Текст книги "Босиком по асфальту"

Глава седьмая

Среда

В среду утром я наконец-то поговорила с мамой обо всем, что меня так волновало.

– Ну, в общем, мы с ним встретились в клубе. Еще в воскресенье.

– Почему-то я так и подумала, что вы уже успели увидеться. Ты как-то не слишком удивилась, когда мы встретили его по пути домой из магазина.

– Я молилась тогда, чтобы он просто прошел мимо и не заметил нас. Но нет же! Встретиться трижды за три дня! Это какое-то издевательство.

Мама мягко рассмеялась, потянулась к высокому прозрачному бокалу, взяла его за ручку и сделала небольшой глоток кофе. С молоком и без сахара. Раньше мама добавляла сливки, но потом поняла, что вкус кофе с молоком ей нравится намного больше.

Две чашки кофе с молоком были ее маленьким ритуалом, с которого она начинала каждый свой день.

Часы показывали двадцать две минуты восьмого. Сегодня будильник прозвонил в семь часов утра. Так рано я не просыпалась уже очень давно, потому что на четвертом курсе в университете у нас не было первых пар в расписании, а иногда учебный день и вовсе начинался с двух.

Встать получилось далеко не сразу: веки то и дело опускались, и я проваливалась в сладкую дремоту до следующего звонка будильника, успев перевести его несколько раз, но в конце концов взяла себя в руки и кое-как сдвинула одеяло в сторону. Окончательно проснуться помогли холодная вода, которой я ополоснула лицо, и ароматный чай с лимоном.

И сейчас, несмотря на утреннюю усталость и желание вернуться в кровать, я чувствовала странную легкость за ребрами. Как бы противоречиво это ни звучало, но я любила ранние подъемы. День сразу становился на пару часов длиннее, и появлялась возможность переделать большее количество дел.

Наверное, мне стоило снова сделать это своей привычкой – вставать раньше девяти утра.

– Ты поэтому не пришла ночевать в воскресенье? Была с ним? – спросила мама, выводя на веке ровную стрелку и затем слегка растушевывая ее кисточкой.

Да, тем вечером я просто написала маме сообщение в мессенджере о том, что задержусь и приду домой утром. И что волноваться не нужно, со мной все хорошо. Лаконично и без особых подробностей. Конечно же, имя своего ночного визави я тоже предпочла скрыть.

– Да, мам. Была.

– И… что?

Я тяжело вздохнула. Потянулась к кружке с чаем и обхватила ее двумя ладонями, млея от того, как она совсем слегка согревала кожу. В комнате работал вентилятор, разгоняя воздух, и было комфортно.

Летняя жара появлялась где-то после десяти часов утра.

В гостиную попадал солнечный свет, еще не такой яркий, каким будет уже через час. Я сидела на нашем диване, дыша полной грудью, и наслаждалась каждым мгновением, чувствуя странное предвкушение от нового дня. Ощущение такое, как если бы в скором времени должно было случиться что-то особенное. Какая-то детская радость, которая отчего-то захлестнула меня с головой.

Мне это нравилось. Нравилось, что время шло, а я так и не разучилась радоваться мелочам. Это было чем-то бесконечно важным для меня, ведь, не теряя способность находить счастье во всем вокруг, я чувствовала себя по-настоящему живой, а не просто существующей.

– И кошмар. – Я покачала головой, отвечая на мамин вопрос.

– Прям кошмар?

– Прям я хочу, чтобы он уехал поскорее.

– Может, вам надо поговорить?

– Зачем? – вопрос слетел с языка слишком быстро.

Мама удивленно приподняла брови. Она старалась подобрать подходящие слова, чтобы продолжить разговор, потому что наверняка была самым тактичным человеком на этой планете.

– Ну, то, что между вами произошло… ты так и оставишь?

Я кивнула, прикусывая щеку изнутри.

– Это была огромная ошибка.

– А вдруг он хочет выяснить, что ты чувствуешь?

