Текст книги "Пьяная Россия. Том второй"

13 (глава последняя)

Все люди – ангелы. Ангелы не способные выбрать с кем они: с Богом или Дьяволом. Какое несчастье быть столь нерешительными. Трагедия для всего человечества и отдельно, для каждого из нас.

За не способность выбрать, у людей отобрали крылья, и теперь нам осталось разве что мечтать или видеть сны о полетах. А после смерти надеяться вернуть прежнюю Силу, а стало быть, понимание происходящего.

Все люди – ангелы. Можно бродить по Земле делая вид, что ты – всего лишь человек и упиваться версиями о происхождении людей, убеждая самого себя в том, что это так и есть. Но сколько бы времени мы ни бродили в забвении, сколько бы ни считали самих себя человеками, смысл остается прежним – Выбор. Выбор – с кем ты?!

Автор

Первое, что бросилось в глаза Роберту при взгляде на Люцифа – это его высокая стройная фигура. Красивый белый пиджак со сверкающими радужными пуговицами расшитый по спине золотой тесьмой с изображением летящего дракона не был застегнут. Под ним виднелась белоснежная рубашка со строгим, под горло, воротничком, совсем таким как у католического священника.

Впрочем, общий вид чрезвычайно упрощали белые просторные брюки и сандалии с золотистыми ремешками украшенные бутонами белых роз.

Люциф играл на своем любимом инструменте. Музыка из-под его пальцев лилась мягкими волнами обволакивая душу Роберта. Под эту мелодию Роберту непреодолимо захотелось разрыдаться, а может даже умереть, так прекрасны, неповторимы, невозможны были звуки скрипки, извлекаемые Князем мира сего.

Роберт попятился и изо всех сил собирая волю в кулак, сжал зубы, чтобы только не сойти с ума. По щекам его ручьем текли слезы.

Интересно, умирал ли кто из поклонников великих музыкантов на месте, не в состоянии совместить невероятно-красивую музыку с серым гнусным мирком Земли? Наверное, да. Недаром среди фанатов великих артистов так много сумасшедших, только безумие способно помочь справиться с бедой быть поклонником Бога в музыке.

Между тем, Люциф ничего не замечая, увлеченно играл, прикрыв глаза, мечтательно вслушиваясь в мелодию собственного сочинения.

Тонкие черты лица его были нежны, чистая кожа прозрачна и бледна. На умный высокий лоб падали пряди волнистых волос, белые, словно снег. Тонкие губы улыбались грустно и светло.

Вся его фигура дышала самодостаточностью и такой спокойной силой таланта, каковую редко, когда встретишь в человеческом обществе. Отблесками чего-то подобного изредка дышат иные старики, но искры их гения гаснут, гаснут и с приходом смерти исчезают совсем.

Оплакивая судьбу несчастного человечества, Роберт вывалился из покоев Владыки мира.

Задумчивые голубые глаза, умный, оценивающий взгляд, бледная кожа, правильные черты лица, белые волосы и стройная атлетическая фигура Люцифа… Бездонные знания и невероятная гениальность сочетались в нем со скромностью, а приятные манеры и великолепные знания человеческой сути привлекали к нему жаждущих покоя и защиты сатанистов так, что оставалось удивляться, как Князь мира сего выдерживал все эти ежеминутные вопли усталых от земного мира колдунов просящих и просящих у Него великого блага – пути Домой!

Солнце играло на волнах большой реки, красные от загара ребятишки прыгали на песчасной косе, криками восторга встречая проплывающие мимо белоснежные теплоходы.

От берега песчаная коса тянулась едва ли не к середине Волги.

Дьякон разделся и полез купаться. Карлсон уже давно был в воде. Юркий, словно рыбка, он нырял и плескался, с наслаждением фыркал.

Дьякон лягушкой шлепнулся в воду и неуверенно поплыл. Карлсон его сопровождал.

На берегу, Дьякон отряхнулся, брызги от его обширной шевелюры полетели во все стороны, вызвав негодование со стороны уже одетого Карлсона.

Но только они сошли с песчаной косы на усыпанный камнями берег, как ребятишки с гоготом, подпрыгивая, окунулись в воду. Они плавали на том же месте, где только что были друзья.

