Текст книги "Усто Мумин: превращения"

«И вот в начале 1920 года меня и Мордвинова отзывают из Армии в Москву и посылают в Туркестан с увесистым мандатом от комиссии ЦИКа и Совнаркома по делам Туркреспублики»[116]116
  Стенографический отчет творческого вечера… Л. 6.


[Закрыть].

В Российском государственном военном архиве (РГВА) сохранился ряд документов, связанных с этим коротким периодом в жизни Николаева, перед отъездом в Туркестан. В частности, удостоверения, телеграммы, из которых следует, что художники Николаев и его друг Мордвинов были чрезвычайно востребованы в Туркестане, где они должны вести организационную культурно-просветительскую работу. Так, в удостоверении (№ 7357), выданном на двоих, сказано:

«Дано настоящее Политическим управлением Революционного Военного Совета Республики тов. Николаеву и Мордвинову в том, что они командируются в распоряжение Туркестанской Комиссии ВЦИК и СНК. Все Советские учреждения и организации просим оказывать тов. (прочерк. – Э.Ш.) всемерное содействие. (Подписи: Начальник Политического Отдела и др.) Дата и место: 2 февраля 1920 г. Москва, Сретенский бульвар, 6 (номера телефонов. – Э.Ш.)»[117]117
  РГВА. Ф. 37976. Оп. 1. Д. 7465. Л. 1.


[Закрыть].

На документе, аналогичном личному листку по учету кадров, но названному «Основная карта коммуниста» (А.В. Николаева), который, собственно, и стал основанием для запроса ТуркВЦИКом, вверху наискосок начальственный росчерк: «Моб., может быть использован в школе по маскировке»[118]118
  РГВА. Ф. 37976. Оп. 1. Д. 7465. Л. 11.


[Закрыть]. Каковы исходные данные для подобного вердикта? Приведем ряд анкетных вопросов из «Основной карты коммуниста» и ответы на них Александра Николаева:

Вопрос № 8. Организовывал ли Советы, партийные и другие комиссии, кассы, комиссариаты, кооперативы, боевые части и другие учреждения (гражданские или военные)?

Ответ: В августе (1919. – Э.Ш.) организовал Трудовую Коммуну при 2 Г.С.X.М.

Вопрос № 9. Приходилось ли выступать и председательствовать на больших или малых собраниях в городах (среди рабочих) или в селах (среди крестьян и солдат) и много ли раз?

Ответ: Выступал на студенческих собраниях во 2 Худ. Мастерских по вопросам искусства и общественной жизни.

<…>

Вопрос № 14. Какие главнейшие должности занимал, где и в каких учреждениях?

а) до 1905 г.

Ответ: Учился.

б) с 1905 г. по март 1917 г.

Ответ: Учился.

в) с марта по октябрь 1917 г.

г) с октября 1917 г. по настоящий момент?

Ответ: Служил в Воронеже в Свободном Театре в качестве художника-декоратора, с 7 июля (1919. – Э.Ш.) командирован во 2-ые Гос. Св. Худож. Мастерские в Москву для продолжения художественного (нрзб.).

<…>

Вопрос № 21. Какую должность занимает в настоящее время (точное название)?

Ответ: Подмастерье 2 Государств. Свободн. Художественных Мастерских.

Вопрос № 22. Считает ли настоящую должность подходящей для себя?

Ответ: Считаю.

Вопрос № 23. К какой работе чувствует склонность?

Ответ: Искусство и организация культурно-просветительской жизни.

Адрес проживания в Москве: Мясницкая ул., д. 21, кв. 89.

Анкета составлена 3 октября 1919 года»[119]119
  РГВА. Ф. 37976. Оп. 1. Д. 7465. Л. 11.


[Закрыть].

Такими виделись молодому художнику перспективы. Однако был еще вопрос-ответ, который может ввести в замешательство современных биографов Усто Мумина: на вопрос № 12 «Какое получил образование и где?» он ответил: «В городе Воронеже окончил гимназию в 1911 году»[120]120
  РГВА. Ф. 37976. Оп. 1. Д. 7465. Л. 11.


[Закрыть]. Одним росчерком пера Николаев перечеркивает свою учебу в кадетском корпусе в Сумах и кавалерийском училище в Твери, как бы начиная жизнь с чистого листа. На это его, как и других современников, провоцирует подробная календарная, практически допросная анкета: с 1905 по март 1917 г., с марта по октябрь 1917 г., с октября 1917 г. по настоящий момент – что делал? с кем был? ты с советской властью или против нее? Николаев запросто вычищает свою биографию – год был 1919-й, репрессии впереди. Но уже с 1938 года художник понимает, что такие шутки опасны, скрывать свое прошлое бесполезно (хотя, как увидим дальше, скрытным (в той или иной степени) Николаев останется навсегда).

Удостоверение, выданное А.В. Николаеву и А.Г. Мордвинову, о том, что они командируются в распоряжение Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК. 2 февраля 1920 г.

