Текст книги "Другая Элис"

Девять. Эдинбург

Мне четырнадцать лет. Март 1988 года. Оставалось два месяца до Национального турнира в Эдинбурге. Когда же придет письмо со списком участников? У меня все основания быть допущенной к состязаниям. Я хочу, чтобы Билл мной гордился.

– Элис, кажется, мы получили письмо, – крикнула снизу мама. Я сбежала по лестнице и увидела конверт со штемпелем Ассоциации лаун-тенниса. Дрожащими пальцами я разорвала конверт. Читаю список фамилий в алфавитном порядке. Моей там нет. Я не верю своим глазам. Я должна была быть в этом списке, должна! У меня в горле образовался комок.

– Мам, я опять не попала. Меня нет даже в резервном списке. – С трудом сглотнув, я протянула ей листок. На моих глазах закипали слезы.

Мама пробежала глазами список. Потом перевернула листок и стала читать вслух, называя поочередно Кросс К. М. (Карен), Донован К. М. (Келли), Меткалф М. Э. (Мелисса), Петерсон Э. Д. (Элис), Паллин Дж. М. (Джулия)…

– Глупая девочка, ты смотрела не тот список. Это была возрастная группа до двенадцати лет. Вот, гляди вот сюда! – Она ткнула пальцем в мою фамилию.

Я выхватила у нее листок. Теперь и я увидела знакомые имена.

Петерсон Э. Д. (Элис). Облегчение. Счастье. Моя фамилия расплылась из-за слез. Конни тоже была в этом списке. Я помчалась наверх к себе в спальню и, будто учительница с красной ручкой, поставила большую жирную галочку против Шага 3 в собственном списке первостепенных планов. Теперь мне надо только тренироваться, тренироваться, тренироваться…

В Эдинбург я приехала субботним вечером на заднем сиденье микроавтобуса с эмблемой Южного региона, зажатая между чехлами с ракетками и рюкзаками. У моих ног валялись ленты, сладости и обертки от мороженого, бутылки с водой и прочий хлам. Питер вел машину, следуя крупным желтым знакам «АА» на дороге, ведущей на Национальный турнир по теннису для юниоров.

– Гляди, Национальный турнир для юниоров, – сказала я, толкнув локтем дремавшую Конни. Она сняла плеер. При виде ярко-желтых знаков я почувствовала себя серьезной теннисисткой, почти звездой.

Я никогда еще не была так далеко на севере. Яркие огни обрамляли улицы. Двери клубов и ресторанов были распахнуты настежь. Мы с Конни показывали друг другу места, куда нам хотелось пойти. Мне хотелось узнавать новое. Мне хотелось победить в турнире. Мне хотелось есть. Мне хотелось увидеть, как выглядит наш отель. От нервного напряжения мой желудок сжался в тугой узел.

Наступило воскресенье, канун соревнований, и я с Питером и ребятами из региона тренировалась на кортах с твердым покрытием. Эдинбургский спортивный комплекс произвел на нас впечатление, корты содержались в хорошем состоянии. Центральный корт, стоявший обособленно, казался похожим на святилище. И вообще, я была потрясена всем, что видела вокруг. Я наблюдала за игрой других игроков Национального турнира и видела, что тут стандарты гораздо выше, чем на обычных соревнованиях. В возрастной группе до 14 лет я стояла под номером три или четыре в нашей региональной команде и под номером два в команде графства. Я всегда показывала хорошие результаты. И все-таки боязнь позорного поражения, сомнения, слабая вера в себя и мысли, что я проиграю 6:0, 6:0, уже шевелились в моем мозгу. Дурные мысли роились в моей голове, как надоедливые комары. Надо было переловить их и уничтожить, прихлопнуть. Питер сказал нам, что он «хочет результатов», и тут же пробормотал, опустив голову, «но все, что вы можете сделать, это выйти на корт и сыграть на пределе своих возможностей».

Тренеры, игроки и родители нервно толклись возле кортов. Питер был явно на грани нервного срыва. Он надеялся, что хоть один из шести его подопечных проявит себя.

