Текст книги "Как заарканить миллионера"

3

– А ты как думаешь, Дорси? Голубое или зеленое?

Дорси и рада была бы ответить матери, но мысли ее были далеко. Съежившись на краешке огромной кровати, застеленной розовым покрывалом, и закрыв лицо руками, она не чувствовала в себе сил даже поднять глаза на Карлотту Макгиннес. Ибо в ушах у нее до сих пор звучали эти слова:

«Лорен Грабл-Монро займусь я сам!»

Прошло три дня, но Дорси по-прежнему была в панике. Напрасно убеждала она себя все выходные, что слова Адама Дариена – пустая угроза. Что никакой, даже самый упорный журналист не сможет раскрыть истинное лицо Лорен Грабл-Монро. Что редактор и издатель найдут способ сохранить тайну – в конце концов, они обещали! И вообще все будет хорошо.

Но солнечный и ясный понедельник открыл горькую истину: уик-энд она потратила зря. Ибо все ее самоутешения были ложью. Ложью с первого до последнего слова.

До позднего вечера Адам и Лукас обсуждали, что сделают с мисс Грабл-Монро, когда она попадется им в лапы. В выражениях охотнички не стеснялись, не подозревая, что предполагаемая добыча слышит каждое их слово.

А фантазия у них была, надо сказать, на редкость живая и изобретательная.

К концу вечера эти двое успели раздеть Лорен догола, вымазать медом, привязать к столбу под палящим солнцем пустыни и повесить над головой плакат: «Стервятники, налетайте!»

Раздеть и вымазать медом предложил Адам – и Дорси эта идея… гм… ну, не то чтобы понравилась, конечно… Скажем таю чем-то привлекла. Даже против привязывания она особо не возражала. Но тут Лукас заговорил о пустыне и стервятниках – и все испортил!

Итак, они намерены ее разоблачить. Выяснить, что Лорен Грабл-Монро – на самом деле Дорси Макгиннес, скучная почти профессорша социологии в скучном и респектабельном колледже «Северн». Вопрос лишь в том, долго ли она сможет от них прятаться. И какой ущерб нанесет это журналистское расследование ее научной и преподавательской репутации. Да и всей ее жизни тоже.

Конечно, журнал «Жизнь мужчины» ни одна уважающая себя женщина в руки не возьмет, однако Дорси порой его почитывала. И знала, на что способны Адам Дариен и Лукас Конвей. По отдельности. Если же они объединят усилия… даже подумать страшно!

Одним словом, выходные у Дорси напрочь пропали.

А сегодня, заскочив домой перекусить перед тем, как отправляться в «Дрейк», она с ужасом обнаружила, что совершенно лишилась аппетита. В желудке творилось такое, что для прозаических бутербродов с сыром ни места, ни желания не оставалось.

А вот ее мамочка отсутствием аппетита не страдала. Ее-то никто не разоблачает, не выставляют на съедение стервятникам под палящим солнцем пустыни! Ведь не она написала эту чертову книгу!

Карлотта Макгиннес была всего-навсего вдохновительницей. Первопричиной. Творящей силой. Но до таких глубин ни один чертов журналист не докопается.

В этот ясный осенний день Карлотту волновала лишь одна проблема: что надеть, голубое или зеленое? Отняв руки от лица, Дорси взглянула – не на саму мамочку, нет, на это ее отваги не хватило, – а на отражение в зеркале. Как всегда, Карлотта выглядела светской дамой, безмятежной и безукоризненно элегантной. Платиновые волосы лежали безупречно – волосок к волоску. Домашняя униформа – вельветовые джинсы и туника – сегодня была выдержана в сиреневых тонах: цвет подчеркивал бледную голубизну глаз, а покрой – хрупкость фигуры.

Трудно поверить, что мать и дочь разделяет четверть века! В свои пятьдесят два Карлотта так же хороша, как и тридцать лет назад. Может быть, даже стала еще красивее, ибо к пятидесяти годам она приобрела опыт и знание жизни, какого у двадцатилетней быть не может. А еще – взгляды, каких не встретишь у подавляющего большинства женщин ни в двадцать, ни в сорок, ни в семьдесят.

К подавляющему большинству принадлежала и Дорси. Нет, она очень любила мать (несмотря на то, что Карлотта частенько доводила ее до белого каления) – любила, но не понимала ни одного ее поступка.

