Текст книги "Алмазная пыль"

– Спасибо, я просто проверял, работает ли телефон, – быстро ответил Пашка и положил трубку.

Внимательно наблюдавший за ним штабс-капитан усмехнулся под своей маской и, ещё раз оглядевшись, спросил:

– Может, хочешь чего? Есть, пить или ещё чего?

– Сигарету дайте, – устало попросил Пашка.

– А вот этого тебе делать бы не стоило, – раздался уже ставший навязчивым голос, и в комнату вошёл всё тот же неутомимый старик.

– А я думал, вы отдыхать поехали. Ночка уж больно хлопотная выдалась, – проворчал Пашка, внутренне скривившись.

Больше всего ему сейчас хотелось выкурить сигарету и завалиться спать. Но видно, не судьба. Тем временем старик, постукивая своей тростью, уверенно прошёл в номер и, оглядевшись, медленно опустился в кресло. Испустив блаженный стон, он вытянул ноги и, потерев колено ладонью, попросил:

– Ребятки, прикажите нам с юношей чайку подать и перекурите пока там. И заодно пусть ему курево добудут, раз уж такое дело.

Штабс-капитан, моментально подскочив к телефону, быстро пробормотал что-то в трубку и, сделав над головой круговое движение кулаком, исчез вместе со своими подчинёнными, словно сквозь стенку просочился.

Проводив их взглядом, старик пожевал узкими морщинистыми губами и, вздохнув, повернулся к Пашке.

– Ну, как тут тебе?

– Должен признаться, удивили. Думал, опять в больничную палату загоните, – честно признался Пашка, обводя взглядом свой номер.

– Не «Шератон», конечно, но жить можно, – усмехнулся в ответ старик. – Ну а как с памятью дела?

– Пока никак. Да и времени слишком мало прошло. Я вот что подумал, может, вы мне моё досье на время оставите. Почитаю, подумаю, может, что и всплывёт.

– А сейчас что? После нашего разговора?

– Так, мелькают обрывки какие-то, как в калейдоскопе. И понять толком ничего невозможно, и голова трещать начинает.

– Я сначала со своими головастиками посоветуюсь, а там видно будет, – задумчиво ответил старик. – Ты лучше скажи, как ты опасность почуял?

– Нюхом, как собака, – усмехнулся в ответ Пашка. – Я же говорю, проснулся, а в коридоре тишина такая, аж в ушах звенит. Потом шаги, тихие такие, крадущиеся. Ну, я стул под ручку и подставил.

– То ли ты мне врёшь, как сивый мерин, то ли и вправду умеешь опасность чувствовать. Но тогда возникает вопрос, где ты этому научился? И вообще, что ты последние пять лет делал? Чем занимался?

– Не помню. Ничего не помню, – тихо ответил Пашка, низко опустив голову.

– По последним нашим данным, ты часто мелькал в зоне. Но вот как ты туда попадал и что там делал, неизвестно. Как назло, трёх наших осведомителей уничтожили одного за другим, словно на них написано было, что парни на нас работают.

– А под каким видом вы их туда забрасывали? – спросил Пашка, думая о чём-то своём.

– Выбрали самый простой вариант. Засунули в группу мародеров. А что? – с интересом спросил старик.

– Глупо. Падальщиков в зоне терпеть не могут. Отстреливают, как бешеных крыс, – проворчал Пашка, продолжая витать в своих мыслях.

– И почему это? – вкрадчиво спросил старик.

– Они в могилах роются, а в зоне остались в основном те, у кого во время Потопа близкие погибли. Местные в Рачьи Заводи даже не думают соваться, а эти лезут, словно им там мёдом намазано. Вот их и отстреливают, как в тире.

– Очень интересно, – скептически проворчал старик. – Получается, все, кто попадает в зону под видом мародёров, автоматически становятся мишенями?

– Ага, – кивнул в ответ Пашка.

Из задумчивости его вывел человек в форме официанта, вкативший в номер сервировочный столик с чайником и чайным сервизом. Быстро расставив чашки и разлив чай, он выложил перед Пашкой пачку сигарет, одноразовую зажигалку и хрустальную пепельницу.

