Текст книги "Час кроткой воды"

– Ну вот, я закончил, – произнес лекарь, когда рана была зашита и забинтована. – Можете приступать.

– Да мы вообще-то уже, – признался Шан.

– Почти, – подхватил Тье. – Хотелось бы еще разок взглянуть.

– Взгляни, – одобрил Шан.

Тье вновь осмотрел бессознательное тело, внимательно ощупал мускулы, слегка помял пальцы, оглядел и потрогал стопы. Потом подошел к тазику, в который была поспешно брошена снятая с пострадавшего мокрая одежда, и принялся ее изучать.

– Довольно. – Шан прищелкнул пальцами. – Время вышло.

Тье пололжил темную от воды тряпку обратно в таз и выпрямился.

– Что в протоколе писать будешь? – спросил Шан.

Осмотр парнишка ведет вроде бы с понятием – но проверить, что именно он понял, никогда не мешает. К тому же способность вникнуть и способность изложить свои наблюдения – совсем не одно и то же.

– Пострадавший – мужчина, – послушно начал Тье тем тоном, которым полагается делать доклады начальству. – На момент осмотра находится без сознания. Предметов, способных так или иначе удостоверить его личность, при себе не имеет. В общем, – добавил он, сбиваясь с официального тона, – портрет рисовать придется…

– А ты умеешь? – прищурился Шан.

Вопрос далеко не праздный. Каждому сыщику полагалось уметь рисовать. Ну, может не как художнику, который этим ремеслом себе на хлеб зарабатывает – но так, чтобы неизвестную жертву преступления по рисунку можно было уверенно опознать, а место преступления выглядело разборчиво даже для того, кто не видел его в натуре. Но между «положено» и «на самом деле» расстояние иной раз побольше, чем от истока реки до ее устья. Больше, чем лекарскими умениями, будущие сыщики во время обучения пренебрегали именно кистью. Предыдущий лончак, помнится, даже жалобу на Шана подал, когда Храмовая Собака, окончательно озверев, запер его в морге Следственной управы и поклялся, что не выпустит, покуда тот не нарисует портрет, по которому жертву можно опознать если и не в лицо, то хотя бы просто как человека.

– Умею, – спокойно ответил Воробей.

– Это хорошо. Продолжай.

– Приблизительный рост – около десяти пядей.

Правильно, что приблизительный. Определять точный рост лежащего без сознания трудно даже и не на глазок. Кстати, глазомер у Воробья отличный.

– Предполагаемый возраст – около пятидесяти-пятидесяти пяти. Телосложение среднее, мышцы хорошо развиты, без дряблости. Возрастные изменения слабовыражены. Волосы с проседью. Кожа гладкая, ухоженная. Ногти чистые, аккуратно подстриженные. На пальцах под кожей прощупываются следы мозолей. Стопы гладкие, без характерных «натоптышей», мускулы ног сильные, но не переразвитые. На левой ноге выше колена – старый шрам характерной «вынутой» формы, рубцы искривленные, рваные, окраска белая. Других особых примет нет.

– Согласен, – кивнул Шан. – Излагай дальше.

– На момент обнаружения был одет в неформальный верхний наряд «ань» из плотного темно-коричневого шелка с вышивкой «зимние листья» и штаны из такого же шелка и светло-кремовую нижнюю шелковую рубашку. На левой руке – простое гладкое кольцо из бело-коричневой крапчатой яшмы без печатки. Головные шпильки отсутствуют. Волосы закреплены в прическу плетеным шнурком и короткой заколкой-пряжкой из такой же яшмы. Других украшений не имеется. Обувь отсутствует.

Умница, молча порадовался Шан. Мальчик и вправду умница. Никаких «обувь слетела при падении в воду», никаких предположений вместо фактов. Он отлично понимает, чем отличается протокол от домыслов. А ведь обычно лончаки так и рвутся напихать в протокол побольше скороспелых идей. Пока объяснишь им, как надо, пока заставишь переделать, и не по одному разу, семь потов прольешь и восемь духов-хранителей проклянешь. А вот Тье знает, как надо. Кто его, интересно, научил – да так, что он понял и запомнил? Шан ведь обычные ошибки вчерашних учеников знает наперечет – и до сих пор Тье ни одной из них не совершил.

