Текст книги "В пути"

«Единственное, о чем я жалею в жизни, это то, что

первую ее половину я думала – все еще впереди»

Алиса Френдрих.

Глава 1 Когда тебя ждут.

Самолет шел на посадку. Экран телефона зажгло новое сообщение. «Мы на месте, ждем тебя на 2С». Марк улыбнулся. Впервые в Москве его кто-то встречал. Это чувство было простым, но одним из лучших что когда-либо приходилось испытывать. Чувство счастья, что тебя ждут. И более того – тебе этот кто-то тоже нужен.

На парковке стоял привычный водитель Олег. Такой архетипичный питерский водила. Лысый грузный в голосе с сипотцой. Он спокойно курил, выдыхая серый воздух Москвы. С другой стороны от машины на Марка смотрели глаза, которые улыбались.

– Вики! – приветственно замахал он им рукой.

Они познакомились в интернете. Странная девчонка. Вики выкладывала правду всегда в лицо. Бескомпромиссно. От этого Марк ее немного побаивался. Милая, мудрая, молодая. Было в ней что-то легкое и необычное. С такими можно всю жизнь прожить, а, так и не разгадав, ей удивляться. В октябре Марк прилетал в Москву, откуда, по традиции, уже как третий год подряд он направлялся на аэродром Крутицы. На закрытие парашютного сезона. Неожиданно он предложил поехать Вики с ним. И так же неожиданно она согласилась. Странная девчонка.

Еще в полете Марка поймало какое-то неоправданное волнение.

– Как все пройдет? Как они встретятся? А вдруг она вообще не приедет? И самое важное – почему она согласилась?

В какой-то момент стало приятно размышлять, что причина ее компании крылась в самом Марке. И вот уже все это виделось не просто приключением на выходные. Чем-то большим. Они ведь так давно переписывались. И, казалось, знакомы уже довольно тепло.

Мысли запутались в клубок сумятицы. А потом бесконтрольно покатились с горы разума в дебри сомнений. Дабы остановить внутреннее поражение нервозностью Марк в шутку даже составил список «Вики и вероятности»:

«Первый поцелуй сразу при встрече – 80% , нет 35% (передумал в самолете);

Прыгнет со мной с парашютом 70% ;

Секс до ужина 95%;

Она очень страстная 100%;

Встретит из душа в белье 30%;

Будет царапаться 60%;

У нас завяжутся отношения – 90%;

Вероятность того, что я ей это покажу – 51%».

И, конечно, с самого начала все пошло не по списку.

– Ты приехал! – она как-то ребячески выкрикнула и прыгнула обнимать. Так спонтанно. Марк еле успел отреагировать и подхватить девчонку. – Я больше всего не люблю ждать и мерзнуть, поехали? – словно виделись каждый день. Так непосредственно произнесла она и не поцеловала.

Бывают люди, которые своим присутствием наполняют все пространство. Делают его каким-то более густым и теплым. Когда они втроем сели в машину, Марк начал улыбаться. Непроизвольно и незаметно для самого себя. Однозначно. У этой девчонки был талант – передавать свое счастье тем, кто рядом. Одним лишь присутствием. Оттого, наверно, что душа была вся на распашку. Так только у детей бывает. Еще не успели впервые разочароваться, отчего дверь в себя без замка оставили. «Открыто» – пусть каждый зайдет, тут всем рады, тут чужих не боятся, тут еще всех любят, потому что всем еще верят. Опасно, конечно, но так привлекательна всегда эта наивность, ибо кажется, что может она спасти и тебя.

Дорога была длинная. Любопытство Вики, как у пятилетней девчонки – неугомонное. Приятно, когда тобой так искренне интересуются. Оттого и истории Марка заворачивались в плотное одеяло откровенности.

А пока завязывается их дорожный разговор, позвольте мне представить нашего героя. Марк был молодым парнем приятной худощавой наружности. С такими хитрыми, но добрыми голубыми глазами. Им всегда доверяешь. Однако внушительность его носа предупреждала однозначно – я еврей. У него были светлые волосы и бархатный голос, коим обволакивал он словно теплым кремом слова.

