Текст книги "Когда исчезают следы"

– Чем меньше хочешь поймать бабочку, тем охотнее она на тебя сядет, – улыбается тетя, опустив руку.

Оглядывая сад, Саана вдруг отчетливо понимает, как мало времени провела наедине с этой красотой. Неужели лето промчалось так быстро?

– В этот раз ваши с бабочками пути не особенно часто пересекались, да? – говорит тетя, словно прочтя мысли Сааны. – Бабочки кружатся и порхают на солнце, купаются в его лучах, но ты почти все лето не выходила из тени.

– У нас с тобой четкое распределение обязанностей, – смеется Саана. – Ты копаешься в свежей земле, а я – в старых делах.

Выйдя после завтрака на пробежку, Саана слышит стрекот кузнечиков в высокой придорожной траве, вдыхает ласковый, теплый воздух и воображает, будто она за границей. Однако старушка, бодро вышагивающая навстречу, размахивая лыжными палками, тут же возвращает Саану к реальности: это – финская глубинка, Хартола – маленькое, но гордое местечко, провозгласившее себя ни много ни мало «королевством».

Саана сворачивает на знакомую дорожку. Верхние листочки иван-чая уже подернуты оттенками красного, а сиреневые цветочки сменились длинными, подсохшими снизу стебельками, на концах которых подрагивает легкий серебристый пушок. Эта картина перекликается с тем, как Саана ощущала себя в самом начале лета: ссохшимся стебельком, у которого вместо мыслей – сплошная вата. Лишь сейчас, когда ей намного лучше, становится ясно, насколько волшебную, целительную легкость, насколько глубокое умиротворение принесло ей избавление от стресса. Неужели и впрямь можно жить такой жизнью – простой и ясной? Порой Саане кажется, словно она очнулась от долгой спячки. Весна прошла в вязком тумане бессмысленности и истощения.

Под конец Саана решает забежать в магазин за рожком мороженого, после чего устраивается поудобнее около хартольской каменной церкви и принимается за лакомство. Она достает телефон и лениво просматривает вакансии. С ужасом читает бесконечные требования работодателей – такое впечатление, что фирмы сговорились больше не размениваться по мелочам и отныне подыскивают себе супергероев. Открыв «Фейсбук»[12]12
  Здесь и далее: название социальной сети, принадлежащей Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.


[Закрыть], Саана тут же натыкается на пост бывшей коллеги: где-то ищут специалиста по коммуникациям. В информационное агентство на неполный рабочий день требуется специалист по связям с общественностью, человек, умеющий писать хорошие тексты, с опытом работы журналистом. Саана доедает мороженое и отваживается попробовать. У нее в окружении полно бывших журналистов, нашедших свое маленькое профессиональное счастье в информационных агентствах или на ниве контент-маркетинга. А чем она хуже? Пожалуй, Саана морально готова к трудовым подвигам. Другое дело, что на готовность эту в немалой степени влияют и оставшиеся на счете копейки.

ХЕЙДИ

Пожалуй, Хейди стоит передохнуть. От сидения за компьютером ломит все тело. Хейди кладет ноутбук на диван и массирует шею, после чего встает размяться, потянуться и сделать парочку асан йоги. Идеальную картину нарушает лишь желание опрокинуть в себя стаканчик-другой виски, возникшее прямо посреди выполнения одного из упражнений. Все идет по вчерашней схеме. Помнится, после работы она четырежды повторила «приветствие Солнцу», а потом бахнула столько же стаканов виски. Гений баланса, вашу мать. Виски развязало Хейди язык и даже помогло красиво сложить слова в предложения и послать сообщение Юлии, от которой, впрочем, ответа так и не последовало. Это раззадорило Хейди: раз так, она заново установит себе «Тиндер». Виски помогло быстро и без особых сложностей восстановить доступ к профилю и начать искать себе приключения. Профиль, между прочим, «золотой», то есть создающий у пользователя приятную иллюзию того, что именно он владеет ситуацией, а не само приложение. Так что Хейди может видеть красивый коллаж из тех, кто выказывал к ней интерес, владеет привилегией окинуть всех взглядом за один раз.

