Текст книги "Всё, что мы обрели"

Я глубоко вздохнула и отвела взгляд.

Словно мне нужно было заново вспомнить каждую деталь, все те мелочи, которые забываются с течением времени; крошечный шрам через левую бровь, который он получил в шестнадцать лет, когда ударился о край доски для сёрфинга, первые пуговицы рубашки, которые он всегда расстегивал, изгиб его губ…

– Как представляемой художнице галерея гарантирует размещать в своем каталоге не менее десяти твоих работ в месяц; он не статичен, идея в ежемесячном обновлении. Мы также будем привлекать тебя к участию в художественных ярмарках и выставках. Прибыль делится пополам.

– Не думаю, что это справедливо.

– Что, прости? – Он поднял бровь.

– Я не соглашусь меньше чем на шестьдесят процентов.

Аксель выглядел удивленным, но потом я подметила, как он сжал губы, чтобы подавить улыбку. Он молчал целую минуту, а потом вздохнул.

– Хорошо. Шестьдесят. Но помни, что галерея инвестирует в тебя, заботится о транспорте, что немаловажно, консультирует тебя и делает тебя известной, помимо всего прочего.

Я сцепила руки под столом, но перед Акселем держалась твердо, пускай и дрожала. Какая-то часть меня надеялась, что он не так легко согласится с моим возражением. Возможно, тогда мы бы не пришли к компромиссу, и я… не чувствовала бы себя трусихой из-за того, что не согласилась.

Старалась сохранять спокойствие. Тяжело сглотнула.

– Обо всем этом будешь заботиться ты?

– Да. – Он пристально посмотрел на меня.

– А разве этим не может заняться кто-то другой?

Странное выражение мелькнуло на лице Акселя.

– Неужели это так ужасно для тебя? – его хриплый голос казался мне музыкой.

Я моргнула, и это привело меня в чувство. Что на это ответить? Да, было ужасно подсчитывать все время, которое нам придется провести вместе, было ужасно осознавать, что смотреть на него больно, что я скучаю по тому, что у нас было до того, как я пришла к нему домой и мой мир изменился навсегда. И мне было грустно думать обо всем том, что мы уже не сможем вернуть.

– Что ты еще будешь делать? – Я уклонилась от его вопроса.

– Оценивать работы. Это сложно, но нам необходимо их оценить. Мы изучим их и решим, как тебя продавать.

– На какой срок заключается контракт?

– Восемнадцать месяцев.

– А что, если я пожалею и захочу его разорвать?

– Лея… – Он глубоко вздохнул. – Этого не случится. Ты не пожалеешь.

– Тебя удивляет, что я сомневаюсь в твоих обещаниях?

Акселю потребовалось несколько секунд, чтобы вникнуть в мои слова. Он стиснул челюсти:

– На этот раз я тебя не подведу.

Его шепот был едва слышен. Первой мыслью, пронзившей меня, было то, что он говорит искренне, но потом я упрекнула себя за то, что все еще доверяю ему.

Я покачала головой:

– Я хочу пересмотреть срок.

– Это стандартный контракт, Лея.

– Тогда я хочу нестандартный контракт.

– Так не пойдет, – напряженно ответил он.

– Я не подпишусь на восемнадцать месяцев.

– Черт. – Аксель потер лицо, выпустил воздух, который держал в себе, и откинулся на спинку стула. – Ладно, хорошо. Год. И это в виде исключения, так что больше не дергай за ниточки, Лея.

– Изначальный срок был безумием, – парировала я.

И я говорила серьезно. Все в индустрии чувствовали то же самое. Часто галереи использовали в своих интересах художников, которые подписывали оскорбительные контракты ради иллюзии того, что их работы будут висеть на стенах; нередко некоторые компании предлагали только тридцать процентов прибыли, а себе брали семьдесят; или же художнику приходилось покрывать дополнительные расходы, или же договор в итоге вовсе не выполнялся.

– Дай мне свою почту, я пришлю тебе копию, когда внесу изменения в контракт, – сказал он, забирая бумаги и складывая их обратно в папку. – И, как только ты его подпишешь, мы договоримся о дне посещения твоей студии.

