Текст книги "Всё, что мы обрели"

– Это блестящая возможность. Не только для вас, но и для университета. Престижность того, что наша студентка будет иметь агента еще до окончания университета…

– Простите, но это невозможно, – перебила я ее и вышла из кабинета.

18. Аксель

Оливер ворвался в дом, как только я открыл дверь. Он не потрудился поздороваться, просто ходил взад и вперед по гостиной, пока, наконец, не посмотрел на меня, положив руки на бедра, а его лицо исказилось в злобной гримасе.

– Что ты натворил? Как ты мог даже подумать об этом? Во-первых, ты обещал мне, что она тебя не увидит, что ты не испортишь ей вечер. А во-вторых, ты связался с ее университетом, чтобы представлять ее интересы? Серьезно? Тебе не пришло в голову сказать мне что-нибудь об этом?

– Я собирался. У меня не было времени.

– Что, блин, с тобой не так? – кричал он.

– Просто устал притворяться.

Я прислонился к кухонной стойке, стараясь сохранять спокойствие, потому что это был единственный способ, который я мог придумать, чтобы вести этот разговор, не теряя контроль, а я не знал, произойдет ли это вообще, потому что все было слишком… несвежим, как будто мы уже говорили о Лее раньше, хотя никогда не делали этого как следует. По крайней мере, без того, чтобы не ударить друг друга. Это был единственный раз, когда мы пытались понять друг друга, и нет, ничего хорошего из этого не вышло.

– К чему ты клонишь, Аксель?

– Я больше не могу это игнорировать.

– Что «это»? – Оливер глубоко вздохнул.

– Ее. То, что произошло. Что она, черт возьми, существовала. Я не могу продолжать говорить с тобой через эту гребаную стену между нами и притворяться, что ничего не происходит, что все по-прежнему, – я, сам того не осознавая, повысил голос.

– Что ты пытаешься мне сказать? – спросил Оливер, и мне показалось, что он был искренне удивлен.

Я взъерошил волосы и попыталась взвесить каждое слово.

– Почему ты вернулся, почему ты просто появился в моем доме в случайный день?

Он все еще был удивлен, теперь уже вопросом, который изменил ход нашего начинавшегося противостояния. Он кивнул мне в сторону террасы – и я последовал за ним, когда он вышел. Я дал ему сигарету. Сам взял другую. Прошла пара минут, прежде чем он решил продолжить разговор. В тот раз я не собирался отступать.

– Я женюсь, – внезапно выдал он.

– Какое отношение это имеет к делу?

Я не то чтобы не был рад за него, но…

– Когда Бега спросила меня о том, кто будет моим шафером, тогда… я понял, что это не может быть никто другой, кроме тебя. И я понял… что мы были не просто друзьями, мы были семьей. – Он посмотрел на меня. – А семья – это навсегда, Аксель. Я не мог перестать думать об этом: обо всем, что произошло, о том, что пошло не так…

Я сделал долгую затяжку. Черт, я был в оцепенении три года, застряв в своей рутине, и вдруг, казалось, все вырвалось наружу, и я хотел, чтобы это случилось, чтобы все полилось через край и взорвалось раз и навсегда, потому что больше не мог выносить это безразличие в своей жизни, это однообразие, заставлявшее меня проводить дни в воспоминаниях о прошлом, о лучших, красочных временах, которые исчезли.

– Блин, Оливер…

– Так что несколько недель я размышлял о тебе, обо всем, что мы пережили вместе, и наконец в один прекрасный день пришел сюда. Вообще не задумываясь. И было легко не говорить на неудобные темы, словно ничего не произошло.

– Но ведь произошло, – прошептал я.

– Я хотел забыть об этом. Хотел оставить это позади.

Ну вот. Проблема была в том, что я не хотел того же. Что время не вылечило меня. Что я не смог забыть ее. Оставить Лею позади – все равно что стереть лучшее, что у меня когда-либо было, и я не мог этого сделать. Я покачал головой:

– Прости, Оливер. Я не могу…

– Быть моим шафером? – Он нахмурился.

Я почувствовал, как частичка меня надломилась.

– Так же, как и не могу быть твоим другом. Не как раньше.