Карлсон смотрел равнодушно, но Дьякон вздохнул за него:

– Эх, тебе бы с ними побезобразничать!

Карлсон недоверчиво чихнул.

На утоптанном дворике перед банькой, под заросшими яблонями, Карлсон вскипятил самовар. В саду набрал мяты, оборвал листья у кустов черной смородины, набрал ягод малины и вместе с порцией крепкого черного чая бросил в заварочный чайник, а чайник поставил наверх самовара завариваться.

Толк в чае Карлсон знал хорошо. С детства привык пить чай с травами и другой заварки просто не признавал. Бабушка его, дожившая до девяносто лет, ветерком носилась по дому, по саду, все кругом прибирая, расставляя по полочкам. Она мечтала вслух о роскошном наследстве для единственного внука, не без основания считая, что секрет ее долголетия, здоровья и силы заключается именно в чае с травами.

– Ты только представь себе, сто лет в это мире прожить? – предположил Карлсон.

Не дай Бог! – суеверно сплюнул через правое плечо Дьякон.

Скрипнула калитка и перед друзьями предстал сосед, Валька Кривая Нога. Возле Вальки ошивался жуликоватого вида пес неопределенной породы по прозвищу Жулька.

– Подайте, Христа ради! – протянул дрожащую с перепоя руку, Валька.

– Садись, почаевничаем! – щедро разрешил Карслон.

А когда Валька, перекрестясь, уселся за стол, прислонив к скамейке кривую палку, заменявшую ему трость и при случае легко превращавшуюся в дубину, Карлсон лукаво улыбаясь, задал ему вопрос:

– Любит тебя Бог?

– Небось любит, – ответил Валька, с охотой налегая на тарелку гречневой каши, что подал ему жалостливый Дьякон.

Пес под столом тоже быстро чавкал, поглощая гречку с невероятной быстротой.

– А, впрочем, не знаю, – задумался Валька, – да и есть ли он Бог-то? Я – человек маленький, мне такие страсти ни к чему.

– Это, какие такие страсти?

– А распяли-то его, – напомнил Валька, – предали да убили. Медленно, на солнце! Господи Иисусе! Спаси Христос от мучительной смерти!

И засмеялся:

– Неужто Бог пойдет на позорную смерть? Бог, он что? Он должен на троне сидеть, весь в золоте, выслушивать стоны народа, ну помогать тому-другому, а прочих гнать.

А тут, на-ко, за народ на крест полез, где же это видано? Из нас даже демократелы кровь пьют, из простого люда последние копейки выколачивают, состояния себе сколачивают, на костях народных пируют. А тут, спаси Христос, как же это?

– Стало быть, не веришь?

– Не верю, – твердо произнес Валька. – Христос не Богом был, а аферистом и вся недолга. Аферисты, они мастера всякие чудеса вытворять.

– Ну, договорился, – рассмеялся Карслон.

– А что же, все возможно в нашем мире, – неуверенно предположил Валька Кривая Нога.

– Мне даже иногда кажется, – понизив голос до шепота заоглядывался Валька, – что это не мир вовсе, а ад. И такое впечатление, будто черти ставят ставки на нас, играют нами, людьми, как в карты, а когда проигрывают, бесятся, являются человеку с угрозами и обвинениями, что вышло не по ихнему и бедолага сходит с ума.

– Или в Геенну сталкивают, – поддакнул Дьякон.

– Во-во, – обрадовался Валька взаимопониманию, – а кто в выигрыше окажется – помогают, богачами тех людей делают.

– Являлись тебе черти? – строго спросил Вальку Карлсон.

Валька сокрушенно вздохнул, кивнул, состроив плаксивую гримасу:

– И что же, ты думаешь, от людей ничего не зависит? И нельзя не дать поставить себя на карту? – допытывался дотошный Карлсон.

– Можно, наверное, – согласился Валька, – но не у всех получается. Надо быть сильным, очень сильным, а это трудно!

Скрипнула калитка и перед обществом предстала еще одна жертва «зеленого змия». Женщина неопределенного возраста, худая, но с таким длиннющим носом, что тот еще Буратино. Одетая вычурно, она еще вдобавок ко всему покачивалась на высоких каблуках.

– Валька, – заныла она, – Валька, ну куда ты девался?

– Отстань, Валентина, – отмахнулся от нее Валька.

