коже? Кожа как кожа.

Обед в ресторане произвел на нее впечатление, дело было вовсе не в качестве блюд, публика ее удивила. На улице было за тридцать, жарко и влажно как в бане, но женщины не только разоделись в пух и прах, но и нацепили на себя бриллианты. За соседним столиком сидела тощая женщина лет тридцати пяти, бриллиантов на ней не было, но зато шею обтягивало три ряда жемчужных бус, а на руках красовались кружевные митенки.

После обеда состоялся запланированный Владом «отдых», от которого в такой жаре Катька изрядно устала, но полежала мало, всего полчасика, ужасно хотелось на море. Шутка ли, потрогать морскую воду, войти в нее, услышать прибой!

– Выходи из воды, посмотри ты уже вся синяя!

– Ничего и не синяя, – стуча зубами, заявила Катька.

Дальше он с ней препираться не стал, шагнул в воду, где на мелководье уже больше часа барахталась совершенно счастливая Катька, вытащил ее и, сунув себе под мышку, прошагал по галечному пляжу и опустил на лежак. Продолжая хохотать, она вырывалась из его рук, а он вытирал ее полотенцем, изрядно взлохматив волосы.

– Ах, какая трогательная, семейная сцена! Заплакать от умиления можно!

Ядовито прозвучало рядом с ними, и они синхронно обернулись, и так же синхронно сморщились, не увидев ничего хорошего.

Рядом с ними в бикини и прозрачном парео стояла ослепительная блондинка, стройная и длинноногая. Поэтому Катькина реакция была понятна, с реакцией Влада на это неземное видение еще предстояло разобраться.

– Как ты меня нашла?

– Ты так предсказуем, что найти тебя ничего не стоило, если бы я тебя искала. В начале августа ты всегда на пару дней заглядываешь сюда, и останавливаешься в одном и том же месте, с кем бы ты ни приехал. Но я тебя не искала, кому может прийти в голову тебя искать? Ты же не алмазный король, не олигарх какой-нибудь, так, средний неудачник с завышенным самомнением.

Катьке стало понятно, что блондинка за что-то сильно зла на Влада. Видимо, это было ясно и ему, потому, что он не только не разозлился, но расхохотался.

– Узнаю твое обыкновение, никак нашла толстенький денежный мешочек на ножках, и не поленилась подойти, похвастаться мне. И все та же глупая привычка ходить в брюликах на пляж, это уже не модно, Дан.

Женщина невольно поднесла руки к ушам, где красовались сережки с крупными прозрачными камнями, но тут же опустила и приняла надменный вид.

Обсохшая Катька с большим интересом следила за перепалкой.

– Это твоя бывшая жена?

– Я не идиот, чтобы на шлюхах жениться, да и вообще, брак, это не для меня.

Почему-то ей показалось, что слова эти сказаны именно для нее, чтобы ни на что не рассчитывала. А она и так не рассчитывала! Он ей и в качестве любовника не очень нравится! И Катька вырвала свою руку из его ладони. Он на этот жест никак не прореагировал, потому, что в эту минуту собрался поздороваться за руку с каким-то знакомым.

– Хорошенькая девочка с тобой, – игриво заговорил очередной знакомый, пожирая Катьку взглядом, – не уступишь на денек?

Гневный румянец жарко выступил на ее щеках и шее, она смерила наглеца прищуренным взглядом, но осечь его не успела.

– Потише на поворотах, Никеша, что-то ты чересчур резв, – возразил ему Влад, но возразил лениво, не оскорбляясь сделанным ему предложением.

– Ты один здесь?

– Если бы! – сморщился как от зубной боли Никеша, – приходится ездить в Тулу со своим самоваром.

– Ну, пока, – хотел распрощаться с ним Влад.

– Эй, эй, постой! – всполошился Никеша, – ты, что же, так и бросишь меня на произвол судьбы?

– Так твоя судьба, не моя, что я могу с ней сделать? Разве только твою Матильду ублажить в постели?

Катька при таком обороте разговора навострила ушки и посмотрела на приятеля Влада, будет он негодовать или нет? Он не стал, правда, было заметно, что ему неприятно.

На ужин Влад заставил ее надеть узкое золотое платье. Платье ей шло, но мало того, что было узким и облегало, как змеиная кожа, так еще имело обширный вырез и разрез на боку. Катька очень удивилась, когда смогла, наконец, увидеть Матильду. Ей представлялась крупная, громкоголосая женщина с повелительными манерами, покрикивающая на мужа. Ничего подобного в действительности не было.

Женщина, представленная ей, была невысока ростом, даже ниже Катьки, имела довольно темные, вьющиеся волосы, светло-зеленые глаза, тихий голос и смущенную улыбку. Вдобавок ее звали Аней, а вовсе не Матильдой.