Российский государственный военный архив

Телеграмма 6-й Рязанской стрелковой дивизии в Политуправление РВСР об откомандировании А.В. Николаева и А.Г. Мордвинова. 31 января 1920 г.

Российский государственный военный архив

Такова экспозиция, предшествовавшая главному этапу в жизни Александра Васильевича Николаева, этапу, который начался в 1920-х годах.

3. Самарканд

Александр Васильевич Николаев вместе с другими выпускниками СВОМАСа по путевке-мандату направляется в Туркестан с миссией восстановления памятников архитектуры.

Вернуться домой, в Воронеж, он уже не мог – там были война и разруха. Ситуация в Воронеже отчасти объясняет, почему к Александру Николаеву в Самарканд в начале 1920-х выехали его сестра Галина и маленький Леван (так называли в семье младшего брата Леонида.)

«Три брата и я развеиваемся во все стороны света, – пишет 6 августа 1919 года о ситуации в Воронеже Ольга Бессарабова. – “Эвакуация”, “Мобилизация”, “Ликвидация”, “Реквизиция”»[121]121
  Дневник О.А. Бессарабовой… КП-4677/55. Фрагмент публикуется впервые.


[Закрыть]. И продолжает 11 сентября того же года:

«Вчера фронт – белый – пришел в Воронеж, беспрерывная пальба, стрельба, буханье – всех видов оружия. В доме чисто и красиво от цветов маминых. Запасла много книг. Из дома выходить нельзя. Печей топить нельзя. Никаких продуктов в доме нет. Редкие выстрелы орудий похожи на колокол. Палочные и ременные звуки ружей и суетливое тарахтенье пулеметов. Рамы окон звенят и охают. Солдаты, пригибаясь, бегают с места на место, иногда прыгая в ямки. Я не могу понять, кто от кого защищается, кто нападает – они все одинаковые. Как они узнают, в кого стрелять и кого защищать?»[122]122
  Марина Цветаева – Борис Бессарабов… С. 284.


[Закрыть]

Однако по дороге в Туркестан Николаев сделал остановку в Оренбурге. Этот город вызывал тогда большой интерес у художников новой волны: здесь открылись Оренбургские государственные свободные художественные мастерские (ГСXМ)[123]123
  «15 января 1920 года, после длительных проволочек, Оренбургские ГСXМ начали работу» (Смекалов И.В. Государственные свободные художественные мастерские (ГСXВ) в Оренбурге. 1919–1922. М.: М.Ф. Коннов. 2013. С. 24). ГСXМ имели статус высшего учебного заведения.


[Закрыть].

Искусствовед Игорь Смекалов пишет:

«Оренбург заинтересовал авангардистов не случайно. В начале XX века это был крупный город, столица огромной губернии. В 1921 году он на несколько лет был провозглашен еще и столицей Казахстана»[124]124
  Смекалов И.В. Государственные свободные художественные мастерские (ГСXВ) в Оренбурге. 1919–1922. М.: М.Ф. Коннов. 2013. С. 15.


[Закрыть].

Оренбургский период самим Николаевым не упоминается ни в одном «кадровом» листке. Тем не менее документ под названием «Протоколированная беседа» (1937) донес до нас такую информацию:

«Комиссия Туркцика при СНК РСФСР направила меня в г. Ташкент. По дороге я задержался около года в г. Оренбурге, где преподавал в художественном училище»[125]125
  См. Приложение 4.


[Закрыть].

Кроме того, сохранились показания, данные правоохранительным органам при задержании в Самарканде: «<об Оренбурге> …где я работал в худож. техникуме в качестве руководителя театр. – декор. мастерской»[126]126
  См. Приложение 5.


[Закрыть]. Судя по всему, тот неполный год, который Николаев провел в Оренбурге, стер из его памяти официальное название организации, в которой он пребывал. В Оренбурге той поры не было художественного техникума или училища, но только что открылись именно художественные мастерские – ГСXМ. В сохранившихся списках преподавателей и инструкторов мастерских фамилии Николаева нет, зато она есть в списке подмастерьев – таким образом Николаев решил продолжить свое образование.

«Всем подмастерьям, особенно поначалу, предоставлялись возможности выбора своего мастера и даже право работы без руководителя. Принцип избрания преподавателей и формирования мастерских в зависимости от этого выбора мог корректироваться Наркомпросом, добивавшимся равного представительства различных течений. Помимо занятий станковыми формами искусства, искались возможности выхода к практическим потребностям общества (агитационно-пропагандистская работа, театр, оформление празднеств, массовые театрализованные зрелища)»[127]127
  Смекалов И.В. Государственные свободные художественные мастерские (ГСXВ) в Оренбурге. 1919–1922. М.: М.Ф. Коннов. 2013. С. 13.


[Закрыть].