Бросив растяжку на середине, Хейди смотрит на телефоне время. 21:03. Она работает с семи утра. Тело просто вопит об отдыхе. К желанию хорошенько поддать теперь примешалось мучительное любопытство: как там дела в «Тиндере»? Поменялось ли что-нибудь со вчерашнего дня? С кем сегодня будет «мэтч»? Хейди опрокидывает в себя стаканчик односолодового виски и принимается изучать фотографии. «Я просто любопытная похотливая засранка», – думает она и одновременно припоминает, как было в прошлый раз. Тогда, после очередного удаления этого приложения, Хейди прямо поклялась, что никогда с ним больше не свяжется. Возможностью бесконечно просматривать кандидатуры «Тиндер» почти свел ее с ума. В общем, очистив телефон от этого порока, Хейди до поры до времени была спокойна и скромна. Пока летом внезапно не встретила Юлию.

Сейчас однако мысли о Юлии ассоциируются лишь с неопределенностью. Чувства не дают покоя Хейди, когда она вспоминает, что Юлия так и не ответила на вчерашнее сообщение. Хейди никогда никому не заглядывала в рот, не была пассивной, зависимой стороной, ни на ком не висла – она та, кто действует первой. И понятно, что на Бали народ живет в своем темпе и у Юлии наверняка есть уважительная причина молчать, но эта тишина просто добивает. Вообще, стоит признать: Юлия никогда ничего и не обещала. Она еще в начале знакомства открытым текстом обрисовала ситуацию – и довольно четко, – но влюбленная Хейди, по всей видимости, услышала что-то свое.

– Я не могу тебе ничего обещать, – прямо так и сказала Юлия.

В ответ на это Хейди только рассмеялась, подошла к Юлии со спины и, просунув руку под ее футболку, начала медленно ласкать мягкие груди. Все слова тут же выветрились из головы.

Глотнув немного виски, Хейди продолжает листать чужие фото: нет, нет, точно нет, нет. Она не может сказать, чего конкретно хочет. Снова погрузиться в знакомые ощущения? Встретить человека, который бы как-то выделялся из толпы? Можно ли в таком деле вообще полагаться на фотографии? Зато Хейди точно знает, каких ребят нужно обходить по большому радиусу: тех, кто пишет километровые автобиографии. С другой стороны, люди с пустым профилем или любители общаться смайликами тоже так себе вариант.

Виски обжигает горло Хейди. На женских фотографиях то и дело мелькают цветочки, котики и пасторальные пейзажи. Внимание Хейди приковывает симпатичная блондинка, но на четвертом фото та позирует в объятиях мужчины, а жаль. Супружеская пара ищет единорожка. О, этого добра точно не надо, мысленно проговаривает Хейди и разочарованно отбрасывает телефон в сторону. Проблема в том, что все эти люди не Юлия. Но в данный момент Юлия учится на инструктора по йоге и вернется на родину не раньше ноября.

Хейди подходит к холодильнику. Не чтобы поесть: в одной из секций морозильника лежит снюс. Последняя башенка, кстати, надо бы заказать у коллеги еще. Хейди берет одну «шайбу», остальное кладет обратно. «Мамина морозилка под завязку забита грибочками да ягодками, ну а моя вся в снюсе», – иронизирует Хейди про себя, держа в руках замерзшую упаковку. Что тут скажешь? Хейди веселят подобные мысли, она улыбается, открывает «шайбу» и закладывает снюс за верхнюю губу. Холодок здорово бодрит. Медленно растекающееся по телу наслаждение постепенно заглушает все неприятные голоса, и Хейди чувствует, будто снова обрела контроль над жизнью. Она возвращается к компьютеру и решает пробежаться по присланному Заком списку людей, о пропаже которых было заявлено в последнее время. Вдруг в лесу нашли кого-то из них? Хейди опустошает стакан. Лежащий на стеклянном столе смартфон начинает агрессивно вибрировать.

Звонит Ян.

– Покойника опознали, – начинает он, и Хейди обращается в слух. – Я все тебе отправлю. Встречаемся в офисе часов в семь, хорошо? – Ян спрашивает так, будто на это можно ответить отказом, но Хейди в курсе, что это был приказ. Контроль над жизнью только что взял ЦКП.

