Текст книги "Час кроткой воды"

Привратнику до смерти хотелось выспросить, что случилось; это желание отчетливо читалось на его лице. Однако службу старик понимал верно и знал, что ничего ему сейчас сыщики не скажут. Просто права такого не имеют. А раз так, то к чему дергать людей попусту.

– Ждите, – сказал он. – О вас доложат.

Сыщики остались ждать.

Времени на ожидание ушло порядочно – ну, или, по крайней мере, Тье так казалось. Он успел заскучать, наново перевязать пояс и расправить складки форменного одеяния с рисунком морских волн и нашивкой в виде узенького серпика-полумесяца на левом плече (до полной луны, красовавшейся на плечах Шана и Ная, ему было еще далеко), снова заскучать, пройтись вдоль ворот взад-вперед, остановиться, переминаясь с ноги на ногу и вновь заняться поясом. И лишь тогда ворота распахнулись.

– Пройдите, – прежним тоном произнес привратник. – Вас проводят.

Провожатым оказался давешний помощник. За минувшее время он успел совладать с собой, но все же то и дело оглядывался на тройку сыщиков. Тье недолюбливал такие беглые, но упорные взгляды. Однако сейчас ему не было до них никакого дела. Дорога к дому шла через сад – и Тье был совершенно не готов к подобному зрелищу.

А ведь он знал толк в садах. Но ничего подобного он не видывал сроду. Сад был не только огромным, но и очень старым. Ведь только по истечении сотни лет кора письменника начинает сминаться в складки и борозды, так похожие на иероглифы – а на здешних письменниках гладкого места не найдешь. Иные стволы талисманного дерева здесь можно обхватить разве что вдвоем, а то и втроем – неслыханное дело! И пестрокрыльник, редкий в местном климате, чувствовал себя превосходно. Пора его цветения уже миновала, да и ничего особенного из себя его мелкие зеленоватые цветочки не представляли – зато крылатки с семенами природа щедро разукрасила всеми цветами радуги. Тье мигом вспомнил, как он любил в детстве прыгать в ветреный день под густой кроной, осыпаемый веселыми ворохами крылаток.

И не только пестрокрыльник – многие цветы здесь напоминали Тье о детстве. Потому что это были простые цветы, каких на любом лугу полным-полно. Здесь они росли бок о бок с редкими и капризными растениями вроде королевских мотыльков, с которыми не всякий даже опытный садовник управится. Здесь их было столько, что глаза разбегались – Тье и половину не смог бы назвать. А рядом с их великолепием ничуть не меньше радовали взгляд совсем другие цветы. Не как бедные родственники, не как взятые в дом из милости приживалы – но как равно прелестные иной прелестью. Прятались в траве золотые колечки мышиной сережки. Синели вдоль каменной дорожки капельки лисьих слезок. Кошачьи колобки еще не расцвели, и их белые округлые бутоны забавно покачивались над резными листьями. Со всеми удобствами расположилась у подножия каменного мостика крепкая бодрая растопырка. Возле беседки парили в тени на невидимо тонких стеблях крохотные белые звездочки пристеночника. Редчайший декоративный лишайник «борода сановника» свешивался со старого валуна до земли, путаясь в зарослях самой что ни на есть обыкновенной полосатки. Ярко лоснились золотистые лепестки обманки, в родных краях Тье прозываемой драконьей денежкой. И вливая свой приглушенный аромат во все запахи сада, цвела белыми колокольчиками травка под названием «долгая память» – не слишком из себя видная, да и пахнет не так чтобы особо сильно, зато благоухание ее не теряется годами, даже если ее высушить.

Не одно, не два, а возможно, и не двадцать поколений садовников из века в век создавали и поддерживали эту гармонию, кому, как не Тье это понимать. Он и понимал – но думать о них не мог. Этот сад был больше, чем сумма их усилий – точно так же, как человек больше, чем сочетание рук, ног, торса и головы. Обаяние сада захватило Тье до глубины души, он забыл дневную усталость, забыл, почему он здесь, забыл, кто идет рядом и почему…

Шан наблюдал за ним с усмешкой.

