Текст книги "Час кроткой воды"

И ведь сколько он себя школил, стараясь избавиться от прежней неотесанности, от дурных манер и уличных ухваток – а все, выходит, даром. Старайся, не старайся, а оно все едино себя объявит…

Дама Тайэ покачала головой.

– Вовсе нет. Просто где еще можно заполучить такое прозвание?

Это верно. Люди знатные заковыристее Суслика, пожалуй, не исхитрятся. До Храмовой Собаки им дальше, чем от Храма Зари до самой зари небесной. Это Дама Тайэ правильно подметила.

Только сейчас Шану пришло в голову, насколько она наблюдательна. И – умна. И если сейчас она перед ним просто-напросто разыгрывала любящую жену, понять этого он не сможет.

Не его уровень.

Но это не значит, что он должен закончить расспросы. К тому же усталый человек рано или поздно проговорится невольно… хотя Шану очень не хотелось бы, чтобы это случилось. Что-то в нем не только верило Светлячку, но и хотело верить.

А для сыщика это непозволительно.

Одним словом, работа продолжается…

Ночной привратник Ман получил прозвание Зеркало Небес наверняка за свою исключительную плешь. Как ни странно, она придавала ему вид довольно-таки моложавый. Лысая голова, гладко выбритое лицо – только и седины, что в густых бровях. Но это не беда, если глаза под ними смотрят цепко и молодо.

Впрочем, невзирая на внешнюю моложавость, делом привратник занимался самым что ни на есть стариковским – ругал современную молодежь. Правда, ругал он ее, надо признать, несколько своеобразно. Хотя понял это Тье не сразу.

– Остолопы, все до единого. Ну… ладно, почти все. Остолопы и разгильдяи, – веско и солидно говорил старикан. – Хотя вы вроде не из таковских.

Премного благодарен. Интересно, хорошо это или плохо?

– Еще чайку не хотите ли, господин сыщик? Да с пирожком?

Тье не хотел. Выпитый чай плескался у него где-то на уровне ушей, голову наклонить, и то страшно – а вдруг выльется? Что же до пирожков, то на первом съеденном за нынешнюю ночь пирожке Тье, похоже, уже сидел.

Но ради пользы следствия пойдешь и не на такие жертвы.

– Благодарствую, – произнес Тье и отхлебнул немного чая.

– Остолопы, – продолжал старик Ман, потягивая горячий напиток.

Если Тье не сбился в подсчетах, это была уже третья подряд кружка.

– И разгильдяи, – неумолимо повторил Ман. – Вот сами подумайте – сопляки сопляками, а туда же, берут и женятся, детей заводят – а что они смыслят? Еще ладно, если дите хотя бы присмотрено – а все равно толку никакого. Ложку в рот вовремя сунуть, шарфик теплый на шею в холодный день намотать – вот и вся забота. Это что, воспитание, я вас спрашиваю?

Похоже, с привратником Тье крупно нарвался. Его великолепная система дала сбой. Нет, не потому, что Ман отмалчивался. Вовсе даже наоборот. Он хотел, он прямо-таки жаждал поговорить. Вот только говорил он сплошь о вечных проблемах – вроде того же воспитания детей – и хоть как-то перехватить инициативу и направить беседу в нужное для Тье русло не представлялось возможным.

Нет, ну а что тут такого? Сидит старикан в своей сторожке один-одинешенек, словом перемолвиться не с кем. Поспать, и того нельзя. А и было бы можно – так ведь бессонница одолевает, потому и назначен он именно ночным привратником. И так ночь за ночью. Тишина и одиночество. Поневоле начнут раздумья одолевать. И ведь шут его знает, до чего этак додумаешься. А поделиться размышлениями не с кем. А тут такое счастье подвалило – пара свободных ушей! Есть с кем чаи гонять, есть кому душу излить… и пока не изольет, не видать Тье полезных сведений, как своего затылка.

Тье старательно удержал сокрушенный вздох и снова сделал глоток чаю. Совсем крохотный.

– Не знаю, – ответил он. – Я ведь покуда не женат, и детей у меня нет.

