Текст книги "Корзинка старой нянюшки (сборник)"

Эту дырку не заштопать

– Ну и ну! – Нянюшка просунула целый кулак в дырищу, которую кто-то из детей продрал на коленке. – Это даже не дырка, а полторы дырки, если не две! Уж не нарочно ли ты постарался?

– Ну что ты, Нянюшка! Я случайно, честное слово! – искренне отозвался Роли.

– Верю, верю… – сказала Нянюшка. – Нарочно такую дырку только один мой знакомый царь продрал, больше это никому в голову не приходило.

– Ты этого царя тоже нянчила? – спросила Дорис.

– Было дело, нянчила, – закивала Нянюшка. – Но дырку, о которой я речь веду, он продрал не в детстве, а когда был убелённым сединами старцем… Ладно, не страшно. Иголка на всякую дырку найдётся. – Она натянула чулок на руку и принялась штопать.

– Нянюшка, а встречались тебе дырки, которые ты не смогла заштопать? – спросила Дорис.

– Ну, от силы одна. Больше не вспомню.

– И в какой стране это случилось? – поинтересовался Рони.

– Да ни в какой, в сущности. Дело было на севере, в открытом море, – ответила Нянюшка. – Я тогда плавала на норвежском торговом судне, нянчила Астрид, капитанскую дочку.

– Ты, Нянюшка, небось всем матросам носки перештопала, – вступил в разговор Роли.

– У норвежских матросов носков вовсе не было. Зато капитану я и носки штопала, и одежду чинила. Он вообще думал, что я – седьмое чудо света. А первые шесть – уж конечно Астрид, его доченька ненаглядная. Всё ей дозволялось, всё, что пожелает. Олаф ей ни в чём не отказывал. Избаловал девчонку вконец, хотя я ли его не предупреждала!

Так вот, идёт однажды по палубе помощник капитана. Мрачный – мрачнее тучи. И говорит:

– Плохие новости, капитан.

– Выкладывай, – отвечает Олаф.

– Нам кое-кто в сети попался, – поясняет помощник.

– Ну не кит же?! – говорит Олаф.

– Вроде нет.

– Может, креветка? – спрашивает Олаф.

– Нет, не креветка.

– Не томи! – Капитан даже рассердился. – Рассказывай, что нашли.

– А вот что, – говорит помощник и разжимает пальцы. А на ладони у него лежит младенчик! Сам прозрачный, точно медуза, только не скользкий и не противный, а крошечный и хорошенький. Свернулся себе калачиком и попискивает-посвистывает, поёт этак на одной нотке, точно раковинка морская.

Капитан почесал в затылке.

– Нянюшка, эту загадку не мне, а тебе решать сподручнее. Что посоветуешь? – спрашивает он меня.

– Да бросьте вы его обратно за борт, – ответила я не раздумывая. – Не вернёте его в море – быть беде. Помяни моё слово, Олаф.

Тут, как на грех, подошла Астрид, заглянула в заскорузлую ладонь помощника капитана, где, как в люльке, лежал младенчик, и защебетала:

– Ой, дайте посмотреть! Ой, какой хорошенький, какой миленький! Папочка, умоляю, не выбрасывай! Я его себе оставлю!

А я своё твержу:

– Олаф, если оставишь его здесь, не вернёшь в море, жди беды!

Но капитанская дочка, как я уже сказала, ни в чём у своего папаши отказу не знала. Он сказал:

– Да ладно, Нянюшка, хватит квохтать. Пускай ребёнок порадуется.

Той же ночью, откуда ни возьмись, налетел шторм.

Ничто не предвещало непогоды: по небу за целый день не проплыло ни облачка и на море была тишь да гладь. И вдруг засверкали молнии, загремел гром, дождь полил стеной, и огромные валы принялись кидать наш корабль словно щепку – того и гляди, совсем разобьют. И вот, когда шторм бушевал уже во всю силу, над морем вскипела гигантская волна, из неё выросла бородатая фигура, и раздался оглушительный рёв, точно разом взревели тысячи львов:

– Отдавайте моё дитя, не то потоплю корабль.