28 АВГУСТА, СРЕДА, СААНА

Саана нажимает на кнопку «Отправить». Заявление, обновленное резюме и портфолио с несколькими текстами улетают к потенциальному работодателю буквально ни свет ни заря – сейчас чуть больше восьми утра, это новый рекорд. Саана спускается по лестнице, ведущей на уютную тетину кухню. Привычным жестом она включает кофеварку и берет большую кружку. Должно быть, Инкери уже гуляет – наслаждается свежестью проснувшегося сада. От оставленной у раковины чайной чашечки тянется едва уловимый аромат черной смородины.

Опершись лбом о навесной шкафчик, Саана наблюдает за кофе, меланхолично капающим в кувшин. Кухня постепенно наполняется ни с чем не сравнимым запахом утреннего напитка. Сегодня Саане предстоит пройтись по своим старым текстовым заметкам, чтобы потом превратить их в красивый, убедительный сценарий. Есть еще кое-что, и тянуть с этим дальше никак нельзя. Мамины старые вещи. Саана помнит, что на чердаке хранятся коробки, где Инкери держит то, что принадлежало маме: пожелтевшие книжки, тетради, картины, фотокарточки, что-то из одежды и Саанины детские игрушки. Одним словом, ностальгия, связываться с ними всегда до слез грустно и приятно одновременно. Это случилось так давно, что безутешная скорбь успела стереться до привычной тоски. Мама умерла больше десяти лет назад, и только сейчас Саана поняла, что готова отвезти к себе в Хельсинки хотя бы одну из этих коробок и уже там, почувствовав подходящий момент, спокойно ее открыть. Саана подтягивает шерстяные носочки, наливает в кофе немного овсяного молока и крадется обратно наверх, в гостевую комнату, с которой за лето она успела по-настоящему породниться.

Ближе к вечеру Саана вновь спускается и слышит доносящиеся из кухни приглушенные голоса. Это ужинают Инкери и Харри.

– Увидела, как ты вовсю работаешь, и не решилась беспокоить, – говорит тетя. – Бери тарелку и присоединяйся к нам.

Довольная, Саана щедро наливает себе два черпака душистой ухи и намазывает маслом кусок свежего хлеба. И там, за столом, наблюдая за нежными переглядываниями Инкери и Харри, она понимает, как сильно тоскует по Яну, по возможности быть рядом с ним. Ее внезапно ошарашивает, насколько бессмысленно сидеть здесь, спать одной на узкой кровати, быть гостьей в чужом доме – быть оторванной от Яна. В Хельсинки всегда можно пригреться у него под бочком. Ну, или хотя бы провести время в его компании. Однако после отпуска Ян чуть ли не ночует на работе, так что, даже будь Саана дома, ситуация вряд ли изменилась бы.

Наливая себе еще немного ухи и приправляя ее солью и свежим укропом, Саана краем уха улавливает разговор: Харри толкует Инкери о том, какие места в доме нужно привести в порядок до наступления холодов. Саана смотрит в опустевшую тарелку и понимает: она вернется в Хельсинки раньше, чем планировала.

Чуть позже Инкери решает растопить деревянную сауну. Восхитительные ароматы стелются по влажной траве, и Саана, предвкушая, с наслаждением потягивается неподалеку в ожидании нужной температуры. Сауна готова, и Саана заходит внутрь, надев успевший полюбиться ей полинявший бледно-желтый халатик. На стене видавшего виды крохотного предбанника висит зеркало 1950-х годов в пластмассовой рамке выгоревшего синего цвета. Сколько Саана себя помнит, столько это самое зеркало тут красуется, равно как и обветшалый домотканый половичок. «Пожалуйста, никогда-никогда не меняйтесь», – мысленно заклинает их Саана. Затем открывает дверь и оказывается в долгожданном опаляющем деревянном зное.

ЯН

Белая офисная стена обзаводится, наконец, первыми клочками с информацией по делу. Ян крепит на нее листок: Йоханнес Тапио Ярвинен, 1994 года рождения, умер в 2019 году.

