Текст книги "Граф-затворник"

– В Индии я не раз видел, до чего может дойти страшный враг, на что он способен. Полагаете, вы неуязвимы для зла человеческого только потому, что вы красивы, богаты и родовиты? Ваша наивная вера проживет не больше пары секунд, если вы окажетесь на поле битвы – разве что вы действительно недостижимы для простых смертных, как эта каменная богиня с вашим именем, – ответил граф сдержанно и спокойно.

– Нет, я не настолько высокомерна, как вам кажется. Вероятно, ваше мнение обо мне сложилось из второсортных умозаключений и светских сплетен. Но мой брат сейчас где-то на просторах этого жестокого мира, и, несмотря на всю мою эгоистичную натуру, я очень боюсь за него, лорд Калверкоум. И если единственный способ узнать о его судьбе – это встреча с теми, кто ему угрожает, я это сделаю. И обойдусь при этом без вашей помощи.

– В таком случае вы просто глупая гусыня, – резко произнес он.

Тут Персефона не удержалась и пожала плечами, дабы продемонстрировать свое безразличие к его мнению.

– Не настолько я глупа, чтобы довериться тому, кто сначала назначает встречу другу, а потом шныряет вокруг в темноте, словно этому же другу не доверяет. Джек с радостью вас принял бы, даже если бы вы приехали в одном тряпье и без пенни в кармане.

У лорда Калверкоума хватило совести покраснеть. Она говорила об обиде ее кузена, когда тот понял, что друг не хотел встречаться при свете дня, не будучи уверен в его великодушии и отзывчивости. О той июньской полночи, когда Алекс Фортин встретился с герцогом Деттингемом, и в той ночной тьме они узнали друг о друге куда больше, чем предполагали.

Персефона и Джессика поодиночке преследовали друзей при довольно ярком свете луны. Обратно же они возвращались все вместе по заросшей тропинке с манящими зарослями и ночными цветами. Джесс при этом скандалила с Джеком, а Персефона приходила в себя от ужасного лица мужчины, которого помнила еще со школьных времен Джека и Рича: невероятно красивого и высокомерного. Тот всегда смотрел на всех людей так, будто они его постоянно разочаровывали. Этим он действовал ей на нервы. Даже если в тот момент она не кипела бы в ярости при мысли, что он мог подумать, будто кто-либо из Сиборнов может с отвращением отвернуться от его шрамов.

– Меня ввели в заблуждение, – защищаясь, ответил граф, и Персефону не к месту тронуло это неохотное признание в своей неправоте. – Герцогиня посоветовала мне не появляться при свете дня.

– Неужели Джессика так сказала? Нет, она никогда бы не сморозила такую глупость, она не могла заклеймить вас за раны, полученные не по своей вине.

– Это вопрос спорный, – с сожалением произнес он.

В Персефоне снова вспыхнула ярость из-за отрицания доброго сердца Джессики и ее особой чуткости к физическим недостаткам, связанной с реакцией светского общества на ее собственную небольшую хромоту.

Тут он поднял руку, предотвращая ее тираду, и произнес:

– Я имел в виду под спорным вопросом вот это, – и указал жестом на израненное лицо и глаз, – если бы я не был таким заносчивым идиотом и повиновался приказам, то никогда бы не попал в плен. Возможно, моя жизнь сложилась бы иначе, если бы я делал, что должен, мисс Сиборн. А вы всегда так отважно бросаетесь на защиту друзей и родственников, если их кто-то смеет критиковать? – поинтересовался он, словно впервые открыв в ней достойную восхищения черту, и затем из чувства справедливости признал: – Не новоиспеченная жена Джека, а его бабушка довела до моего сведения, что мне не следует тревожить своим отталкивающим видом герцога и гостивших в его доме леди. Что до Джека и Джессики, то я не сомневаюсь: как только в обществе станет известно об их доброте и великодушии, появится много желающих получить милостыню. Одна надежда на дурные манеры Джека, они сослужат ему хорошую службу для сохранения в семейном кармане хоть скольких-то гиней, чтобы кормить семью.

– С этим, полагаю, мы справимся, – с печальной улыбкой произнесла Персефона. Конечно, ее практичный, но и мягкосердечный кузен мог растратить баснословные богатства Сиборнов. – Но ведь именно этого и ожидают от вдовствующей герцогини, разве вы не поняли? Если вы до сих пор не сообразили, отчего она говорит подобные вещи, то вы еще больший недотепа, чем я посчитала той ночью.