Говорят, что судьбу невозможно угадать. Но достаточно было услышать его имя – Марк Сердце. Становилось понятно – тут жизнь заинтриговала и приготовила что-то интересное. Конечно, его всегда спрашивали о происхождении. Уверена, и вы бы спросили. На что непременно услышали увлекательный рикошет его уст. Им обычно отстреливал он любопытствующих дам, словно по заготовке:

«Сердце – это так называемая «декоративная» еврейская фамилия. Когда-то давно у Нас не было фамилий. Только у Левитов и Коэнов, потому что они по статусу круче считались, и, соответсвенно, старались это афишировать. Отсутсвие фамилий создавало проблемы при переписи населения и давным– давно в Австрии правительство, а может император, черт его знает, да и не суть, распорядилось всем евреям обзавестись фамилиями. Часть взяла себе по профессиям. Часть ещё какие-то нафантазировали. Части – местные чиновники сами напридумывали разные унизительные. А части – раздали эти самые декоративные. Одной из них и была фамилия Herz, что в переводе с немецкого означает «сердце». Генрих Герц, в честь которого названа единица измерения частоты, и всякие Герцели и Герцены – это все последствие тех реформ. Сложно, конечно, сказать как эта фамилия в последствии русифицировалась, однако ее я не сам выдумал. Могу списки награжденных в войне показать. Там мой дед числится.

А про маму, у меня тоже все запутано. Родня по маме была староверами. Во времена гонений они слиняли куда-то в Мариинскую губернию. Там в лесу общину и основали. У них прям секта какая-то была. Но жили хорошо. Потом пришла революция. И большую часть общины либо посадили, либо расстреляли. Мой дед по маме бежал на Сахалин. После войны 1905 года пол Сахалина принадлежало Японии. Там, где сейчас город Паранайск, был Японский город Сисука, куда бежало много спасающегося от революции народу. Рядом с Сисукой, прям на берегу моря, была маленькая деревушка Эсуторо. Там мой дед, по всей видимости, с моей бабулей и познакомился. Бабушка по национальности Айн. Это такая народность. По сути коренные жители тех мест. В том числе и Японских островов. Они жили на них еще даже до прихода туда Японцев. Сейчас самая большая популяция Айнов проживает на Хокайдо. Но в основном их Японцы ассимилировали. А дед был русским. С фамилией Морозов».

И, конечно, никто не знал, правду ли рассказывает этот парень. Но столь он интересно все это повествовал, что уж и не важно было.

Глава 2 Рыжая.

– Черт, ты слишком сложно объясняешь! Я так и не поняла, в чем твоя работа заключается. Знаешь, есть такое понятие «если вы не можете в одном предложении объяснить ребёнку, чем занимаетесь – вы шарлатан» – и Вики звонко засмеялась. Этот смех полюбился Марку больше всего. Слишком уж милым и заразительным был, чтобы оставить его без поддержки.– Марк, нам же еще долго ехать?– парень утвердительно кивнул, – а расскажи мне свою историю с самого начала?

– Как это? – спросили взлетевшие галочки его бровей, – С самого того, когда «я родился 5 мая 1977 года?»

– Нет же, – перебила она его – вот ты, когда читаешь книги, они всегда начинаются с Того Самого момента. С момента, когда с героем начинает происходить что-то значимое для него. Вспомни свою точку бифуркации! Как тебе кажется, если бы это была книга, с чего бы началась твоя история?

Марк молча улыбнулся. Сознание утонуло в памяти. Оно уносило его все дальше и дальше во времени воспоминаний. И вот он не заметил, как очутился внутри старого здания ДК. За окнами таился скромный пейзаж. Он быстро приедался глазу и был именуем жителями как «ничего особенного». Небо сливалось с землей в единую белую простыню зимы. Лишь огни зданий размечали в сознании полосу горизонта. По ощущениям Марк, словно находился внутри хрустального шара, который хорошенько взболтали. Едкую тишину пустынных коридоров здания метко разрезали звуки музыки. Они доносились из актового зала второго этажа. Внутри было четверо парней местной рок-группы этого северного городка. Скромность его масштаба позволяла мальчишкам воображать себя рок-звездами. В зале было жарко. Липкие пальцы пронзали струны и выливали энтузиазм горящих глаз в оглушительную музыку. Она захватывала сердце в плен своего ритма.

Скрип старой двери уронил зал в тишину. В проеме появилась голова бабы Нюры, а за ней и вся ее полноватая, обтянутая цветочным узором фигура.

