Текст книги "Помощь детям, пострадавшим от насилия. Интегративный подход"

Взвешенная и всесторонняя диагностика позволяет нам получить информацию о состоянии ребенка и начать процесс терапии. Однако, к сожалению, зачастую терапевты вынуждены проводить диагностику в очень краткие сроки – иногда этого требуют источники финансирования, иногда терапевтов «подгоняют» уже назначенные даты судебных заседаний, а бывает и так, что симптомы у ребенка настолько острые, что диагностика нужна максимально срочно, чтобы как можно быстрее ему помочь.

Расширенная диагностика развития включает:

– ознакомительную встречу с родителями/опекунами;

– получение информации о ребенке и о его поведенческих проблемах;

– проведение от 10 до 12 индивидуальных сессий с ребенком и/или другими членами семьи.

Диагностика отменяется только в том случае, если требуется немедленное кризисное вмешательство – например, было совершено одиночное или групповое изнасилование. В такой ситуации необходимы четкие и структурированные действия. Затем пациентов могут отправить на психиатрическое обследование для госпитализации или медикаментозного лечения.

Многие ситуации, описанные в этой книге, связаны с хроническим инцестом внутри семьи. Внесемейное насилие дети часто (хотя и не всегда) переносят легче, особенно когда незнакомы с насильником. В случаях, когда насилие произошло за пределами дома, им проще обратиться к своим родителям/опекунам за поддержкой и защитой. Однако иногда родители не справляются с собой, когда ребенок сообщает о насилии. Они могут не верить ему, ругать его за то, что не рассказал об этом раньше или сам его не прекратил, – словом, перекладывают ответственность на ребенка. Родитель испытывает чувство вины за то, что не уберег ребенка, и оно на время «блокирует» способность проявлять сочувствие и поддержку. Дети, в свою очередь, могут быть удивлены, услышав, что родители не знали о происходящем, могут думать, что сделали что-то не так, переживать за насильника, обижаться или злиться на родителей за то, что те их не защитили.

Ознакомительная встреча

Ознакомительная встреча обычно длится час, и на нее приходит один или оба родителя без ребенка. Терапевт расспрашивает их о ситуации, о том, как и при каких обстоятельствах ребенок рассказал о насилии, ходил ли он уже на терапию, а также о том, что с ним происходит сейчас. После этого специалист просит родителей заполнить анкету с вопросами об общем состоянии ребенка, его проблемах, успеваемости в школе, о его сильных и слабых сторонах и т. д.

Помимо этого, на ознакомительной встрече терапевт обычно объясняет родителям, как им вести себя с ребенком, потому что все по-разному реагируют на признание детей в том, что они пережили насилие, и на их поведение. Чаще всего родители спрашивают, как им вести себя – будет ли лучше для ребенка «забыть» о случившемся и вообще не обсуждать это, а также что им говорить, если ребенок сам поднимет эту тему.

Если насилие совершил родственник или друг семьи, родители будут вынуждены решать, что они скажут другим членам семьи. При этом важно понимать, что первостепенная цель – помочь ребенку восстановить чувство контроля, поэтому и терапевт, и родители должны положить все силы именно на это.

Случаи инцеста между братьями и сестрами вызывают наиболее острый стресс в семье, поскольку у родителей возникает много разных чувств и мыслей по отношению к обоим детям – и к совершившему насилие, и к пострадавшему. Обычно в таких случаях родители испытывают эмоции, связанные с желанием одновременно и наказать, и защитить, и часто с этими эмоциями не справляются.

Первичные эмоции родителей – вина, гнев, стыд и отчаяние – поначалу кажутся им непреодолимыми. У них даже могут развиться травматический контрперенос и симптомы ПТСР (эмоциональность, навязчивые мысли и воспоминания, повышенная бдительность и т. д.), могут возникать вспышки гнева и жажда мести (в большей степени это свойственно отцам, которые часто говорят о том, что хотят убить человека, причинившего боль их ребенку). В случаях инцеста родители (чаще всего матери) испытывают шок, замешательство и отчаяние.