– Она – ваша бабушка, – ответил он так, словно это все объясняло.

– Каждый несет свой крест, – просто сказала Персефона.

Сама она старалась не встречаться с известной своей грубостью старой леди. Та терроризировала и обоих сыновей, и их жен, и своего мужа. Даже когда ее муж скончался, ненависть к нему не угасла, напротив, только усилилась. И поскольку вдовствующая герцогиня не желала отдавать главенствующую роль в семье своей невестке и не хотела влачить существование во вдовьем доме Эшбертона, она проживала либо в лондонском особняке на Ганновер-сквер, либо в своем величественном доме недалеко от Бата, который она унаследовала от отца-набоба.

Вынужденная произвести стратегическое отступление, вдовствующая герцогиня больше не хотела обсуждать дела в Эшбертоне или на Гросвенор-сквер в Деттингем-Хаус – к вящему облегчению своих сыновей. Во всяком случае, так было до тех пор, пока не пошли слухи, что Джек каким-то образом выгнал из дома брата Персефоны Ричарда. После этого вдовствующая герцогиня провозгласила – Джеку пора жениться, и прибавила: если он произведет на свет прямых наследников титула, то снимет эту обязанность с Рича. Никто не мог точно сказать, разозлил или нет надменную герцогиню Джек, ведь он по уши влюбился в Джессику Пэндл. Старая леди отчего-то выглядела довольной, словно все шло так, как она планировала. Хотя с этой коварной драконихой всегда следовало быть начеку.

– По крайней мере, вы очень близки со своей семьей. Это большая удача, – прервал лорд Калверкоум ход ее мыслей, самой неприятной из которых была о том, что бабушка всем кажется почти всесильной.

– Иногда это больше похоже на проклятие, чем на удачу, – ответила Персефона, стараясь не сочувствовать одиночеству человека с таким могущественным титулом.

– Я тоже готов осыпать вашего брата проклятиями.

– Если бы вы при этом нашли его живым и здоровым, я могла бы к вам присоединиться.

– Из ваших слов следует: вы готовы подвергнуть себя опасности ради хоть малейшего шанса его отыскать, или я ошибаюсь?

– Конечно готова. Пусть он и вызывает у меня желание надавать ему тумаков, я все равно его очень люблю. Он мой старший брат, лорд Калверкоум, но даже в лучшие времена он доводил меня до бешенства.

– Только это не означает, что вы непременно должны его любить, мисс Сиборн. Не припоминаю, чтобы хоть такие чувства были между мной и моим сводным братом, или между моим отцом и его старшим братом. Для нас, Фортинов, соперничество за такую никчемную вещь, как титул, намного важнее братской любви. Даже когда речь идет о владениях, которые за время распри дошли до плачевного состояния.

– Если вы выросли в такой сопернической атмосфере, неудивительно, что вы не понимаете, насколько сильные чувства мы в семье питаем друг к другу. Полагаю, ваш пример доказывает: нам в этом повезло.

– Или что ваша семья намного добрее и великодушнее, чем моя.

– Даже не думала подобное предполагать, – невинно ответила Персефона и с удивлением заметила: в его глазах вспыхнули веселые искры, будто он захотел совершить что-то очень и очень глупое.

– Моя племянница Аннабель не урожденная Фортин, возможно, это объясняет мою к ней привязанность, – задумчиво произнес он, будто рассуждал сам с собой, а не доверялся ей. – Я обязательно должен ее отыскать или хотя бы узнать, что с ней случилось в то время, когда я был слишком далеко. Аннабель – единственный ребенок моей кузины Алисии и ее мужа, морского капитана де Морбарая. Они вместе бороздили моря, а когда настала пора дать девочке образование, привезли ее в Пенбрин, а сами вновь отправились в плавание.

Персефоне было известно: племянница графа Калверкоума юная Аннабель исчезла в то же самое время, что и ее брат Ричард. Это открытие и заставило графа появиться в полночь в Эшбертоне. «В воспоминаниях о той ночи нет ничего личного, – оправдалась она перед самой собой. – Этот противоречивый мужчина ничуть меня не интересует, только необходимо удостовериться, что с Ричем все в порядке. Вдруг поиски графа помогут мне в этом?»

– Пенбрин – это поместье вашего отца? – заинтересовалась Персефона.