Чуть поклонившись, официант бесшумно исчез, словно растворился. Удивлённо посмотрев на дверь, Пашка растерянно спросил:

– Они у вас все сквозь стены проходить умеют? Я даже не понял, когда он дверь открыл.

– Стараемся профессионалов держать, – усмехнулся старик с заметной гордостью, и Пашка не удержался от шпильки.

– Ага, я заметил.

Скривившись, словно лимон проглотил, старик укоризненно покачал головой и мрачно ответил:

– Эх, молодёжь, когда вы только научитесь, не плюй другому в душу, тогда и тебе в неё никто в грязных сапогах не полезет.

– Ну да, как же, – криво усмехнулся Пашка.

– Понимаю, – усмехнувшись, кивнул старик. – Лезли, и не только в сапогах.

– А чего вы хотели, – пожал плечами Пашка. – Детский дом, не пансион благородных девиц. Прятать приходилось не только мысли, но и еду.

– М-да, похоже, досталось тебе по жизни крепко, если ты никому верить не хочешь, – задумчиво проворчал старик.

– А так жить проще. Нет разочарований, и не обидит никто. Правило трёх «не». Не верь, не бойся, не проси. Дерись так, чтобы противнику страшно стало, молчи и ни во что не вмешивайся. Тогда, может, и выживешь.

– А как же друзья? Приятели, просто привязанности? Ты же маленьким был, когда в детдом попал. А для ребёнка привязанность – это потребность. Или я чего-то не понимаю?

– Все не так просто, – тяжело вздохнул Пашка. – Не могу сказать, что там все подонками были, но нормальных намного меньше. Мальчишки лет с двенадцати воровать начинают, девчонки в этом же возрасте на панель выходят. А контролируют всё это несколько ребят постарше. Крыша. Они и от милиции уведут, и с клиентом договорятся, и несговорчивому педофилу перо в бок сунут.

– А учителя, воспитатели? Они-то куда смотрят?

– А что воспитатели? У всех своя жизнь, свои заботы. Думаете, им так много платят, что они за свою работу всеми конечностями держатся? Ошибаетесь. Некоторые даже специального образования не имеют. Какие из них воспитатели. И потом, подростки-то тоже разные. Один хочет учиться, а второму на школу наплевать. Ему интереснее по вокзалам бродить да красть, что попадётся. Для него это романтика. Вот и получается, что и умные, и дурные, все в одной куче. Только почему-то всегда случается так, что дурных больше и они сильнее. Вот и тянут умных назад, в болото. А взрослым там вообще никто не верит. Особенно чиновникам. Дети людей нутром чуют и сразу видят, кто вправду помочь хочет, а кто для галочки приехал.

– Ты это всё сейчас придумал или вспомнил? – настороженно спросил старик.

– Я это знаю, – машинально пожал плечами Пашка.

– А про кого-то конкретно рассказать можешь? – с интересом прищурился старик.

– Нет, – покачал головой Пашка после минутного молчания. – Не помню.

– Ничего, – улыбнулся ему старик, – вспомнишь. Обязательно.

– Может, и вспомню, – вздохнул Пашка и неожиданно спросил: – А как мне вас называть. А то неудобно как-то, вы или тот старик.

– А давай вместе над этим вопросом поразмышляем, – хитро усмехнулся старик. – Павел Андреевич – слишком длинно и официально. Павел – слишком фамильярно. А как бы ты называл?

– Дядя Паша. И по возрасту подходит, и не особо панибратски, – пожал плечами Пашка.

– Вот так и называй, тёзка, – рассмеялся старик. – Но сам понимаешь, это только с глазу на глаз.

– Само собой, – кивнул Пашка. – Красивое слово субординация ещё никто не отменял.

– О как! – рассмеялся в ответ старик. – Ну, тоже верно. Но дело не в ней. Сам понимаешь, в нашем деле ухо востро держать нужно. Не стоит лишнего повода для досужих разговоров давать. Мне при моей должности положено быть злым, коварным и непримиримым, а прознают, что мы с тобой запанибрата, сразу начнут шипеть, старый стал, размяк. Понимаешь?

– Понимаю. А может, и хорошо, что зашипят? Успокоятся, расслабятся, тут их и можно будет за горло взять, – усмехнулся в ответ Пашка.