Работа, которую терапевт проводит с родителями, безусловно, полезна, однако некоторым родителям помимо нее может требоваться терапия (индивидуальная или групповая), помощь по дому, финансовая помощь и т. д.

Диагностические сессии с ребенком: формат и цели

Дети, пережившие насилие (особенно сексуализированное), зачастую страдают еще и из-за реакции родителей/опекунов – неверно истолковывая родительский гнев, печаль и беспокойство, они могут решить, что лучше избегать обсуждения этой темы, чтобы не расстраивать родителей. Поэтому сессии с такими детьми лучше проводить без родителей/опекунов (по крайней мере часть сессий). Обычно дети ходят к терапевту раз в неделю, хотя иногда необходимы более частые встречи.

Диагностика включает несколько этапов. На первом этапе (первые 3–4 сеанса) терапевт сосредоточивается на том, чтобы установить с ребенком доверительные отношения, и прикладывает все усилия, чтобы он чувствовал себя комфортно и в безопасности.

На втором этапе терапевт узнает у ребенка все, что касается пережитого насилия, при помощи вербальных и невербальных способов.

На третьем этапе (последние 3–4 сеанса) терапевт заканчивает диагностику и обсуждает с ребенком или с его родителями (в зависимости от возраста пациента) результаты и направление дальнейшего лечения.

В процессе диагностики терапевт решает следующие задачи:

– определяет общий уровень развития ребенка;

– обозначает текущие проблемы или симптомы;

– выявляет наличие травматического воздействия;

– получает представление о внутренних ресурсах ребенка (копинг-стратегии, уровень развития личности);

– выясняет, как ребенок воспринимает родительскую поддержку, заботу и воспитание.

Особое внимание в процессе диагностики терапевт уделяет:

– физическому функционированию ребенка;

– его моделям взаимодействия с другими людьми (особенно привязанности к значимым взрослым);

– страхам и тревогам пациентов;

– интересу к сексу и пониманию сексуальности (включая наличие сексуальных проблем, повышенный интерес к сексу и отыгрывание травмы);

– наличию признаков диссоциации.

Перед сессией с ребенком

Дружелюбное отношение терапевта может сразу рассеять опасения ребенка по поводу их первой встречи. Часто бывает так, что ребенок попадает к терапевту уже после следственных допросов, медицинских осмотров и разговоров с обеспокоенными родителями, поэтому первая задача специалиста – создать атмосферу, в которой ребенок будет чувствовать, что здесь его понимают и принимают.

Родителям следует предупредить ребенка о том, что он будет ходить к терапевту, работающему с детьми, и что тому интересно с ним познакомиться, узнать, как у него дела и что его беспокоит или тревожит. Если факт насилия уже был подтвержден, а все юридические процедуры окончены, можно уточнить, что терапевт работал со многими детьми, которых трогали в интимных местах. Стоит заметить, что чем младше ребенок – тем меньше ему требуется объяснений.

В процессе диагностики терапевт может предложить ребенку следующие техники (некоторые из них я более подробно описываю в главе 4):

– составление генограммы;

– проигрывание сценариев в песочнице или любые другие формы песочной терапии;

– методика «Раскрась свои чувства»;

– методика «Автопортрет»;

– методика «Кинетический рисунок семьи»;

– работа с символами;

– куклотерапия, игра-драматизация и др.

Ознакомительная встреча

Джин В. – семилетний американец европейского происхождения. Его направили на терапию после того, как он рассказал об изнасиловании со стороны спортивного тренера, которого семья знала много лет (и который также тренировал старшего брата Джина, Фреда).

Родители были в отчаянии из-за предполагаемого насилия, которое пережил их ребенок, – тем более со стороны давнего друга семьи, предавшего их доверие. Они были уверены, что с Джином «все теперь будет в порядке, ведь, рассказав о насилии, он снял с себя груз ответственности». Однако их беспокоило, не появятся ли у Джина проблемы вследствие пережитого насилия, а также не подвергался ли насилию и их старший сын Фред.