– Моей студии? – перебила я.

– У тебя же стипендия от университета, не так ли?

Я кивнула, но мне пришлось опустить бокал, потому что рука дрожала. Я заметила, что Аксель тоже не сделал и глотка – кофе так и стоял перед ним нетронутым.

– Не хочу, чтобы кто-то туда заходил.

Аксель раздраженно нахмурился.

– Ты что, шутишь?

– Нет, конечно же, я не шучу.

– Это не обсуждается, Лея.

– Все обсуждается, – ответила я.

– Я должен увидеть твои работы. Должен изучить их все. Должен оценить их, оценить их стоимость, каталогизировать, понимаешь?

– Да, но… – Мне хотелось заплакать. Хотелось убежать.

– Лея… – Аксель потянулся через стол к моей руке, когда увидел, что я быстро моргаю, но я оттолкнула его и восстановила дыхание. – Мы будем все делать шаг за шагом, хорошо? Первый раз я просто бегло взгляну на них. Время у нас есть.

Я кивнула, потому что не могла говорить.

Успокоившись, я встала из-за стола.

– Мне нужно идти.

Аксель открыл рот, но, видимо, решил, что так будет лучше, поэтому закрыл его и молчал, пока я наклонялась и записывала на салфетке свой университетский имейл. Прежде чем я успела повернуться, он протянул руку и схватил меня за запястье. Я почувствовала дрожь. Его кожа была еще теплой, а хватка – твердой и решительной.

– У тебя все еще есть мой номер?

– Удалила, – призналась я.

Его кадык дернулся, когда он сглотнул. Он написал свой номер телефона на другой салфетке, которую я в итоге положила в задний карман джинсов. Я не стала говорить ему, что знаю его номер наизусть. Не стала говорить, что хотела бы, чтобы многие другие вещи можно было стереть вот так, простым нажатием кнопки.

Я вышла из кафе не оглядываясь.

Мне нужен был воздух, нужно было уйти, найти себя.

27. Аксель

Я сел на барный стул и положил руку на плечо брата, слегка раскачивая его, пока он не начал протестовать. Я рассмеялся, когда подошел официант.

– Два рома? – Я взглянул на Джастина.

– Хорошо, но не слишком крепкого.

– У нас только одна марка, – ответил молодой человек.

– Ну, тогда… – нахмурился Джастин.

– Тогда две штуки, – прервал я.

Официант ушел, и Джастин толкнул меня локтем.

– Не решай за меня! – угрюмо пожаловался он.

– Это последствия того, что ты меня вызвал.

– Я просто хотел узнать, как у тебя дела. – Он сделал глоток рома, который нам только что подали, и скривился. – Это как пить огонь!

– Давай докажи, что ты мой брат.

Джастин улыбнулся, покачал головой и поднял свой бокал вслед за моим импровизированным тостом. Мы пили, пока он рассказывал мне о последних проделках близнецов и о представлявших сомнительный интерес делах, таких как установка им задвижки на дверь своей спальни, чтобы они с Эмили могли сохранять хоть какую-то приватность. Я остановил его, когда он начал рассказывать мне об их последней встрече.

– Серьезно, Джастин, нет необходимости в подробностях.

За последние несколько лет мы с братом сблизились и, почти не осознавая этого, стали друзьями, которые время от времени встречались, чтобы выпить или просто пообщаться. На мой вкус, он все еще был слишком правильным, недостаточно дерзким и не любил делать ничего из того, чем уже давно занимался я. Однако в его защиту скажу, что терпеть меня после того, что случилось с Леей, было нелегко, и он был единственным, кто безоговорочно поддерживал меня, даже когда мои родители устроили мне самую большую взбучку в моей жизни в тревожном возрасте тридцати лет.

С отцом было легче, а вот с матерью… ну, я не был уверен, что она все еще не затаила обиду. Она месяцами бормотала, что «не может в это поверить», плакала, понимая, что после смерти Дугласа и Роуз наша семья стала еще более разбитой, потому что больше не будет воскресных семейных обедов и тому подобного. По иронии судьбы именно эта ситуация послужила толчком к тому, что через несколько месяцев мои родители собрали чемоданы и отправились в свое первое путешествие. Это была самая короткая, почти экспериментальная поездка. Затем последовало много других, все более длительных.