– Вот! – возликовал старик. – Я ведь сразу понял – вы не из таковских! Вот вы мне и скажите – вы когда надумали в сыщики податься?

Ну и кто тут кого допрашивает, интересно бы знать?

– Всегда хотел, – честно ответил Тье. – Сколько себя помню. Отец у меня тоже сыщик… точнее сказать, это я – тоже, а он большой мастер.

– Умный человек ваш отец, – степенно произнес старик. – Правильный.

– Оно конечно, спасибо на добром слове…

– А при чем тут доброе слово? Оно не доброе. Оно верное. Потому как ваш отец – не чета нынешним свиристелкам. Он своего сына воспитал правильно. Увидел, в чем ваша судьба. В чем ваш дар. Верно ведь я говорю?

– Конечно, – невольно улыбнулся Тье. – Плохой бы он был сыщик, если бы такого явного дела не заметил.

– Не сыщик, – непримиримо отрезал старик. – Не сыщик – отец бы он был плохой. Никудышный. А теперь ведь оно так и ведется. К чему у дитяти способности, к какому делу его тянет… скажете, они хоть об этом думают? Да они вообще не думают, вот что я вам скажу! Они и себя-то не знают, где им своих детей знать. Доживут до седых волос, а чем на самом деле дышат, чего хотят, и понятия в голове нету. Это еще сильно повезет, если за какое дело взялись, а оно им по душе и по силам. А если нет – так и тянут лямку. А толку много ли?

– Не сказал бы, – задумчиво ответил Тье.

Нет, что ни говори, а своя логика в речениях привратника есть. Занятный старикан. Стоит послушать. И не потому, что он скажет что-то полезное для следствия. Тье отказался от этой мысли два глотка чая тому назад. В конце концов, почему бы и не дать одинокому старику выговориться?

– Вот то-то же, – наставительно буркнул Ман. – Мало толку. Сами так живут, а потом и детей своих на тот же лад калечат. Одним и вообще без разницы – растет ребенок, так и пусть себе растет, что еще нужно. Трава придорожная, иначе и не назвать. Другой опять же головой не думает – вот я, к примеру, столяр, так и сыну моему быть столяром, и все тут. А что у парня под работу с деревом руки не заточены – так и какая разница, я вот тоже невеликий умелец, да и дерево это терпеть ненавижу, а ведь кормлюсь как-то. Значит, и чадо мое прокормится. Что, скажете, не бывает такого?

– Бывает, – признал Тье.

– Бывает, – кивнул Ман, ублаготворенный согласием собеседника. – Сплошь и рядом бывает. А то еще такой вот отец в амбиции вдарится – мол, я простой слесарь, а сынка в министры выведу. Вот хоть об стенку расшибусь, а выведу. А что у сынка способностей разве что двор мести, так это ничего.

– И такое бывает, – невольно улыбнулся Тье.

– Вот! – назидательно поднял палец старик. – Я же вот и говорю, вы не из таковских! И отец у вас правильный. Сам жизнь понимает, и вас с понятием воспитал.

К сердцу прихлынула непрошенная тоска. Тье не видел отца два года – а когда увидел, даже толком поговорить не удалось…

– Вы когда женитесь, с него пример берите, тогда и дети ваши тоже с понятием будут. А то что же это творится! Эти нынешние – разве ж они что понимают? Женятся совсем еще сопляками почем зря, а потом детей своих приструнить не могут. Одни сплошные безобразия. А почему, спрашивается? А все потому, что сами своего пути не знают, а дети – и подавно. А если без пути болтаться, ничего и не будет, кроме безобразий. Да вот хоть нашу стряпуху взять…

– Яблоко? – удивился Тье. – Так она вроде не такая…

– Да нет, не Яблоко, – отмахнулся старик. – Другую. Яблоко, и точно, не таковская, это вы верно говорите. Есть у вас понятие, есть. Нет, я про другую. Как там бишь ее… Шафран вроде? Да, Шафран.