– Эй, Марк, заканчивай свою эту песенку, шуруй на первый, тебе отец звонит!

– Какой еще отец! Зачем вы все время дергаете? Вы препятствуете нашей известности!

– Иди, сказала! Да побыстрее! С коммутатора звонок перевели! С самого Израиля звонют, еще оборвется!

Слово Израиль было произнесено такой торжественной манерой, что Марк гипнотически повиновался. Снял инструмент и поспешил вниз.

Приложив холод трубки, он действительно услышал знакомый когда-то голос:

– Привет, Марк, это папа, помнишь? – это помнишь было как раз кстати. За последние много лет жизнь никоим образом не упомянула о существовании отца. Марк его, признаясь честно, и позабыл. А вместе с тем, забыл и все обиды, которые тут же всплыли хмуростью взгляда на лице.

– Чего тебе? – грубой лаконичностью отозвалась злость.

– Послушай, сынок, я не знал. Меня Юля как-то нашла, позвонила, рассказала. Она в Иркутске там замуж вышла…

– Да знаю я, – нервно оборвал Марк, – сестра же моя! Зачем ты про нее рассказываешь? Я не пропадал из ее жизни, как ты! Я все это знаю. Мне зачем ты звонишь?

– Говорю же, я не знал, что мать умерла! Слушай, Марк, хоть ты и зол на меня, но уже взрослый парень и многое можешь понять. Ты не должен меня прощать, но ты должен ко мне приехать. Не на время, навсегда! Я в Иерусалиме живу, приезжай, Марк, у тебя есть семья. Я твоя семья…

После разговора с отцом внутри Марка все растворилось в бездонной черной тишине. Мысли перестали складываться в слова. Какое-то ощущение, еще непризнанное определением, захватило все его существо. Он машинально собрался. Бессознательно дошел до дома. И совершенно не помнил как, но очутился на старом зеленом кресле. Оно всегда располагало впадать в философские размышления, словно недоспелая хурма, вязавшие сознание неприятным послевкусием.

Марк достал картонную коробку со штампом почты. Судя по нему, переданную сестрой, как с месяц назад. Распечатал. Внутри оказались какие-то документы, старые детские фотографии и книга.

Он нежно зачерпнул пачку снимков, которые унесли его мысли лет на N назад. Тогда они еще жили под Иркутском. Он, сестра Юлька и мать. Жили довольно тяжело и, наверно, неблагополучно. Счастье ушло вместе с отцом. Тот покинул семью резко. Без лишних объяснений. Мать, наверное, понимала, почему, а вот детям не потрудились сочинить даже легенды. Марк просто помнил. Утром отец собрал два огромных чемодана, обнял, сказал «пока» и вышел из его жизни. На десять лет. Ровно до недавнего звонка. Мама тогда стала часто плакать. Денег не было. Сестра быстро нашла какого-то ухажера и съехала к нему. Дом стал пропитан слезами, и Марк совсем потерялся:

«Мама, мам, расскажи мне сказку… Расскажи мне сказку, ну, пожалуйста…И не нужно вот так поднимать бровь и удивлённо смотреть на меня, я серьёзно. Расскажи…Не пожимай плечами, даже не подняв головы. Ты ведь даже не отвечаешь мне, а я уже совсем позабыл мелодию твоего голоса. Не сердись, пожалуйста, я знаю, у тебя много работы. За последнее время я научился читать твои мысли или просто запомнил сказанное когда-то. Тяжело. Я понимаю. Ты до сих пор не смирилась с тем, что он ушёл. Ты просто не умеешь быть одна. Мам, я очень тебя люблю, но посмотри, во что ты превратилась? Эти растрепанные волосы, мятые от усталости и слёз глаза, твои твёрдые руки и полоска худых губ… Я понимаю. Он ушёл. Но ты должна идти дальше, ведь жизнь на этом не заканчивается. И не нужно столько лить горечи, это все напрасно. Я знаю. Ты веришь, что он вернётся. Ты ещё не потеряла этой надежды, потому что безумно любишь его. И я горжусь твоей любовью! Мам, не прогоняй меня, я знаю, у тебя много работы, знаю, что уже совсем нет сил. Просто я так редко вижу тебя! Не злись.. мам, мама… расскажи мне сказку, ну, пожалуйста, расскажи …».