Они стали профи в вопросе путешествий.

– Налейте нам еще, – сказал я официанту, поднимая свой бокал.

– Может, разделим один? – Джастин посмотрел на меня, и я думаю, выражения моего лица было достаточно, чтобы он покорно вздохнул.

– Ты знаешь, где сейчас родители? – спросил я.

– Кажется, в Панаме. Они тебе не звонили?

– Нет. – Я сделал длинный глоток.

– Мама жалуется, что, когда она звонит, у тебя всегда выключен телефон. Неужели так трудно держать его заряженным?

– В моем понимании то, что ты переходишь в режим старшего брата, означает, что ты еще недостаточно выпил. И, к твоему сведению, телефон у меня уже несколько дней включен, – добавил я, доставая мобильный телефон из кармана брюк. – Видишь? Магия!

– Вот это достижение для тебя. И по какому же поводу?

– Хочу оставаться на связи, – пожал я плечами.

Я не стал уточнять, что с того дня, когда я написал свой номер на салфетке в кафе, я стал одним из тех людей, которые никогда не расстаются со своим телефоном. Для чего? Ни для чего, потому что она так и не позвонила. Не ответила она и на письмо с новым контрактом.

– Ты говоришь как пятнадцатилетний мальчик, который только что познакомился с девушкой, – сказал Джастин серьезным голосом, который совсем не шел ему, когда дело доходило до шуток. Я не мог не рассмеяться, потому что это было правдой, даже если я никогда не собирался признавать это вслух. – Она тебе не перезвонила?

– Нет. Никто не хочет мне звонить, видите ли.

– Это потому, что ты невыносим.

Я ударил его по плечу – и он издал смешной стон, который заставил нас рассмеяться. На самом деле мы смеялись весь вечер, и каждый раз, когда Джастин думал об уходе, я убеждал его остаться еще немного и повторить заказ. Не хотелось оставаться одному. Не хотелось идти домой, потому что там я думал, вспоминал и немного умирал в тишине.

Я глубоко вздохнул, и он слегка пихнул меня.

– Взбодрись, – сказал он. – Мы должны праздновать то, что она согласилась подписать контракт. – У Джастина сверкали глаза и было глупое выражение лица, которое указывало на то, что я позволил ему выпить слишком много.

– Да, это уже что-то, полагаю.

– Она не будет ненавидеть тебя вечно, Аксель.

Ага, легко было так говорить, не зная Лею. Проблема была в том, что никто не знал ее лучше меня: ее привычку открываться и отдавать все или, наоборот, закрываться и смотреть на тебя с холодностью, от которой волосы вставали дыбом. Потому что с Леей никогда не было ничего полусерьезного; она была эмоциональной, импульсивной, одной из тех людей, которые, когда чего-то очень хотят, идут к этому и борются до последнего. Такая особенная. Такая не похожая на меня…

– Подожди, я сейчас вернусь.

Я встал и пересек помещение, направившись к туалету. В центральном зале было полно людей, которые общались и танцевали под разноцветными гирляндами. На фоне играла спокойная музыка, как и в большинстве мест вдоль пляжного берега.

Когда я вернулся, Джастина уже не было.

Я закатил глаза, взял мохито, все еще стоявший на барной стойке, и пошел бродить по окрестностям, пытаясь найти его. Я поприветствовал нескольких знакомых и развеял сомнения двух туристок, чьи намерения, похоже, не ограничивались тем, чтобы узнать немного больше о Байрон-Бей, потому что мне пришлось взять одну из них за руку, чтобы остановить ее от нападения на несчастные пуговицы моей рубашки, которая и так была уже наполовину расстегнута.

Я отошел от них, как только увидел на террасе брата. Подойдя к нему, я увидел, что он немного пошатывается.

Он разговаривал с юношей.

– А какой в них шоколад? – спрашивал у того Джастин.

Я был в шоке, когда понял, что парень пытается продать ему кексы с марихуаной.