Это имя Тье помнил. Яблоко его называла. Еще говорила, что с мальчишкой ее раньше сладу не было, а сейчас за ум взялся, так что Шафран на сына просто не нарадуется.

– Вот ведь дура дурой. Сынишку распустила так, что хоть на крышу полезай да голоси, авось кто из богов да услышит. А после спохватилась. Вбила себе в глупую голову, что ему в рисовальщики надо пойти, работа не пыльная, и деньгу они зашибают хорошую.

– Ну, это уж и вовсе ерунда!

– Вестимо, что ерунда. И работа не такая уж легкая, да и не бывает легких работ. И заработок не вровень – кому полный кошель насыплют, а кто из пустой чашки хлебает. А главное дело, руки у парня совсем не под это ремесло. Нет в них к этому мастерству понятия. Он если квадрат рисовать возьмется, то беспременно с тремя углами получится. Ну, или и вовсе круглый.

Тье фыркнул прямо в чашку.

– Отец его тоже хорош. Решил, что раз он конюх, так и сыну конюхом быть. А какой из него конюх, если ему и дохлую мышь не доверишь, не то, что лошадку! А что получилось? Не мальчишка, а головная боль ходячая. И ладно бы только по домашности проказил, так ведь нет. Как утро, так он в убег. Повадился по рынкам шляться. Да не просто так, а туда, где играют. На деньги играют.

М-да, а вот это уже и в самом деле серьезно.

– Двенадцати еще сопляку не исполнилось, а туда же. И не отвадишь. Мать его на все лады костерила, отец и бить пробовал – бесполезно. Они уж и так, и этак, а потом отступились. Может, еще и потому, что он выигрывал.

Старикан верно сказал – отец воспитывал Тье правильно. Во всяком случае, чутье сыщика он в сыне воспитал. И сейчас это чутье замерло, прислушиваясь – словно сквозь туман стариковской болтовни до него донеслось еле слышное пение дальней струны. Душа холодела от неясного пока еще предчувствия. Неужели это…

– А как ему двенадцать стукнуло, тут-то все и стало ясно. Отвели его погадать на судьбу, как положено. А гадальщик его как увидел, так аж весь прямо чуть криком не изошел. Уж как он орал! Небось, на весь квартал слыхать было. Что ж вы, говорит, такой талант чуть не загробили! Он ведь, говорит, по нашей части, по гадальной. И не просто Читающий, а как есть Видящий, а вы его по какому такому ремеслу пустить хотели?

Самому Тье традиционный визит к гадальщику в возрасте двенадцати лет запомнился отнюдь не гаданием, а разницу между Читающим и Видящим не знал и вовсе – но сейчас не это было важным.

– Он ведь потому и колобродил, что гадальщик. Потому как если человеку дар какой богами даден, так он наружу просится. Его к делу приложить надо. А где ему себе дело взять? Вот парень и таскался к игрокам. И чудо еще, что его там не убили и даже не измордовали ни разу. Наверное, пожалели по малолетству. А когда бы мать с отцом головой подумали да к сыну пригляделись, когда бы увидели, как он ловко угадывает, так и не пришлось бы им горевать, а мальчишке – мучиться. Истинно, боги и духи его хранили, раз до настоящей беды не дошло.

– А что с ним теперь? – спросил Тье, не сомневаясь в ответе.

– А что с ним может быть? – пожал плечами привратник. – Ладно с ним все. Лучше и не придумаешь. Глава клана самолично распорядился, это ж понимать надо. Взяли на половинное усыновление, так что у пацана теперь сразу два отца объявилось и две матери. Учится гаданию, хвалят его. И все безобразия – как отрезало. А уж чтобы играть – ни-ни.

Предчувствие не обмануло Тье. Гадальщики в этом деле так и роились. Если даже мальчишка стряпухи по прозванию Шафран, и тот в гадальщики подался…

Определенно, надо будет все-таки заглянуть к гадателям. Не затем, конечно, чтобы расспросить о стряпухином сыне. Невелика птица, чтобы о нем расспросы вести. Двенадцать лет, какой уж из него убийца или даже сообщник…

Но поговорить с гадателями надо непременно.

