Текст книги "Другая Элис"

Элис Петерсон
Другая Элис

Alice Peterson

ANOTHER ALICE

© Гилярова И., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018

Благодарность

Я буду до конца жизни благодарна от всей души Роберту Кроссу – моя первая строчка никогда не была бы написана без него и его неколебимой веры в меня. А также я благодарна Мэри, супруге Роберта – спасибо! А еще Белле Поллен, побудившей меня копать глубже, рассказать людям, каково было мне бороться с болезнью старения.

Моей сестре Элен – спасибо тебе за то, что ты всегда была для меня самым добрым другом – лучшим другом.

Моим родителям – без их самоотверженной любви и поддержки меня бы уже не было на свете.

Моя история – это долгая и изнурительная борьба, в которой мне помогали многие люди. Самым важным уроком для меня было открытие, что больно не только мне – моя боль глубоко затронула и других. От всего сердца я хочу поблагодарить всю мою семью и всех моих друзей. Хочу, чтобы они поняли, насколько жизненно необходимой была для меня их поддержка, их любовь.

Моим маме и папе

Предисловие

В начале лета 1997 года Джасмин, моя миниатюрная жесткошерстная такса, принесла двух восхитительных щенков, и я даже думать не могла о том, что их продадут. Я упрашивала маму оставить обоих.

– Уверена, мы подыщем им хороших хозяев, – сказала мама. – К нам приезжает наш большой друг Роберт Кросс с женой Мэри; кажется, они не прочь взглянуть на Бойси. Мы устроим чаепитие на лужайке и принесем туда щенков. Нечего в такую погоду дома сидеть! – И она протянула мне Бойси, чудесную девочку с золотистым окрасом.

– Роберт, это Элис. – Боже, теперь мне придется вести вежливую беседу, подумала я, пожимая ему руку.

– Здравствуй, дорогая, твоя мама рассказала мне про операцию. Как ты себя чувствуешь? – спросил он, глядя на мои белые гипсовые сапожки. У меня только что удалили плюсневые суставы в обеих стопах.

Я рассказала ему про ревматоидный артрит и недавнюю операцию. А дальше принялась рассказывать про мои занятия теннисом и почему-то не могла остановиться, все говорила и говорила…

– Тебе не приходило в голову изложить на бумаге все, что ты нам сейчас поведала? – был второй вопрос Роберта.

Тут вмешалась Мэри.

– Роберт прекрасно пишет «нервные записки». Когда он чем-то обеспокоен, я по всему дому нахожу маленькие бумажки, – засмеялась она. – Он говорит, что это его успокаивает и помогает ему основательно продумать терзающую его проблему.

– Думаю, тебе стоит попробовать. Я немножко разбираюсь в книжном деле, – проговорил Роберт. – Какое-то время я работал в этой сфере.

Неожиданно его совет мне понравился, сказать точнее, я просто пришла в восторг.

– Нужно ли мне записаться на творческие курсы, где учат писать? – спросила я.

– Можешь и записаться, но, на мой взгляд, лучше писать самой, так, чтобы тебя не сковывали правила. Пиши спонтанно, всем сердцем… Знаешь что? Напиши что-нибудь и пришли мне, – предложил Роберт, почувствовав мой интерес. – Я взгляну критическим взглядом. – Щенок был сразу забыт.

На чердаке отыскалась моя старенькая электронная пишущая машинка «Кэнон Старайт», и я стряхнула пыль, набившуюся между клавишами. Вежливые сообщения, вспыхивающие на экране, и назойливое пиканье вызвали в памяти Бристольский университет и мое корпение над нескончаемыми эссе. У меня появилось желание поведать о том времени, и я лихорадочно застучала по клавиатуре. Во мне что-то ожило. Я показала написанное Роберту, он одобрил и велел продолжать. Мы стали регулярно встречаться. Так началась наша дружба – особенная, необычная.

Я писала о своей болезни, и поначалу это невероятным образом врачевало меня. Я воплощала в слова мои гнев, страх, боль, горе – и взамен получала свободу и облегчение. Я переносила на бумагу всю сумятицу своих мыслей, но только когда научилась сопоставлять события, ко мне пришло осознание собственных чувств.