Среди преподавателей Оренбургских ГСXМ – Беатриса Юрьевна Сандомирская, Сергей Александрович Богданов, Александра Платоновна Петрова. Эти «молодые, но уже достаточно известные московские мастера стали инструкторами оренбургских ГСXМ. Все они ранее учились во 2-х Московских ГСXМ»[128]128
  Смекалов И.В. Государственные свободные художественные мастерские (ГСXВ) в Оренбурге. 1919–1922. М.: М.Ф. Коннов. 2013. С. 21.


[Закрыть].

Много лет спустя Николаев вспоминал:

«В Оренбурге нераздельно царствовала скульптор Сандомирская, формалистка-кубистка. Вбивавшая в головы студентов доморощенные теории о левом искусстве. Наш приезд всколыхнул студентов училища, в результате чего уважаемой Беатрисе Юрьевне пришлось “смотаться” обратно в Москву»[129]129
  Стенографический отчет творческого вечера… Л. 6.


[Закрыть].

Вместе с ним был его друг Аркадий Мордвинов, однополчанин по Рязанской дивизии. В списке под № 28 написано: «Николаев Александр. Начало учебы в ГСXМ – 1920. Биографические данные: Бывший секретарь ком. ячейки Рязанской дивизии, член ком. ячейки»[130]130
  Смекалов И.В. Государственные свободные… С. 235.


[Закрыть]. То же о его друге: «Мордвинов А. 1920. Бывший председатель ком. ячейки Рязанской дивизии. Член ком. ячейки»[131]131
  Смекалов И.В. Государственные свободные… С. 234.


[Закрыть]. Именно эти биографические данные – членство в коммунистической ячейке РСДРП были наипервейшими и наиважнейшими.

Как видим, у Николаева были причины задержаться в Оренбурге. Помимо прочего, здесь открылся филиал движения УНОВИС (Утвердители нового искусства) и со дня на день ожидался приезд Казимира Малевича. 25 июля в городе пышно праздновалось открытие II конгресса III Коммунистического интернационала (Коминтерна).

«Именно в этот праздничный день Малевич читает в Оренбурге в театре “Люкс” свою лекцию. Ее текст не сохранился, но даже из названия (“Государство, Общество, Критика и Новый художник (Новатор)”) видно, что лектор посвятил свое выступление проблеме взаимосвязи творца и общества. 25 июля 1920 следует считать датой официального провозглашения Оренбургского филиала УНОВИСа»[132]132
  Смекалов И.В. УНОВИС в Оренбурге. К истории художественной жизни российской провинции. 1919–1921. Оренбург: Оренбургское книжное изд-во. 2011. С. 62.


[Закрыть].

30 мая 1920 года в ГСXМ состоялась выставка, продлившаяся до 5 июня. Работы показывали подмастерья и инструкторы, выставка широко освещалась в местной печати – отзывами и заметками, назывались имена художников. Ни в одной публикации имя Александра Николаева не упоминается. Об оренбургском эпизоде Николаева пишет Римма Еремян, хранительница многих секретов его жизни:

«В биографии А. Николаева есть примечательный факт: остановка в Оренбурге, вызванная необходимостью сойти с поезда из-за начавшегося у него тифа. В Оренбурге с ним были Ф. Лихолетов, С. Солдатов, Е. Барановский. Они шли тем же маршрутом, который был намечен у А. Николаева. Остановка затянулась. От спутников Николаева известно о его новой встрече с учителем: К.С. Малевич приезжает в Оренбург с лекцией. Их видели втроем – Малевич, Сандомирская, Николаев. Малевич и Николаев. Сандомирская и Николаев. Без аудитории Малевич также громко выкликал свой белый стих. Один из сюжетов. Вечер. Николаев и Малевич гуляют вдвоем, горячо разговаривают. Безупречно строгий, “инженерно сработанный” Малевич поднимает ввысь руки, очерчивая дуги и восклицая: “Дайте мне свободу! И я распишу небо!..” Еще сюжет. Река, и также лозунговые стихи. Они бросаются в поток, и река, брызги, вечернее небо отвечают пафосу восклицаний Малевича, настроению упоения свободой.

Ф. Лихолетов фотографировал. У него сохранялась негативная пленка, к сожалению, сильно попорченная. В 1970-е гг. он говорил, что пленку восстановить нельзя, но он попробует исправить один желтый фотоснимок того времени, и показывал его: А. Николаев, Б. Сандомирская и дерево. Две фигуры в белых одеждах – друзья и крепкое дерево с прямым стволом и широкой кроной, такое, из каких Беатриса Сандомирская вырубала свои скульптуры»[133]133
  Еремян Р.В. Усто Мумин в перекличке авангарда // San’at. 2007. Вып. 2.


[Закрыть].

Можно с уверенностью сказать, что для становления Николаева-художника был необходим Туркестан, куда он и отправился осенью 1921 года. Однако за короткое время, проведенное в Оренбурге, Николаев успел не только поучиться, но и жениться[134]134
  Брак не был зарегистрирован в соответствующем учреждении, скорее это был так называемый гражданский брак, то есть сожительство.