– У тебя кто в семье из сыщиков? – наугад спросил Шан.

И попал в яблочко.

– Отец, – с гордостью ответил Тье.

Что ж, это многое объясняет.

– И с каких лет он тебя натаскивал? – поинтересовался Шан.

Тье засмеялся.

– Я читать учился по «Правилам осмотра места происшествия».

Ничего себе чтение для ребенка! Хотя если детям что в голову втемяшится – нипочем не управишься. Хоть ты прячь от них взрослую книжку, хоть не прячь – да хоть в сундук засунь и на дно морское опусти! – все едино найдут и прочитают.

Оно и к лучшему. Чем с бестолочью возиться, пусть уж будет такой вот Тье. Толковый парень – и, похоже, правильный. Не стал просить, чтобы его избавили от прохождения службы лончаком – а при таком отце мог бы. Неужели Шану в кои веки повезло с подопечным?

– Подходяще, – одобрил Шан. – Ладно, излагай дальше.

– По словам свидетеля, пострадавший на момент обнаружения находился в воде лицом вверх.

Не самое, между прочим, обычное положение тела. А Тье – молодец. Есть чем его отцу гордиться. Тот перепуганный силач, который прибежал за помощью в управу, говорил по обратной дороге, что несостоявшийся утопленник болтался в реке лицом вверх, и Шан эту странную деталь привычно отметил и запомнил. Оказывается, Тье ее тоже не пропустил.

– Согласно словам свидетеля, пострадавший стал жертвой истинного, оно же мокрое, утопления, выявленном при оказании первой помощи. При лекарском осмотре и лечении первичный диагноз подтверждается. На затылке пострадавшего имеется рана. Кровотечение обильное. Края раны рваные, разбухшие. Длина раны около пяти с половиной пальцев. Направлена сверху вниз и справа налево. В верхней части рана глубже, чем в нижней. Сухожильный шлем рассечен. Кости черепа, насколько можно судить при прощупывании, целы. Других повреждений на теле нет. Дыхание пострадавшего затрудненное, неровное. Требуется помощь врача.

Лекарь, сложив руки на животе, слушал с видом благостным и даже умильным, время от времени кивая. Ай да Воробей!

– Все верно, – изрек он. – Если там внутреннее кровоизлияние… в общем, без врача никак не обойтись. Мало ли, что череп цел…

– Понимаю, – кивнул Шан и вновь обратился к Тье. – Ну, если не для протокола – что ты сам думаешь?

Правила Воробей знает, это уже ясно. Но на одних правилах далеко не уедешь. К любому делу талант нужен.

– Думаю, это покушение на убийство, – твердо ответил Тье.

– Чутье подсказывает? – недобро сощурился Шан.

Если он что терпеть не мог, так это самоуверенные заявления лончаков насчет чутья. Да откуда у тебя чутью взяться, умник! Ты сперва поработай годик-другой, тогда оно и появится. Не бывать чутью прежде опыта.

И как же будет жаль, если сметливый Воробей тоже начнет ссылаться на чутье.

Тье помотал головой.

– Не чутье, – возразил он. – Положение тела в воде. И рана.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Шан. – Излагай.

– Он ведь лицом кверху плыл, так? – начал Тье. – Редкое дело, чтобы утопленник так плыл. Хоть сам топился, хоть случайно в воду упал. Больше всего похоже, что причина в одежде. Плотный шелк образовал что-то вроде воздушного пузыря, который не дал телу повернуться.

– Похоже на правду, – признал Шан. – Продолжай.

– Если сам топился, такого бы не случилось. И если в воду упал случайно, но в сознании, тоже. Даже если он плавать не умел – стал бы звать на помощь, биться, вот и сбил бы пузырь…

– Слабовато, – поморщился Шан. – Но допустим. К чему ты ведешь?

Он отлично понимал, к чему клонит Воробей. Но нужно, чтобы лончак сказал это сам.