– Моя жена и сыновья вернулись из столицы только ко дню рождения моего отца. Не думаю, что имеет смысл их в чем бы то ни было подозревать. Они бы просто не успели ничего предпринять. Итак, – очень спокойно и, пожалуй, даже буднично произнес Наместник, – надо полагать, я ваш первый подозреваемый.

Интересно, что чувствует стенобитный таран, когда набирает разгон, чтобы проломить стену, а взамен со всей дури влетает в распахнутые ворота? Ну да, вот именно это он и чувствует.

А значит, тактику допроса надо менять, и немедленно.

Здесь не сработает проломная сила. И провокация… тем более – провокация. Не ты один, Вьюн, здесь столичная штучка. Первый Взлет тоже рожден в столице и воспитан при дворе. Он в эти игры играет едва ли не дольше, чем ты на свете живешь. И это очень еще большой вопрос, кто тут кого спровоцирует. И козыри в рукаве не припрячешь – игрок такого уровня видит тебя насквозь. С ним можно играть только открытыми картами. Хотя… нет, партия тут идет и вообще не в карты.

В шагающие камни.

Одно поле на двоих. Равные условия. И Наместник только что сделал первый ход. Не обинуясь тем, что по правилам игрок, начинающий партию, отдает второму пять очков выкупных за право открыть ее.

Най тоже получает свой выкуп. Первым ходом человек всегда открывается. Вот Наместник и приоткрылся. Обозначил позицию. И это Наю придется отвечать… стоп, а кто тут вообще кого допрашивает?

Ничего страшного, перехватить инициативу никогда не поздно. А возможность как можно раньше выявить стратегию противника – бесценна.

– Вот в этом я как раз и не уверен, – в тон Наместнику ответил Вьюн.

– В самом деле?

– Это покушение… ударить сзади по голове, спихнуть в реку… это… – Най, чуть замялся, подыскивая слова, – пошлятина ужасная. На уровне пьяной разборки в кабаке. Не могу себе представить, чтобы вы опустились до такого уровня. Нет, если бы вы действительно захотели устранить отца, то Государева Наставника хоронили бы со всеми почестями в полной уверенности, что он умер от естественных причин.

Наместник посмотрел на него с интересом.

– В самом деле? – повторил он.

– Да и потом – гонять по городу, лупить камнем или там кирпичом… когда? При вашей должности время расписано от и до. Выскользнуть из управы, чтобы совершить убийство, у вас просто нет возможности. Бьюсь об заклад, если я захотел бы проверить, не найдется и мгновения неучтенного. Зато найдется уйма людей, которые точно знают, где вы были и когда. Ваше алиби несокрушимо. И, что бывает редко, оно неподдельно.

– Ваша правда, – согласился Наместник. – Но ведь я мог просто нанять исполнителя.

– То же самое. Где вам взять время бегать по притонам и выискивать подходящего убийцу? Да и как провернуть это незамеченным и неузнанным?

– Ну, не самому же трудиться, – предположил Наместник… – Через третьи руки.

– А с порученцем что потом делать? Да и с убийцей, если на то пошло? Они ведь и за шантаж приняться могут. Или просто проболтаться. Надо и их уж тогда убить. Чтобы концы в воду. То есть опять убийцу через кого-то нанимать… а потом и этих прикончить… проще уж сразу весь город выморить, вы не находите?

– Звучит вполне убедительно, – признал Наместник. – Но раз вы так уверены в моей невиновности, я не совсем понимаю, для чего вам задавать мне вопросы?

Най развел руками и улыбнулся.

– Понимаете, если сыщик отказывается от расспросов, потому что… – тут Вьюн собрал рот куриной гузкой и произнес с нарочитой чопорностью, – «…это такие приличные люди, что вы, как можно, этого просто не может быть…» – он со вздохом вернул себе обычное выражение лица, – как бы вам сказать… считайте, что это и не сыщик вовсе. Даже если это и в самом деле приличные люди и они ни в чем не виновны. Все равно их надо расспросить. Они могут вспомнить что-то такое, чему не придали значения, какую-то мелочь. А она в итоге окажется решающей.