В голове появились воспоминания из вчерашнего дня. Настойчивость Саши, один и тот же его вопрос, заданный мне двадцать пять тысяч раз. Я снова кивнула, невесело усмехнувшись. Неприятное скребущее чувство в груди возникло как-то слишком внезапно, перекрывая собой всю ту легкость, что ощущалась до этого. Я совсем не ожидала, что мне станет трудно говорить обо всем, что произошло.

– Да, хочет. Еще как.

– И ты его оттолкнула?

Этот вопрос ударил меня, словно пощечина.

– А что мне еще оставалось, если так подумать? – Голос стал выше и громче – явный признак того, что я защищалась. Не от мамы, нет. От своих мыслей, кусающихся и жалящих. Я просто оправдывалась перед самой собой. – Я поступила глупо и опрометчиво, когда уехала с ним после клуба. Так не должно было случиться, и это не входило в мои планы. В следующий раз буду думать головой, а сейчас… то, что случилось, просто станет мне уроком.

– Может, тебе все же стоит его выслушать? Вдруг для него это что-то значит.

– Очень сомневаюсь, мне кажется, он просто веселится. – Чего только стоили все те ухмылочки, которыми он постоянно разбрасывался. – А даже если и значит, это бы ничего не поменяло. Он как был моим бывшим, так им и останется.

Повисла тишина. Сколько мы с мамой промолчали после этих моих слов, не знаю. Я потерялась во времени. И в своих мыслях, которые были сосредоточены теперь на одном лишь Саше.

«Какая разница? Мы все равно больше не увидимся. Скорее всего», – пыталась я себя убедить.

– Он повзрослел, – мягко заметила мама, в какой-то момент прерывая молчание. Она наносила густой слой туши на ресницы.

– Да, – так же мягко ответила я, повернувшись к окну. Небо давно посветлело и прояснилось, и лишь у самого горизонта осталась едва заметная розоватая полоска. Такие нежные оттенки. – Еще как повзрослел. Я узнала его только по голосу и манере говорить, и то не сразу.

– Каково тебе видеть его после стольких лет?

Я задумалась всего на пару секунд, прежде чем ответить.

– Неожиданно. – Мой голос наконец звучал спокойно. – Абсолютно неожиданно, ведь я не думала, что мы встретимся еще когда-либо. Последние пять лет он был для меня перевернутой страницей, к которой я не собиралась возвращаться. Но как же иронично все получилось!

– Вы смогли нормально поговорить? Просто поговорить.

– Да, совсем немного, но смогли.

Как назло, вспомнился его последний вопрос, на который я не успела дать ответ.

«А во мне? Что-нибудь изменилось, по-твоему?»

Передо мной стоял когда-то знакомый человек, но каждая его черта была мне незнакома. Он был чем-то новым и неизведанным. Бесконечно скрытым за миллионами стен и преград. Мне хотелось разгадать его, как загадку. Но стоило ли?

Если я смогу, если узнаю о нем больше, если решу этот ребус, станет ли мне легче? Найду ли я ответы на свои вопросы, сплету ли ниточки так, как нужно мне самой? Перестанет ли он быть таким непонятным для меня?

– Так что ты сейчас хочешь делать со всем этим? – снова спросила мама, и мне показалось, что она задавала все эти вопросы не только для того, чтобы разобраться в ситуации, но и затем, чтобы я сама разобралась в ней. Разобралась в своих мыслях и чувствах. Мне это было нужно, и мама это чувствовала.

И тем не менее я пожала плечами:

– Ничего.

– Совсем?

– Да.

– И не поговоришь с ним?

– Нет. Я правда не вижу смысла в этом разговоре. Случилось то, что не должно было случиться. Вот и все.

– Жалеешь? – спросила мама, пристально глядя на меня.

Солнечный свет падал на ее лицо, делая глаза чище, глубже, красивее и как будто прозрачнее.

Почему мама спрашивала это? Она знала ответ. Наверное, просто хотела убедиться. Я слегка приподняла подбородок и улыбнулась, покачала головой.

– Нет. В тот момент мне это было нужно, видимо. Так что ладно. Забудем и будем жить дальше. Теперь я просто знаю, что больше не стоит напиваться в его компании, – постаралась пошутить я. Вышло удачно, ведь мама мягко рассмеялась. От этого и мне самой стало легче.