– В воду он упал уже без сознания. Тогда и сформировался пузырь. Так он дальше и плыл лицом кверху. Не приходя в себя. Волны заплескивали в лицо, вода попала в дыхательные пути.

В общем, похоже на правду. Утонувший не может повернуться сам лицом вверх. А вот остаться в этом положении – может. И тогда единственный способ, которым вода способна попасть в легкие – тот, который и назвал Тье. Конечно, допущений тут многовато, но все они, в общем, вероятны.

– Чтобы положение тела в воде не изменилось, он должен был оставаться без сознания. Просто плыть по течению. Но если он при таком положении тела наткнулся головой на какой-то предмет в воде, рана должна быть на темени.

– Если она и вообще должна там быть, – поправил Воробья Шан. – Прическу не забудь.

– Точно, – подхватил Тье. – И нашли бы мы сейчас у него на голове следы удара на темени, а не рану на затылке. Да и направление раны… сверху вниз и справа налево. Так бывает, если сзади по голове садануть чем-нибудь. Не дубинкой, конечно, вид был бы другой. А если, скажем, камнем…

– А если без «если»? – фыркнул Шан.

Конечно, все эти милые выводы покуда висят в воздухе. Но парень умеет их делать, и неплохо.

– А без «если», – тряхнул челкой Тье, – ударили его не дубинкой, не палкой, а твердым предметом, зажатым в руке. Ударил правша, ростом несколько ниже потерпевшего, физически не очень сильный.

– Почему? – тут же перебил его Шан.

– Сухожильный шлем рассечен, но череп не пробит, – немедленно ответил Тье. – Будь убийца выше ростом и сильнее, он бы просто раскроил ему череп.

– Ну что ж, – раздумчиво произнес Шан, – если это и правда попытка убийства, то твои выкладки имеют смысл. Впрочем, там видно будет. Ну, а насчет личности пострадавшего соображения есть?

– Есть, – ответил Тье с суровой юношеской решимостью.

– Выкладывай, если есть.

– Думаю, он какой-нибудь ли. Скорее всего.

– Обоснуй, – потребовал Шан.

– Ну, вариант, что он ремесленник или слуга, сразу отпадает, – улыбнулся Тье. – Одет не бедно, руки ухоженные.

– Хорошо, – кивнул Шан. – А почему бы не торговец?

– Торговец бы за те же деньги оделся попышнее, – уверенно возразил Тье. – А этот… шелк, да – но коричневый. Оно конечно, вышивка «зимние листья» – красота, как она есть. Но это для того, кто понимает. Торговец другую бы вышивку заказал. Пионы, к примеру, или другое что в этом роде. А вот для ли среднего достатка такая вышивка в самый раз. И красиво, и нарядно, и со вкусом.

– Маловато будет, – покачал головой Шан. – Это все?

– Есть и еще. Торговец человек мирный. Знай себе посиживай в лавке и денежки считай. К нынешним своим годам он бы жирком оброс, телом одряб. И пальцы у него были бы без мозолей. А у нашего пострадавшего на пальцах мозоли – как раз такие, как от меча бывают. Старые – но не изглаженные. Получается, с военной службы ушел, но совсем фехтование не забросил. И шрам у него над коленом – я такие видел, это от стрелы. С зазубренным наконечником. Тащили, как умели, прямо с мясом выдернули, рана все-таки зажила, а выем остался. Наверное, тогда его вчистую и уволили.

– Складно излагашь, – признал Шан. – Дальше.

– Пешком ходит много и часто, но не до изнеможения, а в охотку.

– А это почему?

– Мускулы ног сильные, крепкие, а стопы не сбиты.

– И опять же похоже на правду.

– Думаю, он и на этот раз шел пешком. Бывший вояка, лицом к лицу его не просто бы одолеть. Напали сзади, по затылку саданули и в воду скинули. Крепкое тело, старая рана, еще со времен войны, руки, знакомые с мечом. Одежда богатая, но не роскошная, зато с большим вкусом. Привычка ходить пешком. По всему получается – какой-то ли.