– Пожалуй, надену голубое, – не дождавшись ответа от дочери, приняла наконец решение Карлотта.

Голубое в самом деле идет ей больше зеленого, мысленно одобрила выбор матери Дорси. Но все прочие решения Карлотты были на первый взгляд лишены смысла. Это при том, что мать Дорси очень решительная и самостоятельная женщина, хотя ни одного дня в жизни она не проработала (по крайней мере, с девяти до пяти).

– Очень милое платье, – вяло откликнулась Дорси.

Изысканная шелковая штучка без рукавов была, пожалуй, покороче, чем обычно носят дамы среднего возраста, но Дорси не сомневалась, что на Карлотте платье будет смотреться превосходно.

– А куда ты идешь? – поинтересовалась она.

– Холлис Барнетт празднует свое пятидесятилетие, – объяснила мать. – Судя по всему, вечеринка будет шумная.

– Здорово, – без особого энтузиазма заметила Дорси. – Пятьдесят лет – важная веха в жизни.

Карлотта снова перевела взор на зеленое платье.

– В самом деле, – откликнулась она. – Особенно если учесть, что на самом деле Холлис эту веху прошла семь лет назад.

Она приложила зеленое платье к себе, посмотрелась в зеркало, затем снова бросила его на кровать рядом с голубым и принялась, склонив голову, внимательно разглядывать оба.

– Знаешь что? – заговорила она наконец. – Почему бы тебе не пойти со мной? Надень зеленое платье. Ты в нем будешь великолепна.

Платье из изумрудного бархата было еще короче голубого и не имело не только рукавов, но и бретелек Дорси взглянула на него, затем выразительно перевел взгляд на свое собственное одеяние – джинсы, ботинки и неописуемую фланелевую рубаху.

– Не знаю, Карлотта. По-моему, такой наряд не для меня.

Мать негодующе фыркнула:

– Очень даже для тебя! Брось наконец эти кошмарные джинсы, свитера и… – тут ее передернуло, – фланелевые рубашки! Честное слово, Дорси, ты одеваешься как лесоруб. Тебе бы следовало сменить имя и назваться Ларсом.

– Ларсом?

Едва открыв рот, Дорси тут же об этом пожалела. Когда же она поймет, что Карлотту нельзя поощрять?! Ее мать и без поощрений способна говорить часами.

– Именно Ларсом, – отозвалась Карлотта – Дорси не успела ее отвлечь. – Был у меня один знакомый лесоруб, швед, по имени Ларе – так вот, он из фланелевых рубах не вылезал. Конечно, иногда это даже пикантно – например, если на мужчине, кроме этой рубахи, ничего нет. Но в иной, не столь интимной обстановке… Ему надо было бы зваться Бьерном. Он был огромный и неуклюжий, как медведь. Ты знаешь, что «Бьерн» по-шведски «медведь»? Интересно, а что по-шведски значит «Ларе»? Может быть, «фланелевая рубаха»? Кстати, если подумать, его могли бы звать и…

– Карлотта! – воззвала к ней Дорси своим фирменным «профессорским» голосом. Мать удивленно подняла тонкие брови.

– Что такое?

– Мы, кажется, говорили о чем-то другом.

По счастью, Карлотта с ней согласилась:

– Да, в самом деле. О том, что ты наденешь это платье и пойдешь со мной на вечеринку.

Дорси покачала головой.

– Нет. Мы говорили о том, что это платье, – она ткнула пальцем в зеленый бархатный лоскуток, – с этим телом, – ткнула себя в грудь, – не сочетается.

Но мать не сдавалась.

– Дорси, ты только примерь! Ну что тебе стоит!

– Оно не в моем стиле, – непоколебимо ответила Дорси.

– Глупости! Фигура у тебя великолепная, черты лица такие, за какие любая женщина готова миллион отдать. – Она потрепала дочь по щеке. – Не говоря уж о чудных зеленых глазах и рыжих волосах, которые ты унаследовала от отца.

Само собой подразумевалось, что больше Дорси от отца не получила ничего хорошего. Но она промолчала (зачем же говорить о том, что само собой подразумевается?), и Карлотта не стала развивать неприятную тему. Реджинальд Дорси был в их маленькой семье persona non grata. Главным образом потому, что уже много лет отсутствовал.

– Тебе просто надо поработать над… э-э… манерами, – добавила Карлотта.

Дорси едва не расхохоталась. С каких пор мамочка стала так деликатно выражаться?

– Иными словами, стать другим человеком. А зачем? Чтобы заарканить миллионера? Спасибо, я лучше над диссертацией поработаю.

Пухлые губы матери сжались в тонкую линию.

– Дорси, диссертациями сыта не будешь.

– Предпочитаю духовную пищу, – отрезала Дорси.

Карлотта выгнула тонкую пшеничную бровь.

– Сегодня вечером ты пойдешь со мной на день рождения к Холлис! В этом платье! Вот увидишь, мужчины от тебя глаз не оторвут! К концу вечера твоя судьба будет устроена, поверь мне!

«Утверждение по меньшей мере смелое, если не самонадеянное», – подумала Дорси.

Дело даже не в том, что она считает ниже своего достоинства сидеть у кого-то на шее. Дело в том, что до сих пор ни один знакомый мужчина не выражал желания обеспечить ее на всю жизнь. На несколько месяцев – пожалуйста; самое большее – на год-два. Даже блудный папаша Реджинальд и десяти лет не провел рядом с любимой женой и дорогой дочерью.

– Спасибо, Карлотта, – великодушно ответила Дорси, – но я действительно не смогу – сегодня работаю в «Дрейке». И потом, – добавила она торопливо, страшась, что при слове «Дрейк» Карлотта в очередной раз заведет речь о холостых миллионерах, – не думаю, что Холлис Барнетт будет рада меня видеть. Меня ведь не приглашали.

– О, Холлис против незваных гостей не возражает, – отмахнулась Карлотта. – Сама она именно так встретилась с мистером Барнеттом – явилась без приглашения на день рождения его первой жены. – Поколебавшись, она добавила:

– Собственно, там же и я с ним познакомилась. Но женился он в конце концов на Холлис.

– Я знаю эту историю, ма, – терпеливо ответила Дорси.

– Ну, оно, может, и к лучшему, – продолжала мать, махнув унизанной кольцами рукой. – У него ужасно пахнет изо рта. Не понимаю, как Холлис столько лет его терпит?

Дорси невольно прыснула и хотела ответить, но в этот миг на тумбочке мягко замурлыкал телефон.

Резкие звуки и кричащие цвета в спальне Кар-лотты были под запретом: на всем здесь – от обоев в цветочек до широкой кровати с пышным розовым покрывалом, от глубокого кресла цвета слоновой кости до ковра пастельных тонов на полу – лежала печать женственности. Борьбой за равноправие здесь и не пахло, и порой Дорси не верилось, что у них с матерью один хромосомный набор.

Размышляя о том, как дети бывают не похожи на родителей, Дорси рассеянно потянулась к телефону, приложила трубку к уху и пробормотала: «Алло!»

– Дорси! Привет! Это Анита!

При звуках бодрого голоса редакторши ее книги с Дорси случилось то, что повторялось уже десятки раз: ужас охватил ее, ледяной клубок паники притаился в глубине ее существа. Но Дорси отчаянным усилием воли взяла себя в руки.

Сказав себе, что вся эта мелодраматичность ни к чему – она же не собирается писать готический роман! – Дорси нажала на кнопку громкой связи. Пусть Карлотта тоже послушает – ее вся эта история с книгой прямо касается.

– Это Анита, – объяснила она матери.

– Хелло-о, Анита! – пропела Карлотта, снова устремив взор на разложенные на кровати платья. – В последний раз ты звонила, чтобы сообщить, что выходит третий дополнительный тираж. А какие приятные новости ты для нас сегодня приготовила?

– Всего два слова, – гордо объявила Анита. – Рекламное турне!

«Рекламное турне?» Эти слова прозвучали в ушах Дорси, словно удары похоронного колокола. «Рекламное турне?! Не-е-е-ет!!!»

– Эти два слова мне не нравятся, – твердо ответила она. – Может, выберешь другие? Например, «до» и «свидания».

– А как насчет «интервью» и «телешоу»? – забросила удочку Анита.

– Эти мне нравятся еще меньше, – стояла на своем Дорси.

– Привыкай, Дорси, – посоветовала Анита. – Лорен Грабл-Монро становится знаменитостью.

«О господи! Только не это!»

Ошибочно приняв ее молчание за добрый знак, Анита продолжала как ни в чем не бывало:

– Книга расходится мгновенно, читатели и книготорговцы с ума сходят от желания увидеть Лорен. Ты не поверишь, нас просто забрасывают письмами!

– Но, Анита… – слабо пролепетала Дорси. Так слабо, что Анита, по всей видимости, ее не расслышала. И продолжала:

– Народу Америки нужна Лорен Грабл-Монро. Наша задача – дать народу то, что он хочет!

«Дать то, что он хочет?» Может быть, скорее – швырнуть на растерзание?

Среднему американцу при словах «народ Америки» представляется нечто милое и трогательное. Мамы с колясками, мальчики, играющие в бейсбол, суровые ковбои, добрые провинциальные старушки с яблочными пирогами… Но в данном случае под «народом» явно имелась в виду толпа фанаток с безумными глазами и пеной у рта.

– Но, Анита, – сделала Дорси вторую попытку, – как же…

– Как, спрашиваешь ты? – подхватила редакторша. – Очень просто. Проведем рекламное турне. Лорен выступит перед читателями и даст автографы во всех крупнейших городах Америки, начиная, естественно, с Чикаго. Кроме того, мы уже зарезервировали место на весенней книжной ярмарке.

– Но, Анита, как же ты…

– Дорси, ты не представляешь, что делается в редакции! Нам уже дважды звонили из «Доброе утро, Америка!». Дважды, понимаешь? Мы не можем больше тянуть с ответом. Не можем и не хотим. Ты знаешь, каких трудов стоит попасть на национальное телевидение? А в этот раз они сами звонят и предлагают! Просто чудо какое-то!

Дорси понуро опустила голову. Дождавшись, пока Анита остановится, чтобы перевести дух, она воскликнула:

– Анита, как ты собираешься все это устроить? Ты, может быть, забыла, что Лорен Грабл-Монро не существует?

Об этом вопросе она тут же пожалела. Не потому, что боялась обидеть Аниту, нет, потому что предчувствовала, каков будет ответ.

На том конце провода наступило молчание. Секунду спустя послышался мягкий голос Аниты:

– Да, Лорен Грабл-Монро не существует. Но, Дорси… существуешь ты!

Дорси закусила губу, удерживая рвущийся наружу беззвучный крик. Да, такого ответа она и боялась.

– Верно, существую, – признала она. – Но я – не легкомысленная девица, у которой цель жизни – окрутить миллионера. Я – социолог, преподаватель, собираюсь посвятить жизнь науке. Если наш ректор узнает, что эту книгу написала я, из «Северна» я вылечу в два счета. Да и с защитой диссертации начнутся сложности.

– Не понимаю, почему тебя так волнует эта дурацкая диссертация, – вздохнула Анита. – Как там у тебя: «Элитный клуб для состоятельных мужчин как микрокосм маскулинизированного общества»? По-моему, скука смертная. Не могу вообразить человека, который дочитает этот твой талмуд до конца.

Дорси прикусила язык, хотя с уст ее рвался резкий ответ. Да, бестселлером ее будущая диссертация не станет, но Дорси гордилась своей работой. И надеялась, что, когда придет время, на социологическом факультете «Северна» она произведет сенсацию.

Если, конечно, Анита Диксон и издательство «Рок-Касл Букс» не добьются своего. Потому что; если они раззвонят на весь свет, что Лорен Грабл-Монро – на самом деле Дорси Макгин-нес, с карьерой социолога можно будет проститься.

Этого мало: признание запросто может ее разорить. Ибо руководство «Северна» вообразит, что Лорен Грабл-Монро богата (откуда же им знать, что и гонорар, и проценты с прибыли достались Карлотте?), и потребует назад стипендии и прочую финансовую помощь, которую Дорси пол чала несколько лет в качестве талантливой, но бедной студентки. А это очень немалые деньги Особенно если учесть, что доходы Дорси ничтожны.

Каким-то чудом ей удалось справиться с собой и не разреветься.

– Я не могу изображать Лорен, – твердо заговорила она. – Не могу. Во-первых, я преподаватель колледжа, а не великосветская тусовщица. Во-вторых, Карлотта только что сказала, что я одеваюсь как лесоруб. И знаешь что? Она права. Я действительно одеваюсь как лесоруб. Во мне нет ни капли очарования, изысканности, шарма, сексапильности – словом, ничего даже отдаленно похожего на Лорен Грабл-Монро, охотницу за миллионерами! Ты хоть понимаешь это?! Разве народ Америки хочет увидеть такую Лорен?! Да после любого телешоу со мной книгу никто и покупать не захочет! Ну скажи мне, Анита, что я не права!

Дорси нетерпеливо махнула матери рукой.

На миг наступила тишина. Затем в трубке послышался робкий голос Аниты:

– Ты можешь измениться, Дорси. Дело того стоит.

– Не могу, – решительно ответила Дорси. – У нас с Лорен нет ничего общего. Я никогда не написала бы книгу, если бы не Карлотта. И вообще, настоящий автор – она, от меня там только литературная обработка!

– Нет, Дорси, написала книгу ты, – вдруг вмешалась в разговор Карлотта. – Я просто… э-э… дала несколько советов и предложений. А остроумие, ирония, смелые критические суждения – все твое.

– Я слышала, что говорит твоя мать. Она права, – Анита была явно взволнована. – Именно смелость и остроумие определяют образ Лорен.

– Дорси, дорогая, может, мне поговорить с Анитой? – с осторожностью предложила Карлотта.

– Говорить тут не о чем! – отрезала Дорси, метнув гневный взгляд на мать. – Анита, когда вся эта история только начиналась, ты обещала, что сохранишь мою анонимность!

На другом конце провода молчали. Потом послышался тяжелый вздох.

– Знаешь, Дорси, – призналась Анита, – боюсь, вопрос об анонимности нам придется пересмотреть.

– Ни за что! В договоре было сказано, что книга выйдет под псевдонимом!

– Она и вышла под псевдонимом! И во всех рекламных текстах и издательских документах ты фигурируешь под псевдонимом. В чем проблема-то?

– Ты уверяла, – сурово продолжала Дорси, – что выход книги никак не повлияет на мою личную жизнь. Так вот, я не собираюсь объявлять всему свету, что Лорен Граб л-Монро – на самом деле преподаватель социологии из колледжа «Северн»!

– И здесь проблемы не вижу, – уверенно возразила Анита. – Мне и самой не по душе объявлять, что наша скандальная суперзвезда – на самом деле преподаватель социологии из какого-то старорежимного женского колледжа! Ничего себе реклама для издательства!

«Она вовсе не хочет меня оскорбить, – попыталась не взорваться Дорси. – Социология действительно скучная наука для тех, кто в ней не разбирается. А „Северн“ – в самом деле довольно-таки старорежимный колледж».

– А еще ты обещала, что не станешь использовать личность Лорен Грабл-Монро в рекламных целях!

– Да, вот это действительно проблема…

– Анита!

– Послушай, Дорси, – уже в который раз прервала ее редактор. – Просто помолчи минутку и послушай меня. Даже сейчас, пока Лорен держится за сценой, продажи у книги неописуемые. Если… когда мы выведем Лорен на публику, продажи взлетят до небес. До небес, – раздельно повторила она. – Мы попадем в рейтинг «Нью-Йорк таймс». В список «платиновых» изданий. Продадим права на перевод ведущим европейским издательствам…

– Тем больше причин сохранить в тайне мое имя! – почти простонала Дорси, исчерпав все разумные аргументы.

– Нет, Дорси, ты меня не слушаешь. Чем выше уровень продаж, тем больше авторские проценты. Десятки тысяч, сотни тысяч долларов – понимаешь ты это? Ты будешь обеспечена на всю жизнь.

«Удар ниже пояса», – растерялась Дорси.

– Мне казалось, ты именно этого хочешь. Ты и книгу-то написала только для того, чтобы обеспечить матери безбедную старость. А теперь отказываешься от такого шанса!

Дорси поняла: она в ловушке. Отказаться от такого шанса она и вправду не сможет. Ибо Анита совершенно права: вся эта авантюра затеяна ради Карлотты.

Мать Дорси, при всем своем жизненном опыте, в финансовых вопросах была не сообразительнее подростка: деньги текли у нее меж пальцев, как вода, а зарабатывать она не умела, поскольку лучшие годы жизни провела в поисках богатых кредиторов. Пока Карлотта была молодя, за «папочками-толстосумами» дело не стояло; но в последнее время – хоть сама Карлотта ни за что бы в этом не призналась – с богатыми благотворителями начались перебои. Вот почему Дорси хотела обеспечить ее будущее, чтобы остаток жизни мать привела в относительном комфорте и независимости.

Однако ради маминого спокойствия пожертвовать карьерой… это уж слишком!

– Анита, – простонала Дорси, не желая признавать, что дело ее проиграно, – я не могу объявить, что эту книгу написала я.

– Да почему же? – явно теряя терпение, воскликнула редактор.

Дорси могла бы, не сходя с места, перечислить десяток причин, но догадывалась, что энергичной, жизнерадостной и склонной к авантюрам Аните их не понять.

Хотя все очень просто. Дорси от жизни нужно одно: уверенность в завтрашнем дне. И до исполнения этой простенькой мечты уже рукой подать. Вот-вот она защитит диссертацию, получит ученую степень, укрепится в колледже – и жизнь ее покатится по уютной наезженной колее. Скромная, но постоянная зарплата, расписание на каждый день, раз в месяц – ученый совет, раз в год – поездка на конференцию. Никаких черных и белых полос, никаких подъемов и падений, неожиданных поворотов и скрытых ловушек. Это-то и прекрасно.

Именно об этом Дорси мечтала с детства. Слишком часто в их с Карлоттой жизни роскошные апартаменты сменялись комнатушками в трущобном районе, обеды в дорогих ресторанах – черствыми бутербродами. Все зависело от того, удастся ли Карлотте подцепить очередного благотворителя – а благотворители, к несчастью, слишком часто исчезали без предупреждения. Тогда-то, в этой кочевой безденежной жизни, Дорси поклялась себе, что никогда не станет зависеть от мужчины.

«Счастье не купишь», – гласит народная мудрость. Дорси знала, что это неверно – по крайней мере, для нее. Ибо уверенность в завтрашнем дне купить проще простого, а никакое иное счастье ее не интересует.

И все же она не отступала:

– Я объясню почему. Потому что сейчас я наслаждаюсь спокойным, упорядоченным существованием. То, что ты предлагаешь, внесет в мою жизнь хаос – и никаких гарантий взамен. Мне не нравится хаос. И еще меньше нравится отсутствие гарантий. Через полгода мне защищать диссертацию. Если все вокруг узнают, что Лорен Граб л-Монро – это я, ни один серьезный ученый со мной дела иметь не захочет! И в «Северне» мне больше не работать. Даже уборщицей.

– Дорси, подумай о куче денег! – соблазняла Анита. – Тебе вообще не придется больше работать!

– Что, если ты ошибаешься? Если не будет никакой кучи денег?

– Я не ошибаюсь.

– А что, если?..

Анита, кажется, почувствовала, что Дорси колеблется, и, как истинная нью-йоркская бизнес-леди, вцепилась в собеседницу мертвой хваткой:

– Дорси, если Лорен Грабл-Монро выйдет из подполья, продажи поднимутся еще выше, чем сейчас. Гораздо выше. Твоя мать получит целое состояние. Разве не этого ты хотела? Ты написала книгу, чтобы обеспечить мать – так или нет? Так почему же теперь отказываешься от своего замысла? Лорен Грабл-Монро должна выйти из тени, и как можно скорее. Мы должны предъявить ее публике. Она должна обрести плоть. – Анита хихикнула и умолкла.

– Дорси, она права, – твердила свое Карлотта. – Мы все это затеяли ради денег. Ты настояла, чтобы вся прибыль шла мне. Так что у меня есть право голоса. Надеюсь, ты не сочтешь меня бездушной эгоисткой – но все же, подумай еще раз!

И Карлотта туда же!

Дорси знала: мать, хоть и бодрится, в глубине души она страшится приближающейся старости. Осень жизни не за горами, а многочисленные «благотворители» всегда предпочитали осыпать свою возлюбленную драгоценностями, ужинами в дорогих ресторанах, поездками на курорты, но никак не прозаическими денежными знаками.

Будущая судьба Карлотты их не интересовала. Ведь богачи по большей части относятся к женщинам, как избалованные дети – к дорогим игрушкам: поиграют немного и выбросят.

Карлотта старела, число ее поклонников стремительно уменьшалось, а те, что остались, становились прижимистее. Конечно, она и сейчас привлекательная, жизнерадостная женщина и по-прежнему может добиться почти всего, чего хочет. К несчастью, она поставила себе единственную невыполнимую цель: найти богача, который захочет взять заботу о ней на себя.

Дорси никогда не могла понять стремлений матери. Точнее, не понимала, почему мать настолько себя недооценивает. У Карлотты есть все: живой ум, энергия, обаяние; она могла бы столького достичь в жизни! А вместо этого – впустую тратит время и силы, ублажая разных козлов-толстосумов!

Дорси не раз спорила с матерью, но переубедить Карлотту было невозможно. Она так жила с восемнадцати лет и полагала, что ни на что другое не способна. Вся жизнь ее прошла под девизом: «Я молода, красива, обаятельна и нравлюсь богачам!» Она училась в десятке колледжей, но не окончила ни одного и ни дня в жизни не проработала (если не считать работой профессиональную охоту на миллионеров).

Теперь, когда «спонсоры» разбежались, Карлотта с ужасом поняла, что вполне реально может умереть в нищете, одинокая и всеми покинутая. Немудрено – всю жизнь она видела в себе товар, который надо показывать лицом, а теперь срок хранения подошел к концу!

Жизненная стратегия Карлотты не предусматривала достойного ухода на покой. Вот почему только к пятидесяти годам Карлотта начала всерьез задумываться о будущем. Как назло, в голову ничего стоящего не приходило. Пока в один прекрасный день она не включила телевизор.

Собственно, телевизор Карлотта смотрела каждый день. Но на этот раз ей повезло. По «ящику» рекламировали пособие для одиноких женщин, желающих найти себе мужа. Переключив канал, Карлотта наткнулась на старый фильм «Как выйти замуж за миллионера».

Тогда-то ее и осенило.

Карлотта Макгиннес никогда не искала мужа. Она искала миллионера. Рожденная в нищете, она мечтала стать богатой – и положила на это всю жизнь. Богатства Карлотта не получила, но кое-чего добилась. Через ее нежные ручки прошли десятки, если не сотни миллионеров. Положим, женить на себе ни одного из них она так и не смогла – но вот заарканить одного… или двух… или трех…

Одна беда: даже ради спасения собственной жизни Карлотта не смогла бы написать книгу.

Но зачем писать самой? Разве нет у нее ученой дочки, которая всю жизнь провела за сочинением разных тезисов, рефератов, курсовых?

Из матери и дочери получился отличный тандем. Беда лишь в том, что Дорси, в отличие от Карлотты, не стремилась к приключениям.

– Если я появлюсь на публике как Лорен Грабл-Монро, – заговорила Дорси, оборачиваясь к матери, – вся моя жизнь превратится в цирк.

– Что же в этом дурного? – удивилась Карлотта. – Цирк – это прекрасно, я всегда его обожала. Кроме клоунов, конечно. По-моему, клоуны просто ужасны – ты согласна, дорогая? Взять хотя бы их грим. Не знаю, кто додумался раскрашивать клоунам лица? Говорят, это нравится детям. Глупости! Накрашенный мужчина – это насилие над реальностью; такое не по душе ни детям, ни взрослым. Я всегда говорила, что любить сюрреализм могут только ненормальные. Взять хотя бы этого… Дали: и сам был со странностями, и поклонники его…

– Карлотта, – с бесконечным терпением произнесла Дорси.

– Что, дорогая

– Мы сейчас говорим о другом.

– Да, в самом деле. О том, почему тебе необходимо явиться перед публикой в облике Лорен Грабл-Монро.

– Нет, Карлотта. Мы говорили о том, почему этого делать не стоит.

– Дорогая моя, это же будет так интересно!

Вдруг Дорси просияла – ее озарила гениальная мысль:

– Послушай, а почему бы тебе самой не…

Карлотта горестно покачала головой.

– Девочка моя, я бы всей душой – но, к сожалению, это невозможно. По двум причинам. – Она взяла у Дорси телефонную трубку. – Анита, может быть, ты перезвонишь через час? Нам с Дорси надо поговорить.

– Отлично, – бодро отозвался голос из трубки. – Но учтите: ответ мне нужен сегодня.

– Ответ ты получишь через час, – пообещала Карлотта.

Дорси уже открыла рот, чтобы возразить, но, повинуясь знаку матери, со вздохом повесила трубку и подвинулась на кровати, чтобы дать Карлотте место рядом с собой:

На миг ей вспомнилось детство. Испуганная дурным сном, девочка всегда бежала к матери. А дурные сны снились ей часто – сны об одиночестве и отчаянии.

Карлотта крепко обнимала дочь, прижимала к себе и баюкала, пока не утихали слезы. А потом говорила – всегда почти одно и то же, так что в конце концов Дорси запомнила ее маленькую речь слово в слово:

– Милая моя девочка, в жизни у тебя будет и одиночество, и отчаяние. Без этого не проживешь. Люди приходят и уходят; все они ищут в тебе то, что нужно им, и не замечают остального. Только мама будет любить тебя всегда, что бы ни случилось, – любить такой, как есть. Только мама никогда тебя не бросит!

Дорси становилась взрослее, и речи матери звучали иначе: все чаще она заменяла слово «люди» на «мужчины».

Прошли годы, и предсказания Карлотты сбылись. В горе и в радости мать оставалась рядом с дочерью. А люди (то есть мужчины) – что ж, они приходили и уходили, хоть и не совсем так, как имела в виду Карлотта: такого обращения с собой Дорси не допускала. Но все они (особенно мужчины), как и предупреждала мать, искали в Дорси то, что нужно им самим, и на все остальное им было наплевать.

Адам Дариен… Может, и он такой же: видит в ней «своего парня», приятельницу, с которой можно поболтать о том о сем, – не более. Едва ли он сумел разглядеть в ней женщину. Она ведь не Лорен Грабл-Монро – сексуальная кошечка с повадками тигрицы-людоедки, а всего-навсего Дорси Макгиннес, которая готовит для него напитки.

Быть может, ее публичная известность сможет нарушить кровожадные планы Адама? Он стремится разгадать тайну Лорен; если дать ему понять, что никакой тайны нет, может быть, он оставит свою затею с «разоблачением»? И никто не узнает, что под блистательной маской великосветской хищницы скрывается Дорси Макгиннес, младшая преподавательница, подающий надежды социолог, девушка серьезная и увлеченная своей научной работой… Короче говоря, зануда, каких свет не видал.

– Так почему же ты не можешь изобразить Лорен? – поинтересовалась она у матери, желая потянуть время, ибо все яснее понимала, что согласиться придется.

Карлотта грустно улыбнулась.

– Ах, дорогая, ничего бы мне так не хотелось, как попасть на телевидение! Особенно в передачу к Мэтту Лауэру – он такой душка! Но я же тебе говорила, это совершенно невозможно. По двум причинам.

– Каким же?

– Во-первых, – вздохнула Карлотта, – если я объявлю о своем авторстве, многие мои знакомые мужчины узнают в этой книге себя. Хуже того, своих мужей узнают и их жены. Ты только представь себе, во что превратится жизнь этих людей! А ведь эти мужчины были добры ко мне, и я им многим обязана…

– Ничем ты им не обязана! – возмущенно перебила мать Дорси.

– Вот в этом ты заблуждаешься, дорогая, – невозмутимо ответила Карлотта. – К тому же у всех этих людей есть адвокаты. Вот уж они-то вцепятся в меня и не успокоятся, пока не отсудят весь гонорар до последнего цента.

– Значит, ты боишься превратить в кошмар жизнь своих бывших поклонников, – подытожила Дорси. – А мою жизнь в кошмар превращать можно?

– Ты ошибаешься! Видишь ли, Дорси, мужчины – очень хрупкие существа. Мы, женщины, куда выносливее. Что для женщины мелкая неприятность, для мужчины – катастрофа. Наш долг – оберегать их и защищать. И потом, – тут Карлотта мечтательно улыбнулась, – что, если этот «кошмар» тебе понравится? Дай себе шанс. Я никогда не понимала, что хорошего ты находишь в этой скучной, по часам расписанной затворнической жизни.