[Закрыть]. Брак вскоре распался, что ускорило его отъезд: сперва в Ташкент, где он прожил полгода, потом в Самарканд, куда он сначала приезжал на разведку, а уж после, как ему представлялось, надолго, чтобы зажить жизнью людей, которые его так впечатлили.

Николаев вспоминает об этом первом явлении Самарканда в его жизни:

«Больше полугода я не смог прожить в Ташкенте и съездил на несколько дней в Самарканд. Там я встретил Варшама[135]135
  Речь идет о Варшаме Еремяне.


[Закрыть], который показал мне этот город несколько необычным образом: взяв меня за руку и другой рукой закрыв мне глаза, он поочередно показывал мне ансамбль Регистана, руины Биби-Ханым, лестницу Шах-и-Зинда. Оттуда смотрел я восхищенными глазами на развернувшуюся передо мной панораму старого города, утонувшего в золотистом весеннем закате. Варшам взял в руки горсть серебристо-розовой глины и сказал мне: “Вот она – земля отцов. Кто хоть раз на нее ступит, всю жизнь будет стремиться в родной Самарканд”.

Самарканд пленил меня не одной архитектурой. Сам воздух этого города, его расположение, его размеренная жизнь, красивые люди (особенно дети и старики) – весь жизненный комплекс города настолько очаровал меня, что я решил зажить так, как жили окружавшие меня соседи по махаллям.

Куда же девались все мои юношеские увлечения Малевичем, Щукиным, музеями, Камерным театром? Они растаяли как дым под розовым солнцем Самарканда.

Не сразу стал я работать, не решаясь, как подойти к совершенно новому для меня миру. Целый год ушел у меня на поиски этих путей. Жадно вбирал я в себя впечатления от окружавшей меня жизни. В те годы только намечались сдвиги, которые позднее привели к углубленной классовой борьбе. Самарканд 21–22–23–24 гг. сохранил все черты старого восточного города, в котором сохранился еще быт XV–XVI столетия. Элементы античности, остатки древних культур в какой-то мере сохранились и в отношениях людей, и в образцах материальной культуры»[136]136
  Стенографический отчет творческого вечера… Л. 7–8.


[Закрыть].

Усто Мумин. Самарканд. 1920-е

Фонд Марджани, Москва

Это было далеко не первое пришествие русских в Туркестан. В последней трети XIX века начинается освоение туркестанских земель, присоединенных к Российской империи. После 1865 года Туркестан воспринимается современниками как часть России. Поэтому «культурный поезд» (сначала в Ташкент, потом в Самарканд), в котором ехал и Александр Николаев, прибыл не на чужбину. Местное население не всегда встречало русских с распростертыми объятиями:

«Для жителей края, привыкших к отстраненности царской администрации, многие действия большевиков, от социальных изменений до попыток переделать традиционный быт, стали настоящим потрясением»[137]137
  Туркестанский авангард… С. 9.


[Закрыть].

Но если прежние экспедиции, прибывавшие из России, лишь фиксировали, собирали, описывали культурные находки, а за те традиции, что не вписывались в картину мира христианской европейской культуры, только журили на правах старшего брата, то членам советских экспедиций вменялось восстанавливать памятники, а отсталые традиции быта и досуга искоренялись, властно и агрессивно, другими органами – не художественными.

«Время было поистине парадоксальное. Средняя Азия, совсем недавно жившая по законам Cредневековья, оказалась втянутой в самый безрассудный социально-политический эксперимент. Переворачиваются все устои традиционного общества, искореняются “пережитки”. Женщину-мусульманку призывают снять паранджу, а заодно освобождают ее для общественно полезного труда на хлопковых полях. Рождается новая система образования: создаются школы ликбеза (ликвидации безграмотности) для местного населения, грамоте обучают в красных уголках и красных юртах. В 1929 году осуществляется переход с арабской графики на латиницу, таким образом подрывается основа традиционной письменной культуры.

В 1918 году прекращается “контрреволюционная” деятельность главных медресе Самарканда, а в 1919–1920 годах создаются комиссии по охране памятников. Востоковеды, археологи, этнографы изучают историю и культуру края, а в 1924 году происходит национально-административное размежевание. В результате на политической карте Средней Азии возникают искусственно созданные образования, что закладывает основы трудноразрешимых межэтнических проблем»[138]138
  Туркестанский авангард… С. 10.


[Закрыть].