– Что, лончак, – окликнул он Тье, – совсем голова кругом пошла? Это с непривычки запросто. Ты ведь раньше этой красоты не видел.

– А ты видел? – еще не вполне очнувшись, удивился Тье.

– Конечно, – спокойно ответил Шан. – И не один раз. Семья Тайэ по календарным и городским праздникам всегда открывает сад для общих гуляний. Ну, не весь, а внешнюю часть, вот эту, где мы сейчас. В семейную часть, понятное дело, посторонним ходу нет.

Тайэ.

Родовое имя разом отрезвило Тье. Потому что Наставник Тайэ не мог полюбоваться собственным садом. Его унесли в дом на носилках – и «долгая память» не могла своим тонким ароматом пробудить его память и сознание.

Приемную, куда помощник привратника привел троих сыщиков, Най оглядел довольно-таки бегло. Все такие приемные между собой схожи – и по планировке, и по меблировке. Как традиция велит, так они и обставлены. В столичном доме Ная была почти такая же. То же кресло для хозяина дома – узкое, жесткое, прямое, с высокой резной спинкой. Те же кресла для посетителей – полукруглые, упорно напоминавшие Наю сооружения из распиленных пополам бочонков. Тот же столик у окна справа от входа – только и разницы, что в доме Ная на столике красовалась изящная бронзовая курильница для благовоний, а здесь на нем стояла небольшая агатовая ваза. Те же одностворчатые ширмы-экраны вдоль стен – по две у каждой стены – с изображением духов-хранителей, разве что нарисованы они в местном стиле, сильнее тяготеющем к старой манере. Больше всего Наю понравилась Сова, выписанная с неподражаемым мастерством, и неожиданно обаятельная Мышь. Сосредоточенная, трогательно серьезная, она с кистью в лапке вела учет созревшим колосьям.

Нет, не приемная вызывала у Ная неподдельный интерес, а ее хозяин. Сын Государева Наставника, Наместник Тайэ по прозванию Первый Взлет. Так нередко именуют старшего сына, первенца, особенно от раннего брака – тем более, если отец прозван Соколом. А вот до взрослых лет такое прозвище доживает редко. Его сохраняют или дают вновь, если сын преуспел в новом для семьи ремесле или науке. Или – если сын оказался не только по рождению, но и по всем своим дарованиям и успехам первым. Лучше всех учился, лучше всех сдавал экзамены, лучше всех нес службу. Най знал, что для Наместника Тайэ в силе была как раз вторая причина, но самого Наместника он не знал. Когда тот еще жил в столице, Най был совсем мальчишкой, и отец не брал его с собой, отправляясь с визитами. Когда же Най дорос до того, чтобы сопровождать отца, и посетил дом Наставника Тайэ, Первый Взлет уже покинул столицу и отправился к месту своей первой службы. Най был коротко знаком с его старшим сыном, подолгу гостившим в доме деда. Но Первый Взлет мог бывать в столице в основном в перерывах между назначениями, и в дни его нечастых приездов Наставник Тайэ отменял все и всяческие посещения и просто-напросто никого не принимал. Най не пересекался с ним прежде – нигде и никак, он видел его впервые.

Наверное, его покойная мать была очень красива – утонченной, хрупкой красотой. Не от Наставника Тайэ, а от нее Первый Взлет унаследовал спокойную правильность черт и узкую кость. Эта узкая легкая кость, а еще более того изысканные манеры создавали впечатление, что он несколько выше отца ростом, особенно когда того, как сейчас, не было рядом. Но Най наметанным глазом видел, что на самом деле он пальца на три пониже. Его темно-синий наряд, покроем неуловимо напоминающий официальное одеяние, как нельзя более подходил случаю. Он был… Най поискал мысленно наиболее точное определение… да, вот именно – уместным. Подобающим.

Обычно такими словами – уместный, подобающий – одобряют людей заурядных, потому что о них, как правило, больше и сказать-то толком нечего. Но Первый Взлет не был зауряден – никоим образом. Безусловно, в нем не было отцовской мощи – но в нем все же была сила, иная, своя, непохожая на эту мощь. Если Наставник Тайэ по временам напоминал Наю тигра, то Первый Взлет был, пожалуй, гепардом. И – очень умным гепардом.