– Ну, что я тебе говорила? – сказала я тогда капитану. – Ты же забрал дитя у старого царя морей, у Нептуна. Ужо он тебе задаст!

Я-то была знакома с Нептуном не понаслышке. И он меня с детства помнил. Со своего. Поэтому я кивнула ему, помахала и говорю:

– А ну-ка уймись, Нептуша! А то меня потопишь ненароком.

– Как, Нянюшка! – воскликнул он. – И ты тут?

– А кто ж ещё? – говорю. – Или не признал меня?

– Всё носки да чулки чинишь? – усмехнулся Нептун.

– Она любую дырку заштопает, – похвастался капитан.

– Спорим – не любую! – возразил старый Нептун.

– Да я на что угодно поспорю! – вскинулся Олаф. – Нянюшка любую дыру заштопает!

– Моя штопка к делу не относится, – осадила я обоих. – Давай-ка, Нептуша, успокойся, и обсудим, что да как.

Старик Нептун утихомирил волны. Капитан послал матроса в каюту – за Астрид. Ну, пришла она, с младенчиком на руках. Качает его, баюкает, и по всему видно, что он ей дороже любой игрушки. Как услышала она, что надо малыша обратно в море выпустить, сразу в слёзы.

– Не отдам! – кричит. – Никому не отдам!

– Подумай, девонька, – говорю я ей. – Не отдашь – корабль наш потонет.

– И пускай потонет, – кричит Астрид. – Не жалко!

– Так он же с людьми потонет! – объясняет ей помощник капитана. – Никто не выживет!

– Ну и ладно! Ну и пускай! – кричит Астрид. – Всё равно не отдам!

Она так расстроилась, что её отец – выискался такой дурила на нашу голову! – возьми да и скажи Нептуну:

– Не отдаст она твоего ребёнка! Делай с нами что хочешь!

Да ещё кулак царю морей показал.

Нептун поскрёб в бороде, посмотрел на Астрид, потом на капитана, а потом и на меня.

– Ну что ж, друг мой Олаф, – сказал он, – давай-ка продолжим наш спор. Помнится, ты готов был поспорить, что Нянюшка любую дыру заштопает?

– Я от своего слова не отступлюсь, – твёрдо ответил капитан.

– Ну а если я скажу, что проделаю дыру, с которой даже Нянюшка не справится?

– Я тебе не поверю.

– Придётся поверить!

– Клянусь богами нашими, Одином и Тором! – воскликнул Олаф. – Если сможешь проделать такую дыру, забирай своего детёныша, а моя пускай орёт сколько влезет. Я верю в нашу Нянюшку!

Он даже подмигнул мне на радостях – видно, решил, что победа в этом споре ему обеспечена. Но старый Нептун мне тоже подмигнул, и я крепко задумалась: какую такую дыру задумал этот проказник? Он же сызмальства должен помнить, что моя иголка никаких преград не знает!

В ту же минуту Нептун нырнул и вовсе скрылся с глаз, а потом как наподдаст коленкой, как вздыбит ею поверхность моря, а потом раз – и снова нырнул поглубже, и там, где была его коленка, образовался водоворот, огромная такая воронка, дыра в море, в которую засасывалось всё подряд. И наш корабль непременно засосало бы в эту пучину, не подхвати его Нептун могучей рукой и не вытолкни на безопасное место. Потом его мокрая лохматая голова вынырнула совсем рядом с кораблём.

– Ну, давай, Нянюшка! – крикнул он. – Покажи, на что ты способна! Залатай эту дыру.

– Попробую, – бойко ответила я. – Только отнеси меня к ней поближе.

Нептун посадил меня на плечо, и мы подплыли к самой кромке водоворота. Там, вдев нитку в иголку, я вонзила иглу в пляшущую пену. Но как стянуть эти края? Как остановить воду, которая, неистово крутясь, уходила вниз, в бездонную дыру, унося за собой каждый следующий стежок? Нет, мне это было не под силу!

Я потрепала Нептуна за вихры, которые ещё в его детстве пыталась разгладить да пригладить, но они всё равно упрямо торчали. Потрепала и сказала:

– Сдаюсь я, шалун. Победил ты старую няньку, в кои-то веки победил.