Мне пришлось использовать все свое самообладание, чтобы не разразиться смехом.

Я обнял брата за шею:

– Джастин, это не то, что ты думаешь…

– У меня кафе. Мы делаем выпечку.

Парень слегка нахмурился:

– Если ты хочешь шоколад вместо травы, у меня есть друг, который…

Я прервал его, пытаясь разрулить ситуацию.

– Он ничего не хочет. Просто перебрал.

– Конечно хочу! – воскликнул Джастин. – Дай мне одну штучку.

– Джастин, не советую тебе делать это.

Я колебался, пока он платил за кекс, а уже через секунду сунул его в рот и жевал, не потрудившись сомкнуть губы. Парнишка испарился в поисках новых клиентов, а я лишь сдержал улыбку и сделал глоток мохито, прислонившись спиной к одной из колонн террасы.

– Это великолепно, – пробормотал Джастин.

– Что за молодость у тебя была?

– Что ты имеешь в виду? – Он посмотрел на меня.

– Я о том, какого хрена ты вообще делал в молодости, раз никогда не пробовал эти кексы?

Не секрет, что в Байрон-Бей употребление марихуаны во всех ее видах и формах было довольно широко распространено. Иногда у меня возникало ощущение, что мой брат живет на другой, мать ее, планете или что-то в этом роде. Я похлопал его по спине, когда он поперхнулся.

– Да все как обычно. Тусил с Эмили.

Я позавидовал ему на мгновение. Если бы мы с Леей встретились, когда нам обоим было по шестнадцать, я бы, наверное, тоже не слишком интересовался тем, чтобы пробовать всякое дерьмо или засиживаться допоздна в барах. Потому что, конечно, был бы слишком занят, любуясь ею и трахая ее ночами напролет.

Ох, черт. Сглотнул и вздохнул.

– Через несколько минут ты начнешь чувствовать себя странно, – объяснил я. – Поэтому, ради твоего блага и ради сохранности твоих яиц, я позвоню твоей жене и скажу ей, что ты плохо себя чувствуешь и сегодня ночуешь у меня.

Он проигнорировал меня и начал танцевать под песню, подняв руки вверх. Группа девушек последовала его примеру, они смеялись и танцевали вокруг него, как будто это было невероятно весело – наблюдать, как парень, вероятно, один из тех, что гладят брюки, выставляет себя на посмешище.

Я на секунду выпустил его из виду, чтобы позвонить Эмили, которая тут же пожелала узнать, в какие такие неприятности попал ее муж.

В итоге я сказал ей правду.

– Ну, ему не помешало бы немного развлечься, – ответила она.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты потрясающая?

– Не подлизывайся ко мне, Аксель, я хорошо тебя знаю.

– С тобой мне не нужно притворяться.

В конце концов мы решили, что будет лучше, если близнецы не увидят его таким, поэтому, вернувшись в зал, я разыскал его и ухитрился утащить из компании. Джастин протестовал, но в итоге сдался, когда я подтолкнул его к выходу. Мы шли обратно к моему дому по неасфальтированной дорожке. Джастин шатался, громко говорил первое, что приходило ему в голову, и опирался на мое плечо всякий раз, когда чувствовал одышку. Когда мы переступили порог и он мертвым грузом рухнул на диван, я понял, что давно так хорошо не проводил время, – кто бы мог подумать годы назад, что мой брат окажется таким потрясным компаньоном для вечеринки? Я вышел на террасу, лег на деревянный пол и зажег сигарету. Было раннее утро, и все, о чем я мог думать, – она и как сильно я хочу увидеть ее снова. Я восторженно созерцал дым, уносящийся в звездное небо. Мне было интересно, что Лея делает в этот самый момент, и я заставил себя остановиться, представив ее в объятиях другого мужчины на помятой простыни, потому что это было больно, слишком больно…

– Что делаешь?

Я повернула голову, Джастин лег рядом со мной.

– Ничего. Думаю. Как ты себя чувствуешь?

– Расслабленно. – Я сдержал смех. – А о чем думаешь?

– О ней…

– Ты раньше был другим.

– Да.

