Текст книги "Пандемия любви. Том 3"

Как хорошо, что я не имею привычки вести дневник. В прежние времена жизни с отцом эта идея мою голову никогда не посещала. Зная его нрав, я предпочитала не доверять столь ненадёжному источнику бурный поток собственных мыслей. Из литературы мне было хорошо известно, что все дневники, рано или поздно попадая в чужие руки, неизбежно становятся достоянием гласности, хочешь ты того или нет. Даже если это происходит после смерти. Прочитав однажды дневники Камю, я дала себе слово, что никогда не доверю бумаге свои сокровенные мысли.

– Ну уж нет, – неожиданно произношу я вслух, обращаясь к невидимым зрителям, – если господь даровал мне хоть каплю мозгов, я использую их для того, чтоб никто никогда не имел удовольствия непрошенно попировать за этим накрытым столом.

Тут телефон разражается вальсом, и я, прервав свои мысли, отправляюсь на кухню.

– Ну как ты? – участливо справляется Элич, так и не дождавшись моего приветственного «алло». -Надеюсь, ты уже позавтракала. А вот что касается ужина, я тут подумал, почему бы нам вечером не бросить кости прямо в нашем ресторанчике? Так сказать, не мудрствуя лукаво. Не люблю изменять своим привычкам. Ты же знаешь, в этом смысле я не слишком оригинален.

– А в каком смысле ты оригинален, Элич? – неожиданно спросила я, отчётливо понимая, что ответ на этот вопрос может увести разговор в ненужную плоскость.

Но, к счастью, он сходу не покупается на эту провокацию, и я мысленно благодарю его за целомудрие.

– Ну, это будет зависеть от тебя, – говорит он примирительно. – Я ведь человек исключительно мирный и никогда ни на чём не настаиваю, тебе это должно быть хорошо известно.

Это мне действительно известно. Я столько раз отказывала ему во встречах, что убедиться в обратном повода ни разу не возникло.

– Не настаиваешь, – соглашаюсь я, подумав о том, что это его качество может сегодня оказаться весьма полезным.

– Хм, – произносит он задумчиво, и становится ясно, что сам он особой пользы в этом как раз не находит.

Хорошо, что видеотелефоны ещё не вошли в наш обиход настолько плотно, иначе бы Элич непременно догадался, что сие открытие не доставило мне особой радости. А, между тем, если я и дальше продолжу вести себя в подобном духе, вряд ли стоит рассчитывать на то, что его терпения хватит надолго. Он вовсе не Юра, и женщин вокруг предостаточно. Лично я за все эти годы ни разу не видела, чтобы он тратил время на бессмысленные ухаживания или обременял себя излишней ответственностью, предпочитая всему этому быстрый и видимый глазом результат.

– Ну, ладно, – говорит он наконец, – тогда до вечера. Я подъеду часам к шести, там и решим.

– Хорошо, Паш, до вечера, – отвечаю я и даю отбой.

Если я сегодня откажу Эличу или, по крайней мере, отчётливо дам понять, что вовсе не намерена принимать привычные для него условия игры, мне придётся подыскивать другой объект для воплощения своих дурацких замыслов. При этом я совершенно уверена, что подобный расклад отнюдь не испортит наши прежние отношения и годами сложившуюся дружбу. И меня бы такой вариант даже очень устроил. Как устраивал до сих пор. Вполне вероятно, что и его тоже. Он сегодня сказал мне это почти открытым текстом. Мол, никогда ни на чём не настаиваю и выбор предоставляю какой пожелаешь.

Отчего бы мне и дальше не пользоваться такой замечательной возможностью жить, как привыкла, продолжая издалека нравиться красивому мужику, и купаясь в его ласковых взглядах, ничего не обещая и не предлагая взамен? Он просто мужчина, привык любоваться, не более, мы с ним друзья много лет, и мне совершенно не хочется это менять.

Он заехал за мной ровно в шесть.

К тому времени я уже оделась и примерно с полчаса без толку слонялась по квартире, почти ни о чём не думая и не пытаясь хоть сколько-нибудь привести себя в настроение, соответствующее предстоящему мероприятию. Я имею в виду театр. Об остальном мне думать и вовсе не хотелось.

– Ты готова? – спросил он, отряхивая в прихожей снежинки с плеч своей замшевой куртки. – Одевайся теплее, на улице страшный холод.