Сыщики отдали поклон хозяину дома. Он поздоровался в ответ и пригласил их присаживаться. Обмен подобающими приветствиями произошел. Теперь посетителям предстояло изложить цель визита. Разумеется, делать это полагалось не лончаку. Тье и помалкивал. Однако и Шан не открывал рта. Най знал, что Храмовая Собака ненавидит его – но напарник был разумен и не позволял неприязни брать над собой верх, если речь шла о работе. Этим молчанием Шан признавал, что Най с беседой с человеком своего круга справится лучше, и предоставлял ему право говорить за всех, не пытаясь узурпировать разговор.

– Разрешите выразить вам наши соболезнования в связи с несчастьем, постигшем вашего уважаемого отца, – произнес Най.

– Благодарю вас, – вежливо и доброжелательно откликнулся Наместник. – Вы получите ваше вознаграждение.

Сначала Най ровным счетом ничего не понял. Мгновением спустя решил, что ослышался. А когда уяснил, что все-таки нет, форменным образом осатанел.

Да его в жизни так не оскорбляли!

Попробовал бы кто-нибудь предложить вознаграждение служителю Верхнего Сыска! Предложить мзду равному по происхождению, словно не такому же лэ, а человеку услужающему, было немыслимо. Служащий Верхнего Сыска – не брадобрей, не портной, не подавальщик в трактире. Он – равный, находящийся на королевской службе. Никто и помыслить не мог бы так его унизить. Но сейчас Верхний и Нижний сыск слиты в единую сыскную управу, и в глазах Наместника Най уже не равный ему, он всего лишь один из сыщиков. Первый Взлет не хотел ничего плохого, он и не думал оскорблять или тем более подкупать своих посетителей. Напротив, он считал их людьми честными – а честный сыщик взяток не берет, живет на жалованье. Разве заслуженная награда не будет ему кстати?

Най никогда ранее с подобным не сталкивался. Что ж, все рано или поздно бывает впервые. А вот Шану такое приходилось слышать наверняка. И дать ответ сейчас – его право.

Най думал, что его сотоварищи примут слова Наместника легче, чем он сам. Но Тье был заметно растерян – у него даже рот приоткрылся от удивления. А Шан был откровенно взбешен, хоть и держался с виду спокойно. Най взгляда не мог отвести от его пальцев, с силой сжимающих подлокотники кресла.

– Служащие сыска, – произнес Шан удивительно ровным голосом, – не имеют права получать вознаграждение от лиц, так или иначе имеющих отношение к следствию. Ни в какой форме.

В голосе его не было и тени сожаления: мол, нельзя нам, а не то, так уж мы бы и рады. Нет – в голосе Храмовой Собаки звучало чувство собственного достоинства и вежливый, но решительный и несомненный укор высокому сановнику.

– Мы пришли не для того, чтобы получить вознаграждение, – твердо сказал Най. – Мы пришли для того, чтобы исполнить свой долг.

Из уст кого-то другого и при иных обстоятельствах это могло бы прозвучать напыщенно. Однако здесь и сейчас это звучало правильно. Наем владели точно те же чувства, что и Шаном, и оттого интонации их сходились настолько, что казалось, обе реплики произнес один и тот же человек, хоть и непонятно, который из двух.

Тье незаметно, как ему казалось, перевел дыхание.

Наместник внимательно посмотрел на троицу сыщиков.

– Прошу меня простить, – промолвил он, наклонив голову в знак извинения. – Я никоим образом не собирался оскорбить ваше понятие о долге.

Действительно, умен. Понял, что именно ляпнул. Понял, чем именно его слова оскорбительны. И главное – понял, что не извинение, а его отсутствие непоправимо унизит большого вельможу перед сыщиками из городской управы. Все-таки он вполне сын своего отца, тот бы тоже извинился… хотя Наставник Тайэ и вообще не сказал бы ничего подобного. Что поделать – недостатки вельможного воспитания, как оно есть. Для Наставника Тайэ, в пятнадцать лет хлебавшего с солдатней из одного котелка, любой человек был прежде всего человеком со своей честью и достоинством. А вот его сыну приходилось об этом напоминать.