– А ты, тёзка, гвоздь, – рассмеялся старик, с довольным видом потирая руки. – Если и дальше так мыслить будешь, мы с тобой ещё такую кашу заварим, чертям тошно станет.

– Да заварить-то не вопрос. А кто её расхлёбывать будет? – с интересом спросил Пашка.

– Ничего, крайние всегда найдутся. А не найдутся, так назначим, – рассмеялся в ответ старик и, поставив пустую чашку на стол, тяжело поднялся. – Пора мне. Рад был поболтать с тобой, тёзка. Чует моё сердце, ты меня ещё не раз удивишь. Но это и хорошо. Ты, главное, помни, я тебе точно не враг. А всё остальное перемелется. Если что не так, сразу с моим штабс-капитаном связывайся. Номер он тебе даст. А теперь отдыхай. Утром тобой мои головастики займутся.

Пожав Пашке руку, старик не спеша вышел из номера. Но стоило только ему выйти за дверь, как в комнате материализовался официант и, не спрашивая разрешения, принялся убирать чашки. Такой поворот событий Пашке сразу не понравился, и он, недолго думая, решил полностью прояснить ситуацию. Подойдя к столу, он уселся в кресло и, с вызовом посмотрев на официанта, твёрдо произнёс:

– Дружище, налейте ещё чаю, пожалуйста.

Очевидно, не ожидавший от пациента такой наглости официант растерянно замер с чашкой в руках, но потом плебейская наглость взяла своё. Медленно, словно издеваясь, официант поставил чашку на сервировочный столик и, усмехнувшись, ответил:

– До завтрака потерпишь, не барин.

Ожидавший чего-то подобного Пашка намеренно сел так, чтобы в случае необходимости можно было задействовать все подручные средства. Что ему и пришлось сделать. С ходу, пнув столик так, чтобы он ударил официанта по ногам, Пашка схватил со стола тяжёлую пепельницу и со всего размаха приложил её к голове согнувшегося от неожиданности хама.

Этого оказалось вполне достаточно. Громко вскрикнув, официант рухнул на пол, обильно поливая его кровью из разбитой башки, а Пашка, вскочив на ноги, схватил со столика чайник, приготовившись к дальнейшим событиям. Отлично понимая, что серьёзной драки с бойцами охраны ему не выдержать, он использовал всё, что попадало ему под руки в качестве оружия.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появились бойцы охраны старика во главе со штабс-капитаном и трое шкафов из охраны института. Ворвавшийся первым штабс быстро оценил обстановку и, усмехнувшись под своей маской, сделал своим людям жест, что всё в порядке. Совсем по-другому повели себя охранники института.

Шагнув к Пашке, один из громил сжал пудовые кулаки и, полыхнув злым взглядом, мрачно спросил:

– Ты что творишь, тварь подопытная?!

Вместо ответа Пашка, окончательно озверев от этих слов, со всего размаху навернул его фарфоровым чайником по голове. Конечно, толку от этого действия было мало. Дубовый череп охранника по прочности мог поспорить с танковой бронёй, но горячая вода, обильно оросившая его форму, заставила ходячий шкаф отскочить и громко, по-женски взвизгнуть.

В руках у Пашки осталась гнутая ручка, с фрагментом стенки чайника, края которой по остроте могли поспорить с бритвой. Таким кастетом при умелом обращении можно было наделать бед. А в том, что он это умеет, Пашка почему-то не сомневался.

– Убью, падло! – взвыл охранник, цапая кобуру на поясе.

В ту же секунду в комнате раздался звонкий лязг затвора и рявкающий голос штабс-капитана:

– А ну тихо, портяночники, а то ненароком дырок понаделаю! Вы что, сторожа хреновы, совсем от скуки нюх потеряли?! Команду забыли, твари? Общий сбор всем сменам, на вахте. Три минуты, доклад по исполнению. Бегом! – последнюю команду он прорычал так, что Пашка чуть не ломанулся следом за охранниками института.

Опомнившись, он задумчиво повертел в руках свой импровизированный кастет и, покосившись на командира группы охраны, тихо сказал:

– Извини, капитан, этот урод сам напросился.