И она в тот вечер открыла свою книгу. Такую книгу, куда всегда себя записывала. Она еще никого не посвящала о том, что в ней. Просто любила повторять: «Вот не станет меня, прочитаете! Фотографии врут, память искажается, воспоминания рассеиваются, а я хочу остаться у вас в словах моих мыслей».

Марк посмотрел на ее фото. Такой молодой, такой красивой, живой. Достал из коробки книгу, и прочитал:

«Не про кота»

у меня умер кот.

я продала его огромный дом, занимавший весь коридор, – стало просторней.

начала вновь помещать бьющиеся предметы на открытые поверхности – стало комфортней.

по моей подушке больше не размазана шерсть вязким слоем – стало чище.

меня никто не будит сквозь ночь требованиями погладить – стало удобней.

никто не просит постоянно выпустить из комнаты, а через минуту впустить обратно – стало спокойней.

и кажется – что стало лучше.

но не стало!

и я не расскажу сейчас почему. Уверена, если у тебя есть кот, ты обязательно меня поймешь!

Как и поймешь, что я сейчас большей частью и не про кота-то вовсе – а про то самое – про вообще.

Понимаешь!

Просто у моего друга умер брак.

Сейчас тенденция такая – назовем модно – пандемия браков.

Так вот, друг мне тоже говорит, мол, становится чище, комфортней, свободней.

а потом молчит…

а я в тишине его слов слышу – «но не лучше».

Визг дверного звонка бесцеремонно прервал экскурс мыслей в прошлое. Неловко скинув все в коробку, Марк поспешил к порогу.

В квартиру зашла рыжая гостья, на вид лет 17, с дерзко задранным кончиком носа дикими глазами и наглыми кудряшками.

Она была девушкой Марка или, как сама любила говорить, – его музой.

– Представляешь, мне отец сегодня позвонил, – наливая чай начал он разговор.

– Отец, это который умер? – не отвлекая взгляда от розочки с вареньем, монотонно поинтересовалась Рыжая.

– Да, он.

– И какого черта он хотел?

– Зовет к себе, жить, в Израиль.

– А ты ?

– А я вот, чай пью – раздраженно буркнул Марк.

Поверх борта чашки девчонка ловко метнула на него свой взгляд. Как-то недоверчиво и с упреком.

– Ну, чего ты так смотришь на меня своими глазищами, я же никуда не уезжаю! Столько всего, нужно думать.

Оба тогда понимали, думать тут было не о чем.

За последний год в этом небольшом городишке Марк стал местной звездой. Днем юношеский азарт тосковал на работе. Однако она была непыльной и давала возможность развернуться душе вечером. Тогда со своей группой они устраивали концерт местной молодежи. Ощущение превосходства погружало его с головой в чан счастья. Еврейская предприимчивость отличала парня во всем. Он даже собрал первую местную тату-машинку. И гордо провозгласил себя прародителем нательного творчества сего края. А потом неловко запечатлел пробу на Рыжей в виде замысловатого узора чуть выше правой ягодицы. Тем, наверно, и остался с ней на всю ее жизнь. Но все же изнутри Марка подгрызало некое ощущение себя особенного. Его не покидало чувство, будто жизнь для него притаила мир много шире этого. А пока он просто ждет, когда дверь откроется, и судьба выпустит во что-то новое и безграничное.

– Получается, Рыжая была твоей первой любовью?– Вики завязалась узлом на сидении машины, замысловато обхватив ноги, и любопытствующе глядела своими огромными глазами.

– Получается, что так.

– И ты просто бросил ее и уехал ? – она нахмурилась.

– Знаешь, многие поступки сложнее, чем кажутся со стороны. Но у каждой истории есть предыстория, то самое, что сформировало самого героя. Из-за чего потом он просто не смог поступить иначе.

Глава 3 Сон.

Из-под хаоса одеял торчала юная попка Рыжей. Ее голое тело захватило всю ширину кровати. От пота оно немного поблескивало, отчего казалось приторно липким и тем притягательным. В комнате душно. Воздух был сожжен минувшим пылом юношеской страсти расставания. Девчонка лениво приподнялась и открыла старую скрипящую деревянную форточку, впустив ледяную струю ветра. Она тут же бесцеремонно ворвалась и обняла ее маленькую грудь.