Оливер сердито фыркнул и ошеломленно произнес:

– Что за хрень с тобой творится, Аксель?

– Просто все не может быть по-старому. Не из-за тебя, просто… просто, когда я увидел ее…

О, черт. Я собирался сказать что-то возмутительное. Я развернулся, но он схватил меня за плечо, прежде чем я успел уйти.

– Погоди. Объясни мне. Я хочу понять тебя.

– Когда я увидел ее на днях… когда увидел ее…

– Ты все еще влюблен в нее? Спустя столько времени?

Это задело даже чуть ли не больше. Что он все еще думал, что Лея была для меня прихотью, что он никогда не задумывался над правдой, а правда в том, что я был влюблен в нее, и то, что я чувствовал, было настоящим. Я задумался: «А каким я был в его глазах: циничным, трусливым, импульсивным?»

– Я буду любить ее до конца своих дней, черт возьми.

– Но Аксель… – Он посмотрел на меня в замешательстве.

– Я знаю. Знаю, что все испортил, не сказав тебе. И еще то, что это было не вовремя, и что ты подумал, что это было просто мимолетно. – Я метался между тем, чтобы честно выложить всё как есть, и тем, чтобы скрыть. Выбрал первый вариант, наверное, потому что мне уже нечего было терять, все было настолько разрушено… – Ты важен для меня, но она всегда будет важнее, в другом смысле… и мы не можем быть друзьями, потому что она твоя сестра, и я думал, что смогу справиться с этим, но… нет, потому что единственное, о чем я мог думать, как только увидел ее в галерее, это стянуть с нее платье и оттрахать в каком-нибудь углу.

– Аксель, ты сумасшедший ублюдок!

– Так и есть.

– Фильтруй, что говоришь!

– Я хотел быть искренним.

– Черт возьми! Это моя сестра. – Он взъерошил волосы и повернулся к входной двери.

Я думал, что он сразу же выйдет через парадную дверь, но он этого не сделал. Он повернулся и глубоко вздохнул, глядя на меня.

– Я не хочу тебя потерять. И ты прав: я не думал, что ты серьезно относишься к ней, но это, твою мать, потому что ты никогда ни к чему не относишься серьезно. И ты не поступил правильно, Аксель, ты лгал мне, ты предал меня, ты все испортил…

Я крепко вцепился в деревянные перила.

– Я знаю… – Я стиснул челюсть.

Оливер закурил еще одну сигарету, и я последовал его примеру. Иногда мне казалось, что мы делали это, чтобы занять руки, когда заходили в тупик. Пауза, чтобы прикурить, сделать затяжку, медленно выдохнуть дым…

– И что теперь? – спросил меня Оливер.

– Теперь я хочу, чтобы она подписала со мной контракт.

– Это не очень хорошая идея…

– Ты знаешь, что хорошая. Никто не сможет представлять ее лучше, никто не будет так отстаивать ее интересы. А скоро, поверь мне, кто-нибудь подпишет с ней контракт, потому что она очень хороша.

– Я думал, что вы никого не представляете, что вы просто находите художников, – произнес он слова, которые я сказал ему месяц назад на той же террасе.

– А ее буду… Клянусь, я буду заботиться о ней и…

– Черт, нет, не делай этого, не говори мне, что ты будешь заботиться о ней, – выпалил он.

И я вспомнил, что уже не в первый раз обещал ему.

– Я буду стараться изо всех сил. И у нее есть будущее, Оливер. Я знаю, что она добьется успеха, если у нее будут все условия для этого. Я могу ей это дать.

Оливер потер лицо. Он выглядел измученным.

– Думаю, она с кем-то встречается…

– Никто не спрашивал тебя об этом, – прошипел я.

Молчание окутало нас на несколько мгновений.

– Ты действительно думаешь, что у нее все получится?

– Я не думаю, я знаю. Она всегда была талантлива.

– Я постараюсь поговорить с ней, но ничего не могу обещать.

Когда через несколько минут он ушел, я сразу же отправился на кухню, взял бутылку, не удосужившись взглянуть на этикетку, и вышел из дома. Я прошел по тропинке к пляжу, сделал большой глоток и лег на берегу. Закрыв глаза, я дышал… или, по крайней мере, пытался дышать. Если бы только рокот океана мог заглушить мои мысли.