Чем больше я писала, тем больше могла объективно смотреть на вещи и понимать, почему от меня отворачивались друзья, как работал мой разум и что помогало мне держаться, не падать духом. Теперь я будто со стороны наблюдала происходящее и бесстрастно его созерцала.

Когда у меня обнаружили ревматоидный артрит, этот диагноз показался мне страшным приговором, хуже которого ничего уже нет. Я пожалела, что играла в теннис – тогда бы мне не было что терять. Я хотела стереть теннис из памяти, сказать себе, что этих дней никогда в моей жизни не было. Но теперь я стала вспоминать соревнования, в сознании всплывали не только восторг и удовольствие, какие я испытывала на корте, но и моя бульдожья решимость. Я всегда стремилась выигрывать, второе место меня не устраивало. Ко мне пришло понимание, что мой теннисный опыт бесценен, ибо я научилась тогда направлять решимость, энергию и упорство, которые я обретала на корте, в битву с болезнью. Я не сдавалась – теннис выработал во мне боевой дух. Пожалуй, это стало моим спасением…

С новой энергией я стала перечитывать свои письма и записные книжки, отыскивая места, посвященные теннису, рылась в программках и фотографиях. На бумаге оживали характеры персонажей, я стала получать удовольствие, описывая соревнования, моих друзей-теннисистов, наши уловки и свою маму: та для успокоения, наблюдая мою игру, сбрасывала нервное напряжение штопкой носков. Я смеялась и плакала, вспоминая те дни. Когда я писала все это, у меня появилось желание встретиться с Биллом, моим тренером. В мою жизнь вернулась старая дружба, прерванная учебой в университете. Ожившие воспоминания стали залечивать мои раны.

Я начала складывать воедино две части моей жизни, и, вместо того чтобы погружаться в сон с тревожными мыслями, как я буду себя чувствовать на следующий день, я засыпала, мысленно планируя очередную главу. Я просыпалась среди ночи с новой идеей, которую необходимо было срочно записать. Моя книга открыла мне новую дверь в жизнь. Боль никуда не ушла, но теперь мне было о чем думать, помимо боли. Писательский труд начинал заменять мне теннис, заполнять зияющую дыру, которая, как мне казалось совсем недавно, никогда не будет заполнена. Я нашла занятие, и вскоре оно захватило меня целиком.

Я описывала свои печаль и отчаяние, что обрушились на меня, когда я внезапно потеряла способность держать в руке теннисную ракетку и почувствовала, что мало кто из людей понимает, сколь драматически способен изменить жизнь артрит. Речь тут идет не только о каких-то болях и ломоте, а о новом образе жизни. Но теперь я уже не боюсь слова «артрит» так, как это было со мной в Бристольском университете, когда я ужасно стыдилась своего состояния. Теперь все наоборот. Теперь я страстно хочу объяснить всем, что эта болезнь может быть хроническим изнурительным заболеванием, которое поражает молодых и старых. Конфликт между стремлением жить, как живет молодежь, и страданием из-за симптомов старения появился у меня в Бристоле и перевернул мою жизнь. Артрит в любой форме требует, чтобы им занимались.

Когда я писала про жуткую боль, про лекарства, которые, казалось, ничего мне не облегчали, кроме того что наносили вред, ко мне пришло понимание: надо оглянуться назад и нащупать в тяжелом прошлом нечто, что может помочь преодолеть непреодолимое и иначе осветить настоящее. Теперь у меня был такой шанс. Надеюсь, эта книга поможет и другим людям, оказавшимся в ситуации, похожей на мою.

Один. Испытание: Часть I

Вы можете одеться самостоятельно, в том числе завязать шнурки и застегнуть пуговицы?

1998 год. Февраль. Мне двадцать четыре года, из них шесть лет я больна ревматоидным артритом.

Мне становилось все хуже и хуже; я таяла на глазах моих родителей. Я стояла в списке на операцию по замене лодыжки; моя правая рука тоже нуждалась в хирургическом вмешательстве. В спальне у меня был установлен беби-фон, чтобы мама слышала мой зов. Ей приходилось делать за меня все: натягивать на меня трусы, нарезать для меня еду, поднимать меня со стула и среди ночи помогать мне дойти до туалета. Короче говоря, я забыла, что такое быть независимой.