Собрание было назначено на шесть часов. Зал был переполнен. На турнир съехались игроки со всей страны: из Девона, Южного Уэльса, Кембриджа, Сомерсета, Эссекса, Дарэма. Нескольких игроков я узнала, но старалась держаться рядом с Конни и не отходила от нее. Директор чемпионата рассказал о правилах, потом секретарь провела перекличку.

– Фил Майкок. – Всеобщий смех.

– Элис Петерсон.

– Здесь! – пискнула я – и зашлась в приступе кашля. Конни стукнула меня по спине и шепнула: «Цыц, цыпленок». На протяжении почти всего собрания я мысленно репетировала это свое «здесь» и все-таки сплоховала! Мы листали страницы турнирной сетки, отыскивая раздел «До четырнадцати». Он шел под номером 64. Восемь сеяных игроков были выделены жирными прописными буквами. Мое имя было набрано обычным шрифтом.

– Я играю с сеяным под номером четыре, – удивленно сказала я Конни.

– А я с сеяным номер три. Что ж, игра получится недолгой, – сухо предсказала Конни, захлопнув программку, словно говоря, что это конец, задергивайте занавес.

На таких важных соревнованиях, как национальные, от нас также требовали быть судьями в матчах, чтобы исключить мошенничество.

– Ой, не может быть! Я сужу сеяного номер два на первом корте. – Первый корт, вероятно, был одним из самых крутых. – Мы с Конни посмотрели друг на дружку и рассмеялись.

– Тут какой-то подвох, – хмыкнула Конни. – Ведь это Национал. У нас нет никаких шансов.

– Ну и ладно, что из того, – усмехнулась я ей в ответ, – мы можем выиграть, Конни.

Понедельник, первое утро Национального турнира. В ожидании церемонии открытия все собрались возле Центрального корта. Стоял собачий холод, завывал ветер, срывая с плеч наших матерей пледы в шотландскую клетку.

– Как ты переночевала, мама? – спросила я, дрожа от холода. Мама стояла с приятельницами.

– Матрас был просто каменный, как будто спишь на полу, а муж нашей…

Но в этот момент появились мужчины в килтах и стали спускаться по ступенькам, наигрывая на волынках. Внезапно меня наполнило счастье при мысли, что я здесь, что я добралась до Национала и могу этим гордиться. Это было замечательное ощущение, и я не променяла бы его ни на что на свете. Кто знает, может быть, сегодня я выиграю. Меня охватил настоящий восторг. Были объявлены первые матчи.

Я бродила от корта к корту, смотрела на игру. Тим Хенман играл на Центральном корте, и я немного постояла там. На другом корте я услыхала возглас: «Переиграть?? Мяч был на целую милю в ауте! Что ты несешь…» Мне нравилось слушать споры. Рефери говорил с девчонкой, сделал ей предупреждение. Судейство изматывает нервы гораздо сильнее, чем игра. Господи. Мне опять приспичило в туалет. И в эту секунду объявили мое имя – я судила игру Карен Кросс против Тамсин Уэйнрайт. Одна надежда, что матч будет коротким! Мы втроем пошли к корту. Карен решительной поступью шла впереди. Я залезла на высокий стул, у меня дрожали коленки. Вероятно, все кругом видели мое смущение. Слава богу, теперь я сидела, держа на коленях протокол, и старалась выглядеть непринужденно, словно у меня все под контролем.

Пятиминутная разминка закончилась. Начался матч.

– Мисс Кросс выиграла жребий и решила подавать, – объявила я дрожащим голосом, теребя пальцами карандаш.

Мне нужно было заносить в протокол каждое очко. Матч растянулся на три сета. Пока что я получила только несколько сердитых взглядов от игроков, когда они считали, что я некорректно что-то объявила. Ладно, скорее бы выиграла одна из вас, а кто – мне плевать.

Матч закончился, все зааплодировали. Победительница одарила меня сияющей улыбкой. Я тоже испытала какое-то чувство победы. И огромное облегчение. Теперь я могла сосредоточиться на собственной игре.