Я бросила взгляд на Элича. Хорош, врать себе не имеет смысла. Женщины на таких шеи сворачивают. Не разодет, не отутюжен, но выглядит так, что глаз не отвести. Небрежно, вальяжно, неброско и дорого. Именно так мужчина и должен выглядеть.

Непонятно, какого ещё мне рожна?

Надо сказать, что оделась я, к счастью, ему под стать. Хорошо, что не упаковалась в вечерний наряд. Смотрелась бы провинциалкой. За пять лет одеваться я, спасибо Юре, научилась грамотно. И встречный взгляд Элича был тому подтверждением. Именно из-за таких взглядов я обычно и отказывалась от его предложений. А теперь вот согласилась.

– Готова, – кивнула я, и он оглянулся на вешалку в поисках моей верхней одежды. Я молча указала глазами на чёрное кашемировое пальто. Он облачил меня в него, и мы направились клифту.

Должна сказать, что спектакль мне безумно понравился. Я вообще очень люблю камерные одноактные пьесы, предназначенные для малой сцены. Особенно те тонкие по форме, долгие, психологически точные диалоги, в коих Радзинский великий мастер. Я просто наслаждалась его текстами, совершенно забыв обо всем, что сопутствует моему сегодняшнему выходу. Судя по всему, и Элич тоже. Периодически мы обменивались взглядами, и становилось ясно, что оба получаем огромное удовольствие от захватывающего дух образа мышления автора.

Актёры были так себе, их я особенно не запомнила, но художник неожиданно порадовал лаконичностью стиля и хорошим вкусом, так что тут я снова имела возможность насладиться красивой работой.

Элич распахнул передо мной дверцу машины, и я скользнула внутрь, всё ещё продолжая пребывать в стихии бесконечной чувственности явленного перед нами действа.

– Потрясающая пьеса, – сказал он, поворачивая в зажигании ключ.

– Да, – покачала я головой, – действительно замечательная. Я бы даже с удовольствием прочла её. Хотелось бы пройтись по тексту глазами.

– Согласен, – кивнул он и повернулся ко мне. – Ну так что, едем?

– Едем, – решительно заявила я, и он опустил ногу на педаль газа.

Под «нашим рестораном» имелось в виду заведение неподалёку от офиса, где чаще всего собирались сотрудники, как в обеденное время, так и по вечерам, поэтому там почти всегда можно было встретить знакомые лица. Многие, собственно говоря, специально за этим туда и ходили, нередко засиживаясь допоздна, общаясь с друзьями и обсуждая последние новости. Хотя сегодня мне этого как раз не очень хотелось.

Солнцев тоже раньше бывал там, один или с коллегами, иной раз назначал встречи с партнёрами или просто забегал поесть, но никогда со мной, ибо в этом пространстве скрыть характер взаимоотношений было почти невозможно, поэтому вместе мы в этом кафе никогда не появлялись.

Временами я там обедала, с сослуживцами или в одиночестве, а потом, когда Солнцев уехал в Вену, – с Юрой. Мы частенько торчали там и в вечернее время, он тоже любил назначать здесь свои деловые встречи или общался с тем же Эличем, и я нередко сопровождала его. Ну а после, когда Ветра не стало, я там больше не появлялась. И вот сегодня ехала впервые за последние полгода.

Не знаю, что думал по сему поводу Элич, но, во всяком случае, вслух на эту тему не высказывался, и я была ему благодарна. Мы оба не подавали вида, что с этим местом у меня могут быть связаны неприятные воспоминания, а может, он, как всякий мужчина, и вовсе не забивал себе голову подобными вещами, что для меня сегодня было только к лучшему.

Элич сразу потащил меня к нашему любимому столику, где мы обычно сиживали втроём, подолгу разговаривая до самого закрытия.

К счастью, знакомых в зале оказалось совсем не много, мы пару раз махнули кому-то рукой, а потом я уселась спиной к стене и боком к крошечной эстраде, где одинокий пианист вяло наигрывал джазовые импровизации, иногда сбиваясь и начиная другие, словно играл для самого себя, не обращая внимания на присутствующих. Это создавало приятное ощущение непредвзятости и действовало на меня успокаивающе.

Я рассеянно глядела на музыканта, слегка покачивая ногой в такт мелодии.

– Люблю это место, – расслабленно сказал Элич, удобнее устраиваясь на стуле. – А ты?