Без приглашения Валентина залезла за стол, уселась рядом с Валькой и безо всяких церемоний потянулась к вазочкам и тарелочкам, наполненным конфетами, печеньем, булками.

Дьякон налил ей чаю. Карлсон и тут не упустил своего:

– Ну, а ты Валентина, что такое будешь?

Ни на секунду не задумавшись, женщина быстро ответила:

– Я существо берложное! Люблю грешным делом одиночество и унываю, если с кем приходиться обедом делиться. В связи с этим ненавижу и налоги платить, да и было бы кому платить! Благо бы государству, а то ворам!

Мне надобна уверенность, когда я закрываю дверь своей берложки на замок. Пускай никто ко мне не лезет и никакая тварь в двери ко мне не стучится!

С гордостью закончила она.

– Ну, сказанула! – удивился Валька.

– Что же вы не поженитесь? – продолжал допытываться неугомонный Карлсон.

– Не-а, – одновременно, не сговариваясь, протянули оба Вальки.

– Я уже была замужем, – пояснила Валентина, – стирками, уборками наелась досыта. А уж как муж напьется да пойдет кулачищами помахивать да меня бедную постукивать, куда вся привязанность и денется. Выбил из меня любовь да пылью по ветру пустил, не верю я более никому!

– А я тоже женатый был, – угрюмо заявил Валька, – жена меня бросила, другого нашла, не пьющего.

В глазах его блеснули слезы.

– Да, – тут же вмешалась Валентина, – знавала я тебя женатиком, ты сумасшедшим слыл!

– Почему это, сумасшедшим? – опешил Валька.

Жена твоя пуговицу потеряет, а ты найдешь и съешь! Платок, так ты платок исцелуешь его, обслюнявишь весь! Ну, разве это поступки нормального человека?

Валька насупился:

– Правда твоя, но было это когда я разведенкой стал, тосковал очень.

– Любил? – выразил свое сочувствие Дьякон.

Валька кивнул и уронил слезу.

* * *

Вечером заявился Роберт. Не один. Его сопровождали двое наследников: Марк и Кристина…

Теплая ночь сияла над ними. Загадочный свет необжитого космического пространства струился по всему небосводу. Подмигивали звезды. Низко пронесся самолет, красные огни на его брюхе четко обозначали, что это именно самолет, а не что-либо иное. Другое, в обыкновении выныривало из Волги. Бывало, у самой кромки берега без всплеска поднимался в воздух черный силуэт круглой «тарелки», перекувыркивался пару раз и с умопомрачительной скоростью возносился в небеса, к звездам.

– И чего они все летают? – выдал свою мысль Марк.

– За рыбой прилетают! – уверенно кивнул Карлсон.

– Ну, да? – недоверчиво ахнул Марк. – Что же у них своей рыбы нет?

– А это и есть их собственная рыба. Они тут хозяева, а мы всего лишь гости, Земля – не наша планета.

– И вы уходите на нашу, истинную Землю? – тихонько спросила Кристина.

– Мы уходим Домой, – жестко вмешался Роберт, – в войска Сатаны.

– Мы устали, – пояснил Дьякон.

– Нам тяжело! – кивнул Карлсон.

Гукнул теплоход, светясь всеми иллюминаторами, величаво проплыл мимо. Они проводили его задумчивыми взглядами. Все пятеро сидели на высоком обрывистом берегу Волги. Шумные волны плескались у них под ногами, обдавали брызгами, пахнущей пресной рыбой, воды.

– А мы? – хором воскликнули Марк с Кристиной.

– А вы останетесь тут, – решил Роберт, – у вас пока еще есть силы терпеть этот мир, терпеть людей.

– Не лезьте особо никуда! – посоветовал Дьякон.

– В дела ангелов не вмешивайтесь! – строго приказал Карлсон. – Люди сами по себе, ангелы сами по себе.

– Ну, в общем, в Центре вас обучат, – кивнул Дьякон.

– Завтра и приступите! – согласился Роберт.

Они помолчали, разглядывая ночной мир, расстилавшийся перед ними.

– И не жалко вам со всем этим распрощаться? – спросил Марк, с надеждой заглядывая в глаза старших товарищей.

– Не жалко, – тут же ответил Роберт, – мы чужие здесь.

