Текст книги "Пандемия любви. Том 1"

К моему облегчению, разговор как-то сразу вырулил в более нейтральное русло, позволив мне чувствовать себя в относительной безопасности. Я уже едва дышала, но жевала исправно, и мы продолжали болтать обо всём, кроме того, ради чего якобы сюда и явились, а именно о работе, о чём я благополучно забыла часа этак на два, а теперь вдруг вспомнила и немного задумалась.

– Так, значит, вам у нас не нравится? – моментально засёк моё настроение Селивёрстов, словно мы и не прерывали разговора на эту тему.

– Нет, Георгий Алекса… Георгий, я не то хотела сказать.

– Что же? – подначил он. – Смелее, Марианна, я был бы рад услышать ваше мнение о происходящем. Мне, знаете ли, очень интересно было бы узнать, что происходит в моём офисе, особенно принимая во внимание мои бесконечные длительные отлучки.

«Не хватало ещё фискалить, чтобы он счёл меня сплетницей!» – в ужасе подумала я, а вслух сказала:

– Не стоит беспокоиться, Георгий, в вашем офисе всё в порядке. К тому же за это время я не успела вникнуть в происходящее, поэтому мне нечего вам поведать. Полагаю, тут всё дело во мне. Очевидно, это не совсем моя область. Да мне до сих пор толком и не объяснили, в чём будут состоять мои обязанности. Так, перебирала бумажки. Ждали вас, и…

– И? – подбодрил Селивёрстов.

– И дождались, – вышла было я на старую дорожку, но вовремя одумалась и продолжила:

– Повторяю, всё дело во мне. Так что лучше уж вам сразу ввести в курс дела нового сотрудника. Думаю, найти его будет несложно, на такие места куча желающих. Мне очень неловко, у меня совершенно не было намерения подводить вас, но я вынуждена поставить вас в известность, что… одним словом, я собираюсь подать заявление об уходе, – прыгнула я наконец с моста в холодную воду.

На протяжении всей этой тирады Селивёрстов смотрел на меня очень внимательно, видимо, пытаясь уловить малейшие нюансы моей мимики, которая, должна признать, была достаточно оживленной, затем спросил:

– Надо понимать, вам предложили что-то более стоящее?

Я тут же села прямее.

– Да, в принципе… не то что бы… просто, пожалуй, меня это больше устроит… ближе к дому и вообще… спокойнее… – я почувствовала, что несу несусветную чушь, и опять начала злиться.

– Что, и платить станут больше, и работа интереснее? – подначивал он.

– Ну да, так и есть… скорее… по профилю, знаете ли…

– Вот это уже ближе к делу, – слегка наклонился он в мою сторону. – А то вы, знаете ли, совсем не походите на человека, ищущего работу поближе к дому. Сдаётся мне, что это отнюдь не в вашем характере. Насколько я помню из вашего личного дела, вы вроде бы редактор?

– Да, – кивнула я, – я привыкла заниматься издательскими вопросами, и мне совсем не близка рекламная отрасль. Попросту говоря, я в ней ничего не понимаю.

– Скажите, эта машина, на которой вы сегодня уехали с работы… чья она? – вдруг задал он совершенно неожиданный вопрос.

– Почему вы спрашиваете? – опешила я.

– Просто потому, что хочу знать. – В его низком баритоне отчётливо зазвучали властные ноты.

Во мне вдруг запела какая-то непонятная басовая струна, заставляя бултыхаться сердце и затрудняя дыхание. Отчего-то не осталось и следа неловкости или страха. Так, значит, мужчина и женщина? Самец и самка? Кто кого? Ну что ж, посмотрим…

И я подняла голову, смерив его пристальным взглядом.

– Иными словами, Георгий Александрович, вас интересует, не принадлежит ли эта машина моему любовнику?

Я явственно увидела, как каменно застыла его челюсть.

– Я спросил всего лишь то, что спросил.

– Я тоже, – упрямо ответила я.

Селивёрстов прикурил сигарету и сделал глубокую затяжку.

– В таком случае, да, – сказал он жёстко.

– В таком случае, нет, – в тон ему ответила я, наблюдая как расплывается в воздухе искусно выпущенное им кольцо дыма.

С минуту за столом царило полное молчание. Он прервал его первым.

– Простите меня. Это было, право, глупо.

– Не стоит.