Родители описали Джина как энергичного, общительного и умного ребенка. Миссис В. рассказала, что ее беременность Джином протекала нормально и она чувствовала себя гораздо спокойнее, чем во время своей первой беременности, а потом описала этапы развития Джина, которые были в границах нормы.

Отношения между братьями она назвала «нормальными», с типичными взлетами и падениями. Мистер В. добавил, что между мальчиками была небольшая конкуренция, но с тех пор, как Джин решил сосредоточиться на футболе, а Фред – на бейсболе, они стали ладить намного лучше.

В целом они выглядели счастливой семьей. Казалось, родители были удивлены, что сексуализированное насилие «коснулось их». Они подчеркнули, что не хотят «придавать насилию слишком большое значение», однако также хотят, чтобы Джин «справился со всем» и чтобы это не повлияло на него в будущем.

Оба родителя заявили, что никто из них никогда не подвергался насилию, и отметили, что их жизнь была очень счастливой и без каких-либо серьезных происшествий. На протяжении всей сессии родители держались за руки, плакали, обсуждая насилие над своим сыном, и оказывали друг другу большую поддержку.

Мистер В. много прочел о сексуализированном насилии в интернете и с энтузиазмом говорил о том, что раннее раскрытие факта насилия, поддержка родителей и своевременное вмешательство снизят вероятность долгосрочных последствий.

Я похвалила родителей за то, как много они прочли на эту тему, и за готовность привести Джина, чтобы убедиться, что у него нет никаких скрытых тревог и опасений, а также когнитивных искажений касательно произошедшего.

Когда родители спросили о том, что им говорить сыну и стоит ли упоминать о судебных разбирательствах в отношении тренера, я посоветовала им не переоценивать и не преуменьшать значение насилия. Я также посоветовала держать Джина в курсе – например, сказать ему, что тренер признался и пойдет в суд, где встретится с судьей. При этом я просила не зацикливаться и не говорить о насилии постоянно.

Я сказала, что им следует отвечать на все вопросы Джина нормальным, спокойным тоном, чтобы он знал, что может поговорить с ними обо всем. Я объяснила: «Всегда трудно найти баланс при обсуждении насилия с детьми, и лучше всего, если родители будут следовать за детьми: отвечая на вопросы, если те будут их задавать, и разъясняя то, что им непонятно. Однако нужно быть внимательными и обращать внимание, если дети избегают упоминаний о насилии или, наоборот, “застревают”, снова и снова задавая одни и те же вопросы».

Затем я спросила родителей, что они рассказали Фреду. Родители ответили, что Фред и так все знал – Джин сам рассказал ему о насилии сразу после того, как рассказал им. Они также сказали, что, когда они спросили Фреда о тренере, он, казалось, не удивился, но утверждал, что ничего об этом не знал. Мы решили, что в какой-то момент нужно будет провести семейную сессию с участием обоих мальчиков.

Потом мы назначили сессию с Джином: я попросила родителей перед этим рассказать ему, что я работаю со многими столкнувшимися с насилием детьми. Я попросила еще сказать, что с детьми я разговариваю и играю, провожу «игровую терапию» – это просто один из способов познакомиться.

Первая сессия с Джином

Джин был настроен нерешительно, но все же согласился встретиться. Он вбежал в мой кабинет, заметив в нем игрушки. Сначала он поиграл с игрушечным вертолетом, который стоял на посадочной площадке на крыше больницы. При этом у него явно было много вопросов, и он с любопытством оглядывал комнату.

Я сказала, что проведу ему экскурсию, потому что тут очень много всего интересного. Я рассказала, почему мой кабинет поделен на две половины: в одной части стоят диван и стул, «потому что некоторые дети любят сидеть и болтать», а в другой – игрушки, «потому что я еще и игровой терапевт, и тут полно игрушек, с которыми мы с тобой можем поиграть». Я провела Джина по кабинету и показала ящики с песком и фигурки, объяснив, что с ними делать (см. главу 4).

Когда я показала ему миниатюрную копию зала суда, он выпалил: «Может, я пойду в суд и буду давать показания!» Затем у нас состоялся следующий диалог.