– Нормальный ход, парень. С ними только так и надо, чтоб знали, кто их кормит и как носки хозяина пахнут, – рассмеялся в ответ штабс-капитан и, достав из кармана визитку, протянул её Пашке. – Запомни номер. На коммутаторе уже предупреждены. Это мой прямой. Если что, сразу звони, не стесняйся. Я перед дедом за тебя головой отвечаю.

– О как! – ответил Пашка, очень точно скопировав голос и интонации старика.

В ответ раздался откровенный гогот четырёх лужёных глоток группы охраны.

– Споёмся. – Штабс-капитан с размаху хлопнул Пашку по плечу.

Ещё не до конца окрепший Пашка, заметно покачнувшись, ухватился за край стола и, с интересом посмотрев на офицера, ответил:

– Спеться можно, главное, чтобы не спиться.

Ответом на его реплику стал ещё более громкий хохот. Подобрав тихо стонущего официанта, бойцы со смехом и прибаутками выволокли его из номера, оставив двери открытыми. Удивлённо посмотрев им вслед, Пашка закурил и, обведя задумчивым взглядом разгромленный сервиз, принялся осторожно собирать осколки, складывая их на сервировочный столик.

Это занятие оказалось достаточно увлекательным, чтобы Пашка сам не заметил, как отвлёкся от мрачных мыслей. К действительности его вернуло изумлённое оханье у дверей. Быстро оглянувшись, он увидел в дверях растерянную девушку в форме горничной и, медленно выпрямившись, пожал плечами:

– Не знал, что здесь даже по ночам убирают. Не хотелось этот бардак до утра оставлять.

– Не беспокойтесь, я сейчас всё уберу. Вы только осколки больше не трогайте, а то порежетесь ещё.

– Да я вроде как не белоручка, – растерянно усмехнулся Пашка, внимательно рассматривая горничную.

Среднего роста, тонкая, как тростинка, с удивительно красивой осанкой и гордо поднятой головой, она напомнила ему средневековые портреты благородных семейств. Было в ней что-то от тех женщин, помнивших свою родословную до седьмого колена.

Пепельные волосы, собранные в хвост на затылке, немного пахли полынью, а огромные серые глаза со странным раскосым разрезом смотрели на Пашку с интересом и любопытством. Средней полноты, чётко очерченные губы прятали в уголках рта озорную улыбку, а прямой, тонкий нос словно принюхивался к его запаху.

Вспомнив, в каком виде его притащили сюда бойцы охраны, Пашка заметно смутился и, отступив в сторону, глухо произнёс:

– Прошу прощения за свой вид, но пере– одеться мне просто не во что.

– Вам не за что извиняться, – с удивлением улыбнулась девушка. – Я знаю, что вас эвакуировали в срочном порядке.

Разом вспомнив, кто он и где находится, Пашка невольным жестом прикоснулся к своему лицу и, словно обжегшись, отдёрнул руку. Опустив голову, он отступил в сторону и принялся исподтишка наблюдать за девушкой. Словно почувствовав его взгляд, она быстро обернулась и, с интересом посмотрев на него, тихо спросила:

– Вы не обидитесь, если я задам вопрос?

– Спрашивайте, – растерянно пожал плечами Пашка.

– Вам очень больно было? – осторожно, с расстановкой, словно боясь причинить боль, спросила она.

– Не помню, – честно признался Пашка. – Я тогда сознание потерял, ничего не помню. Больнее потом стало. Здесь, – добавил он, ткнув себя пальцем в грудь.

– Когда потом? – не поняла она.

– Когда увидел, что с лицом стало, – тихо ответил Пашка.

Понятливо кивнув, она быстро смела осколки в совок и, ссыпав их в пластмассовое ведро, собралась выкатить из номера столик. Сообразив, что она сейчас уйдёт, а он останется совершенно один, Пашка быстро шагнул к столу и, схватив сигареты, быстро предложил:

– А давайте мы с вами чаю попьём. А то тот официант вместо чая мне хамить начал. Вы не торопитесь? – с надеждой спросил он, глядя на девушку.

– Вообще-то нам не положено с постояльцами общаться, – растерянно ответила она, с сомнением поглядывая на заварочный чайник и пустые чашки.