– Я тоже, – кивнула я, думая, что это действительно правда. – Знаешь, оказывается, я очень соскучилась по нашему столику. Спасибо, что сегодня привёл меня сюда. Сама я как-то не решалась.

Он улыбнулся и погладил меня по руке.

– Время всё лечит, Соня. Просто надо немного набраться терпения.

«Не всё, – подумала я, вспомнив недавнюю встречу, – кое-что не лечится никакими средствами. И в этом легко убедиться. Вот, например, если сейчас вдруг откроется дверь, и здесь появится Солнцев…»

Додумать эту мысль я не успела, потому что в ту самую секунду дверь широко распахнулась, и в проёме возникла огромная фигура Солнцева.

Остановившись на пороге, он хмуро оглядел маленький зал. Увидел он нас почти сразу, потому что мы сидели прямо напротив входа. Увидел и застыл, намертво приклеившись ко мне глазами.

Одному богу известно, что приключилось в этот момент с моей физиономией, но, вероятно, выглядело это не очень. Элич сидел спиной к двери, поэтому сразу не увидел вошедшего. Зато он увидел моё лицо, и в его глазах отразилась тревога.

– Что случилось, Соня? – спросил он и оглянулся назад, но, к счастью, увидев шефа, тут же отвлёкся и поднялся ему навстречу.

Переместив неподвижный взгляд на Элича, Солнцев отлепился от двери и медленно двинулся в нашу сторону. Я совершенно перестала дышать.

Они сошлись где-то в паре шагов от столика и пожали друг другу руки.

– Садитесь к нам, Дмитрий Сергеевич, – указал на меня рукой Элич, – мы с Соней как раз тоже только вошли, ещё ничего не заказали.

Солнцев молча кивнул, и они оба уселись за столик. Элич напротив, а Солнцев совсем рядом, и моих ноздрей тут же коснулся едва уловимый шлейф его парфюма, того самого, от которого сердце моментально встало где-то посреди горла, и я снова перестала дышать.

– Добрый вечер, Софья Николаевна. Рад вас видеть, – сказал он, поднимая на меня хмурый взгляд. Но губы его сдержанно улыбнулись, как и полагается в таких случаях. При виде коллеги следует улыбнуться, и он сделал это, соблюдая все правила.

– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич, – вполне убедительно растянула я губы в ответ, чтобы не выглядеть идиоткой в глазах Паши и не вызвать у него справедливых подозрений, ибо встреча с Солнцевым у меня, как у любого сотрудника, ничего, кроме радости, вызывать не должна. И я честно изобразила на лице эту радость. Кажется, получилось правдоподобно, потому что Элич отреагировал вполне адекватно, и они стали обмениваться подходящими к случаю фразами, из которых мой слух не улавливал ничего, кроме низких регистров солнцевского голоса. Воспринимать что-то другое я была просто не в состоянии.

Подошёл официант, и они снова заговорили. Вероятно, это касалось ужина. Логично. О чём бы ещё они могли говорить? После этого парень, похоже, отправился за напитками.

– Что ты будешь есть? – спросил Элич, открывая меню. Оказывается, передо мной тоже лежала открытая папка.

– Как обычно, – ответила я Паше, не глядя в листки, и тут же увидела, что лицо Солнцева заметно потемнело и на лоб набежали морщины.

– Оливье и судак по-польски? – поднял глаза Элич, а я кивнула. – Я заказал тебе красное вино, – добавил он, и я снова кивнула. Морщины на лбу Солнцева сделались глубже, а взгляд потемнел ещё сильнее.

«Какое счастье, что Паше хорошо известен мой молчаливый характер, – подумала я, искоса глянув на их уткнувшиеся в меню лица, – иначе моё поведение выглядело бы крайне неестественно. Ну а Солнцев, я думаю, удивляться этому тем более не станет».

Музыкант продолжал одиноко наигрывать, и за соседними столиками негромко переговаривались люди, а я так и сидела очень прямо, делая вид, что разглядываю страницы, не различая в них не единой буквы.

Вскоре официант вернулся с бутылками и наполнил вином мой бокал, а им разлил коньяк, потом принял заказ и удалился.