– Эй, ты чего удумала! Прикрой окно, заболеешь ведь? – пробурчал Марк, сидящий рядом на пестром ковре. Он отчаянно пытался застегнуть замок утрамбованной намертво сумки.

– А тебе какое дело? Не твоя забота, ты все равно завтра улетаешь.

– Эй, полегче, ты что, все же злишься на меня?

На это Рыжая молчала и просто лукаво улыбалась в ответ. Тогда она скорее баловалась, чем злилась.

– Слушай, Марк, а у тебя были вещи, что казалось, вот возьмут они и исчезнут завтра навсегда, канут в Лету, так сказать. И весь мир тогда безвозвратно рухнет. А потом, когда эти "вещички" вдруг все-таки так коварно испарялись, оказывалось, что жизнь-то вовсе и не останавливается, а совершенно спокойно продолжает себе идти по накатанной дальше?

– Ну, были, конечно, и что?

– Так вот так же и с людьми – многозначительно сказала Рыжая и со вздохом добавила – Жизнь – это роман с журналисткой. Бесконечная череда встреч, событий и мимолетных, но от этого даже более памятных мгновений! Я тебя запомню, Марк.

– Ну, что ты драматурга включаешь! Я же не умер, мы еще увидимся. Дай мне только в порядок жизнь привести.

На это Рыжая ничего не ответила. И только, глядя в бесконечность монотонности потолка, она шаловливо перебирала пальчиками ног свисающие гирлянды сережек хрусталя надкроватного торшера.

Самые сложные ночи – ночи перед грядущими переменами. Темнота захватывает мысли, замешивая их в чане бессонницы. А потом выплескивает все через сознание в наших предрассветных снах:

тусклый свет дрожащей лампы озарял бездонность уходящих в преисподнюю тоннелей. На протяжении всей вереницы этого подземного лабиринта в стенах формировались ниши. На них, словно в продуктовых витринах, были погребены залежи мяса. Зелень печатей на тушах свидетельствовала, что лежали они тут уже под сотню лет.

Марк был погружен по щиколотку в непонятного рода жижу болотного цвета. Она вытекала из порубленных труб, венами пробегающих по основанию тоннелей.

– Эй, Марк, поднимай последние и погнали на обед – гулом донесся голос откуда-то сверху.

Зачерпнув два ведра под ногами, Марк радостно поспешил вылезти с ними на свет, хмурясь от восторга дневного неба.

– Чертов запах, словно с могильника. Просто до тошноты! Никак не могу к нему привыкнуть.

– Не волнуйся! Год работы и ты перестанешь вообще что-либо чувствовать. – неоднозначно подбодрил его товарищ по ведрам.

Поверхность охватывала бескрайняя тундра с ее пронзительным свистом ветров. В стороне сиротливо ютились вагончики времянки, населенные плотными мужичками. Марк вяло зашагал в их сторону. Внутри него голос был отчаян и сердит. «Черт, занесло же меня! Фантазия у судьбы оказалась – только триллеры писать. Дернуло в свои пятнадцать так накуролесить. Теперь в этом аду все уже при жизни искупаю» – он глубоко вздохнул, закрыл глаза и заплакал. «Шанс, если бы мне дали один шанс из этого всего выбраться. Главное сейчас – не потерять себя».

«Рубашку жизни нужно застегивать правильно с первых ее пуговиц» -уже жуя обед, бормотал он слова матери, сказанные при расставании. Помнилось, что тогда они казались крайне неуместными. Слишком уж звучали художественно. Сейчас же эта фраза, и того хуже, ощущалась катастрофически запоздалой. Его навязчиво преследовало «а что если». И очень хотелось найти виновного в этом дерьме, прорвавшемся на его жизнь. Но никого кроме себя, даже в свои бунтарские 15, он в том упрекнуть не мог. «Черт, натворил же я дел, увы, но когда делаешь «алле», очень сложно предусмотреть, во что выльется «оп».

