Текст книги "Баффетт. Биография самого известного инвестора в мире"

В длинном грустном письме Сьюзи сообщила об этой новости Милтону Брауну. Он был потрясен. Он знал, что она ходила с Уорреном на несколько свиданий, но и думать не мог, что между ними что-то серьезное[156]156
  Из интервью с Милтоном Брауном.


[Закрыть].

Уоррен отправился за благословением к отцу Сьюзи. Он уже знал, что его будет легко заполучить. Но Доку Томпсону потребовалось довольно много времени, чтобы дать ответ. Дело в том, что с коммунизмом правительство в то время боролось, мягко говоря, неэффективно. Трумэн, отстаивая демократию, потерял Китай. Коммунисты захватывали власть над миром, а акции превращались в ничего не стоящие бумажки. Так что план Уоррена зарабатывать на фондовом рынке, по рассуждениям Томпсона, непременно должен был провалиться.

Уоррен, давно привыкший выслушивать такого рода рассуждения, как от своего отца, так и от отца Сьюзи, терпеливо дожидался решающего «да». Три часа спустя Док Томпсон добрался до завершения своей речи и дал согласие[157]157
  Баффетт вспоминает, что это была буквально трехчасовая лекция. Продолжительность беседы почти наверняка объясняется тем, что, пока Док Томпсон говорил, Баффетт собирался с духом задать свой вопрос.


[Закрыть].

Ко Дню благодарения Сьюзи и Уоррен назначили дату свадьбы на апрель.

19. Страх сцены

Омаха, лето 1951 – весна 1952

Переживания Дока Томпсона о том, как он будет обеспечивать семью, Уоррену были хорошо понятны, но у него самого таких сомнений не было. Поскольку его не взяли в Graham-Newman, он решил стать биржевым брокером, причем в Омахе, вдали от Уолл-стрит. Согласно расхожему мнению, делать деньги на фондовом рынке можно было только в Нью-Йорке, поэтому такое решение было необычным. Но так Баффетт освобождался от условностей Уолл-стрит. Кроме того, он хотел работать с отцом, и Сьюзи была в Омахе, а сам Уоррен вдали от дома никогда не бывал по-настоящему счастлив.

Уоррену почти исполнился двадцать один год, и он был абсолютно уверен в своих инвестиционных способностях. К концу 1951 года он увеличил свой капитал с 9,8 до 19,7 тысяч долларов. За год его доходность составила 75 %[158]158
  Чистая прибыль от инвестиций составила 7,434 тысячи долларов. Он также положил на счет 2,5 тысячи долларов, которые накопил за время работы в компании Buffett-Falk.


[Закрыть]. Однако, когда он посоветовался с отцом и Беном Грэмом, к его удивлению, оба сказали: «Может быть, тебе стоит подождать несколько лет». Грэм, как всегда, считал, что рынок переоценен. Говард, будучи пессимистом, отдавал предпочтение акциям горнодобытчиков и золотодобытчиков и подобным вложениям, защищающим от инфляции. Все прочие инвестиции он считал ненадежными и беспокоился о будущем своего сына.

Для Уоррена огромным шагом было решиться поступить вопреки советам двух великих авторитетов. Ему пришлось допустить возможность, что его собственное мнение может иметь большее значение, чем их суждения. И все же он был уверен в своей правоте.

Возможности, которые он видел, были настолько велики, что Уоррен понял: заем на эти цели будет оправдан. Он был готов взять на себя долг, равный четверти его состояния. «Мне уже не хватало денег для инвестиций. Если я был в восторге от какой-то акции, мне приходилось продавать что-то, чтобы купить ее. Я терпеть не мог занимать деньги, но взял в кредит около пяти тысяч долларов в Национальном банке Омахи. Мне не было еще двадцати одного года, так что кредитный договор подписывал за меня отец».

Говард, вероятно, одновременно испытывал гордость и понимал абсурдность ситуации, ставя свою подпись для сына, который по меньшей мере уже десяток лет был полноценным бизнесменом. Поскольку Уоррен уже определился со своим решением, Говард был готов взять его в свою фирму Buffett-Falk. Там Баффетт-младший начал продавать свои любимые акции самым надежным людям, которых знал: тете и друзьям по колледжу.

Но основная работа Уоррена заключалась в комиссионных продажах. Он обнаружил, что продать что-либо за пределами узкого круга знакомых почти невозможно. Он ощутил, с какими препятствиями столкнулся его отец, строя брокерский бизнес в те времена, когда именитые старые семейства Омахи смотрели на внука бакалейщика сверху вниз. Сейчас, когда его родители вернулись в Вашингтон, и Уоррен остался в Омахе один, он почувствовал, что не пользуется достаточным уважением.