– Что нам о нем известно? – спрашивает Хейди Зака, собравшего для них все, что есть на данный момент: заявление о пропаже человека, дополнительные сведения о пропавшем и его исчезновении, а также информацию о том, какие оперативно-поисковые меры уже были приняты полицией. Ян смотрит на Хейди. Ее глаза устали, белки покраснели. Офис освещен по максимуму, хотя в такое время жизнь есть лишь за парой-тройкой столов. На часах ровно семь. Здание еще не проснулось.

– Числится студентом Метрополии[13]13
  Метрополия (фин. Metropolia Ammattikorkeakoulu) – самый крупный университет прикладных наук в Финляндии.


[Закрыть], направление – режиссура кино и телевидения, возраст – двадцать пять лет, в графе «Адрес» указан район Хельсинки Мунккивуори, улица Улвилантие. О пропаже заявили в субботу вечером. Заявление поступило от матери, Марии Ярвинен. В последний раз парня видели в пятницу выходящим из дома. У Йоханнеса есть велосипед. Мать утверждает, что велосипеда нет ни во дворе, ни в подвале, поэтому можем предположить, что на нем парень и уехал.

– А где этот велосипед сейчас? – спрашивает Ян, но Зак лишь качает головой в ответ: не знает.

– Парень договаривался с кем-то о встрече? Или случайно столкнулся? Или действительно запланировал тихое одинокое самоубийство в лесу? – размышляя вслух, Хейди приклеивает на стену карту местности.

– Полицейский, который принял заявление, записал, что Йоханнес ушел 23 августа, в пятницу, с рюкзаком на спине и сказал матери, что вернется в воскресенье. Ему было двадцать пять, учеба еще не началась – шли каникулы. Особых поводов для беспокойства не было, поэтому мать спохватилась уже тогда, когда парень не явился домой в воскресенье, 25-го. Она пыталась связаться с ним, но телефон был выключен. До Йоханнеса так и не удалось дозвониться.

– Выходит, у нас нет никаких свидетельских показаний или какой-то другой информации о последнем вечере Йоханнеса? – уточняет Ян.

– Пока нет, – кивает Зак. – Сейчас пробиваем симку.

– Ну а если он все-таки добровольно ушел из жизни? Предупредил заранее об отсутствии, чтобы никто не лез с расспросами, и спокойно уехал в лес? – рассуждает Ян.

– Тут указано, что, если верить матери, здоровье у парня было в норме, психика – стабильна, он не стремился к саморазрушению и не был подвержен депрессии. Вчера хельсинкские полицейские были дома у пропавшего парня, взяли образец его ДНК с зубной щетки. Этот крошечный кусочек ДНК как раз и показал, что найденное в лесу тело принадлежит пропавшему пареньку, – говорит Хейди.

– То есть теперь у нас на руках труп пропавшего, – констатирует Ян.

– Именно, теперь у нас труп, – бормочет Зак, разворачивая на весь экран карту места, где нашли тело.

С момента подачи заявления прошли считаные дни, а парень уже найден. Ян обдумывает предстоящий тяжелый разговор с родственниками. Вашего мальчика нашли, и мне очень жаль. Конечно, все боятся страшных новостей, однако, пока человека ищут, никто не может отнять у его близких надежду. Но когда поиски заканчиваются, смерть становится реальностью. И надеяться больше не на что.

– У меня есть данные симки, – говорит Зак, прокручивая на экране бесконечный список номеров.

– Распечатаю вам детализацию звонков – номеров, с которыми Ярвинен так или иначе связывался в свои последние дни. Количество разговоров небольшое. На самом деле, их совсем мало.

– Спасибо, – говорит Ян. – А местоположение?

– В последний раз сигнал с телефона Йоханнеса Ярвинена был засечен около Хямеентие[14]14
  Хямеентие (фин. Hämeentie) – вторая по протяженности улица Хельсинки (4820 метров).


[Закрыть] в пятницу в восемнадцать часов.

– С этого и начнем, – сообщает Ян. – Нам нужны свидетели, которые были там в пятницу вечером. Я запрошу еще людей: так мы быстрее прочешем все рестораны, кафе и магазины.