К Туркестану в рамках проекта культурного освоения и цивилизаторства шли поезда со всех сторон. Из Сибири в 1923 году прибыл в Ташкент художник Виктор Уфимцев, будущий родственник Николаева. Город встретил сибиряков, вспоминает Уфимцев, зелеными улицами, по которым шли обыкновенные русские люди, вдоль улиц стояли ничем не примечательные дома с железными решетками на окнах. Гости поначалу были разочарованы – они ведь ехали в экзотический край. Но когда они попали в кривые узенькие улочки старого города, в лабиринты базаров, людных и шумных, то получили то, чего ожидали: караваны верблюдов, арбы с огромными колесами, лошади в ожерельях из раковин, в ярких лентах, дыни, чайханы, загорелые всадники на ишаках, пестрые халаты, женщины в черных волосяных накидках-чачванах – все напоминало маскарад, театральную постановку восточной сказки. Попав в художественную студию, молодые сибирские художники застали местных коллег собирающимися на следующий день отбыть на этюды в Самарканд. Тут же произошло знакомство с живописцем Александром Николаевичем Волковым, тогдашней легендой богемного Ташкента. Это был смуглый плотный человек лет тридцати пяти, в коротких штанах, майке, с браслетами на руках и ногах. Вспоминает Виктор Уфимцев:

«Волков повел меня по залам своей большой выставки. Я, уже знакомый с произведениями современных художников, в работах Волкова видел много самобытного, не похожего ни на кого другого. Он на ходу рассказывал о своей жизни, о своей работе, о широкой долине Зеравшана, о чинаровых рощах Ургута, о караванах в песках знойной Бухары. <…> Я слушал его волнующие рассказы. Смотрел то на бесчисленные его “Караваны”, то на его берет, из-под которого торчала челка черных волос, то на крутые взлеты подведенных бровей. <…> – А когда будете в Самарканде, непременно познакомьтесь с Николаевым, – добавил он при прощании»[139]139
  Уфимцев В.И. Говоря о себе… С. 44, 45.


[Закрыть].

Прибыв в Самарканд (где скоро состоится его встреча с Николаевым), Уфимцев со товарищи были потрясены: «Так вот она, жемчужина Востока! Вот он, город-музей. Среднеазиатский Рим!»[140]140
  Уфимцев В.И. Говоря о себе… С. 45.


[Закрыть] Расположившись в Доме дехканина на просторной балахане[141]141
  Балахана (или балхана) – комната-пристройка над домом (фарси боло – «верх», хона, хана – «дом», «жилище») в виде крытого балкона, используется для жилья или в качестве чердака.


[Закрыть], сибиряки Виктор Уфимцев и Николай Мамонтов[142]142
  Николай Андреевич Мамонтов (1898–1964) – живописец, график.


[Закрыть], в одинаковых клетчатых штанах, эпатируя местную публику, видевшую в них иностранцев, пошли осматривать бывшую Тамерланову столицу. Подобным приезжим-зевакам оказывал услуги местный цыган – люли (как их называют в тех краях) Абду-Сатар. Обремененные знанием истории живописи, гости вдруг почувствовали на себе взгляд персонажа, сошедшего с верещагинских картин: красивое лицо, обрамленное черной бородой и огромной чалмой, несколько надетых один на другой халатов делали Абду-Сатара солидным. «Вот с этого места меня писал Верещагин», – начал люли свое повествование, указывая на плиты Шир-Дора. Компания была потрясена – знания оказались бессильны, сказка Самарканда помутила разум (Абду-Сатар, пиши с него Верещагин, был бы уже не молодым красавцем, а почтенным аксакалом).

Усто Мумин. Портрет Виктора Уфимцева. 1949

Фонд Марджани, Москва

О таком же хитреце пишет и Михаил Массон, известный археолог, специалист по Средней Азии:

«Попадались… туристы, часто отличавшиеся большим доверием к базарным гидам. Среди последних перед самой революцией пользовался наибольшей популярностью Хаджи Хаджимурадов, вызывавший к себе сразу же уважение у туристов тем, что заявлял о своем личном знакомстве с художником В.В. Верещагиным, которому он якобы позировал для его картины “Дверь во дворце Тамерлана в Самарканде”, “если господа-тюри знают эту картину”. “Тюри” спешили заявить, что они ее помнят и действительно узнают в одном из двух воинов его, Хаджимурадова. Почтение завоевывалось, и никому, кажется, из туристов в голову не приходило, что, когда в 1868 г. Верещагин рисовал это свое произведение, Хаджи Хаджимурадова не могло быть еще на свете. Во всяком случае, такого рода представлением при первом знакомстве он много способствовал успеху в подсовывании туристам всяких подделок, пользуясь удачной обстановкой рассеянного внимания во время осмотра ими местных достопримечательностей»[143]143
  Массон М.Е. Из воспоминаний среднеазиатского археолога. Ташкент: Изд-во лит-ры и искусства им. Гафура Гуляма. 1976. С. 11.


[Закрыть].

Что представлял собой Самарканд времен вхождения в Российскую империю ближе ко времени, когда туда попали русские художники, прибывшие восстанавливать его памятники?