Все это создал я. Я один.

Мне вспомнился парень, который был с ней в галерее, тот, кто вытащил ее оттуда, как я сам сделал это три года назад, уводя ее от беды. Какая чертова ирония судьбы, что человек, который любил ее больше всех, в конце концов попросил ее однажды ночью познакомиться с большим числом людей, жить, наслаждаться, трахаться. Потому что я думал, что на этом все закончится. Что с ней произойдет то же самое, что и со мной, что среди всех этих незнакомцев она всегда в конечном счете выберет меня, даже если я не давал ей выбора. Что рано или поздно мы снова встретимся. Что тогда мы каким-то образом окажемся на равных.

Проблема была в бесконечной пропасти между тем, чтобы представлять ее в постели в других руках, и тем, чтобы осознавать, что у нее есть чувства к кому-то другому. Связь. Отношения. Что-то вроде того, что было у нас.

Первое пощипывало. Второе приносило столько боли…

19. Лея

Я не хотела никого видеть. Не хотела думать. Просто ходила на занятия, спала и рисовала. У меня было ощущение, что я заперта в одном из тех снежных шаров, которые нужно трясти, чтобы хлопья двигались и медленно падали. Огромный такой шар. Я могла ходить и ходить, но почему-то всегда возвращалась в одно и то же место, на одну и ту же улицу, к одним и тем же глазам. И неважно, сколько я бежала или пыталась скрыться, потому что в конце дороги… по-прежнему был он.

20. Аксель

– Можем ли мы предложить что-то еще? Улучшить контракт. Поговорите с университетом.

– Аксель, почему тебя так волнует подписание контракта с этой девушкой? – Сэм откинулась на спинку стула и уставилась на меня так, как смотрела, когда ловила своих детей за проделками, нахмурив брови. – Она хороша, но я никогда не видела, чтобы ты кем-либо так интересовался.

– Она… – Я сглотнул, не в силах признаться, не в силах говорить о ней вслух с кем-то еще.

У меня была всего пара разговоров с братом, и то в самом начале, когда я едва мог найти слова, чтобы определить, что я чувствую, потому что, ну, я не знал.

– У меня есть предчувствие, – заключил я.

Я встал и вернулся в свой кабинет. Открыл ящик стола и принял таблетку от головной боли, хотя обычно избегал этого. Я не любил лекарства, но в тот день мой мозг норовил взорваться. В таком состоянии я находился уже давно. Конечно, мама настаивала на том, чтобы я пошел к врачу, и в итоге я сдался, просто чтобы она перестала мне постоянно звонить и напоминать. Диагноз? Напряжение, употребление алкоголя, курение, эмоциональный стресс, тревога, недостаток сна…

Я сделал пару отложенных ранее звонков, а остальное время посвятил размышлениям о фотографии, которую мне подарили в художественной галерее неделю назад. Картины под общим названием «Любовь» были запечатлены на снимке, который не мог вместить всего, что они собой представляли. Я вздохнул и положил снимок в папку.

Тогда я ушел рано, потому что после обеда встречался с Джастином. Я уже не помнил, как он впервые пришел домой с детьми и доской для сёрфинга под мышкой, готовый позволить мне научить его делать то, что он, казалось, всегда ненавидел, но каким-то образом это стало семейной традицией, и периодически мы соглашались провести время вместе.

Племянники с криком набросились на меня, как только приехали, в то время как Джастин пытался их обуздать и успокоить. Они не послушались, нет. Они были шумными, дикими и не очень-то умели следовать правилам, которые навязывали им родители.

– Можно я сегодня возьму твою доску? – спросил Макс.

– Конечно же нет. – Я постарался не рассмеяться.

– Ну дядя Аксель! – попросил он снова.

– Я тоже хочу! – Коннор посмотрел на нас.

– Мальчики, каждый из вас возьмет свою доску, – сказал Джастин. – Залезайте в воду, вперед!