– А вы и не общаетесь. Вы обслуживаете постояльца и развлекаете его, – быстро нашёлся Пашка. – А вообще, запомните сами и передайте своему начальству. Я не обычный постоялец. Если они начнут мне мешать, я, недолго думая, самому Куклову пожалуюсь. Посмотрим, что они после этого запоют.

– А вы не боитесь? – с изрядной долей ехидства спросила она.

– Чего? – не понял Пашка.

– Куклов далеко, а они тут, рядом. Кто знает, как оно может сложиться.

– Как бы не сложилось. Начнут гадить, головы поразбиваю. А поведут себя правильно, и я в драку не полезу, – жёстко отрезал Пашка. – Так что? Попьёте чаю со мной? Если не противно, – тихо добавил он.

– Не говорите глупостей, – горячо возразила девушка. – Сейчас чайник принесу.

Подхватив ведро с мусором, она выскочила в коридор. Но спустя несколько минут вернулась, неся руке в электрочайник. Ловко воткнув вилку в розетку, она щёлкнула кнопкой включения и, повернувшись к Пашке, спросила:

– Может, вы есть хотите? Вы не стесняйтесь, скажите, я принесу.

– Спасибо, я не голоден, – грустно улыбнулся Пашка. – Просто после их лечения всё время пить хочется.

– Похоже, у вас обезвоживание, – задумчиво ответила девушка. – Нужно будет врачу сказать.

– Не вмешивайтесь в это. Я сам скажу, – вздохнул Пашка, закуривая очередную сигарету.

В наступившей тишине звонко щёлкнул выключатель закипевшего чайника. Поднявшись, девушка ловко налила чай и, поставив перед Пашкой его чашку, присела на краешек кресла, задумчиво глядя на него своими глазищами цвета ночного тумана. Пригубив из налитой чашки, Пашка в очередной раз вздохнул и, понимая, что наступившую тишину нужно как-то нарушить, задумчиво спросил:

– Вы не против, если мы попробуем начать с самого начала?

– Это как? – не поняла девушка.

– Как вас зовут?

– Татьяна, – чуть улыбнувшись, ответила она.

– А меня Пашка, – усмехнулся он, разведя руками.

– А почему Пашка, не Павел, например? Вроде уже не мальчишка, – мило улыбнулась Татьяна.

– Привычка. Меня так с самого детдома зовут. Пашка. Так и живу.

– И давно?

– Что давно?

– Давно ты один? – от удивления она незаметно для себя перешла на ты.

– По документам с четырёх лет, – грустно улыбнулся Пашка.

– По документам? А по-настоящему?

– Не помню. Меня когда сбили, ранили сильно. Говорят, крепко башкой приложился. Две недели как в себя пришёл. Потому и не помню ни черта.

– Интересно. Для двухнедельного вы уж очень ловко дерётесь, – улыбнулась она.

– Это не я дерусь. Это моё тело дерётся. Без моего участия.

– Как это может быть? – не поняла Тать– яна.

– Ну, как вам объяснить? – задумчиво протянул Пашка. – Сам я не помню, как это правильно делается, но моё тело хорошо это знает и действует само.

– Вот как? А что вам нужно сделать, чтобы оно начало действовать само? – с интересом спросила она.

– Разозлиться. Как только я выхожу из себя, тело сразу начинает действовать. Быстро, жёстко, а главное, эффективно. Я и половины этих приёмов не помню.

Их разговор за чаем длился почти три часа. Только когда за окном начало светать, Татьяна наконец собрала чайный сервиз и, приветливо улыбнувшись Пашке, выкатила столик из номера. Дверь за ней закрылась, и Пашка, испустив очередной вздох, отправился в спальню. Рухнув на кровать прямо в одежде, он закрыл глаза и моментально провалился в сон.

* * *

Шёл памятный тысяча девятьсот девяностый год от Рождества Христова. В огромной стране, которую ещё не так давно боялся и уважал весь мир, происходило что-то несусветное. Разваливалось всё. Наука, производство, система обучения. Рушились отработанные годами связи и договорённости. Рушилась сама страна.

Именно в это смутное время и нашёл своё истинное предназначение бывший капитан морской пехоты Николай Верховский. Уйдя из окончательно развалившейся армии на вольные хлеба, он подвизался на ниве перевозки особо деликатных грузов, хозяева которых не желали, чтобы кто-то знал об их существовании.