– И если уж говорить о вознаграждении, – чуть сипло произнес Шан, принимая извинение, – то причитается оно по-любому не нам, а той женщине, которая вытащила господина Наставника из реки.

Най постарался не улыбнуться. Бай по прозванию Ласточка уже причиталась награда за спасение жизни – от управы. И немаленькая награда – если учесть, кого она спасла. Но Храмовая Собака не был бы Храмовой Собакой, упусти он случай прибавить к ее награде кругленькую сумму от рода Тайэ. А заодно – и возможность для Наместника сохранить лицо и все же выразить свою благодарность, сделав дар тому, кто его действительно заслуживает.

– Безусловно, – кивнул Первый Взлет. – Спасибо, что напомнили.

Обычное «спасибо», а не надменное «благодарю». Что ж, господин Наместник все же понял, с кем имеет дело, и исправился, что называется, на ходу.

В этот момент открылась боковая дверь, и слуги внесли еще один столик. Они поставили его перед посетителями, сноровисто накрыли на четверых и удалились. Хм… и что тут у нас?

Чай, разумеется. И отличный, даже по запаху слыхать. Най такого не пил со времен своего отъезда из столицы – ведь, что бы там ни думал о нем Шан, но жил Най, как и Храмовая Собака, исключительно на жалованье, ни разу не написав отцу с просьбой выслать денег. Привык урезывать себя в прихотях, да и вообще понимать, что это именно прихоти, он смог не сразу, так что поначалу иногда приходилось дня по три сидеть впроголодь, но чашечку чаю ценой в его четырехдневный заработок он позволял себе даже и тогда. И теперь полузабытый аромат заставлял его по старой памяти вновь чувствовать себя мальчишкой, который только-только начал раскручивать свое первое дело. В те дни он постоянно пил такой чай с теми закусками, что сейчас красовались на столе – легким хрустящим печеньем, орехами трех сортов, сладкой соломкой и фруктами. Для оголодавших за день усталых сыщиков – на один укус, но тут уж ничего не поделаешь…

– Итак, полагаю, пришло время вернуться к нашему разговору, – произнес Первый Взлет после того, как чай был разлит по чашкам, и сыщики пригубили благоухающий напиток.

Най чуть скосил глаза на Шана. То, что для него самого было когда-то повседневностью, для Храмовой Собаки всегда было немыслимой роскошью. Но напарник держался посреди этой роскоши с отменной воспитанностью и пил свой чай со спокойным удовольствием, не ударяясь в унизительные восторги, не пыжась и не манерничая. Неужели Вьюн боялся, что Шан способен уронить себя? Он не мог бы сейчас сказать себе, так ли это. Но совершенно точно мог сказать, что если у него и были опасения на сей счет, то совершенно пустые. Да и Тье демонстрировал недурные манеры. Хороший лончак, неглупый и вдобавок краснеть за него точно не придется.

– И в первую очередь мне хотелось бы услышать от вас, что и как произошло с моим отцом.

Мысленно Най отвесил себе изрядного тумака. Наместник и в самом деле никого не хотел оскорбить словами о награде. Он просто сделал неверные выводы – потому что не знал, что же именно случилось. А рассказать ему было некому – сыщики остались ждать за воротами. Най слишком часто прибывал на место преступления, когда не только свидетелям, их родне и приятелям, но и всем в округе, включая каждую сороку и кажду шавку подзаборную, известно и что случилось, и что об этом думает уважаемый такой-то и неуважаемая сякая-то – и он просто не сообразил с устатку, что на этот раз все иначе.

Злясь на себя, он приступил к рассказу: поскольку не Шан, а именно он опрашивал команду Закатной Стражи, то ему и следовало сообщить то, что он узнал от них.