Мальчик рассуждает неглупо. И похоже, он прав. А ведь это очень важно – поточнее определить, к каком кругу принадлежит пострадавший: проще будет разузнать, кто он такой.

– Верно, лончак, – признал Шан.

– Неверно, лончак, – послышалось от двери.

Покуда Шан и Тье занималсь потерпевшим, Най закончил опрос свидетелей – и теперь стоял, опершись о дверной косяк, с таким видом, словно все преступники и потерпевшие этого мира – его личная собственность, и он знает о них все, что только можно знать.

Вот же ведь послали духи напарничка!

Не иначе, как пошутить решили.

До королевской реформы, объединившей Верхний и Нижний сыск в единую следственную управу, Най служил, разумеется, в Верхнем сыске, причем в столице – и что ему там не сиделось? Нет же, явился, не ждан, не зван, будто ему здесь шелками выстелено!

Шан служил в Нижнем сыске, и из Далэ никогда не выезжал. Именно здесь он прошел весь путь от стражника до сыщика, от Караульной управы до Следственной. И никто ему ничего на фарфоровом блюде не подавал – сам всего добился.

Это Вьюну подавали – ведь он был из аристократов, и не ли какой-нибудь мелкий, и даже не ло, а лэ – большой вельможа. К его услугам было все – отменная еда, богатая одежда, теплый уютный дом, проворные слуги и наилучшие учителя.

Храмовая Собака был простолюдином, причем самого низшего ранга – ши. С детства жил он впроголодь, одевался в обноски, дрожал от холода зимой в ветхой хижине и надрывался на любой поденной работе, какую только удавалось найти, а уж какого лютого труда ему стоило выучиться грамоте, чтобы сдать экзамен в Следственную управу, только он один и знал.

А еще Най был красив, как бог. Нет – как три бога сразу. Ясные глаза под умопомрачительным разлетом тонких бровей, линия скул, четкая и выразительная, как взмах крыла, правильный нос, сильный улыбчивый рот и отличной лепки подбородок – да каждая из его черт могла бы преобразить любое заурядное лицо в красивое, и то, что природа так щедро отсыпала все это богатство одному-единственному человеку, было своего рода несправедливостью. Тело его не уступало лицу – стройное, ловкое, одно слово – Вьюн. В общем, не парень, а девичья погибель.

Шану внимание девушек не грозило. Он был некрасив, и прозвание свое – Храмовая Собака – получил недаром. Статуи таких собак восседали у дверей храма Зари – лобастые, большеголовые, разлапистые. Шан походил на них до смешного. Крупная голова его крепко сидела на коренастом теле без малейших признаков изящества. Чурбан неотесанный, да и только. Лицо было под стать телу – казалось, природа наспех вытесала массивные черты, приладила под густыми бровями небольшие глазки и предоставила их обладателю жить с такой внешностью, как доведется.

И все же Шан не завидовал Наю.

Он был бы рад ему позавидовать хоть раз – это было бы в порядке вещей. Но нет – Храмовая Собака Вьюну не завидовал.

Он его ненавидел.

А теперь несносный Вьюн нападал на лончака. На первого толкового лончака за все годы службы Шана. На его лончака – ведь Шан принял парнишку, как своего. Да, Шан почти никогда не разговаривал с напарником напрямую, разве что по делу и в очень крайнем случае. Но это и был тот самый крайний случай.

– С какой это стати? – огрызнулся он.

– Нет, сам ход рассуждения вполне верный, – сказал Най лончаку, напрочь игнорируя Шана. – А вот вывод неправильный. Но тут любой бы ошибся, не только новичок. Не расстраивайся. Просто ты не знаешь этого человека.

– А ты, само собой, знаешь, – буркнул Шан, адресуясь не столько к Наю, сколько просто так, в воздух.

– Знаю, – кивнул Най, обращаясь по-прежнему к Тье. – Еще по столице.

Ну, кто бы сомневался!

– Третьего дня я посылал ему поздравление с днем рождения. Мне с моей нынешней службой по знатным домам шастать не с руки, но ведь и не поздравить нельзя.

Тонкости этикета в исполнении Ная Храмовую Собаку интересовали мало. Другая деталь его зацепила. И умница Воробей ее тоже не упустил.