– Звучит вполне убедительно, – благодушно повторил Наместник. – Что ж, спрашивайте.

Най был готов поклясться, что благодушие Наместника в той же цене, что и его недавний гнев. Ворота открыты, дорогой таран – входи, располагайся, чувствуй себя, как дома… и ты валяешься посреди двора бревно бревном.

– Если бы я еще знал, о чем, – произнес Най. – Потому что мотива подходящего я не вижу, хоть кричи. Можно понять, если отец слишком зажился на свете, а сыну не терпится стать главой рода. Так не терпится, что отца впору подвинуть – хоть бы и в могилу. С такими случаями я сталкивался. Но вы уже глава рода. Наследство, власть, вообще любая корысть – это не ваш случай.

– Верно, – бесстрастно подтвердил Первый Взлет.

А ведь он знает, понял Най. Знает, что я сейчас скажу. Отсюда и бесстрастие. Он знает – и ждет.

– Конечно, есть и еще один мотив, – добавил Най. – Лежащий, так сказать, на поверхности. Очень соблазнительный мотив – во всех смыслах. Устранить отца, чтобы сделать молодую мачеху своей любовницей. Или даже наложницей. Полагаю, тех, кто выдвинул бы подобное обвинение, найдется предостаточно.

Сам Вьюн в подобную возможность не верил ни капли. И Даму Тайэ, и Государева Наставника он знал достаточно хорошо, чтобы ни на миг не принять во внимание эту бредовую версию.

Но и не назвать ее он не мог. Не имел права.

Наместник молчал.

– Я понимаю, как все это выглядит со стороны, – наконец произнес он. – Когда вторая жена отца годится сыну если и не в дочери, то в очень младшие сестры – это двусмысленная ситуация. И для сплетников она – просто лужа меда. И они ее разлижут своими языками до последней капли, даже и не сомневайтесь. Еще и просмакуют на досуге.

Он слега подался вперед.

– Но поймите и вы меня правильно, – негромко, но с силой промолвил Наместник. – Я даже не вижу смысла распространяться, что люблю свою жену и не желаю никаких любовниц или наложниц.

Верю.

– И тем более о том, что подобные сплетни выставляют моего отца то ли идиотом, то ли человеком, способным примириться с бесчестьем и с бесчестностью…

Най не примолвил ни слова – только поднял на Наместника вопросительный взгляд.

– А вы как думаете? Если мой отец не видит, что я захотел его жену, то он – слепой идиот. С его-то умом и опытом? – Первый Взлет пренебрежительно повел плечом. – А если видит и молчит – значит, смирился с моей бесчестностью… если у меня с мачехой еще и роман завязался, то с нашей общей бесчестностью. Вы можете сказать, что Тайэ Сокол то ли ослеп, то ли закрывает глаза?

Най отрицательно покачал головой.

– Вот и я не могу. Но я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Я никогда не принимал этот чудовищный мезальянс и никогда его не приму.

Вот так раз!

Наю показалось, что он ослышался. Или что Наместник оговорился.

Ничего подобного.

– Но я хочу, чтобы вы поняли, – с новой силой повторил Наместник. – Если на этом свете есть женщина, порядочная и честная до мозга костей, то это моя мачеха. Если есть на этом свете женщина, любящая своего мужа беззаветно, это моя мачеха. И я сделаю все, чтобы оградить их с отцом от подобных сплетен.

Ну, вы даете, господин наместник!

И как это умещается в вашей голове?

А очень просто.

Первый Взлет – сын своего отца. Во всем. Так что в уме ему не откажешь. Он сразу понял, что будут говорить досужие языки. И сразу выставил дистанцию. Обозначил границу – и очень жестко. Он выразил неприятие формальной стороны отцовского брака – и костьми ляжет, чтобы никто не разрушил его счастье.