– Ты у меня такая взрослая.

Фраза прозвучала внезапно, и я распахнула глаза. В голосе мамы четко слышалась гордость. Она смотрела на меня тепло и нежно, и что-то в моей груди сжалось от осознания, насколько сильно я ею дорожу. Как и она – мной.

– Мам, не надо, я сейчас расплачусь, – снова попыталась пошутить я, потому что немного смутилась и не нашлась с нормальным ответом. Мама только улыбнулась и протянула руку, поглаживая меня по волосам.

– Все будет хорошо. Ты не обязана делать то, чего не хочешь, ты ведь знаешь это? – Я кивнула. – А если тебе хотелось, ну и хорошо. После этого ты ничем ему не обязана, как и он тебе.

– Да, я знаю. Спасибо, мам.

Я наклонилась вперед и заключила маму в объятия, уткнувшись носом ей в грудь. Мама обвила меня руками, мягко поглаживая по спине. Я тут же почувствовала, как ко мне возвращается та легкость, что слегка кружила голову и будто трепыхалась крыльями бабочек за ребрами. Ощущение, что вот-вот произойдет что-то особенное. Хотелось улыбаться без причины.

– Мам?

Она опустила глаза, встретившись со мной взглядом, и приподняла брови, вопросительно кивнув, а я спросила:

– Когда ты поняла, что я хочу поговорить с тобой именно о Саше?

Мама улыбнулась так, словно наперед знала, что я задам этот вопрос.

– Когда зашла на кухню. Почему-то закрались такие подозрения. Между вами было какое-то странное напряжение. К тому же, повторюсь, ты не слишком удивилась, когда мы встретили его по пути домой.

– На моем лице правда можно прочитать все, о чем я думаю? – неразборчиво пробубнила я ей в грудь, опуская подбородок.

Мама рассмеялась – этот звук никогда не перестанет радовать меня. Она прижала меня к себе сильнее и поцеловала в лоб, а я прикрыла от удовольствия глаза. Хотелось подольше насладиться этими теплыми, уютными объятиями. От мамы пахло кофе с молоком и цветочным гелем для тела. Так для меня всегда будет пахнуть нежность.

Часы показывали без пятнадцати восемь. В городе сегодня намечалось какое-то мероприятие, и мы с Гитой договорились встретиться во второй половине дня, чтобы прогуляться, обсудить все на свете, а потом дойти до главной площади и посмотреть на праздник. Я не сомневалась, что нас в любом случае ждал интересный день.

А еще я чувствовала невероятное облегчение после разговора с мамой. Все мои проблемы не решились одним разом, я не нашла выход из той ситуации, в которой оказалась, но по крайней мере мне удалось поделиться тем, что меня грызло и преследовало уже который день, с человеком, мнение которого имело для меня большое значение. Услышать поддержку не только в словах, но и в голосе, увидеть ее во взгляде, касаниях, улыбке.

Сразу казалось, что все решаемо. И в голове появлялись здравые мысли, есть ли вообще смысл переживать из-за того, что нельзя исправить.

Нет, совершенно никакого.

Только принять и жить дальше. И раз я уже успела принять все произошедшее, то единственное, что мне оставалось, – это действительно просто жить дальше, радуясь мелочам так, как я умела.

Глава восьмая

Среда

– Праздник в честь Дня смородины[1]1
  14 июля неофициально считается в России Днем смородины. По большей части он известен садоводам и огородникам, которые в этот день проводят конкурсы и фестивали, посвященные смородине.


[Закрыть]? Серьезно? – Я скептически подняла бровь, поворачивая голову к Гите. Она шла рядом, неспешно потягивая из высокого прозрачного стакана с крышкой-полусферой свой любимый шоколадный кофе со льдом.

– Серьезно, – кивнула она, посмотрев на меня из-под густо накрашенных ресниц. – А еще сегодня День хаоса и беспорядка.

– У меня уже который день – День хаоса и беспорядка.

Гита весело хохотнула, едва не поперхнувшись своим кофе, и кончиком пальца подтерла красную помаду в уголках губ.

– Все не так плохо, Лиз.

– Да неужели? Все будет не так плохо, когда весь этот кошмар закончится.