– Знатным? – прищурился Тье.

– Именно. Наш пострадавший – не ли. Он лэ.

– Из большой знати, получается… – раздумчиво произнес Тье.

Плохо дело. Большой вельможа – большие проблемы.

– Очень, – кивнул Вьюн. – Стороннему человеку с ходу не понять, потому что в привычках он прост, но выше знати в Далэ не найти. Это Государев Наставник Тайэ. И то, что он сейчас в отставке, ничего не меняет.

Как сказать – для троицы сыщиков отставка этого человека меняла все. Не будь ее, сидел бы он себе в столице и горя не знал. Так ведь нет же, прикатил в родные края, чтобы оказаться в реке с разбитой головой, а потом – на столе у квартального лекаря. Заварилась каша – а кому расхлебывать?

Влипли, сыщики. По самое темечко влипли.

От жилища лекаря до городской усадьбы Тайэ – не ближний свет, да к тому же двигаться приходилось в обход, минуя людные улицы. Вдобавок Най на всякий случай для сопровождения послал за стражниками в Караульную управу – и не обходящими по разверстке, а именно стражниками. Причем чтобы не из Закатной стражи – мигом ясно станет, что случилось что-то совсем уж скверное, раз людей нагнали, сняв их с обычного обхода – а из Полуденной, уже сменившейся. Прямо из дому сдернул. Но тут уж дело такое, что возмущаться не приходится. Тем более, что за срочность и важность службы сыщики посулили стражникам сверхурочные – так отчего бы и не сопроводить?

Сопровождающие стражники шли не рядом с носилками, а впереди и позади, группами по двое-трое, и вполне удачно делали вид, что они тут вовсе по своей частной надобности. На них даже одежда была обычная, не форменная – Шан настоял для пущей тайности. Одним словом, наставники Тье попались толковые, грех похаять. Сами же сыщики несли Наставника Тайэ на носилках со всем бережением, то и дело сменяясь. Шан, недавно подменивший Тье, мрачно помалкивал – в отличие от Ная.

– Попал ты, лончак, знатно – прямо из конюшни на большие скачки, – спокойным, даже скучным голосом говорил Най идущему возле носилок Воробью. – Хоть ты и годовичок, а бежать будешь, как настоящий скакун. И спрос с тебя будет настоящий, без поблажек. Со всех нас будет. Потому что дело это скверное. Очень. А размотать нам его надо быстро. Пока на наш хребет проверяющие из столицы не обвалились. Упустим хоть мелочь – тут не пух и перья, тут головы полетят. И наши головы – первыми. А кроме нас, никто за него не возьмется. Дураков нет.

– А разве дело могут кому-то передать? – спросил Тье.

– И да, и нет, – ответил Най. – Обычно по уставу кто первый на происшествие прибыл, тому его и работать. Если повода для отстранения нет.

– А разве сейчас повод есть? – удивился Тье.

– Формально – есть. Я ведь с Наставником Тайэ знаком, и с женой его, и из столичной прислуги он наверняка с собой кого-то взял. Я их опрашивать права не имею. Выпади другой случай, у нас бы это дело забрали. А за такое расследование никто доброй волей не возьмется – кому охота голыми руками каленое железо хватать!

– Но ведь начальник управы может приказать…

– Может, – кивнул Най. – Но не будет. Он у нас и сам сыскарь настоящий и к тому же человек умный…

Тье хмыкнул.

– А ты не хмыкай, лончак, бывает и с начальством, что боги ум отвесили не на фальшивых весах. Будь спокоен, он понимает, что нельзя отдавать приказ, если точно знаешь: выполнен он не будет. Любой сыщик, которому он попытается передать это дело, найдет, как получить отвод. И предлог для отвода найдет повесомее моего – не подкопаешься. И винить за это нельзя. Тяжелым ответом за промах отвечать придется. Слишком тяжелым. И не только тому, кто ошибся, а всей управе. Ведь не кого попало в реку скинули, а государева наставника, и король к нему сердечно привязан, отставка там или не отставка. Кто поручится, что это не заговор? Ошибется один сыщик – а отвечать всем.