– А может, ты всегда был таким, но не знал об этом, пока не появился нужный человек. Хотя это нелогично, ведь она всегда была рядом, но…

– Не напрягайся.

Какое-то время мы молчали. Потом я достал из кармана телефон и поискал ее имя в списке контактов.

– Ты чего делаешь? – Джастин нахмурился.

– Собираюсь написать ей сообщение.

– Какое сообщение?

– Такое, в котором говорится, что если она не ответит и мы не встретимся в один прекрасный день для подписания контракта, то я возьму на себя смелость неожиданно появиться у нее дома.

– Уверен, что это хороший вариант?

– Нет, но она не оставляет мне ничего другого.

Я нажал кнопку отправки, а затем вернул взгляд к звездам, которые словно подрагивали. Уже не в первый раз я чувствовал, что должен подтолкнуть Лею и затянуть веревку, потому что знал, что, если не сделаю этого, она убежит. И это было так страшно…

Я уже проходил это однажды и не хотел повторить этот опыт и отпустить ее. Когда я ее увидел, все вернулось с новой силой, как будто воспоминания были немного притуплены до того момента. Я не общался с Леей около трех лет, и вдруг теперь мысль о том, что я не услышу ее в течение недели, стала невыносимой. И это был путь, с которого я не мог свернуть.

28. Лея

Телефон завибрировал. Я отложила кисточку и вздрогнула, увидев его имя на экране. Прочла сообщение – угрозу, скрытую в этих словах, которые казались обычными, но не были таковыми.

Глубоко вздохнула.

Был вечер пятницы, а я все еще сидела на чердаке и рисовала то, чему даже не могла дать название, потому что это были просто дрожащие мазки, взрыв насыщенных красок, крик, вложенный в холст. Я взвешивала варианты, потому что часть меня все еще отказывалась позволить Акселю ворваться в мою новую жизнь, и я знала, что, как только я подпишу бумаги, он тут же проскользнет внутрь.

Но и шаг назад я сделать не могла.

29. Аксель

Я поднялся по ступенькам дуплекса и постучал в дверь ее комнаты. Стал нетерпеливо ждать. Лея написала мне сообщение с предложением встретиться в понедельник в перерыве между занятиями – явно специально, лишь бы не затягивать нашу встречу. Я согласился, потому что… ну, потому что я бы согласился на все, о чем бы она меня ни попросила. Кого я обманывал? Я был по уши в дерьме.

Лея открыла дверь. Она посмотрела на меня и отвернулась.

Я вошел к ней в комнату и осмотрел каждый уголок, когда она закрыла за собой дверь. Ожидал увидеть какую-нибудь из ее работ, но стены были пусты. Зато ее стол был завален книгами и прочими учебными материалами. Я подошел ближе, чтобы получше рассмотреть рисунок углем, торчавший между несколькими листами, но она грубо отодвинула его от меня, стоило мне дотронуться до него пальцами.

– Ничего не трогай, – прошептала она почти беззвучно.

Я наблюдал за движением ее горла, и мне захотелось поцеловать ее прямо туда, в эту впадинку на коже, которая, как я всегда думал, предназначена для моих губ.

– Ладно, хотя ты знаешь, что прикосновения – одна из моих специализаций.

Лея просверлила меня взглядом. Я улыбнулся, потому что предпочитал такую реакцию безразличию. Этого было достаточно, чтобы снова пробудить в ней хоть какие-то чувства, пусть даже гнев.

– У меня мало времени, Аксель.

– Хорошо, – глубоко вздохнул я.

30. Лея

Я заставила себя тяжело сглотнуть, чтобы убрать комок в горле, когда он сел на мою кровать и открыл папку.

Он протянул два сшитых контракта.

– Один – для меня, другой экземпляр твой.

– Хорошо. Могу я взглянуть на них?

– Конечно. Тороплюсь здесь не я.