– Под словом «кошмар» ты подразумеваешь…

– Да, Гита, я подразумеваю Воскресенского.

Гита снова рассмеялась. Я тяжело вздохнула, но, глянув на подругу, тоже не смогла сдержать улыбки. Сделала пару глотков кофе и оглядела широкую улицу.

Мы неспешно прогуливались по направлению к главной площади. Время близилось к пяти, а это означало, что совсем скоро в центре начнется праздник. Подготовка шла полным ходом еще с полудня. Кажется, планировалось что-то грандиозное. Ведь выступление местной музыкальной кавер-группы – это достаточно грандиозно для городка с населением в шестьдесят тысяч человек?

А повод – просто сказка. День смородины. Кто вообще придумал провести праздник в середине недели, посвященный чему-то настолько… повседневному? Хотя людям только повод дай. К тому же на дворе лето, жара, июль, отпуска и каникулы. Народ ведь нужно чем-то развлекать.

Но День смородины…

Смешно. Однако, если честно, я была совсем не прочь отвлечься от всего, что произошло за последнее время. Да и узнать, что в нашем городе есть кавер-группа, было интересно. К тому же, кажется, это выступление будет далеко не первым для них. Ведь если их неоднократно принимают на городской сцене, то, наверное, в них действительно что-то есть.

– Похоже, мои хотят снова встретиться на неделе. Скоро все поразъезжаются, так что они собираются увидеться напоследок, – поделилась Гита несколько задумчиво. Под словом «мои» она подразумевала своих одноклассников, с которыми виделась пару дней назад.

Внезапная мысль посетила мою голову, и, как обычно, я не смогла удержать ее за зубами:

– Саша тоже?

– Не знаю. – Гита приподняла брови, помешивая трубочкой кофе в своем стакане и затягивая в маленький шоколадный водоворот несколько кубиков еще не растаявшего льда. – Он пока не ответил, но, наверное, тоже придет.

– Если на неделе, то он успеет, – произнесла я и только через несколько секунд задалась вопросом, почему вообще думаю об этом.

– Он сказал тебе, что уезжает в конце недели?

– Да.

– А точный день?

– Я не интересовалась. И не хочу знать. Просто надеюсь, что это произойдет поскорее. Пятница – тоже конец недели. Пусть он уезжает в пятницу.

Гита поджала губы. В последнее время Воскресенский стал слишком часто фигурировать в наших разговорах, и это дезориентировало нас обеих. Раньше мы практически никогда не говорили о нем, а сейчас он едва ли не основная тема для бесед. Это было странно и непривычно, в какой-то степени даже неловко. Мы обе чувствовали, что что-то явно не так.

– О чем вы говорили в клубе? – спросила Гита. Когда я вопросительно посмотрела на нее, она нахмурилась и поспешила объяснить: – Ну, вы же, наверное, нормально общались? И он не раздражал тебя.

– Да, а спустя час мы уже занимались сексом. Гита, я слишком много выпила.

– И то верно.

Я негромко фыркнула. Конечно, это не было оправданием. Только не тому, что произошло между нами. Случившееся не оправдать опьянением. Причины этого куда глубже, несмотря на то, что я постоянно ограждалась от любых упоминаний о Воскресенском. Принципиально и почти стихийно. Все пять лет, а не только эти три дня.

– Все, что ни делается, – к лучшему.

Хорошая фраза – я жила, опираясь на нее. Но в данной ситуации она показалась сомнительной. Наверное, Гита и сама не очень верила ей, но она так забавно произнесла ее, что я снова не смогла сдержать улыбку.

– Конечно, во всем можно найти плюсы, но тут я даже пытаться не буду.

– Уверена, что их больше, чем минусов, – возразила Гита.

– Ты слишком оптимистично мыслишь.

Нас прервал звонок телефона Гиты. Она немного покопалась в своей поясной сумке, достала из нее айфон в аккуратном бежевом чехле и посмотрела на меня, задорно подмигнув:

– И тебе советую, Лиз! Мысли оптимистично!

А затем ответила на звонок.