ТЕРАПЕВТ: Правда?

ДЖИН: Да, следователь Даррелл сказал, что, может быть, мне придется пойти в суд и рассказать, что Эд со мной сделал!

ТЕРАПЕВТ: И что ты думаешь про то, что, возможно, пойдешь в суд и там расскажешь про Эда?

ДЖИН: Я не знаю… Думаю, это хорошо… Я не сделал ничего плохого – это он сделал!

ТЕРАПЕВТ: То есть ты не переживаешь из-за того, что будешь давать показания. Это Эд сделал что-то плохое, а не ты.

ДЖИН: Да. Вы уже знаете об Эде?

ТЕРАПЕВТ: Ну, твои мама с папой рассказали мне немного, но я бы хотела узнать тебя получше и послушать, что ты сам скажешь.

ДЖИН: Мне надо рассказать прямо сейчас?

ТЕРАПЕВТ: Необязательно, если ты не хочешь.

ДЖИН: Я расскажу потом.

ТЕРАПЕВТ: Конечно. Давай я покажу тебе оставшуюся часть кабинета.

Джин заметил игрушечный зал суда и сразу же заговорил о том, что он, возможно, будет давать показания в суде. Я не знаю, собирался ли он мне об этом рассказать до того, как его увидел, но уверена, что так или иначе он и до нашей сессии думал о возможном предстоящем походе туда. Он рассказал мне столько, сколько захотел, – спросил меня, что я знаю, а потом решил сменить тему, при этом я не стала настаивать на том, чтобы продолжить разговор.

Затем я показала Джину больницу с вертолетом и машиной скорой помощи, канцелярские принадлежности, тряпичных кукол, кукольный домик («Фу, это для девочек») и разные другие вещи (например, щит, плащ, меч, машины и грузовики). В основном он играл с вертолетом, разыгрывая разные сценарии спасения. Я следовала его указаниям и помещала игрушки туда, куда он хотел, помогала ему и в целом участвовала в игре. Когда время вышло, он не хотел уходить и спросил, когда сможет прийти еще раз.

У нас установились хорошие отношения. Еще я отметила, что у Джина хороший уровень физического и эмоционального функционирования, а также превосходные вербальные навыки и богатое воображение.

Вторая сессия

Когда Джин пришел на вторую сессию, я сказала, что он может поиграть с чем захочет или поговорить со мной о чем угодно. Джин снова захотел поиграть с вертолетом и больницей.

Он придумал сложную историю о человеке, который тонул в океане (для создания океана он использовал лоток с песком). Мужчина упал с лодки и звал на помощь. Спасателю на вертолете сообщили, что кто-то попал в беду, он немедленно собрал свое спасательное снаряжение и отправился на место происшествия.

Джин был очень вовлечен и сам играл за всех персонажей. Особенно хорошо ему удалось вести диалог между двумя спасателями на вертолете, которые летели над океаном и в конце концов заметили лодку и «цель».

Затем санитары опустили спасательные носилки и попросили мужчину за них ухватиться. Тонувший поначалу не мог до них дотянуться, и тогда дежурный крикнул: «Не бойтесь, сэр! Просто протяните руку и схватитесь за носилки. Все будет хорошо». Со второй попытки мужчина схватился за носилки, его подняли и срочно доставили в больницу, где переложили на другие носилки и доставили в отделение неотложной помощи.

К нему тут же подошли два доктора, мужчина и женщина, и стали задавать ему вопросы: «Вы в порядке? Вы можете говорить? Вы хотите, чтобы мы кому-нибудь позвонили?» Мужчина попросил позвонить сыну. Вскоре после этого приехал сын и спросил отца, почему тот поехал на рыбалку один. Мужчина ответил, что не смог его разбудить, и сын сказал на это: «Пап, надо было меня холодной водой облить. Я бы проснулся и поехал с тобой». Отец извинился за то, что поехал без него, а потом добавил: «Ну, по крайней мере только один из нас попал в беду, а не оба».