Усто Мумин. Жених. 1920-е

Государственный музей Востока, Москва

Уникальные средневековые постройки сакрального назначения разрушались на глазах, растаскивались по кирпичику, по камушку – буквально. Только любители старины пытались как-то запечатлеть, каталогизировать свои находки и наблюдения. В конце XIX века был создан Туркестанский кружок любителей археологии (ТКЛА), на заседаниях которого докладывалось о плачевном состоянии старинных памятников. Так, на четвертом году кружковой деятельности (1898–1899) были прочитаны письмо военного чиновника Фёдорова[144]144
  Дмитрий Яковлевич Фёдоров (1869–1953) – генерал-майор Генерального штаба Туркестанского военного округа; востоковед.


[Закрыть], писавшего о необходимости спасать древние самаркандские мечети от разрушения, и записка профессора Веселовского[145]145
  Николай Иванович Веселовский (1848–1918) – археолог, востоковед, профессор Санкт-Петербургского Императорского университета.


[Закрыть] о том же. Присутствовавшие на заседании кружка авторитетные ученые и инженеры (среди прочих Гейнцельман[146]146
  Вильгельм Соломонович Гейнцельман (1851–1922) – архитектор; служил чиновником по особым поручениям при генерал-губернаторе; курировал все строительные работы в Туркестане.


[Закрыть], Пославский[147]147
  Илья Титович Пославский (1853–1914) – военный инженер, генерал-лейтенант, востоковед; собрал одну из самых богатых в Туркестане коллекций древностей; после его смерти большая часть коллекции попала в руки Туркестанской ВЧК, была разграблена и частично уничтожена; один из авторов программы научного изучения древностей Самарканда.


[Закрыть]) высказались о необходимости предварительного исследования самаркандских памятников[148]148
  Протоколы заседаний и сообщения членов Туркестанского кружка любителей археологии. Год 4-й (11 декабря 1898 г. – 11 декабря 1899 г.). Ташкент: б/и. 1899. С. 3, 4.


[Закрыть].

Уже к концу XIX – началу XX века в Самарканде сложились из бесчисленных артефактов, обнаруженных на уникальных археологических объектах, частные коллекции. Их собиратели – разные по профессии и образованию люди, до приезда в Самарканд не имевшие к археологии никакого отношения[149]149
  Например, Лев (Леон) Семенович Барщевский (1849–1910) – полковник, востоковед; 25 лет прослужил в Туркестанском крае, собрал большую коллекцию предметов древности: керамика, стекло, терракоты и пр. (продана французскому коммерсанту и коллекционеру Манжини); Борис Николаевич Кастальский (1868–1943) – генерал-майор, востоковед, член Туркестанского кружка любителей археологии, собрал коллекцию глазурованной керамики, лучшую в Туркестане коллекцию оссуариев (часть находится в Эрмитаже, часть – в Музее Востока в Москве); Михаил Васильевич Столяров – художник-реставратор, собрал три коллекции самаркандской средневековой керамики (часть предметов из этих коллекций попала в Киев, Москву, Петербург, в Европу и Америку, часть – осталась в Самарканде).


[Закрыть]. Но атмосфера и обилие самаркандских древностей превращали их в коллекционеров-антикваров и археологов-любителей.

Этому самаркандскому ренессансу предшествовали печальные времена. Еще в 70-х и 80-х годах XIX века, рассказывал Михаил Массон, заброшенные старинные мраморные намогильные плиты порой шли на выстилку ступеней, изготовление барьерчиков и мостиков в европейской части города. Прекрасные жженые кирпичи, вытащенные из руин старинных зданий, употреблялись на новое строительство. Растаскивались элементы изразцового декора для подарков (их преподносили на память высоким гостям города, иностранцам). Один из них, англичанин Генрих Ленсдель, не постеснялся даже в печати (1884) выразить благодарность за возможность увезти с собой самаркандские изразцы. В конце XIX века в европейской части Самарканда был небольшой домик, хозяин которого употребил для украшения входной двери изразцы одного из древних памятников.

Российская краевая газета «Туркестанские ведомости» выражала тревогу и озабоченность состоянием исторических ценностей:

«Муллы… за деньги готовы пожертвовать всем. За деньги они продали местную святыню – Коран из мечети Хаджи Ахрара, за ничтожную подачку они выламывают для туриста изразцы из облицовки мечетей. За деньги они святотатственной рукой ковыряют нефритовые надгробия Тамерлана, не щадя даже подписей»[150]150
  Маргеланские письма // Туркестанские ведомости. 1896. № 88. С. 377.


[Закрыть].

Зато старые туркестанцы из числа русской интеллигенции ценили эти памятники и любили их посещать по воскресным дням, особенно группу мавзолеев в ансамбле у чтимой могилы Шах-и-Зинда с прекрасным сквером около них. Приезжали компаниями на извозчиках, как на пикник, и оставались надолго, на несколько часов, – вспоминал Михаил Массон, один из самаркандских старожилов[151]151
  Массон М.Е. Из воспоминаний… С. 11–13.


[Закрыть].