Это должен был быть обычный рейс. Ему вручили небольшой чемоданчик и, сообщив адрес, велели передать посылку вполне конкретному человеку. Запомнив адресата по фото, Николай кивнул и, получив командировочные, отправился на вокзал. Пользоваться самолётом ему разрешалось только в том случае, если поездка по железной дороге могла оказаться слишком долгой.

Взяв билет на ближайший поезд до Одессы, естественно с изрядной переплатой, он направился к ближайшим ларькам, чтобы приготовиться к дороге. Зубная щётка, мыло, полотенце, тапочки и прочие нужные в дороге мелочи были закуплены, и теперь ему оставалось только дождаться, когда объявят посадку.

Как и везде в те времена, поезда ходили не по расписанию, а по возможности, поэтому покидать территорию вокзала было по меньшей мере глупо. Едва дождавшись, когда подадут состав, он нашёл свой вагон и, встав у дверей, принялся терпеливо дожидаться, когда объявят посадку.

Хорошо зная, чем может обернуться любая поездка, он успел заскочить на свою съёмную квартиру и прихватить из чемодана пистолет и офицерское удостоверение. Пара зелёных бумажек – и оно осталось ему на память, а пистолет, стандартный ПМ, он приобрёл на рынке у какого-то спившегося индивидуума.

При всеобщем бардаке и хаосе офицерское удостоверение вполне годилось для того, чтобы избавляться от внимания транспортной милиции. Отлично понимая, что военный, находящийся при исполнении, не обязан им ничего объяснять, патрульные вежливо козырнув, отступались. Содрать с него ничего не сдерёшь, а получить головную боль и массу проблем от начальства или пулю от особо ретивого служаки можно было запросто.

Офицер, находящийся в служебной командировке, перевозящий важные документы, это вам не пьяный отпускник. Он сдуру и пальнуть может. Тем более что Николай особо кобуру и не прятал. Прикрытая лёгкой курткой, офицерская кобура сразу бросалась в глаза любому внимательному патрульному, но офицерское удостоверение решало все вопросы. Возиться с кипой бумаг и рапортов никому не хотелось.

Стоя у вагона, Николай быстро заметил четверых, явно не самых благонадёжных граждан своей родины. Спортивные костюмы, кожаные куртки, бритые головы и килограммовые золотые цепи на шеях.

«И как только они не согнутся под таким весом», – подумал Николай.

Но его весёлым мыслям пришлось свернуть в служебное русло. Весело переговариваясь и отпуская сальные шуточки в адрес проходящих мимо девушек, они словно между делом бросали быстрые взгляды на кейс, пристёгнутый к руке Николая.

Понимая, что при первой же возможности они попытаются его отнять, Николай, недолго думая, сдвинул полу куртки так, чтобы кобура с пистолетом на несколько секунд оказалась открытой. Этого было достаточно. Быстро переглянувшись, парни дружно развернулись и косолапо затопали в сторону вагона-ресторана.

Наконец объявили посадку, и Николай, делая вид, что не замечает кряхтящей рядом бабки с кучей баулов, первым протянул проводнику свой билет. Убедившись, что это именно её пассажир, проводник, дебелая тётка с выбеленными перекисью волосами, мрачно кивнула, с ходу заметив пристёгнутый к руке кейс и отдав ему билет, отодвинулась от дверей.

Пройдя в вагон, Николай нашёл своё купе и, заняв указанную в билете полку, быстро осмотрелся. Теперь, пока никого нет, ему нужно было быстро спрятать кейс под обшивкой вагона. Взяв давно уже изготовленный знакомыми мастерами вагонный ключ, он вскрыл боковую потолочную панель и, сунув туда кейс, быстро поставил её на место.

Убедившись, что заметить схрон невозможно, он уселся на полку, и облегчённо перевёл дух. Теперь ему предстоял второй этап, благополучно пережить появление соседей. Хотя по нынешним голодным временам ездили только командировочные или челноки. Но на этот раз ему не повезло.

Его попутчиками оказались здоровенная тётка с грудой баулов и двое непоседливых пацанов, которые с ходу принялись везде лазать и совать носы в его пакеты. Едва ввалившись в купе, тётка сразу стала командовать и указывать ему, куда переложить вещи и где он будет ночевать.