Мальчики побежали по песчаному пляжу к берегу, а мы с братом последовали за ними в более спокойном темпе. Я чувствовал на себе их пристальные взгляды. Я закатил глаза, потому что за неделю до этого сказал Джастину, что пошел в галерею увидеть ее, и, конечно же, он не собирался сразу бросать эту тему.

– Она что-нибудь ответила на предложение?

– Если бы она согласилась, я бы уже знал. Нет.

Мы зашли в воду. Мои племянники были в нескольких метрах от нас, возле небольших волн почти у самого берега. Думаю, моего хмурого вида было достаточно, чтобы брат понял: мне нужно побыть наедине с доской, чтобы выпустить накопившуюся энергию и выдохнуть, хотя, к сожалению, это не помогало мне лучше спать. Поэтому я сосредоточился только на своем теле, на своей позе, на балансировке своего веса и на том, чтобы оседлать волны, как будто вокруг меня больше ничего нет.

Когда Джастину надоело повторять одно и то же, он пошел искать меня. Коннор и Макс уже были на берегу и смеялись над одной из тех шуток, которые, казалось, понимали только они двое. Я остался там, лежа на доске рядом с братом под оранжевым небом.

– Нельзя оставаться в такой жопе, Аксель.

– Что я не могу сделать, так это выбраться.

– Ты знаешь, что я понимаю тебя, но…

– Она с кем-то встречается, – проговорил я, и слова будто вонзились мне в горло, резко и жестко. – Не знаю, чего я ожидал, но точно не этого, черт возьми.

– Тебе не пришло в голову, что она может встретить кого-то за три года?

– То, что она встретит, да. То, что она влюбится, нет.

– А разве это не одно и то же?

– Нет, даже близко нет. Это две вещи с разных гребаных планет.

Мой брат женился на своей школьной возлюбленной, Эмили, единственной девушке, к которой у него когда-либо были чувства. Я перетрахал столько женщин, что не могу вспомнить и половины из них, и встреча с ними ничего для меня не значила. Это не имело ничего общего с тем, что я испытал с Леей. Ничего. Даже в сексе, потому что с ней я не искал удовольствия, это была… жизненная необходимость, вот так просто.

– Аксель, на что ты надеялся? – Сидя на доске, брат серьезно посмотрел на меня.

– Не знаю. Я надеялся… – Я сделал глубокий вдох и взял паузу, пытаясь прогнать все те запутанные мысли, которые продолжали посещать меня. – Думаю, какая-то часть меня всегда считала, что мы снова увидимся и тогда все будет так, как будто ничего не изменилось. Может быть, три года назад этого не могло быть, потому что не было подходящего случая или ситуации, но сейчас?

Возможно, я пытался обмануть себя, ведь в то время было проще придерживаться этой идеи, чем принять другую – что все разрушено навсегда.

– И что ты собираешься делать?

– Без понятия. Попробую добиться ее согласия на то, чтобы представлять ее интересы. – «И умирать внутри каждый раз при виде ее». – Я верю в нее. Я должен сделать это…

– Ради Дугласа? – Джастин догадался.

– Да. И ради себя тоже. И ради нее.

– Ты втягиваешь себя в большие неприятности, ты ведь знаешь это, не так ли?

– С Леей никогда не было легко.

21. Лея

– Ты же явно несерьезно!

– Лея… – голос Оливера был мягким.

Но мне было все равно, насколько нежным пытался быть мой брат или как сильно он старался казаться мягким, потому что все, о чем я могла думать, это то, что однажды он пытался вытолкнуть меня из объятий Акселя, а теперь он, казалось, был готов бросить меня в них с закрытыми глазами. Я была зла. Очень зла. Я согласилась на их дружбу, не требуя никаких объяснений, но меня не волновали его перемены в настроении, то, насколько все неустойчиво.

– Послушай меня, это хорошая возможность, – выдохнул он по ту сторону провода. – Я знаю, что это сложная ситуация, но прошло уже много времени. У тебя ведь есть парень, не так ли? Аксель представляет художников, и он… он наша семья, Лея.

– Это неправда. Больше нет, – сказала я и повесила трубку.