– Как видите, – произнес Най, – мы и сами слишком мало знаем, что случилось. Поэтому было бы предельно важно расспросить самого Наставника о том, что произошло. Когда это будет возможно?

– К сожалению, не скоро, – вздохнул Наместник. – Даже целительная магия может не все. Врач говорит, что удар по голове вызвал сотрясение мозга и внутренее кровоизлияние, довольно обширное. Могут быть затронуты жизненно важные центры.

Най вспомнил неровное, трудное дыхание Наставника Тайэ даже после того, как лекарь оказал ему первую помощь, и кивнул.

– Кровоизлияние он убрал, но вот последствия… возможны нарушения работы сердца, дыхания, полная или частичная потеря памяти… одним словом, приводить его сейчас в сознание не рекомендуется. Положение остается опасным. Врач, по сути, зафиксировал его в нынешнем состоянии, и в ближайшие дни оно останется неизменным, но разумеется, долго так продолжаться не может. Нужен более сильный врач. Наш целитель возьмется выводить отца из этого состояния только если такого врача не удастся найти.

А где же его найдешь, мрачно подумал Най. Если врач, пользующий семейство Тайэ, недостаточно хорош – то где в Далэ найти такого, чтобы справился? Скверно, ох, как же скверно…

– А что вы сами думаете о том, что случилось? – спросил Най.

Он не очень хотел начинать расспросы при двоих свидетелях – с глазу на глаз результаты обычно бывают лучше. Но он должен был дать практический урок допроса лончаку. Потом он разберет для Тье весь разговор фразу за фразой, чтобы тот накрепко запомнил основные правила: при первичной беседе избегать наводящих формулировок, не задавать до поры слишком узко направленных вопросов, не перебивать, больше слушать, чем говорить, и не давить раньше времени. Где и когда можно начинать давить и провоцировать, Тье еще только предстоит усвоить, причем далеко не сразу: человек человеку рознь, раз на раз не приходится, и покуда нахватаешься опыта, покуда обретешь чутье, помогающее определить верный момент и верную тактику, вполовину язык о зубы сотрешь. Но начатки он может и должен постигать уже сейчас.

– Безусловно, покушение на убийство, – уверенно ответил Первый Взлет.

– Вы уверены, что именно убийство? – подхватил Шан.

– А чем еще это может быть? – возразил Наместник. – Несчастный случай? Но отец не мог просто так ни с того ни с сего свалиться в воду. Он много ходит пешком, несмотря на хромоту, фехтует, вообще не позволяет себе распускаться. Я не могу себе представить, чтобы он вдруг потерял сознание и упал в реку. Или что споткнулся… нет, не могу.

– Но есть ведь и другие возможности, – расплывчато предположил Най, по-прежнему избегая сколько-нибудь четких формулировок.

– Какие? Вы имеет в виду самоубийство? Простите, но это полная чушь. Такое можно надумать, только если совсем не знать моего отца.

Най Наставника Тайэ как раз знал – и потому был с его сыном полностью согласен. Но сейчас не это было важно. Вопрос ведь не только в том, что произошло на самом деле, а еще и в том, что его сын об этом говорит и думает.

– И даже если не учитывать, что он вообще не тот человек, чтобы накладывать на себя руки даже по очень серьезной причине, у него такой причины попросту не было.

– А его отставка? – поинтересовался Най, не давая Наместнику закончить разговор на этой точке.

– Ерунда, – махнул рукой Первый Взлет. – Дело это прошлое, двухлетней давности. Отправить его в отставку он предложил королю сам. И она совершенно не повлияла на отношение его величества к моему отцу. Король сохранил к нему прежнюю привязанность. Они состоят в переписке. Да, отец оставил прежнюю должность и покинул столицу – но это не значит, что с должностью он утратил и влияние.