В четыре часа подошла моя очередь. Конни проиграла и ходила понурая. Она всегда ужасно злилась на себя, когда плохо сыграет. Подойдя ко мне, она пожала плечами. Я обняла ее. Она с трудом выговорила: «Удачи тебе, сыграй лучше, чем я» и поскорее ушла, чтобы избежать встречи с Питером. Моя противница была гораздо крупнее меня, словно занималась еще и бодибилдингом. Девочка, у которой я судила утром, судила теперь мой матч. Она была в хорошем настроении, потому что выиграла. С моей противницей она была знакома, они переговаривались и смеялись.

Мы вышли на первый корт. Мои ноги превратились в желе, и я боялась, что не выдержу ралли. Мне так хотелось выиграть матч, но я почти боялась этого. Противница моя стояла под номером четыре в рейтинге нашей возрастной группы. На нас смотрели зрители. Я должна играть хорошо. Я могу выиграть. Я могу выиграть. Ты выиграешь, Элис. Я настраивала себя на победу. Пять минут истекли, и я переоделась в юбку. Было холодно, но таковы правила. Сейчас я попыталась вспомнить, какого цвета были на мне панталоны. Ветер был такой сильный, что то и дело задирал подол юбочки. Моя противница попила воды и быстро заколола свои светлые волосы, убрав их от лица, взяла пару мячей и направилась к задней линии, вышагивая с уверенностью супермодели. Она выиграла жребий и стала подавать.

Пятнадцать – ноль, тридцать – ноль, сорок – ноль… Ничего не летело через сетку. Все мячи падали на моей стороне. Я била в сетку. Мамино лицо скривилось, когда я залепила очередной мяч в самый низ сетки… Гейм.

Свечка. Я побежала назад. Оступилась. Растянулась на корте. Ушибла локоть. Содрала на коленке кожу… Ооох, больно.

– Ты как? – спросила моя противница.

Я вскочила.

– Ничего, нормально. – Я продолжила игру.

Гейм, гейм, гейм.

– Мисс Хамплет ведет пять геймов – ноль, – объявила рефери. Тссс! «Зачем так громко?» – в отчаянии подумала я.

Я проиграла. Месяцы тренировок – и все закончилось за какой-нибудь час. Горькое разочарование. Я опозорилась. Огорчила Билла. Все мои друзья, Элен, Том и Эндрю увидят результаты в завтрашних газетах. Я видела, как мама сложила свой стульчик. Питер морщился и нервно ходил возле корта. Моя противница ждала меня. С корта мы уходили вместе. Мне было стыдно смотреть на разочарованные лица друзей.

Если бы я могла отмотать время назад и начать все с начала!.. Тогда я бы выиграла.

Десять. Нервы… нервы…

Август 1988 года. Стефан Эдберг и Штеффи Граф выступали в этом году на Уимблдонском чемпионате. Я смотрела, как они целовали свои трофеи на Центральном корте, и тоже хотела там быть. Я поехала туда во второй вторник на корт номер один, но весь день лил дождь, и я сидела рядом с мужчиной, от которого несло потом.

Я в Истборне, в Девоншир-Парк. Участвовала в Национальном первенстве в возрастной группе до четырнадцати лет. Это эквивалент Национального первенства в Эдинбурге, но если там играют на корте с твердым покрытием, то этот корт с травяным покрытием предназначался для проведения британских чемпионатов среди юниоров. Была среда, третий день соревнований.

Светило солнце. Травяные корты выглядели безупречно, сияли белые линии разметки. Мне нравилось это место. Там играли профессионалы, там замечательная атмосфера. В игре на траве есть что-то особенное, потому что на таких кортах играют и в Уимблдоне.

Несколько пожилых людей наблюдали за игрой, полулежа в полосатых шезлонгах. Они сосали конфеты. Один сказал нам, что любит смотреть на молодежь и приходит сюда каждый день. Для него это такое удовольствие.

Вечерами мы с Конни шли на пирс, к игральным автоматам. Морской берег начинался прямо от нашей двери. Крики чаек разносились в солоноватом морском воздухе. Моментами мне казалось, что я приехала сюда на каникулы.