– Нет, матери, – ответил он. Его взгляд стал рассеянным, словно он пытался вызвать в памяти ее образ. – Мой отец, скорее всего, и женился на ней потому, что она была наследницей замка Пенбрин. А старший брат отца не имел уэльского замка и очень завидовал, что отец живет в таковом со своей второй женой. Можете себе представить, как возненавидел меня дядя за то, что я унаследовал этот замок. Ведь он был старшим сыном, и по его мнению, это он должен был все унаследовать – и не важно, что он не имел никакого отношения к моему покойному деду по матери, графу Трегарону.

– Если этот замок ваш, то почему вы решили пойти в армию и отправились в Индию?

– Разве мы еще не обсудили, что я – идиот, мисс Сиборн? – с кривой улыбкой спросил он.

У Персефоны от этих слов замерло сердце: таким юным и почти привлекательным стало его лицо. Этого ни за что нельзя допустить! Она легко справится с человеком, озлобившимся на все и вся; без труда вытерпит колкости высокомерного и замкнутого лорда, ведь сейчас он вызвал у нее воспоминание о том девичьем восхищении и трепете. Но сейчас этот сложный человек заставлял ее желать того, что никто никогда не одобрит.

– По условиям завещания я не мог вступить в права наследования ранее двадцатипятилетнего возраста, – продолжал тот. – До того времени всеми делами обязан был управлять законный опекун, коим после смерти отца стал мой сводный брат. Я не в силах был смотреть, как он растрачивает мое наследство, и решил: пусть уж лучше нас разделят тысячи миль. Иначе я не устою перед искушением и задушу его прежде, чем придет мое время.

– Неужели остальные попечители могли вот так смотреть, как он разрушает ваше будущее?

– Ничего не предпринимать было проще, чем спорить или привлекать его к ответственности по закону, – с сожалением ответил он.

– Трусы! – яростно воскликнула Персефона и с удивлением заметила: взгляд его глаз потеплел.

Но граф быстро овладел собой.

Глава 3

Лорд Калверкоум равнодушно пожал плечами:

– Мой брат уже умер, мисс Сиборн. А закон категорически не позволяет привлекать к суду мертвецов.

– По крайней мере, он не унаследовал прилагавшиеся к вашему титулу поместья, – утешила она его, но не слишком успешно.

Граф скорчил неприязненную гримасу.

– По вине моих предков они и так уже были основательно разорены. Если бы не доходы от владений моего деда, которые даже моему брату Фарранту за пять лет его попечительства не удалось пустить по ветру, я уже был бы в долгах у всех ростовщиков с Грик-стрит ради только жалованья работникам своего нового поместья. Про выкуп закладных я уж не говорю.

– Ваши предки, похоже, были очень расточительны, – заметила Пер се фона. – Как можно столь бездарно промотать такие богатство!

– Да, вот что случается, когда ревность и высокомерие идут впереди любви и обязательности. Ветви нашего семейного древа постоянно вели меж собой судебные сражения, и исключительно ради того, чтобы что-то кому-то доказать. У вас, Сиборнов, более практичный подход к наследству, о котором они к тому же хорошо заботятся.

– Так странно, что первый сын герцога должен вставать в очередь на получение титула.

– Да, это действительно странно, мисс Сиборн.

– Ваша мать, должно быть, пришла в ярость, когда поняла, что оказалась в центре мелочного соперничества и семейных распрей.

– Моя покойная матушка примерно через год после моего рождения сбежала в Неаполь с каким-то поэтом и спустя несколько лет умерла в Риме от сыпного тифа. Сильно сомневаюсь в ее волнениях относительно моей судьбы. Она откровенно не выносила отца, но перед отъездом с любовником все равно препоручила меня его «заботе».

Он произнес это так по-деловому сухо, что у Персефоны едва не навернулись слезы при мысли о том одиноком мальчике. Но этот мальчик повзрослел, и теперь граф Калверкоум ясно показывал, что не нуждается ни в чьей жалости и слезах.

– И с кем же вам осталось в семье ссориться?

– В этом-то и заключается самая прелесть: насколько мне известно, кроме двоюродного бездетного деда, который категорически отказывается поддерживать со мной отношения, я – последний представитель нашего рода. Фортины досудились до того, что скоро полностью канут в небытие.

– Я полагаю, у вас вполне хватит времени на исправление ситуации, – сказала Персефона.