– Я в этом даже и не сомневаюсь, – искренне сказал Най. – Тем более сейчас, когда господин Наставник не занят государственной службой, он не мог бы не заметить, что не все ладно. Хотя… – Вьюн обезоруживающе улыбнулся, – боюсь, я не совсем прав. Отставка отставкой, но если такой человек, как Тайэ Сокол действительно ушел на покой и коротает время в чтении классиков и беседах о природе добродетели – то я не сыщик, а первейший уголовник на весь Далэ!

– Не думаю, что вам предоставится такая возможность. – Наместника его слова откровенно позабавили – настолько, что недавнее напряжение схлынуло, словно и не бывало.

Чего, собственно, Най и добивался.

Пусть ты – крепость, а я всего лишь стенобитный таран, но кое-что и я умею.

– Любопытно, чем же Государев Наставник решил заняться в отставке? – почти небрежно произнес Най: слишком важным был вопрос, чтобы явно выказывать свой к нему интерес.

– А вы как думаете? – Наместник откинулся на спинку кресла.

– Ликвидирует последствия, – уверенно ответил Най.

Наместник вновь подался к нему.

– Почему вы так думаете? – требовательно спросил он.

– Потому что он всю жизнь этим занимается. Сначала ликвидировал последствия войны – как комендант. Потом последствия глупости чиновников – как Советник. Потом последствия слабой работы учителей – как Государев Наставник. Потом – последствия благоденствия, когда вместе с его величеством планировал реформы. Разве не так?

– Так. – В удивленном взгляде Наместника отчетливо читалось уважение. – И какие же последствия он ликвидирует сейчас?

– Не знаю, – пожал плечами Най. – Это вы мне скажите. Я – сыщик, мне гадать не положено. Только предполагать. Но мне бы хотелось знать наверняка – последствия чего господин Наставник ликвидирует сейчас?

– Королевских реформ, конечно, – безмятежно ответил Первый Взлет.

– И какие же именно? – опешил Най.

– А вы не догадываетесь? Ах да, простите, вам же не положено гадать. Что ж, извольте, я объясню.

Наместник снова примолк, подбирая слова. Най терпеливо ждал.

– Реформы многое дали нам. Десяткам тысяч людей они освободили места, которые давно надлежало отдать им по праву. Десятки тысяч тех, кто может служить и работать. А значит, есть и продвижение на их прежние места тех, кто незаслуженно прозябал, не находя себе применения. Это касается и службы, и главенства над родом. Долголетие не всегда благо. Если отец сходит в могилу, когда сыну уже за шестьдесят, сын уже не сможет достойно управлять родом. Им самим слишком долго управляли. Ему неоткуда взять это умение. Другое дело, если он становится главой рода в надлежащем возрасте, при еще живом отце, который может подать совет – но не может больше приказать. И не забудем женщин, которые получили право и возможность работать наравне с мужчинами за равную плату и под своим именем. Верно?

Най кивнул.

– А теперь посмотрите на ситуацию с другой стороны. Хорошо, если женщине ремесло позволяет сидеть дома. А если нет? Куда девать детей? Кто за ними присмотрит? А в полевую страду куда их девать? Нам больше не грозит голод – но если дети будут гибнуть от безнадзорности, не велика ли окажется цена? И не забудьте, сколько недовольных стариков породили эти реформы! Был главой рода, служил в управе, заправлял гильдией – и кто он теперь? Никто, и звать никак.

– Это не просто недовольство, – медленно произнес Най. – Это куда хуже. Еще вчера был человеком – а теперь никто. Никому не нужный. Никчемный. Такого сознания ни одно долголетие не выдержит. От такого и с ума сойти впору, и руки на себя наложить… да попросту угаснуть!

– Вы правильно поняли, – кивнул Наместник.

– Никогда не поверю, что Государев Наставник этого не предвидел!

– И опять вы правы. Предвидел. Именно этими последствиями он сейчас и занимается.

– Каким образом? – Най не притворялся, ему и в самом деле было интересно.

– Организуя дневные детские приюты и школы при них. – Наместник невольно улыбнулся растерянности Ная. – Одно дело, когда бабушки и дедушки просто приглядывают за внуками. Да и не у всех есть дедушки и бабушки. Невелик почет, знаете ли. А вот когда те же самые старики занимаются тем же самым не просто так, а практически на служебной основе, да при жалованье… есть за что снова себя уважать.