В те дни акции продавались брокерскими фирмами с полным набором услуг, так что большинство людей покупали отдельные акции, а не взаимные фонды. Комиссия была фиксированной – по шесть центов за акцию. Сделки были частью взаимоотношений. Каждой сделке предшествовало несколько минут беседы с брокером, который был отчасти продавцом, отчасти советником, отчасти другом.

Важные клиенты не воспринимали Уоррена всерьез. «Мне исполнился двадцать один год. Я ходил по всем этим людям, чтобы продать им акции. Когда я заканчивал говорить, они спрашивали: “А что думает ваш отец?” Я слышал это постоянно». Уоррен выглядел недотепой, но старался продавать изо всех сил[159]159
  Из интервью с Маргарет Лэндон, секретарем компании Buffett-Falk.


[Закрыть]. Он не умел интуитивно понимать людей, не умел вести светскую беседу, и скорее транслировал, чем воспринимал. Когда он нервничал, то просто выпаливал информацию. Некоторые потенциальные клиенты прислушивались к его словам, проверяли информацию по другим источникам и использовали его идеи, но покупали акции через других брокеров, так что комиссии ему не доставалось. Он был потрясен таким вероломством и чувствовал себя обманутым.

«Когда я только начинал продавать GEICO, у Buffett-Falk был маленький офис в центре города, и туда приходили сертификаты акций, на которых стояло имя Джерома Ньюмана. Это значило, что он был продавцом, а я покупателем. Ребята из Buffett-Falk говорили: “Какого черта… Ты что, умнее Джерри Ньюмана?”».

Это происходило потому, что Graham-Newman создавала новое партнерство, и в качестве вклада в него некоторые инвесторы передавали фирме свои акции GEICO. Так что фактически продавали их инвесторы, а не Graham-Newman. Уоррен этого не знал[160]160
  Уолтер Шлосс объяснил в интервью, что семья Норманов, которые унаследовали Джулиусу Розенвальду из Sears, Roebuck, «получили акции GEICO, потому что они были крупными инвесторами в Graham-Newman. Когда Норманы захотели вложить больше денег в Graham-Newman, они вместо этого отдали Бену Грэму причитавшиеся им акции GEICO. Тем временем Уоррен в Омахе купил GEICO. Но Грэм не знал, что продает акции Уоррену, а Уоррен не мог понять, почему Graham-Newman продает их». Распределение акций GEICO фирмой Graham-Newman также описано в книге Janet Lowe’s Benjamin Graham on Value Investing: Lessons from the Dean of Wall Street. Chicago: Dearborn Financial Publishing, 1994.


[Закрыть]. Но, когда дело касалось GEICO, ему было все равно, кто продает. Ему не пришло бы в голову спросить кого-либо из сотрудников фирмы, почему они продают. Он был непоколебимо уверен в собственном мнении. И не скрывал этого факта.

Очевидно, первое правило Дейла Карнеги – «Не критикуй» – Уоррен усвоил не до конца. Тогда он блеснул остроумием, с помощью которого намекал, что ему известно больше, чем остальным. Но кто бы поверил подобным намекам от двадцатиоднолетнего парня? И все же он не молчал. Должно быть, сотрудники Buffett-Falk были ошеломлены, наблюдая, как он с утра до вечера штудирует учебники, пополняя свою картотеку знаний.

«Я просматривал справочники Moody’s страницу за страницей. Десять тысяч страниц в справочниках по промышленности, транспорту, банкам и финансам – дважды. Я проанализировал каждый бизнес. Хотя некоторые из них изучил не слишком внимательно».

Уоррен хотел быть не просто инвестором и продавцом. Он хотел стать учителем, подражая Бену Грэму, и поступил преподавателем на вечерние курсы в Университет Омахи.

Сначала он сотрудничал со своим другом, брокером Бобом Сойнером, который вел первые четыре недели курса «Прибыльное инвестирование в акции». Пока Сойнер объяснял слушателям основы, например, как читать Wall Street Journal, Уоррен стоял в коридоре, пытаясь почерпнуть из его слов хорошие инвестиционные идеи. Он взял на себя следующие шесть недель преподавания[161]161
  Из интервью с Бобом Сойнером, который в те дни называл Уоррена «Баффи».


[Закрыть]. В конце концов Уоррен провел весь курс и дал ему более осторожное название: «Разумное инвестирование в акции». Перед слушателями он воодушевлялся. Но, несмотря на глубокий запас знаний, Уоррен никогда не обещал ученикам, что они разбогатеют или что посещение его уроков даст им конкретный результат. Он также не хвастался своими успехами в инвестировании.