Я победила в двух первых раундах и снова играла с сеяным номером четыре – той самой девочкой, которой я проиграла в Эдинбурге. Мне очень хотелось встретиться с ней еще раз. Я была уже не такая, как тогда в Шотландии, – стала увереннее, крепче нервами и уже не боялась выигрывать. Билл верил в меня, и я тоже начинала верить в себя. Я знала, что моя противница не сомневалась в своей победе. Я случайно слышала, как она сказала, что ей повезло и что сегодня у нее будет еще один «детский матч» против меня. Мы с Конни стояли прямо у нее за спиной, но она нас не видела. Конни хотела что-то сказать, но я вовремя зажала ей рот рукой.

В случае победы я выйду в четвертьфинал. Я буду неизвестной в последней восьмерке. Эх, жаль, что не было Билла, он поддержал бы меня. Но зато здесь была Элен, вернувшаяся с Эдинбургского фестиваля, где она участвовала в пьесе. На ней была мягкая шляпка с широкими полями. Кажется, сестра испытывала еще больший восторг, чем я, она толкала меня, теребила, спрашивала, где я играю. Если мимо нас проходил какой-нибудь парень с более-менее приятной внешностью, она спрашивала, нравится ли он мне. Она никогда еще не видела, как я играю в турнирах. Я надеялась, что она будет вести себя в рамках приличия.

– Тебя вызвали, Эли, ступай, ступай! – завизжала без перехода Элен. – Удачи тебе! – В восторге она набросилась на маму с объятиями. – Ты можешь все! – Порыв ветра сдул с нее шляпу.

Судила нас Анна. Первый гейм я проиграла с нулевым счетом. Смена сторон. Моя противница выглядит безмятежной.

Против моей фамилии на табло большой круглый 0. У Сары тройка – моя противница так спокойна, что почти дремлет.

Я выиграла очко. Я выиграла гейм. Сара утратила концентрацию. Я выиграла подряд четыре гейма. Элен вскочила на ноги и громко мне аплодировала по контрасту с мамой, которая чинно сидела на стуле, пытаясь скрыть свой восторг. При смене сторон я улыбнулась обеим. Я лидировала при счете четыре – три.

– Так, давай, сейчас твой шанс, разгроми эту девчонку, заставь ее побегать, – бормотала я себе для ободрения. – Не такая она и сильная. – У меня покраснело правое бедро: я лупила по нему, приговаривая «давай, давай» после каждого очка и каждого гейма.

Мама штопала носки Тома, но я знала, что ее глаза не пропускали ничего. Элен дернула себя за рукав, когда я пропустила простой мяч. У нее сползла с плеча лямка комбинезона, а шляпа давно уже валялась на земле.

Я подала эйс.

– В первом сете победила мисс Петерсон, шесть геймов к трем, – объявила Анна. Моя противница обмякла на своем стуле, словно тяжелый мешок картошки, и швырнула на траву ракетку.

Второй сет я проиграла. Надо было повторять себе, что я выиграю. Надо было забыть, что она сеяная. Ты выиграешь, выиграешь, твердила я.

Один сет мы сыграли вничью. Моя противница успокоилась. Вокруг корта собралась целая толпа. На мою игру смотрели родители Анны. Случайно я встретилась глазами с Конни, ее улыбка сказала мне: «Вот уж никогда не думала, что у тебя это получится, но давай, давай!» Питер тоже смотрел на игру, крепко сжимая блокнот.

В финальном сете по пяти – поровну. Я забила виннер, раздались аплодисменты. Я чувствовала себя так, словно меня показывали по телевизору. Моя противница громко кричала. Отлично, не будет бахвалиться. Мама почти на меня не глядела, но про штопку забыла. Она теребила свои жемчужины, терла их о мочку уха. Элен подпрыгивала на сиденье как на иголках. Ее длинные темные волосы растрепались. При каждой моей подаче они сжимали кулаки, боясь, что я сделаю двойную ошибку и потеряю свое преимущество. Мяч прошел удачно, но Сара яростно отбила его. Я отправила мяч кросс, но он упал прямо внутри коридора для парной игры. Снова ничья.

У меня матчбол! Мне нужно только одно очко, крошечное очко. У нас последовало длинное ралли. «Ударь в сетку, в сетку, – сверлило в моем мозгу. – Выбей в аут, в аут». Мама что-то бормотала себе под нос, а Элен повторяла: «Промахнись, ну же, промахнись!» Сара ударила форхенд, мяч упал внутри коридора для парной игры. Я отбила его бэкхенд кросс.