Ей представилось, как он начинает обустраивать детскую комнату сразу после свадьбы с какой-нибудь невинной бедняжкой. Эта картина отчего-то вызвала у нее дрожь – и это в тихом уголке сада в летний жаркий вечер!

– Нет, кажется, мы уже закончили свой забег, – ответил граф, и его лицо приняло отстраненное, даже холодное выражение.

С языка у нее так и просились сотни очень личных вопросов, и он, должно быть, это почувствовал и понял: нескромный, возмутительный поток ей едва удается сдерживать. Строгое выражение лица смягчилось, заиграла насмешливая улыбка, которую она уже начала ненавидеть. Все ее сострадание тут же испарилось, будто туман на ярком солнце.

– Мои мучители совершили ошибку, когда приберегли эту пытку напоследок, да так и не исполнили – то ли времени не хватило, то ли возможности. Так что, мисс Сиборн, на этом фронте вам придется ограничить свое неблаговоспитанное воображение.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – сдержанно сказала она.

– О, не надо, дорогая. Я предпочитаю ваше откровенное любопытство, а не бездушную светскость представительниц слабого пола. Не разочаровывайте меня, не превращайтесь в такую же сладкоречивую леди. Я их обхожу за полмили.

– Если вы избегаете благопристойных леди, полагаю, мне есть смысл отполировать кокетливую улыбку.

– Пусть это будет преступлением против вашей энергичной натуры, но так вы, по крайней мере, не станете мешать мне, пока я ищу вашего брата и свою подопечную. Не представляю, чтобы столь воспитанная леди принялась бы жаловаться и возмущаться просто так, разве что на нее грозила бы напасть целая рота злодеев. Если вы сможете поскорее превратиться в такую леди, я встречу это с огромным облегчением.

Персефона испытала сильнейшее желание вылететь вон, и пусть он думает о ней что хочет; она все равно сама попытается найти Рича! И сдерживала ее лишь печальная уверенность: одна она далеко не продвинется. Леди ее положения связана условностями по рукам и ногам, ей необходима помощь мужчины со средствами и властью, чтобы пройти или обогнуть неизбежные в таких случаях препятствия.

– Что бы обо мне ни думали, лорд Калверкоум, я не брошу это дело, пока не выясню, где мой брат и из-за чего он так тщательно скрывается от своих родных. Как бы Ричард ни заставлял нас переменить к нему отношение, мы все равно его любим, – собрав остатки ледяного достоинства, произнесла она.

Теперь можно было и уйти. Но граф смотрел на нее с таким привычным недоверием, будто собирался пойти следом и схватить на глазах у всего честного народа. Она предполагала: ради того, чтобы убрать ее с пути и беспрепятственно заниматься поисками драгоценной подопечной и Рича, граф мог пойти прямиком к леди Мелиссе и предупредить, что ее дочь намерена отправиться на поиски своего блудного брата.

– Теперь я, по крайней мере, знаю: мое первое впечатление о вас было верным, – пробормотал он и сильно нахмурился, словно от желания хоть раз в жизни оказаться неправым.

– Я из семьи Сиборн. Чего еще можно от меня ожидать? – с презрением бросила она.

– Возможно, немного здравого смысла и чуть побольше благовоспитанной сдержанности, – ответил он слегка извиняющимся тоном, словно понимал, что хочет чересчур много.

– Это может стать вашей ошибкой, милорд. Не моей.

– Я уж вижу. Но неужели вы действительно готовы пойти на риск и допустить, чтобы ваша несчастная матушка потеряла еще одного своего ребенка? Скорее всего, по вас она тосковала бы не меньше, чем по старшему сыну. Впрочем, будь на ее месте, я принял бы ваше отсутствие как должное, – произнес он в ответ. Несомненно ему очень хотелось потрясти Персефону, но все-таки он сдержался.

– Ричард и я очень любим нашу мать, хоть вашему пониманию это и недоступно, – заявила девушка и успокоила свою совесть тем, что это не запрещенный удар, ибо сама ситуация позволяет выйти из нее без потери достоинства.

Нет, он не победит ее в споре. Она не доставит ему такого удовольствия, обуздает сиборновский темперамент, который она во всем объеме унаследовала от страстного, подчас неуемного родителя. Ей не нужно восхищение или одобрение этого высокомерного графа. Но она и не могла допустить, чтобы он отмахнулся от нее как от слабой женщины.