Я повесила трубку, потому что не могла больше слышать то, что было неправдой, потому что это было больно и я не понимала Оливера. Я знала, он заботится о том, чтобы я добилась успеха и сделала себе имя. Но какой ценой? Я не была уверена, что стоит переступать такую опасную черту. Тем более что хорошо знала Акселя и понимала: за всеми его поступками обычно стояла какая-то причина.

Я опустилась на кровать в квартире Лэндона и уткнулась головой в подушку. Со дня выставки я чувствовала себя неуверенно, не в своей тарелке. Каждый раз, стоило мне вспомнить тот момент, когда я увидела Акселя стоящим посреди комнаты и рассматривающим мои картины, мне казалось, что острые когти впиваются в мои легкие, пока я не задохнусь. Это ощущение было невыносимо, мучительно было снова почувствовать себя такой слабой, вздрогнуть от воспоминаний о его покрасневших глазах, его выражении лица…

И эти его слова: «Я горжусь тобой».

Я встала с кровати, как только услышала звук поворачивающегося ключа. Схватила пакеты, которые принес Лэндон, и помогла разложить продукты. Была пятница, и я решила остаться у него на ночь: поужинать, посмотреть вместе фильм, а потом заснуть в обнимку.

– Это в морозилку.

– Мороженое! – Я радостно улыбнулась.

Поцеловала его в щеку, взяла банку и убрала ее, продолжая раскладывать по полкам чипсы и другие снэки.

Тут зазвонил мой мобильник, оставленный в спальне.

– Тебе звонят, Лея.

– Знаю.

– И ты не собираешься отвечать?

– Это мой брат. И я на него разозлилась, так что нет.

– Что случилось на этот раз?

Раньше у нас с Оливером часто возникали разногласия, но из-за глупых пустяков, как у брата и сестры, которые любят друг друга, несмотря на ежедневные неурядицы. Но Аксель не был для нас неурядицей; Аксель был ударом ниже пояса, самым высоким барьером, разделявшим нас, и мне не хотелось прыгать через него туда-сюда, как считал нужным Оливер.

Я взглянула на Лэндона с некоторой неуверенностью.

– Он хочет, чтобы я согласилась, – прошептала я.

– Чтобы он представлял тебя? – Он хотел уточнить, ведь я лишь вскользь упомянула об этом на прошлой неделе, когда в панике пришла к нему домой после того, как покинула кабинет Линды Мартин, а мое сердце все еще колотилось в районе горла.

После этого я старалась даже не упоминать о произошедшем, хотя не могла выбросить это из головы.

– Да. Такой вот последовательный Оливер.

Лэндон прислонился к стойке:

– И что думаешь?

– Мне нечего думать, – ответила я, убирая коробку сока в холодильник.

Лэндон посмотрел на меня, прикусив губу.

– Что случилось?

– Ничего. Просто… может, тебе стоит над этим поразмыслить.

– Что? Нет, ты же несерьезно!

Он взял меня за запястье, прежде чем я успела выйти из кухни. Я пыталась держать себя в руках, сделать глубокий вдох и выслушать, что он хочет мне сказать.

– Постой, Лея, милая…

– Не называй меня так, – взмолилась я.

– Прости. – Он провел напряженной рукой по волосам.

Мы не привыкли ссориться; у нас с Лэндоном не было ссор, типичных для пар, мы просто хорошо проводили время, обнимаясь на диване или гуляя по городу.

– Я плохо выразился. Если ты не хочешь этого делать, то и говорить не о чем, ладно? У тебя есть свои причины, я знаю. Поверь мне, я первый, кто не хочет даже думать о том, чтобы ты сблизилась с ним… – Он ненадолго замолчал, прежде чем снова посмотреть на меня. – Но я могу понять, почему твой брат считает, что это отличная возможность для тебя в этом непростом мире. Иди ко мне.

Я прижалась к нему и закрыла глаза, почувствовав прикосновение его груди к моей щеке. Я понимала: если бы очень постаралась, то могла бы прийти к тому, что думаю о своем будущем, учитывая, что прошло три года, и это казалось достаточным временем, чтобы встретиться с демонами из прошлого, оставшимися позади. Это было логично, но… на деле это убивало, потому что Аксель выкладывал передо мной сладость, перед которой, как ему было известно, я не могла устоять: речь шла о живописи, о моих мечтах. И условием достижения этих мечтаний было пробуждение чувств, которые я хотела сохранить в тайне.