– Мы стоим на месте, – поддакнул Дьякон.

– И завидуем белой завистью тем, кто живет земной жизнью, – вставил Карслон, – носится, зарабатывает, переживает о крыше над головой. Какое счастье иметь целью просто хороший урожай со своего огорода!

– Или положительную репутацию! – поддакнул Дьякон.

– Или детей, внуков побольше!

– Разве это плохо? – удивилась Кристина.

– Мы не говорим, что плохо, – вмешался Роберт, – мы говорим, что нас это не волнует, нам было бы слишком мало, просто упереться в житейские проблемы.

– Поэтому, мы уходим Домой! – кивнул Дьякон.

– И вы не вернетесь? – Марк вглядывался в лица старших товарищей.

– Никогда! – уверенно произнес Роберт. – К прошлому возврата нет!

– К тому же, мы перейдем к другому состоянию, – согласился Дьякон.

– Мы перестанем быть людьми, – тихо добавил Карлсон.

– Вы станете ангелами? – у Кристины заблестели слезы в глазах.

– Мы и есть ангелы, – подхватил Роберт. – только без крыльев. Мы – все!

– И мы?

– И вы! Крылья нам вернут, и мы войдем в войска Сатаны, потому как, куда же еще?!

Скоро они простились. Старшие ушли вместе с телами в портал, в Поднебесную, Домой, а младшие, вздохнув и более не обсуждая поступок трех друзей, левитировали.

Поднявшись высоко в небо, они с удовольствием принялись кружиться под облаками, оставляя для обычных земных людей мысль, что со смертью примириться нельзя, тем более, с мечтой о сияющем рае…

Записки о Терпелове

«Глядишь, кажется, нельзя и жить на белом свете, а выпьешь, можно жить!»

«Обломов». И. А. Гончаров

Безо всякого сомнения, героем городских легенд стал Валерка Терпелов, проживающий по адресу город Ярославль улица Курчатова дом 14 комната 25.

Человек с сомнительными умственными способностями, достойный кандидат в психиатрическую лечебницу, тем не менее, ни разу не пролеченный, хвастливый и самонадеянный, он свел с ума добрую половину интеллигенции всего города и я думаю, весьма поучительно будет некоторым людям почитать о том, что он натворил за свои пятьдесят с лишком лет…

Автор

Проснувшись, Валерка с утра долго смотрит в одну точку и сидит, вспоминая, как его зовут, а вспомнив, трясет головой, отгоняя навязчивый дурман слабоумия, и кидается кипятить чайник, как спасение, воспринимая кружку горячего чая.

* * *

У Валерки полно фотографий и новым людям он их показывает без конца. Лицо у него при этом светится от счастья. Он рассказывает о своей дочери Маше. Говорит о ней и только о ней, Машенька то, Машенька се. Новый человек вынужден вежливо его выслушивать. А Валерка без остановки все рассказывает, как он каждую неделю ездил к Машеньке, пока она росла, в Кирово-Чепецк из Ярославля. И новый человек уже не без недоумения выслушивает, что оказывается у Машеньки есть отец, мало того, друг Валерки, ну вот так получилось, ну переспал с ее мамой, и родилась эта самая Машка. Рассказом своим он доводит нового человека до головной боли и тот, едва держась на ногах, уходит восвояси. А потом на следующий день говорит знакомым о Терпелове и о его дочери и тут же слышит в ответ насмешливый смех. Оказывается, у Валерки есть дочь и даже не одна, а две дочери-близняшки, Александра и Любовь, но они брошены в Приозерске под Питером беспутным папашкой еще во младенческом возрасте. А Маша – всего лишь дочь его школьных друзей, свое родство с ней он просто выдумал, может Валерка страдает скрытой педофилией, может еще чем, никто не догадался пока. Но семье Соколовых в Кирово-Чепецке он досаждал здорово, пока эта самая Машка не выросла, он все таскался к ним домой, семнадцать лет. Так, чтобы оправдать его частые наезды перед людьми, Соколовы вынуждены были придумать, что он родной дядя Маше… Странные люди, правда? Другие бы просто выгнали Валерку с позором, а они привечали его да еще беспокоились об этом дураке, каждый день звонили ему на работу, все ли с ним в порядке, не чокнулся ли он окончательно? А то еще стали приезжать со своей Машкой в Ярославль и мотались по всему городу и по редакциям, в которых имел несчастье работать Валерка, несчастье для редакторов, а счастливый «папашка» говорил всем, сияя улыбкой, вот, мол, к нему семья приехала, и был уверен, что это действительно так. Одним словом, та еще клиника…