Слишком быстро. Ударом слева она направила мяч в середину корта и метнулась к сетке. Она была возле сетки, и мне нужно было лишь обвести ее – у меня был целый корт. Я направила мяч мимо нее. Зрители ахнули. Мяч оказался в ауте на считаные дюймы. Лицо у мамы было такое, словно она стояла на гребне скалы и могла сорваться вниз из-за любого пропущенного мной очка. Мне было больно видеть все это. Элен согнулась на стуле, опустила голову и скрестила ноги, будто страдала от хронического несварения желудка.

Второй матчбол. Сара ударила по мячу, который был точно в ауте. Я взглянула на Анну, отчаянно ожидая, что она крикнет «гейм, сет и матч». Вместо этого она выкрикнула: «Ничья!» У меня не было времени на протест. Главное не злиться и не терять концентрацию.

Третий матчбол. Еще одно долгое ралли. Она сделала укороченный удар. Я подбежала к сетке и поймала его. Удар получился слабый, но я хотя бы отправила мяч назад. Она врезала с правой прямо по мне. Хотела убить меня. Быстрый рефлекс. Я выставила ракетку, надеясь на чудо. Я ударила с лета, мяч зацепил сетку, качнулся… Все на секунду затаили дыхание. Наконец он упал на другую сторону корта. Моя противница зарычала от боли. Я выиграла матч! Элен кричала, прыгала и нещадно била в ладоши, так что они стали цвета красного перца. Случайно она задела рукой сидевшего рядом с ней старичка и выбила у него изо рта грушу. Матч продолжался два с половиной часа. Я подбежала к сетке, мы с противницей обменялись вялым рукопожатием, не глядя друг другу в глаза, потом я пожала руку Анне.

– Молодец! – сказала она. – Я уже устала сидеть тут столько времени!

Я отложила ракетки в сторону. Меня трясло, мысли метались. Я хотела позвонить Биллу и сообщить, что я вышла в четвертьфинал. Я видела, как моя противница в слезах уходила с корта.

Все поздравляли меня, даже незнакомые люди. Мама обняла меня так крепко, что я испугалась за свои ребра. Отпустив меня, она сказала:

– Ты прекрасно справилась с нервами. Я горжусь тобой.

– Мне все время казалось, будто я тоже играла. Я просто без сил, – воскликнула Элен, положив потную ладонь мне на плечо. – Не понимаю, как мама может смотреть все время на твою игру. Я так напрягала ноги, что у меня начнется варикоз. Мне надо выпить. – Я засмеялась.

Старик, оставшийся без груши, приковылял ко мне.

– Ты хорошо играла, голубушка! Какой триумф, – проговорил он дрожащим голосом, ненадолго оперся о мою руку и засеменил к другому корту смотреть еще один матч.

Появился Питер и хлопнул меня по спине.

– Молодчина. Поговорим потом. – И он вышел, не желая мешать нам.

Откуда ни возьмись появилась миссис Бетти и помахала мне рукой, проговорив «молодец» одними губами. Иногда мне казалось, что она призрак.

Мне хотелось, чтобы это чувство победы осталось со мной навсегда.

В конце дня объявили по громкоговорителю, что я выиграла «Матч дня среди девочек до четырнадцати» – чек на пиццу на две персоны. Когда Конни, Элен, мама и я наполняли тарелки салатами и соусом «Тысяча островов», я продолжала думать про матч. Мне приходилось уверять себя, что это не сон, что я действительно оказалась в восьмерке лучших.

Ночью я не могла заснуть. Все мои мысли были о победе на Национале.

Одиннадцать. Правила, правила, правила

Июль 1989 года, через год после Истборна. Мне исполнилось пятнадцать лет.

Последняя ночь в Дельменхорсте. Заканчивался тур Южного региона по Германии. Эти две недели были просто фантастическими.

Питер взял меня на две недели в Германию вместе с восемью другими игроками Южного региона: четырьмя мальчиками и четырьмя девочками. Мы играли на трехдневных соревнованиях, прошедших в Дельменхорсте, Оснабрюке и Вольфсбурге.