Марк подошел к бригадиру, чье трезвое лицо он видел лишь единожды. Попросил закурить. И, как бы между прочим, вот уже раз в четвертый, попытался поймать возможность хоть что-то изменить. Он знал, шанс есть. Достаточно лишь желания старшего и Марка отправят на завод тестировать измерительные приборы. Люди туда были нужны. Главное – обучиться. За этим дело бы точно не встало, с его– то пытливым умом. Однако, то ли от несвежести духа, то ли от предвзятости отношения, на все данные просьбы бригадир лишь, презрительно прищуриваясь, усмехался: «Марк, Марк! Вы, евреи, всюду хотите пронырнуть своим длинным носом, знаю я вашего брата. Да чего вы неприятный народ, вот не зря говорят же, что за вами глаз да глаз. Знаешь поди поговорку «дай рабу плётку, он других рабов до смерти забьёт».

Редко кому память сохраняет тот момент щелчка в голове, когда ты навсегда осознаешь себя, как определенную национальность. Признаться, до встречи с бригадиром Марк никогда не ощущал, что он еврей. Точнее не ощущал он этот барьер, который формой носа и какой-то пометкой в паспорте разделяет его со всем миром.

«Работать шагай» – разгоряченный до пурпурности щек Бригадир небрежно толкнул Марка по плечу. От неожиданности тот запутался в смятении ног, и, рухнув на землю, всем телом дернулся и проснулся.

На часах было три утра, а на душе отвратительно. Рядом томно сопела Рыжая. За окном неторопливо кружил хлопьями снег. Он мягко застилал пышной пеной весь двор, нежно освещаемый сонным светом фонаря. Такая уютная тишина. Лишь голос напуганного сердца, прорывавшегося сквозь решетки диафрагмы, нарушал ее.

Эти острые воспоминания, давно погребенные Марком в архивах своей памяти, подло выскользнули тогда сквозь сон и, разбередив сознание, уже не давали ему уснуть. В те 15 Марку казалось, что вся его жизнь покатилась по наихудшему сценарию. Что не будет возможности изменить очевидный конец этой истории. Но, как бывает чаще в сказках нежели в жизни, ему повезло. Сила случая или сила человека, чужого, но не безучастного, дала ему шанс. Он его не упустил. Марк вспомнил, как тогда, за неимением возможности отблагодарить покровителя, он сошелся с совестью на обещании ровно так же помочь кому-то еще. Дать шанс. Ведь иногда судьба с ним запаздывает. И в это время человек может поиграть немного в Бога, лишь проявив участие к жизни посторонней.

– Понимаешь, Вик, я не мог поступить иначе, это была моя судьба. Тогда ночью я улыбнулся, осознав, что шанс давался вновь мне, выпил воды и спокойно уснул. А утром попрощался с Рыжей навсегда и уехал в совершенно новую историю своей жизни.

Глава 4 Израиль.

Они остановились в придорожном Маке. Взяли обжигающий небо кофе. Было горячо и холодно. От слов Вики у самого рта мороз рисовал мягкую паутинку пара.

– А за что по прошествию лет тебе сейчас стыдно?

Марк закурил. Глубоко втянув горький дым, он дал себе время на заминку с ответом. Запрокинул голову к глубокому черному небу и выдохнул обрывок немого воспоминания:

– Марк, Марк, стой! Слышишь! Говорю тебе, слезай скорее! – запыхавшимся голосом командовала обнаженная блондинка, подталкивая рукой нависшее тело своего худощавого мужа. – Ты же слышал, сирена прозвучала, вставай же!

Оба вскочили с кровати. Взъерошенные, возбужденные. Стоя вот так нелепо, втроем, в полной тишине уединения своей квартиры, они начали читать молитву. Марк иногда ехидно поглядывал на Софи, которая с невозмутимой концентрацией фанатика произносила священные слова. Это действо он находит комичным в своей обнаженной парадоксальности, однако жену Марк крайне уважал, отчего и традиции, так важные для нее, чтил и соблюдал.

Марк немного улыбнулся от этих нагрянувших, казалось, давно позабытых воспоминаний, и молча продолжал смотреть в бесконечность ночи.

– Если это что-то личное, ты извини, что спрашиваю. – Вики хотела сгладить затянувшуюся тишину. И была уже готова отказаться от своего любопытства, но Марк пропустил ее слова и продолжил рассказ, уже начавшийся в его голове.