Я устала напрягать зрение, ожидая, когда же покажется свет в конце туннеля. Но вот у меня появилась крошечная искра надежды. Я услышала о новом лекарстве, показавшем обнадеживающие результаты в Америке. Его будут испытывать на морских свинках в городе Бат. Потом, вероятно, на добровольцах. Я молилась, чтобы меня взяли на эти клинические испытания.

И вот я с родителями сижу в приемном покое Королевского национального госпиталя ревматических заболеваний и в сотый раз перечитываю одну и ту же страницу журнала. Я гляжу на свою правую руку: раздраженная, покрасневшая кожа. Ногти, покрытые темно-красным лаком. Но ухоженные ногти не могут скрыть опухшие, искривленные пальцы – они не дают забыть о коварной болезни, с которой я борюсь ежедневно и ежечасно.

Папа сидел в кресле, сжимая в руке газету; с его лица не исчезало выражение скорби. Он сильно постарел.

– Позови нас, если понадобится, мы будем тут, – проговорил он сдавленным голосом.

Сиделка вручила мне знакомый вопросник – «Что вы могли на прошлой неделе».

– Вы можете одеться самостоятельно, в том числе завязать шнурки и застегнуть пуговицы?

– Открыть бумажную упаковку молока или стирального порошка?

– Донести до рта полную чашку или стакан?

– Встать со стула, на котором нет подлокотников?

– Ходить в магазин и по другим своим делам?

И так далее…

– Зачем еще тебе открывать молоко, черт побери? – воскликнула мама, увидев, как я не могу выбрать ответ – «с большим трудом»? «не могу»?

– Я тоже сроду не умел открывать их, эти пакеты! – добавил папа.

– Дорогой, ты не умеешь открывать даже собачьи консервы.

– Хотелось бы мне ответить «без труда» на все эти дурацкие вопросы, – грустно пробормотала я, все-таки остановившись на «не могу».

– Плюнь, – пробормотал папа. Это было одним из его любимых словечек, когда он не знал, что сказать.

Мама вернулась было к кроссворду в «Таймс», но вскоре отложила газету, сказав, что не может сосредоточиться, и протянула руку к вязанию. Это напомнило мне дни, когда я играла в теннис, и я улыбнулась. Да, тогда мы ездили по всей стране на турниры. Мама страшно нервничала, следя за моей игрой.

– Мам, а ты помнишь тот матч в Истборне? И миссис Бетти? И Питера? Интересно, где они все сейчас?

– А ты помнишь тот раз, когда тебя прогнали с турнира? – засмеялась она.

– Лучше не напоминай!

Превозмогая боль, я медленно встала со стула и потянулась. Скорее бы приехал мой лечащий врач, доктор Кэмпбелл. Он представит мой случай профессору, который руководит клиническими испытаниями нового препарата. Я жуть как волновалась.

– Сядь и успокойся, доктора всегда опаздывают. А ты помнишь свой первый матч? – Мама надеялась отвлечь меня; спицы позвякивали в ее руках. – Помню, как я отвезла тебя, а ты сказала: «Между прочим, я собираюсь их всех обставить!»

Я засмеялась.

– Тогда мы еще не понимали, во что ввязались. Но мне очень нравились соревнования! И были они как вчера…

Наконец появился доктор Кэмпбелл. У меня тревожно забилось сердце. Он взял меня за руку.

– Как дела? – ласково поинтересовался он.

– Нормально. Нервничаю, – улыбнулась я.

– Удачи! – в один голос пожелали мне мама с папой. Папа скрестил пальцы.

Мы с доктором Кэмпбеллом прошли в конференц-зал. Я вздохнула. Возможно, теперь для меня начнется новая жизнь. Или не начнется. Но я хотела получить еще один шанс…

Два. Семя вот-вот даст росток

1985 год. Семнадцатилетний Борис Беккер выиграл Уимблдон. Мне тогда было одиннадцать.