Я подняла голову к небу. Оно постепенно впитывало в себя теплые вечерние тона, хотя солнце было еще высоко. Несколько разбросанных по лазурному покрывалу рваных облаков светились розовато-оранжевым светом.

Гита говорила около пары минут. Отвечала лаконично и по делу, а я неспешно шла рядом, потягивая кофе и чувствуя, как начинает замерзать ладонь от тающих кубиков льда в стакане.

Вдалеке уже виднелась главная городская площадь. Людей было не так много, но в скором времени это могло измениться. Погода была ясной и теплой, а в такие дни мероприятия наполнялись толпами, сквозь которые едва-едва можно было протиснуться.

– Серьезно?! – вдруг воскликнула Гита, все еще говоря по телефону. Я тут же повернула к ней голову. – Вы шутите! – Ее глаза загорелись, как если бы ей сообщили самую радостную новость в ее жизни. Хотя вполне вероятно, что так оно и было, и я уже предвкушала восторженный рассказ. – Вы меня очень обрадовали! Да, конечно, я все сделаю. С удовольствием!

Эмоциональная Гита. Она всегда была такой – очень улыбчивой, очень веселой, очень громкой, очень экзальтированной. Девочка-зажигалка. Помимо прочего, она всегда выделялась. Манерой мило хихикать и способностью заражать хорошим настроением всех, кто находился рядом. Ярким стилем, красной помадой, белыми длинными волосами, которые она недавно вдруг обрезала до плеч. Своей тягой к жизни и позитивом, которыми она всегда делилась с близкими людьми.

Как, например, сейчас со мной.

– Да, хорошо! Спасибо вам. Ага, до свидания!

И я была рада, когда она отключила телефон и убрала его обратно в сумку на талии, потому что любопытство постепенно разрасталось во мне, требуя всех подробностей прямо сейчас. Но не успела я и рта раскрыть, как Гита повернулась ко мне и, подпрыгивая на месте от волнения, распахнула свои огромные зеленые глаза:

– Угадай, что случилось!

Это выглядело так очаровательно, что я мягко рассмеялась и покачала головой.

– Не смогу. Рассказывай сама.

– Мне звонил мой преподаватель с художественных курсов. Он сказал, что я смогу поучаствовать в одном из конкурсов, который планируется в скором времени!

– Какой-то масштабный?

– Да, в этом-то все и дело! – Она была воодушевлена до предела. Даже стиснула руки перед собой от восторга, все еще заглядывая мне в глаза. – Один из крупнейших летних конкурсов в Москве, и я могу принять участие в нем. Сегодня вечером мы еще раз созвонимся и обсудим все детали.

– Гита, это так круто! – Я обняла подругу за плечи, прижимаясь щекой к ее виску. Шоколадный кофе и духи. Эти запахи теперь всегда ассоциировались с Гитой. – Держи меня в курсе. Я уверена, что у тебя все получится.

– Ох, я надеюсь. – Она вздохнула и опустила солнцезащитные очки с макушки на переносицу. Восторженный взгляд тут же скрылся за широкими зеркальными линзами. – Но все хорошие краски и кисти остались в Москве. Здесь у меня едва-едва наберется необходимый минимум. Нужно будет хорошенько подумать, что с этим можно сделать.

– Если хочешь, мы можем пройтись по магазинам и купить то, что тебе пригодится.

Мы повернули к площади. Людей и в самом деле пока еще было немного. Относительно немного, но, по крайней мере, мы не рисковали задохнуться в плотной толпе и могли пройти поближе к сцене. Ее установили с северной стороны, недалеко от фонтана, и теперь на ней выставляли и проверяли музыкальную аппаратуру. Я пригляделась. Кажется, этим занимались молодые ребята приблизительно нашего возраста или даже младше. Та самая кавер-группа? Занятно.

Я надеялась, что они действительно хороши – огромное желание танцевать и громко подпевать словам известных песен возрастало во мне с каждой минутой. Настроение было «уйти в отрыв и не возвращаться». Мне нравились подобные мероприятия с детства. Пусть это не грандиозные концерты известных артистов, пусть не идеально отработанные выступления с невероятными спецэффектами. Но такие праздники и без этого были наполнены особенным уютом.