– Ну… такое дело обычно поручают самым лучшим…

– А мы и есть лучшие, – невесело усмехнулся Най. – Кроме самого начальника. Но у него сейчас на руках другое следствие, и тоже мутное. Сам взял, ни на кого переваливать не стал. А после него первые – мы. Так что привыкай ходить в первых, лончак. Только смотри, не оступись, стараючись.

– Придется не оступиться, – кивнул Тье.

– Правильно понимаешь. Всем нам… придется. Даже если это был несчастный случай, хотя вот уж во что я не верю. Не такой Наставник Тайэ человек, чтобы ни с того, ни с сего рассадить голову и в реку свалиться. Зная его, в это нельзя поверить. А если это покушение – ну, у человека на такой должности и завистников хватает, и недоброжелателей, и просто врагов. Но все они в столице. И для большей их части вся вражда и зависть с его отставкой утратила значение.

– А если месть за прошлое? – предположил Тье.

– Тогда нити опять же тянутся из столицы. Далэ – город хоть и большой, но отследить в нем приезжего можно. Трудно – но можно. Даже если исполнитель здешний, нанимал его кто-то из столицы. Не сам, конечно – посылал доверенного человека. Неприметного кого-нибудь. Вряд ли ты представляешь себе, сколько народу перешерстить придется. Но это совсем не безнадежно. А вот если покушение со служебными делами никак не связано, значит, корни покушения – здесь. И искать надо начинать с ближнего круга. В первую очередь – с домочадцев. А у меня знакомством руки связаны, так что выбирать не приходится. Даму Тайэ и всех, кто приехал из столицы, опрашивать будет Шан. С сыном Наставника я незнаком – значит, его и здешних слуг и челядинцев опрашивать выпадает мне. А ты при нас на подхвате. Может, свежим взглядом что и углядишь.

Шан упрямо мотнул головой. Возразить на такое распределение обязаностей было нечего, Най был кругом прав, и Шан это наверняка понимал. Но и признать за Наем право распоряжаться он столь же явно не мог.

– Вот интересно, – процедил он, ни к кому особенно не обращаясь, – напарники же по уставу равны. Так с каких это пор и по какому праву один напарник командует другим – что ему делать и кого опрашивать?

– По праву универсальной отмычки для ворот с навесом, – отрезал Най.

Для ворот с навесом – то есть для знатных домов. Ну да, все верно – непохож Храмовая Собака на человека, перед которым они охотно распахнутся. А Вьюн как раз похож. Вот ведь послали духи наставников – хоть сваи ими заколачивай, и никоторый не уступит другому!

– Все, лончак, хватит прохлаждаться, – бросил Най. – Смени меня. Моя очередь передохнуть.

… Сколько существует на свете город Далэ, столько в нем обитает род Тайэ – с первого дня, с первого заложенного в фундамент камня. И никто из Тайэ никогда не бездельничал – служили всегда, только не по гражданской части, а по военной. Именно такой судьбы с детства желал себе будущий Государев Наставник, носивший в те времена прозвание Младший. Он и был младшим из восьми сыновей. Не балованным – не было в роду Тайэ обыкновения детей без пути баловать – но, безусловно, любимым. Братья учили его сражаться, отец – думать и властвовать. Он мог оставить родовые владения на младшего сына, отправляясь со всем остальным семейством в паломничество. Знал, что тот справится. Сын и справился – вот только сказать об этом было некому. Святыня, которую собралось посетить семейство Тайэ, находилась в приграничье. Никто не вернулся живым – родителей, братьев, да с женами и детьми – всех как есть война сожрала. Первый же удар пришелся на храм с паломниками.

Узнав об этом, Младший оставил все на управителя, удрал в приграничье, набавил себе два с лишним года, назвался первой попавшейся храмовой фамилией и вступил в ополчение. Был он для своих лет крепким и рослым – никто и не думал сомневаться, что юному ополченцу семнадцать миновало. Потом-то, ясное дело, обман вскрылся – однако уволить Младшего по малолетству не получилось. Попробуй уволь парня, если он из рядовых до офицера дошел, и не только за доблесть, а еще и за ясный быстрый ум!