Лэндон мягко отстранился.

– Давай забудем об этом. Что бы ты хотела на ужин?

Я нервно покусывала щеку, ерзая на месте.

– Просто это было бы так сложно…

Он замолчал, поняв, что я продолжаю говорить о том же. Он убрал пряди волос, выбившиеся из моего хвостика, за уши и перевел дыхание, после чего задал вопрос, который, казалось, назревал внутри него месяцами:

– Ты все еще любишь его?

– Нет.

Нет, потому что Аксель оказался не тем человеком, которого я знала, потому что с течением месяцев и лет он все больше и больше менялся. И когда я отделила все эти слои, в которые влюбилась: его искренность, образ жизни, прозрачный взгляд… Когда я отделила их и посмотрела вновь, то увидела, что ничего не осталось. Лишь пустота. Под всей этой красивой, блестящей оберточной бумагой я не нашла того парня, за которого его принимала.

Я почувствовала, как Лэндон вздохнул с облегчением.

– Так что тебя беспокоит?

– Не знаю! Что это будет трудно и некомфортно. Я не ощущаю сил вести себя с ним как ни в чем не бывало после всей боли, которую он мне причинил. Это не только из-за того, что произошло между нами, пока я жила у него в доме, это из-за всего остального, что было раньше. Мы были друзьями, семьей. Мы были людьми, о которых, когда смотришь на них, думаешь, что они никогда не расстанутся, потому что их жизни как-то переплетены.

Я поняла, что расстроенная ходила взад-вперед по кухне, когда Лэндон заставил меня остановиться, встав передо мной. Он пригнулся, чтобы мы были на одном уровне.

– И ты не можешь возродить это? – спросил он.

Я подумала об этом. Отделить одну часть Акселя – его поцелуи, единение наших тел и ночи на террасе – от другой, которая была основой всего этого, – от дружбы, привязанности, безусловной любви длиною в жизнь…

– Не знаю, но эта ситуация…

– Неудобная. Могу представить. Все, чего я хочу, – это чтобы ты рассмотрела все варианты, спокойно всё взвесила, прежде чем принять решение. – Лэндон поцеловал меня в лоб и обнял за плечи. – А теперь давай оставим эту тему. Сегодня твоя очередь выбирать фильм, ладно?

22. Лея

Я была в ярости.

Злилась на весь мир за то, что он поставил меня в такую ситуацию. Злилась на Оливера за то, что он такой противоречивый. Злилась на Лэндона за то, что он не сказал мне слова, которые я хотела услышать. Злилась на госпожу Линду Мартин за то, что она продолжала настаивать и перезванивала мне в учебные часы. Злилась на Акселя за все. И особенно злилась на себя – за то, что была на волосок от того, чтобы упустить возможность, потому что не решалась выяснить, действительно ли отошла от этой части своего прошлого. По иронии судьбы мои мечты пересекались с тем путем, которого я избегала долгие годы. И мне надлежало решить: идти к ним или позволить им ускользнуть.

23. Лея

Меня окутывали сомнения. Словно толстое одеяло, от которого никак не можешь избавиться, и чем больше времени ты проводишь под ним, тем сильнее оно тебя душит. Я пыталась выпутаться из него, но не могла: когда приподнимала один конец, другой обрушивался; когда мне казалось, что передо мной лежит ответ, страх возвращался, заставлял меня повернуть назад и дальше ходить по кругу под гнетом всех этих сомнений.

И вот однажды утром я глубоко вздохнула и решила одним махом сорвать с себя это одеяло. Старалась действовать с холодной головой, не позволяя клубку чувств вновь затянуть меня в ловушку. Я встала с кровати, посмотрела в окно и приняла решение.

24. Аксель

Я поднес телефон к уху, все еще охваченный трепетом.

– Она согласилась? – спросил я еще раз.

– Не совсем. Она хочет это обсудить. Это шаг.