Несмотря на очевидный недосып, Ян чувствует себя на удивление бодрым. Он пытается вспомнить, где находился сам в пятницу 23 августа, и на ум тут же приходит манящий португальский зной. С тех пор прошла целая вечность. Как мучительно осознавать, что в момент, когда он не помнил себя от счастья, находясь в глухом романтическом пузыре с любимой женщиной, чья-то и без того короткая жизнь неожиданно прервалась. Ян почесывает щетину. Офисные жалюзи наглухо закрыты, и потеряться во времени очень легко. Со своего рабочего места Ян видит монитор Зака, вызывающе светящийся в полутьме. Мигающий курсор буксует на одном из телефонных номеров итогового списка. Строчки можно пересчитать по пальцам одной руки. Не исключено, что за некоторыми из них стоит тот, кому известно чуть больше.

ХЕЙДИ

Хейди останавливается у многоэтажки на Улвилантие. Коричневатого цвета, с текстурной штукатуркой – типичная постройка 1950-х. Навевает Хейди воспоминания о ее доме детства. Она поднимается на третий этаж и нажимает кнопку звонка. Мать Йоханнеса Ярвинена открывает дверь, не говоря ни слова, и сразу отходит в сторону, чтобы впустить Хейди. Та спешно разувается и уже в носках следует за женщиной в гостиную.

– Искренне соболезную вашей утрате, – говорит Хейди, сочувственно глядя на женщину.

Беседовать с родственниками умерших – каждый раз испытание. Хейди приходится ужесточиться, дабы не погрузиться в горе женщины. Будь ее воля, извинялась бы за все подряд.

Хейди скользит взглядом по комнатным растениям в гостиной, по лучам света, так красиво заливающим комнату, однако в доме царит печаль: она проявляется в мелочах то тут, то там. Мария Ярвинен стоит на кухне и вопросительно смотрит на Хейди, держа в руках кофейник. Та отрицательно качает головой:

– Нет, спасибо.

Повсюду порядок, но на глаза то и дело попадаются плодовые мушки. Хейди улыбается: однажды она наткнулась где-то на совет вместо этих мушек представлять маленьких летающих феечек. Дескать, эта мысль тут же смягчит ваш гнев. «Не-а», – думает Хейди. В ее случае совет нерабочий: она ненавидит мушек, да и феечек никогда не любила.

– Подозреваете преступление? – робко спрашивает Мария Ярвинен. – Моего сына могли убить? – голос женщины предательски дрожит. Хейди замечает лежащую на столе стопочку бумажных носовых платков и протягивает Марии один.

– Насколько я понимаю, Йоханнес Ярвинен жил с вами, верно? – проигнорировав вопрос, уточняет Хейди. Коридор из прихожей явно ведет в комнату покойного паренька. Надо бы туда заглянуть.

– Верно, жил.

– В последнее время тут бывали его друзья?

– Тут годами никого такого не было. Йоханнес всегда любил одиночество. Компьютер и школа – вот и все, что ему было нужно. Конечно, меня всегда немного настораживала его склонность к уединению. Но как ни пыталась я его расшевелить, придумать какое-то активное занятие – все было зря. А ведь ему уже за двадцать. В итоге я научилась просто любить его таким – ну, как могла, – грустно произносит женщина. – Он жил здесь, чтобы подкопить немного денег, а я и рада была. В Хельсинки очень дорогая жизнь. Можете осмотреть комнату Йоханнеса, если хотите. Я ничего не трогала, там все осталось по-прежнему, как было до…

Женщина не может сдержать слез. Хейди удаляется в комнату Йоханнеса, оставив Марию Ярвинен в гостиной, наедине с ее горем: за спиной слышатся приглушенные всхлипывания.

Комната парня выглядит аскетичной: она почти пуста. На неполных десяти квадратах стоят кровать, большой письменный стол, игровое кресло и шкаф. «Явно пылинки с компа сдувал», – думает Хейди, глядя на стол с водруженными на него двумя большими мониторами. На ум приходит слово хикикомори, «нахождение в уединении». Когда нормальной жизни явно предпочитают жизнь виртуальную. Это явление впервые было официально зафиксировано в Японии, где и получило свое название. Хейди вызывает в памяти все новостные заголовки, касающиеся финских компьютерных затворников. В Финляндии пока не придумали отдельного термина для таких людей. Нужно учитывать, что их же никто насильно не запирает – все совершается по доброй воле. Давление общества и его непомерные ожидания заставляют молодежь прятаться от света божьего, не желая соответствовать предъявляемым требованиям. Хейди разглядывает покоящийся на столе компьютер. Интернет все равно протягивает тебе весь мир на ладошке.

