Текст книги "Сокровище храма"

– Не исключено.

Джейн, показалось, ненадолго задумалась.

– Я хорошо знаю Сирию, – сказала она. – Я участвовала там в раскопках.

Больше она ничего не сказала. И, тем не менее, именно в эту минуту я почувствовал, что ей хочется что-то мне сказать, но она не решалась, не знаю почему.

Перед нами лежал мраморный город, который был яблоком раздора в мире, начиная с завоевания его царем Давидом, – Иерусалим, сожженный вавилонянами, разрушенный римлянами, осаждаемый крестоносцами. За три тысячелетия кровавых конфликтов станет ли он городом Конца, или, исходя из этимологии его названия, городом Спасения?

Прервав мои размышления, Джейн увлекла меня внутрь огромного современного здания, стоящего рядом с Храмом Книги. В Израильском музее экспонировались различные тексты и произведения искусства всех эпох, касавшихся Израиля.

Мы прошли лабиринтом коридоров к лифту и поднялись на этаж, где находились кабинеты администрации. На одной из приоткрытых дверей красовалась маленькая табличка с именем Руфи Ротберг.

Я постучал. Женский голос ответил:

– Войдите!

Руфь Ротберг оказалась худенькой женщиной с темно-голубыми глазами, волосы ее были заправлены под красный платок, как это принято у ультраортодоксальных женщин, не имеющих права показывать свои волосы другим мужчинам, кроме мужа. Очень бледным лицом и голубыми глазами с длинными ресницами, чуточку вздернутым носиком она походила на русскую куколку. Ей едва ли исполнилось двадцать, и выглядела она намного моложе своего мужа, которому было лет на десять больше. Муж ее имел представительную внешность, у него была рано поседевшая длинная борода, а волосы были коротко подстрижены, их покрывала черная бархатная ермолка, из-под которой свисали две завитушки, образуя на висках изумительные буравчики. За толстыми стеклами очков в черепаховой оправе прятались большие голубые глаза, очень живые. Подле них возились два мальчугана с закрученными пейсами и мечтательными глазами.

Я всматривался в лица Аарона Ротберга и его супруги, пытаясь, как всегда, определить характеры по их чертам. Лоб Аарона Ротберга пересекала по вертикали буква, символизирующая союз, творение, первопричину жизни:

«Вав», легко связывающаяся во фразах, соединяет между собой вещи, объединяя их, как воздух и свет. Но самой замечательной особенностью «Вав» является ее способность менять время местами: обращать прошлое в будущее или будущее в прошлое. Вот почему «Вав» занимает особое место в Имени Бога, являясь непроизносимой Тетраграммой.

На лбу Руфи Ротберг, на том же месте, что и у мужа, находилась буква

«Далет» формой напоминает дверь дома, ворота города или святилища. «Далет» – четвертая буква алфавита – является буквой физического мира с четырьмя сторонами света и, что главное, – мира формы.

– Мы пришли вот зачем… – неуверенным тоном произнесла Джейн. – Мы занимаемся расследованием смерти вашего отца и думаем, что у вас, возможно, есть, что нам сказать…

– Ох, – вздохнула Руфь, – я ничего не могу понять. Все это кажется мне таким нереальным.

– Потому-то мы и пришли… Чтобы понять.

– Очень мило с твоей стороны, Джейн, – огорчилась Руфь, – но полиция уже расследует… Это ее работа… Не так ли, Аарон?

– Да, они приходили к нам вчера вечером и задали кучу вопросов о профессоре Эриксоне. Мы им ответили, как могли. Теперь нам остается только ждать.

Джейн, сбитая с толку, посматривала на них.

– Я тоже уверен, – вмешался я, – что полиция делает свое дело, но, как говорит рабби Моше Софер из Пжеворска, «только тщательное изучение приводит к результату». Другими словами, есть моменты, когда требуется действовать сообща, а не ждать, и мне кажется, такой момент наступил.

– Вы хасид? – спросила Руфь, оглядывая меня с удивлением: одет я был не как хасид, а как ессей; на мне была белая льняная рубашка навыпуск и брюки из того же материала, на голове – большая кипа из белой шерсти, а не бархатная ермолка хасидов.

– Да, я хасид. Я учился в Меа-Шеарим и жил там. Там же я освоил профессию писца.

Аарон задумался. Его неподвижные с хитринкой глаза поблескивали. Ясно было, что он исподтишка изучал нас.

– Я думаю, – сказал он, сев на стул у бюро и посадив на колено одного из малышей, – что Петера Эриксона убили потому, что он влез в эти поиски сокровищ Храма…

– Разумеется, – согласился я, – но почему?

– Это нам неизвестно. Но могу сказать, что я долгое время изучал с Петером Библию. Думаю… Мы думаем, что под Библией скрывается другая библия, которую нужно читать как компьютерную программу.

– Аарон, – пояснила Руфь, – является специалистом в теории групп, разделе математики, на которой основана квантовая физика. Но работает он и над Библией. По его мнению, Библия – гигантский кроссворд. С начала и до конца она состоит из закодированных слов, скрывающих от нас то, что нам не понять.

– Вы уже были в музее? – поинтересовался Аарон. – Видели оригинальную рукопись теории относительности Эйнштейна?

– Да, – ответила Джейн. – Довольно впечатляюще видеть ее рядом с манускриптами Кумрана.

– Я уверен, – продолжил Аарон мелодичным голосом студентов иешива, – что различие между прошлым, настоящим и будущим является иллюзорным, как бы меня ни уверяли в обратном. Мои исследования привели к выводу, что Библия вскрывает события, происшедшие через тысячи лет после ее написания.

– Что это значит?

– Видение нашего будущего скрыто кодом, в который никто не мог проникнуть… пока не изобрели компьютер. Я полагаю, что благодаря информатике мы сможем распечатать эту запечатанную книгу и прочитать ее как нужно, то есть как пророчество.

– Мой муж считает, если код Библии верен, то, по меньшей мере, в ближайшем будущем разразится война. Поэтому…

Она остановилась, будто испугавшись, что сказала лишнее.

– Поэтому вы и готовитесь? – продолжил я за нее.

Аарон включил ноутбук, стоявший на столе. Он высветил одну карточку, подозвал меня. Я прочитал: Весь город был уничтожен. Центр раздавлен; пожар от раскаленного воздуха превратился в огненную бурю.

– Что это? – недоуменно спросил я; хотя сам текст и был мне знаком, я не помнил, откуда он. – В каком же свитке я его видел? Я хочу сказать, в каком месте Библии? В каком пророчестве?

– Это не пророчество, а описание ядерной бомбардировки Хиросимы, удивительно, не правда ли?

Джейн вопросительно взглянула на меня. Потрясенный, я опустил голову.

– Разрушение мира гигантским землетрясением является постоянной угрозой, выраженной в Библии вполне понятными словами. Можно даже знать год: 5761-й.

– Но в таком случае, – изумился я, – раз уж все предсказано, что нам остается делать, на что надеяться?

– Все, что мы можем сделать, – ответил Аарон, – это, как вы выражаетесь, готовиться.

– Готовиться к чему?

– Вам известна Храмовая гора, – тихо проговорил Аарон. – Ее еще называют «эспланада Мечетей». Там находится купол Скалы, он не является мечетью, но считается местом поминовения. Как говорят, именно там Бог попросил Авраама принести в жертву своего сына Исаака. Вокруг этой скалы Соломон и построил свой Храм, подобие Второго Храма.

– Иначе говоря, именно под этой скалой и должна бы находиться святая святых?

– Совершенно верно. Знаете, в прошлом году некий раввин заставил открыть Кифонские ворота, чтобы прорыть туннель под эспланадой Храма. Однажды вечером я отправился в туннель проверить, как идут работы, там находилось трое человек… Они избили меня. Но самое странное в том, что напавшие не могли воспользоваться входом, через который вошел я; они появились с противоположной стороны, то есть с эспланады Мечетей. На следующий день Вакф, глава мусульман, в чьи обязанности входит следить за содержанием святых мест, прислал несколько самосвалов, туннель залили бетоном, а дверь замуровали. Думаю, если бы разработки продолжались, можно было бы наткнуться на святая святых.

– Вы действительно так думаете? – в тревоге спросил я. – Значит, святая святых не могла находиться под мечетью Аль-Акса?

– Я считаю, что Храм стоял севернее, для этого у меня есть все археологические доказательства. Могу предоставить вам полное досье, если желаете.

– А каковы ваши аргументы?

– Все основывается на точном вычислении эспланады, на которой имеется небольшое строение, церковь Святого Духа и церковь Скрижалей. Последняя названа так в память скрижалей Завета. По иудейской легенде, эти скрижали, а также жезл Аарона и золотой сосуд с манной пустыни хранились в Ковчеге Завета, стоявшем в святая святых. В других текстах сказано, что скрижали были уложены на краеугольный камень, находившийся в святая святых. Все заставляет думать, что святая святых находится не под мечетью Аль-Акса, как в это верили, а под эспланадой.

– Неужели?

– Эспланада была гораздо шире, чем сейчас, раскопки в южной ее части позволили обнаружить лестницы и крепостные стены, тянущиеся до Западной стены.

– А как считал ваш отец? – обратился я к Руфи. – Не по этой ли причине искал он сокровище Храма – чтобы избежать третьей мировой войны, и… чтобы построить свой ковчег святости, подобно Ною перед потопом?

– Не смейтесь, прошу вас, – серьезно сказала Руфь. – Разве вам не известно, насколько взрывоопасна современная обстановка в Иерусалиме? Мы продолжаем строить город вопреки постоянным покушениям и угрозам. Впрочем, премьер-министр, сделавший немало уступок ради мира, отказался уступить святые места, сославшись на то, что, когда Иисус прибыл в Иерусалим – две тысячи лет назад, – он не видел ни церкви, ни мечети, а только Второй Храм иудеев.

– Знаете ли вы о существовании Серебряного свитка, которым располагал профессор Эриксон?

– Надо же, – удивилась Руфь, – как странно. – Сегодня меня уже во второй раз спрашивают об этом… Действительно, я забрала все его вещи.

– А где он сейчас?

– В Париже, думаю. Коллега моего отца приходил за ним сегодня утром. Он сказал, что свиток представляет большой научный интерес.

– Вы знаете, как его зовут?

– Кошка. Йозеф Кошка.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросила Джейн, когда мы спускались по ступеням Израильского музея.

– Они тоже пытаются построить Храм, чтобы встретить Бога, – ответил я. – Думаю, они были связаны с профессором Эриксоном и все действовали заодно: Эриксон искал сокровище Храма, а в их задачу входил расчет точного местонахождения Храма. Здесь не хватает третьей детальки этой головоломки…

– Строителей.

– Точно.

– То есть тех, кто подносит камни для возведения Храма? Архитекторов, конструкторов? Потом… каменщиков…

– Так и есть, – подтвердил я. – Каменщиков… масонов…

– Этим можно объяснить, почему Эриксон копался в Кирбат-Кумране… Благодаря изысканиям зятя он точно знал место; ему оставалось только найти сокровище.

Занятые своими мыслями, мы не заметили, как Аарон и Руфь вместе с детьми вышли из музея и, не заметив нас, прошли мимо.

Тут-то и появилась машина, мчавшаяся на полной скорости прямо на нас. Я отпрянул, но машина врезалась в семейство Ротберг. Раздался страшный скрежет, протрещали автоматные очереди. Машина умчалась так же быстро, как и появилась, оставив после себя изуродованные тела и лужи крови. Пораженные ужасом, мы оцепенели. Все произошло так стремительно.

О Боже! Лоб мой покрылся испариной, пот стекал на глаза, затуманивая зрение. Что за безумец совершил подобную жестокость и зачем? Что думать, как понять? Все это вызывало отвращение, боль, слезы. Да, я плакал. Пришло время. Соберемся с силой, говорил я себе, будем непоколебимыми, покажем себя достойными людьми, и не надо бояться. О сердце мое, сохрани силы. Не надо оглядываться назад, потому что позади – сообщество злых людей, и все их дела выходят из мрака. За нами следили, следили и шпионили, сомнения не было. А я был подавлен, раздавлен этой превосходящей силой, неизмеримой, всеведущей и вездесущей – силой тьмы. Откуда они пришли? Кто это? Те ли это злые люди, люди тьмы, о которых сказано: Блеск их меча подобен огню, пожирающему деревья, а голос их – грохот бури в море? Сказано также, что пострадают они от мук и проклятий, ибо Бог искоренит все Зло своею правдою. Он очистит идущих неправедными путями, окропит нечистых, и праведные обретут наивысшие познания, а те, кто совершенен, будут наставлены в мудрости сынов Всевышнего.

Неожиданно внутренний голос подсказал мне: «Проснись, встань, разреши эту тайну и покарай злодея, иначе он обратит руку свою на малых и уничтожит две трети их, а одну треть оставит. И уподобятся они факелу огненному среди хлебов, и истребят и слева и справа окружающие их народы! Разве ты не видишь, как гнев, подобный огню, охватывает людей, пьянит их и бесповоротно натравливает друг на друга? Вы сидите в пещерах, но вы должны знать все, что происходит вокруг, и не ждать подходящего момента. Время пришло, Ари, пора выйти из пещер. Раз уж ты Мессия, раз ты посвящен, нужно идти на битву».

В такси, отвозившем нас в отель из полицейского участка спустя несколько часов, Джейн еще никак не могла прийти в себя. Губы ее поджались, когда она, будто отвечая на мои сомнения, произнесла:

– Не думаю, что они хотели убить тебя в тот раз, в старом городе.

– Кого же тогда?

– Я уверена, они хотели похитить тебя, Ари, а не убить. Убивать им легче. Как видишь, они готовы на все. Их метод – покушение, публичное и шумное. Их ничто не останавливает.

– А зачем меня похищать?

– Не знаю.

– А вдруг похитить хотели тебя, Джейн?

– Чего ради?

– Может быть, они считают, что Серебряный свиток у тебя. Вообще-то тебе следовало бы держаться подальше от этого дела. В конце концов, ни ты, ни я не детективы.

– Если хочешь, отказывайся, – упрямо проговорила Джейн. – Обо мне вопроса нет.

Я прикусил губу.

– Можешь сказать мне одну вещь? – робко спросил я. – Как профессор воспринял обращение дочери в другую веру?

– Если хочешь знать, то я думаю, яблочко от яблони недалеко падает. Профессор приехал в Израиль, потому что его привлекал иудаизм. Он не раз говорил мне, что, поняв, как много существует антиеврейских толкований Евангелия, он взялся за изучение иудаизма и даже выучил арамейский и древнегреческий языки. Потом он продолжил изучение иудаизма в еврейских школах.

Я обратил внимание на ее отсутствующий взгляд, но она уверила меня, что чувствует себя прекрасно и, вместо того чтобы вернуться в отель, предложила прогуляться по старому Иерусалиму, хорошо мне знакомому, там я когда-то бродил, молился, учился и, будучи студентом, танцевал в ешиве. Торопливым шагом она повела меня в лабиринт улочек арабского города, который, как казалось, знала в совершенстве.

Мы дошли до перекрестка, откуда отходили три улицы, образуя букву

«Шин».

– Теперь, – сказала Джейн, – ты должен снять свою кипу. Ходить здесь в ней опасно…

Быстрым движением руки она сняла с меня вышитую кипу, которую я всегда носил на голове. Это мимолетное прикосновение взволновало меня, чувство отдалось во всем теле, вызвав легкую дрожь; я словно разделся догола.

Тогда только я понял, как желал прикосновения этой руки к моему лбу, щекам, ко всему телу. Как я желал эту женщину, шагавшую впереди; у нее была красивая и влекущая фигура; волосы, словно водопад, призывали руку и губы, а плечи и шея служили пьедесталом для ее лица; тоненькая талия и длинные ноги притягивали мужчину, как пропасть, в которой он решил потеряться навсегда. Она вдруг показалась мне оголенной ланью, и желание опалило мой лоб, щеки и тело.

«Шин»: происходит от «шен», что значит «зуб», символ жизненной силы, дух энергии, геройство. Потрескивание огня, активные элементы вселенной и движение всего сущего, возобладание над «Шин» позволяет применять и направлять силы вселенной. Ее три черточки олицетворяют три злые силы: «ревность, похоть, гордыню».

ЧЕТВЕРТЫЙ СВИТОК
СВИТОК СОКРОВИЩА

С теми, кто верил ему, с Израилем,

Заключил он навечно союз,

Открыв ему тайны:

Священные шаббаты, праздники славы,

Проявление Себя на путях праведных.

По воле Его

Бьют неиссякаемые источники;

Загубивший их, в мучениях умирает.

Кумранский свиток. «Дамасское Писание»

Один, совсем один над текстом, и никакого друга, отсутствие кого бы то ни было и уединенная жизнь в гроте высвобождают душу, и я целиком углубляюсь в то, что принадлежит только мне, одержимый писец, я улетаю в мир букв, творя их и властвуя над ними, и мне подвластны самые прекрасные и самые праведные жизни, скрытые от других. Сосредоточенность – это окно в простоту и очевидность, это мой способ общения с глубинами памяти. Чтобы достичь этого, я создаю вокруг себя вакуум, отметаю все одним махом и оказываюсь совсем один на белом свете. И тут я уже не слышу ни малейшего шума, ни малейшего голоса, ни малейшего дыхания, которые могли бы нарушить чистое и загадочное существование Духа; и моя сосредоточенность настолько сильна, что каждый проведенный в писании день приближает меня к Создателю. Но как же безмерна пустыня! Она длинна, как дорога исхода народа Израиля к Земле обетованной. И как же обнажена жизнь в пустыне! С момента пробуждения до момента отхода ко сну протекает она, посвященная изучению Закона, ожиданию появления Нового дня.

В расследовании, которое мы ведем, надо продвигаться быстро, опережать события, и любая ошибка может стать непоправимой, любой тугой узел уже невозможно будет развязать. И, тем не менее, двигаться надо, презирая опасность, которая, чувствовалось, приближалась к нам по мере продвижения. Ведь мы были не одни: по пятам гнались убийцы.

Мы знали, что профессор Эриксон пытался с помощью Ротбергов восстановить Храм и что археологическая экспедиция, была только предлогом для лучшего выполнения его миссии: воздвигнуть Храм, чтобы встретить Бога. В этих поисках отводилась роль и франкмасонам, но какая? Роль архитекторов, строителей? Какое отношение имели они к Медному свитку?

Вечером в качестве главных свидетелей убийства семьи Ротберг нас снова пригласили в комиссариат, где мы уже побывали; сопровождали нас два полицейских, приехавших за нами в отель.

Добрую часть ночи мы выслушивали вопросы следователей, отвечали на то, что видели собственными глазами; однако свидетелями мы оказались никудышными. Но всегда ли свидетели бывают беспомощными?

Нужно было рассказывать вновь и вновь все, что происходило у нас на глазах: почему машина врезалась прямо в них, почему из машины раздались выстрелы, как падали убитые? Надо было упомянуть и причины, по которым мы оказались там, причем, стараясь не сказать всей правды, я чувствовал сгущающуюся вокруг себя подозрительность, но не мог сказать большего, так как наше личное расследование было чрезвычайно секретным. Полицейские, почувствовавшие связь с убийством профессора Эриксона, засыпали меня вопросами: почему я интересовался этим делом, откуда я пришел, чем занимался; на такие вопросы отвечать было очень трудно. Похоже, им были известны мои прежние приключения, касавшиеся одного из свитков Мертвого моря, однако, по их мнению, дело это оставалось темным, поскольку они не знали о существовании ессеев и были убеждены – справедливо или нет, – что все-таки имелась некая связь, малюсенькая ниточка между жертвоприношением профессора Эриксона и распятием искателей свитка Мертвого моря [10]10
  См. «Кумран».


[Закрыть], и что связью этой, общим знаменателем являюсь я. В конечном счете, в четыре утра, измотанный и обессиленный, я вынужден был разыграть последнюю карту: я попросил разрешения позвонить и разбудил ни свет, ни заря шефа секретной службы Шимона Делама.

Через полчаса он приехал, и я увидел вытаращенные глаза полицейского.

– Привет, Ари, здравствуй, Джейн, – поздоровался он. Несколько минут спустя мы уже выходили из комиссариата.

– Ну что? – спросил Шимон, беря меня под руку. – Как делишки?

– Так себе, – ответил я. – Вот семья Ротберг…

– Знаю, – сказал Шимон.

– Мы оказались там перед самой трагедией. – Я смущенно смотрел на него. – Мне все время кажется, что за нами следят, Шимон.

Шимон поднял бровь.

Я рассказал ему о приключении в арабском городе, обнаруженном микрофоне.

– Не паникуй, Ари, – сказал Шимон, останавливаясь и доставая коробочку с зубочистками. – Микрофончик-то наш.

– Как? – не без облегчения удивился я.

– Наш, точно, – подтвердил он.

– Но зачем?

– Чтобы нас защищать? – спросила Джейн.

Шимон смутился, но быстро добавил:

– Ари, я от тебя не скрываю, что в этот раз очень опасно… Я хочу сказать… намного опаснее, чем в деле с распятиями. Пару лет назад…

– Надо было предупредить меня, Шимон.

– Сейчас мы имеем дело с преступниками другого калибра. Скрытные, активные, быстрые и особенно… непобедимые, что делает их…

– Непобедимые?

– Во всяком случае, ты рискуешь жизнью… Вначале я так не считал, Ари, в противном случае не вовлек бы во все это твоего отца. Я предполагал провокацию, отдельное убийство. Но теперь я знаю, что они готовы на все.

– Кто «они»?

– В этом-то и загвоздка, – произнес Шимон, пожевывая зубочистку. – Мы, Шин-Бет, не знаем, кто они. То, что я тебе скажу, – довольно невероятно, но это, тем не менее, правда. Похоже, они появляются только для убийства. Выполнив задачу, они исчезают, и мы даже не знаем куда.

– Израиль – небольшая страна, и спрятаться тут нелегко…

– Ошибаешься, Ари. За два года многое изменилось.

– А именно?

– Открыты границы с Иорданией, да и в Египте проложено немало тайных троп, агентов у нас предостаточно, но все же мы не контролируем ситуацию… Вчера, например, подняли по тревоге военно-воздушную базу Рамат-Давид, в Мегиддо. Ты понимаешь меня?

– Очень хорошо, – ответил я.

– Вот почему я и прошу тебя быть крайне осмотрительным, Ари. Очень осторожным. Я прав, Джейн?

На следующий день Джейн, мой отец и я снова встретились в отеле, откуда собирались отправиться в Масаду.

Я так и не понял, ни почему отец решил отвезти нас туда, ни что он задумал, но я доверял ему и знал, что он ждал благоприятного момента, чтобы посвятить нас в свои планы.

Ведя машину по крутой дороге, выходившей из Иерусалима и терявшейся в Иудейской пустыне, он отвечал на вопросы Джейн, сидевшей рядом.

– Масада известна тем, что там находился опорный пункт зелотов, отважно сопротивлявшихся римлянам после падения Второго храма в семидесятом году. Видя, что римлян им не одолеть, они предпочли коллективное самоубийство.

Произнося последние слова, отец сделал такой резкий вираж, что мотор заглох и машина остановилась. Нас обогнала другая, с затемненными стеклами. Отец включил стартер и поехал за той машиной, мчавшейся на полной скорости.

– Что за штучки? – удивился я.

– Я преследую тех, кто преследовал нас.

– Зачем? – тревожно спросил я.

– Так мы мешаем им ехать за нами, – только и ответил отец, прибавляя газу.

– Да, но если это люди из Шин-Бет? – возразил я и рассказал ему о микрофоне.

– Не думаю, – проворчал отец, склонившись к рулю и не отпуская педаль акселератора.

Мы уже ехали на скорости сто шестьдесят километров в час; извилистая дорога петляла вдоль Мертвого моря. Джейн нервно теребила ремень безопасности, а я обеими руками вцепился в сиденье.

Отец в ярости ерзал, стараясь найти в стекле просвет, чтобы видеть дорогу.

– Кто там впереди? – выкрикнул он.

– Ничего не видно, стекла запылились… вот разве что…

Джейн вытащила из своей сумочки небольшой приборчик, похожий на бинокль.

– Инфракрасные очки, – заметил отец, давя на педаль акселератора.

– На них красные куфии… Они… О черт!

Прозвучали выстрелы, ветровое стекло разбилось, Джейн сползла на пол. На осколках ветрового стекла виднелись капли крови.

– Джейн! – завопил я.

– Все в порядке, – вздохнула она и села.

Отец сбавил скорость, и машина пошла медленнее.

Он остановил ее на обочине, и мы, задыхаясь, вышли.

Я бросился к Джейн – ее рука, задетая пулей, сильно кровоточила. Отец достал из бардачка аптечку. Джейн закатала рукав и я, перевязав рану, сделал ей бандаж.

– Ничего… – сказала она. – Пуля прошла по касательной. Но машина, она…

Стекло было разбито вдребезги.

– Это тоже ничего… – усмехнулся отец. – Но, думаю, раз уж вы хотите продолжать расследование, разумнее было бы вооружиться. Держи, Ари, – сказал он, подтвердив слово делом, и протянул мне небольшой револьвер. – Шимон передал его для тебя.

– Калибр семь шестьдесят пять, – удовлетворенно сказал я. – Спасибо.

– В следующий раз они наверняка нас убьют, – вздохнула Джейн.

– Как? – удивился я. – А эта пуля?

– Я видела их. Видела и их оружие. Они из группы элитных стрелков. Захоти они меня убить, им это раз плюнуть, этот выстрел был предупреждением.

– Одним больше, – вздохнул я.

– В тот раз Шин-Бет и близко не было, – добавил отец.

– Не уверен. Мне кажется, кто-то старается привлечь внимание именно к нам.

– Что ты говоришь, Ари?

– Почему Шимон приходил к нам?

– Потому что только мы можем помочь в расследовании…

– Это, он так сказал.

– А ты как считаешь?

– Что, если Шимон использует нас в качестве приманки?

И мой вопрос остался без ответа.

– Что будем делать? Возвращаться? – спросил отец.

Если смотреть с севера, то видно огромную скалу, прорезанную трещинами по склонам, и труднодоступную, за исключением двух мест с извилистыми тропинками. Как Кумран, подумал я, подойдя к подножию скалы, – высокий отрог, но выше, чем в Кумране: крепость, неприступная крепость.

– Под руководством Йигаэля Ядина, который был командующим армией и археологом, – объяснил отец, – исследователи обнаружили Масаду на следующий день после начала войны за независимость в тысяча девятьсот сорок восьмом году, тогда же – и дворец Ирода. В развалинах нашли монеты, глиняные кувшины с именами владельцев, фрагменты пятнадцати древнееврейских текстов. Когда спустя двенадцать лет, в шестидесятом году, опубликовали некоторые из Кумранских свитков, то их сходство с фрагментами из Масады настолько поразило ученых, что невольно возник вопрос: не являлись ли свитки Мертвого моря делом рук некой обособленной секты, проживавшей в Масаде? Другие утверждали, что ессеи Кумрана присоединились к защитникам Масады в последние месяцы Второго восстания евреев в семидесятом году нашей эры. Но лично я так не считаю.

– А как?

– Я полагаю, что именно зелоты, в конце концов, присоединились к ессеям или же, точнее, укрылись у них. Описание Иосифом Флавием условий осады Иерусалима римлянами доказывает, что Галилея полностью покорилась завоевателям, за исключением зелотов. Отряд из Масады, сопротивлявшийся так долго и отважно, показал слабость римлян и выставил их на посмешище. Вся страна знала о происходившем в Масаде. Призывам зелотов поддались как молодежь, так и ессеи, жившие неподалеку. В таких драматических условиях у жителей Иерусалима не оставалось выбора: они спрятали свои богатства, книги, талисманы с отрывками из Библии; их в огромном количестве нашли в пещерах Кумрана. Осада и ее угроза объясняют, почему свитки надо было искать далеко, в труднодоступных местах.

– Но ведь в Кумране нашли только копии…

– Причина простая: жрецы Кумрана предчувствовали, что должно произойти. Они осознавали, что после разрушения Храма уже не его культ будет основой иудаизма, а единственная Книга в совокупности с другими книгами, на чем и основывалась духовная и интеллектуальная жизнь иудаизма. Вот почему они и попытались спрятать пергаменты.

– А сокровище? – спросила Джейн.

– Давайте поднимемся на Масаду, – предложил отец, не ответив на ее вопрос.

– Но, – возразил я, – уже почти полдень. – Не воспользоваться ли нам канатной дорогой?

– Видишь ли, Ари, – отрезал отец, – такой дорогой мы никогда не пользовались.

– Тогда, может быть, Джейн! – воскликнул я. – Она же ранена!

Джейн покачала головой. Я знал ее упрямство и понял, что этой фразой ущемил ее гордость. Отец загадочно улыбнулся.

– Пойду куплю воды, – предложил я.

У киоска, где продавали воду, выстроилась очередь.

– Пойдемте же, – настаивал отец. – Не будем терять время.

Мы начали поход, следуя по тропе, названной змеиной, которая и в самом деле напоминала змею своей длиной и изгибами. Мы обливались потом, нас давила жара, руки и ноги отяжелели. Мы оказались, словно в тисках: с одной стороны земное притяжение тянуло нас вниз, с другой – прессовало солнце, только воля помогала нам продвигаться.

На нас не было головных уборов, и роковой солнечный удар был нам обеспечен. От высоты, напряжения и жажды у меня кружилась голова. Отец же поднимался спокойно, почти не прилагая усилий, временами даже говорил, рассказывая истории о бунте зелотов против римлян. Карабкаясь за ним, мы понимали, почему римляне не смогли добраться до вершины. Джейн задыхалась, и я намеренно сдерживал шаг; холодный пот тек по спине.

Под полуденным солнцем никто не рисковал подниматься по крутой тропе. Мы были одни. Несколько раз Джейн оглядывалась, взглядом измеряя пройденный путь, но земля никак не хотела удаляться.

– Еще не поздно спуститься, – предложил я ей.

– Да уж полдороги позади, – вставил отец.

Джейн не произносила ни слова. Она побледнела, красные пятна выступили на ее щеках. Она заметно отставала. Опередив ее, я приблизился к отцу.

– Что ты хочешь доказать? – обеспокоенно проговорил я. – Ты хочешь убить ее?

Он не ответил. Он упрямо лез вверх, не сходя с тропы. Безумие – подъем под полуденным солнцем, без воды… Да, это было безумием, и он это знал.

Часа через два мы достигли вершины.

Последним усилием воли Джейн преодолела заключительный отрезок и без сил повалилась на одну из скамей, едва прикрытую тенью от временного тента. Я побежал за водой и заставил ее пить маленькими глотками. Понемногу бледность сошла с ее щек, вернув им естественный цвет, и она улыбнулась. Оставив Джейн приходить в себя, я отвел отца в сторону.

– Ну и как? Ты доволен? – спросил я. – Можешь ты мне сказать почему? Почему ты так поступил с ней?

Отец не ответил.

– Скажешь ты, наконец, какой смысл во всем этом?

– Я думаю, Джейн прошла специальную подготовку.

– Специальную подготовку? Но… что ты городишь? И что ты знаешь о таких вещах?

– Ари, ты же понимаешь, что никто не выдержал бы и половины того, что вынесла она, раненая и без воды.

– А точнее?

Увы! Ответа я не получил: Джейн уже подходила к нам.

– Ну как? – спросил я ее.

– Все в порядке. Может, продолжим?

– Вот, смотрите, – произнес отец, показывая рукой на удивительный пейзаж Масады. – Вон там – Кумран, а слева – Мертвое море. А вот здесь – Иродиум, бывший дворец Ирода Великого. Этот дворец, во время Второго восстания против римлян в сто тридцать втором году, стал резиденцией нового – и последнего – принца Израиля, которого звали Бар-Кохба. Отсюда же вы можете видеть все тайники с сокровищем, упомянутым в Медном свитке.

– Правда? – удивилась Джейн. – И вы это знаете наверняка?

– Для того чтобы суметь прочитать Медный свиток, надо хорошо знать религиозную литературу, и тут не поможет никакая компьютерная техника… В первой фразе, например, «в опустошениях долины Ахор» намекается на особую географическую и геологическую местность.