Среди его студентов были как профессионалы фондового рынка, так и люди, не имеющие никакого отношения к бизнесу: домохозяйки, врачи, пенсионеры. Они знаменовали собой едва заметный сдвиг: на фондовый рынок впервые с 1920-х годов начали возвращаться те категории инвесторов, которые давно его покинули. Отчасти поэтому Грэм считал рынок переоцененным. Свой стиль преподавания Уоррен адаптировал к уровню знаний и навыков таких людей. Он выстраивал свою методику по подобию грэмовской, используя пример с «Компанией А и компанией Б», а также другие педагогические хитрости своего наставника. Оценки он ставил строго и справедливо. Его тетя Элис тоже прослушала курс. Она сидела в аудитории и с обожанием смотрела на племянника[162]162
  Как видно по фотографии, сделанной в классе.


[Закрыть]. Ей он поставил «удовлетворительно».

Уоррена всегда спрашивали о конкретных акциях – покупать их или продавать? Он мог по памяти, в течение 5-10 минут рассказывать о любой из акций, которую ему называли: ее финансовые показатели, соотношение цена/прибыль, объем торгов. На вопросы студентов о том, как инвестировать, он отвечал с явным консерватизмом.

Самому Уоррену в то время предстояло обзавестись семьей, то есть разделить свои доходы и направить их в два русла. Часть того, что он зарабатывал должна была возвращаться в работу и продолжать расти. Другую часть нужно было тратить на семейную жизнь. Это была существенная перемена. До сих пор Уоррену удавалось урезать расходы: он жил в комнате для прислуги отеля «Колумбия», питался сэндвичами с сыром. Вернувшись в Небраску, он мог еще больше сэкономить, живя в родительском доме.

Он никогда не жаловался на недостаток мотивации, чтобы как можно усерднее работать со своим капиталом, и теперь сидел в офисе Buffett-Falk, закинув ноги на стол, систематически изучая книгу Грэма и Додда в поисках новых идей[163]163
  Из интервью с Маргарет Лэндон. Она помнит его в этой позе за чтением.


[Закрыть]. Он нашел акции Philadelphia and Reading Coal & Iron Company, купил их сам и продал тете Элис и Чаку Петерсону. Когда акции упали до 9 долларов, он увидел в этом повод докупить еще.

В это время Уоррен также купил текстильную компанию Cleveland Worsted Mills. Ее текущие активы[164]164
  Текущие активы – это показатель ликвидности, то есть того, насколько быстро компания может выручить деньги. Текущие активы включают деньги, легко реализуемые вложения, товарно-материальные запасы и счета к получению. В них не входят активы, которые нельзя быстро реализовать: недвижимость, оборудование, а также внешние долги, включая долгосрочные обязательства и пенсии.


[Закрыть] составляли 146 долларов на акцию, а сами акции торговались дешевле. Он счел, что эта цена не отражает стоимости «нескольких хорошо оборудованных фабрик».

Уоррен написал краткий отчет по компании. Ему нравилось, что она выплачивала акционерам большую часть прибыли, то есть выдавала им «по птице в руку». Он считал, что у Cleveland Worsted Mills достаточно прибыли, чтобы обеспечить выплату дивидендов. Но просчитался.

«Они прекратили выплачивать дивиденды, и я прозвал их Cleveland’s Worst Mill или “Худшая фабрика Кливленда”». Уоррен был так зол, что даже решился потратить немного денег, чтобы выяснить, в чем дело. «Я поехал на их ежегодное собрание, проделав длинный путь до Кливленда. Я опоздал на пять минут, и собрание уже началось. Но вот появляюсь я, двадцатидвухлетний юнец из Омахи, вложивший собственные деньги в акции. Председатель говорит: “Извините, вы опоздали”. Там был их торговый агент, член совета директоров. Он пожалел меня, отвел в сторону и ответил на мои вопросы».

Мало что Баффетт ненавидел больше, чем продавать людям инвестиции, на которых они теряли деньги. Он терпеть не мог разочаровывать людей.

Кроме того, Уоррен начал искать способы уменьшить свою зависимость от работы, которую начинал ненавидеть. Ему всегда нравилось владеть бизнесом, и он решил купить заправочную станцию совместно с другом по Национальной гвардии, Джимом Шеффером. Они купили заправку Sinclair, располагавшуюся рядом с конкурентом – заправкой Texaco, которая всегда продавала больше, чем сводила партнеров с ума. Уоррен и его шурин Труман Вуд, муж Дорис, даже начали сами работать на станции по выходным. Они мыли ветровые стекла с улыбкой, несмотря на отвращение Уоррена к ручному труду, и делали все возможное, чтобы привлечь новых клиентов. Но водители продолжали упорно заправляться на станции Texaco. Уоррен вспоминает: «У ее владельца была хорошая репутация, его все любили. Он продавал больше нас каждый месяц. Именно тогда я узнал, что такое лояльность клиентов. Этот парень был в бизнесе очень давно, и у него была своя клиентура. Мы ничего не могли с этим поделать».