Или же дело в том, что я родилась и прожила до восемнадцати лет не в мегаполисе и не в городе-миллионнике, а в маленьком провинциальном городке.

На другом конце площади в тени берез одиноко стояла никем не занятая скамейка. Гита своим цепким взглядом заприметила ее, и мы направились в ту сторону. Оттуда открывался отличный вид на сцену. Конечно, когда начнется выступление, мы подойдем ближе к эпицентру музыки и звука, но до того момента у нас оставалось еще добрых пятнадцать минут.

Я поставила кофе на скамью рядом с собой. Лед уже успел растаять, и стакан практически опустел. На языке чувствовался привкус мяты, корицы и молока.

– Знаешь, я так давно не была тут на этих праздниках, – задумчиво произнесла Гита, наблюдая за тем, как ребята настраивают звук и музыкальные инструменты. А через несколько секунд повернулась ко мне, перехватывая мой взгляд. Очки она снова подняла на макушку и теперь сверкала своими светло-зелеными глазами. – Помнишь, в школе мы гуляли практически на каждом из них?

Конечно, я помнила. Гита имела в виду время с седьмого по девятый класс, когда мы уже начали близко общаться и она еще не успела уехать в колледж. Сладкое время, теплое, душевное, по-детски забавное. Нам было по пятнадцать-шестнадцать лет. Это, наверное, самый неопределенный возраст, самый драматичный, самый непостоянный, самый эмоциональный и нестабильный.

Я улыбнулась этим воспоминаниям и кивнула.

– Помню. Не пропускали ни одного.

– Мы очень часто ходили втроем и…

Гита осеклась, так и не закончив фразу. Она посмотрела на меня с какой-то осторожностью, и несколько мгновений я не могла понять, в чем дело. А потом вспомнила.

Ну конечно!

Гита говорила как раз о том времени, когда я встречалась с Сашей. И мы действительно частенько гуляли втроем, раз уж на то пошло. Ну что теперь поделать, если так оно и было? Кажется, сейчас Гита не хотела лишний раз напоминать мне о причине моего беспокойства в последние три дня. Я ценила это.

– Да. – Я спокойно улыбнулась. Не могу же я в самом деле отрицать то, что со мной происходило. Да и зачем? Мы правда хорошо проводили время тогда. – Частенько. Это было здорово. И, наверное, весело, – неуверенно добавила я, и мы рассмеялись.

– Но было правда весело. Особенно когда Саша начинал творить и говорить всякую ерунду.

– Ой, знаешь, у него и спустя годы это прекрасно получается.

Еще один глоток кофе, а за ним – только воздух с брызгами молока. Я приподняла стакан, чтобы убедиться, что он пуст, и отставила его от себя.

– А помнишь, как мы под его окном написали: «Саша – козлина»? – невозмутимо поинтересовалась Гита, а я едва не поперхнулась и громко рассмеялась, вспомнив, как, когда мне было пятнадцать и Саша чем-то обидел меня, мы подошли к его окнам и действительно нацарапали на стене девяти-этажного многоквартирного дома старым ключом эти слова. Окно Воскресенского очень удачно располагалось на первом этаже. Удачно для нас, конечно же, не для него.

Я рассмеялась так громко и сильно, что заболели щеки и выступили слезы. Пришлось достать зеркальце, чтобы аккуратно промокнуть уголки глаз кончиками пальцев, не испортив макияж. Гита тоже подхватила мой смех, и теперь мы хохотали вдвоем.

– Я только не помню, он вообще видел эту надпись?

Гита весело пожала плечами, приподнимая брови.

– А черт его знает.

Сейчас надписи не было. Уже лет пять как. Вскоре после того, как под его окном появились эти слова, начался капитальный ремонт фасада дома. Многоэтажку полностью перекрасили, и надпись скрылась за слоями краски. И вот что странно: факт покраски совершенно не отпечатался в памяти, потому что однажды, года три назад, проходя мимо этого дома, я любопытства ради свернула к окнам, за которыми когда-то была комната Саши, и, подойдя, принялась искать взглядом давно оставленные слова. Полминуты потребовалось, чтобы понять, почему я не могу их найти. Оставалось только хмыкнуть, развернуться и уйти прочь, против воли вспоминая, как мы с Гитой подходили к этим окнам и разговаривали с Воскресенским, когда он болел или по каким-то другим причинам не мог спуститься к нам на улицу.