* * *

К Валерке заехал знакомый музыкант из Америки. Вообще он приехал вовсе не к нему, а к ярославским музыкантам, но Валерка, страдающий манией величия, убедил американца заглянуть и к нему в гости, в русскую общагу. И смеялся насмешливо, что, дескать, конечно, можно живя в прекрасной гостинице верить, мол, все хорошо у русских, а ты, возьми, да зайди в трущобу, ну-ка? И смотрел с вызовом, прищуром, но надеясь, все-таки, что Джон поведется и Джон повелся…

Джон не понимал игры слов и хитрый Валерка беспрестанно ловил его на этом… На вопрос Валерки, откуда он приехал, Джон улыбался и кивал:

«Из Нашингтона».

Валерка, довольный, смеялся на такое интересное название знаменитого города Вашингтона.

Джон покупал в магазине бородинский хлеб и съедал его весь, без остатка, засовывая в рот кусок за куском. Валерка удивленно качал головой на его голод и предлагал пироги да чаи, но Джон только качал головой и бежал за очередной буханкой бородинского, а потом пояснял:

«У нас, в Америке, хлеб не вкусный, резиновый!»

И никак не мог наесться, повсюду появлялся с бородинским и ел, с удовольствием, съедал, как какое-то великое лакомство.

Валерка просил Джона поставить чайник, имея в виду, конечно же самое простое, поставить чайник на электроплитку и включить вилку в розетку. Джон понимал по-своему, хитро улыбаясь, он замечал, указывая на чайник, стоявший мирно на столе:

«Стоит!»..

Опаздывая уже на работу, Валерка дергал Джона:

«Бежим скорее!»

Джон непримиримо качал головой:

«Зачем бежать? Ехать-ехать!»..

В редакции газеты «Голос профсоюзов» Валерка напоил Джона водкой. Где-то в Ярославле, в какой-то гостинице Джона ждала жена, но в какой именно гостинице никто из собутыльников Валерки почему-то вспомнить не смог. Валерка с парой-тройкой таких же оголтелых пьяниц принялись водить Джона по всему городу. Останавливаясь перед очередной гостиницей, они поднимали голову одуревшего от русской водки Джона и показывая ему гостиницу, кричали в уши, будто глухому:

«Джон! Вот эта гостиница?»

Американец смотрел, качался и отрицательно мотал головой. Наконец, Джон воспрянул духом и заявил:

«Вот!»

Валерка обрадовался. После недолгих препирательств с портье, он с пьяницами доставил Джона в номер, жена, кстати, русская, открыла двери и ахнула:

«Вы что! Он же ничего, крепче джин-тоника и не пил никогда!»

Валерка спутано извинился, и беспорядочно толкаясь с собутыльниками, выскочил прочь из гостиницы, оставив жену с пьяным Джоном. Угрызений совести он не почувствовал, а только слово – подумаешь… пронеслось в его мутной голове.

* * *

Валерка, как и многие пьющие люди, боялся сойти с ума, рехнуться, так сказать, окончательно. И в связи с этим с ним случались изредка оказии.

Вот и тут, в сопровождении двух друзей, Валерка продвигался домой. Напился, где-то на работе, шел, бормоча себе под нос практически девиз своей жизни:

«Пьяный – это, когда двое ведут, а третий ноги переставляет».

И тут, бабушка, соседка из соседнего дома вывела беленьких шпицев погулять. Она этих шпицев разводила, будто кроликов и продавала после через собачий клуб, потому как производитель, маленький умненький шпиц, у нее прослыл медалистом.

Десяток шпицев, одинаковых, пушистеньких, радостных скакали у нее на поводках. Улыбались, оглядываясь на свою хозяйку, и весело глядели вокруг.

Сколько раз, будучи трезвым, Валерка видел эту бабушку и ее собачек на прогулке, не счесть, а тут пьяным позабыл. Остановился, завращал глазами и во все горло закричал, указывая на шпицев:

«Вы это видите? Одинаковых собак видите?»