Мужчины тут же заговорили о работе, словно и не прерывали беседы; собственно, Элич начал, а Солнцев принялся отвечать, и разговор потёк вполне естественно, – обычное дело, они всегда говорили об этом, где бы ни находились; это было привычно, и я ненадолго расслабилась, думая о том, что мне надо начать разговаривать и перестать наконец изображать глухонемую, иначе Элич решит, что со мной не всё в порядке, и примется задавать вопросы, а это сейчас совсем ни к чему.

Я сделала глубокий вдох и стала прислушиваться к их беседе. Тут, словно по заказу, речь зашла о Громове, и я естественно влилась в разговор, вовремя подавая нужные реплики, правильно отвечая на вопросы и следя за тем, чтобы лицо моё и голос точно соответствовали заданной теме. Похоже, у меня это отлично получалось, потому что лоб Солнцева несколько разгладился, а в Пашиных глазах отражалось спокойствие. Я мысленно похвалила себя за старание.

Элич улыбался, он, как всегда, радовался присутствию Солнца, и моему заодно, – это было видно по выражению его глаз, скользящих по мне с явным удовольствием. Он оказывал ненавязчивые знаки внимания, подливал вино или передавал салфетки, при этом иногда легко касаясь моей руки кончиками пальцев. Одним словом, вёл себя абсолютно естественно, как уверенный в себе мужчина, чувствующий себя вполне раскованно в присутствии своего начальника и явно нравящейся ему женщины. И со стороны это было отлично видно. Хорошее воспитание легко позволяло ему держаться на должном уровне, нисколько не переходя границ дозволенного.

Разговор снова вернулся к работе.

Мужчины, давно привыкшие к моему присутствию при подобных беседах, не чувствовали скованности от того, что я почти не участвую в обсуждении, и Элич принялся подробно рассказывать шефу о своих сегодняшних делах. Он был точен в оценках и отлично владел речью, поэтому без труда довольно долго удерживал внимание Солнцева, толкуя о новой графической версии последней программы, которую в данный момент разрабатывала его группа. Видимо, эта тема как раз поднималась перед выходными на том самом совещании, с которого мне звонила Вера, и Солнцев был заинтересован в решении вопроса. Это ясно отражалось на его лице, а то, что оно было мрачным, ни у кого удивления не вызывало, к сему факту все давно привыкли, и Элич в том числе.

Вот только нюансов этой мрачности, к счастью, никто не различал. Никто, кроме меня. И я прекрасно видела, как напряжён Солнцев, и какая буря вскипает в нём, когда он перехватывает едва уловимые, но очень мужские оттенки бросаемых на меня взглядов Элича. Казалось, он специально забрасывает его вопросами, всё глубже погружая в тему, подобно самцу, яростно нападающему на охотника, с целью как можно дальше увести от гнезда, где притаилась его высиживающая потомство самка. И я чувствовала это всей кожей, видела его периодически сжимающуюся в кулак руку, сдвинутые к переносице брови и временами гуляющий по шее кадык. Я слишком хорошо знала каждый всполох этих чёрных, расширенных, исторгающих бездну зрачков.

Похоже, официант появился как раз вовремя, ибо становилось ясно, что рабочая тема к этому моменту себя явно исчерпала, и сейчас мне снова придётся выйти на сцену. Я порылась в своём арсенале улыбок и приготовилась к неизбежному.

– Может, возьмёшь свой любимый десерт, Соня? – спросил Элич, пока парень собирал на поднос тарелки.

Мне показалось, что Паша намеренно называет меня просто по имени, чтобы подчеркнуть неформальность наших отношений, хотя ничего особенного в этом не было, мы находились не на работе, и вообще я более не являлась сотрудником компании, но, тем не менее, Солнцев продолжал подчёркнуто обращаться ко мне по имени и отчеству.

– Спасибо, сегодня не хочется, – поделилась я одной из улыбок, и Паша повернулся к Солнцеву:

– Что-нибудь ещё закажем, Дмитрий Сергеевич?

Не меняя взгляда, Солнцев отрицательно качнул головой и вдруг неожиданно развернулся ко мне всем корпусом.

Не успевшая подготовиться к этому, я снова едва сумела словить дыхание.

– Похоже, сегодня уже довольно поздно, и кафе скоро закрывается, Софья Николаевна.

Я взглянула на него вопросительно и напряглась, не совсем понимая, к чему он клонит. При извечной непредсказуемости Солнцева это могло означать что угодно.