Затем сын поблагодарил вертолетчиков за спасение отца, а потом спросил про лодку – смогут ли они за ней слетать, чтобы в следующий раз мальчик с папой смогли порыбачить снова. Вертолетчики согласились и доставили лодку, а мальчик пообещал: «В следующий раз мы не будем заходить в опасные воды!» Отец согласился.

Такие импровизированные детские истории весьма информативны. Как утверждает Энгель (Engel, 1995):

«Мы рассказываем истории, чтобы показать, как мы воспринимаем повседневную жизнь, а также чтобы общаться и строить отношения с другими людьми. Мы рассказываем истории, чтобы стать частью социального мира, узнать и показать, кто мы есть. И это особенно важно для маленьких детей».

История Джина отражает его внутреннюю тревогу. Он создал сценарий, в котором рассказал об опасности и спасении. В его истории был взрослый родитель, которому грозила опасность, но Джин позаботился о том, чтобы два спасателя вытащили его из воды в самый последний момент. Затем отца отвезли в больницу и оказали помощь, а когда его спросили, кому позвонить, он попросил позвать сына.

Его сын взял на себя роль родителя, отчитав отца за то, что тот отправился один, без него (подразумевая, что, если бы сын был с ним, отцу бы ничего не угрожало). И наконец, мальчик убедился, что лодку достали и они еще смогут на ней поплавать, и заверил отца, что он, сын, позаботится о том, чтобы они больше не подвергали себя опасности, выходя в опасные воды (то есть мальчик защитит отца).

История Джина, казалось, показывала ценность отношений между отцом и сыном, их совместное путешествие и их зависимость друг от друга. Учитывая, что Джин совсем недавно подвергся насилию со стороны близкого взрослого и отец его не спас, перевернутая ситуация, где сын спас отца, видимо, была проекцией желаемых действий, которые должен был совершить отец Джина. В конце истории мальчик пообещал заботиться об отце и уберечь их обоих от опасности – так Джин показал, что хочет в будущем стать более самостоятельным, чтобы обезопасить себя (и своего отца).

Дети часто используют истории таким образом, как это сделал Джин, чтобы раскрыть внутренние проблемы и опасения.

Третья сессия

К моменту третьей сессии Джин только начал ходить в школу, и у него было много новостей. Он рассказал о своих учителях, новых друзьях, новой школьной одежде и новом велосипеде. Он сказал, что будет ездить на нем в школу и что у него новый оранжевый замок, код от которого знает только он.

Он казался счастливым и немного рассеянным. Он совсем недолго поиграл с песком, вертолетом и глиной, но не был особенно сосредоточен или заинтересован. Я сказала, что в следующий раз попрошу его выполнить вместе со мной один проект, и он согласился.

Четвертая сессия

На четвертой сессии я взяла лист ватмана и нарисовала большую генограмму семьи Джина. Еще мы отметили места для его бабушек – обе его бабушки были живы, а дедушки уже умерли. Поскольку его дядя Джеймс некоторое время у них гостил, мы включили в генограмму и его тоже, а еще добавили лучших друзей Джина.

Я сказала, что хорошо бы нам добавить всех важных людей в жизни Джина, и он осторожно спросил, что я имею в виду под «важными людьми в его жизни».

ТЕРАПЕВТ: Ну, любой человек, кто был или есть для тебя важен, отношения с кем для тебя важны.

ДЖИН (колеблется, а потом тихо говорит): Ну, я знаю Эда уже очень давно. Он был моим другом…

ТЕРАПЕВТ: Ты можешь добавить Эда, если хочешь.

ДЖИН: Я поставлю его сюда. (Джин показал на место, отмеченное на большом расстоянии от семьи.)

ТЕРАПЕВТ: Как давно ты знаешь Эда?

ДЖИН: С тех пор как мне было лет пять… Он постоянно приходил к нам домой и еще тренировал Фреда.

ТЕРАПЕВТ: О, так он был и твоим тренером, и Фреда.

ДЖИН: Да, но Фреду он не сделал ничего плохого.

ТЕРАПЕВТ: Эд не сделал Фреду ничего плохого? Откуда ты знаешь?