– Полагаю, еще пару-тройку лет обождать, и появится новая управа, – задумчиво произнес Най.

– Бесспорно, – открыто улыбнулся Наместник. – Тем более, что заразителен не только дурной пример. Государев Наставник хоть и в отставке, а все равно в фаворе. Ну, как с него не собезьянничать? Королю понравится. Я думаю, что отец ушел со своего поста не только для того, чтобы утянуть за собой самых заскорузлых дурней, а еще и затем, чтобы в провинции заняться без помех новым делом.

– Да на него просто молиться должны! – с горячностью воскликнул Най.

– А вот тут вы ошибаетесь, – возразил Наместник. – Нет, в сельской местности так оно и есть. И любой крестьянин будет работать на поле в полную силу, если может не тревожиться о детях. Если знает, что их и обиходят, и присмотрят, и грамоте научат. Начальная трехклассная школа для всех.

Ого! Вот это замысел!

– А в городе не все так гладко. Особенно когда речь идет о бывших служащих управы в средних чинах. Купцы – нет, они свою выгоду и под землей учуют. А вот старики из управы – это проблема.

– Пожалуй, понимаю, – произнес Най. – То был государевым человеком, судьбы вершил – а то вдруг за младенцами подгузники пересчитывать. Да как же можно такую большую лягушку с такого высокого холма, да в лужу скинуть!

– Примерно, – согласился Наместник.

Най призадумался. Сказанное открывало новые возможности для розыска. Те, о которых он раньше и знать не знал.

– А вы не могли бы назвать самых громких крикунов? – осторожно поинтересовался он. – Может, отец вам что-нибудь рассказывал?

– Рассказывал, – не стал отрицать Первый Взлет. – И я составлю для вас список. Но по большей части это именно лягушки – квакают громко, а укусить не могут. Сами они убивать не пойдут – куда им камень в руке удержать, когда из них и так песок сыплется. А нанять убийцу и страшно, и денег жалко. Да и станет ли бывший чиновник якшаться со всяким сбродом. Нет, эти люди слишком высоко о себе понимают. Разве что один… если уж расспрашивать, я бы вам посоветовал его не пропустить.

– Кто такой?

– Моу Дорогой Гость, – с подчеркнутым бесстрастием произнес Первый Взлет.

– Дорогой – в каком смысле? – уточнил Най.

– В том самом, – поморщился Наместник. – Который слишком дорого обходится – во всех отношениях. Сами понимаете, такое прозвание просто так не дадут. Только заслуженно.

Прозвания и вообще дают только заслуженно. Имена – дело другое, они даются один раз и на всю жизнь и хранятся внутри семьи в глубокой тайне. И не случайно вступающие в брак обмениваются шкатулками, где лежат свадебные карточки с их именами. Но даже и в семье предпочитают называть друг друга не по именам, а по прозваниям – мало ли кто может подслушать и учинить порчу. Не человек, так злой дух… нет уж, лучше обойтись прозванием. По нему никого не зацепишь и зла никому не учинишь. Тем более, что редко кто носит одно и то же прозвание от рождения и до смерти. Так что если твое детское прозвание тебе не по нутру, погоди немного, найдется тот, кто помыслит о тебе иначе и назовет по-иному. Тогда веди его в храм и меняй прозвание – если оно дано искренне, само собой. А если нет, оно к тебе не прилипнет. Хоть восемь раз в храмовую книгу его записывай, хоть восемью по восемь – ни одного знака не останется на странице. Не дается прозвание просто так. И сам ты себе его поменять не можешь. Прозвание – на устах людей, а не на твоих. Именно так Най сменил свое детское прозвание на нынешнее, веселое и куда как ему подходящее – попросил сослуживца, назвавшего его Вьюном едва ли не в сердцах, зайти с ним в храм. И пристало оно к сыщику – не отлепишь. А ведь бывает и по-другому. Бывает, что люди, не сговариваясь, начинают честить кого-то на один лад. И строка в храмовой книге меняется сама собой. Прежнее прозвание умирает. А жертва общественного мнения получает известие из храма, что отныне он никакой не Прекрасный Павлин, а вовсе даже Тухлая Репа. Ну, или наоборот – и такое случается.