– Куда вы уходите? – немного помолчав, спросил он уже несколько иным тоном.

– К Лёвику, – храбро ответила я, почему-то сразу решив, что это вызовет массу вопросов.

Селивёрстов выпустил подряд три кольца.

– Вот как. Я почему-то так и подумал. Отчего же он сразу не взял вас к себе?

– Место только что освободилось. Это чисто редакторская работа, она мне больше по душе. По крайней мере, я умею её делать. Так что остаётся ещё раз извиниться, что Лёвику пришлось побеспокоить вас… однако, дело решённое, и, если это возможно, я бы с понедельника уже не вышла, потому что…

– Поступайте, как вам удобнее, – неожиданно прервал меня Селивёрстов, поднося к губам рюмку с ликёром. – Только… вы абсолютно уверены, что с ним вам будет лучше, чем со мной?

Больше всего на свете мне захотелось сейчас вдохнуть запах его кожи, там, под воротником сорочки, уткнуться лицом где-то между плечом и ухом, попробовать на вкус, растечься, расплыться, растаять…

Вместо этого я сказала:

– Уверяю вас, что речь здесь совсем не об этом. Я знаю Лёвика с самого детства. Кроме того, вопрос стоит совершенно иначе. Поверьте, это не имеет ни малейшего отношения к тому, что вы думаете…

«Я словно оправдываюсь…» – с тоской подумалось мне.

– Откуда вам знать, что я думаю? – усмехнулся он, смерив меня долгим взглядом, затем, помолчав, добавил: – Однако же Поланский всегда был чрезвычайно настойчив в достижении своих целей. Это неизменно вызывало у меня уважение. Я знаю его с первого курса и ещё ни разу не видел, чтобы он не добился того, что желает. Ну вот если только не считать ваше замужество…

– При чём здесь моё замужество? – удивилась я неожиданному переходу, но он тут же, словно забыв эту тему, накрыл мою руку своей горячей ладонью.

– Не думайте об этом, Марианна, – сказал он примирительно, – как бы то ни было, я рад тому, что вы нашли работу себе по душе. Это, знаете ли, очень важно, когда дело, которым ты занимаешься, радует. Что же касается вас и меня, я не думаю, что это помешает нам лучше узнать друг друга. Скорее даже наоборот, – добавил он, поднимая на меня глаза.

Я моментально задохнулась, снова почувствовав опасность, как в детстве, когда неожиданно раздаются раскаты грома, и на голову падают первые тяжёлые капли дождя.

«Он играет со мной как кошка с мышкой, – тоскливо подумала я, вытягивая руку из-под его ладони. – В этой весовой категории у меня нет никаких шансов на победу…»

Я тоже подняла взгляд и словила пляшущие в его глазах весёлые искры.

– Счёт, пожалуйста, – бросил он проходившему мимо официанту, и тот склонился в почтительном поклоне.

Селивёрстов оперся локтями о стол и снова слегка наклонился ко мне. Инстинктивно я тоже подалась было вперёд, но с полпути опомнилась и напряжённо застыла, вертя в руках незажжённую сигарету. Он медленно поднёс к ней зажигалку и, щёлкнув, уставился на дрожащий язычок пламени.

– Это был хороший вечер, – сказал он наконец. – По крайней мере, для меня. А вам понравилось?

Я не смогла выдержать его взгляд и трусливо отвела глаза.

– Да, – выдавила я и нервно поправила подол платья. – Мне понравилось. Большое спасибо. Я хотела сказать вам, что…

Тут к столику подошёл официант и положил перед Георгием узкую кожаную папку. Он открыл её, пробежал глазами счёт, достал из внутреннего кармана пиджака уже знакомый мне коричневый бумажник и, отсчитав несколько купюр, вложил их в папку и протянул официанту. Тот поклонился с явным удовольствием, сделал шаг назад, затем снова поклонился и наконец ушёл.

– Так что вы хотели мне сказать, Марианна? – задумчиво протянул он, но тут же перебил себя: – А кстати… я вдруг сейчас подумал, вряд ли Поланский называет вас столь официально, верно? Тем более с детства. Так как же он зовёт вас, а? – Он снова нагнулся ко мне через столик.

– Здесь ужасно душно, – пролепетала я, принимаясь разглаживать и без того абсолютно безукоризненную скатерть.