Именно ум и оставил его в военной службе, когда любого другого списали бы по ранению вчистую.

Крови Младший тогда потерял много. Еще чуть выше и правее, и зубчатая стрела угодила бы точно в бедренную артерию. Но она и так натворила много бед. Наконечник насилу выдрали – с изрядным куском мышцы. Сухожилия искромсаны. Сама рана нехорошая – еле-еле удалось избыть нагноение. Будь при госпитале хороший врач, и то исход гадателен – а врачей было всего трое, они работали, не покладая рук, и пользовали тех, кто иначе отправился бы на тот свет. На долю Тайэ Младшего пришелся всего-навсего лекарь, хотя и умелый, так что ногу отнимать не довелось. Но и о том, чтобы встать в строй, не могло быть и речи. Даже о том, чтобы для начала просто встать.

Однако и для раненого офицера служба нашлась.

Армия откатывалась на северо-восток – вслед за отступающим противником, и Младший не мог за ней последовать. Однако недавно освобожденному городу и окрестностям нужен был комендант. А кто годится на эту должность лучше, чем офицер, известный своей храбростью и здравым суждением? А что молод еще до безобразия, так ведь все едино больше назначить некого. После долгих сражений каждый человек на счету.

Разумеется, командующего не мог не смутить возраст Младшего. Пятнадцать с половиной лет, в такие годы не комендантом сидеть, а в классной комнате зубрежкой заниматься. Но на войне возраст не по годам считается. К тому же командующему уже была известна настоящая фамилия Младшего. По всему выходило, что рискнуть стоит, тем более в безвыходном положении.

– Справишься? – для очистки совести спросил он Младшего.

– Должен, – так же коротко ответил тот.

С чем командующий и отбыл, оставив город на Младшего. И посулив в самом скором времени прислать помощь. В скором не получилось – армию связали затяжные бои, на дорогах пошаливали банды. Некого было присылать в помощь и неоткуда. Она появилась года два спустя, незадолго до конца войны, и пришла из столицы. До прибытия в город столичные чиновники, и военные, и гражданские, весьма изобретательно крыли всякими нехорошими словами командующего, который спихнул город на мальчишку. А на второй же день после прибытия повторили все эти слова, прибавив к ним много новых, но уже по совершенно иной причине.

Мальчишка навел в городе и прилегающей области железный порядок. Если где разбойники и мародеры и пошаливали, то не под его рукой. Дороги поражали своей безопасностью. Еще бы – ведь по дорогам доставляется продовольствие! А оно доставлялось. Если в других областях порушенное войной хозяйство еще не вышло из полумертвого состояния, то у юного Тайэ оно вернулось почти к довоенному уровню. Недаром отец его, Тайэ Владетель, учил сына науке управления! Поля не запустошены, ремесленники при деле, гарнизон хоть и набран из калек и юнцов, но тренируется на совесть и при случае может выдержать осаду. Да и запасы продовольствия в городе есть, и распределяются по справедливости. Стены городские зачинены, дома отстроены, никто не голодает, не бедствует. Когда бы не явная нехватка мужчин – молодых и средних лет – нипочем бы стороннему человеку не догадаться, что война покинула эти места всего два года тому назад.

Когда столичные чиновники пришли в себя от изумления, проверили положение дел со всей дотошностью и изумились еще раз, отпущенный им судьбой запас удивления был исчерпан. В любом случае, их не удивило, что город сменил своему коменданту прозвание. В храмовых книгах он отныне значился не Младшим, а Соколом. Кого попало в честь одного из духов-хранителей не назовут – но какое иное прозвище подобало Коменданту Тайэ? Сокол – птица полуденная, ему с высоты его полета видно все, что творится на земле, и потому знание дел людских, защита и справедливость в его ведении.

Само собой, даром подобное не дается. Тайэ Сокол недосыпал и недоедал, чтобы успеть все. Для него в сутках было не восемь часов-трилистников, а все шестнадцать, и вид у него был соответствующий – после госпиталя он и то смотрелся краше. А ведь кроме служебных обязаностей на него навалились еще и семейные.

Кто сказал, что в пятнадцать с небольшим жениться рано? Это он на послевоенном пепелище не побывал, если такое говорит. На горелых развалинах всякий в мужья сгодится – и старик, и мальчишка, и увечный, и слепой. А Тайэ Сокол чем не жених? Вельможа, лэ, единственный уцелевший в роду. Опять же герой – с этим не поспоришь. Хромой – так и невелика беда: не безногий, не безрукий, да и кто сейчас может похвалиться, что цел и невредим? И ведь не бродяга приблудный – полный по выслуге комендант! А что молоденький совсем, так оно и к лучшему: жить будет долго. За старика дочь отдавать – заставить вдовой жизнь вековать.

Тайэ Сокол любил свою хрупкую юную жену, чудом уцелевшую, когда город был захвачен, любил и сына, родившегося в первый же год брака. И ухитрялся каким-то неведомым образом выкраивать время и для них.

Еще пара лет подобной жизни довели бы его до чахотки, несмотря на крепкое сложение, и врачи бы не помогли, пожалуй. Но судьба распорядилась иначе.

Проверяющие приняли единогласное решение: коменданта следует заменить. И не потому, что плох, напротив – потому что редкостно хорош. Потому что совершил чудо – и теперь город и область можно спокойно передать в руки любому толковому чиновнику. От него уже не потребуется творить чудеса – только сохранить и приумножить. А вот нынешнему коменданту самое место в столице. Там сейчас на чудотворцев большой спрос.

И Тайэ Сокол под неутешные причитания горожан отбыл к новому месту службы – отныне и навсегда гражданской.

Поначалу в столице, мягко говоря, не поняли, на кой ляд из провинции прислали хромого мальчишку, будь он хоть тридцать раз лэ, пусть и из древнего славного рода. В семнадцать лет полагается не должность исправлять, а только-только сдавать первые служебные экзамены. Однако недоумение прекратилось быстро – и навсегда. Не прошло и полугода, как Тайэ Сокол занял место Первого Советника. И доказал, что достоин его.

Это была не единственная его должность. Когда у короля родился сын, именно Первый Советник Тайэ всегда находил время для детских вопросов малолетнего наследника. Он никогда не смеялся над ними и неизменно отвечал не только по существу, но и понятно. Назначение его на пост Наставника юного принца было настолько естественным, что никто другой на него и не претендовал – несмотря на связанное с положением Наставника влияние и почет. Именно Наставник Тайэ сделал нынешнего короля тем, кем он стал.

А теперь бывший Первый Советник, бывший Королевский Наставник Тайэ Сокол лежал на носилках с раной в голове, и трое сыщиков несли его домой…

Донесли они Наставника засветло, хоть трилистник Мыши уже и начался: летний день долог. Однако стражникам возвращаться по домам предстояло уже в сумерках: Най вовсе не собирался отпускать их у ворот усадьбы Тайэ.

– Вдоль стены обойдите, – распорядился он. – Приглядитесь, не шастает ли кто поблизости. Не пытается ли выспрашивать, высматривать. Если кто любопытный попадется, за решетку его. Завтра разберемся. Потом можете быть свободны. За сверхурочными зайдете в Сыскную управу завтра после смены; я подпишу.

Стражники, уже предвкушавшие отдых, отправились в обход, ворча вполголоса на некоторых ретивых сыщиков, которым все неймется, а Най взялся за колотушку и ударил в медную пластину на воротах.

Осанистый старик-привратник при виде господина на носилках самообладания не потерял, хотя и побледнел. А вот его молодой помощник ойкнул и как-то совсем по-бабьи схватился за щеки. Так, не отнимая рук от лица, он и умелся куда-то вглубь усадьбы. Не успел Тье и пяти вдохов сделать, как помощник вновь появился в воротах, но уже не один, а в сопровождении двух дюжих слуг. Они ловко и бережно взяли носилки у Шана и Тье и быстрым ровным шагом удалились в усадьбу. Помощник ушел следом.