– Но у меня имеется к вам ряд вопросов как к акционеру, – продолжил он по обыкновению мрачно, – и, раз уж мы так неожиданно встретились, я бы очень хотел именно сегодня прояснить их. Это не займёт много времени, и, если вы позволите мне самому подвезти вас до дома, мы могли бы по дороге обсудить эту тему.

Брови Элича несколько сместились вверх, но почти сразу лицо снова приняло невозмутимое выражение. А вот мне, наоборот, сделалось так жарко, что руки сами потянулись к вороту блузки, но, к счастью, вовремя остановились на полпути.

Если я сейчас скажу «нет», то объяснить это будет абсолютно нечем. Более того, наведёт Элича на странные мысли, ибо отказ от такой простой любезности будет выглядеть довольно дико, к тому же речь идёт о серьёзном деле. Правда, окончание нашего с Пашей сегодняшнего вечера так и осталось непрояснённым, но, полагаю, сообщать об этом шефу он явно не планировал.

Я подняла глаза на Элича. Он слегка улыбнулся мне и едва заметно кивнул. И я перевела взгляд на Солнце.

На самом деле, я просто долго об этом рассказываю, но в реальности всё вместе заняло не более секунды. Когда наши взгляды встретились, его был по-прежнему мрачен, а я уже почти сумела взять себя в руки.

– Конечно, Дмитрий Сергеевич, – кивнула я, изобразив на лице полнейшее спокойствие, – если есть такая необходимость, мы непременно сегодня это обсудим.

– Благодарю вас, – отозвался он без выражения и встал со стула. Мы оба тут же поднялись следом.

Элич проводил меня до машины и помог взобраться на переднее сиденье солнцевского «хаммера».

– Я позвоню, – сказал он коротко и захлопнул дверцу.

Солнцев тут же нажал на газ, сорвавшись с места так неожиданно, что я едва успела пристегнуть ремень.

Он сидел очень прямо и смотрел на дорогу. Чуть оглянувшись назад, я незаметно втянула ноздрями воздух, пытаясь уловить знакомые запахи. Мне казалось, что они ещё здесь, и наш дух по-прежнему витает в этом пространстве. Я вдохнула ещё раз, потом ещё, но так и не уловила ничего, кроме лёгкого дыхания его одеколона.

Он слегка усмехнулся.

– Это же другая машина, не заметила?

«Господи, я не заметила! А вот он зато сразу всё почувствовал, словно и не ожидал ничего другого…»

– Нет, – качнула я головой, радуясь, что в темноте не видно, как дрожат у меня руки. – Темно уже.

Он кивнул, соглашаясь.

– Да, темно. Но для того, чтобы уловить запах, свет и не нужен, верно?

Я не ответила.

– А машина почти такая же, – продолжил он, – просто модель новее. Ведь столько лет прошло.

От этих слов в животе так свело, что я невольно пригнулась. С тоской подумалось, что от его внимания всё так же не ускользает ни единая мелочь, и он по-прежнему легко читает каждый мой жест, как в открытой книге.

Он немного повернул голову.

– Соня…

– Так что там насчёт акций, Митя? Я внимательно тебя слушаю, – немедленно начала я, заслышав в его голосе совсем не те ноты, которые была сейчас в состоянии вынести.

– К чёрту акции, – сказал он жёстко. – Что у тебя с ним?

– С кем? – спросила я, холодея.

– Полагаешь, что я мальчик? – спросил он очень раздельно. – Или думаешь, я не знаю, как мужик смотрит на женщину, которую хочет?

Я дёрнулась так резко, что ремень моментально заклинило.

– Не понимаю, о чём ты говоришь, Митя. Ты хотел обсудить со мной какие-то вопросы, вот и будь любезен…

– Я буду очень любезен, об этом можешь не беспокоиться, – прервал он таким тоном, что мне тут же сделалось жарко.

– Что ты имеешь в виду?

– Только то, что сказал. Но я задал вопрос и хотел бы услышать ответ.

– Какой ответ, Митя? Мне неясно, о чём ты спрашиваешь. Значит, акции здесь не при чём?

Он молча качнул головой, не отрывая взгляда от дороги.

– Тогда что? – спросила я, не будучи уверена, что хочу услышать ответ.

– А ты не знаешь? – повернувшись, словил он мой взгляд.

– Нет, – сказала я упрямо, и он, слегка усмехнувшись, пожал плечами.