– Оливер… – Я перевел дыхание, нервничая, потому что часть меня уже смирилась с мыслью, что ее молчание – это «нет», а другая часть… ну, в общем, я приложил много усилий за последние несколько недель, чтобы не сесть в машину и не стоять у ее входной двери, угрожая не уходить, пока не заполучу желаемое. – Спасибо тебе за это.

На другом конце провода повисло напряженное молчание.

– Она дала мне адрес кафе, чтобы вы встретились там в следующий понедельник днем. Есть ручка и бумага? Тогда записывай.

Я записал адрес и время, держа телефон между плечом и ухом и гадая, почему Лея решила использовать своего брата в качестве посредника. Но потом подумал… подумал, что, может быть, она удалила мой номер из контактов. Может, так она и сделала однажды, в гневе нажав на кнопку, как бывает, когда хочешь навсегда стереть из своей жизни то, что оставил позади, переходя на новый этап.

– Так, в понедельник в районе пяти часов, – повторил я.

– Да. Еще кое-что, Аксель… будь деликатен. Будь таким, каким никогда не бываешь. – Я закатил глаза и порадовался, что он меня не видит. – Говори только о живописи.

– Успокойся, Оливер, – произнес я, и он фыркнул.

– Легко сказать. И как хреново это чувствовать.

– Лея уже взрослая, черт подери. Ей двадцать три, думаю, она может нормально поговорить со мной в кафе.

Как ни странно, я не был уверен, что сам с этим справлюсь, учитывая, что в галерее едва смог вымолвить и слово. Но я хотел заверить Оливера, что это не сделает наши отношения еще более напряженными и неловкими, потому что иногда казалось, что у нас все как обычно, а в следующую минуту я чувствовал, что мы два незнакомца.

Я уже почти повесил трубку, когда он добавил:

– Аксель, и еще…

– Что? – Я задержал дыхание.

– Не заставляй меня пожалеть об этом.

Я заметил легкую мольбу в его голосе и задался вопросом, что он чувствует: казалось, он хотел позволить мне снова приблизиться к Лее, но в то же время был против этого.

Я не ответил, потому что Оливер торопливо попрощался.

Я простоял так несколько секунд, все еще держа телефон в руке и глядя в окно, где ветер шелестел листьями деревьев, растущих вокруг коттеджа, и все еще думал о ней, все еще думал о том, что увижу ее всего через несколько дней и что не вполне уверен, чего ожидать. И меня это бесило. Неопределенность, когда речь шла об этой девушке, за взрослением которой я наблюдал, с которой потом делил все: свой дом, свою жизнь, свое сердце.

И что со всем этим случилось?

Ведь люди постоянно появляются и исчезают, они закрывают и открывают двери, через которые входят и уходят. Такое бывает часто. Люди покидают твой мир или перестают брать трубку, но что происходит со всем, что они не могут с собой забрать? С воспоминаниями, чувствами, общими моментами… Могут ли они исчезнуть и превратиться в пыль? Где они хранятся? Быть может, в руках одного они остаются дольше, чем в руках другого. Быть может, в моем случае я остался со всеми этими невидимыми вещами, громадным и набитым чемоданом, а она сумела продолжить путь без тяжелого груза на спине.

Я взял сигарету и вышел на террасу. Затянулся.

Медленно курил в ночной тишине. Одно из тех воспоминаний, которые всегда со мной, всколыхнуло меня, когда сигаретный дым унесся в темноту. Мотив той песни крутился у меня в голове, и я снова слышал The Night We Met; как когда танцевал с Леей, прильнувшей ко мне ровно перед тем, как я поцеловал ее и переступил черту, изменившую все. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул.

25. Аксель

Не помню, чтобы когда-либо так нервничал.

Кофейня, где мы встречались, выглядела по-деревенски, ее стены были отделаны деревом, а полки забиты растениями и старыми вещами, теперь – просто декоративными безделушками. Когда я вошел, Леи еще не было, поэтому я сел за один из столиков у окна, выходившего на малолюдную улицу. Заказал крепкий кофе, хотя знал, что он не поможет мне успокоиться, и помассировал виски пальцами, разглядывая один из балконов здания напротив c вазонами в тон, раскинувшимися ветвями, сползавшими вниз из-за того, что слишком выросли, желтые цветы, усеивавшие глубокий зеленый цвет.