Плюнув на вежливость и усталость, Николай молча поднялся и, ухватив бабищу за горло пятернёй, сжал пальцы так, что она захрипела, пытаясь ухватить хоть глоток воздуха:

– Слушай меня внимательно, сука тупая. Сидишь вместе со своими выродками тихо и не мешаешь мне ехать. Иначе всех с поезда скину. Ясно? – прошипел Николай, с ненавистью глядя тётке в блёклые, как у снулой рыбы, глаза.

Обнаглевшие до безобразия отпрыски бабищи испуганно притихли. Небрежно швырнув её на сиденье, Николай ухватил обоих пацанов за грудки и, одним движением усадив на верхнюю полку, тихо прорычал:

– Услышу хоть звук, в окно выкину, выродки.

Перепуганная до смерти бабища тихо заскулила, но Николай одним яростным взглядом пресёк всякое нытьё. Наведя порядок, он уселся на полку и, откинувшись на стену, закрыл глаза. От усталости и постоянного напряжения у него начала болеть голова и ломить виски. В купе воцарилась тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием тётки и тихим перешёптыванием мальчишек на верхней полке.

Дождавшись, когда поезд тронется и по вагонам пройдёт контролёр, Николай вышел в коридор и, медленно пройдя в конец вагона, внимательно просмотрел все купе. Половина из них была пуста. Убедившись, что семейство есть куда переселить, он вернулся обратно в своё купе и, напустив на себя мрачный вид, тихо сказал:

– Значит так, сейчас позову проводницу и попрошу её переселить вас в другое купе. Места есть. Заплатишь ей сама. Всё ясно?

Судорожно кивнув, тётка испуганно покосилась на двери и, бросив быстрый взгляд на сыновей, кивнула ещё раз с таким усердием, что в купе раздался хруст её позвонков. Кивнув в ответ, Николай вышел из купе и, подойдя к проводнице, начал что-то ей тихо говорить. Зелёная купюра не самого крупного достоинства быстро перекочевала из рук в руки, и проводница решительно направилась в сторону его купе.

Энергично открыв дверь, она быстрым взглядом оценила обстановку в купе и, решив, что с бабищи можно смело содрать больше, чем с её попутчика, с ходу взяла быка за рога. Уже через десять минут всё было решено. Семейство перекочевало через два купе от него, а Николай остался единовластным хозяином своего временного пристанища.

Получив у проводницы постельное бельё, он запер дверь и для надёжности привязал её за флажок запорного устройства к крепежу верхней полки. Уже не раз в новостях говорили, как вагонные воры, пустив в купе усыпляющий газ, обворовывали спящих пассажиров.

Открыв окно, Николай забрался на вторую полку и, положив пистолет под подушку, уснул. Двое суток прошли спокойно, но на третьи в вагоне появилась та самая четвёрка, что пасла его на вокзале. Но теперь к ним прибавился ещё один персонаж. Парень в форме сержанта милиции, с планшетом на боку, с решительным видом прошёл по вагону и, увидев Николая, спокойно пьющего чай в своём купе, твёрдо заявил:

– Ваши документики, гражданин.

– Шёл бы ты своей дорогой, сержант, – вяло огрызнулся Николай, показывая ему офицерское удостоверение, но не давая его в руки.

– Ну-ка поближе, – потянулся сержант, но Николай оказался быстрее.

Решительно убрав удостоверение в карман, он легко поднялся с полки и, возвышаясь над коренастым сержантом почти на голову, тихо прошипел, с ненавистью глядя на тупого представителя закона:

– Исчезни, ментёнок, пока я не рассердился. Военнослужащие не по вашему ведомству.

– Вы, гражданин, не особо нарывайтесь, – растерянно проговорил сержант, медленно отступая в коридор.

– Я при исполнении, кретин. Пристрелю, и мне за это ничего не будет. За те документы, что я везу, сотню таких, как ты, в расход пустят, – продолжал шипеть Николай, ловко выдавливая его в коридор.