Я чуть не закатила глаза, но в последний момент сдержалась потому что знала Акселя и знала, чего он хочет: спровоцировать меня, заставить беспокоиться. Я села в кресло перед столом и стала молча читать. Подняла голову, лишь когда краем глаза увидела, что он лежит на кровати. На моей кровати. Я вздохнула, чувствуя себя неловко, потому что мысль о том, что этой ночью мне придется обнаружить, что простыни пахнут им, была выше моих сил. Я убрала прядь волос за ухо, чувствуя, как с каждой секундой комната становится все меньше и меньше, как будто Аксель сжимает стены одним своим присутствием, до такой степени, что его мужской запах окутывает меня и переносит в другое место: море, солнце, соль…

И вот я уже переворачивала страницы, почти не читая, лишь бы поскорее добраться до последней, чтобы поставить подпись и не дать встрече затянуться.

– Вот и всё. Вот, – протянула я ему экземпляр.

– Согласись, это было не так уж сложно?

На кончике моего языка заплясало «заткнись», но мне удалось проглотить его, потому что я не хотела доставлять Акселю радость тем, что попалась на его удочку. Что ему было знать о трудностях? Что ему знать о всех тех ночах, когда я плакала, засыпая в той самой кровати, где он разлегся? Что ему было знать о чувствах, о верности им, о борьбе за что-то, даже если это нелегко?

– Мне пора идти, – сухо сказала я.

– В университет? – спросил он.

– Да. – Выходя, я заперла дверь.

– Я пойду с тобой, – бросил он.

Я остановилась посреди ступенек, держась за деревянные перила, и оглянулась на него через плечо. Он косо улыбнулся мне. Мне захотелось стереть эту улыбку.

– Ты не можешь этого сделать.

– Почему?

– Потому что я не хочу.

Я продолжила спускаться и дошла до площадки. Я была благодарна ветру, который в тот день подул, едва я вышла на улицу, потому что почувствовала, как Аксель не только сжимает пространство, но и вбирает в себя воздух вокруг меня. Я направилась в сторону университета, по крайней мере, пока он не преградил мне путь, встав передо мной и положив руки мне на плечи.

– В чем проблема? – спросил он.

– Аксель, не усугубляй ситуацию…

Даже произнесение его имени оставило горькое послевкусие во рту. «Аксель». Эти звуки, которые, казалось, всегда преследовали меня. «Аксель». Вся жизнь, собранная в одном человеке. Я глубоко вздохнула, собираясь с силами, когда он наклонился ко мне ближе.

– Я знаю, что это нелегко, – прошептал он.

– Тогда не усложняй.

– Дело в том, что нам придется работать вместе, и я не могу терпеть, когда ты так смотришь на меня, Лея. Нам бы, не знаю… поговорить об этом. Или заключить перемирие. Все, что тебе будет необходимо.

Мое сердце бешено колотилось. «Поговорить». Нет, я не была готова, потому что это означало бы порыться в пыльных ящиках, которые я заперла, и мысль об этом приводила меня в ужас. Потому что не было ни одной конкретной вещи, о которой мы должны были договориться, это было все, это были отношения на всю жизнь, которые внезапно разрушились, и я все еще наступала порой на мелкие осколки, которые не успела подобрать с пола.

Жизнь продолжала кипеть, люди проходили в нескольких метрах от нас, но на считаные секунды, когда мы посмотрели друг на друга, мир как будто полностью замер.

– Перемирие, – сумела прошептать я.

Аксель сделал шаг назад. Даже не знаю, отразилось на его лице разочарование или облегчение. Возможно, и то и другое.

Я ускорила шаг, и Аксель последовал моему примеру, идя рядом со мной. Мы не разговаривали. Это были десять минут, которые казались вечными и невыносимо быстрыми одновременно. Его присутствие не давало мне покоя, его рука была так близко от моей, твердость его шагов, его спокойное дыхание…

– Мы пришли. – Я остановилась перед воротами университета.

– Все по-прежнему. – Аксель окинул взглядом сады, а затем опустил глаза, чтобы встретиться с моими. – Скажи, в какой день ты можешь организовать мне посещение студии.

– Пока не знаю…

– Лея…

– В пятницу, наверное.

– Наверное или точно?

Я ненавидела, когда он давил, и давил, и давил. У Акселя это получалось очень хорошо. Он был не из тех, кто знает, когда нужно отступить или промолчать, нет, он шел до конца, но только в определенных ситуациях, не когда дело касалось его самого.