«Покупка заправочной станции была огромной глупостью: я потерял две тысячи долларов, а это были большие деньги для меня в то время. Я никогда не терпел реальных убытков. Это было очень болезненно».

Почти все, чем Уоррен занимался в Омахе, усиливало понимание того, что он еще молод и неопытен. Он был уже не рассудительным мальчиком, который вел себя как мужчина, а молодым человеком, который вот-вот женится, но выглядит и ведет себя как мальчишка. Акции Kaiser-Frazer, которые он продал «в шорт» два года назад в офисе Боба Сойнера, все еще упорно держались на уровне пяти долларов за акцию, вместо того чтобы упасть до нуля, как он ожидал. Карл Фальк постоянно бросал на него насмешливые взгляды и подвергал сомнению его суждения. Уоррена все больше тошнило от работы, которую он должен был выполнять. Он начал думать о себе как о враче, к которому приходят за рецептом. «Мне приходилось объяснять людям, которые толком ничего не знали, что им принимать – аспирин или анацин. Люди готовы были сделать все, что им скажет парень в белом халате или, в данном случае, брокер. Брокеру платят за оборот, а не за советы. Иными словами, он получает деньги за то, сколько таблеток продает. За одни таблетки платят больше, чем за другие. Но вы ведь не пойдете к врачу, чья зарплата полностью зависит от того, сколько таблеток он вам прописал?»

Но именно так был устроен брокерский бизнес.

Уоррен видел, что в самой его основе заложен конфликт интересов. Своим друзьям и родственникам он рекомендовал акции вроде GEICO и говорил, что лучшей стратегией будет держать их в течение 20 лет. Это означало, что он больше не получит от них комиссионных. «Так невозможно заработать на жизнь. Система сталкивает ваши интересы с интересами ваших клиентов».

Несмотря на это, Уоррен продолжал искать новых клиентов, на этот раз через сеть своих университетских друзей. Чувство внутреннего противоречия его не оставляло. Он превратил Buffett-Falk в «маркетмейкера» – фирму-посредника, которая покупала и продавала акции в качестве дилера[165]165
  Лично Баффетт торговал двумя акциями – Carpenter Paper и Fairmont Foods. У него хватило ума, чтобы превратить фирму в маркетмейкера и торговать этими акциями, но не хватило зрелости воздержаться от того, чтобы прозвать генерального директора Fairmont Foods Д. К. Хау Don’t Know Howe.


[Закрыть]. Прибыль она получала за счет того, что продавала акции клиентам немного дороже, чем покупала, а покупала у них по более низкой цене, чем та, по которой затем продавала. Прибыль формировалась за счет разницы, о размере которой клиенты не знали. Став маркетмейкером, из простого исполнителя заказов брокерская фирма превратилась в полноценного игрока Уолл-стрит. Хотя Уоррен гордился тем, что сумел этого достичь, внутренний конфликт продолжал его беспокоить. Ведь всегда существовала вероятность, что он потеряет деньги клиентов и разочарует их. Он бы предпочел не продавать акции клиентам, а управлять их деньгами. Тогда их интересы совпадали бы. Но в Омахе работать таким образом было невозможно.

Дела Уоррена начали меняться после того, как весной 1952 года он написал статью о GEICO под названием «Ценная бумага, которая нравится мне больше других». В тексте, опубликованном в издании Commercial and Financial Chronicle, Уоррен не просто рекламировал акции любимой компании, но и рассуждал о своих представлениях об инвестировании. Эта публикация привлекла внимание Билла Розенвальда – влиятельного человека, возглавлявшего фирму по управлению капиталом American Securities, основным активом которой были семейные акции Sears[166]166
  Билл Розенвальд позже основал в Нью-Йорке Объединенный еврейский призыв.


[Закрыть]. Ключевым принципом фирмы было стремление к высокой доходности при минимизации риска и сохранении капитала. Наведя справки у Бена Грэма, который дал Уоррену хорошую рекомендацию, Розенвальд предложил ему работу. Это была одна из наиболее престижных вакансий в сфере управления деньгами. Уоррен умирал от желания принять предложение, хотя это и означало переезд в Нью-Йорк. Для этого ему требовалось получить разрешение Национальной гвардии на выезд из Омахи. Но ему отказали.