Зато это значит, что версия о враге или завистнике из столицы обретает больший вес. А это плохо. Труднее будет разматывать. Впрочем, об этом потом. Вьюн еще расспросит Наместника о столичных интригах позднее – в дополнение к тому, что знает и сам. А сейчас надо попробовать дожать его по версии самоубийства. Безусловно, это чушь, и Наместник именно это и скажет снова – но вот как именно скажет…

Пустая информация? Ни в коей мере. Говоря об отце, его сын так или иначе говорит и о себе самом. Выказывая то или иное отношение к заведомо провальной версии, он невольно выказывает свой образ мышления, свой характер. И все это Наю пригодится, когда он будет разбираться с более вероятными версиями.

Пустой информации не бывает. Ну, или почти не бывает. По крайней мере, для сыщика.

– Значит, отставка господина Наставника не расстроила, и влияние свое он сохранил? – уточнил Шан.

А вот и еще одно правило допроса: подхватывай сказанное собеседником, повторяй за ним, уточняй.

– Безусловно, – ответил Наместник.

– Он не был подавлен?

– Не был даже расстроен. Повторяю, у него не было никаких причин кончать с собой.

– Бывает, что причины находят за человека, – негромко произнес Шан.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Наместник.

– Например, шантаж.

– Совершенно исключено! – возмутился Наместник. – В жизни отца нет и не было никаких постыдных секретов!

– Так ведь шантажируют не обязательно оглаской, – примиряюще промолвил Шан. – Бывает, что угрожают жизни и благополучию близких…

– Не родился еще тот шантажист, которому удалось бы провернуть такое с моим отцом, – фыркнул Первый Взлет. – Если бы подобный дурак и нашелся, отец бы его разделал, как жареного цыпленка. Притворился бы, что готов сдаться, и не сразу, а после долгой борьбы, спровоцировал бы его, заставил объявиться – и уничтожил бы. Отец столько лет пробыл при дворе, столько интриганов пережил… нет, если бы за него взялся шантажист, то бояться следовало бы только за шантажиста. А уж чтобы тот довел отца до самоубийства, не может быть и речи.

– Значит, вы полностью уверены, что это было покушение на убийство?

Шан работает правильно. Очередное правило допроса: возвращай одно и то же утверждение в разных формулировках. Есть шанс, что какая-нибудь из них вынудит проговориться. Или наведет собеседника на мысль, которая иначе просто не пришла бы ему в голову. Пробудит полууснувшее воспоминание. И даже если он вновь и вновь подтвердит свои первоначальные слова, важно ведь и то, как именно он их подтвердит. А еще – когда и как именно рассердится или начнет досадовать на липучего-приставучего следователя. Потому что талдычить по десять раз одно и то же никому, в общем-то, не нравится. Это еще не давление, даже не проба в колено – но, безусловно, уже тот прием, который может вызвать неудобство, даже некоторую тревогу. Когда и как его применять, с какой настойчивостью, каждый решает для себя. Шан и решил – по мнению Ная, правильно. А теперь пора снова перехватывать вожжи: техника повтора отработана полностью. Разумеется, если не переходить к прямому давлению – а для этого еще не только слишком рано, а и попросту причины нет.

– Полностью, – ответил Наместник.

Он сумел это сказать без тени раздражения или враждебности. Занятно. Что ж – вот и еще одна монетка в копилку с надписью «характер Наместника Тайэ».

– Тогда как, по вашему мнению, оно могло произойти? – поинтересовался Най.

– Да как угодно! – с горечью воскликнул Первый Взлет. – Отец терпеть не может паланкины, эскорты и телохранителей.

Еще в столице хоть как-то приходилось соблюдать этикет, но он и там старался отвертеться. А здесь, в Далэ, его и вовсе не уговорить. «Я у себя дома, должность меня больше не обязывает», – вот и весь сказ. Я с ним спорил, конечно, да с ним разве сладишь! А тут еще и гадание это…

– Какое гадание? – удивился Вьюн, не очень понимая, какое оно имеет отношение к попытке убийства.

– Ко дню рождения, – вздохнул Наместник. – И надо же было этому прохвосту нагадать отцу долгую жизнь и нерушимое здоровье! А раз жизнь будет долгой, к чему над своей безопасностью трястись? Не в мой колчан стрела – в отцовский! А вышло в итоге… да вот оно и вышло…

Он полуотвернулся на миг и махнул рукой, не в силах ни принять случившееся, ни изменить, ни даже смириться.