Патриотами Самарканда можно было считать людей творческих профессий – архитекторов, художников, а также коллекционеров. Официальные российские власти, с интересом посещая экскурсии по развалинам, особой любви к ним не выказывали. Однажды в Самарканд приехал генерал-губернатор Самсонов[152]152
  Александр Васильевич Самсонов (1859–1914) – туркестанский генерал-губернатор с 1909 года до начала Первой мировой войны; попав в окружение в ходе Восточно-Прусской операции 1914 года, по одной из версий, застрелился.


[Закрыть]. Город лихорадило: его украшали, готовили дары в надежде получить благорасположение туркестанского начальника. Генерал-губернаторский эскорт (после осмотра усыпальницы Тимура, руин величественной мечети Биби-Ханым и мавзолеев группы Шах-и-Зинда) остановился под конец экскурсии у площади Регистан. Глазам гостей предстали освещенные солнцем неряшливые полуразрушенные парапеты на порталах огромных старинных зданий. Отклонившись, готовые упасть, высились минареты пятисотлетнего медресе Улугбека. Старые стены смотрелись жалко от выпавших и выковырянных изразцов. Все еще величественные, они словно взывали о помощи. Все говорило об отсутствии ухода за прекрасными памятниками[153]153
  См.: Массон М.Е. Три эпизода, связанные с самаркандскими памятниками старины. Ташкент: Узбекистан. 1972. С. 18, 19.


[Закрыть]. Вел экскурсию Василий Лаврентьевич Вяткин[154]154
  Василий Лаврентьевич Вяткин (1869–1932) – археолог, востоковед.


[Закрыть], чиновник Самаркандского областного правления, археолог-любитель. Он решил использовать единственный шанс: неторопливо начал говорить, что деньги, еще в 1880-х годах поступавшие от бухарского эмира на ремонт мечетей и медресе, давно иссякли, хорошо бы получить помощь из казны на охрану и реставрацию самаркандских памятников.

«Я думаю, Василий Лаврентьевич, что это ни к чему, – неожиданно прозвучал в ответ резкий голос генерал-губернатора. – Чем скорее разрушится все это, – указал он широким жестом на Регистан, – тем лучше для русской государственности»[155]155
  Массон М.Е. Три эпизода, связанные с самаркандскими памятниками старины. Ташкент: Узбекистан. 1972. С. 20.


[Закрыть].

А ведь Самарканд, по воспоминаниям путешественников и представителей дипмиссий, до XIX века уподоблялся раю.

«Этот избранный город, который по славе своих прелестных равнин, превосходных деревьев, красивых зданий, приятных каналов – драгоценность каждой страны и предмет соревнования других городов и весей…»[156]156
  Вяткин В.Л. Архитектура древнего Самарканда. ВXУТЕИН. 1929. С. 12.


[Закрыть]

Василий Вяткин, описывая архитектуру Самарканда, цитирует испанского путешественника, кастильского посла Клавихо, находившегося при дворе Тимура в Самарканде в 1403–1406 годах[157]157
  Клавихо в течение трех лет самаркандской миссии вел дневник, русский перевод которого вышел в 1881 году: Гонсалес де Клавихо Р. Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд в 1403–1406 гг. / Подлинный текст с пер. и прим. сост. под ред. И.И. Срезневского. СПб.: Типография Академии наук. 1881. 457 с.


[Закрыть]:

«Город Самарканд лежит на равнине и окружен земляным валом и глубокими рвами, он немного больше города Севильи… а вне города построено много домов, присоединяющихся к нему… Весь город окружен садами и виноградниками… <…> Столько этих садов и виноградников, что когда подъезжаешь к городу, то видишь точно лес из высоких деревьев и посреди его самый город. По городу и садам идет много водопроводов. Промежду этими садами разведено много дынь и хлопка. <…> Эта земля богата всем: и хлебом, и вином, и плодами, и птицами и разным мясом; бараны там очень большие и с большими хвостами. <…> Так изобилен и богат этот город и земля, окружающая его, что нельзя не удивляться; имя его Симескинт, что значит богатое селенье; и отсюда взялось имя Самарканд. <…> Царь так хотел возвеличить этот город, и какие страны он ни завоевывал и покорял, отовсюду привозил людей, чтобы они населяли город и окрестную землю; особенно он старался собрать мастеров по разным ремеслам»[158]158
  Вяткин В.Л. Архитектура древнего… С. 13, 14.


[Закрыть].

Усто Мумин. Древний город. 1920-е

Государственный музей искусств Республики Каракалпакстан им. И.В. Савицкого, Нукус

К рубежу XIX–XX веков вся та красота, которую лицезрел Клавихо в начале XV века, а также та, которую создали позже, в XVII, пришла почти к гибели. В таком Самарканде, некогда величественном, но разрушающемся, разграбленном, поселился в одной из худжр (келий) медресе Шир-Дор Александр Николаев. Это духовное учебное заведение находится на площади Регистан – в центральной исторической части Самарканда. Худжра выглядела так: каменные полы, отопления нет, керосиновая лампа, никаких удобств, вода – из хауза, из мебели – старый расшатанный стол, табуретка, железная солдатская кровать, покрытая ветхим байковым одеялом, небольшая подушка, тонкий ватный тюфяк, на полу соломенная циновка[159]159
  Жосан В. Рядом с художниками. Записки Веры Жосан. Ташкент: Sanʼat. 2009. С. 24.