– Глупо получилось.

– Надо было сфотографировать. Вот что по-настоящему глупо получилось – оставили такой шедевр и не задокументировали, – фыркнула Гита, глядя в сторону сцены, когда ее вниманием снова завладели ребята из кавер-группы.

– Нет, у меня где-то есть фотография, – нахмурилась я, копаясь в недрах собственной памяти. Фотография действительно есть. Где-то в бесконечном множестве других в облачном хранилище на двести гигабайт.

– О, отлично!

Я неловко улыбнулась.

– Не уверена, что у меня получится найти ее.

– Главное, что она есть, – деловито заключила Гита. – Найдется когда-нибудь потом.

– Когда-нибудь, лет через десять в лучшем случае.

– Тогда через десять лет тебе снова придется вспомнить о существовании Саши.

Эти слова были сказаны так легко и непринужденно, что я снова едва не поперхнулась воздухом.

– Боже, нет, – протяжно застонала я, заставив, однако, Гиту рассмеяться.

Вспоминать Воскресенского через десять лет… Надеюсь, не придется. Надеюсь, не придется вообще никогда. Раньше любые мысли о нем коробили меня невероятно, особенно если всплывали в голове сами собой. Если не являлись маленьким ответвлением нашего с Гитой разговора, что было вполне допустимо, а просто возникали как молния среди ясного неба. Расчерчивали сознание ломаной яркой полосой.

«Это такой бред», – думала я всегда. Фыркала и выбрасывала мысли о Саше из головы, моментально чувствуя странное отторжение.

Откуда бы ему взяться? Я не знала. И никогда не понимала, как моя прежняя симпатия к этому парню, которым я болела два с половиной года, вдруг, как по щелчку пальцев, превратилась в раздражение и отчужденность. Почему в один момент мы хотим внимания от человека и изнываем по нему, а в другой – нас уже тошнит от этого самого внимания, которое еще совсем недавно мы так сильно жаждали почувствовать хоть на одну секунду?

Я не понимала. Но это был именно мой случай.

Раньше.

Сейчас же я совершенно точно могла сказать, что эта неприязнь во мне пропала. Испарилась. Как завихрения пара над кружкой горячего чая, или прозрачное молоко тумана ранним летним утром, или лед в стакане холодного кофе. Растаяла, словно ее не было вовсе.

Да, порой он раздражал меня, но никакой неприязни не было. Не было ее, когда я встретила его в клубе, когда целовала его, когда принимала его ласку, когда мы разговаривали, лежа в постели после секса, и когда он провожал меня до площади вчера вечером.

Я ни на секунду не могла назвать то, что чувствовала по отношению к нему последние несколько дней, неприязнью.

Почему так? Не знаю. Я просто принимала это как факт и даже не собиралась думать о причинах.

– Хочу танцевать, – внезапно произнесла Гита и мягко закачала головой, будто подтанцовывая в такт песне, которую слышала только она одна.

– И петь. Господи, Гита, ты бы знала, как я хочу петь! – сказала я даже несмотря на то, что мой голос для этого совершенно не годился.

– Значит, будем петь. Петь и танцевать! – Она начала двигаться активнее, теперь качая не только головой, но и всем телом, насколько это было возможно, пока она сидела на скамейке. – И плевать на всех вокруг!

О да. Гита будет танцевать и орать песни, даже если вся остальная толпа станет шикать на нее и смотреть как на ненормальную. И если быть до конца честной, то я не буду от нее отставать. Действительно, так ли важно мнение других людей, если тебе хорошо как никогда раньше? Если ты чувствуешь себя живым. Живым и счастливым.

– Хочу Imagine Dragons. Или Maroon 5. Или Биби Рексу. Или хотя бы Эда Ширана, – произнесла я, вспоминая любимых исполнителей, песни которых я мурлыкала, пока принимала душ или наносила макияж перед зеркалом.