ДЖИН: Потому что мне так говорил Фред.

ТЕРАПЕВТ: То есть ты спрашивал брата, делал ли ему Эд что-то плохое?

ДЖИН: Да, он делал плохие вещи только со мной.

ТЕРАПЕВТ (рискуя): А что плохого тебе сделал Эд?

ДЖИН: Вы сами знаете…

ТЕРАПЕВТ: Ну, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду под «плохими вещами».

ДЖИН: Моя мама мне сказала, что вы работаете с детьми, с которыми случались плохие вещи.

ТЕРАПЕВТ: Да. Многих детей, которые приходят ко мне на прием, трогали за интимные места.

ДЖИН: Это Эд и сделал со мной. Он трогал меня за интимные места.

ТЕРАПЕВТ: Да, взрослые иногда это делают. Но знаешь что? (Джин поднял на меня глаза.) У взрослых, которые трогают детей за интимные места, есть проблемы. Большинство взрослых этого не делают, это делают только те, у кого есть проблемы.

ДЖИН (тихим голосом и со слезами на глазах): Почему он это сделал?

ТЕРАПЕВТ: Трудно понять почему. А как ты себе ответил на этот вопрос?

ДЖИН: Я думаю, потому что он странный.

ТЕРАПЕВТ: Многие взрослые, которые трогают детей в интимных частях тела, кажутся странными, потому что у них в голове есть проблемы и они думают, что делать такое – нормально.

ДЖИН (поднимает глаза): Да, ему нужна помощь. И я надеюсь, что он отправится в тюрьму!

ТЕРАПЕВТ: А что ты чувствуешь по отношению к Эду?

ДЖИН: Я на него злюсь!

ТЕРАПЕВТ: Итак, ты на него злишься. А еще?

ДЖИН: Ну, мне его жаль, что он такой странный.

ТЕРАПЕВТ: Ага, то есть ты злишься и сочувствуешь ему.

ДЖИН: Да.

ТЕРАПЕВТ: А еще ты и твоя семья уже давно знаете Эда, и он вам когда-то нравился.

ДЖИН: Да, он обычно приходил на ужин и приносил нам с Фредом всякие классные штуки. Он иногда был добр к нам.

ТЕРАПЕВТ: Это сбивает с толку, правда? Иногда он был к вам добр, а иногда трогал за интимные места, что нехорошо.

Наконец Джин спросил: «А какой проект вы хотели сделать?» Он уже многое рассказал, и пора было переключиться на что-то другое. «Спасибо, что напомнил», – сказала я.

Я попросила Джина выбрать фигурки из тех, что стояли на полках, которые бы лучше всего передавали его мысли и чувства по отношению к каждому члену семьи, включая самого себя. А потом поставить фигурки на квадраты или круги на листе бумаги. Джин встал и огляделся. Он спросил: «Это может быть что угодно?» «Все что угодно», – ответила я.

Сначала он выбрал фигурку для брата. Он улыбнулся и сказал себе под нос: «Вот хорошая фигурка». Затем он выбрал фигурки для матери, отца и дяди Джеймса. Потом – для двух лучших друзей и, наконец, спросил, нужно ли ему подобрать фигурку для Эда. Я сказала, что, если он хочет, будет здорово. «Это может быть трудно, – добавила я, – потому что, похоже, у тебя много разных мыслей и чувств по отношению к нему». Джин выбрал для Эда две фигурки.

Я спросила у Джина разрешения сфотографировать генограмму, и он не просто позволил, но и сам сделал фото (см. рис. 1.1). Я сказала, что на следующей сессии мы, может быть, получше рассмотрим его фигурки, потому что на этой сессии у нас почти не оставалось на это времени.

Рисунок 1.1. Индивидуальная игровая генограмма

«У меня есть идея, – сказал он. – Мы сможем посмотреть на фотографию и потом восстановить все, что есть сейчас». «Отличная идея!» – сказала я. Я была рада, что его заинтересовало это задание.

Пятая сессия

Перед началом пятой сессии я положила на стол большой лист ватмана, распечатала фотографию генограммы и положила ее рядом.