– Не можешь не знать, девочка. Или ты совсем забыла, какой я?

«Господи, если б я только могла забыть…»

– У меня для этого было достаточно времени.

Он поморщился.

– Знаю. Но просто ты была сегодня слишком близко, Соня. Слишком близко, чтобы у меня хватило сил позволить тебе уехать оттуда не со мной.

Мои щёки сделались горячими.

– Я пять лет уезжала оттуда не с тобой.

– Да, уезжала, – снова скривился он. – Но только я при этом не присутствовал.

– И что? – выдохнула я. – Тебе от этого было легче?

Он буркнул себе под нос что-то неразборчивое. Я взглянула на него и на секунду замерла, не имея сил отвести глаза от его тёмного профиля, по которому время от времени скользили полоски света фар проезжающих в обе стороны машин.

– Всё это было в другой жизни, Солнце, – с усилием выговорила я, – и совершенно незачем сейчас вспоминать об этом.

– Может, и незачем. Но, тем не менее, сегодня ты снова в моей машине, – произнёс он тихо. – И духи у тебя те же, что раньше.

Задохнувшись, я не нашлась, что ответить. Никогда прежде Солнцев не сказал бы этого. Рывком стащить с меня платье и, вдохнув его аромат, небрежно отшвырнуть в сторону – вот это он мог. А сказать вслух – никогда.

Он включил дворники, и снежинки, взметнувшись, слетели с лобового стекла.

– А в ту ночь шёл дождь, помнишь? – пробормотал он чуть слышно. – И нас сильно занесло на дороге. Я тогда едва вырулил.

Мне сразу вспомнилось, как мы возвращались из той гостиницы, и сердце тут же метнулось к горлу.

– И дождь смывает все следы, – вырвалась у меня его любимая присказка тех времён, и сразу увидела, как дрогнули на руле пальцы.

– Нам надо поговорить, Соня…

– О чём, Митя? Все разговоры остались в прошлом. А если о делах, то это подождёт до возвращения Ивана Аркадьевича. Послезавтра он уже появится в городе.

– Перестань, – сказал он тихо, – ты слишком многого не знаешь. Но рано или поздно я сумею рассказать тебе…

– Вероятно, мне ничего и не надо знать, – возразила я, но он поднял ладонь, прерывая.

– Надо. И вскоре ты сама убедишься в этом.

– Кому надо? – не удержалась я.

– Прежде всего мне.

– Ты всегда думал только о том, что нужно тебе, Солнце, так что меня это нисколько не удивляет, – повернула я к нему голову и тут же осеклась, встретившись с мрачным огнём его глаз.

– Не торопись, Соня, всё совсем не так, как ты думаешь.

– Да неужели? – почти вскрикнула я. – Коронную фразу «это совсем не то, что ты думаешь» мужчина произносит только в одном случае – когда жена застаёт его в постели с любовницей.

Он почти рассмеялся, но тут же смолк и опять уставился на дорогу. Какое-то время мы ехали молча. Потом он слегка повернулся ко мне:

– Хочешь, заедем куда-нибудь выпить кофе? Мне снова едва удалось сдержать дыхание.

– Нет. Я устала и хочу домой, Митя.

Тут только я заметила, что едем мы вовсе не по Тверской, как следовало бы, а находимся на незнакомой улице, узкой и довольно тёмной. Я приблизила лицо к тонированному стеклу, но толком ничего не разглядела и тревожно повела плечами.

– Куда ты везёшь меня? – спросила я, тут же подумав, что раньше никогда бы не задала ему такого вопроса. Ни при каких обстоятельствах в той, прежней, жизни я не спросила бы его, куда он везёт меня. Видимо, он тоже подумал об этом, потому что поморщился, как от боли.

– Не бойся, не трону.

– Не понимаю, о чём ты, – снова задохнулась я, поразившись только что произнесённой фразе.

– Не понимаешь? – Он нажал на тормоз и резко остановился у самого тротуара. Потом, отстегнув ремень, перегнулся в мою сторону так, что его лицо оказалось прямо напротив, в такой опасной близости, что губы мои почти коснулись его подбородка. Он подался вперёд, и наши рты на мгновение встретились. Мы жадно вдохнули друг друга, и оба непроизвольно вскрикнули, но потом он тут же отпрянул и, тяжело завалившись на спинку сиденья, закрыл глаза.

