Текст книги "Сны Гая Муция Сцеволы. Часть вторая"

Сны Гая Муция Сцеволы. Часть вторая
Елисей Дутковский

Иллюстратор Анна Макух

© Елисей Дутковский, 2023

© Анна Макух, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-6095-1 (т. 2)

ISBN 978-5-0060-4395-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава II. Предвоенные сны

Проснулся я около полудня. Меня сильно знобило и невыносимо болела правая рука. Я не понимал, что со мной, но помнил, что это уже не впервые. Умывшись у ручья, я снова зашагал по горной тропе. Любуясь красотой горного леса, я решил, что если погибну на войне, то моя душа непременно поселится в этих горах среди нимф и фавнов. Может быть, я стану фавном, веселым и добрым существом, которое наслаждается обществом нимф, ему не нужно никого защищать и не нужно никого ненавидеть. Я зажмурился и потряс головой, чтобы отогнать от себя эти мысли, эти признаки слабости и усталости духа.

Весь следующий день я шел сперва через горный лес, потом по тропинкам, соединяющим между собой небольшие деревушки, похожие друг на друга словно близнецы. Час за часом я проходил через узкие и кривые улицы, примитивные жилища из дерева и сырцового кирпича. Мне казалось, что реальность застыла вокруг меня и не меняется, лишь сохранившиеся пустыри и незастроенные участки иногда разнообразили пейзаж. Когда же деревушки наконец закончились, я вышел на широкий травянистый берег какой-то небольшой, но быстрой реки. Следовало бы поискать брод, главное, чтобы это не отняло слишком много времени. Пройдя немного вдоль берега, я понял, что навряд ли до сумерек смогу найти мель на воде, поэтому быстро сбросил с себя одежду, забросил ее в котомку, зашел в воду, держа котомку над головой. Плыть было не далеко, но быстрое течение заставляло прилагать немалые усилия. Когда я переплыл речку, сумерки уже висели в воздухе густой серой дымкой, звенела тишина дикой природы, немноголюдные деревушки остались позади. Я продолжал шагать по редкому перелеску, отделяющему речку от густого темного леса. В лес я зашел уже почти ночью. Лесную тропу освещала яркая Луна, небо было ясным и звездным, на тропинке и около нее сидели многочисленные светлячки, словно крошечные лесные фонарики. И я решил продолжить путь, а заночевать позже, в глубине леса. Но видимо сказывалась накопившаяся усталость, поэтому прошагав метров триста я прилег на траву немного отдохнуть, а уже через несколько минут крепко спал. И конечно лес показал мне сон. Странный, как большинство моих снов. Во сне я очень ясно и отчетливо чувствовал запах болота. Он мешал дышать, словно наполняя легкие смертоносным газом, глаза от него слезились, я не видел ничего вокруг и не понимал, где я нахожусь. Затем в дыму я разглядел небольшую полянку, заросшую тиной, вокруг которой блестела темноватая вода. Болото и есть. Со всех сторон доносились гулкие звуки, непохожие на пение птиц или голоса лягушек. Я отметил, что это странно – ни птиц, ни лягушек не слышно. А гулкие звуки, похожие на сдавленный плач или тяжелый вздох становились все громче. Страха не было, точнее он почти задохнулся в болотном смраде, и я осторожно ступая по тропинке двинулся в сторону воды. Вздох, бульканье, дрожащий голос… Тропинка заканчивалась, начиналась трава, под которой трясина. Здравый смысл приказывал остановиться, но я шел вперед, преодолевая страх. Ступив в на зыбкую траву я почувствовал под ногами мягкую землю, но это не было трясиной. Трясина, видимо, дальше. Стоит ли испытывать судьбу? Вздох-плач усилился, и уже не был похож на необъяснимый звук. Вздыхал человек, я в этом уже не сомневался. Точнее – болото вздыхало человеческим голосом. «Камарс! Камарс! Камарс!», – во вздохах явно слышались слова. Человеческая речь. Лесное эхо глухо отвечало: «Камарс… Камарс… Кааамарсссс…». Я никак не мог определить источник звука, что-то непреодолимое влекло меня прямо в таинственной полянке. Голос разума кричал, что идти в болото, не зная, где трясина, а где кочки, нельзя, но ноги словно сами двигались к темной воде. Подойдя поближе к темной, непрозрачной водной глади я с силой оттолкнулся ногами и прыгнул, приземлившись в центр полянки. Земля дрогнула под ногами и зашевелилась, словно живая, я потерял равновесие и упал. Нет, это не трясина. Это мягкая, но вполне надежная земля, заросшая травой. Неподалеку крикнула птица, а затем недавний голос толи пробулькал, то ли прошептал: «Камарсссс, Сссцеволллааа!». Если слегка приподнял голову, но так и не понял, откуда идет голос. И тут я увидел старика, которого раньше тоже видел во сне. Того самого, что говорил мне, дескать, я достойный гражданин Рима. Он грустно и словно осуждающе смотрел на меня. «Скоро, Гай, совсем скоро!», – это его голос, это он произносил до этого непонятные мне слова. Я не успел спросить, что именно скоро. Силуэт старика вдруг стал размываться как облако дыма. Седая борода слилась с туманом, поднимающимся над болотом, фигура старика вытянулась и превратилась в узкую белесую полоску тумана, свернулась спиралью и сложилась в силуэт большой белой птицы. Птица взмахнула крыльями и поднялась над болотом. «Бедаааа, Камаааарссс!», – гулко прокричала птица в ночное небо и исчезла.

Я проснулся от холода. Ночь довольно холодная, до настоящего утра еще далеко, сейчас лишь небо слегка посветлело. Я огляделся вокруг – ни болота, ни полянки, ничего не было. Только густой лес, практически лишенный тропинок. Странный сон. Запах болота, звуки болота, но трясины не было. И этот старик, которого я уже не первый раз вижу во сне. Мне будет что рассказать оракулу.

С этими мыслями я продолжил свой путь. Я размышлял о том, что мой великий Рим тоже когда-то был болотистой равниной, ограниченной Капитолием, Палатином и Квириналом… Мое великое Отечество, мой славный город. Никогда, никогда враги не подчинят его. Пока жив хоть один римский гражданин Рим не победить. Весь остальной мир станет нашим союзником или будет уничтожен. Так хотят наши боги, так решили Квирин, Юпитер и Марс. Я вспомнил, что отец мне рассказывал о квириналиях, празднике, установленным мудрейшим царем Нумой Помпилием. На Квиринальском холме и поныне стоит храм Ромула-Квирина. Нашего первого царя и нашего главного бога. Не только римские граждане, но и наши ближайшие союзники сабиняне почитают его. И каждый римлянин хранит в памяти и передает из поколения в поколение память о том дне, когда сам Марс спустился на землю и забрал Ромула в обитель богов. В тот день был очередной военный поход. Против кого на этот раз шли воевать мои соотечественники, уже никто и не вспомнит. Но не это важно, важно, что это был очередной шаг к становлению моего великого Отечества. И внезапно поднялся невероятный ураган, который сносил дома и вырывал с корнем деревья. Прекратился он также внезапно, как и начался. И с тех пор Ромула никто не видел. Ни живым, ни мертвым.

За сегодняшний день я должен прийти к дому оракула, все-таки я иду к в предместье Рима, вовсе не в Дельфы. Выслушает ли меня оракул, не сочтет и мои сны пустыми фантазиями мальчишки?

Лес закончился, начались большие заливные луга, которые вели к берегу большого озера, и тропинка, огибающая озера должна вывести напрямик в Когносцер, небольшое село близ Рима. Именно там и живет оракул Визибилис. О нем говорили, что он может предсказывать не только какие-то бытовые вещи, но и важные события в жизни государства. Поговаривают, что он предсказал изгнание Тарквиния, но в тоже время ходят слухи, дескать, он знал предсказание дельфийского оракула и просто повторил его. Главное найти его дом…

Тропинка вокруг озера оказалась извилистой и длинной, к тому же местами она уходила в густые заросли деревьев, словно островки оставшегося позади леса. Местность вокруг озера была холмистой, приходилось то карабкаться вверх, то почти бежать вниз по крутому спуску. С вершины небольшого холма я разглядел виднеющиеся вдали крыши глинобитных домов. Это и есть Когносцер. Я понял, что практически пришел в село и решил немного отдохнуть у озера, прежде чем отправится на поиски дома оракула.

Я спустился к самой воде по довольно крутому берегу. Берег густо порос травой, воду немного затянуло ряской. Я обратил внимание, что несмотря на довольно сильный ветер, шевелящий ветки деревьев, прибрежная трава не качалась на ветру. И вода была спокойна, ни малейшей ряби. Это показалось мне странным, я решил поближе рассмотреть прибрежную траву и воду у берега.

«Гай!», – откуда-то раздался то ли приглушенный голос, то ли всплеск воды. И эхо разнесло отголоски звука: «Гай…,Гай… Гай….».

И тут я заметил, что по воде у самого берега пошли плавные волны. Они расходились вглубь озера, образуя круги. Словно кто-то кинул в воду камень. Круги становились все больше.

«Гай!» -, повторился все тот же звук, разносимый эхом.

Я сосредоточено глядел на темную воду, круги расходились все быстрее, казалось, что дрожит вся водная гладь, шевелилась прибрежная трава. Вдруг на воде показались линии, которые сперва хаотично крутились, словно рябь в солнечных лучах, а потом стали приобретать черты рисунка. Словно линии света и тени рисовали на воде лицо человека. Подумав сперва, что это просто обман зрения, я подошел ближе к воде.

«Гай!», – прозвучало из самой воды, и я увидел на воде лицо мужчины. Оно проступало явно, затем показалась высокая худая фигура, а затем человек шагнул на берег.

«Вот ты и пришел, Гай!. Я ждал тебя», – незнакомец шагнул мне навстречу. Я решил было, что разум снова погружает меня в мир странных снов. Но нет, я не спал. И внезапно, словно озарение, ко мне пришло понимание, кто стоит передо мной.

«Да, Гай, ты не ошибся», – незнакомец ответил на мои мысли, – «Я Визибилис. Я готов рассказать тебе о твоих снах, Гай».

Почему-то во мне не было ни капли удивления. Словно так все и должно было быть. Появившийся из воды незнакомец, знающий мое имя, готовый рассказать мне о моих снах. Я заметил, что одежда на вышедшим из воды человеке совершенно сухая.

Визибилис опустился рядом со мной на траву и начал свою речь.

«Я никогда раньше не слышал о тебе, Гай, но сразу узнал тебя. Боги дают мне видеть то, что не дано другим. А тебе, Гай, они дают предзнаменования в твоих снах. Ты сам научишься их толковать. Но это будет очень, очень нескоро.

Ты видел во сне волчицу, она металась в тревоге у Авентинского холма, затем ее взял на руки сам Ромул Квирин. Это знак вечной любви и вечной благодарности римлян. Для римлянина нет ничего более святого, чем Отечество. Ты прославишь свое Отечество, Гай.

Ты видел во сне Юния Брута, который положил деревянный посох у жертвенника Аполлона, и посох оказался золотым. Это символ власти. Никто не чаял увидеть в Бруте первого консула Рима, а он стал им. Твой сон оказался вещим.

Тебе снился замерзший, покрытый льдом Тибр и холодный, умирающий Яникул. Это символ войны. Страшной войны, Гай. Но никакая война не способна сломить Рим и римлян. И ты прославишься в этой войне.

Тебе снились птицы на фоне кровавой Луны – это римские легионы, бесстрашно бросающиеся в бой. Это сотни и тысячи римских юношей, отдающие жизнь за Отечество.

Тебе снились змеи – это враги Рима. Это враги извиваются и злобно шипят. Две змеи – это вольски и сабиняне. Третья, самая яростная – этруски.

И именно этруского царя ты видел во сне, ты же помнишь сказанные ему слова. Это случится. Все будет точь-в-точь как во сне. Снова твой сон окажется вещим»

Все твои сны, Гай, о войне. Потому что ты римлянин».

Визибилис замолчал. Он немигающим взглядом смотрел туда, где лес сливается с горизонтом, над которым нависли грозовые тучи. Вздохнув, он продолжил свою речь.

«Когда-то Рим был всего лишь небольшим поселком у подножья Авентинского холма. Позднее – одним из тридцати городов Латинского Союза. Сейчас Рим – это достаточно сильная крепость. Но пройдут годы и столетия, и Рим станет всем миром. Лишь живущие за океаном племена не признают его мирового владычества. Но до того, как это произойдет прольются реки крови. Во имя величия твоего Отечества, Гай».

Лицо Визибилис помрачнело, словно туча над горизонтом, на которую он смотрел не отрываясь, отдала ему часть своей грозной тьмы.

«Пройдет пятьсот лет и закончится этот мир. Люди будут совсем другими, если вообще останутся люди на земле. Ты этого не увидишь, я этого не увижу. Я не вижу дальше ничего, кроме мрачной картины в небе. Мне дано видеть будущее, но не столь отдаленное. Но все меняется в мире, кроме одного – вечен Рим. Если закончится Рим – закончится и мир. Но такого быть не может. Это противоречит природе вещей. То, что я вижу через пятьсот лет – мало похоже на правду. Может ли ошибаться прорицатель? Может. Мы люди, а дар прорицания дают нам боги».

«Визибилис! Почему ты не рассказал мне о моем самом последнем сне, который приснился мне в дороге?, – я несколько недоумевал. Не мог же он забыть или не знать.

«Я знаю. Я не забыл. Ты истолкуешь сам этот сон, Гай. Я только скажу, что тебя ждет долгая славная жизнь. И слава твоя будет не только военной».

Я поблагодарил Визибилиса и засобирался назад. Дома еще очень много дел. Пока что мирных.

«Гай, – Визибилис помрачнел еще больше, – Я хочу, чтобы ты знал это, Гай. Ты настоящий римлянин, то есть воин, завоеватель. И, как я уже говорил, у тебя есть дар прорицателя. Только боги знают, когда этот дар раскроется в тебе. Твои сны живое свидетельство этого дара. Возможно, твой дар будет сильнее моего. Твой дар врожденный. Я же просил Юпитера дать мне возможность видеть будущее и толковать сны. И он дал, но не сразу. Мне пришлось принести большую жертву, прежде чем мне открылась эта возможность. Сперва я видел то, что будет через год. Потом то, что будет через десять лет. Потом еще дальше. И сейчас я вижу Рим, который занимает почти весь западный мир, часть Востока и Азии. Но я не могу увидеть, что будет через пятьсот лет. И всякий раз, когда я пытаюсь выйти за предел своих возможностей, увидеть дальше, я вижу одну и ту же неясную картину, которую сам не могу истолковать. Я вижу высокого худого человека с длинными волосами и небритым лицом. Он ходит по Риму, но кто он и зачем он здесь мне неведомо. Потом я вижу его мертвым. Потом вновь живым. Никто еще не возвращался с того берега Стикса в том же обличии. Персефона может отпустить душу, но не тело… У мертвого были раны на руках и ногах. У живого, увиденного мной позже – тоже, те же самые раны. А дальше я не вижу ни людей, ни городов, ни стран. Лишь темное небо, которое словно зачеркнуто. Большой черный крест перечеркивает небо. А на кресте словно висит человек… Я истолковал это, что через пятьсот лет либо этого мира больше не будет, либо он будет совершенно иным. Не будет таких людей как ты, как твой отец, как я. А может и вовсе людей не будет. Со временем ты сможешь видеть будущее. Возможно, тебе откроется тайна, которую я разгадать не в силах».

«Визибилис! Может ли Рим исчезнуть с лица земли?, – я почувствовал, как мое сердце наполняется яростью и ужасом.

«Нет, – голос прорицателя был твердым, – Нет. Если исчезнет Рим – исчезнет этот мир, эта жизнь, эти люди. Конец Рима и конец света – это одно и тоже. Будет ли что-то после конца света? Этого и боги не знают, ибо они тоже часть этого мира».

Визибилис замолчал, снова пристально посмотрев на меня.

Обратной дорогой я обдумывал слова прорицателя. Многое мне было неясно, например, рассказ о странном человеке, который будет ходить по Риму через пятьсот лет, о небе, перечеркнутым черным крестом. Есть ли у меня дар, о котором сказал Визибилис? Действительно ли я прославлюсь на войне. Лишь в одном я был полностью согласен с прорицателем. Рим вечен. И конец Рима означает конец света.

По непонятному мне на тот момент наитию я решил заночевать в том же месте, что и по дороге в Когнесцере. Ночи стояли теплые, я не нуждался в костре, и лишь только начали спускаться сумерки, свернул на тропинку, которая вела к густым зарослям можжевельника и брусники.

Спустя полчаса я уже крепко спал. И конечно мне снился сон.

Я видел воина в бронзовых доспехах, с огромным копьем, похожим на копье эллинских гоплитов, в правой руке, с секирой в левой. Никакого щита у воина не было. Мне неясно было, пеший он или конный, поскольку выше чем по пояс фигура воина была окутана густым туманом. Воин не двигался с места, но пристально смотрел на меня. Потом он поднял руку с копьем и указал им на небо и произнес: «Arx Tarpeia Capitoli Proxima». Я поднял глаза и увидел на темном небе яркую картину.

Я видел Капитолийский холм, и отвесную скалу с его западной стороны. Я сразу понял, что это Тарпейская скала, воин указывал копьем прямо на нее. Он поднял копье еще выше, в его бронзовых доспехах отражалось багровое солнце, копье переливалось бликами, словно было золотым.

Тарпийская скала словно тонула в прозрачных облаках, рассекаемых лучами солнца. Казалось, будто это грозное место, место казни наиболее опасных преступников чему-то радуется. Воин смотрел в небо, вдруг лицо его посветлело и он торжественно произнес: «Секст Тарквиний. Vixerunt». В этот момент багровое солнце словно стрелы бросило огненные лучи на Тарпийскую скалу, окрасив ее в переливающийся золотом багрянец.

Я проснулся на рассвете и продолжил путь. Этот сон я должен истолковать сам. Почему воин сказал «Vixerunt»? Ведь Секст Тарквиний не был казнен властями, он был убит в Габии. Видимо, это символ, что его смерть угодна богам. Нашим богам. Ведь так сияло солнце, освещая Тарпийскую скалу. Но сон не может быть настолько буквальным. Мне снился римский воин одетый в доспехи. Он торжественно провозгласил о смерти врага, причем не как о смерти на поле брани, а как о казни от имени государства, от имени моего славного Отечества. Рим не прощает врагов. Скорее всего воин сообщил мне о грядущей войне. В Риме и так предчувствие войны висело в воздухе. Скоро, скоро откроются ворота храма Януса. Впрочем, они открыты большую часть времени. Рим воюет почти всегда. Это наша сущность, наша кровь, наша жизнь. Мы, римляне, воины, завоеватели. Нет, мы вовсе не стремимся уничтожить или поработить другие народы. Мы стремимся, что все стало Римом и все стали римлянами. Все свободные, принявшие власть нашего великого Отечества имеют шанс стать римскими гражданами. Кто не примет – будет уничтожен или порабощен.

Войны с этрусками, как и с другими соседями шли со времен Ромула. И великий Сервий Туллий победил этруский город Вейи, но эта победа не дала Риму ни новых территорий, ни новых граждан. И этруски по-прежнему наши враги. И Тарквиний, изгнанный из Рима – злейший враг.

Перед моими глазами отчетливо встала картина сражения при Арсийском лесу. Это была сложная битва, когда, как говорят у нас, «дело дошло до триариев». Легион, выстроенный в боевой порядок подходил к лесу, в котором скрывался враг. Впереди легиона велиты, легкая пехота– в рассыпном строю. В первой линии легиона гастаты, вооруженные тяжелыми копьями, за ними принципы. И наконец, триарии, самые опытные. Флаиги легиона прикрывали трумы всадников. Оба консула, шесть трибунов и центурионы молча наблюдали за войском, представляющим из себя единую монолитную фалангу.

Как только из леса донесся топот, наши велиты ринулись в бой, но видимо, лучники и пращники поспешили и спугнули врага. По топоту было ясно, что враг скрылся в глубине леса. Оставаться на месте было бессмысленно, преследовать врага, уходящего в неизвестном направлении, – тоже. Консулы разделили легион на отдельные манипулы, и воины под прикрытием тени от деревьев и крутых холмов леса двинулись в разных направлениях, пытаясь застигнуть этрусков выходящими из леса с востока или запада. Трумы также были разделены, чтобы у каждой манипулы было прикрытие конницей.

Оба консула были при войске. Валерий вел пехоту, следил за боевым строем. Брут же вел конную разведку, и сейчас он негодовал, что они не заметили врага ранее. Он был близок к тому, чтобы подвергнуть всадников децимации, но терять людей перед боем было никак нельзя. Сердце его переполнялось яростью, он готов был вступить в бой в любой момент. Тем более по традиции первыми должны начать бой вожди. И консулы, и трибуны, и центурионы и децимвиры, а также каждый воин напряженно вглядывались в спускающиеся сумерки. Военачальникам становилось понятно, что велиты спугнули лишь небольшой отряд разведчиков, а основные силы противника могли быть еще далеко. Но нельзя было исключить вероломного нападения.

И вот на востоке, на большой тропе среди леса показались всадники этрусков, возглавляемые сыном царя Тарквинием Арунтом. Позади них сам царь шел с легионом.

Корницены каждой центурии затрубили в трубы и манипулярные фаланги сошлись вместе. «Scritta a roma alla repubblica!» – воскликнул консул Луций Юний Брут и кинулся на этрусков, подняв копье, но даже не защищая себя пармой. Это было большой ошибкой, навстречу ему уже несся Тарквиний Арунт. Лошади вставали на дыбы, неистово ржали и несли своих всадников на верную смерть. Оба удара, и удар Брута, нанесенный Арунту, и удар Арунта, нанесенный Бруту оказались смертельными. Никто из военачальников в пылу сражения не подумал о том, чтобы защититься пармой. Поразить врага для них было важнее. После первой в бой бросилась конница, затем все ряды пехоты, в том числе и триарии. Шел ожесточенный бой, из под копей брызгала кровь, раздавались яростные крики воинов и неистовое ржание лошадей. Бой был тяжелым, но в конце концов этруски обратились в бегство. Публий Валерий с триумфом вернулся в Рим, а Луций Юний Брут был похоронен с почестями. И траурный год матери в каждой римской семье оплакивали его, как мстителя за поруганную женскую честь.

Сцена сражения предстала передо мной столь ярко, что мне казалось, будто я сам среди легионеров бросаюсь в бой с врагом. Чуть отвлекшись от своих мыслей, я заметил, что почти пришел к пригороду. Теперь мне оставалась небольшая дорога через холм и рощу. Я поднялся на вершину холма и посмотрел в небо. И увидел меж густых облаков лицо Луция Юния Брута. Он пристально смотрел на меня и вдруг заговорил голосом прорицателя Визибилиса: «Помни Гай о своей даре прорицателя, который еще не раскрылся. Помни, что любой дар, любую силу и любое богатство римлянин использует только во славу Отечества. Помни, что римлянин не знает страха, не знает жалости ни к себе, ни к кому бы то ни было. Ты римлянин, Гай. Помни это всегда».

Ветер разогнал облака и лицо Брута исчезло.

До дома оставалось совсем недолго, и я пытался переключить мысли на бытовые дела, но что-то мне мешало. Перед глазами постоянно вставала картина, как Луций Юний Брут мчится на коне навстречу врагу. И на встречу с собственной смертью. Презирая смерть, как всякий настоящий римлянин.

Весь следующий день я работал, погруженный в свои мысли. Я понимал, что ворота в храм Януса закроют нескоро. Да это и логично, Рим со всех сторон окружают враги. И они либо станут римлянами, либо будут уничтожены. Послы Тарквиния уже приходили и просили вернуть царское имущество. Но это не означает, что рекс не решил вернуть свою власть. Отдать имущество – это помочь врагу в войне. Не отдать – означает дать повод к войне. Конечно, консулы отказали врагу. Теперь Тарквиний временно притих, видимо готовит силы для нового нападения. По слухам он вступил в сговор с этруским царем Ларсом Порсеной. А это говорит о том, что война будет ожесточенной и тяжелой.

Я вспомнил слова Визибилиса о том, что я должен сам разгадать свой сон о болоте с странном голосе. Голос зловеще шептал «камарс». Что же означает это слово? Я решил вечером спросить об этом отца, он наверняка знает.

Отец действительно знал, оказалось, что это старинное слово, так еще при Марке Анции называли болото. Позднее так стал называться один из этруских городов, который сейчас называется Клузием. Город действительно был разбит на осушенном болоте. Оказывается, сон рассказывал мне про Этрурию и этрусков. Что это, если не предзнаменование войны?

Сегодня мне удалось закончить работу до заката, и я решил немного прогуляться возле небольшой речки. Такие вечера последнее время стали выдаваться все реже и реже, даже с возвращением отца мало что изменилось. Он также много работал, и также было понятно, что скоро он уедет в очередной военный поход. Поеду ли я вместе с ним? Я решил идти в центуриатную комицию и решать этот вопрос. Но это будет завтра на рассвете, а сейчас я идут по тропинке вдоль заросшего камышами лесного берега.

Вдруг неподалеку послышались звуки авлоса. Мелодия лилась плавно, откуда-то из-за небольшого холма над речкой. Сперва мелодия была нежной, немного грустной, но постепенно она набирала силу, становилась громче, увереннее, жестче. Мне стало интересно посмотреть, что за авлет играет, тем более у нас в трибе не авлосе не играл никто. Я ускорил шаг, обогнул холм и увидел невысокую хрупкую фигуру, стоящую ко мне спиной. На авлосе играла девушка. Я старался не выдать себя, не хотелось отвлекать ее от игры, тем более мне нравилась музыка, ее хотелось слушать. Девушка стояла возле небольшого деревца спиной к речке и старательно выдувала мелодию. Я решил, что она только учиться играть, но быстро отогнал от себя эту мысль, ведь играла она уже вполне профессионально. Худенькая, скорее всего моя ровесница, темноволосая, невысокого роста. Красивая. Во мне боролись противоположные желания – выйти и поздороваться с авлеткой и, наоборот, сделать все возможное, чтобы она меня не заметила. Я решил не спешить и продолжал слушать ее игру. Музыка была похожа на легкое дуновение ветра, на морские волны, на шевеление прибрежного песка, освещенного ярким летним солнцем. И еще эта музыка была похожа на нее. На юную черноволосую авлетку. Я понимал, что не хочу никуда уходить отсюда, что эта мелодия завораживает меня, словно делая своей частью. Я словно становился сам легким ветром, морской волной и солнечным берегом. Меня захлестнула волна какого-то совершенно незнакомого, неведомого ранее чувства. Оно уносило меня, словно на крыльях, куда очень высокого, где нет ни войны, ни жадных плебеев, ни вероломных слуг царя, ни горя, ни страданий…

– Здравствуй, – девичий голос вывел меня из легкого транса. Авлетка смотрела на меня немного удивленно, но без тени испуга.

– Здравствуй, – улыбнулся я, стараясь никак не выдать волнение. Наверное, мог голос прозвучал не слишком уверено, поэтому я добавил смелее, – Ты очень хорошо играешь.

– Спасибо, – девушка снова улыбнулась, – Меня зовут Секонда Клелия. И я только учусь играть.

– Гай, – представился я, – Гай Муций.

Так я познакомился с девушкой из рода Клелиев, патрицианского рода, знатного, но обедневшего, также, как и наш род Муциев. Ей также как мне двенадцать лет, она младшая дочь в семье, ее шестнадцатилетняя сестра уже не подвластная их отцу, так как год назад ее выдали замуж в семью Иминиев. У Клелии пятеро братьев, двое из них уже бывали в военных походах, трое еще маленькие. Отец Клелии также, как и мой отец, римский патриций, легионер, прошел немало военных походов, его примеру последовали и старшие братья. Младшие братья ждут, когда станут взрослыми и тоже пойдут воевать вместе с отцом и старшими. А чего еще может с нетерпением ждать каждый римский мальчишка? А Клелия сожалеет, что не может пойти вместе с ними. Женщины никогда не воют, они ждут воинов дома и заботятся о домашнем очаге. Клелия рассказала мне, что так не везде и не всегда. Что мир знает случаи, когда женщины воевали и побеждали своих врагов. Она рассказала мне интересную историю.

Не так давно жила на свете царица массагетов, племени в Малой Скифии, которую звали Томирис. Отцом ее был царь Спаргапиф, который воспитывал дочь, прививая ей интерес к военному делу и политике. У царя не было сыновей, и он видел в дочери наследницу своей власти. Он обучил ее ездить верхом, стрелять из лука, обращаться с мечом. Она часто побеждала в скачках и вообще по характеру была победителем. Она не боялась трудностей, не знала страха, а подчинялась только своему отцу, больше никому.

Как-то в гости к царю Спаргаифу приехали азиатские скифы – тиграхауды, и несколько сильных и смелых юношей соревновались с Томирис в воинском искусстве, и не один не смог ее победить. Она сама выбрала себе мужа – вождя тиграхаудов Рустама. Но тот не смог стать достойным правителем скифов, саков и массагетов, он вовсе не был ни сильным, ни властолюбивым человеком. И именно Томирис стала правителем племен кочевников. Она перенимала опыт ведущих полководцев мира и сама реформировала армию. В ее армии стали воевать и женщины, вдохновленные правительницей.

Самое ожесточенное сражение массагеты вели против Кира Великого, царя персов. В этом сражении отряд массагетов был захвачен в плен и среди пленников оказался сын Томирис Спаргапис. Царица написала Киру письмо: «Алчущий крови Кир, … отдай мне моего сына и уходи из этой страны безнаказанно… Если же ты не сделаешь этого, то клянусь тебе солнцем, владыкой массагетов, я напою тебя кровью, хотя ты и ненасытен».

Но пленный Спаргапис покончил с собой как только с него сняли оковы – он предпочел смерть плену. И тогда Томирис вступила в очередной смертельный бой с Киром, в котором убила его. По приказу предводительницы царя обезглавили и окунули его голову в чашу с человеческой кровью. И тогда Томирис сказала: «Ты жаждал крови, царь персов, так пей её теперь досыта!».

– Как бы я хотела быть похожей на Томирис, – закончила свой рассказ Клелия, -Но я не предводительница кочевников, я римлянка… И когда отец и братья в очередной раз пойдут в военный поход, то я и мама останемся на попечение дяди Терция, младшего брата мамы. Он получил тяжелое ранение на войне и больше воевать не может.

Я проводил Клелию до дома, и, погруженный в мысли вернулся к себе домой. Я размышлял о том, почему подростки и женщины отстранены от военных походов. Ладно бы только старики и инвалиды, у которых действительно недостаточно сил для войны. Но раз я, двенадцатилетний мужчина, могу выполнять всю тяжелую мужскую работу в отсутствие отца, то я также мог бы быть и неплохим воином. Тем более в первые иды квентилия моему брату Сепронию исполниться двенадцать, а во вторые иды того же месяца мне будет тринадцать. Брат сможет нести ответственность за семью, если я уйду воевать вместе с отцом.

Едва зашло позднее летнее солнце, как я подошел к отцу с этим вопросом. Отец сперва молчал, глядя куда-то вдаль. Потом положил мне руку на плечо и произнес: «Я ждал этой просьбы, Гай. Я знаю, что ты мой сын. Ты мой старший сын, достойный наследник и настоящий воин. По возрасту тебе рано воевать, еще год как минимум следует ждать, тебе же только через год будет четырнадцать лет. Но сейчас сложное время. Республика едва родилась, у нее много врагов, как внешних, так и внутренних. Предстоят ожесточенные сражения. Каждый воин на счету. Риму нужна победа, Риму нужна армия. Завтра же мы пойдем в месте в центуриатную комицию. Меня должны назначить деканом контуберия, и я буду просить за тебя, Гай».