Начались долгожданные летние каникулы, и вся наша семья была дома. Элен, старше меня на пять лет, Том, старше на четыре года, и мама с папой играли на соседском корте в парный теннис. Мы называли соседей «счастливчиками» – у них были теннисный корт и бассейн. Мой старший брат Эндрю остался дома и, дожидаясь результата выпускных экзаменов, нервничал.

Я подавала мячи, но в конце мне всегда разрешали поиграть тоже. Как это невыносимо – чего-то ждать; я в нетерпении стояла на краю корта, мне хотелось, чтобы у меня была своя ракетка, причем хорошая. Мне надоели эти деревянные «Слезенджеры» – все вокруг играли в основном ими.

Том капризничал, швырнул на землю ракетку. Мама с папой уже объяснили мне, что Том никогда не бывал на сто процентов нормальный – у него слабоумие. Он родился недоношенным и рос больным ребенком. Сначала чуть не умер, потом у него выпадали зубы, а еще с ним занимался логопед.

На Тома накатывали приступы дурного расположения духа. Я не понимала, как можно быть веселым, а через минуту злиться и плакать. Папа говорил, чтобы я держалась подальше от него и не дразнила, пока он не успокоится. Действительно, он всегда успокаивался, и жизнь продолжалась, будто ничего не случилось.

– Я не хочу играть, почему я должен играть? – кричал Том; его тщедушная фигурка металась по корту.

– Тогда я сыграю, – быстро нашлась я, устремляясь к нему.

– Нет, – зашипел он, и его голубые глаза сердито сверкнули. Я попятилась.

– Том, отдай ракетку Элис, не надо спорить, – устало попросил папа.

– Я буду играть, – заявил Том, прижимая к груди ракетку. – Я передумал.

Иногда я просто-таки ненавидела брата. Подлый он!

После тенниса мы с Элен поехали на велосипедах в город, в наше любимое кафе «Минстрелс», съели там по шоколадному пирожному и выпили лимонаду. Обратно мы возвращались по Кингсгейт-стрит, и я увидела в витрине спортивного магазина черную с золотом ракетку «Про Кеннекс». Стоила она 24 фунта. Я слезла с велосипеда, зашла в магазин и попросила седого продавца показать мне ракетку. Взяла ее, ощутила запах кожаной ручки, посмотрела на серебристые струны и золотой с черным обод и поняла: мне необходимо ее купить. Я прикинула, сколько придется копить; при моих карманных деньгах 1,5 фунта в неделю на это уйдет шестнадцать недель. Слишком долго ждать. Я должна быстро заработать деньги. Так я размышляла, держа в руках эту роскошную красавицу. Элен стало скучно, и она уехала домой без меня. А я придумала одну вещь.

У мамы был небольшой домашний бизнес – комиссионная лавка под названием «Куколкин домик», где продавались товары для детей до 12 лет. Она одевала почти всех детей Винчестера, и у нее было больше двух тысяч покупателей. Работы в лавке было всегда много: груды одежды надо было оценить, снабдить ярлыками, вывесить и зарегистрировать, указав имена владельцев. Я вернулась домой и спросила у мамы, сколько она будет мне платить в час, если я стану ей помогать. Мама удивилась моему неожиданному интересу, но сказала, что 50 пенсов.

Каждую среду и пятницу, два дня в неделю, в нашем доме кишел народ. Матери покупали ползунки и комбинезончики, дети играли в разные игрушки, а мама объясняла раздраженным посетителям, что, хотя платьице было куплено когда-то в «Хэрродсе», взять его она не может, ибо оно все в собачьей шерсти и на нем не хватает трех пуговиц. Мне нравилось чинно сидеть за столом, писать цену на ярлыках и улыбаться посетителям, складывая принесенную ими одежду в мешки. Мама говорила, что я хорошая помощница, хотя часто повторяла, чтобы я не начинала подсчитывать дневную выручку при посетителях – это нехорошо. А еще я должна была ломти хлеба, намазанные клубничным джемом, класть на тарелку, иначе всюду валялись липкие крошки. Ребекка, соседская девочка и моя лучшая подруга, тоже помогала нам и зарабатывала деньги, но она быстро уставала – я не разрешала ей даже присесть: она вешала на место одежду, которая не подошла покупателям.