[Закрыть]. Так описала худжру Шир-Дора Вера Жосан, жена художника Варшама Еремяна, который несколько позже, в 1926-м, жил там же, где и Николаев. Крайне неустроенный быт, как видно из дальнейших событий, никак не повлиял на решение Николаева остаться в Самарканде.

Как выглядел Шир-Дор в те времена, когда там оказался Николаев, а также каким он задумывался, одним из первых в новейшей истории рассказывает коллега Николаева Василий Вяткин:

«Мадраса[160]160
  В современном написании – медресе (сущ. ср. рода).


[Закрыть] Шир-Дор… построена на том месте, на котором несколько ранее возвышалось против мадрасы Мирза-Улуг-бека величественное сооружение ханаки[161]161
  Ханака – стан для паломников, дервишей.


[Закрыть], сооруженное Мирза-Улуг-беком, имевшей, по словам очевидца Мирза-Бабура, такой огромный купол, какого, как утверждали, нигде в мире не было. <…> Строительный материал с развалившейся ханаки впоследствии пошел отчасти на постройку Шир-Дор. <…> Название Шир-Дор – персидское и в переводе значит – имеющая львов[162]162
  Таджикским словом «шир» обозначается как тигр, так и лев.


[Закрыть] (в углах над аркою). Такое название дано этой мадрасе вследствие имеющегося на фронтоне ее изображения двух мозаичных львов. За спиной львов изображено по восходящему солнцу в лучах, а перед львом в северном углу помещена убегающая серна. Лев и солнце, как известно, персидская государственная эмблема. Странным кажется допущение на мадрасе изображений животных.

Мусульмане издавна понимали один стих Корана в том смысле, что богом запрещено изображать какие-либо божества, а также человека и вообще существа животного царства. Этим объясняется почти полное отсутствие у мусульман живописи и скульптуры в смысле изображения живых существ. Поэтому потребность в передаче художественной фантазии у них не шла дальше разработки орнамента. Зато в этой последней области мусульманские художники достигли удивительного разнообразия, сложности и причудливости рисунка, отличающихся в лучших образцах изяществом, тонкостью исполнения и согласованностью в частях и целом. <…> К нам в суннитскую Среднюю Азию живопись проникала, вероятно, из Персии. <…> Постройка мадрасы Шир-Дор начата была в 1028 г. хиджры самаркандским наместником бухарского эмира Имам-кули-хана, узбеком из рода алчин Яланг-туш-Бохадуром, получившим впоследствии высшее звание аталыка[163]163
  Аталык – высшая государственная должность в Бухарском эмирате.


[Закрыть]. <…> Значительное количество военной добычи, захваченной во время удачных походов Яланг-туша, главным образом в афганские и персидские земли, дали ему возможность развить строительную деятельность в такой мере совершенства, какого архитектура Средней Азии ни после, ни до него на целое столетие не достигла. <…> Исторические сведения об этой мадрасе имеются на самом здании. Над средними (фальшивыми) воротами со стороны двора находится на четырехугольной изразцовой плите стихотворная персидская надпись белыми буквами на синем фоне следующего содержания: “Военачальник, полководец, справедливый Яланг-туш! <…> Он соорудил такую мадрасу, что земля доведена была им до зенита неба – это знамя взаимного их украшения. Годами не достигнет высокой вершины его портала горный орел ума, мощью и усердием искусных крыльев. Веками не достигнет верха запретных его минаретов искуснейший акробат мысли по канату фантазии”. <…> Историческая надпись имелась также в нише главного портала на щипцовой стене, но утратилась в большей части, а из уцелевшей можно понять, что здание закончено постройкой Яланг-тушем в 1045 г. хиджры, причем последняя цифра сохранилась лишь отчасти и читается по догадке»[164]164
  Вяткин В.Л. Архитектура Древнего Самарканда… С. 27–32.


[Закрыть].

Виктор Уфимцев. Проводы Ферди. 1925

Фонд Марджани, Москва

В 1918 году по распоряжению революционной власти была прекращена деятельность всех трех регистанских медресе. При областном комиссариате народного образования организуется Комиссия по охране памятников старины, председательствовал в ней художник Оганес Татевосян[165]165
  Оганес Карапетович Татевосян (Татевосьян) (1889–1974) – художник; учился во ВXУТЕМАСе; жил в Самарканде, Ташкенте.


[Закрыть]. По распоряжению комиссии сносятся торговые лавки, которые вплотную примыкали к старинным памятникам, нанося физический вред регистанскому ансамблю и портя общую эстетическую картину. Но средств у комиссии недоставало, и просуществовала она недолго.