Теперь я была в группе А – Питер сказал, что я намного улучшила технику, с тех пор как попала в Истборне в восьмерку сильнейших (свой четвертьфинальный матч я, увы, продула, но тот турнир все равно стал для меня прорывом). Впервые Питер мне понравился. А когда он сообщил, что выбрал меня для поездки в Германию, я готова была поцеловать его кудрявые усы. Я была счастлива.

На стареньком, надежном микроавтобусе мы стартовали в 4.30 утра из аббатства Бишем. В нашей группе была девочка по имени Шарлотта, которую я видела впервые. Она была старше меня на год, забавная, открытая и хорошенькая – мы подружились, и мне казалось, что я знала ее всегда.

Питер, в своей неподражаемой манере, разъяснил нам, как мы должны вести себя в начале тура: «К десяти свет выключен, и чтоб никакие девочки не ходили ни к каким мальчикам после десяти, и запомните, что мы здесь, чтоб выигрывать. Что бы вы ни делали, не считайте это каникулами». Он в который раз произнес наставления о правильном поведении на корте и за его пределами и потом устраивал суровый нагоняй всем, кто перешагивал эту черту. Как-то вечером мы с Шарлоттой заблудились, возвращаясь из супермаркета, и опоздали на ужин. Мы в самом деле заблудились, но Питер не желал понимать это. Мы опоздали, мы нарушили правило – и он обрушил на нас свой гнев.

Игра начиналась в девять утра, значит, с семи тридцати до восьми мы завтракали – ели холодное мясо, сыр, пили черный кофе. Состязания проходили на сланцевых кортах, и это осложняло нашу игру: мы привыкли играть на траве или на твердом покрытии. По сравнению с британскими крытыми кортами с их быстрым отскоком сланцевое покрытие было на удивление медленным.

– Ралли должны продолжаться намного дольше – вы должны быть физически выносливыми, ведь вам предстоят и трехчасовые матчи, – предупредил нас Питер еще на первом турнире. – Большинство континентальных игроков выносливее нас, у них больше энергии, и они выдерживают длинный обмен ударами. Посмотрите на такую теннисистку, как Аранта Санчес-Викарио, она носится по корту, как пантера, и готова обмениваться ударами, пока ноги не отвалятся. Я хочу видеть такими и вас. Запомните, я отобрал вас для этой поездки, так что не подводите меня. Удачи вам.

Мне очень нравилось играть в теннис за границей. Там не было скучного ожидания своей очереди. Участники были одеты так, как им хотелось, не было правила о «преобладании белого цвета». Не было и рефери из числа участников, споры возникали лишь изредка, ибо сланцевая отметина указывала, где ударился мяч, на корте или за его пределами.

Тренировки и игра на сланце совершенствовали мои игровые навыки; я стала более последовательной в игре. В последнем турнире я дошла до полуфинала, обыграв сеяных. Я выиграла маленький розовый фен для волос (почему?) и серебряную пластинку за попадание в четверку лучших. Необыкновенное чувство – побеждать за границей, такие победы множат кирпичики твоей уверенности в себе.

Мы все подружились, болели друг за друга на матчах. С Шарлоттой мы вместе тренировались и поддерживали друг дружку после поражений. В свободное время говорили о вечеринках, на которых бывали, о последних фильмах, музыке и людях, которых узнали благодаря теннису.

Питер водил нас куда-нибудь вечерами. Он обсуждал с нами программу матчей на следующий день, пытаясь узнать нас ближе и понять, что мы представляем собой за пределами корта. Прошлым вечером он злился на нас с Шарлоттой – администратор потребовал с нашего номера огромную сумму за пользование мини-баром и порноканалом.

– Мне плевать, чем вы там интересуетесь, но только не за мой счет, ясно? – орал он с искаженным от злости лицом. Стараясь не рассмеяться, мы с Шарлоттой уверяли его в своей безгрешности. Достаточно было посмотреть на мальчишек, чтобы догадаться, кто тут настоящий виновник.

Это была наша последняя ночь в Германии. Турниры закончились. Мы с Шарлоттой смотрели телевизор.

– Ничего хорошего, – простонала Шарлотта, пощелкав пультом по каналам. – Не люблю я смотреть футбол или теннис. Скучно. Пошли подразним мальчишек!