Все было искусством. Все это. Жаль, не смог запечатлеть.

Я поднял голову, когда услышал звон колокольчиков над входной дверью. У меня пересохло во рту. Лея медленно двинулась вперед, ее взгляд остановился на мне, хотя я думал, она попытается избежать этого. О, ведь она всегда обладала способностью удивлять меня. Как же она непредсказуема…

Я предполагал, что ее взгляд будет неуловимым, но нет. Он был вызывающим. Я затаил дыхание, когда она подошла. На ней были узкие джинсы и простая серая футболка с коротким рукавом, но все, о чем я мог думать, – это то, что она самая яркая девушка, которую я когда-либо видел в своей жизни. Потому что именно такой она и была. Она сияла. Меня удивляло, как это возможно, что никто больше в этом кафе не заметил света, который, казалось, отражался от ее кожи, ее блестящих глаз, и той силы, которую она излучала с каждым своим шагом.

Я оперся о стол и поднялся.

Лея стояла передо мной. Я наклонился и поцеловал ее в щеку, хотя это был скорее не поцелуй, а касание, потому что она быстро отстранилась, села и повесила сумку на спинку стула. Я устроился напротив нее.

Мы смотрели друг на друга. У меня перехватило дыхание.

Как начать, что сказать?

Я заметил напряжение, сковавшее ее узкие плечи, и мне хотелось как-то успокоить ее. Как в былые времена. Как каждый раз, когда ей было плохо, когда я был ее спасательным кругом, а не тем, кто создавал проблемы.

– Хочешь что-нибудь выпить?

Лее потребовалось мгновение, чтобы оторвать свой взгляд от моего, прежде чем она подняла глаза и сосредоточилась на официантке, подошедшей принять заказ и налившей мне кофе. Я уставился на темную жижу, пока она заказывала яблочный сок, и пожалел, что не заменил кофе на стакан чего угодно, что я мог бы выпить, чтобы успокоить свои нервы.

– Итак… вот мы здесь, – прошептал я.

– Вот мы здесь, – тихо повторила она.

Мы снова замолчали. Я был чертовым идиотом. После долгих лет молчания с Леей это было все, что мне удалось вымолвить. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, собираясь с силами.

– Лея, я… – У меня был ком в горле.

– Контракт, – оборвала она меня, – мы должны поговорить об этом.

– Да. Оно. – Я сделал паузу, когда официантка вернулась, чтобы налить сок. – Я отправил его твоей преподавательнице.

– Она не обсуждала это со мной, – ответила Лея.

– Почему? – Я посмотрел на нее, заинтригованный.

– Потому что я не хотела слушать.

– Что ж, это… многообещающе.

Она не улыбнулась. Ни капельки. Мне не стоило и ожидать этого. Я подавил вздох и открыл папку, оставленную на столе. Пододвинул к ней экземпляр и взял свой. Лея нахмурилась, начав читать. Она не притронулась к соку. Я старался не смотреть на нее и сосредоточился на размешивании кофе.

– Есть что-то, что ты хочешь знать? – спросил я.

– Да, я хочу, чтобы ты все объяснил. Никаких сюрпризов.

– Раньше тебе нравились сюрпризы…

Она посмотрела на меня. Это было дерьмово, но как же мне не хватало того чувства, которое она пробуждала во мне одним лишь жестом.

– Аксель, я не хочу терять время.

– Все в порядке. Вот что тебе нужно знать…

26. Лея

Мне хотелось вскочить и убежать.

Все мое тело требовало этого: колотящееся сердце, узел в животе, потные ладони и, самое главное, мой инстинкт. То чувство, которое, кажется, не слушает разум, но иногда просто направляет нас.

Аксель выглядел так же. Его волосы были немного длиннее, задевали уши, глаза темно-синего цвета, напоминающие морские глубины, загорелая от солнца кожа, полные губы и челюсть. Я заметила, что он побрился перед встречей, потому что на щеке у него было несколько небольших порезов; он никогда не был особо аккуратен с бритвой. Потом обратила внимание на его руку, лежавшую на листке контракта: мужская, с длинными пальцами, короткими ногтями и немного шершавой кожей.