– В самом деле? – поднял он бровь. – Не заметил. По-моему, достаточно прохладно. Работают кондиционеры. Так как же?

– Ну… Марьяша… или Мара… – Язык мой вёл себя совершенно безобразно, предательски прилипая к гортани.

– Мара… – очень нежно произнёс Селивёрстов, и чёртовы муравьи возобновили своё восхождение по уже проторённой дорожке. – Итак, что же вы хотели сказать мне?

– Уже не помню… – пробормотала я, берясь за сумочку. – Кажется, сейчас довольно поздно. Думаю, нам пора ехать домой.

– Домой?.. Куда?.. – задумчиво спросил он, а муравьи ускорили свой бег.

– В каком смысле? – испугалась я. – Домой – это значит домой.

– Несомненно, – улыбнулся Георгий. – Конечно, я отвезу вас домой.

Я обречённо осознала, что сейчас снова окажусь в прохладных недрах салона дорогого автомобиля, в опасной близости с ним, и у меня противно засосало под ложечкой.

Всё так и было. Водитель распахнул перед нами заднюю дверцу, Георгий пропустил меня вперёд и забрался следом. Мы ехали молча, и я старалась не думать о том, что он рядом, прислушиваясь к почти бесшумно работающему двигателю и разглядывая через стекло бегущие навстречу и исчезающие под колёсами машины огни.

Внезапно он придвинулся ко мне, и я ощутила на щеке его тёплое дыхание. Я замерла, потом чуть повернула голову в его сторону. Его лицо было совсем близко, и я могла разглядеть едва заметные морщинки у глаз и маленькую царапину на подбородке. Совершенно неожиданно для себя я прикоснулась к ней пальцем.

– Порезался утром, когда брился, – произнёс он очень тихо. – Вы устали?

– Пожалуй, – ответила я, почти не разжимая губ.

– Тогда вам следует прямо сейчас лечь в постель, – сказал он ещё тише, – как вы думаете?

– Да, конечно, – беззвучно ответила я, но тут же поправилась, испугавшись глазами: – Нет, я хотела сказать, что…

Он тихо рассмеялся и очень медленно погладил меня по щеке тыльной стороной ладони.

Тут машина въехала во двор и остановилась около подъезда. Георгий молча вылез из салона и протянул мне руку.

– Я провожу вас до квартиры? – ровным голосом спросил он, передавая мне возвращённые официантом розы.

– Нет-нет… у нас, знаете ли… очень спокойный подъезд… – пробормотала я, принимая у него из рук цветы.

Он явно заметил, как в моих глазах заметался страх, и его губы тронула лёгкая усмешка.

– Вы, право, совсем дитя… – Он взял мою руку и повернул ладонью вверх. – Когда я смогу снова увидеть вас? Надеюсь, этот вопрос не испугает вас так, как предыдущий?

Слава богу, в наступившей темноте он вряд ли разглядит мои дурацкие пылающие щёки! Ну уж нет, никаких больше встреч! Никаких «поматросит и бросит». Всё гораздо серьёзнее и в результате грозит обернуться для меня большими проблемами. Сегодня я поняла это совершенно чётко!

– Я пока совсем не представляю свою будущую неделю, – храбро начала я. – Новая работа и вообще… столько дел накопилось…

Он почти незаметно шевельнул бровью.

– Я и сам её пока смутно представляю, – сказал он довольно хмуро, внимательно рассматривая моё лицо. – Но впереди выходные и…

– А в выходные меня как раз не будет в городе, – не дала я ему договорить и выразительно взглянула на свои часики. – Ой, уже совсем поздно!

– Я не стану спрашивать, где вы будете. – Георгий наклонился и поцеловал мою ладонь. – Ну что ж… до свидания… Мара… Таким образом я, по крайней мере, смогу оставить за собой право позвонить вам.

Он резко отпустил мою руку и, не оборачиваясь, зашагал к машине.

* * *

С Валькой в этот вечер я так толком и не поговорила. Когда она позвонила, сделала вид, что уже сплю, пробурчав что-то маловразумительное и пообещав позвонить завтра утром, когда проснусь. Потом поплелась в кухню, поставила в вазу цветы и, заварив себе чаю покрепче, с ногами устроилась на стуле. Часы на стене показывали половину первого ночи.