– Тогда, слишком много лет тому назад, самолет впервые доставил меня в Израиль. У юного Марка были лишь три незамысловатых желания. Для начала я сразу же отправился в Макдональдс. В то время был крайне популярен фильм «Криминальное чтиво», и я хотел поскорей съесть свой первый бургер, как пропагандировал это Тарантино. Бургер превзошел все мои ожидания! Хотя, они, возможно, и скрасили сам вкус. В тот момент, сидя за столиком, с колой в руке, я ощутил себя героем голивудского фильма. Во мне возникла вера – никогда не поздно стать тем, кем ты хочешь быть.

К отцу я не спешил. Из Макдональдса с весомой сумкой нажитых вещей я помчался поскорее закрыть свое второе желание – увидеть море. Знаешь, Вики, уже в полете у меня в голове нарисовалась довольно кинематографическая сцена: я сижу на песчаном берегу, непременно на розовом бархатном диване в компании двух девчонок с качественным размером груди и в до смущения откровенном бикини. Потом я столь часто прокручивал эту сцену в своей голове, что она , по юмору силы воображения, все же реализовалась в тандеме с третьим желанием – попробовать ЛСД.

В тот момент мне показалось «сейчас-то жизнь и понесется стремительно да неординарно во имя нестандартности и славы». Благо, отец все же вернул меня из мира мечтателей во взрослый мир отвественности. И я поступил в универ. Тогда для меня это было легко и неосознанно.

Честно говоря, в математику взросления я никогда не верил. Уж слишком рациональным ребёнком сразу пришлось уродиться. Да и новый прожитый год меток, ну, там в виде морщин, колец или иных каких дефектов, на мне еще не оставлял. Да и вообще, я же не бетон, с его парализующей статикой. А уж в то время казалось, что не было у меня возраста вовсе – сплошная непредсказуемость мысли, спонтанность поступка, да в общем-то динамика абсолютного принятия, без лишних условностей. Так вот, одной из таких спонтанностей стал брак, неожиданно нелогично и то ли по воле гормон, то ли фобии одиночества. Но вот за него-то мне более всего сейчас и стыдно.

Глава 5 Мы делаем друг друга хуже.

Смущенное кряхтение двери сопроводило проникновение Марка в квартиру. Звуки плеска воды и интимных стонов из ванной комнаты неловко оповестили его, что жена дома. И хотя всякая страсть желания была давно потушена монотонностью семейного быта, это обнаруженное действо столь сладострастного самоудовлетворения отчего-то небрежно разбередило все нутро. Он вновь открыл входную дверь и громко хлопнул ею. Неудачная попытка сообщить о своем присутствии, дабы прекратить всю эту содомию. Томные звуки не затихали и, казалось, стали даже глубже и проникновенней. Наверно, Софи была слишком поглощена процессом, а может ей просто все равно.

Мокрая нагая и блаженная. Ее распаренное и обмякшее тело минут через двадцать вышло из ванной и вздрогнуло при виде мужа.

– Черт, Марк, напугал меня! Я не слышала, как ты зашел. Ты давно вернулся?

– Только что. Может вина?

Не дожидаясь ответа, он потянулся за припасенной бутылочкой терпкого сухого красного. Уже сидя со вторым бокалом, высохшая и одетая в шелковую белую сорочку Софи, как это присуще всем женщинам, захотела поговорить:

– Марк, давай обсудим, что с нами происходит.

Он посмотрел в ее влажные голубые глаза, которые так требовательно и в то же время наивно смотрели на него, и тяжело внутри вздохнул от неизбежности диалога.

– Милая, да ведь все хорошо, что ты выдумаешь. Вечно тебя вперед паровоза жизни несет, успокойся и наслаждайся тем, что есть. Вином вот, например.

– Ты никогда меня не слышишь! Пойми, если просто сидеть и ждать, жизнь не изменится, а я всего хочу, слышишь, Марк, всего! И что бы это все было, сейчас нужно поставить цели и вместе их воплотить. Да, сложно, однако жизнь – это не вечный инфантильный аттракцион, и пора бы уже вырасти и принять ответственность, как мужчина.

– Черт, Софи , если ты чего-то хочешь, я же вовсе в том тебе не мешаю. Ну, а я хочу просто жить. Мне лет-то сколько! Тот самый спонтанный возраст возможностей, авантюр и приключений.