В итоге Уоррен застрял в компании Buffett-Falk, зарабатывая на жизнь тем, что выписывал людям рецепты на акции. Невеста была его главным утешением во время трудностей первого года работы в Омахе. Сьюзи стала его поддержкой и вместе с тем всеми силами старалась разгадать Уоррена. Она начала понимать, какой ущерб его самооценке нанесли припадки ярости Лейлы, и стала пытаться исправить ситуацию. Главное, в чем он нуждался – чувствовать, что его любят и не порицают, и видеть, что его принимают в обществе. Она училась в Университете Омахи, а он работал, но в отношениях с будущей женой вел себя как маленький ребенок, который смотрит на маму снизу вверх. Оба все еще жили в домах родителей. Со временем Уоррен выработал свой способ общения с матерью: он избегал оставаться с ней наедине, но в присутствии других людей осаждал ее требованиями и просьбами, взывая к ее чувству долга. Когда Лейла и Говард вернулись из Вашингтона на свадьбу Уоррена и Сьюзи, невеста заметила, что ее жених всеми силами избегает свою мать. Когда ему приходилось быть в ее обществе, он отворачивался от нее, стиснув зубы.

Для молодой семьи настало время искать новое жилище. Уоррен позвонил Чаку Петерсону и сказал: «Чаки, нам негде жить». Чаки снял для него крошечную квартирку в двух милях от центра. На обстановку их первой квартиры Уоррен выделил Сьюзи, у которой была явная тяга к самовыражению, полторы тысячи долларов.

По мере приближения свадьбы, назначенной на 19 апреля 1952 года, встал вопрос о том, состоится ли церемония вообще. Это было связано с тем, что за неделю до назначенной даты разлилась Миссури, выше по течению от Омахи. Специалисты прогнозировали, если вода устремится на юг, река выйдет из берегов, и город накроет наводнение. Для борьбы с ним скорее всего привлекут Национальную гвардию.

«Весь город был обложен мешками с песком. В это время на свадьбу должны были приехать все мои приятели. Я служил в Национальной гвардии, и они все меня подкалывали: “Не переживай, если что, в медовый месяц мы тебя подменим”. Это продолжалось всю неделю. Настала суббота. На три часа у нас была запланирована свадьба. Около полудня зазвонил телефон. Я взял трубку. Человек на том конце провода спросил: “Капрал Баффетт?” Это был мой командир. “Это к-капитан Мерфи”, – сказал он.

Если бы я не узнал его по голосу, наверняка сказал бы что-нибудь такое, за что меня отдали бы под трибунал. Я мог бы решить, что это парни так меня разыгрывают. Но это действительно был он. Командир сказал: “Нас задействовали. В какое время вы сможете прибыть в часть?” Я ответил: “В три часа у меня свадьба. Возможно, к пяти я смогу быть на месте”.

Я повесил трубку в абсолютном унынии. Еще через час мне опять позвонили. У этого парня голос был нормальный. Он сказал: “Капрал Баффетт?” Я ответил: “Да, сэр”. Он продолжил: “Это генерал Вуд[167]167
  Бригадный генерал Уоррен Вуд из 34-й дивизии Национальной гвардии.


[Закрыть]. Я отменяю приказ капитана Мерфи. Желаю вам хорошо провести время”».

После церемонии гости пили безалкогольный пунш и ели свадебный торт в церковном подвале. Сьюзи широко улыбалась. Уоррен сиял, как лампа накаливания, обхватив жену за талию, словно пытаясь удержать и себя, и ее от воспарения в воздух. После фотосессии они переоделись в дорожную одежду и пробежали сквозь толпу ликующих гостей, нырнув в машину Элис Баффетт, которую она одолжила им на медовый месяц. На заднее сиденье Уоррен уже загрузил справочники Moody’s и учетные книги. В этот момент Сьюзи поняла, что назад возврата нет[168]168
  Об этом Сьюзи рассказала Сью Браунли (Сью Джеймс Стюарт) через неделю после окончания медового месяца. Из интервью со Сью Джеймс Стюарт.


[Закрыть]. Молодожены отправились в автомобильное путешествие по стране, а затем вернулись в Омаху.

Часть третья
Ипподром

20. Graham-Newman

Омаха и Нью-Йорк, 1952 – 1955

Через несколько месяцев после свадьбы Сьюзи с родителями и новыми родственниками отправилась в Чикаго на съезд республиканцев, состоявшийся в июле 1952 года. Они затеяли крестовый поход с целью вернуть Белый дом республиканцам после двадцати мучительных лет демократического правления[169]169
  Генерал Дуглас Макартур предпринял попытку выдвинуть свою кандидатуру, но не слишком старался, так что в итоге его затмил Тафт. Он и его бывший сторонник Эйзенхауэр были злейшими врагами.