Он отнёс меня обратно на корабль. Капитан угрюмо кивнул и передал Нептуну младенца. Астрид открыла было рот, хотела заверещать, но царь морей быстренько положил ей в руки двустворчатую раковину, а внутри оказалась жемчужинка – да не простая, а в виде крошечного жемчужного младенчика. На том эта история и кончилась: и Астрид счастлива, и Нептун счастлив, и корабль спасён. Жаль только, Олаф с тех пор не гордился мною так сильно, как прежде.

– Вот и всё, – сказала Нянюшка и, перекусив нитку, растянула Ролин чулок, чтобы проверить, нет надо ли ещё где подштопать. – Знатная была дыра, но до дырищи, которую царь Нептун разодрал в море-океане, ей далеко. Та дырка до сих пор морякам жить мешает. Они зовут её «водоворот Мальстрём».

Китайская принцесса

– А теперь и у младшей моей голубушки дырка протёрлась! – С этими словами Нянюшка вынула из корзинки носочек Мери-Матильды. – У нашей малютки и дырки-малютки. Да и немудрено – ножка-то у тебя не больше, чем у китайской принцессы.

Китайскую принцессу я нянчила в стародавние времена, Англия в ту пору была безымянным островом на краю света. А до принцессы я нянчила её маменьку, вдовствующую императрицу.

Принцесса росла самой очаровательной крошкой в мире: лёгкая, точно бабочка, и хрупкая, как хрустальная подвеска. Бывало, дашь ей на обед ложку риса – она и сыта, а скажет: «Нянюшка, пить хочу», так я налью молока в напёрсток, принцесса напьётся да ещё и оставит половину. Спать я её укладывала в шкатулку с нитками, в уголок, а на простыни резала носовой платок – получалась как раз пара.

Слыхали когда-нибудь, как ударяют о стеклянные колокольцы дождевые капли? Точно так смеялась моя принцесса. А когда ходили мы с ней на прогулку, уж как я её потерять боялась! Посажу в кошелёк и не закрываю – так и несу. Идём мы по пекинским улицам, она то и дело выглядывает и сокрушается:

– До чего же много в мире великанов!

Зато в рисовых полях принцесса глядела на порхающих бабочек и радостно приговаривала:

– Какие милые маленькие создания! Отчего они не прилетают в гости во дворец?

Вот однажды получила императрица депешу, что, мол, татарский хан желает взять в жёны её дочь, принцессу Китая. Узнав об этом, малютка засыпала меня вопросами:

– Нянюшка, далеко ли Татарское ханство?.. Мне там понравится?.. А люди там большие или маленькие?.. А сам хан какой?.. Я его полюблю?.. Он очень большой?.. А может, он маленький и хорошенький?.. А как он одет?..

Не на все вопросы нашлась я что ответить, но, услыхав последний, сказала:

– В пурпурную мантию. Он непременно в пурпурной мантии, как всякий порядочный хан.

– Пурпурная мантия… – повторила принцесса. – Как красиво… Теперь, если увижу, я его сразу узнаю. Мой милый маленький пурпурный хан! – И китайская принцесса захлопала в ладоши.

Очень она ждала своего императора, а в день его приезда вдруг сказала:

– Нянюшка, мне нужно новое платье!

– Да бог с тобой, куколка, у тебя их семь сотен – и все новые! Ведь я принялась за шитьё, как только узнала о свадьбе, и шила не покладая рук.

– Да не эти! – Принцесса топнула ножкой. Стояла она в это время на ногте моего большого пальца и топнула по нему пребольно. – Мне нужно платье, достойное пурпурной мантии хана.

– Где же его искать прикажешь? – спросила я.

– В рисовых полях.

Я посадила её в кошелёк, и мы отправились на поиски платья. День выдался знойный, над полем порхали бабочки, а маленький китайчонок в голубой хлопковой рубахе гонялся за ними и ловил прямо руками. Мы подошли уже совсем близко, когда он прихлопнул какую-то бабочку слишком сильно и нежное, как цветок, чудесное создание упало мёртвым к нашим ногам. Принцесса рыдала безутешно.

– Пускай этот преступник постоит смирно, я оттаскаю его за волосы! – в гневе потребовала она.