«Нет, с этим определённо надо что-то делать, иначе случится нечто непоправимое, о чём я потом совершенно точно буду жалеть… Но ведь я же сама этого хотела, разве нет? Почему мне вдруг стало так страшно? Почему отчётливо осознала, что делать этого не следует никогда… ни при каких обстоятельствах? Он сказал: впереди выходные. Это капкан. Я не смогу совладать с этим, отказаться от того, к чему он так мягко подводит… не смогу так же, как от ужина. И этим совершенно точно загоню себя в ловушку, из которой потом не смогу выбраться. Это не мой мужчина, что бы я себе ни думала. Надо срочно бежать из города… Что мне делать? Я пока не знаю. Но точно надо немедленно что-то делать. А может быть, позвонить Лёвику?

Да! Отличная идея. Пожалуй, это выход. Хотя… вероятно, уже поздновато звонить, он же рано встаёт», – лихорадочно думала я.

Но ведь сегодня пятница… может быть, всё-таки стоит попробовать…»

Через секунду я набирала номер его мобильного.

Лёвик снял трубку только на пятый звонок, и я уже собралась дать отбой, как услышала его басовое «алло!», показавшееся мне ужасно родным и вселяющим уверенность в то, что всё будет хорошо.

– Я не вытащила тебя из постели, дорогой? – неуверенно начала я.

Он усмехнулся.

– Да, с Синди Кроуфорд. Она в ярости. Я как раз только вышел на финишную прямую и вот…

– В таком случае, может, позвонить попозже? – засмеялась я, сразу почувствовав себя лучше.

– Бесполезно. Она неутомима. – Лёвик притворно застонал, потом спросил: – Ты дома? Я тоже. Сейчас перезвоню с домашнего.

Звонок раздался буквально через минуту, и я, сразу схватив трубку, сказала:

– Мне очень жаль, дорогой, что пришлось вмешаться в твою сексуальную жизнь, но дождаться утра у меня просто не хватило терпения. Очень соскучилась.

На другом конце провода возникло секундное замешательство. Затем я услышала:

– Как это неожиданно приятно, Марианна. Особенно если учесть, что мы только что расстались.

Трубка выпрыгнула из моих рук и с глухим звуком ударилась о стол. Я тут же подхватила её и снова прижала к уху.

– Похоже, вы уронили трубку, – раздался спокойный голос Селивёрстова, а моё сердце припустило таким бешеным галопом, что пришлось сделать несколько глубоких вдохов.

– Простите, я совсем не ждала вас… то есть, хочу сказать… я думала, это не вы…

– Об этом я без труда догадался. К своему глубокому сожалению, – проговорил он довольно мрачным голосом. – Смею ли я предположить, что эта фривольная тирада предназначалась моему другу Поланскому? Жаль, что он её не услышал.

Я лихорадочно подыскивала, что бы такого сказать, но, как назло, на ум совершенно не шло ничего подходящего.

– Я позвонил, просто чтобы пожелать вам спокойной ночи, – не дождавшись ответа, сказал Селивёрстов.

Ни о какой спокойной ночи не могло быть и речи, но сообщать ему это я не собиралась, а, взяв себя наконец в руки, ответила:

– Спасибо. И благодарю за приятный вечер.

– Рад был доставить вам удовольствие, – бархатно отозвался он. – Ещё раз до свидания… Мара…

– До свидания, Георгий, – повторила я и опустила на рычаг вспотевшую трубку.

Не успела выхватить из пачки сигарету, как телефон зазвонил снова.

– Да, – произнесла я совершенно обессиленно.

– Я обзвонился. Ты что неправильно положила трубку? – услышала я низкий голос Лёвика.

– Неправильно, Лёвик. Совершенно неправильно. Мне вообще не стоило класть её.

– Не понял, – удивился он.

– И ладно, – махнула я рукой. – Всё это не имеет никакого значения. Скажи лучше, что ты делаешь в выходные?

– Собирался на дачу, – ответил он, слегка подумав. – Хотел поработать. Бумаг накопилось пропасть. А что?

«Не знаю, будет ли наглостью то, что собираюсь сейчас сказать? – с тоской подумала я, вертя незажжённую сигарету. – И так замучила его своими проблемами…»

– Почему ты молчишь? – не дождавшись ответа, напомнил о себе Лёвик.

– Понимаешь, у меня есть к тебе просьба, – смущённо сказала я.

– Слушаю тебя, детка.

«Просто надо сказать и всё. В конце концов, он столько раз приглашал, а я всегда отказывалась. У меня вечно находилось на это сотни причин. Почему бы сейчас не предложить самой?»

– Возьми нас собой, а, Лёвик? – проговорила я тихо и как-то сразу успокоилась.

Казалось, он остолбенел. По ту сторону провода звякнула чашка, потом скрипнул стул, очевидно, он поднялся с места.

– Кого нас, Мара? Что у тебя с голосом? – спросил он наконец.

– Меня и Эльзу, – вздохнула я, думая о том, что худшее всё равно уже позади и назад хода нет, поэтому добавила: – Мы не будем тебе мешать работать, обещаю.

Лёвик снова ненадолго задумался.

– Что происходит, детка? Пять минут назад ты была весела как зяблик.

Вряд ли это можно назвать весельем, с тоской подумалось мне.

– Я и сейчас весела. Чрезвычайно весела, Лёвик. Так как насчёт дачи? Можешь даже захватить свою Синди Кроуфорд. Так и быть, согласна постоять со свечкой, – принялась я нести несусветную чушь, понимая, что вовсе не следует говорить этого.

– Малыш, – сказал Лёвик так серьёзно, что у меня сжалось сердце, – если ты соглашаешься ехать со мной на дачу, я не отвёл бы Синди Кроуфорд и роли посудомойки.

Меня вдруг охватил жгучий стыд от того, как бессовестно я играю чувствами этого умного, успешного, красивого мужика, имеющего несчастье питать ко мне необъяснимую слабость.

– Послушай, Лёвик, я не могу понять, что со мной происходит, – вдруг прорвало меня. – Чертовщина какая-то! Я же мучаю тебя, и это просто нечестно. Кто мне дал право так вести себя?..

Он снова замолчал, а я подумала, что всё-таки кое-что определённо изменилось в нём за последние годы, и он уже вовсе не тот мальчик, которым я в детстве вертела как хотела. Он действительно стал глубже, серьёзнее и, похоже, грустнее, чем раньше. Просто я за своими вечными проблемами не замечала этого.

– Я дал. Я дал тебе это право, детка, и не собираюсь отбирать его, – сказал он наконец. – И никогда, слышишь, никогда не терзай себя этим. Ты меня поняла?

– Поняла, – обречённо кивнула я.

– Вот и отлично, – сказал он неожиданно жёстко. – А теперь вкратце изложи мне, пожалуйста, проблему.

Какую проблему я могу изложить ему? Что снова питаю дурацкие чувства к другому мужчине, а его самого пытаюсь при этом использовать в качестве зонтика? Ужасно нечестно по отношению к нему, он этого не заслуживает. Но, так или иначе, я уже всё сказала, поэтому следует идти до конца.

– Понимаешь, – вдруг бухнула я без подготовки, – я не знаю, что мне делать. И мне некому больше позвонить. Просто забери меня отсюда, ради бога! Мне надо уехать из города.

– У-у-у… вот это уже что-то новенькое, – потрясённо сказал Лёвик. – С этим мы пока ещё не сталкивались, верно, малыш?

– Верно. Не сталкивались, – послушно повторила я, понимая, что добавить мне пока больше нечего.

– Ладно, разберёмся, – буркнул он словно самому себе, потом, подумав, добавил: – Слушай, а хочешь, уедем прямо сейчас?

– Ночью? – переспросила я изумлённо.

Он беспечно хмыкнул.

– А что? Какая разница? В принципе, я готов заехать за тобой через полчаса. Успеешь собраться?

– Бедному собраться – подпоясаться! – засмеялась я и почувствовала такое облегчение, что мне вдруг захотелось прыгать по комнате.

Минут через сорок Лёвик, в адидасовском спортивном костюме, я, в джинсах и свитере, и Эльза, в красном кожаном ошейнике, забросив на заднее сиденье лёгкую дорожную сумку, усаживались в новенький, чёрный, сверкающий «лексус».

Когда мы выруливали от подъезда, я боковым зрением заметила, что со стоянки, моргнув фарами, медленно отъехала тёмно-синяя «ауди». Впрочем, может быть, мне это только показалось.

* * *

Поленья в камине так уютно потрескивали, в воздухе витал едва уловимый запах дыма, длинные тёмные тени, ломаясь в углах, ложились на стены, а я сидела в просторном, обитом зелёным бархатом, старинном кресле, и мои ноги, в белых шерстяных носках, утопали в мягком, пушистом ковре. Эльза лежала рядом, неотрывно глядя на огонь, и в её тёмных зрачках плясали жёлтые язычки пламени.

Лёвик поставил поднос на низкий, квадратный, с тёмными резными ножками столик и, усевшись напротив, спросил:

– Выпьешь что-нибудь?

– Пожалуй, – кивнула я.

– Сухое вино?

Я снова кивнула.

– Красное?

– Пусть будет красное, Лёвик.

– Что-то ты сегодня поразительно покладиста, – попытался пошутить он, разливая вино по бокалам. Один из них протянул мне, сам взял второй и снова устроился в кресле напротив.

– Это очень хорошее вино, – сказал он. – Коллекционное. Бордо урожая 1973 года. Кстати, ты есть не хочешь?

– Нет!! – вскрикнула я так, словно он предложил мне яду.

Он удивлённо шевельнул бровью, однако, ничего не сказал, а продолжал сидеть, покачивая ногой и разглядывая в бокале тёмную рубиновую жидкость. Наконец поднял голову.

– Ну ладно, выкладывай, что там у нас стряслось. От кого мы здесь прячемся, любовь моя?

Я снова ощутила противную слабость в коленках и неловко заёрзала в кресле.

«Господи, как не хочется сейчас ни о чём говорить! Вот так сидеть бы, просто смотреть на огонь и ни о чём не думать. Словно всего этого никогда и не было… И вообще, зачем ему говорить про какого-то мужчину? Этого ещё не хватало. Мне не только не следует никому болтать об этом, но лучше всего и самой поскорее выкинуть из головы, забыть и не думать, как будто ничего этого и не было в моей жизни».

Но напротив сидел Лёвик. Лёвик, которого я ни с того ни с сего посреди ночи вытащила из дома и который по этой самой причине имеет полное право задавать мне любые вопросы.

Я обречённо вздохнула, пытаясь придумать, с чего бы начать.

– Это, в общем-то, дурацкая история, дорогой. Она и выеденного яйца не стоит. Нет никаких причин для беспокойства. Наверное, просто вымоталась и… – я тщательно обдумывала каждое слово, стараясь не сболтнуть лишнего. – Знаешь, – обрадовалась я, кажется, нащупав наконец дельную мысль, – мне почему-то вдруг так захотелось на природу…

Лёвик снова поднял бровь. Потом с недоумением покачал головой.

– А если всё-таки придумать что-нибудь более правдоподобное, малыш? Видишь ли, твоя горячая любовь к природе мне хорошо известна с самого детства. Лягушки, комары и всё такое прочее…

Он знал меня лучше, чем я сама. Какой смысл перед ним притворяться?

– Прости меня, Лёвик, я просто свинья. Конечно, всё это чушь собачья. Но мне так хорошо сейчас, так спокойно. А завтра соберусь с духом, и тогда мы всё обсудим, – вздохнула я, понимая, что вряд ли он сейчас станет спорить.

Завтра я не смогу объяснить ему этого точно так же, как и сегодня. Я и самой себе не могу объяснить.

Он поднялся с кресла, подошёл, присел рядом на ковёр, положил голову мне на колени и прикрыл глаза. Я погладила его волнистые, чёрные как смоль волосы, и на ладони остался тонкий, едва уловимый аромат «Хьюго Босс».

– О-кей, детка. Завтра так завтра. Как скажешь. – Он открыл глаза, и я увидела, какие они удивительно синие, с длинными, густыми ресницами. – Я очень рад, что ты поехала со мной, – добавил он, не сводя с меня задумчивого взгляда, – и мне не важна причина, по которой это случилось. Просто сегодня ты рядом, и этого вполне достаточно.

Я снова прикоснулась к его волосам.

– Спасибо, что не настаиваешь. Мне правда сегодня фигово, пожалуй, давно такого не было, ты ведь, наверное, и сам видишь.

– Вижу, – кивнул он и плотнее прижался к моим коленям. – Захочешь, сама расскажешь. Ты же знаешь, что я всегда готов помочь тебе.

– Знаю.

– Ну и ладно. Тогда просто отдыхай и ни о чём не думай, утро вечера мудренее.

Набрав в грудь побольше воздуха, я сказала:

– Я уволилась с работы.

Лёвик моментально сел на ковре, скрестив ноги.

– Это означает, что ты согласна на моё предложение?

– Да, – не колеблясь, ответила я.

* * *

Все выходные меня мучила совесть, потому что работать я ему, конечно же, не дала. Собственно, он и сам не захотел этого делать, с удовольствием жаря мне мясо на углях и гуляя со мной и Эльзой по огромному тенистому саду старой профессорской дачи, принадлежащей ещё его деду. Я частенько бывала здесь в детстве, ещё при жизни наших родителей, и теперь с радостью бродила по знакомым уголкам старого сада, ощущая себя почти совершенно счастливой.

Больше он меня ни о чём не расспрашивал, просто иногда поглядывал выжидающе, думая, что я этого не замечаю.

В воскресенье, когда мы, после сытного ужина, сидели на скамейке под старой раскидистой липой, он обнял меня за плечи и тихо спросил:

– Тебе хорошо здесь?

– Очень, – кивнула я. – Это такое чудесное место, и столько всего вспоминается, милого и бесконечно далёкого, словно и не с нами происходившего.

– Да, я тоже подумал об этом, – сказал он, помолчав, – всё так, словно и не было этих лет, детка. Ощущение, что мне снова восемнадцать. Ну до чего же было хорошо! Тогда, представь, меня занимала только одна проблема – как затащить тебя в загс?

Я вздохнула и тихонько потёрлась носом о его плечо, туго обтянутое чёрным кашемировым свитером. Он так хорошо пах, этот свитер, и был таким мягким и тонким, а плечо, наоборот, твёрдым и рельефным. Я прижалась к нему щекой и сразу почувствовала, как каменно застыли мышцы. Он слегка вздрогнул от этой внезапной ласки, но тут же снова замер, продолжая сидеть очень прямо, только вздохнул прерывисто.

– Ты ведь был уже почти взрослым, Лёвик, – сказала я тихо, – школу заканчивал, а я-то – совсем девчонкой, ещё ветер свистел под юбкой, с ребятами носилась, я тогда больше с Владиком Коноваловым (1) дружила, мы же одногодки, вечно какие-то проказы чинили, родители только успевали нас из разных историй вытаскивать, помнишь?

– Конечно, помню, – улыбнулся он, – чудесное было время. Влад, кстати, теперь врачом стал, отличный парень, жаль, что в последнее время так редко видимся, как-то всё в разное время на дачу попадаем.

– Мы тоже с ним давно не встречались, – с сожалением кивнула я. – Вероятно, я слишком поздно повзрослела, до конца, наверное, только со смертью родителей; вот поэтому мы теперь и бываем здесь редко, ведь при их жизни совсем по-другому дышалось, легко и беззаботно, ни о чём плохом как-то не думалось. Скорее всего, потому я так долго в детстве и задержалась.

Он покивал, соглашаясь, и какое-то время сидел молча, потом задумчиво повёл подбородком.

– Да, ты была тогда слишком юной, Мара, и мне следовало это учитывать. Только я всё равно видел в тебе отнюдь не ребёнка, а взрослую девушку, и это было совсем не детское чувство, а очень серьёзное и отчаянное, и пылал я таким огнём, что до сих пор удивляюсь, как не сжёг тут всё к чёртовой матери, только бы одни головешки вокруг и остались.

– Я тогда в этом ничего не соображала, Лёвик, – сказала я виновато, – моя женская сущность ещё спала глубоким сном, а когда проснулась, довольно быстро выяснилось, что разбудил её совсем не тот объект, который следовало. Только тогда было уже поздно что-то менять, и я снова заснула, чтобы как можно меньше вникать в происходящее, ибо реальность все эти годы упорно отказывалась баловать меня приятными сюрпризами.

– Да, малыш, – грустно покачал он головой, – так бывает, оказывается. Ждешь, ждёшь, когда наконец начнётся хорошая жизнь, а потом понимаешь, что хорошо жил ты раньше.

– Ничего, Лёвик, – тряхнула я головой, – ты же знаешь, что унывать мне несвойственно. Ведь, в конце концов, для того, чтобы жить и радоваться, надо всего две вещи: во-первых, жить, а во-вторых, радоваться.

Мы посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись. А потом долго сидели молча, тесно прижавшись и глубоко задумавшись каждый о своём.

Через некоторое время я, всё ещё витая в своих мыслях, с трудом вернулась к реальности и сразу почувствовала, как сильно дрожат у Лёвика руки. Эта дрожь настойчиво проникала сквозь ткань свитера, рука, лежащая на моём плече, показалась такой горячей и влажной, словно она касалась обнажённой кожи. Это меня отчего-то встревожило, может, даже немного испугало, уводя мысли в совсем ином направлении. Что-то явно изменилось, словно в воздухе запахло преддверием грозы, и листья деревьев зашумели над головой по-особенному, не так, как полчаса назад.

Он был сильно взволнован, его близость показалась мне какой-то другой, не такой, как обычно, словно это был и не Лёвик вовсе, а совсем незнакомый мужчина. От него исходила неведомая животная сила, какое-то смутное очарованье, тревожащее и притягивающее одновременно.

Вдруг совершенно неожиданно я и сама ощутила очень странное волнение, нарастающее откуда-то из глубины и мешающее дышать. Я вынуждена была признать себе, что его ни с чем спутать нельзя – горячая волна обдала мне грудь и медленно поползла куда-то вниз по животу.

От этого меня охватил настоящий ужас.

«Господи, что происходит? Что со мной творится? Я окончательно лишилась рассудка…» – лихорадочно думала я, дрожа всем телом.

Безошибочно уловив эту дрожь, Лёвик инстинктивно притянул меня к себе, и я закрыла глаза, отчётливо слыша глухие удары его сердца.

– Мара?.. – прошептал он, касаясь губами моего виска.

Меня трясло как в лихорадке.

«Что со мной? Я не понимаю… Ведь это же Лёвик. Почему я чувствую такое?.. Ещё вчера я безумно хотела другого мужчину… Я сохла по нему целый месяц… Что за фокусы выкидывает со мной моё тело?..»

– Мара, – повторил он тихо, – о чём ты сейчас подумала?

– Не знаю… – пробормотала я, не отлипая щекой от его плеча, – просто мне кажется, со мной сейчас что-то происходит. И я не совсем понимаю что это…

Он судорожно сглотнул и сказал едва слышно:

– Сегодня очень странный день, Мара… я даже не берусь подобрать ему название. Мне кажется, что нахожусь на другой планете. И я очень прошу тебя учесть это, если сделаю сейчас что-то не так…

Его горячие губы снова прижались к моему виску и слегка продвинулись дальше, к уху. Дышать стало трудно, и по коже под одеждой пробежал холодок.

– Лёвик, – тоже шёпотом спросила я, не открывая глаз. – Лёвик, у тебя есть женщины?

– Есть, – отозвался он через какое-то время, продолжая целовать мои волосы.

– И ты занимаешься с ними любовью? – снова спросила я, ужасаясь собственному идиотизму.

– Я с ними сплю, – глухо сказал он, неторопливо перебирая губами выбившуюся у моего виска прядку.

Его рука медленно спустилась с моего плеча и замерла на секунду, затем очень осторожно сжала грудь. Я почувствовала, что меня охватывает волна острого возбуждения. И он это тоже сразу почувствовал, потому что сжал чуть сильнее.

«Что это? Боже мой… как давно у меня не было мужчины…» – с тоской подумала я и выгнула спину навстречу его руке.

– У тебя давно не было мужчины, детка, – почти неслышно прошептал мне Лёвик в самое ухо, касаясь его губами и осторожно лаская языком серёжку.

Я тут же окончательно задохнулась и издала тихий, беспомощный звук. Его язык медленно скользнул по моей шее, потом выше, по подбородку и наконец замер у самых губ, и я приоткрыла их, приглашая, и тотчас ощутила пряный вкус его рта, почти теряя разум от невиданного наслаждения и осознания собственной мерзости.

Я не знаю, сколько времени он целовал меня, но мне показалось, что, когда он наконец оторвался от моих губ, уже совсем стемнело. Мы оба дрожали, и я видела, что на его лбу блестит испарина. Он провёл тыльной стороной ладони по моей щеке и опять стал покрывать моё лицо поцелуями. И я снова ловила его губы, а потом сама начала целовать его, обвивая руками шею и тесно прижимаясь к нему всем телом.