– Точно. Я ухожу с занятий в пять.

– Я буду ждать тебя прямо здесь.

– Ладно. – Я ушла, не попрощавшись.

31. Лея

Лэндон сделал глубокий вдох и устало потер челюсть. Мне было невыносимо видеть его таким, ведь он всегда выглядел веселым и жизнерадостным, одним из тех, кто склонен считать стакан наполовину полным.

Я села на другой конец дивана.

– Что ж, в пятницу он придет к тебе в студию, – повторил он.

– Да, это… это по работе.

Он опустил взгляд на свои руки.

– Черт, Лея, это просто то, что…

– Я знаю, – оборвала я его. – И мне жаль.

– Если бы ты хотя бы позволила мне тоже посмотреть на нее…

– Может быть, когда-нибудь потом.

Тогда это был не вариант. Если бы я могла, я бы не позволила Акселю ступить на мой чердак, но по какой-то причине мне не было так неприятно от мысли, что он это сделает. Может быть, потому, что в каком-то смысле Аксель уже видел меня всю, с тысячи разных сторон, без плаща, который мог бы меня защитить. Мне больше нечего было скрывать. Это показало мне, что в прошлом я ошибалась. Потому что когда ты открываешься перед другим человеком, ты становишься прозрачным в его глазах. А когда ты отдаешь все, ты опустошаешься до конца. Я не хотела повторять эту ошибку. За то время, что я была с Акселем, я так сильно не думала о происходящем, что ничего не держала в себе, я не отдавала ему свое сердце понемногу, нет, я отдавала ему все с закрытыми глазами и без колебаний. И ровно противоположное я испытывала с Лэндоном.

С ним все было по-другому. Путь, по которому мы шли короткими шагами, в спокойном, но безопасном темпе, словно поднимались по ступенькам, держась за перила. Я не чувствовала себя неустойчиво, как это было с Акселем, когда я опасалась после каждого поворота споткнуться или потерять равновесие. Я держала контроль в своих руках и боялась снова его отпустить.

– Иди сюда. – Лэндон обнял меня.

– Прости, что все так сложно.

– Мы привыкнем к этому. Это будет отличная возможность для тебя, я уверен. Забавно, ведь всего пару ночей назад мне это снилось: что ты преуспела, а твои картины попали в лучшие галереи мира.

Я оторвала голову от его груди, чтобы посмотреть на него.

– Почему ты так добр ко мне? – простонала я.

– Потому что я твой лучший друг.

– Ты гораздо больше, чем это.

Я уткнулась лицом ему в шею; не знаю, как долго я там пролежала, ощущая теплое, уютное соприкосновение кожи его шеи с моей щекой. Лэндон был твердой опорой, и я кружилась вокруг него, не в силах отодвинуться достаточно далеко, потому что боялась упасть.

Наверное, первая любовь всегда полна недостатков и неуверенности, но она также особенная и волшебная. Потому что, когда ты узнаешь, каково это – влюбиться, ты еще не готов чувствовать все эти эмоции, охватывающие тебя, не говоря уже о том, чтобы управлять ими. Поэтому ты просто чувствуешь, ты любишь, ты бросаешься в это. Вы едете без тормозов, потому что еще не знаете, что в конце дороги есть стена, о которую вы разобьетесь. Проблема в том, что потом вы узнаёте. Когда вы снова чувствуете покалывание, вы вспоминаете, что с вами произошло, боль от удара, поэтому вы решаете сбавить скорость, но, конечно, это имеет свои последствия: размышления против импульсивных действий, спокойствие против интенсивности. И вы начинаете видеть серые тона в том, что когда-то было ярким и красочным.

Потом я помогла Лэндону навести порядок на кухне перед уходом. После того как утром я выбежала из комнаты с Акселем на хвосте, мне и в голову не пришло захватить книги на следующий день на случай, если я соберусь провести ночь в квартире Лэндона. Поэтому, хотя у меня и не было желания оставаться одной, я попрощалась с ним и пошла домой – мне хотелось прогуляться и развеяться.