Мальчишки лежали на полу и смотрели футбол. Мы сели на кровать и стали их отвлекать болтовней. Я и не заметила, как пролетело время.

В дверь постучали, послышался голос Питера.

– Вы не видели Элис и Шарлотту? Они должны быть у вас в комнате. – Я взглянула на часы и испугалась. Шарлотта спряталась под одеялом, а я залезла под кровать. – Они оставили дверь приоткрытой. Я знаю, что они не у себя, – продолжал Питер. – Пустите меня, ребята.

Мальчишки открыли дверь.

– Нет, я их не видел, – пробормотал один, посмотрев на другого.

У меня испуганно колотилось сердце. Питер убьет нас! Почему мы не ушли к себе раньше?

Долгая пауза.

– Знаете что, – Питер выждал еще секунду, – я знаю, что они здесь. Выходите, девчонки.

Шарлотта выбралась из-под одеяла. Я – как можно грациознее – выползла из-под кровати. И вот мы с Шарлоттой сидим на полу, не зная, что делать.

– Так, марш к себе! Я разберусь с вами позже, – пригрозил Питер, и мы почувствовали себя последней плесенью, недостойной копошиться даже с червями.

Словно нашкодившие дети, мы разошлись по своим комнатам и, нервно хихикая, рухнули на кровати. Страшно было даже думать о ждущем нас наказании.

В коридоре послышались шаги Питера. Мы постарались собраться с духом.

– Нам очень жалко. Мы не обратили внимания, что уже столько времени, – пролепетала я первое, что мне пришло в голову.

– Все было абсолютно невинно, – поспешила добавить Шарлотта.

– Я не сомневаюсь, что вас не интересовали эти два клоуна. Я верю вам, девчонки. Но это не имеет значения, ведь вы знаете правила, и уже поздно. Я вынужден принять меры, – решительно объявил он.

На следующий день мы в угрюмом молчании возвращались назад. Что же мы скажем дома? Что собирался сделать Питер? Ведь мы не сделали ничего плохого. Пускай он нас отругает. Это самое большее, чего мы заслуживали. Однако он вел себя так, как будто мы совершили ужасное преступление. Ему бы не тренером быть, а работать в криминальной телепрограмме[7]7
  Имеется в виду британская телепрограмма, где в расчете на помощь зрителей описываются серьезные преступления, которые не удалось раскрыть.


[Закрыть].

Мама с папой сердились на меня и были разочарованы. Они допытывались у меня, почему мы совершили такую глупость. Особенно когда неделю спустя пришло вот такое письмо:

«После прискорбного инцидента, случившегося в последний вечер нашего тура по Германии, я вынужден информировать вас, что дисциплинарный комитет провел специальное заседание и постановил, что должны быть предприняты следующие шаги:

Каждая из вас будет отстранена от региональных тренировок на период с начала октября до конца ноября, включая все тренировки, сборы по выходным, матчи и соревнования.

Как я сообщал в свое время, этот комитет не собирался долгое время, с тех пор как я занял должность НСДО в Южном регионе. Должен признаться, что я огорчен тем, что мы были вынуждены предпринять вышеупомянутые шаги…».

Я была в ярости. Я понимала, что виновата, но такое наказание было абсолютно непропорциональным тому, что я сделала. Мои родители были удивлены его суровостью. Неконструктивно было отстранять нас четверых от тренировок за ничтожную провинность. Мы написали Питеру письма с просьбой быть к нам более снисходительным. Но все напрасно. Как это я проживу без тенниса целых два месяца?

Два месяца – это так долго! Чем я займусь в выходные? Внезапно у меня появилось слишком много свободного времени. Мы с Шарлоттой ездили одна к другой в гости и старались забыть о неприятностях. Мы видели в этом и забавную сторону. Но я скучала по теннису. Я скучала без соревнований. Скучала без Конни, без своих побед. Мне было обидно слышать, что кто-то выиграл там, а кто-то там, когда я знала, что это могла быть я.

Я не позволю Питеру сделать так еще раз. Не доставлю ему такой радости. Я стану образцовой и больше не перешагну черту. Никто и ничто не помешает мне снова выйти на корт.