Каждые выходные я проезжала на велосипеде мимо спортивного магазина и сообщала седому продавцу, который за это время стал моим большим другом, что я скоро куплю ту ракетку, и просила, чтобы она была у него в наличии. Потом ехала домой и снова писала цены на этикетках почти новых комбинезонов. Еще немного, и ракетка станет моей.

Три. Эластичная лента

Октябрь 1985 года. Эндрю учится в Суррее, в тамошнем университете, Элен вернулась в свой пансионат в Мальборо, в «продвинутый» шестой класс, Том ходит в школу для детей с пониженными способностями к обучению. Я наконец-то купила ракетку «Про Кеннекс». Теперь мне нужны были красивый чехол для нее, хорошая обувь, фляжка для воды и фирменный прикид «Элесс», как у Крис Эверт[1]1
  Кристина Мария «Крис» Эверт – американская теннисистка, на турнирах Большого шлема завоевала в совокупности 18 титулов. – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть], моей героини. Я хотела быть такой, как она.

Мама с папой позволили мне ходить на восьминедельный осенний курс «Теннис для новичков» при местном рекреационном центре. Занятия проходили каждую субботу по утрам, и, кроме меня, там были одни мальчишки. Мы выполняли разогревающие упражнения, в том числе бегали, подбрасывая мяч на ракетке и ободе. Некоторые мальчишки жульничали – у них были ракетки «Принц» с большой головой, и это сильно облегчало им упражнение.

– Неплохо, хоть ты и девчонка, – пожимая мне руку, мрачно пробурчал парень, с которым я только что отыграла. В финале я его обставила! Это был лучший из трех тай-брейков. Я выиграла маленькую плитку «Марса», которую сразу же запихнула в рот, и упаковку ярко-желтых мячей для тенниса «Слезенджер».

– Хорошо играла, Элис, – похвалил меня тренер, когда я убирала новую ракетку в чехол. – Так держать! У тебя есть будущее.

Я помчалась на велосипеде домой, чтобы сообщить маме с папой, что я выиграла.

– Мам, я уже готова играть с тобой. Точно! Тренер сказал, у меня есть будущее или что-то типа того, – с восторгом сообщила я, вбежав на кухню.

– Привет, дочка, – сказал папа, нарезая сыр. – Сядь и поешь. – Папа часто пропускал мои слова мимо ушей.

– Папа, послушай! Мне надоел семейный парный теннис. Пожалуйста, можно я сыграю с мамой?

– Ладно, – согласилась она. – Я закажу корт на понедельник, на вечер.

– Настоящая игра? – с восторгом спросила я.

– Да, три сета.

Утром в понедельник мы с Ребеккой поехали на поезде в школу. Я училась с Ребеккой в Атерли, школе для девочек при англиканской церкви. Поезд, стуча колесами, спешил в Саутгемптон, а меня тянуло в другую сторону, мне хотелось вернуться домой. Первым уроком у нас была физика, самый ненавистный для меня предмет. Мы сидели в последнем ряду, болтали и делали друг другу браслетики дружбы. Во время урока мистер Уилсон, разозлившись, три раза швырял в нас кусочками мела – мы не слушали его объяснений. Мне не терпелось показать маме, как хорошо я стала играть после субботних занятий, и меня совершенно не интересовало, как насадить штепсель на провод.

И вот пришло время нашего с мамой поединка. Воображая себя участницей Уимблдона, я гордо вышла на корт – с новой сумкой для тенниса, разными аксессуарами и ракеткой. На мне был фирменный спортивный костюм «Даш» нежно-розового зефирного цвета, зеленые кроссовки «Данлоп» со светоотражающими элементами. Длинные каштановые волосы аккуратно заплетены в две косички. К спине спортивной куртки прищеплен держатель для мяча. Мама сказала, что я похожа на кролика.

После небольшой пробежки и разминки мама спросила:

– Ну как, ты готова?

– Да, готова тебя обыграть, – весело прочирикала я.