Мальчишка приблизился и покорно склонил голову, а принцесса ухватилась за два волоска на его макушке и потянула изо всех сил – маленький китайчонок даже сморщился от боли.

– Ну вот! – утомлённо сказала принцесса. – Ступай теперь прочь! И на глаза мне не попадайся!

Мальчик ушёл, а принцесса попросила:

– Нянюшка, дай мне бедняжку!

Я подобрала бабочку. Принцесса погладила её пёстрые бархатные крылышки и, немножко всплакнув, улеглась в обнимку с бабочкой в самой глубине кошелька.

Я решила оставить её в покое – пускай погорюет вволю – и отправилась искать тень, чтобы переждать зной и принцессины слёзы. Устроилась я под деревом, бабочки мельтешили в жарком мареве, а один мотылёк просто не отставал: так вокруг нас и вьётся, так и танцует. Краше его я прежде не видывала. Сидела я тихонько, неподвижно, и он, осмелев, приземлился прямо на мой кошель. Долго сидел, смирно, только усики длинные туда-сюда шарят. Мне померещилось даже, будто он говорит что-то, только – вот беда! – уши мои для тех речей непригодные, ничего я не разобрала.

Потом я то ли задремала, то ли забылась… А может, просто клюнула носом разок-другой. Но открываю глаза и вижу: мотылёк расправляет крылья, лететь хочет, а рядом другая бабочка – поменьше, пёстренькая, точь-в‑точь как та, которую мальчишка убил.

Взлетели они вместе, крылышками друг друга касаясь, устремились из тени на солнце, покружили и скрылись вдали.

Пора было возвращаться: вдруг татарский хан уже приехал? Я шепнула в кошелёк:

– Эй, куколка, пойдём-ка домой.

Принцесса не отозвалась. Решив, что она спит, я направилась во дворец. Шла не спеша, чтоб не разбудить малютку.

На пороге меня встретила императрица:

– Нянюшка! Скорее! Хан въезжает в город, а вы куда-то запропастились! Ни тебя, ни принцессы!

– Да она целёхонька, в кошельке сидит, – сказала я.

Открыли кошель, а он пуст, точно воздушный шарик! Мы все уголки в нём обшарили, все рисовые поля обежали – всё высматривали принцессу в придорожной пыли. Хотя она никак – ну никак! – не могла у меня по дороге выпасть! Под деревом, где я отдыхала, каждую травинку перебрали. Принцесса исчезла без следа. Лишь бабочки вернулись и доверчиво уселись сперва ко мне на ладонь, а после – к императрице. Та, что поменьше, встряхнула крылышками, словно говоря: «Гляди, Нянюшка, на моё новое платье!»

И тут меня осенило.

– Как эта бабочка называется?

А императрица рыдает в три ручья:

– Нянюшка, ну при чём тут бабочки? Не знаю я их названий! Хотя та, что побольше, кажется, «пурпурный хан». Ох, вечно ты невпопад спрашиваешь!

– Вытри-ка слёзы, – говорю. – Искать нам больше некого. Принцесса покинула нас навсегда.

Пересадила я бабочек с руки на траву и повела императрицу домой.

У дворцовых ворот гудела толпа: в столицу приехал сам татарский хан, а невесты нет! Но, завидя нас, толпа закричала:

– Вон они! Вон принцессина нянька идёт!

Хан, высокий красавец в пурпурной мантии, сбежал по ступеням нам навстречу. Он направился прямиком к императрице и, обняв её, воскликнул:

– Моя принцесса! Моя невеста! Моя красавица!

Вдовствующая императрица онемела от изумления. Да и мы, признаться, тоже. Впрочем, вскоре императрица пришла в себя и подала мне знак: молчи, мол. Хан обнял её снова, а я тем временем махнула рукой толпе: молчите! Люди вмиг всё поняли, стоят – точно языки проглотили. Хан повёл невесту во дворец. Так всё и сладилось. Да и что стал бы он делать с моей малюткой принцессой? В кошелёк посадил разве? Ему, считай, повезло…

– Ох, я всё боялась, что сказка окажется короткой, – сказала Дорис. – Ведь у Мери-Матильды совсем крошечная дырка.