[Закрыть]. Уоррен, конечно же, остался в Омахе и работал в поте лица.

Лидером республиканцев на съезде стал сенатор Роберт Тафт из Огайо[170]170
  Это был тот самый Роберт Тафт, один из авторов закона Тафта-Хартли, который очень ценили бизнесмены, но ненавидели простые американцы. Тафт представлял крайнее крыло партии и вряд ли смог бы привлечь умеренных избирателей.


[Закрыть]. Его знали как Мистера Честность. Он возглавлял крыло меньшинства Республиканской партии, которое хотело, чтобы правительство знало свое место, не лезло в чужие дела, а главное – боролось с коммунизмом напористее, чем это делал Трумэн. Своему другу Говарду Баффетту Тафт поручил возглавлять президентскую кампанию в Небраске, а также назначил главой комитета ораторов. Оппонент Тафта, генерал в отставке Дуайт Д. Эйзенхауэр по прозвищу Айк, человек умеренных взглядов, Верховный главнокомандующий союзными войсками в Европе во время Второй мировой войны и первый Верховный главнокомандующий сил НАТО, был популярен. По мере приближения съезда Айк, согласно опросам, набирал все больше голосов.

Сторонникам Эйзенхауэра по итогам спорного голосования удалось протолкнуть поправку к правилам съезда, благодаря которой его выдвинули в первом же туре. Чигагский съезд был самым напряженным в истории Республиканской партии. Возмущенные сторонники Тафта чувствовали себя обворованными. Вскоре Эйзенхауэр помирился с ними, пообещав бороться с «ползучим социализмом». Тафт настоял на том, чтобы его сторонники проглотили возмущение и проголосовали за Эйзенхауэра ради цели занять Белый дом. Эйзенхауэру и его кандидату в вице-президенты Ричарду Никсону была обеспечена поддержка всех республиканцев. Все носили значки «Мне нравится Айк»[171]171
  Top GOP Rift Closed But Not the Democrats’, New York Times, 14 сентября 1952; Elie Abel, Taft Rallies Aid for GOP Ticket, New York Times, 5 октября 1952.


[Закрыть]. Все, кроме Говарда Баффетта, который порвал отношения с партией, отказавшись поддержать Эйзенхауэра[172]172
  23 октября 1952 года Говард Баффетт писал бывшему президенту Гуверу:


[Закрыть].

Это был акт политического самоубийства. Поддержка Говарда внутри партии испарилась в одночасье. Видя борьбу Говарда, Уоррен еще глубже усвоил три принципа: союзники необходимы; обязательства священны, так что принимать их на себя нужно крайне редко; упертость редко приводит к чему-то хорошему.

На ноябрьских выборах Эйзенхауэр победил Адлая Стивенсона, и в январе родители Уоррена уехали назад в Вашингтон. Уоррен уже некоторое время замечал в Говарде и Лейле почти болезненную упертость, которая осложняла им жизнь. Он начал брать пример с поведения своих новых родственников. Дороти Томпсон была покладистой, а ее муж, хотя и властным, но в отношениях с людьми более гибким и проницательным, нежели Говард Баффетт.

Сьюзи понимала, что Уоррен видит в ней материнскую фигуру. Она работала над «починкой» его внутреннего хаоса. «Боже мой, это было что-то[173]173
  Из интервью, взятого Сьюзен Гудвилли Стедман у Сьюзен Томпсон Баффетт в ноябре 2001 года. Любезно предоставлено Сьюзен Гудвилли Стедман и Элизабет Уилер.


[Закрыть], – вспоминала она, – я никогда не видела никого, кто бы так сильно страдал».

Сьюзи видела, что Уоррен уязвим и нуждается в том, чтобы его успокаивали и утешали. Она все лучше понимала, насколько Лейла навредила своим детям. Сьюзи обнаружила, что во всех сферах жизни, кроме бизнеса, ее муж страдал от неуверенности в себе. Он никогда не чувствовал себя любимым, и она видела, что он не считал себя достойным любви[174]174
  Из интервью со Сьюзен Т. Баффетт.


[Закрыть].

«Она была мне безумно нужна, – говорит Уоррен. – Я был счастлив, когда работал, но наедине с собой счастлив не был. Она меня воскресила[175]175
  Из интервью с Мэри и Диком Холландами и Уорреном Баффеттом.


[Закрыть]. Это была ничем не обусловленная любовь, такая же, какую ребенок получает от родителей».

Уоррен хотел получить от жены то, что дети обычно получают в семье. Кроме того, он привык, что мать все делала за него, и теперь этим занялась Сьюзи. Хотя их супружеская жизнь была построена по типичной для того времени модели – он зарабатывает деньги, она заботится о нем и занимается домашними делами – внутреннее устройство семьи было неординарным. Все в доме Баффеттов вращалось вокруг Уоррена и его бизнеса. Сьюзи понимала, что он человек с особенностями. Она добровольно превратилась в кокон, в котором его амбиции могли бы полноценно развиться. Дни он проводил на работе, а ночами корпел над справочником Moody's. Он также выделил в своем расписании свободное время для игры в гольф и пинг-понг и даже записался в загородный гольф-клуб Омахи.

Сьюзи, которой едва исполнилось двадцать лет, была далека от идеала домохозяйки, но, как любая замужняя женщина 1950-х годов, принялась за готовку и ведение хозяйства. Она посвятила себя выполнению немногих, но вполне конкретных потребностей мужа: в холодильнике всегда должна быть Pepsi, в лампе для чтения – лампочка, на ужин – мясо с картошкой в любом варианте приготовления, солонка должна быть полной, в буфете должен находиться попкорн, а в морозилке – мороженое. Его также нужно было гладить по голове, обнимать и облегчать взаимодействие с людьми. Сьюзи даже сама стригла мужа, потому что он боялся ходить к парикмахеру[176]176
  Из интервью с Ракель Ньюман и Астрид Баффетт.


[Закрыть].

Уоррен, по его словам, был «помешан на Сьюзи, так как она умела чувствовать» то, что происходит внутри него. Она была отдающей стороной, он – принимающей. Их постоянно заставали целующимися или обнимающимися. А через шесть месяцев после свадьбы Сьюзи забеременела и бросила университет.

В январе 1953 года Сьюзи усилила степень своей заботы о Уоррене и его сестре. В это время Эйзенхауэр вступил в должность, а срок полномочий Говарда в конгрессе истек. Они с Лейлой навсегда вернулись в Небраску. От возвращения матери Дорис и Уоррену было не по себе. Уоррен едва мог находиться с ней в одной комнате, а на Дорис она по-прежнему периодически срывалась. При этом Говард в Омахе чувствовал себя потерянным. Уоррен создал партнерство «Баффетт и Баффетт», чтобы их совместные покупки акций получили официальное оформление. Говард вложил немного капитала, а Уоррен – символическую сумму денег, но в основном идеи и труд. Говард был в смятении от перспективы в третий раз вернуться в биржевой бизнес. Пока он работал в Конгрессе, Уоррен вел его старые счета, но Говард знал, что сын ненавидит эту работу. Он не прекращал попыток уговорить Бена Грэма взять его к себе и уехал бы в мгновение ока в Нью-Йорк, если бы ему представилась такая возможность. Со своей стороны, Говард скучал по своей настоящей любви – политике.

30 июля 1953 года, в день рождения Элис Баффетт, у Сьюзи и Уоррена родился первый ребенок. Девочке дали имя Сьюзен Элис, в кругу семьи ее называли Малышкой Сьюзи или Малышкой Суз.

Малышка Сьюзи была первой внучкой Говарда и Лейлы. Неделю спустя сестра Сьюзи, Дотти, родила сына, которого назвали Томми. Еще через несколько месяцев Дорис забеременела своим первым ребенком – дочерью Робин Вуд. А к весне 1954 года Сьюзи была беременна вторым ребенком. Теперь у Баффеттов и Томпсонов появился новый объект внимания – внуки.

Через несколько месяцев наступил момент, казалось бы, удачный для Говарда. Утром 1 июля 1954 года из Вашингтона пришло известие, что старший сенатор от штата Небраска, Хью Батлер, был экстренно госпитализирован с инсультом. Вероятность, что он выживет, была невелика. Этой же ночью истекал крайний срок для подачи заявки на участие в выборах сенатора на его место. Говард с присущим ему чувством приличия отказался подавать документы на участие в выборах, пока Батлер не умрет. День напролет Баффетты беспокойно ждали новостей. Говарда хорошо знали местные избиратели. Если ему пришлось бы участвовать в дополнительных выборах, минуя процесс выдвижения кандидатов от партии, его шансы на победу были бы весьма высоки, даже несмотря на то что партийные боссы были в нем разочарованы.

Известие о смерти Батлера пришло ранним вечером, после пяти, когда офис секретаря штата, Фрэнка Марша, уже закрылся. Говард бросил документы в машину, и они с Лейлой поехали в Линкольн, полагая, что у них достаточно времени, поскольку крайний срок был в полночь. Они попытались подать документы в доме Марша, но тот отказался их принять, несмотря на то что Говард уже оплатил пошлину в тот же день. В гневе они вернулись в Омаху.

В это же время проходил республиканский съезд штата. После известия о смерти Батлера делегаты избрали временного преемника на срок его полномочий[177]177
  Эта история описана в дневнике Лейлы Баффетт. А также Gabe Parks, Court Has Nomination Vote Vacancy, Omaha World-Herald, 4 июля 1954.


[Закрыть]. Вполне вероятно, что в ноябре этот временно исполняющий обязанности конгрессмен более или менее автоматически будет избран на место Батлера. Как самый влиятельный республиканец штата, Говард был очевидным выбором. Но его считали фанатиком, борцом с ветряными мельницами, непреклонным в этических вопросах и нелояльным к собственной партии из-за того, что он не поддержал Эйзенхауэра. Вместо него съезд избрал Романа Хруску, популярного конгрессмена, который занял место Говарда, когда тот ушел в отставку. Говард и Лейла опять поспешили в Линкольн и быстро подали иск в Верховный суд штата, чтобы заставить партию принять кандидатуру Баффетта. Но через двадцать четыре часа они отказались от бесполезной борьбы и отозвали иск.

Будущее Говарда растаяло у него на глазах. Ему был пятьдесят один год. Когда гнев стих, усилилась депрессия. Его выдворили с арены, где проходила его жизнь, и где он чувствовал себя полезным миру. В итоге он вернулся на работу в Buffett-Falk.

Лейла из-за этого погрузилась в пучину страданий. Отраженный свет славы Говарда падал и на нее, поэтому, возможно, его положение в обществе для Лейлы значило даже больше, чем для него самого. Опереться она могла только на двадцатидвухлетнюю Сьюзи. Но молодой матери, беременной вторым ребенком, уже хватало забот о Уоррене. Кроме того, Сьюзи предстояло покинуть Омаху.

В течение последних двух лет Уоррен продолжал переписываться с Беном Грэмом. Он предлагал инвестиционные идеи, например, акции компании Greif Bros. Cooperage, которые они с отцом купили для своего партнерства. Он периодически ездил в Нью-Йорк и заглядывал в офис Graham-Newman.

К тому времени, когда местная республиканская партия захлопнула перед лицом его отца дверь в Сенат, Уоррен уже был на пути в Нью-Йорк. «Бен написал мне: “Возвращайся”. Его партнер Джерри Ньюман объяснил это так: “Знаешь, мы тебя просто немного проверяли”. Тогда я будто нашел золотую жилу». И на этот раз Национальная гвардия его отпустила.

Уоррен был воодушевлен тем, что его приняли. Он прибыл в Нью-Йорк 1 августа 1954 года и явился на новое место в Graham-Newman 2 августа – за месяц до официальной даты начала работы. Грэму в это время пришлось уехать: неделей раньше во Франции его сын совершил самоубийство.

Уоррен усердно искал недорогое жилье. В конце концов он остановился на квартире с тремя спальнями в доме из белого кирпича в пригороде Уайт-Плейнс. Пока беременная Сьюзи распаковывала вещи и обустраивала новый дом, ухаживала за ребенком и знакомилась с соседями, Уоррен каждое утро садился на нью-йоркский поезд до Центрального вокзала. В первый месяц он обосновался в картотеке Graham-Newman и принялся читать каждый листок бумаги в каждом ящике комнаты, заставленной большими деревянными шкафами.

В фирме работало всего восемь человек: Бен Грэм, Джерри Ньюман, его сын Микки, Берни, казначей, Уолтер Шлосс, две секретарши и Уоррен. Он наконец-то заполучил вожделенный тонкий серый пиджак, напоминающий лабораторный халат. «Это был великий момент, когда мне выдали пиджак. Мы все их носили: Бен, Джерри Ньюман. В этих пиджаках мы все были равны».

Равны, но не совсем. Уоррен и Уолтер сидели за столами в комнате без окон, где находилась тикерная машина, прямые телефонные линии с брокерскими домами, справочники и папки с делами и документами. Периодически из своих кабинетов появлялись Бен, Микки Ньюман или, чаще всего, Джерри Ньюман, чтобы проверить котировки на тикерном аппарате. «Мы искали информацию и читали. Мы прочесывали Standard & Poor’s или Moody’s и искали компании, чьи акции торговались ниже стоимости оборотного капитала. Тогда их было очень много», – вспоминает Уолтер Шлосс.