– С разгромным счетом или так? – рассмеялась мама.

Игра началась.

Я была довольно сильная, и, когда вкладывала в удар по мячу свой вес, весьма значительный, удар получался хороший. Однако мама все время выигрывала завершающий удар. Я отчаянно старалась произвести на нее впечатление, прыгала по корту, воображая из себя Крис Эверт. Мама выиграла первый сет, и мне было досадно, что я уступила игру моей почти пятидесятилетней матери.

На середине второго сета она сделала двойную ошибку.

– Вторая подача! – крикнула она, отходя к задней линии.

– Нет, сейчас моя очередь, у тебя уже было две подачи.

– Нет, только одна. – Тут она сделала две подачи навылет и стала победительницей.

С досады я швырнула ракетку на землю – и услышала треск. Я в страхе опустила глаза. При виде сломанного обода мне стало нехорошо. Смогу ли я продолжать игру в надежде, что мама ничего не заметит, а дома попытаюсь склеить трещину? Но мама уже шла ко мне, а лицо ее было таким, словно она вот-вот взорвется. Она бросила взгляд на разбитую ракетку, схватила свои вещи и зашагала к машине, процедив сквозь зубы, что больше никогда не будет со мной играть.

Во мне клокотала злость, я пинала камни носком кроссовки. Меня огорчил проигрыш, но я знала, что была права. Присев на ржавую скамью, я посмотрела на ракетку, и слезы закапали на сломанный обод и струны. Мне было обидно: разбить свою лучшую подругу!

Мама купила мне новую ракетку точно такой же модели, но предупредила меня, чтобы я больше так не распускалась. Мне надо научиться контролировать свои эмоции.

В следующий раз я завязала на запястье эластичную ленту. При каждом неудачном ударе я сильно дергала за нее, когда понимала, что вот-вот потеряю хладнокровие. К концу игры запястье покраснело, распухло и болело, но зато ракетка была цела, и мне не пришлось тащиться домой пешком.

Мы с мамой начали регулярно ходить на корт. В детстве мама любила теннис и, вероятно, с радостью занималась бы с тренером и участвовала в турнирах, будь у нее такая возможность. Она видела, что я нашла себе занятие, которое мне очень нравится. Ей было приятно это, и она позволяла мне играть как можно больше. Постепенно наши поединки стали доставлять нам все больше удовольствия. Иногда я обыгрывала ее и видела, что она тоже ужасно не любит проигрывать. Как мы с ней были похожи! Я предложила ей надеть эластичную ленту.

1986 год. Мне двенадцать лет. Снова начались летние каникулы. Я поступила на интенсивный двухнедельный курс для молодых игроков. Его вел тот же тренер, у которого я занималась до этого в рекреационном центре. В последнюю субботу тренер раздал нам анкеты для участия юниоров в возрастных группах от двенадцати до четырнадцати лет в соревнованиях на первенство графства Хэмпшир.

– Когда у тебя день рождения, Элис? – спросил он. – Я считаю, что ты тоже должна выступить.

– Ой, еще нескоро, только в январе. Двадцать пятого.

– Как удачно! Тебе повезло!

– Почему?

– В анкете требуется указывать возраст на конец декабря предыдущего года, а тогда тебе было только одиннадцать, так? Хоть сейчас тебе и двенадцать. И девочки, родившиеся в декабре, будут играть в другой возрастной группе, хотя они всего лишь на месяц старше тебя. Понимаешь, в чем фокус?

– Кажется, да, – ответила я. На круглых щеках тренера обозначились ямочки, и он пошел беседовать с другим игроком.

Я с жадным интересом пробежала глазами анкету, подскочила к тренеру и вклинилась в разговор.

– Но разве я могу участвовать в соревнованиях, если у меня пока нет никаких результатов? – спросила я, размахивая перед его носом листком. Казалось, мой вопрос его удивил.

– Все когда-то начинали, – ответил он. – Давай попробуй.

Я сунула анкету в спортивную сумку и поехала домой. Велосипед вез меня по серым, потрескавшимся мостовым, сама же я была на седьмом небе от счастья. Впереди меня ждали мои первые в жизни соревнования.