– Это возраст, когда уже успел осмыслить, чего ты хочешь, и еще имеешь достаточно энтузиазма и времени, чтобы это воплотить! – вздохнула она, продолжая не обращать внимание на растущее раздражение мужа. – Ничего в жизни не придет само. Судьба не официантка и по заказу желаемое блюдо не преподнесет. Тут правило одно и неоспоримое: захотел – изволь поднять свой зад и приложи достаточно усилий. И разговор сейчас не ограничивается вещами материальными, это правило вросло намного глубже в повседневность. Пожалуй, у нас просто выработался этот линейный алгоритм – «увидел-захотел-использовал-выбросил». Мы напрочь отказались признавать необходимость обратной связи и уже давно не создаем замкнутых блок-схем отношений. "Хочу, чтобы ты меня любила…, чтобы уважала...., хочу, наслаждаться жизнью… , чтобы оценили, как сотрудника…, хочу, хочу, хочу..... " – и еще множество этих твоих «хочу чтобы …!» Но вот, дорогой, незадача, чтобы что-то требовать, нужно сначала что-то дать. Мы ведь не приходим в супермаркет и не набираем корзинку бесплатных пожеланий! Сначала мы всегда заглядываем в свой кошелек и здраво оцениваем возможности в «расплате». Так сказать, как потрудился, на что заработал, тем изволь и попользоваться. И знаешь, Марк, за свои 20 с хвостиком лет я отчетливо уяснила, что никто и никогда не полюбит меня за то, что я просто есть, вот такая вот распрекрасная, готовая только потреблять. Нужно совершенствовать себя, научиться быть гибким с близким и уметь отдавать. Хочешь повышения – трудись и развивайся, желаешь верного супруга – стань им, мечтаешь о настоящей любви – полюби сам.

– Софи, ты так ловко даешь мне руководство. Стань гибкой сначала сама!

– Если я пойду на компромис с тобой, все покатится к чертям. Компромисс допустим только в том случае, если он сделает нашу жизнь лучше. Марк, ты идешь по лестнице без перил, это захватывающе и авантюрно, но теперь нас на этой лестнице двое, а это уже тесно и опасно.

Она видела. Этот разговор, как и полгода всех предыдущих, не имел никакого смысла. Ее слова отлетали от стены его равнодушного молчания. И оба они уже давно понимали – их команда провалилась. Но так отчаянно не хотелось признаваться в этом самим себе, отчего каждый новый разговор просто тянул время вперед, а внутри уже росло что-то черное и желчное. Женщины редко умеют вовремя промолчать, и Софи продолжала.

– Знаешь, а что если счастья выдано каждому при рождении в ограниченном «багаже»? Словно в аэропорту – 20 килограмм. Хотите более?– тогда извольте доплатить в валюте неудач и невзгод. Ничто не дается ведь в масштабе бесконечности! Вот тебе, Марк, бутылка с счастьем, хочешь – расплескай сразу, а нет – по маленьким глоткам растяни. Мы свою уже расплескали. Вот и все, держи!

И Софи, вылив остатки вина в свой бокал, небрежно протянула мужу пустую бутылку. Внутри Марка все сжалось: «Она сейчас уйдет, это конец». Сгусток злости растекся по всему нутру и перемешался с алкоголем в умопомрачительный коктейль. Злость была какая-то неприкладная и скорее даже на себя: что ничего не вышло, что все было напрасно. «Ну уж нет!» – Марк агрессивно и неожиданно оттолкнул бутылку, и она звонко раскололась о кафель на мелкие стеклянные крошки. Этот звук раскалил агрессию. Он резко схватил Софи, подтянул к себе. Другой рукой, подхватив ее горло, немного придавил и, брызгая ненавистью ей в лицо, закричал: «Как ты меня достала!». Софи начала рыдать и отталкивать его. Сцена семейного вечера переросла в каламбур жестокости грязи и унижения. Выбравшись из захвата, она плюнула ему в лицо от безысходности и поспешила закрыться в ванной. Марк подхватил ее за волосы и жестко потянул вниз, уронив на кафельный пол. В общих порывах агрессии, уже не помня себя и не понимая происходящего, он порвал на Софи одежду в попытках угомонить ее оскорбления и толчки. Марк замахнул над ней руку в кулаке и замер. В этот момент у обоих внутри все застыло. Страх мгновенно потушил пыл злобы. Они словно проснулись и испугались от увиденного.