Один из его друзей решил приколоться и кивнул, что видит, да, только собака одна.

Валерка энергично затряс головой. Тряс, тряс, глаза то открывал, то закрывал, пока бабушка со шпицами не прошла мимо. Валерка еще долго в изумлении пялился ей и ее собакам вслед.

Испытание тут же продолжилось. Кто-то поставил на дороге две одинаковые бутылки из-под пива, просто пил и поставил, не нарочно, в принципе не задумываясь о пьяном Терпелове.

А он, увидав две одинаковые бутылки, вообще обалдел, сел на землю и принялся плакать, обливаясь обильными слезами, что ему пришел конец. И все вопрошал своих друзей, сколько бутылок они видят, одну или две? Друзья не отвечали, а только озадаченно глядя на Валерку покурили, отдохнули, подхватили Терпелова за шиворот и доволокли таки до общаги, до комнаты, бросили, как хлам, на койку с серым задубевшим от грязи бельем, где он в слезах и в полном отчаянии, наконец, затих, заснув, что ему снилось, друзья не знали, хотя и прикорнули тут же рядышком, на затасканных матрацах, брошенных ими на пол.

Но утром, проспавшись и придя в себя, Валерка рассказал им об удивительном сне. Ему снились одинаковые шпицы, количеством в миллион, заполонившие весь мир. Шпицы бегали посреди множества одинаковых пивных бутылок и радостно лаяли…

* * *

У Сашки, друга Валерки Терпелова была собака, овчарка. Он ее не дрессировал совершенно и собака чувствовала себя в связи с этим вольготно. Называл он ее Дикой собачкой. Собака была мужского рода и потому соответственно являлась кобелем, хотя Сашка ее упорно обзывал все-таки собакой.

Дик часто сопровождал Сашку на работу и с работы, валялся у него под письменным столом, в кабинете, лопал жареные пирожки, которыми питался его хозяин и с особенным удовольствием потреблял сваренные на плитке излюбленные всеми пьяницами дешевые пельмени.

И вот, однажды, Сашка, сильно пьяный, шел домой в сопровождении Дикой собачки и Валерки. Последний был, конечно же, пьян. Вообще надо было бы памятник поставить тому человеку в городе, который мог бы похвастаться, что видел Валерку трезвым.

Дикая собака регулярно подпрыгивала и повисала зубами на самой крепкой ветке, дергалась всем телом, отламывала для себя ветку и довольная, тащила ее впереди. Прохожие вынуждены были сторониться да и вообще вынуждены были поспешно перебегать на другую сторону. Дик был без поводка, разве что в ошейнике, а его пьяный хозяин не внушал уверенности, как хозяин овчарки, которого пес будет слушаться.

Между тем, Дик убежал с большой веткой с зелеными листьями немного вперед. Два пьянствующих друга выписывая ногами кренделя и постоянно останавливаясь, о чем-то громко разговаривали, смеялись и долго копошились на одном месте, успокоено постукивая друг друга по плечам, и упираясь друг в друга лбами.

И тут из переулка вынырнула толпа переростков, человек в двадцать. Кулаки у них чесались. Увидели Валерку с Сашкой, Дику не заметили, сразу кинулись плотной толпой. Угрюмые, злобные рожи их мелькнули перед растерявшимся Сашкой ярким напоминанием о смерти.

Но Валерка, которого уже не раз к тому времени обследовали психиатры, тут же перешел из благодушного настроения в абсолютную ярость. Мгновенно. Ведь как бывает, на нормального человека надо долго орать, чтобы он рассвирепел, а этот, Терпелов, заводился сразу. Вот только что с милой улыбкой с тобой беседовал и ничто не предвещало беды, а через секунду улыбка уже сменялась бешеным оскалом.

И не дожидаясь особо, когда толпа переростков добежит и кинется на него, Валерка бросился им навстречу. Сашка не успел и глазом моргнуть, как все переростки повисли на плечах и руках у Валерки. И яростный рык, которому мог бы позавидовать даже лев, вырвался из груди у него. Всех переростков он мгновение поколебавшись, кинул вперед себя, смял, кому-то успел дать по роже, ни один не устоял, все повалились, как снопы. А тут и Дикая собачка налетела, бросила где-то свою ветку. С Валеркой, на пару, они в несколько секунд расправились с молодыми бандитами.