Придя, сразу же приняла душ. Я долго стояла под горячей водой и концентрировалась на этом ощущении, на том, как расслабляются мои мышцы и уходит напряжение всего дня. Во время занятий я отвлеклась, думая о том, как безумно то, что Аксель проводил меня до ворот университета несколько часов назад, вот так просто, после трех лет несуществования друг для друга.

Но с ним все было по-другому. Иначе. Нелогично. Может быть, поэтому мне было так трудно понять его, ведь мы по-разному мыслили. Я была неспособна чувствовать или думать о чем-то и не делать этого или не кричать об этом вслух; иначе я пропускала импульс, первое бурление эмоций. Он – напротив. Он мог сдерживать больше. Мог взять те же эмоции и оставить их на антресоли или зарыть где-нибудь, а потом… жить дальше.

Я вышла из душа, оставляя за собой мокрые следы, потому что забыла захватить полотенце. Достав одно из шкафа, я вытерлась и переоделась в удобную пижаму, после чего расчесала волосы и оставила их сушиться. Посмотрев на себя в ростовое зеркало, все еще прислоненное к одной из стен, я снова подумала о том, что мне нужно подстричь волосы, потому что они слишком отросли. Затем легла в постель. И тут почувствовала его запах. Почувствовала его.

Прижавшись щекой к подушке, я ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Я зажмурилась, чтобы не дать им потечь. Я медленно вдыхала, унося с собой этот запах… Я подумала о ракушке, которая все еще лежала у меня в кармане, той самой, которая помогала мне засыпать в течение первых месяцев, но я сопротивлялась желанию разыскать ее. И я знала… знала, что должна встать, сорвать эти чертовы простыни, положить их в мешок для грязного белья и взять новые из комода. Джорджия подарила мне три разных комплекта год назад, так дальновидно заметив: «Конечно, Оливер не думает о таких вещах», и она была права.

Но по какой-то причине я этого не сделала. Я замерла, сдерживая слезы, чувствуя его запах рядом с собой и вспоминая, как хорошо было видеть его в своей жизни: показывать ему каждую созданную мной картину, приглашать его на свои дни рождения, видеть, как расслабленно он улыбается или как наши глаза встречаются в разгар воскресной семейной трапезы…

Я скучала по своей прежней жизни. Я скучала по всему. По моим родителям. По Нгуенам. По тому, что мы были семьей. Просыпаться каждое утро в Байрон-Бей и смотреть на голубое небо, такое голубое…

32. Аксель

Я пришел на полчаса раньше, поэтому прислонился к ограде главных ворот университета и ждал, любуясь сплетением облаков, пронзивших свинцовое небо. Не спал всю ночь, из-за этого болела голова, но я настолько привык к такому состоянию, что даже не подумал выпить таблетку перед выходом из дома, хотя потом пожалел: хотел, чтобы все было правильно, хотел быть готовым на сто процентов, как только войду в ее студию.

Впервые я понял Сэм.

Я понял, с каким нетерпением она ждала каждого художника, чтобы узнать, над чем они работали последние несколько месяцев; она говорила, что это волшебно, как будто смотришь на целый мир, заключенный в четырех стенах. И мне ничего не хотелось так сильно, как увидеть мир Леи среди красок и мазков.

Я заметила ее вдалеке, когда она рассеянно шла по дорожке, окаймленной кустами. Она была в наушниках и казалась погруженной в раздумья; потертые шорты обнажали ее длинные ноги, которые когда-то обхватывали мои бедра каждый раз, когда я погружался в нее. Я глубоко вдохнул и попытался отогнать эти воспоминания, потому что в тот момент мы были так далеки от них… казалось, что они принадлежат другим людям, не нам.

Подняв глаза, она увидела меня. Подошла к стене, не спеша сняла наушники, а я наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, хотя знал, что этот жест ей не понравится. Я заметил, что ее ногти были немного обкусаны, а в глазах читалось беспокойство.

– Обещаю, что все будет не так ужасно, как ты думаешь, – прошептал я. – Я только быстро посмотрю, нам не обязательно делать сегодня все.