Войдя в кабинет, Джин начал искать фигурки и расставлять их на квадраты и круги.

– Я хочу другую фигурку для Фреда, – сказал Джин и взял новую.

– Ух ты, Фреду достались какие-то особенные фигурки, – сказала я.

– Можно мне показать Фреду фотографию? – спросил Джин.

– Конечно, если тебе хочется. Это твоя фотография, и ты можешь показать ее, кому захочешь.

Затем я сказала Джину, что сегодня мы еще немного поработаем над нашим проектом, и попросила его найти фигурки, которые лучше всего отражают его мысли и чувства касаемо его отношений с каждым из членов генограммы. Я объяснила ему, что это значит, и Джин начал расставлять фигурки между собой и каждым человеком на генограмме (см. рис. 1.2).

Рисунок 1.2. Новые фигурки для Фреда

Затем он кратко рассказал о том, какие фигурки выбрал. Благодаря такому отстраненному и, следовательно, безопасному способу, Джин смог описать свои сложные чувства с помощью символов и раскрывался все больше и больше.

Перед окончанием сессии я убедилась в том, что Джин чувствует себя комфортно и спокойно, а потом попросила его сделать кое-что еще. Я сказала: «Джин, ты большой молодец – у тебя получилось выбрать фигурки и рассказать мне о них. Сделай, пожалуйста, еще вот что: я бы хотела, чтобы твои папа и мама (я показала на их фигурки на генограмме) сказали что-нибудь Эду насчет того, что он сделал».

Джин сразу же откликнулся на мою просьбу. Сначала он взял фигурку матери и сказал: «Тебе больше не рады в моем доме, и ужинать у нас ты больше не будешь! Надеюсь, ты скучаешь по моей стряпне!»

Затем Джин схватил фигурку Фреда и толкнул ею фигурку Эда. Он крикнул, озвучивая фигурку Фреда: «Не смей трогать моего брата, слышишь? Я приду и надеру тебе задницу!»

После этого Джин взял фигурку отца, подвинул ее к Эду и сказал: «Я знаю, что ты больной человек, – я читал о таких, как ты, в интернете, и там было сказано, что такие люди больные. Но ты больше никогда не переступишь порог моего дома. Ты был Джину как дядя и такое с ним сделал… Я не желаю тебе зла, но надеюсь, что в тюрьме ты не сможешь есть фастфуд, который так любишь, надеюсь, ты станешь худым и усвоишь урок. И не подходи к детям – ни к моим, ни к другим!»

Джин откинулся на спинку стула. Он выглядел грустным и сказал: «Я бы хотел, чтобы он не делал со мной всего этого». Я ответила, что тоже не хотела бы. Он немного поплакал, и я сказала ему, что плакать, грустить и испытывать разные чувства – нормально.

Потом Джин сказал: «Дядя Джеймс ничего не сказал, я забыл». Я ответила: «Точно, пара человек ничего не сказали Эду». Джин посмотрел на меня и понял, что дядя Джеймс был не единственным, кто ничего не сказал Эду, – сам Джин ему тоже ничего не сказал!

Джин взял свою фигурку и фигурку дяди и поставил их рядом так, чтобы они были обращены к Эду. «Это мой настоящий дядя, – сказал Джин за свою фигурку. – И он хороший. Он всегда добр ко мне и никогда бы не сделал того, что ты сделал со мной. Он хочет сказать тебе кое-что важное». Джин заговорил за фигурку дяди Джеймса: «Я хочу, чтобы ты знал, что нельзя притворяться хорошим парнем, а потом морочить ребенку голову. Я хочу, чтобы ты знал, что с этого момента я единственный дядя в жизни этого ребенка и ты больше не член нашей семьи». «Да, – сказал Джин за свою фигурку, уже более уверенным тоном, – ты больше не член нашей семьи, теперь в ней только мой папа и дядя Джеймс!»

Джин сказал: «Ну вот, мы все ему сказали!» Я ответила: «Да, ты, дядя Джеймс и все остальные сказали, что вы чувствуете по поводу того, что Эд сделал». Затем я сказала, что время нашей сессии закончилось, и Джин попросил фотографию, которую он сделал в этот раз.