– Верно, недоступно, – признал он. – Однако у меня есть воображение, чего явно не хватает вам. И этот проклятый дар мне подсказывает: отправившись на поиски, вы рискуете угодить в такую же ловушку, как и Рич, окажетесь в полном одиночестве в кругу врагов. И если попытаетесь взять след, где я его бросил, то потеряете все – здоровье, безопасность и даже рассудок. Для благородной леди это ужасная опасность.

– Откуда вам знать? – возмутилась она, обиженная до глубины души его самоуверенностью.

– Вы действительно спрашиваете об этом меня, бывшего солдата? Вы настолько наивны, что готовы броситься в эти смехотворные поиски и надеетесь перехитрить и своего брата, и его врага, от которого они с Аннабель столько времени вынуждены скрываться? Насилие и порабощение – вот главное военное оружие, мисс Сиборн. Молитесь, чтобы вам никогда не довелось увидеть захват и разграбление побежденного города или оказаться перед торжествующим врагом. – Он замолчал, вероятно, перед его мысленным взором замелькали ужасающие картины страшнейшего калейдоскопа, какой только можно представить.

Персефона заколебалась. Конечно, надо держаться подальше от любых битв, как того и хотел граф, но ее внутреннее убеждение в необходимости заняться поисками брата и наконец вернуть его домой побеждало. Временами она буквально кожей чувствовала: Рич в беде. Для остальных родных его нынешняя судьба оставалась тайной за семью печатями. Нет, она все равно должна найти Рича, даже если это означало потерять то неуловимое и невозможное, что витало между ней и этим мужчиной. Персефона печально покачала головой и, встретившись взглядом с графом, к своему ужасу, увидела в его глазах почему-то извинение, поэтому спросила:

– Вы отказались бы от поисков своей подопечной, если бы кто-то вас предупредил об опасности и попытался остановить?

– Нет, но я мужчина и бывший солдат. Просто попытайтесь взглянуть дальше своего носа и представить то, что озлобленный враг сделает с прелестной сестрой человека, которого он желает сломить. Враги Рича с радостью вцепятся в такой изумительный козырь. Лучше соберите оставшиеся крупицы здравого смысла и останьтесь в стороне, пока я их обоих выслеживаю.

– Вы вольны поступать, как вам заблагорассудится, милорд, – ответила Персефона максимально равнодушным тоном, хотя близость этого человека безумно действовала ей на нервы.

Неужели он полагает, что она, как принцесса из сказки, будет терпеливо ожидать, пока принц убьет всех чудовищ и вернется за ней? Девушку расстроило не его желание видеть ее совсем другой, а скорее его непонимание, что под прекрасной светской оболочкой скрывается настоящая сильная Персефона Сиборн.

– И вы сделаете то же самое? – произнес он так, словно хотел как следует встряхнуть ее.

– Я должна, – спокойно ответила она.

– А я стою на том, что вы категорически ничего не должны.

– Ах, лорд Калверкоум, на вашем месте я бы тоже не понимала, как кто-то может действовать по-своему, без моего вмешательства.

– Ерунда, – грубо ответил он, но посмотрел на нее понимающе: она права. И от этого было только хуже.

В душе Персефоны что-то перевернулось, почти смягчилось, но она не хотела признаться даже самой себе, ибо это породило бы в сердце ужасный хаос. Вот почему она отказывалась принять очевидное обстоятельство – вместе они добились бы гораздо большего успеха, чем порознь.

– Когда женщина оказывается опасно близка к победе, мужчины всегда воспринимают ее слова как ерунду. Интересно, с чего бы это? – задумчиво произнесла девушка, изо всех сил стараясь скрыть свои страхи и сомнения за независимой улыбкой.

– Не знаю, – ответил граф с явным преодолением внутренней борьбы. – Действительно, женщины иногда несут такую нелогичную околесицу, что сводят мужчин с ума. А еще женщины используют любое оружие и возможность, только бы не признавать мужчину правым.

– У вас очень странное мнение о представительницах моего пола, милорд, – мило парировала она в надежде хотя бы сегодня лишить покоя своего противника.

– Должен признать, по причине своей невоспитанности и заниженных ожиданий я нахожу большинство леди глупыми и заносчивыми. Ваш случай я считаю несуразным своеволием, хотя, возможно, ваша семья слишком многого ожидает от представителей обоих полов. Ваши младшие сестры ведут себя с большой сообразительностью и изяществом, так что едва ли следует винить ваших родителей за ваши необдуманные поступки.