– Твоя правда, – ответила Нянюшка. – Но штопать маленькую дырку непросто. Тут нужна сноровка. А поспешишь – людей насмешишь.

Золотой орёл

– Вечно у вас, мальчишек, коленки разодранные, – сказала Нянюшка, вынимая из корзинки ещё пару чулок. – Ведь только что зашивала! Верно, опять по деревьям лазили. Точь-в‑точь как Лионелло, что ловил золотых орлов на отцовской оливе.

– А кто был этот Лионелло? Расскажи, Нянюшка! – попросил Роли. – Хватит сказки про него, чтоб эту дыру заштопать?

Роли очень надеялся, что сказка окажется длинной – дырка-то была огромной: Нянюшка просунула в неё целый кулак!

– Пожалуй, хватит. Сказки про Лионелло как раз хватит на твою дырку…

И, заправив нитку в иглу, Нянюшка начала.

Лионелло жил в Италии, отец его служил садовником в господском доме, где я детей нянчила. Самого-то Лионелло я не нянчила, но всё про него знала, он у меня на глазах рос. Весёлый мальчонка, удачливый и выдумщик в придачу. Хозяином у нас был граф, сады в поместье разрослись чудесные. Граф – тихий такой человечек, незаметный – прошмыгнёт как мышка, и нет его; зато Лионелло важно, по-хозяйски расхаживал среди роз и фиговых деревьев, меж статуй и фонтанов, будто он тут самый главный. И я частенько слышала, как он говорил своим маленьким приятелям, крестьянским ребятишкам:

– Эх, не видали вы нашего сада! Фиги у нас огромные, точно дыни, а каждая роза – будто целый букет. Из фонтанов у нас не вода бьёт, а шампанское! А таких красивых статуй у самого итальянского короля в саду нет!!!

В нашем саду, мол, и то, и сё, и пятое, и десятое. Сейчас и не припомню всех небылиц, которые он про этот чужой, графский, сад выдумывал.

Но это так, к слову, просто чтоб вы знали, какой он был выдумщик.

Как-то раз встречаю его в дальнем конце сада, возле отцовской сторожки, у них там свой клочок землицы был – граф отдал садовнику под грядки. В руке Лионелло держал сачок и шёл такой смелый, решительный, никого вокруг себя не замечал.

– Эй, Лионелло, – окликнула я, – ты словно с драконом сражаться идёшь!

– Нет, – отмахнулся он. – Я иду ловить золотого орла.

– Да ну! А где ж ты его найдёшь?

– У отца на оливе, – ответил Лионелло. – Они всегда там сидят.

Он отправился дальше, а я – за ним. Очень уж любопытно мне стало. У оливковых деревьев я остановилась… Вдруг из листвы клёкот, хлопанье крыльев, и Лионелло кричит. Короче, неразбериха такая, что сразу ясно: на орла охота идёт. Я поближе подошла, тут Лионелло как раз и спустился: рубашка разорвана, в чулке дырища, на щеке царапина, а под мышкой – матушкина рыжая наседка, курица старая.

– Что, – говорю, – Лионелло, поймал своего золотого орла?

– А то как же! Ну, пошёл! – Он отбросил наседку прочь. – У нас тут столько золотых орлов развелось – тьма тьмущая. Прямо не знаем, куда деваться.

Но и это так, к слову, просто чтоб вы знали, что Лионелло наш на выдумки был горазд.

Из графского дома я ушла, когда Лионелло был ещё мал. Пришлось мне тогда отправиться к королю-людоеду – людоедиков нянчить. Но несколько лет спустя случилось мне заехать в те края, и я навестила графских деток – ведь я своих питомцев никогда не забываю. Графские дети уже выросли, и молодой граф как раз собирался жениться на самой красивой девушке в округе. Я посмотрела на невесту и вмиг её вспомнила: она и в детстве такая хорошенькая, ладная девчушка была. Я её поцеловала и благословила. А потом спрашиваю:

– Что с Лионелло сталось?

– Жив-здоров, всё в той же сторожке, – улыбается графский сынок. – Он теперь у нас садовником, отец-то его умер. Кстати, Лионелло недавно женился.