И тут, к изумлению Ная, подал голос полузабытый Тье, которому вообще-то полагалось сидеть и помалкивать.

– Ничего ж себе! – выпалил он. – Прямо как нарочно… а может, и правда нарочно? Может, убийца заплатил ему, чтобы Наставник совсем уж о своей безопасности не думал? А если даже и ошибся… хотел бы я посмотреть на такого гадальщика!

– Хотел бы – так посмотри, – сухо одернул его Шан.

Воробей опомнился, залился краской, пробормотал не слишком разборчивые извинения и снова смолк.

Най только улыбнулся краешком губ. Он разбирался в гадании поболее прочих, хоть и таланта к этому занятию не имел ни на ломаный грош. Оно и хорошо: интуиция интуицией, но настоящий талант гадателя для сыщика попросту опасен. Однако он отлично знал, почему версия о подкупленном убийцей гадальщике несостоятельна. Потом он объяснит лончаку, в чем тут дело – ну, а сейчас не ко времени разговор.

Однако в одном Воробей прав: полностью упускать гадание из виду, посчитав его чем-то незначительным, неразумно.

– А кто мог знать о гадании? – спросил Най.

– Многие, – пожал плечами Первый Взлет. – Это ведь обычай, так часто делают. Особенно после возвращения в родные края, отставки, вообще любых перемен в жизни – подарить человеку гадание ко дню рождения. Многие могли знать, а еще больше народу – предполагать, что так и будет сделано. Знать бы мне тогда, что так обернется…

– А кто мог знать о результате гадания?

– Да те же, кто и о самом гадании, – ответил Наместник. – Секрета из него не делали.

– А о том, как именно господин Наставник принял это гадание? – продолжил Най.

На сей раз Наместник задумался.

– Кто-то из посторонних – едва ли… а вот из домашних – практически все, – помолчав, произнес он.

Уже какой-то результат. Пока не сказано, что однозначный – но все-таки результат. И к тому же он дает Наю не просто предлог, а несомненнное право перейти к следующей стадии – необходимой, но никак уж не приятной.

– Полагаю, вы понимаете, что это означает, – сказал Най. – Мы должны опросить ваших домочадцев. Всех без исключения.

– Да, – кивнул Наместник. – Конечно.

Радости у него это известие, разумеется, не вызвало – но и протеста тоже. Наверняка Первый Взлет его ждал – и наверняка знал, что это необходимо.

– И начать, несмотря на позднее время, следует сейчас, – добавил Вьюн. – По горячим следам.

– Да, – снова кивнул Наместник. – Конечно. Понимаю.

Он действительно понимал, и это одновременно облегчало работу Ная и тяготило его душу.

– Если вы не возражаете, я бы предпочел продолжить нашу беседу. А Даму Тайэ будет расспрашивать Шан, – Най вежливым кивком указал на Храмовую Собаку.

– Это разумно, – произнес Наместник.

Наю было предельно ясно, что он имеет в виду. О знакомстве Вьюна с Наставником Тайэ и его женой Первый Взлет не знал, а Най ему не собирался раньше времени сообщать. Зато Наместник отлично знал, что такое репутация и доброе имя – и не мог не согласиться, что лощеный красавчик – не лучший собеседник для молодой очаровательной женщины, да еще в подобной ситуации. Богам, и тем не стоит в лужу садиться – грязь может и прилипнуть. Что уж говорить о людях! Нет, с какой стороны ни посмотри, а умный, цепкий и некрасивый Шан – идеальный выбор.

– А со слугами пока побеседует наш лончак.

Вот так – а чего ты хотел, мальчик? Раз уж ты настолько осмелел, что собственные версии выдаешь – поработай. Следственная рутина – отличное лекарство от фантазий, не подкрепленных фактами.

– Хорошо, – согласился Наместник. – Их проводят. А мы продолжим наш разговор.