Едва только сержант переступил порог купе, Николай ловко захлопнул дверь и быстро запер её на замок. Прислонив ухо к двери, он внимательно вслушался в то, что происходило в коридоре. Но братки даже не пытались скрываться. Николай ясно расслышал их шаркающие шаги в коридоре. В конце концов, окончательно обнаглевшие уроды устроили военный совет прямо под дверью его купе.

– Чего там, что за лошина?

– Военный, с привесом.

– Что за волына?

– Офицерский ПМ, наверно. Им на службе другого не положено.

– И чего тебе бакланил?

– Бает, что у него какие-то бумаги особые, за которые любого в расход пустить может.

– Он чё, за лохов нас держит? Баклан золотопогонный, – прорычал один из отморозков.

Сообразив, что просто так это не кончится, Николай достал из кобуры пистолет и, не скрываясь, передёрнул затвор. Услышав знакомый лязг, отморозки явно забеспокоились и, отодвинувшись от дверей, громко окликнули Николая:

– Эй, военный, ты чего задумал? Не дури, не только у тебя волына имеется. Лучше скажи, что за бумаги везёшь? Поведёшь себя по-умному, в долю возьмём.

– Эти документы интересуют только генштаб. А они с вами торговаться не станут. Так что отваливайте, пока головы целы. Я не шучу. Сразу говорю, даже предупредительных не будет. Стреляю на поражение.

– Совсем охренел, вояка грёбаный?! Да я тебе задницу на британский флаг порву, лошина подзаборная! – раздался в ответ рёв возмущённого отморозка.

Недолго думая, Николай выстрелил в сторону, откуда слышался голос. Пробив стенку, пуля прошила плечо одного из братков, отбросив его к окну. Испуганно охнув, кто-то шарахнулся в сторону, а где-то в своём купе заголосила запертая проводница.

Бесшумно откинув стопор на дальней части двери, Николай резким движением открыл дверь, наводя пистолет в открывшуюся щель. Раненый отморозок, увидев ствол пистолета, истерично взвизгнул и шарахнулся в другую сторону, подальше от двери.

Пользуясь тем, что все нападавшие оказались по одну сторону двери, Николай быстро убрал стопор и, распахнув дверь, взял их на прицел. Понимая, что бежать им некуда, отморозки медленно попятились по коридору.

Держа их на прицеле, Николай продолжал медленно наступать на группу, уверенно загоняя их в тамбур. Отлично зная, что для своих делишек они запирают обе проходные двери вагона, он загнал их в тамбур и свистящим от злости голосом приказал:

– Открывай входные двери, живо.

– Ты чего задумал, военный? – растерянно спросил раненый браток.

– Увидишь, – жёстко усмехнулся Николай. – Открывай, пока я вас прямо тут не положил.

Стоявший ближе всего к двери отморозок быстро развернулся и, распахнув дверь, растерянно оглянулся на Николая.

– На колени, – прорычал он, вскидывая пистолет.

– Ты чего? – испуганно взвизгнул стоявший ближе всего отморозок, расширенными от ужаса глазами следя за напрягшимся на курке пальцем.

– На колени, – прошипел Николай, наводя пистолет ему в лоб.

Растерянно охнув, отморозки один за другим попадали на колени, закрывая головы руками. Отступив на шаг назад, Николай взял оружие двумя руками и, не раздумывая, всадил по пуле в голову каждому из бандитов. Стоявший у дверей, нелепо взмахнув руками, вывалился наружу.

Сунув пистолет в кобуру, Николай быстро обыскал тела и, переправив всё найденное в карман, быстро выбросил тела из вагона. Собрав все отстрелянные гильзы, он прошёл в другой конец вагона и, найдя в хозяйственном шкафу ведро, тряпку и швабру, принялся набирать воду из титана.

Залив тамбур водой, он быстро смыл кровь с пола, ловко орудуя шваброй. Ему пришлось трижды наполнить ведро, чтобы навести в тамбуре окончательный лоск. Разобравшись с кровью, он запер дверь и, вернув шанцевый инвентарь на место, выпустил проводницу из заточения.

Растерянно пройдя по коридору, она опустилась на откидное сиденье и, закрыв лицо руками, громко, навзрыд зарыдала. Не ожидавший от неё такой бурной реакции Николай подошёл к грузной, усталой женщине и, присев на корточки, тихо спросил: