Текст книги "Любовь не умирает"

Оба они знали, что он уезжает из Карлайла, хотя об этом и не сказали ни слова. В тот день ему исполнилось восемнадцать, а он все время ей твердил, что дня здесь не задержится после этой даты. Джорджия, еще не отдышавшись, поздравила его с днем рождения. Поговорили о приближающемся начале учебного года; о «комендантском часе» для Джорджии – отец ввел его месяц назад; о кружащих над водой стрекозах. Тот летний день ничем не отличался от десятков таких же, которые они провели вместе. Кроме того, что он оказался последним.

Да, Джек уехал не попрощавшись, и все годы жалел об этом. Но Джорджия тогда тоже понимала: видятся они в последний раз. А сейчас… теперь он может искупить свою вину в том, что скрылся не попрощавшись, оставив Джорджию на растерзание отцу. Вернуть ей долг – все, что она дала ему много лет назад, – и наказать ее отца за то, как тот обращался с дочерью. В одном кулаке у него зажаты благодарность и месть. И он, черт побери, не разожмет кулак до тех пор, пока не наступит подходящий момент!

Словно прочитав его мысли, Джорджия встрепенулась, обвела вестибюль взглядом и увидела его – он спускался по лестнице. На лице ее отразилась смесь любопытства и настороженности; что ж, она права, решил Джек, оба чувства имеют под собой основание. Скоро, сказал он себе. Скоро он откроет ей свои планы.

– Привет! – весело встретила она его, когда он подошел.

– Приветик! – в тон ей ответил Джек. Так они здоровались, когда были подростками, и улыбнулись той легкости, с какой вернулись к старому обычаю. Джек сразу обратил внимание, что у Джорджии накрашены губы. В юности она никогда не пользовалась косметикой, и он опять напомнил себе, что перед ним не девушка, а взрослая женщина. Свободная одежда не скрывала женственных линий тела, и внутри у Джека шевельнулось что-то до сей поры неизведанное и прекрасное. Какое-то мгновение он стоял неподвижно, не желая расплескать это чувство. Джорджия улыбнулась ему, и из самых глубин его существа вырвался смешок, изумивший обоих.

– Над чем это ты смеешься? – Джорджия тоже засмеялась, но немного натянуто.

– Просто рад снова видеть тебя, Джо. Мне тебя очень не хватало.

Улыбка ее погасла было, но расцвела снова.

– После всего того, что ты говорил вчера…

– Забудь об этом. Просто последние два месяца я был страшно занят, а тут это письмо от брата и сестры… Я сам не свой.

– Да уж, я с трудом тебя узнала, а что ты теперь за человек…

Он смутился, но не отвел взгляда.

– Не так уж я изменился, как ты думаешь, честное слово.

Да-а? – откликнулась она менее уверен но.

– Я заказал для нас столик. – Он кивнул в сторону ресторана. – Не возражаешь?

– Что ты! Да это замечательно! Я не была здесь с выпускного вечера!

– А-а, ты проводила здесь выпускной? – Он удивился, ощутив нечто вроде укола ревности.

Джорджия вспыхнула румянцем, как, вспомнил он с симпатией, бывало ей свойственно в те далекие дни.

– Ну да… Помнишь моего кузена Дарила? Он поссорился со своей подружкой за неделю до вечера, и пришлось ему пойти со мной, хоть он и ворчал. Тетя Роза его заставила.

– Счастливчик, – улыбнулся Джек.

– Похоже, он так не считал. – Джорджия иронически изогнула брови. – Не успели мы войти в зал, как он бросил меня и отправился мириться со своей Стефанией.

– Глупец! – решительно определил Джек. Джорджия тоже улыбнулась.

– Спасибо. – Она поколебалась. – Жаль, не было тебя. Может, я бы даже потанцевала. А так дело кончилось тем, что я помогала миссис Стедмен, учительнице музыки, разливать лимонад.

– Да помню я твоего Дарила. Пожалуй, со старушкой Стедмен и то веселей.

– Да, мы обе терпеть не могли музыку «диско».

Он рассмеялся и, галантно пропустив ее вперед, последовал за ней, положив ей руку на спину. От этого нежного прикосновения Джорджия едва не выскочила из собственной кожи, но ей удалось сдержаться и ничем не проявить своих эмоций. Пусть Джек утверждает, что он мало изменился за двадцать с лишним лет, зато сама она изменилась. О, ее чувства к Джеку те же, что и раньше, но реакция на эти чувства ушла на многие световые года вперед. А сам он… вот он какой теперь элегантный.

Великолепно сидит на нем костюм; со вкусом подобран шелковый галстук с геометрическим рисунком; запонки из оникса в ослепительных манжетах; дорогая итальянская обувь… нет, внешне он совершенно другой. Прожитые годы сказались, конечно, – и морщинки, и седина в волосах, но это лишь прибавляет ему мужского обаяния.

Они не дети теперь, и ей ничего не стоит влюбиться в него еще раз, уже как женщине с прошлым, с определенным опытом, и потому сейчас ее могут подстерегать серьезные неприятности. Тогда… о, тогда, расставаясь с ним, она еще и понятия ни о чем не имела, даже не целовалась ни разу. Что говорить, она далеко не эксперт в области секса, но с девственностью рассталась еще в колледже и с тех пор пережила несколько романов. Джека, однако, не забыла и всегда пыталась представить себе их любовь.

Вероятно, ничего путного тогда бы не получилось, заверила она себя. Джек-то к семнадцати годам уже имел богатый опыт (по крайней мере в школе так говорили), она же, безумно стесняясь этой темы, особенно с ним, вела бы себя как совершенный птенец. Возможно, они с Джеком разрушили бы свою дружбу, позволив примешаться к ней сексу. Да она его с этой точки зрения явно не интересовала. Чувства четырнадцатилетней девочки, смутные и неопределенные, все же толкали ее к тому, чтобы желать от Джека чего-то большего уже тогда.

А сейчас… она лишь порывисто вздохнула, когда пальцы Джека прошлись по ее спине, остановившись на плечах. За этим простым жестом ничего нет, так ведут себя многие мужчины, – ничего не значащее прикосновение. Так почему же она откликнулась на него внезапным головокружительным желанием? Она тряхнула головой, отгоняя недавнее воспоминание о своих ощущениях. Ни о чем таком, ни о каком сексе и сейчас лучше не думать. Джек приехал в город самое большее на две недели, и то лишь потому, что у него в Карлайле дела. Она для него добрый старый друг, и маловероятно, чтобы это изменилось потому, что они повзрослели.

Метрдотель провел их к столику у окна, и Джорджия села так, чтобы видеть океан. Отсюда открывается захватывающая картина: упрямые волны накатываются на берег и белой пеной рассыпаются у бухточки; хмурые серые облака затянули небо, обещая до вечера разверзнуться дождем со снегом… Занятая своими мыслями, она смутно услышала, как Джек заказал два кофе и попросил подождать, пока они посмотрят меню. Метрдотель удалился теперь пора ей найти верный тон в общении со старым другом и этим новым мужчиной. Тот сильно изменил ее жизнь, а этот?..

– Итак, – начала она, – расскажи мне, что случилось после того, как ты уехал из города.

– Переходим прямо к делу? – улыбнулся Джек.

– Это ведь ты сказал, что у тебя нет времени. – Она очень старалась скрыть обиду.

– Случайно вырвалось, Джо. – У него потеплели глаза. – Для тебя у меня всегда есть время.

Она не без усилий удержала рвущиеся наружу слова. Очень приятно слышать такое, но, разумеется, это неправда, иначе он давно вернулся бы за ней или дал знать о себе. Несомненно, у него не было для нее времени – занимался обустраиванием собственной жизни. Но все это в прошлом и никак не связано с тем, что происходит здесь и сейчас. Надо подавить обиду и сосредоточить все внимание на своем давнем друге.

– Куда же ты поехал? Ночами я частенько гадала, где ты, выдумывала твои похождения.

– Можешь не сомневаться – фантазии твои были куда интереснее действительности.

– О, не знаю, возможно. Иногда я представляла: сидишь ты, например, на автобусной остановке в Небраске и ожидаешь рейса на Валла-Валла. А то подаешь гамбургеры где-нибудь в Лас-Вегасе, в грязной забегаловке. Или в паршивом номере дешевого отельчика глазеешь в плохонький телевизор, потягивая скверное виски.

– И ты была иной раз недалека от истины, – рассмеялся Джек.

– Ну а на самом деле?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– На самом деле я пошел в военно-морской флот.

Вот это да, этого она не ожидала! Джек Маккормик, не признающий ничьих команд, решился служить в армии?

– Что, для тебя это неожиданно? – Он словно прочел ее мысли.

– Пожалуй.

– А у меня просто не было иного выбора. Четыре года службы на флоте дали мне именно то, что требовалось. Я выучился самодисциплине, стал уважать себя. А потом по армейской справке поступил в колледж.

Собственно, этому она ничуть не удивилась, потому что всегда знала: он найдет способ оставить след в жизни. В юности не слишком, возможно, общительный, не защищенный социально, он уже тогда отличался и умом и целеустремленностью.

Подошел молодой официант с кофе, наполнил чашки ароматным, дымящимся напитком и отошел. Все это длилось не больше минуты, но им показалось – прошла вечность.

– По какой специальности ты учился в колледже? – Джорджия наконец нарушила оцепенение.

И снова он понял, что ответ удивит ее:

– Я получил диплом магистра экономики.

– Ты учился бизнесу? – изумленно переспросила Джорджия. – Ты – бизнесу?

– А что в этом удивительного? Мне это всегда нравилось. И у меня неплохо получается.

– Не сомневаюсь. Но мне почему-то казалось – ты будешь заниматься чем-нибудь другим.

– Например?

– Ммм… ну… не знаю… – Джорджия задумалась. – Может быть… э… ммм…

– Вот видишь! Так почему бы и не бизнесом? – Джек, довольный ее реакцией, откинулся назад.

– Ты прав, – наконец признала она. – Я всегда говорила, что ты достигнешь всего, чего захочешь, и теперь воочию вижу – была права. Мне бы не удивляться, а радоваться.

– Это точно, – согласился он. – Тем более что тут огромная твоя заслуга.

– О нет, нет! Только твоя собственная. Джек подался вперед и облокотился на стол. Лицо у него стало очень серьезное.

– Ты – единственный человек в моей жизни, кто заставил меня почувствовать себя не просто дерзким юнцом с необоснованным гонором, а чем-то большим.

Он будто загипнотизировал ее горящим взглядом, и она не могла оторвать от него глаз.

– Единственный, Джо. То, чем я стал, – это твое, я обязан тебе. И вернулся в Карлайл я отчасти потому, что хочу вернуть тебе долг.

Глава 4

– Долг? О чем ты говоришь? – Джорджия недоумевала.

Джек в досаде выругал себя за то, что выпалил все вот так, сразу, хоть и не собирался. Переход компании Грегори Лавендера в его руки еще далеко не завершен. Хоть он и заверил Джорджию, что не задержится в Карлайле больше чем на две недели, покорение «Лавендер индастриз», скорее всего, займет гораздо больше времени: старик борется изо всех сил, пытается отстоять компанию.

Джек надеялся заставить Грегори Лавендера вытерпеть все мыслимые муки, разорить старика, пустить его по миру – и насладиться этим. Отец Джорджии заплатит за то, как обращался с дочерью, уж он, Джек, позаботится об этом. А пока Джек довольствуется тем, что все колесики пришли в движение и противник в панике. Сам он наблюдает со стороны и ждет; сам он встретился с Джо – старым другом – и снова погрузился в лучшее время своей жизни. Лучшее – несмотря на все тяготы, на злобу, которая его окружала; несмотря на Грегори Лавендера… Но надо что-то ответить Джорджии.

– Это сюрприз, – попытался он рассеять ее любопытство.

– Что за сюрприз, Джек? – улыбнулась она.

Он не сумел улыбнуться ей в ответ.

– Ну хорошо, не буду тебя мучить, – сдалась Джорджия. – Обещай только хоть намекнуть мне, перед тем как уедешь, хорошо?

Напоминание о том, что он здесь временно, неприятно подействовало на Джека, и, прогнав эту мысль, он ловко отгородился от дальнейших расспросов о своем прошлом:

– Скажи, а ты чем занималась эти двадцать лет?

По выражению ее лица он понял, что она заметила его прием, но не собирается конфликтовать.

– После школы отец отдал мои документы в Массачусетский технологический университет. Меня приняли, и в конце лета он отвез меня туда.

– Значит, ты все-таки окончила МТУ. Джек почему-то испытывал разочарование. Джорджия, всегда любившая искусство, хотела поступить в колледж Карлайла – он славился преподаванием гуманитарных предметов. Но Грегори Лавендер не допустил, чтобы его дочь сделала искусство своей профессией, – ведь это в свою очередь сделало бы ее счастливой. Разве он вынес бы такое?

– Нет, не окончила. Меня зачислили, и отец привез меня в студенческий городок.

– Что-то я не понимаю, Джо…

– Когда он уезжал, я подошла к окну своей комнаты в общежитии и помахала. – Взгляд ее устремился в окно, на ревущий океан. – Как только отец скрылся из виду, я снова сложила вещи в чемодан, пошла в канцелярию и забрала документы…

– Что-что?..

– ..а потом, – словно не слыша его, рассказывала Джорджия, – в бухгалтерию и взяла назад плату за первый семестр. Села в автобус, доехала до Бостона и там, втайне от отца, поступила в небольшую школу искусств. – Она смело встретилась с ним взглядом. – Вот ее и окончила, через четыре года. По специальности «искусствотерапия».

Джек ясно видел, как на ее выразительном лице печаль сменялась торжеством, счастливые воспоминания – горечью утрат. Вот поворотная точка в ее жизни; вот что освободило ее. Он-то раньше, да и потом, думал, что это он оказал на нее самое сильное влияние в жизни. Не предвидел, что у нее хватит сил не дожидаться его.

– Забавно, – весело продолжала Джорджия, – но платы за один семестр в МТУ оказалось достаточно, чтобы покрывать мои расходы в Бостоне целых два года. Разумеется, я подрабатывала официанткой, квартиру снимала вместе с тремя подругами, и все же… – Она умолкла – вспоминала, наверное, то время, когда впервые освободилась от тирании отца.

Джек понимал ее, ему тоже это было знакомо: опьяняющее чувство свободы – и ощущение беспомощности и ужаса перед жизнью.

– Мы с отцом разговаривали в последний раз, – добавила она совсем тихо, – когда я позвонила ему, чтобы сказать, где я и как поступила.

– И что же он? – поинтересовался Джек, хотя мог без труда предсказать реакцию старика.

Она опустила взгляд на серебряные столовые приборы, которые все перекладывала, видимо машинально, с места на место.

– Да так, ничего. Проклял меня, словно я – злобный демон, вырвавшийся из преисподней. Заявил, что у него нет больше дочери и видеть меня впредь он не желает. А кроме этого… – Она дрогнула, замолчала.

Джек поспешил прийти ей на помощь, кивком остановив ее. Грегори Лавендер всегда знал, какие именно слова сказать дочери, чтобы она почувствовала себя выброшенной на помойку вещью. И потому Джек с радостью завладеет «Лавендер индастриз» – одна мысль об этом согревает ему сердце. Сознание, что Грегори Лавендер ничуть не изменился, укрепляет его решимость отобрать у старика самое дорогое – дело всей его жизни. Лавендер любил и лелеял свою компанию, а дочь у него всегда была на последнем месте.

– Теперь я работаю в больнице Святой Марии. – Джорджия заговорила о настоящем, а не о прошлом, и голос ее зазвучал жизнерадостнее. – Занимаюсь проблемными детьми. Моя задача – пробудить их сознание, способности, вовлекая в творческий процесс осмысления окружающего. Работа очень благодарная, она мне нравится.

Никогда бы он не подумал, что Джорджия выберет такую профессию, требующую особой сердобольности. По отношению к нему она проявляла необычайную доброту и заботливость, но ведь сама была запуганным, забитым ребенком. Трудно поверить, что, став взрослой, она решилась вновь через все это пройти.

– А еще у меня магазинчик художественных изделий в старой части города, – сообщила она. – Летом, когда в Карлайле много туристов, дела идут очень неплохо. Настолько, что в межсезонье я его закрываю и отдаю все силы работе в больнице и занятиям живописью. В общем, жаловаться не приходится, и у меня остается много свободного времени для Ивена.

Все как будто ясно, но Джек хотел знать еще кое-что.

– А как в твоей жизни появился Ивен?

– С Ивеном я познакомилась в больнице. – Лицо ее засветилось радостью. – Убежал из детского дома, этакий нелюдим. Потребовалось время, но в конце концов мы узнали его историю от него самого. Она оказалась проще, чем мы думали. – И вдруг Джорджия заторопилась, не желая, очевидно, вдаваться в подробности о прошлом Ивена или решив, что Джеку они неинтересны:

– Короче, я усыновила его.

– Почему?

Собственный односложный вопрос показался слишком резким, недобрым даже ему самому. Но сказанного не воротишь. Да не очень-то он и хотел этого. И правда ему необходимо понять, по какой причине Джорджия взвалила на себя заботы об этом трудном подростке.

– «Почему»? – недоуменно повторила она. – Глупый вопрос, Джек… Уж ты-то должен знать ответ.

Прежде чем Джек успел что-нибудь сказать, бесшумно возник официант, и Джорджия как за якорь спасения ухватилась за меню. Мгновенно его пробежала, закрыла и попросила фирменное блюдо – «то, какое у вас сегодня».

– И мне то же самое. – Джек не проявил ни малейшего интереса к тому, что именно он заказывает, даже не заглянул в меню: все его внимание сосредоточилось на Джорджии, отвлекаться не хотелось.

Официант, уже уловивший настроение этой пары, быстро записал заказ и исчез, оставив сидящих за столом в напряженном молчании.

– Так на чем мы остановились? – проговорил наконец Джек, видя, что Джорджия задумалась и не собирается продолжать разговор.

– Да так… – пробормотала она, не глядя на него. – Ты-то вряд ли помнишь свое детство – так давно расстался с ним, так далеко ушел. А я – наоборот: ежедневно наблюдаю за борьбой, которую ведут такие подростки, как Ивен, и потому не забыла ничего.

– О чем ты, Джо? – Джек откинулся на спинку стула, искренне озадаченный ее словами.

Она подняла на него взгляд, и в глазах ее сверкнул вызов.

– О том, каково быть одному против целого света, не ждать ни от кого помощи, – раздельно произнесла она. – О том, каково жить без всяких прав, без малейшей надежды на будущее. О детях, Джек, таких, какими были мы с тобой.

Теперь уже Джек перешел в наступление:

– Ничего я не забыл! Ты представить себе не можешь, как хорошо я все помню. Думаешь, тебе было по-настоящему плохо? – Невеселый смешок вырвался у него. – Поверь мне, Джо, ты и понятия не имеешь, как плохо было мне.

Она молчала, ждала продолжения, не удивляясь его беспощадности.

– Ну да, папочка пару раз тебя изругал. Да, ему было наплевать на твои желания. Но у тебя всегда была теплая постель, никто тебя и пальцем не трогал. Ты не теряла родителей, свой дом, тебе никогда не приходилось зависеть от чужих людей.

На этот раз рассмеялась Джорджия, каким-то странным, ломающимся смехом, такого Джек никогда не слышал у нее прежде.

– По этому поводу можно было бы поспорить – теряла ли я дом и семью, – тихо сказала она. – Но я не собираюсь сидеть здесь и пререкаться, кто из нас больше страдал в детстве. По большому счету ни ты, ни я не видели настоящего зверства, какое довелось испробовать большинству этих ребят. И я, по крайней мере сейчас, не бегу трусливо от всего этого. Каждый день, работая с детьми, я принимаю удар на себя.

– Ого! А я, значит, бегу? – с обманчивым спокойствием откликнулся Джек.

– Бежишь! И это главное.

– По-твоему.

– Что ты хочешь этим сказать?

Джек стиснул зубы, не желая ни словом проговориться о своем сюрпризе. Совсем скоро Джорджия все узнает – когда компания ее отца перейдет в собственность Джека. Тогда она поймет, как трудно ему далось расставание с прошлым. Поймет, кто из них бежит. Но пока – еще рано.

– Ты не права, Джо. – Он старался говорить как можно мягче. – Ты не права.

Усилия его подействовали – Джорджия вся как-то расслабилась, но он не убедил ее, нет. Подошел официант, все расставил, и они принялись за еду, больше почти не разговаривая и уделяя преувеличенное внимание тарелкам. Отдали должное десерту и сразу поднялись. Джорджия совсем расстроилась. Не успел Джек вернуться в ее жизнь, как они ссорятся из-за мелочей. Даже подростками они умели хранить свою дружбу, а став взрослыми, не могут обрести прежнюю близость.

Они подошли к лестнице, ведущей наверх, и Джорджия, опасаясь, что Джек попрощается и уйдет, не сказав больше ни слова, обернулась и порывисто взяла его за руку. Захваченный поначалу врасплох ее жестом, он постарался быстро прийти в себя, и взгляд его, устремленный на Джорджию был полон тоски – так он смотрел на нее когда-то. И напряженность, которую оба ощущали, медленно стала спадать.

– Прости меня, – неожиданно для себя обратилась она к нему. – Прости за все, что я говорила за обедом. Дай мне возможность оправдаться.

– Хорошо, Джо. – Он улыбнулся. – Что ты придумала?

Поймав себя на том, что вцепилась ему в руку, она поспешно разжала пальцы. Прикосновения к нему после стольких лет наполняли ее каким-то необъяснимым беспокойством. Тогда, в ранней юности, она не чувствовала такого притяжения… Джорджия поспешила прогнать эту мысль, пока та не оформилась у нее в голове.

– Я хочу сегодня вечером пригласить тебя на домашний ужин. И мы попробуем поговорить по-другому.

– В этом нет необходимости.

– Я хочу этого. – Она надеялась, что голос ее звучит непринужденно, хотя на сердце лежала тяжесть. – Если, конечно, ты вечером свободен.

– Нет, никаких планов у меня нет. – Джек как-то странно улыбнулся. – Я с радостью приду к тебе в гости.

– В шесть, хорошо? Ивен будет на работе. Джорджия заверила себя, что выбрала это время не для того, чтобы им с Джеком побыть одним. Просто не хотелось бы еще одной напряженной встречи. Преодолевать их антагонизм не придется – Джек скоро уедет из Карлайла. К чему усложнять всем жизнь?

– Договорились. – Джек почувствовал признательность за то, что больше не было сказано ни слова о присутствии или отсутствии Ивена.

Джорджия приготовилась кивнуть на прощание, но тут Джек сделал невероятное – нагнулся и поцеловал ее в щеку, словно прощаясь с пожилой тетушкой. Но, судя по выражению лица, собственный порыв удивил и смутил его не меньше, чем Джорджию. Когда он снова подался вперед, на этот раз нацелившись на ее губы, Джорджия, сделав вид, что ничего не заметила, поспешно отступила назад.

– Итак, в шесть. – Она слегка задыхалась, не понимая почему. – До встречи.

Джек сидел за рулем «ягуара», созерцая солидный особняк на вершине холма и пытаясь дыханием согреть руки. Когда он вернулся к себе в номер после обеда с Джорджией, мигание лампочки автоответчика показалось ему зловещим, и недаром. Ожидая новостей от Адриана, он как-то не готов оказался к тому, что понадобится кому-нибудь другому.

А понадобился он Грегори Лавендеру. Отец Джорджии наконец официально пригласил Джека к себе домой. Он хотел видеть человека, пытающегося прибрать к рукам его компанию, поговорить с ним, посмотреть, не могут ли они прийти к соглашению. И Джек, хотя приглашение поступило куда раньше, чем он рассчитывал, с радостью принял этот вызов: чем скорее, тем лучше!

Стоило распахнуть дверцу машины – и на него мгновенно обрушился пронизывающий зимний ветер. Джек шел медленно, обуреваемый воспоминаниями. Кажется, только вчера это было: он подкрадывается к дому, царапается в окно Джорджии – сейчас она впустит его… Узнай Грегори Лавендер, сколько ночей провел Джек в комнате его дочери, на полу, его хватил бы удар. Между ними-то, им и Джорджией, ничего такого не произошло. Она просто предоставляла ему убежище в те дни, когда Бак, его приемный отец, приходил домой, сильно перебрав. Но Грегори Лавендер, конечно, увидел бы все в ином свете: сразу подумал бы о дочери худшее, – и Джек загремел бы в колонию, это уж точно.

Трудно сейчас представить, что когда-то он был бессилен против взрослых. Да и что мог сделать восемнадцатилетний мальчишка? Сейчас ему уже сорок – вполне взрослый мужчина. В финансовом плане достиг большого успеха: начал с пустого места, но с годами дело его разрослось, окрепло, особенно в последнее время, когда в него влились, по доброй воле или вынужденно, многие крупные фирмы. Приобретение «Лавендер индастриз» – значительное событие, и не только из-за стоимости компании.

Поднявшись по широкой лестнице, Джек постучал в дверь бронзовым молотком – и вдруг подумал: сколько раз он бывал в этом доме, но никогда не входил через парадную дверь.

Массивные дубовые створки отворились – и у Джека перехватило дыхание, когда он увидел стоящего за порогом. А тот только и сказал, так просто, будто они виделись вчера:

– А-а, Маккормик.

«Ну и ну, – подумал Джек, – на что он похож!» Волосы, когда-то светлые, безжизненными серыми прядями спадают на безвольный лоб; кожа, резиновой маской обтягивающая лицо, приобрела пепельный оттенок. Грегори Лавендер стал ниже ростом, сгорбился и согнулся, словно не в силах был держать вес своего тела. Джек быстро прикинул, сколько ему сейчас лет: должно быть, за шестьдесят. Если Джорджия осталась у него в памяти четырнадцатилетней девочкой, то отец ее – суровым, сильным мужчиной средних лет. Только теперь до него дошло, что перед ним старик, что прошло два десятилетия… Ему потребовались некоторые усилия, чтобы пробудить, освежить гнев и злость, которые он носил в сердце двадцать лет.

– Соскучились по мне, старина? – попытался он скрыть свою реакцию на то, как сильно сдал этот человек.

– Да не то чтобы очень, – подхватил его тон Лавендер. – Просто выбора у меня, пожалуй, нет. – И с явной неохотой отступил в сторону, пропуская посетителя в свой дом.

На Джека пахнуло непривычным запахом – затхлым, спертым. Тогда, давно, он, если не считать редких набегов на кухню за едой или в туалет, бывал только в комнате Джо. А там всегда пахло свежесрезанными цветами и нежными духами (последнее, он помнит, приводило его в недоумение). Дом, судя по всему, как и его хозяин, основательно состарился с годами.

– Удивлены, что это именно я тот, кто охотится за «Лавендер индастриз»? – Джек прошел следом за стариком в гостиную.

– Удивлен – не то слово. Я вас воображал до этой минуты где-нибудь в одиночке в Лортоне или Куантико. Или даже мертвым. Это как вам больше нравится. – Он помолчал. – В лучшем случае – что вы проводите свои бренные дни в компании пьянчуг, презирающих вас, как вы когда-то презирали всех, кто о вас заботился.

Джеку пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать готовый сорваться с губ яростный ответ. Он лишь стиснул зубы и ровным голосом проговорил:

– Как видите, воображение вас подвело, старина.

Грегори Лавендер, скривившись, повернулся к нему спиной, и Джек остался стоять в дверях, осматриваясь. Слабые лучи зимнего солнца пробиваются сквозь ветхие шторы. Мебель, старообразная и мрачная, покрыта толстым слоем пыли. Кто поверил бы, что это жилище самого богатого в городе человека… «Несчастный старикашка, – думал Джек. – На создание домашнего уюта тратил не больше, чем на свою единственную дочь. Да и что он любил в жизни? Никогда и ничего, кроме своего проклятого дела».

Словно прочитав его мысли, Грегори Лавендер стремительно обернулся:

– Я хочу получить назад свою компанию.

– Вам следовало получше заботиться о ней. Старик, осклабившись, приготовился дать отпор, но Джек опередил его:

– Как и о своей дочери.

– Так вот в чем дело. Джорджия! – криво усмехнулся Грегори Лавендер.

– Да, теперь вы правы.

– Мне бы сообразить, когда вы начали рыскать вокруг «Лавендер индастриз».

– И опять-таки правы.

Молча оглядев его с ног до головы, Грегори осведомился:

– Уже с ней виделись?

– Да, пару раз, – подтвердил Джек. Он подождал: может, старик хоть спросит о ней, проявит какое-то любопытство – как живет его единственное чадо, – но Грегори, спокойно выдержав его взгляд, не вымолвил ни единого слова.

– Я слышал, в последнее время ваши отношения не такие теплые, как прежде, – даже не попытался скрыть издевку Джек.

– Наши отношения были просто прекрасными, пока вы не появились на сцене, – огрызнулся хозяин.

– Да, вам-то было прекрасно, – язвительно усмехнулся Джек. – Было на кого кричать, кого унижать, на ком срывать свой злобный нрав. Никогда не понимал, почему вы так обращались с Джорджией…

– С ней обращались лучше, чем с любой другой девушкой в городе, – оборвал его Грегори. – Она получала все, чего желала. И получала бы и впредь. Но она сделала однажды – и навсегда – неверный выбор.

Джек только головой покачал, он и правда остался в неведении, по какой причине Грегори Лавендер так издевается над своей дочерью – хорошей дочерью: доброй, умной, любящей. Ничем – ничем! – не заслужила она такого обращения. А ему, Джеку, не в диковинку было оказываться свидетелем оскорблений, которые доставались ей от отца.

– Мне приходилось бывать здесь, – объяснил он зловеще тихо. – По утрам, когда она просыпалась…

Грегори так и застыл, но промолчал.

– На полу в ее спальне я проводил больше ночей, чем в других местах, и я слышал, как вы с ней разговаривали. В ту самую минуту, как она поднималась утром, вы обрушивались на нее, обвиняя во всех смертных грехах. – Он остановился, поддавшись воспоминаниям. – Она никогда не делала ничего плохого. Но вы не знали жалости – мучили ее. – И, невесело усмехнувшись, добавил:

– Она говорила мне – у вас есть причины, вы делаете все это в ее интересах. Она защищала вас – можете себе представить? Но я не видел этих причин. И я не простил вас.

Отец Джорджии выпрямился в полный рост, на один короткий миг превратившись в того Грегори Лавендера, которого помнил Джек, но так же быстро сжался, снова став усталым, измученным стариком.

– Я хочу получить назад свою компанию, – повторил он.

– Этого не будет. Она теперь моя. Почти моя. К концу недели она и номинально перестанет быть вашей.

– Мой дом… – голос Грегори дрогнул, – он записан на имя компании…

Вскинув подбородок, Джек презрительно смерил старика взглядом:

– Тогда вам пора собирать вещи. В глазах старика сверкнул огонь – ненависть, презрение придали ему сил. Он улыбнулся зловещей улыбкой.

– «Лавендер индастриз» еще не принадлежит тебе. Я уже стар, но продержусь несколько раундов против тебя… мальчишка!

– Ну так вперед, на бой! Улыбка Грегори стала зловещей.

– А ты не бойся за меня, мальчик. Помни – у меня есть тайное оружие. Оно у меня всегда было.

В груди Джека шевельнулось что-то холодное… Он не посмеет – после всего, что произошло. Но легче ему от этого самоутешения не стало. Уехать бы отсюда поскорее ужинать к Джорджии!