Хейди наклоняется к мусорной корзине. Там одиноко валяется бутылка Pepsi Max. Хейди распахивает дверки шкафа, и ее буквально окатывает ароматом свежевыстиранного белья. У Йоханнеса очень заботливая мама. На рельсе висят толстовки, на полках лежат джинсы и парочка футболок. Хейди натягивает одноразовые перчатки и пытается прощупать заднюю стенку шкафа – ничего. Проверяет карманы джинсов. Несколько скомканных и потрепанных чеков, зажигалка. Смотрит один из чеков: бананы и лапша быстрого приготовления – покупка в магазине K-Market района Тоукола, 20.08.2019. Хейди пробивает точное расположение торговой точки: кажется, она совсем рядом с местом, где учился парень – с Метрополией, а это Хямеентие, 135. Обшаривая очередную висящую толстовку, Хейди нащупывает в ее кармане розовую резинку для волос. Осмотрев резинку, Хейди аккуратно помещает ее в небольшой пластиковый пакет с герметичным замком. На свету заметен зацепившийся за розовую ткань белый волос. Интересно, чей.

На нижней полке лежит пара поношенных кед фирмы Nike. Хейди наклоняется рассмотреть их поближе. «Действую наугад, но вдруг поможет». Так думает Хейди, пока не обнаруживает нечто любопытное: рулончик из денег. Пятидесятиевровые банкноты плотно свернуты и перевязаны тонкой резиночкой. Рулончик тут же отправляется во второй пластиковый пакет. Должно быть, там не меньше пары тысяч. «Так, ясненько, – думает Хейди. – Откуда-то тебе привалило много денег». Хейди усаживается в игровое кресло. На столе покоится ноутбук, который она, разумеется, тоже унесет. Хейди заглядывает под кровать: там частенько делают тайнички, чтобы хранить вещи, не предназначенные для посторонних глаз. Ничего. А вот над кроватью висит постер, и на нем написано: «DJ JJ aka Ярвинен». Диджей, значит. Мальчик-скромняга, выражающий себя через музыку? Хейди берет под мышку макбук парня и возвращается в гостиную.

– На что жил ваш сын? Откуда мог получать деньги? – спрашивает Хейди, стараясь придать лицу максимально нейтральное выражение.

– Стипендию получал и время от времени подрабатывал диджеем. В четверг у него планировалось выступление, по крайней мере, дома он появился лишь под утро. Мы и парой слов перекинуться не успели. Когда он пришел спать, мне нужно было бежать на работу, – отвечает Мария.

– Приходит ли вам на ум еще что-то, чем в последнее время он мог заработать крупную сумму денег?

– Нет, к чему вы клоните? – озадаченно спрашивает Мария.

Хейди решает пока не упоминать о найденном рулончике. Потом они, безусловно, вернут деньги, но сначала стоит изучить отпечатки на них.

– Нам нужно знать, кто был особенно близок с вашим сыном. Может, он с кем-то встречался? – спрашивает Хейди. Ее слова повисают в воздухе, который явно застоялся – комнату давно не проветривали. Хейди становится до боли жаль Марию. Печаль опутала этот дом так, что стала почти осязаемой.

– В какой-то момент Йоханнес еще больше замкнулся в себе, и я решила не надоедать ему расспросами, – рассказывает женщина. – Летом он временами не ночевал дома – говорил, что был у друзей. И когда по клубам ходил. Наверняка и тогда в клубе был, а после, уже утром, домой пришел – так и проспал почти целый день. Йоханнес очень много времени проводил за компьютером. В последние несколько недель он был слегка на взводе и еще настойчивее уходил от разговоров. Но не то чтобы это выглядело как-то подозрительно. Не знаю, могла у него быть и девушка, о которой мне не сообщалось.

– Но о девушке речь все же не заходила? Ну, или о парне. В общем, о ком угодно, кто имел бы светлые волосы. Может, кто-то потом звонил вам, спрашивал о Йоханнесе?

Мария Ярвинен качает головой.

– Вот вы спросили, и я поняла, что не знаю даже имен его друзей. Он никогда ни о ком мне не рассказывал.

– Вы были дома в пятницу, когда Йоханнес ушел? – спрашивает Хейди.

– Была, конечно. Йоханнес ушел где-то в четыре часа вечера, сказал, что собрался с ночевкой к какому-то приятелю. «Пока, мам» – это были его последние слова, – рассказывает Мария, глотая слезы. Ее трясущиеся руки теребят бумажный носовой платочек, скомканный и мокрый.

– Так и сказал – «к какому-то приятелю»?

– Нет, стойте, он сказал «к другу». А что, это важно?

– Пока не могу ничего утверждать, – отвечает Хейди, записывая: Друг?

– Я в том смысле, что мой мальчик, конечно, очень любил одиночество и все такое, но он не был безнадежным или осунувшимся. Я уверена, он никогда бы не стал ничего с собой делать, – говорит Мария, печально глядя на Хейди.

Нужно суммировать то, что известно на данный момент. Итак, Йоханнес не был склонен к саморазрушению, не страдал от психических или физических заболеваний. Просто замкнутый молодой человек с неясным источником дохода. И велосипедом. Сейчас чрезвычайно важно восстановить всю картину перемещений Йоханнеса в его последний вечер. Для пьяного парня дорога от бара до дома может представлять опасность сама по себе, особенно если проходит вблизи воды или просто вдоль берега. Но тело-то нашли посреди леса. Говорят, как аукнется, так и откликнется. Но пытался ли Йоханнес «аукать»? Хейди прощается с Марией. Закрыв за собой дверь, она чувствует, что может, наконец, нормально вздохнуть.

Хейди заводит машину. На улице стало прохладнее, так что теперь салон автомобиля официально освобожден от должности места с кондиционером. Вместо офиса Хейди под влиянием момента решает поехать прямиком к заповеднику. На сей раз она паркуется на Сяюняслахдентие и до нужного места добирается пешком. Обочины дороги украшает буйная поросль, в которой каждое растеньице, несмотря на хаос, стремится вверх, к свету. Хейди уверенно различает лишь сиреневый колючий чертополох. Кажутся знакомыми и мелкие желтенькие цветочки, однако их название все никак не вспоминается.

Песчаная тропинка пуста, никто не идет навстречу. Вероятно, полицейская лента, красноречиво огородившая участок, ускорила распространение слухов о найденном в лесу теле. И о том, что теперь сюда никому нельзя. Да и туристский энтузиазм, должно быть, естественным образом поутих – после таких-то новостей. С чем же в последние мгновения жизни столкнулся Йоханнес? «Среди деревьев с куда большей вероятностью наткнешься на дикое животное, нежели на убийцу», – размышляет Хейди, и мысли о собственном страхе темноты сами лезут ей в голову. Хвойные исполины, устремившиеся в небеса, тихое место, скрытое от чужих глаз. Дом, где выросла Хейди, был построен по соседству с огромным лесом. В детстве она считала деревья своими друзьями, а чащу – местом для грандиозных приключений, однако со временем жизнь обрастала правилами, а лес – фобиями. Не ходи туда затемно, не заговаривай с незнакомцами. Будь осторожна: там водятся волки и медведи… Ее постоянно запугивали этим, хотя в их южные земли ни одна животина не забредала. Маленьких мальчиков, наверно, тоже чем-то подобным стращают? В таких размышлениях Хейди бредет по уже знакомой туристической тропинке.

Медленно продвигаясь по лесу, Хейди старается не смотреть на телефон. Только не сейчас, когда впервые за день вокруг воцарились тишина и покой. Природе ничего от нее не нужно.