Через несколько дней мне позвонили родители Джина и сообщили, что он рассказал им о генограмме. Он даже попросил каждого члена семьи от лица своей фигурки поговорить с Эдом – и сам сказал, что кому произнести. Они сказали, что всем им стало легче после этого упражнения, и поблагодарили меня. В ответ я сказала, что у них удивительно одаренный ребенок – смелый, готовый противостоять своим страхам и хорошо справляющийся с трудным опытом.

Шестая сессия

В начале шестой сессии я попросила Джина заполнить опросник, направленный на выявление симптомов, которые могут остаться у ребенка после пережитого травматичного опыта, – например, депрессия, диссоциация или проблемы, связанные с сексом[3]3
  Речь идет об опроснике Trauma Symptom Checklist for Children (TSCC). – Прим. ред.


[Закрыть]. Полученные результаты выявили только одну проблемную область, которая требовала внимания, – связанную с сексом. Как и у многих мальчиков, переживших сексуализированное насилие, у Джина были некоторые переживания по поводу секса.

По моему опыту, в таких случаях мальчики могут испытывать проблемы совершенно разного рода: те, кто пережил сексуализированное насилие со стороны мужчины, беспокоятся, не станут ли теперь гомосексуалами; у других появляется нежелательная эрекция; третьи внезапно начинают проявлять интерес к мастурбации (чего не было раньше).

Распечатав результаты опросника – они были представлены в виде графика со «всплесками» в некоторых местах, – я показала Джину небольшой всплеск на графике и объяснила, что, похоже, он немного переживает из-за секса. Он смутился, услышав это, и я спросила, знает ли он, что такое секс. Он кивнул, а я мысленно отметила, что нужно уточнить у его родителей, что они ему об этом рассказывали.

Я спросила Джина, что ему приходит в голову, когда он думает о сексе, и он ответил: «Трогать интимные места и быть голым». Потом я спросила, есть ли в его окружении кто-то, с кем он мог бы поговорить о сексе. Он ответил: «Не особо». Тогда я задала более конкретный вопрос: «Если бы у тебя появился вопрос касательно секса, например о том, как твое тело меняется, или о том, что ты себя трогаешь (что, кстати, совершенно нормально), или о чем-то подобном – к кому бы ты пошел?» Он долго думал, а потом сказал: «Я думаю, к папе». Я спросила, говорил ли он когда-нибудь о сексе с папой, и Джин ответил, что нет. Тогда я сказала, что хочу попросить его отца поговорить с ним о сексе, если он не возражает, – Джин был не против.

Потом мы начали играть в настольную игру, в которой нужно было отвечать на вопросы разного рода. Когда мы вытянули вопрос «Что самое худшее родитель может сделать с ребенком?», Джин сказал: «Худшее, что кто-либо может сделать с ребенком, – это трогать его интимные места». Зацепившись за этот ответ, я расспросила Джина, как часто он думает о пережитом насилии и что при этом чувствует. Я предложила использовать шкалу от 0 до 10, чтобы обсудить интенсивность чувств, которые он испытывал в момент насилия (он назвал гнев, печаль, растерянность и страх), а также тех, что он испытывает сейчас. Его чувства гнева и печали он оценил где-то между 7 и 10 в момент, когда происходило насилие, и между 3 и 6 в настоящее время. Степень растерянности в настоящий момент он оценил на 5, а страха – на 3.

Мы продолжили играть, и Джин задал вопрос о гневе – и тогда мы поговорили о том, как можно выражать его безопасно.

Джин сказал, что он иногда злится (и родители его тоже, бывает, злятся). Я спросила, как Джин понимает, что родители злятся, и он ответил, что они говорят с ним строгим тоном и отправляют в свою комнату. Еще он сказал, что иногда они наказывают его за какой-нибудь проступок и лишают просмотра телевизора или не отпускают играть на улицу. При этом Джин уточнил, что родители никогда не били ни его, ни Фреда.