Я тоже опустила веки, даже не пытаясь унять вылетающее сердце, просто сидела без единой мысли, не шевелясь и не произнося ни звука.

Минуты через две мы почти синхронно открыли глаза.

– Ты с ним? – спросил он глухо.

– Да нет же, – замотала я головой, моментально холодея от одной мысли, что могла бы позволить прикоснуться к себе кому-нибудь, кроме него. Это показалось мне таким же невероятным, как если бы я прямо сейчас открыла дверцу и вышла голой на улицу. Как я вообще могла думать об этом?

Солнцев снова поморщился.

– Тогда почему он смотрел на тебя так?

– Как так?

– Перестань, Соня, – повернулся он ко мне, – ты прекрасно понимаешь, о чём я.

Я нервно пожала плечами.

– Ты что не знаешь Элича? Он мужчина с головы до пят, и мы друзья много лет… между нами никогда не могло быть того, о чём ты подумал… и вообще, Солнце, – выдохнула я вдруг, – не понимаю, почему я должна перед тобой отчитываться?

– Не должна, – отозвался он странным тоном. – Не должна, Соня. Просто скажи… ты была с ним когда-нибудь или нет? Я хочу это знать.

– Да говорю же тебе – нет, – сказала я громче, чем рассчитывала. – Я никогда не была с ним… и не собираюсь… и вообще ни с кем… – неожиданно для себя самой добавила я, отчётливо понимая, что вот теперь это чистая правда, и с этой минуты я никогда больше не стану пытаться… нигде и ни с кем…

От этой мысли мне сразу стало легко и спокойно. Я не буду пытаться. Мне больше не надо никого обманывать. И это сегодня сделал он. Снова он и больше никто не свете. Он не позволил мне совершить эту глупость.

– Так или иначе, сегодняшний день закончился. И я хочу домой.

– Ладно, – сказал он устало, – ты прости меня, детка. Конечно, я сейчас отвезу тебя домой.

Он снова назвал меня «детка».

– Зачем ты хотел это знать, Солнце? – спросила я, чувствуя себя совершенно без сил.

– Потому что мне было страшно услышать ответ.

– И этот тоже? – подняла я глаза. – Как с акциями?

– Нет, – покачал он головой, – этот гораздо страшнее.

Мы ехали молча до самого дома. Я смотрела на него, не узнавая. Он был сейчас совершенно другой. Не такой, которого знала раньше. Тот, прежний, никогда ни о чём не спрашивал. Просто подходил и брал, не интересуясь, что я думаю по этому поводу.

И ещё я заметила, что он больше не курит. Видимо, отвык в Европе.

Под колеса летели огни, и отвесно валил снег, разгоняемый с ветрового стекла дворниками, а я сидела и думала, что какой бы он ни был – прошлый, настоящий или будущий – никогда не смогу любить его меньше, ибо с этим уже ничего не поделаешь, и обманывать себя не имеет смысла.

…Я открыла ключом дверь квартиры и шагнула в прихожую. Слегка притопнула каблуками. На полу сразу образовались два маленьких снежных холмика. Я на секунду замерла, разглядывая их. Они слегка искрились в свете лампы и, охваченные теплом, на глазах оседали, превращаясь в крошечные лужицы.

Я сняла сапоги и прошлёпала в кухню. Нажала на кнопку чайника. Он моргнул сиреневым глазом и негромко засопел.

Я опустилась на стул и закрыла глаза. Впереди предстояла длинная ночь.

Может мне кто-нибудь объяснить, что происходит? Судя по Вериным словам, на работе он был таким же, как его знали прежде. Мыслей о том, что Солнцев изменился, ни у кого не возникает. С Эличем он тоже вполне предсказуем – цепко внимателен и по обыкновению мрачен. И это не вызывает у Паши никаких подозрений. Наоборот – его присутствие вселяет уверенность, он – Солнце, и это немедленно становится ясно всякому, кто попадает в его орбиту.

Значит, изменился он только со мной?

Того, прежнего, я хорошо знала и принимала каждой своей клеткой, он был моим, несмотря на то, что я им никогда не владела, а, наоборот, сама принадлежала ему без остатка, позволяя творить с собой всё, что только приходило ему в голову, не прекословя и никогда не желая ничего иного.

А что мне делать с этим нынешним, другим, не таким, как раньше, неизвестным и новым, я пока совершенно не представляла.