Приближаясь в сопровождении старой служанки по прозванию Син Белая Кошка к опочивальне Наставника Тайэ, где сейчас и пребывала его жена, Шан мучительно размышлял, что же ему сказать, когда он постучится в дверь. Да и постучаться было немного страшновато: что-то всегда в душе противится, когда нужно нарушить тишину в покоях больного. Даже если знаешь наверняка, что больной тебя не услышит.

Менее всего Шан ожидал, что стучать в дверь не придется – она была распахнута настежь. А уж о тишине можно было смело забыть.

Старуха Син ахнула горестно и возмущенно и заторопилась. Ускорил шаги и Шан.

Картина, представшая его глазам в комнате Наставника Тайэ, была до зубной боли неправдоподобной.

– Мама, а что он… – мальчик лет восьми с настороженными черными глазами, взъерошенный, упрямый, явно не собирался сдаваться. Несмотря на малые годы, это был настоящий боец. Шан еще не знал, на что мальчик так негодует – но не сомневался, что в своем негодовании он не уступит ни пяди. – Я этого не надену!

– Вот видите! – патетически возгласил какой-то тип в парчовом наряде. – Ваш сын не хочет надевать накидку.

Он попробовал набросить означенный предмет на плечи мальчика, но тот гневно отстранился. Шан мысленно присвистнул, оценив демарш: накидка была траурной.

– Да как же вы посмели! – с гневной брезгливостью произнесла высокая молодая женщина в темно-вишневом платье, вышитом цветами. Так вот она, Дама Тайэ!

– Но этого требуют приличия! – напыщенно возвестил тип. – И не только от вашего сына, но и от вас!

– Вот как? – медленно и с силой произнесла высокая красавица. – Приличия? И какие же это приличия смеют требовать от меня надеть траур по живому мужу, как по мертвому? Какие приличия требуют от сына оплакивать отца заживо? Или они требуют, чтобы мой муж, открыв глаза, увидел меня в трауре? Утратившей надежду? Не дождетесь. Он увидит, что я ждала его пробуждения. Единственное, чего могут требовать приличия – чтобы вы немедленно покинули эту комнату. Подите вон!

Если мальчик был бойцом, то женщина стоила целого отряда. Сила ее гнева буквально вышвырнула типа в парчовом платье из комнаты. Он скукожился и прошмыгнул мимо Шана и служанки, не смея даже бормотнуть что-нибудь жалобное.

Женщина обняла мальчика.

– Все-все-все, – сказала она ласково. – Уже все. Он больше тебя не побеcпокоит. Ты спокойно можешь идти спать.

– Но, мама! – возмутился мальчик. – Я же не маленький! Я тоже хочу помогать!

– Верно, ты не маленький, – серьезно подтвердила женщина. – Поэтому ты сменишь меня утром. Ничего хорошего не будет, если мы оба просидим с отцом всю ночь, а потом оба свалимся. Ты сменишь меня утром – до прихода твоего брата.

– Да, – кивнул мальчик. – Я понял. Я постараюсь уснуть.

– Только сначала загляни на кухню и скажи, чтобы ужин принесли еще и для Син… и для господина сыщика, разумеется.

Мальчик устремил по-прежнему настороженный взгляд на Шана, словно бы спрашиваю безмолвно: «Кто ты? Хорош ли ты в своем деле? Найдешь ли того, кто поднял руку на отца? Могу ли я оставить тебя со своей матерью, не обидишь ли ты ее?»

– Меня зовут Шан, – произнес сыщик, повинуясь этому невысказанному вопросу. – Шан Храмовая Собака.

Он ненавидел необходимость представляться по прозвищу – но понимал, что сейчас это необходимо.

– А как тебя зовут?

– Тайэ Второе Крыло, – ответил мальчик, не сводя с него глаз. Странно, но прозвище гостя, похоже, не показалось ему ни смешным, ни нелепым: даже тени насмешки не увидел Шан в его взгляде.

– Так вот, Второе Крыло, я сыщик. Я здесь, чтобы узнать все, что может помочь нам поймать того, кто сделал это. – Шан обернулся в сторону постели, на которой лежал Государев Наставник. – Не тревожься. Все будет хорошо. Вот увидишь.