– Под Ширана не оторвешься. – Гита надула губы.

– Под Ширана надо пить холодный кофе[2]2
  Отсылка к песне «Cold Coffee».


[Закрыть]. – Я подмигнула подруге, и она грустно улыбнулась, приподнимая свой опустевший стакан и глядя на мой, такой же пустой, на скамье рядом со мной.

– Тогда Ширан нам однозначно не подходит.

– Вообще вполне вероятно, что я погорячилась. Кто сказал, что они исполняют каверы на иностранные песни?

– Среди российских тоже полно классных.

– Бессмертная классика? «Нервы», например. «Бумбокс», «Звери», «Градусы». Или «Сплин».

Взгляд снова остановился на сцене. Все инструменты уже были подключены, а звук – проверен, и ребята удалились за кулисы. Это означало лишь одно: скоро на сцену выйдут ведущие и концерт начнется. Люди потихоньку скапливались у сцены, образовывая маленькие группки и громко переговариваясь между собой. Смех, крики, возгласы – все мешалось в одну звучную какофонию.

Становилось как-то по-особенному уютно. Атмосфера праздника чувствовалась каждой клеточкой тела, и все постепенно погружало меня в ностальгию, теплую, мягкую, светлую.

Тут же захотелось оказаться поближе к этому веселью, ощутить его сильнее, пропустить через себя. Нырнуть в самый эпицентр хорошего настроения, музыки и легкости.

Гита словно прочитала мои мысли. Она поднялась со скамьи, оправила складки на своей розовой плиссированной юбке и, мельком глянув на меня, кивнула в сторону сцены.

– Идем? Кажется, они сейчас начнут.

Я вздохнула и встала следом за ней.

– Да, пошли.

Вечернее солнце наполняло облака золотистым светом. Они растекались по лазурному небосводу, словно кто-то размазывал их малярной кисточкой. Небрежно, броско, но фантастически искусно.

Мы с Гитой неспешно двигались к сцене сквозь неплотную толпу.

– Надеюсь, людей не станет больше, чем сейчас, – с надеждой предположила я, огибая парочку прижимающихся друг к другу в объятиях подростков и слегка повышая тон, чтобы Гита могла услышать меня в этом гуле.

– Думаю, что станет, – ответила она, качая головой. – Только начало, а ты посмотри, сколько их уже.

– Видимо, придется встать сбоку от сцены.

– Может, все будет не так плохо? Давай постоим в центре некоторое время. Уйти никогда не поздно, – предложила Гита, и я согласилась, кивнув.

Как только мы добрались до металлических ограждений, из колонок раздались негромкие биты, и зрители под одобрительные возгласы начали пританцовывать под ненавязчивую ударную музыку. Мы с Гитой переглянулись; она хитро улыбнулась, вытянула руки вверх и качнула бедрами в такт. Я только рассмеялась, наблюдая за ней, и тоже попробовала потанцевать. Не факт, что красиво, но мне было все равно.

Энергия бурлила во мне и настойчиво требовала, чтобы ей дали долгожданный выход.

«Полный вперед, моя дорогая!» – сказала я сама себе и, прикрыв глаза, качнула головой, а затем подключила к танцу плечи, руки и бедра. Мягко и поначалу лениво, двигалась под ударный ритм, которым наполнилась площадь. Постепенно я вливалась в танец, раскачивалась и забывала обо всем, кроме музыки. Я чувствовала, как пустеет голова. Как разлетаются мысли, и это приносит легкость, отшвыривая остатки неуверенности куда подальше.

Сдавленное хихиканье Гиты слышалось сквозь музыку, и я шире улыбнулась, отдавая все свои эмоции захватившему меня танцу. Невольно вспомнился недавний вечер в клубе, когда нам с Гитой тоже удалось немного потанцевать. Однако в тот день во мне была текила – очень много текилы, – а сейчас сознание было ясным.

И слава богу. У меня не останется возможности найти себе приключений на голову так, как это случилось в воскресенье, когда я совершенно случайно наткнулась на…

– Что за дискотека раньше времени? Еще даже мероприятие не началось, а вы уже ушли в отрыв.

…Сашу.