– Да ну! И на ком же?

– На Аните, дочке торговца углём.

– Помню-помню, – обрадовалась я. – Хорошая девочка, большеротая такая, курносенькая.

Попрощалась я со счастливыми женихом и невестой и пошла в дальний конец сада, к Лионелло. Он как раз поливал розы возле сторожки, узнал меня издали и весело так закричал:

– Нянюшка, привет!!! Как я рад тебя видеть!

– И я тебя рада видеть, Лионеллушко. Рада, что не забыл старую.

– Тебя разве забудешь? Ты и не изменилась совсем.

Сам-то он стал теперь пригожий, статный парень, но я говорю:

– Ты тоже ни капельки не изменился!

Он, конечно, и выше стал, и в плечах шире, но всё такой же смешливый, и глаза блестят так же ярко, как бывало в детстве. Лионелло от моих слов развеселился не на шутку:

– Ой, Нянюшка, ой, уморила! Не изменился!!! Нет, шалишь! Изменился, да ещё как! Помнишь, как я сам себе голову морочил? Гонялся за наседкой и называл её золотым орлом? Ха-ха! Помнишь? Я-то думал, что обманываю тебя, а на самом деле только себя и дурачил.

– Зато был счастлив.

– А то! Впрочем, я и теперь счастлив. Я теперь даже счастливей прежнего. – Он взглянул на меня, широко улыбнулся и радостно выпалил: – Я на прошлой неделе женился!!!

– Что ты говоришь!

– Да-да! И как ты думаешь, на ком? Ну же, Нянюшка, догадайся! Красивей девушки во всей Италии не сыщешь!

– Неужели?

– Правда-правда! А знаешь ещё новость? Молодой граф теперь тоже женится. Раньше всё решиться не мог, а потом я женился на Аните, и он вдруг понял, что самую-то раскрасавицу из-под носа увели. Ну, он и взял вторую по красоте. Она, конечно, хороша, только моей жене и в подметки не годится. Пойдём, я тебе Аниту покажу.

Шла я в сторожку вслед за Лионелло и всё думала, как же простушка, какой Анита в детстве была, смогла в раскрасавицу вырасти? Тут и сама Анита на пороге показалась, подбежала к нам, улыбается: мне – радостно, а Лионелло – и того пуще.

И не беда, что осталась она прежней курносой простушкой, – с улыбкой она и впрямь была чудо как хороша. Лионелло просиял и шепнул мне на ухо:

– Видишь, Нянюшка! Что я тебе говорил? Краше во всей Италии нет!

С этими словами Нянюшка закрепила нитку и оторвала хвостик.

– Ой, Нянюшка! – воскликнул Роли. – Неужели заштопала? Так быстро… Дыра же была огромная!

– Верно, мой милый. У некоторых на коленках такие дырки, что вовек не заштопаешь. Вот и приходится заплатки ставить.

Два брата

– Ох‑ох‑онюшки, – вздохнула старая Нянюшка, взглянув на корзинку нештопаных чулок. – А прежде-то в Греции ни девочки, ни мальчики чулок не носили. Знай тамошние матери, от какой маяты их судьба избавила, вот уж порадовались бы…

– А что же ты им не сказала? – спросила Дорис.

– Да откуда ж, девонька, мне было знать? Я тогда, помню, Тали́ю нянчила. – Нянюшка произносила «Талия» в рифму с «Мария». – В те стародавние времена о чулках и не помышляли. У Талии была одна одёжка – маленькая белая туника, а руки, ноги и шейка оставались голыми. Ах да, ещё было одеяние: поясок из зелёных листьев и венок из луговых цветов – она их сама на прогулке плела. Талия была единственной дочкой знатного афинянина, и было у неё два старших брата, тоже близнецы, вроде Рони и Роли. Только разница у них с сестрой не то что у вас: Талии десять лет было, а им по двадцать.

Звали братьев Саймон и Даймон, и в сестрёнке своей они души не чаяли, даже ревновали её друг к другу, хотя сами дружили – водой не разольёшь. Сестрёнка между тем подросла, превратилась из младенца в хорошенькую девочку, и Саймон с Даймоном наперебой старались ей угодить, чтоб она полюбила одного брата крепче, чем другого. Только у Талии день на день не приходится: то она больше Саймона любит, и Даймон тогда ходит мрачный как туча; то она к Даймону льнёт, и тогда Саймон хмурится и брата сторонится.