Потом, Сашка даже не успевший принять участие в драке, долго рассказывал в красках о победе двух озверелых созданий, Валерки и Дикой собачки, которую он, кстати, с большим трудом едва успел оттащить от горла одного из поверженных врагов, громко икающего после перенесенного стресса, защищаться – не нападать. А озверелого Валерку оттащить не представлялось никакой возможности, он бил и рвал в клочья с особенным наслаждением, потому что любил бить и рвать…

* * *

У Валерки было много друзей, и среди прочих самым-самым милым его сердцу был писатель Василий Ломакин (имя и фамилия изменены).

Василий жил почти, что в центре, в старом бараке и у Валерки от его комнаты имелся ключ, впрочем, также ключ имел и Вася от валеркиной комнаты. Изредка они ругались, но за бутылкой всегда мирились. Общие интересы их невероятно сближали. Валерка называл своего друга не просто по имени, а уменьшительно ласкательно говорил ему Васенька. И было почему. Выглядел Васенька всегда чистеньким и ухоженным, хотя и являлся закоренелым холостяком. Редкие волосики на голове он сбривал начисто и гладкая голова его вызывала у многих, кто с ним общался, желание погладить его, что ли. Вася даже как-то привык, что его голова служит объектом всеобщего внимания. Был Васенька голубоглаз, розовощек и, по мнению женщин как-то уж слишком походил на пупсика. Так и хотелось схватить его, замотать в пеленки и таскать по комнате, а заодно и баюкать, кормить из бутылочки.

Васенька, ростом маленький и пухленький, вечно таскал портфель с бумагами, ходил повсюду в синем костюме, в чистых начищенных ботинках. Служил он в городском архиве. Знал очень многое, мог ответить на любой вопрос, постоянно что-то читал и Валерка вынужден был тянуться за ним. Благодаря эрудиции Васеньки и он мог ответить почти на любой вопрос, почти правильно.

Но тут от вечных пьянок с Валеркой, а Валерка по-моему для того только и родился, чтобы споить всю интеллигенцию города Ярославля, так вот, с Васенькой что-то случилось. Он вдруг вообразил, что в зубе у него инопланетяне соорудили передатчик. И не успел Валерка ничего сообразить, как всегда тихий и спокойный Васенька схватил плоскогубцы, вывернул передний зуб так, что кровь хлынула на стол с закусками, залила рюмки с водкой, алыми брызгами покрыла всю бутылку. А Васенька с криками отчаяния, грозя черному ночному небу пухлыми кулачками, вскочил, распахнул раму и выпрыгнул в темноту, только пятки сверкнули. Валерка мгновенно протрезвел. Васенька нырнул со второго этажа.

Валерка бросился из комнаты, перепрыгивая через ступени лестницы, выскочил из подъезда и понесся, как вихрь к месту падения несчастного своего друга. Но Васенька, опережая события и даже не почувствовав боли от падения уже выбежал на оживленную автомобилями дорогу. На асфальт, безо всякого сожаления упали его спортивные штаны, в которых он имел обыкновение рассекать дома, следом полетела футболка, там же остались семейные трусы в цветочек. И на обозрение толпе, довольно-таки многочисленной в силу хорошей теплой ночи и близости центра города предстала белая фигура пупса-переростка. Конечно, Валерка не успел увести его обратно в комнату, к бутылке, нет, Васенька жил поблизости от районного отделения милиции. Дежурные машины всегда то отъезжали от отдела, то подъезжали. Васеньку, как есть, голого схватили и посадили в клетку. Валерка только и успел, что подобрать с асфальта брошенную Васенькой одежду. Без промедления, пьяный не пьяный, но он явился выручать друга в милицию. Однако, непреклонный дежурный объявил, что уже вызвана карета скорой психиатрической помощи. Вскоре она и подъехала.

Валерку допустили до врачей, они весьма внимательно выслушали, где Ломакин работает, что пишет, кстати, пишет довольно-таки неинтересно. И тут, в кабинет, где происходила горячая встреча взволнованного Валерки с психиатрами, привели Васеньку. Одетый, не без помощи милиционеров, он тоже был очень даже взволнован. Уселся и стал отвечать на вопросы врачей, поводя беспокойным блестящим взглядом в сторону окна, закрытого темными занавесками. Не прошло и минуты, как Васенька не выдержал и поведал, все-таки он был писателем по вдохновению, а у нас в России, к общему сведению, писательство – это хобби, а не профессиональная работа, как во всех нормальных странах мира бывает. Так вот, он поведал, что за ним давно наблюдают инопланетяне и вставили ему что-то такое в зуб, какой-то передатчик. Врач не стал ему возражать, а как-то даже понимающе и искренно тоже заговорил об этой проблеме. Так они поговорили и врач, кивая головой, разрешил санитару незаметно подкрасться и сделать Васеньке укол. После, они немного подождали, пока Васенька осядет, а потом санитар взвалил на плечо его, в принципе, не очень тяжелое тело и унес в машину. Врач же сказал пораженному Валерке, когда и куда придти с документами Ломакина в «желтый» дом, то бишь в психушку.

Васенька лечился долго, а как вышел, так и отшатнулся от Валерки, потерялись общие связи, не стало той связующей нити, которая их действительно связывала, то есть бутылки, Ломакин бросил пить. Они стали много ругаться и разошлись навсегда в разные стороны. Но с тех пор Васенька потерял свою пупсовость, похудел, отпустил бороденку и стал тщательно избегать знакомых, а когда его останавливали на улице и здоровались, он уклонялся и говорил, что они ошиблись, мало ли похожих людей бывает и поспешно убегал куда-нибудь подальше. Может, ему стыдно было за себя, за свою историю с психбольницей, но скорее всего он понимал, что Валерка, невоздержанный на язык человек, никогда не промолчит, а наверняка, просто даже наверняка уже всем рассказал о его умопомешательстве. И зачем тогда терпеть насмешки, лучше уж так как-нибудь жить без старых знакомых…

* * *

Пьяный Валерка решил ехать к матери в Нижний Новгород. Но так как одному было скучно ехать, он стал уговаривать своего друга Сашку поехать вместе с ним. Сашка, дежурный по номеру и ответственный секретарь газеты «Северная магистраль», где они вместе работали, был пьян и сильно пьян. В пьяном бессилии, мало, что соображая и на все согласный, он пошел вместе с торжествующим Терпеловым на вокзал. Вместе с ним сел в поезд, поехал, под монотонное раскачивание вагона скоро уснул, уютно свернувшись калачиком на нижней полке, Валерка забрался на верхнюю.

Утром, Сашка проснулся, вскинулся, ударился головой о верхнюю полку, метнулся туда-сюда и затряс Валерку. Не скоро, но его товарищ по перу соизволил проснуться и удивленно засмеялся на панику Сашки. Оказывается, по его мнению, ничего страшного не произойдет, если Сашка сегодня утром не сдаст номер газеты в типографию. Сашка орал и метался, бегом, в одних носках сбегал к бригадиру поезда, попытался передать что-то через рацию, не получилось. На его счастье поезд прибывал на вокзал Нижнего довольно-таки рано и Сашка бегом, забыв надеть ботинки, кинулся в междугороднюю. Наконец, дозвонился до своего помощника, домой, разбудил его, рассказал, где находятся материалы на сдачу номера, велел ему сейчас же бежать в типографию и только тогда смог посмотреть в лицо Терпелову. Валерка безмятежно и чуть ли не насмешливо глядел в лицо своему другу, в руках у него были сашкины ботинки.

Слово за слово, они раскричались, один, беззаботный дурак пытался доказать, что ничего страшного не произошло. Другой считал, что Терпелов намеренно увез его, пьяного, из Ярославля в Нижний, чтобы уволили, черные мысли так и проносились в помутневшей от гнева, голове. Сашка немедленно купил билет на тот же поезд, следующий через два часа после прибытия в Нижний обратно, в Ярославль, а Валерка, раздраженный таким отношением к себе, поехал на автобусе к матери. По дороге ему было пришла умная мысль в голову, что он поступил нечестно по отношению к товарищу и зачем увозил куда-то ответственного за выпуск номера газеты? Но мысль эту он тут же отбросил, вспомнив все оскорбления, которые на него свалил несчастный Сашка, горько пожалевший, что пил в обществе Валерки и вообще, что пил…