Не хочешь ходить Тухлой Репой или там Крысом Помоечным? Все зависит от тебя. Живи, как человек, а не как помойная крыса – и злое прозвание со временем само стечет с тебя. Конечно, бывают такие прозвания, что их и сменить невозможно.

Вот Шан, к примеру, навсегда останется Храмовой Собакой – не из-за внешности, а потому, что это и есть его суть: охранять от зла. Зато Тье еще долго пробудет Воробьем – но уж точно не до старости.

А если ты, до седых волос дожив, прозываешься Дорогой Гость, и вдобавок в том самом смысле… нет, как хотите, а личность это совершенно особенная. Причем именно в том самом смысле.

– А где он раньше служил, не знаете? – спросил Най.

– Знаю, конечно, – снова поморщился Наместник, на сей раз с явной брезгливостью. – У меня в управе и служил.

Ненадолго же хватило твоего бесстрастия, Первый Взлет. Интересно, чем этот Гость тебе так насолить успел?

– И хорошо служил? – поинтересовался Най, зная ответ заранее. Но знание ответа не избавляет от необходимости задать вопрос.

– Ну, если учесть, что прозвание свое он принимал за чистую монету, – хмыкнул Наместник, – думаю, вы и сами понимаете. Невступный дурак хорошо служить не может.

– Зато он может хорошо хотеть повышения, – усмехнулся Най. – И очень хорошо всех этим своим хотением изводить.

– А говорите, вам гадать нельзя, раз вы сыщик, – напомнил ему Первый Взлет.

– Это не догадка, – возразил Най. – Это предположение. С большой долей вероятности.

– Так и есть. Он и на своей-то должности едва тянул, да и то за счет секретаря, куда его еще и повышать? Тут никакая выслуга лет не поможет. А крику – на стаю попугаев хватило бы. Угнетают, зажимают, подсиживают. Гады и мерзавцы. А главный мерзавец – лично господин Наместник. Потому что турнул Дорогого Гостя в отставку только потому, что он сказал вслух то, что всем известно.

А вот теперь в чувствах господина Наместника нипочем нельзя было ошибиться! Его голос звучал так спокойно и ровно, что Вьюн вчуже захолодел, представив себе всю меру его гнева.

– И что же такое всем известно? – стараясь говорить с тем же спокойствием, спросил Най.

– Что мой младший брат на самом деле мой сын, – с прежним подчеркнутым бесстрастием произнес Первый Взлет.

Ну ничего же себе! Похоже, дедушка крепко бороду с хвостом попутал. Это ж совсем из ума выжить надо, чтобы подобные пакости – да вслух, да при свидетелях…

Слишком много злобы – и ни капли ума, чтобы ее потаить. Нет, это не просто лягушка. Это даже не жаба, создание на самом-то деле безобидное. Это целая ящерица, причем ядовитая. Такая может и укусить.

Никак нельзя сбрасывать его со счетов заранее.

– Так что если уж я кого бы и стал убивать, – добавил Наместник, – так это Дорогого Гостя. Голыми руками и прямо по месту службы.

– Ну, раз он все-таки остался жив, надо будет мне к нему наведаться, – с нехорошей улыбкой сказал Най. – Беспременно надо. Вдруг этот разговорчивый долгожитель еще что-нибудь интересное скажет. Такое, что имеет отношение к делу. По существу.

– По существу этот субчик отродясь не говаривал, – возразил Наместник. – Но вы сыщик, может вам и удастся такого чуда добиться. И поставьте, если вам не трудно, чайник на жаровню.

Най не замедлил исполнить просьбу. В конце концов, упоминание подобной пакости хотелось смыть изо рта – а что годится для этого лучше, чем глоток-другой отличного чая?