Однажды Талия исчезла. Я зазевалась, а она выбралась из дворца и пропала. Сперва мы не тревожились, ведь она частенько убегала погулять. Но прошёл час, два, три. Мы кинулись на поиски, но вскоре стало ясно: нет её ни во дворце, ни поблизости. Отец разослал гонцов во все концы Афин. Простой люд любил Талию, всякий узнал бы её и защитил, ни один волос не упал бы в городе с её головы. Только никто в Афинах её не видел.

Наконец в горах повстречался нам старый пастух. Он нёс ягнёнка, отбившегося от отары. Спросили мы его о беглянке и услыхали в ответ:

– Видел-видел. Забрела ко мне с утра, с ягнятами поиграла. Уж не знаю, кто она такая, но ягнята её ничуть не боялись. А мне что? Пусть играет. Потом вдруг словно тень от крыльев над головой пронеслась. Испугался я, думал – орёл. Бросился отару сбивать. Потом вижу: не орёл это, а сияющий бог с крылышками на ногах. И спустился он с неба вовсе не за ягнятами, а за девочкой, которую вы ищете.

Поняли мы, что нашу Талию похитил Гермес, из всех богов только у него на ногах крылышки.

Даймон вскричал:

– Я найду сестру или погибну!

И Саймон ему вторит:

– Найду Талию или погибну!

– Вы ей братья? – спросил старик пастух.

– Да, – отвечают они хором.

– Тогда мне велено кое-что вам передать. Поднявшись в воздух до самых макушек деревьев, Гермес крикнул мне: «Когда братья придут её искать, скажи, что я верну Талию тому, кто пожертвует ради неё самым дорогим. Пускай при тебе ответят, что́ готовы они отдать. Незримый для людских глаз, я буду рядом и услышу всё».

– О Гермес! – воскликнул Даймон. – Где бы ты ни был, услышь меня! Верни сестру, и я отдам тебе свою силу, пусть бессильно падут мои руки и я не смогу снова коснуться её нежных щёк.

– О Гермес! – воскликнул Саймон. – Я отдам не только силу, я отдам свой голос, пусть вовеки не произнесу я милое сердцу имя.

– О Гермес! – перебил его брат. – Кроме силы и голоса я отдам своё зрение. Пусть вовек мне не коснуться, не позвать, не увидеть милой Талии.

– О Гермес! – перебил его брат. – Я отдам силу и голос, зрение и слух. Пусть никогда не коснусь я сестры, не увижу её, не позову и не услышу в ответ её звонкий голос.

– Кроме того, – снова вступил Даймон, – я готов отдать свою жизнь, лишь бы Талия вернулась домой целой и невредимой.

– И я! И я готов умереть, Гермес! Я тоже умру с радостью, лишь бы спасти сестру.

Саймон и Даймон злобно смотрели друг на друга: вдруг брат вспомнит ещё что-то, позабытое, и сестру вернут ему? Обоим казалось, что кроме собственной жизни им отдать уже нечего. И они ждали, надеясь увидеть Талию прежде, чем настигнет их смерть.

Но чуда не произошло. Бог не появился. Казалось, сестра исчезла навсегда. Глаза братьев наполнились слезами, взгляды потеплели, ненависть сменилась сочувствием и скорбью, и Саймон с Даймоном раскрыли друг другу объятия. Они сказали – одновременно, точно сговорившись:

– Брат мой, сестра потеряна для нас навсегда, но, если бы ей суждено было вернуться, я бы больше не ревновал, я бы отдал её тебе с радостью!

Едва они проговорили эти слова, старый пастух трижды дунул на ягнёнка – и пред ними предстала маленькая Талия, милая и весёлая, как прежде. Она кинулась обнимать братьев, а старик у них на глазах превратился вдруг в юношу, в сияющего великолепного бога с крылышками на ногах, взмыл в небо яркой стремительной птицей и исчез в синеве.