Черничные и брусничные кустики, высохшие стебельки и сочные травинки, опавшие листья, хвоинки, пористый зеленоватый мох и молодые деревца рябины. Сломанные ветки, полусгнившие или, наоборот, засохшие, вплетаются в лесной ковер вместе с папоротниками и юными елочками. Дюжие березы вытягиваются в струнку и всей своей черно-белой мощью стремятся ввысь. Идя до места, где нашли труп, Хейди ни с того ни с сего задумывается о зиме и о том, каково это – отправиться в лес засветло, а потом наблюдать за тем, как среди деревьев стремительно растворяются сумерки и скрываются за горизонтом, и ощутить, как внезапно становится не по себе. Так, нужно поторапливаться, пока не стемнело. На обратном пути Хейди придется бороться со временем, бежать с ним наперегонки. Ее пульс подскакивает, сердце бьется как сумасшедшее. Она бы никому не призналась, но в лесном мраке ей всегда видится копошение чего-то живого. Такого, что пожирает растения, оставляя после себя полосы мертвой земли, однако по снегу передвигается бесследно.

Где-то высоко закаркали вороны. Хейди смотрит вниз, думая о Йоханнесе, его велосипеде и этом парке. Ветвящиеся в лесу тропинки изрезаны следами велосипедных шин. Уже виднеется то поваленное дерево и яма под его темным корневищем. Что заставило бы меня по своей воле улечься в эту темноту? Хейди оглядывается по сторонам. Солнечные лучи посверкивают между ветвями, окрашивая теплом живой, дышащий лес. Может, они поспорили на что-то? Или это была такая игра? Хейди переводит дыхание, сидя на мшистом камне под сенью деревьев, затем поднимается и идет обратно – уже по другой дорожке, не по той, которой пришла.

Скоро перед Хейди появляется гигантская ель, раскинувшая свои ветви, словно тяжелые занавески. Отдельные ветки чем-то напоминают щупальца. Дерево в целом выглядит так, будто его кто-то заколдовал. Хейди поднимает взгляд к верхушке этого загадочного великана. К своему удивлению, она краем глаза замечает вбитую в землю маленькую табличку: Picea abies f. Virgata. Ель обыкновенная «Виргата» (змеевидная). Змеевидная, значит. Такая вот прихоть природы, редкая генетическая мутация вполне обыкновенной елочки.

29 АВГУСТА, ЧЕТВЕРГ, СААНА

Вещи собраны и уже вынесены на улицу, и Саана с Инкери решили выпить прощального кофе. Инкери отодвигает в сторону чашечку и протягивает племяннице маленький сверток.

– Спасибо за это лето – и счастливой осени, – говорит она, и Саана тронута до глубины души. Будь ее воля, увезла бы с собой в Хельсинки и тетю, и весь этот прекрасный дом с мансардной крышей. Утерев рукавом слезы в уголках глаз, Саана берет сверток. Внутри что-то тяжеленькое.

– Надеюсь, теперь будем созваниваться почаще, – произносит Инкери во дворе и сжимает Саану в крепких объятиях.

– В смысле созвонимся когда-нибудь? – смеется та. Они с Инкери знакомы целую вечность, и названивать не любит ни та, ни другая. Хотя это лето сблизило их так, как ничто и никогда раньше. – Хотя бы скажи, как соберешься ко мне в Хельсинки, – добавляет она.

Они подходят к машине. Инкери бросает полный ужаса взгляд на Саанины пожитки: коробка с чердака, огромный баул, рюкзак и матерчатая сумка. Решившись, наконец, закинуть баул назад, в багажник старенького «жука», Саана вдруг вспоминает, что там двигатель. Со смехом она принимается запихивать все свое добро на заднее сиденье. Потом возвращается в дом – не забыла ли чего? – и снимает с вешалки в прихожей исландский шерстяной свитер: она уже давно настроилась увезти его с собой. Он мамин. Натянув свитер, Саана заруливает на кухню, чтобы глотнуть воды. Вдруг звонит телефон. Номер незнакомый, и беззаботность тут же покидает Саану. Она говорит вежливо и чересчур бодро, на что в ответ неожиданно получает приглашение на собеседование утром в пятницу.

Камушки с хрустом поколачивают дно грохочущего «жука», пока Инкери едет по грунтовой дороге к неказистому хартольскому автовокзалу. Саана наблюдает за тем, как сухая трава золотится в лучах августовского вечернего солнца, и ее захлестывает тоска. У Сааны целую вечность не было такого восхитительного лета, как это, проведенное у тети. В автобусе она открывает тот сверток: в руке оказывается прохладный гладенький камушек, а к нему приложена записка, где витиеватыми тетиными буквами выведено: