Текст книги "Леди Элизабет"

– Может, мне написать отцу и попросить у него прощения? Вдруг он все же позовет меня назад, и все наладится. Я так хочу, чтобы все снова стало хорошо!

– Не спешите, – посоветовала Кэт. – Ваш отец сейчас во Франции и занят войной. Подождите, пока он не вернется. Может, тогда он будет в ином расположении духа, особенно если Бог пошлет ему великие победы.

Но ее слова мало утешили Элизабет. В конце концов, не в силах больше терпеть, она села за стол и сочинила письмо мачехе, объяснив, что не смеет писать прямо отцу, и убеждая Екатерину еще раз за нее вступиться.

«Изгнание мне в тягость, – писала она. – Благодарю Вас за заступничество и умоляю: попросите еще раз благословения его величества для его скромной дочери. – Перечитав написанное, она добавила: – И передайте ему: я молю Бога ниспослать королю скорую победу над врагами, чтобы Ваше высочество и я могли порадоваться его счастливому возвращению».

И теперь, несколько дней спустя, она дрожащими пальцами разворачивала полученный в ответ пергамент с печатью королевы. Стоя рядом с Кэт, Элизабет быстро пробежала глазами текст, едва смея на что-либо надеяться.

– Он сжалился! – восторженно воскликнула она. – Мой отец сжалился и говорит, что мне можно вернуться в Хэмптон-корт и жить вместе с королевой. Я знала, что королева мне друг! Это она постаралась! Я так счастлива!

Кэт обняла девочку, тщательно скрывая смятение. Все эти месяцы, сколь бы унылыми они ни были, Элизабет вновь полностью принадлежала ей. Теперь же опять придется делиться с постоянно сующей нос в чужие дела королевой, ибо именно так она думала о Екатерине Парр. И все же Кэт радовалась, что Элизабет вернула благосклонность отца и тревожные недели изгнания подошли к концу.

Возвращение Элизабет во дворец оказалось не столь радостным, как она ожидала. Екатерина встретила ее с распростертыми объятиями, но взгляд ее карих глаз был полон беспокойства. Король доверил ей править государством в его отсутствие, и теперь она столкнулась с куда более смертоносной угрозой, чем французские войска, которым противостоял ее супруг.

– В Лондоне чума, – испуганно сообщила она. – Нам придется срочно уехать из Хэмптона в Энфилд, забрав с собой принца.

Элизабет несколько раз бывала во дворце в Энфилде, и он был хорошо ей знаком. По крайней мере, на сей раз она будет жить вместе с придворными.

Пока они с Кэт собирались, к ней в комнату пришла леди Мэри. Элизабет заметила, что та держится необычно натянуто и сторонится всех. После долгих недель разлуки девочка заметила в сестре мелкие перемены, на которые прежде не обращала внимания. Мэри стала старше, вокруг ее глаз пролегли тонкие морщины, и она выглядела отчасти увядшей в своем роскошном платье.

Сестры обнялись.

– Рада снова видеть тебя во дворце, – молвила Мэри. – Надеюсь, ссылка научила тебя уму и осмотрительности. – В ее голосе явственно звучало неодобрение.

Элизабет не хотелось обсуждать повод, приведший к ее изгнанию. Лучше было не касаться этой темы.

– Я тоже надеюсь, сестрица, – тихо ответила она.

Когда Кэт, нагруженная сорочками и чулками, вышла за дверь, Мэри присела на единственный стул, намереваясь серьезно поговорить с сестрой.

– Не могу забыть твои речи перед нашим отцом, – начала она.

Элизабет удивленно взглянула на нее.

– Это неправда, что твоя мать ни в чем не виновата, – пылко продолжила Мэри. – Я нисколько не сомневаюсь, что все обвинения против нее справедливы. Она не знала жалости и многим причинила боль, в том числе мне и моей праведной матери. Уверяю тебя, она вполне могла обмануть короля. Советую тебе, сестра, забыть, что у тебя вообще была такая мать.

Элизабет почувствовала в голосе Мэри неотступную обиду и инстинктивно поняла, что спорить с ней дальше неразумно.

– Извини, сестрица, но я слышала другое, – просто сказала она.

– Значит, ты слышала ложь, – возразила Мэри. Голос ее сорвался. – Эта женщина – воплощение зла. Она раз за разом убеждала короля, чтобы тот отправил меня и мою мать на плаху. Она послала меня прислуживать тебе во младенчестве и велела моим опекунам бить меня лишь потому, что я оказалась мелким отродьем. Как можно считать ее невиновной?

– Я сочувствую твоим бедам, сестрица, – прошептала Элизабет, скорее стараясь быть дипломатичной, чем защищая мать. – Но я тут совершенно ни при чем.

– Как ты можешь считать ее невиновной? – не унималась Мэри, негодующе поджимая тонкие губы.

Элизабет никогда не видела ее такой.

– Я кое-что слышала, – ответила она с некоторым вызовом. – Весь мир не считает мою маму виновной.

– Кто тебе это сказал? – вопросила Мэри.

– Не помню.

– Очень умно! – вскричала Мэри. – Умеешь изворачиваться, как и твоя мать. Но она была не столь осмотрительна. Весь мир знал о ее злонамеренности, она не трудилась ее скрывать.

– У меня нет к тебе никакой злобы, сестрица, – поспешно заверила ее Элизабет. – Я всегда помню о твоей доброте.

– В любом случае ты ее дочь, – отрезала та.

Не зная, что на это ответить, Элизабет подошла к окну и повернулась к Мэри спиной. Внезапно она поняла, что сестра плачет, а когда обернулась, увидела, что та закрыла лицо руками.

– Прости, сестренка! – воскликнула старшая сестра. – Не стоило мне изливать на тебя свои обиды. Ты еще ребенок, и тебе многому предстоит научиться на своих ошибках.

Элизабет поспешно подбежала к рыдавшей сестре и обняла ее. Ссора могла стоить ей счастья, вновь обретенного столь дорогой ценой.

– Все в порядке, Мэри, – утешила она сестру. – Я тебя прощаю. И поверь, я многому научилась. Клянусь, я ничем не хотела тебя обидеть.

– Не будем больше говорить о наших матерях, – сказала та. – Если мы хотим остаться подругами, лучше об этом молчать. А я действительно тебе друг и, надеюсь, сумею направить тебя на истинный путь.

В порыве любви она снова обняла Элизабет. Вернувшаяся Кэт удивленно уставилась на них. Мэри поспешно утерла глаза и попрощалась, не желая, чтобы гувернантка видела ее плачущей, а затем поспешила к себе в покои. Мысли ее лихорадочно сменяли одна другую. Как она могла столь жестоко поступить с невинным ребенком? Вряд ли стоило выплескивать свою тоску и боль на Элизабет. Но так ли невинна ее сестра, как казалось? Так ли уж неподдельна ее обезоруживающая непорочность? Все-таки Анна Болейн отличалась выдающимся лицемерием – почему бы Элизабет не унаследовать эту черту? И чьи еще черты она могла унаследовать? Анны и короля, как показалось в профиль, когда она склонилась обнять Мэри? Или Марка Смитона? Распаленное воображение Мэри не находило ответа.

Он вернулся! Их отец вернулся в Англию – к ликованию подданных, ибо привез победу, завоевав Булонь.

– Даст Бог, вернулись дни величия королевства, и этот триумф станет первым из многих, – горячо молвила королева, пока они ждали короля в замке Лидс, неподалеку от Дувра. Она хорошо знала, что означала для старевшего короля победа над давним соперником.

– Аминь, – отозвалась Мэри. – Господь нам улыбается – чума тоже закончилась, и это еще один повод для радости.

Одетые в лучшие свои наряды, королевские дочери стояли в воротах позади королевы и юного принца, взирая на приближавшуюся кавалькаду под развевающимися знаменами. Эдвард, которому уже почти исполнилось семь, в шляпе с пером и красной атласной мантии, почти подпрыгивал от возбуждения, позабыв о подобающем принцу достоинстве, и королева с улыбкой урезонивала его.

Элизабет знала: за возможность присутствовать здесь в сей радостный день ей следовало благодарить королеву Екатерину. Как же изменила эта прекрасная женщина их жизнь! Но, несмотря на спокойствие и уверенный вид мачехи, сердце девочки бешено билось. Как ее встретит отец?

Король тяжело спешился, большой и величественный в своих роскошных одеждах, и заключил жену в медвежьи объятия.

– Поздравляю с победой, сэр! – воскликнула та.

– Я так скучал по тебе, дорогая, – пробасил Генрих, крепко целуя ее в губы. – И по вам, дети мои… Как вы прекрасно выглядите!

Эдвард поклонился. Мэри и Элизабет присели в реверансе.

– Рада видеть ваше величество в столь добром здравии, – молвила Мэри.

Король велел ей встать и поцеловал в лоб.

– Ты прекрасно выглядишь, дочь моя, – изрек он.

Настала очередь Элизабет – мгновение, которого она так долго ждала и которого так боялась. Поклонившись, она присела перед королем, и тот приподнял ее голову за подбородок.

– А ты, Бесси, рада видеть отца? – спросил он с непроницаемым лицом.

– Больше, чем я могу выразить, сэр, – искренне ответила Элизабет. – Я глубоко горжусь, что у меня такой отец. Это была великая победа.

Король улыбнулся, довольный похвалой дочерей, особенно этой огненно-рыжей девчушки, столь похожей на него самого. Лицо его, однако, вновь обрело бесстрастное выражение.

– Надеюсь, ты успела образумиться, – буркнул он.

– О да, сэр, – горячо заверила его Элизабет. – Мне бесконечно жаль, что я обидела ваше величество.

– Тогда на этом и закончим, – великодушно заявил король, беря девочку на руки и нежно ее целуя.

На Элизабет нахлынула волна ни с чем не сравнимого облегчения. Она вновь снискала благосклонность отца, и чаша ее счастья была полна до краев.

– Миледи Мэри, светоч моих очей, – галантно поклонился в галерее сэр Томас Сеймур и ослепительно улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

Мэри мгновенно уловила лесть, и все же эти слова ее тронули. Он был и вправду красавец: темные насмешливые глаза, полные губы, короткая бородка и точеные скулы. Она представила себя наедине с ним, предающейся любви, и пришла в смятение, потому что представить это не получилось.

– Рада вновь видеть вас при дворе, сэр, – ответила Мэри, в замешательстве ощутив, как к щекам приливает кровь.

Румянец не укрылся от внимания сэра Томаса. «Давно созревший плод, который остается лишь сорвать», – подумал он, однако внешне не уклонился от подобающих приличий.

– Надеюсь, ваша светлость в добром здравии, – продолжил он.

– Я прекрасно себя чувствую, сэр, спасибо, – ответила Мэри и заставила себя двинуться дальше, не желая, чтобы кто-то оказался свидетелем ее обмена любезностями с человеком, имевшим репутацию известного ловеласа.

«И как только королева могла его полюбить?» – чопорно подумала она, но в душе уже знала ответ.

– Сэр Томас Сеймур вернулся во дворец, – с нарочитой беззаботностью сообщил Генрих, наблюдая за реакцией Екатерины.

– Надеюсь, его деловая поездка была успешной, – молвила она, ни словом, ни жестом не выдав значения этой новости для нее.

Однако сердце королевы забилось чуть сильнее. Ей не полагалось думать об этом мужчине, он навсегда стал для нее запретным. Ей следовало любить мужа, как этого требовал долг. И она действительно любила Генриха, в том не было сомнений. Она просто не была в него влюблена.

– Он отлично справился, – ответил король, не сводя с нее взгляда. – Теперь у него появилось новое задание. Он станет лорд-адмиралом.

«Очередной повод держать его подальше от дворца, – подумала Екатерина. – И от меня».

– Я уверена, что он не обманет ожиданий вашего величества, – сказала она вслух.

Генрих удовлетворенно кивнул.

Сэр Томас Сеймур, только что узнавший о своем повышении, низко поклонился королевской чете. Его, как никогда удалой, вид поразил Екатерину в самое сердце.

– Для меня это большая честь, сир, – молвил он.

– Если ваша служба на морях станет столь же успешной, как и в посольстве, вам будет оказана честь еще бо́льшая, – посулил Генрих, протягивая руку для поцелуя и тем давая понять, что аудиенция окончена.

Настала очередь Екатерины. От мимолетного прикосновения губ Томаса по ее коже пробежала дрожь, но она не подала виду, царственно склонив голову и ощущая взгляд мужа, восседавшего рядом.

– Удачи, сэр Томас, – сказала она, не осмеливаясь слишком долго смотреть в лицо бывшему возлюбленному.

– До свидания, ваши величества. – Еще раз поклонившись, тот попятился, сошел с помоста и удалился.

Екатерина облегченно вздохнула, но сердце сжалось от тоски. Она считала, что былая влюбленность давно закончилась, но теперь поняла, что это не так, однако решила исполнять свой долг до конца, подавив былые чувства. Генрих нуждался в ней. После возвращения из Франции он быстро сдал, расплачиваясь за усилия всей своей жизни, а состояние его ног неуклонно ухудшалось. Когда она меняла бинты, от них исходила ужасная вонь, но Екатерина ничем не показывала отвращения. Немощь была унижением для Генриха, когда-то блиставшего в турнирах и на охоте, во что сейчас было трудно поверить. Из-за постоянной боли он стал несносен, даже опасен, но королева убеждала себя, что ему жилось нелегко, и неизменно напоминала себе, что для нее он всегда оставался добрым и любящим мужем. Она не хотела выходить за него замуж, ибо страстно, безумно мечтала стать женой Тома, но, к своему удивлению, внезапно поняла, что любовь может рядиться в самые разные одежды. Она знала, что никогда не предаст Генриха.

Мастер Гриндал вошел в классную комнату с приятным мужчиной лет тридцати.

– Позвольте представить, – объявил он с улыбкой, – мастера Роджера Эшема, моего бывшего наставника и нашего лучшего знатока греческого.

– О мастер Эшем! Я слышала о вашей славе! – воскликнула Элизабет, вставая в ответ на его поклон. – Добро пожаловать.

Роджер Эшем восхищенно взглянул на нее. Значит, эта высокая изящная юная леди с огненными волосами и серьезным лицом и есть та принцесса, уже знаменитая своей образованностью среди ученых по всей стране и даже в университетах?

– Для меня большая честь познакомиться с вами, миледи, – молвил он.

– Мастер Эшем будет обучать принца вместе с доктором Коуксом и доктором Чиком, – объяснил Гриндал.

– Мне оказана честь учить этого знатного сорванца каллиграфии, – добавил Эшем, – однако на самом деле я приехал, чтобы своими глазами увидеть нашу выдающуюся ученицу. Если вы позволите мне взглянуть на ваши блистательные труды, миледи, восторгу моему не будет границ!

Польщенная Элизабет охотно показала ему свои переводы с латыни и греческого, комментарии к Писанию и классикам, исторические труды, которые она читала, и даже образцы своей вышивки. Эшем внимательно их разглядывал, оценивая мельчайшие детали, затем проэкзаменовал ее знания и объявил, что лучшей ученицы еще не встречал.

– Могу я узнать, сколько вам лет, миледи?

– Одиннадцать, – ответила Элизабет.

– В таком случае, сударыня, могу безоговорочно заявить, что вы чрезвычайно – да, чрезвычайно – развиты для своих лет. У вас острейший ум. Мало кто из женщин обладает вашими способностями и памятью. Ваше прилежание достойно любого мужчины. Продолжайте в том же духе, и станете равной мужчинам в познаниях.

Похвала привела Элизабет в восторг. Она не отличалась ложной скромностью и знала, что она хорошая ученица, – об этом ей часто говорили доктор Коукс и мастер Гриндал. Но совсем другое дело – услышать то же из уст такой знаменитости, как мастер Эшем. Она едва удержалась от того, чтобы его расцеловать.

Глава 9
¹⁵⁴⁵

Художник был фламандцем, и его иностранного имени Элизабет не разобрала. Он поставил мольберт в зале для приемов и разложил уголь и мелки. Сегодня ему предстояло рисовать принца. Присутствовал и король, пришедший удостовериться, что поза его сына достаточно царственна. Генрих сидел на троне под богато вышитым балдахином, украшенным гербом Англии.

– Эдвард, подойди и встань рядом со мной, – приказал Генрих. – Вот здесь. – Он поставил семилетнего мальчика справа от себя, поправив перья на его шляпе. – Руку положи на кинжал, вот так.

– Да, сэр. – Эдвард послушно подчинился.

Для него это был великий день, и он во всем стремился подражать своему августейшему отцу.

– Так и стой, – велел король и, тяжело поднявшись с трона, удалился в свои покои.

Сын остался стоять, не шевелясь и глядя прямо, покуда художник набрасывал его портрет.

Мэри объяснила Элизабет и Эдварду, что, когда все портреты будут готовы, художник объединит их в одну большую картину.

– Это будет официальный портрет нашего отца и его наследников, – гордо объявила она, – который разместят в галерее Хэмптон-корта.

Элизабет была вне себя от счастья, что тоже будет на картине – теперь она имела на это полное право! – и восхищенно вертелась перед серебряным зеркалом. Ей очень нравилось новое платье из золотого дамаста. В таком наряде она уже не даст повода усомниться в своей важности, в ее королевском статусе. А красный бархатный головной убор и рукава очень к нему шли…

– Сестра! – сердито бросила Мэри. – Хватит мечтать. Королева просила, чтобы ты ненадолго зашла к ней перед сеансом. Она в своих покоях.

Элизабет сорвалась с места, путаясь в длинном шлейфе.

Екатерина сидела за столом, на котором стояла открытая деревянная шкатулка для драгоценностей.

– Элизабет, – улыбнулась королева, – я хотела посмотреть, как ты одета для портрета. – Она восхищенно оглядела падчерицу. – Прекрасно выглядишь, – оценила она, пока Элизабет прихорашивалась, а затем, помедлив, королева добавила: – Но я позвала тебя не только за этим и хочу кое-что передать.

Она протянула тонкую золотую цепочку, с которой что-то свисало. Взяв ее, Элизабет увидела, что это изящная кованая буква «А».

– Это цепочка твоей матери, – сказала королева. – Надеть ее будет вполне уместно.

– Но мой отец-король…

– Это между нами, – твердо прервала ее Екатерина. – Я нашла ее среди драгоценностей, которые получила в наследство от предков. Я никогда ее не носила и по праву должна отдать тебе.

– Мадам, благодарю вас от всей души, – сказала Элизабет, целуя мачеху.

Ей всегда хотелось иметь хоть что-то в память о матери. Девочка застегнула цепочку на шее, сознавая, что в последний раз та наверняка касалась кожи Анны. Она была столь поглощена подарком, что не сразу сообразила: на королеве почему-то не было придворного наряда, лишь простое зеленое шелковое платье со стоячим воротником и украшенным самоцветами поясом.

– Вы что, будете так позировать для картины, мадам? – удивленно спросила Элизабет.

– Меня не будет на картине, – ответила Екатерина.

– Не будет? – ошеломленно повторила Элизабет.

– Нет, – спокойно молвила королева. – Картина изображает династию Тюдоров, включая портрет королевы Джейн, которая родила королю наследника.

– Но вы должны там быть! – горячо возразила Элизабет. – Как вас могли обойти? Это немыслимо!

– Не беспокойся, я ничуть не расстроена, – честно призналась Екатерина. – Король заверил меня, что у него и в мыслях не было мною пренебречь, да и с чего? К тому же этот выдающийся художник, мастер Джон, уже писал в прошлом году мой портрет, так что еще в одном нет никакой необходимости.

Элизабет вышла за дверь, размышляя, как странно, что место королевы на картине займет покойная Джейн Сеймур, будто она до сих пор жива и может увидеть, как растет ее сын. До чего велика была власть ее отца! Казалось, он мог воскресить умершую жену из могилы, играя со временем, словно волшебник или божество!

Но когда законченную картину наконец выставили на всеобщее обозрение, Элизабет и ее сестру Мэри ошеломил вовсе не портрет Джейн Сеймур.

Конечно, над всеми господствовал король, который величественно взирал с трона, положив руку на плечо стоявшего рядом сына. Возле него скромно сидела королева Джейн, совсем как живая.

Эдвард взирал на ее изображение, необычно спокойный для своих лет. «Интересно, о чем он думает?» – гадала Элизабет. Он никогда не говорил о матери, что было естественно, ибо он вообще ее не знал, и, похоже, вид королевы Джейн нисколько его не трогал.

Но Мэри хмурилась. Трон под балдахином с гербом, стоявший на роскошном турецком ковре, и три центральные фигуры расположились на картине между двумя рядами узорных колонн. За теми с обеих сторон стояли королевские дочери. Мэри подозревала, что отец поставил их там, чтобы отделить от законного наследника, занимавшего почетное место рядом с королем, и напомнить всем зрителям, что, хотя он и восстановил право дочерей на трон, они оставались незаконнорожденными. Позиция за пределами магического внутреннего круга объявляла об их положении всему миру, отделяя их от короля и его чистокровного наследника. Эта символика виделась Мэри обидной и унизительной. Но для Элизабет, любовавшейся деталями первого в жизни собственного портрета, картина была великолепна.

Король удовлетворенно смотрел на холст. Художник справился с делом и наконец-то запечатлел для потомков династию Тюдоров. Генрих наклонился, вглядываясь в портреты, пока его взгляд не упал на младшую дочь, и глаза короля сузились.

Элизабет затаила дыхание. Похоже, он все-таки заметил, хоть она и молилась, чтобы этого не случилось, в надежде, что деталь ускользнет от монаршего внимания. Она понимала, что ей не следовало надевать подвеску, но рассчитывала заявить этим миру, что она гордится быть дочерью Анны Болейн, и отважно надела цепочку перед художником. Сразу же после она пожалела об этом и даже пыталась найти живописца, чтобы тот изменил эскиз. Но он уже ушел, и она не знала куда.

К своему облегчению, она мигом смекнула, что буква «А» выделялась не слишком отчетливо. Вся дрожа, девочка молила Бога, чтобы отец ничего не заметил.

Но Генрих лишь повернулся и улыбнулся ей.

– Прекрасный портрет, Бесси! – объявил он.

За его спиной королева Екатерина встретилась с Элизабет взглядом.

– Зрение его величества уже не то, что раньше, – прошептала мачеха. – Радуйся, глупая!

Летом Элизабет, которая в свои неполные двенадцать лет уже немного разбиралась во взаимоотношениях полов, начала замечать, что ее любимая гувернантка все больше времени проводит в обществе Джона Эстли, придворного камердинера. Сперва Элизабет не придала этому значения, но после отметила, что поступь Кэт оживлялась, а щеки розовели всякий раз, когда мастер Эстли как будто случайно встречался с ними в саду. Эти свидания становились все чаще, пока Элизабет не стала подозревать, что тот неспроста ходит за ними следом.

Но к чему? Зачем ему искать общения с Кэт, вполне довольной жизнью и уже немного располневшей? Наверное, они были просто родственниками, которых связывала семья Болейн.

Элизабет нравился Джон Эстли. У него всегда находилось для нее теплое слово, и вовсе не потому, что она была королевской дочерью, – она заметила, что точно так же он относился ко всем детям.

– Привет, мой лютик! – восклицал он при каждой встрече, низко кланяясь.

С Кэт же он становился воплощением заботы.

– Вам не жарко? – с тревогой спрашивал он, когда их скамья поджаривалась на безжалостном солнце. – Давайте понесу книги, – настаивал он, а то еще предлагал: – Позвольте угостить вас кордиалом[11]11
  Сладкий ликер, вырабатываемый путем смешивания или редистилляции (мацерации) алкоголя с фруктами.


[Закрыть], это доставит мне несказанное удовольствие.

Кэт купалась в лучах его внимания, хотя притворялась, будто мастер Эстли ей слегка досаждает.

– Опять он, – вздыхала она, когда тот появлялся перед ними предсказуемый, словно рассвет.

– Ты влюблена в мастера Эстли? – спросила Элизабет, оставшись наедине с Кэт.

Хотя вряд ли – для такого Кэт была слишком стара. Господи, ей уже исполнилось сорок пять!

– Скажете тоже! – воскликнула Кэт, густо покраснев. – Да, он мне очень нравится, только и всего. К тому же он собирается служить в вашем хозяйстве, помогать мастеру Перри с бухгалтерией.

Томас Перри, дальний родственник Бланш Перри, был казначеем Элизабет – толстенький и дружелюбный, он больше всего любил обмениваться с Кэт последними сплетнями.

Джон Эстли проработал с Томасом Перри не больше двух недель, когда однажды Кэт усадила Элизабет в классной комнате и сказала, что хочет сообщить нечто важное.

– Хотя для вас вряд ли что-то сильно изменится, миледи, – сказала она. – Дело в том, что мы с мастером Эстли собираемся пожениться.

– Пожениться? – воскликнула Элизабет. – Но…

– Знаю, можете не говорить, миледи, – вы думаете, будто я слишком старая. Дитя мое, счастье можно найти в любом возрасте. Никто так за мной не ухаживал в молодости, и теперь у меня появился шанс наконец познать счастье истинного супружества, за которое я готова ухватиться обеими руками!

В ее голосе и взгляде была неподдельная радость. Возможно, даже в сорок пять еще не поздно выйти замуж, подумала Элизабет и вдруг ощутила укол тревоги.

– Надеюсь, это не значит, что ты от меня уйдешь, – решительно заявила она. – А даже если и захочешь, я все равно тебе не позволю.

– Не беспокойтесь, – утешила девочку Кэт, взяв ее за руку. – Мастер Эстли будет помогать мне и мастеру Перри вести ваше хозяйство.

– О, я так рада! – вскричала Элизабет.

– Вы же знаете, я никогда вас не оставлю, – пылко пообещала Кэт. – Даже если бы сам король попросил моей руки!

Элизабет рассмеялась.

– Еще чего не хватало! – выдохнула она. – Скажешь тоже!

Кэт усмехнулась.

– Король позволил нам обвенчаться в королевской часовне, и священник согласился, – возбужденно продолжала она. – Остается лишь получить ваше благословение, миледи.

Элизабет нравилось, когда ей напоминали о важности ее персоны, как и признательность окружающих.

– Если пообещаешь остаться со мной, Кэт, я тебе его дам, – милостиво изрекла она. – И если я смогу быть подружкой невесты!

– Конечно! – воскликнула Кэт, вне себя от счастья.

– Мне понадобится новое платье, – напомнила Элизабет.

– Само собой! – восторженно объявила Кэт. – И мне тоже, я все-таки невеста!

Они снова рассмеялись.

Несколько дней спустя Элизабет, в украшенном красными и зелеными цветами бежевом платье, шла следом за Кэт в свадебной процессии под пение флейт и гобоев, возвещавших о прибытии невесты.