– Да, Пенелопа и Хелен – очень милые девочки. Вам не удастся вбить между нами клин, даже если будете превозносить их и принижать меня. Остается вас только пожалеть, милорд, ведь у вас не было братьев или сестер, с которыми можно отправиться хоть на край света, – ответила Персефона. Она хотела продемонстрировать графу целеустремленность и решимость встретиться лицом к лицу с неведомой силой, готовой на что угодно, лишь бы родные никогда больше не увидели Рича живым.

– Вы пожертвуете своим душевным равновесием, личной безопасностью и репутацией. Эта жертва может оказаться совершенно напрасной. Ричу, скорее всего, это никак не поможет. Представьте, каково ему будет, если он узнает о ваших попытках перехитрить врага, от которого столько времени прячется, – произнес граф. Он судорожно рукой взлохматил волосы на голове и принялся вышагивать взад-вперед по тропинке, словно для него это был единственный способ удержаться и как следует не встряхнуть девушку.

– Возможно, вы удивитесь, но я это вполне понимаю, – спокойно ответила Персефона.

– И вам все равно? Вы этим настолько увлечены, что готовы поступить по-своему, невзирая на возможные несчастья для остальных?

– Вам-то от этого хуже не будет, милорд. Вы явно не питаете ко мне приязни и совершенно равнодушны к моей судьбе.

Отчего-то ее слова заставили его остановиться, прекратить эти метания тигра в клетке. Он повернулся и уставился на нее так, словно она обвинила его в каком-то ужаснейшем преступлении.

– Возможно, я вам и не симпатизирую, но это не означает, что я не могу о вас волноваться – ясно же, у вас упрямство ослицы и разум маленького кутенка. Вам нужен человек, не ослепленный вашими чарами и совершенными прелестями. Тот, кто поймет: внутри у вас сердце чертовки.

– То же самое можно и о вас сказать, – безжалостно парировала она, и у нее появилось ощущение, что сейчас рухнуло нечто, ранее казавшееся очень многообещающим, просто лопнуло, подобно воздушному шарику.

– Ха! – вырвалось у него, и он снова принялся ходить взад-вперед, правда, сейчас его мягкая поступь больше напоминала дикого леопарда, а не разозленного тигра. Его мысли явно занимало не бедственное положение Рича, а недостатки его сестры. – Мы с вами ничем не похожи. Ни капли. Ни в каком смысле, – категорично произнес он и пнул перекосившийся в поребрике садовой дорожки камень, тут же чуть не скривился от боли, оказалось, тот сидит крепче, чем кажется.

– Ну, кое-что общее у нас точно есть, – с сарказмом начала Пер се фона и сложила на груди руки, ибо ей очень хотелось подойти к нему и заставить прекратить сию разрушительную для дорожки деятельность. – Как минимум ужасный характер.

– Мой характер испортился не без причины, а вот вам ничего не стоит привести в бешенство целый полк без особого труда.

– Нет, ничего подобного, – заспорила она исключительно из чувства противоречия, ибо знала: так и есть. – Мне даже не удается докричаться до тупоголовых и упрямых представителей мужской части общества, их глупость явно родилась раньше, чем они сами.

– Да, но они уже достаточно молчали и выслушивали слова подобные вашим, Персефона. – Он произнес ее имя несколько извиняющимся тоном, словно хотел смягчить нелицеприятность слов в ее адрес.

– И почему они это делали? – требовательно спросила она, опустила руки, чтобы сжать кулаки и притвориться, будто он не прав.

– Потому что вы прекрасны, как дюжина богинь вместе взятых, – ответил он и криво улыбнулся, якобы признаваясь в собственной глупости.

И ей почти захотелось превратиться в одну из пугливых дамочек, так восхищавших его.

– Только если бы я имела дюжину рук и ног, то непременно поколотила бы вас, – парировала она и едва не засмеялась.

– Вам меня не одолеть, – серьезно сообщил он.

О, каким же он становился искушением, когда внезапно превращался в беззаботного и неотразимого мужчину! Таким первоначально создала его сама природа.

– Может быть, но я все равно с радостью это сделала бы, зная, что вы пострадаете больше меня, – ответила Персефона. Она не позволит смягчить ее боевой дух!

– Держу пари, в детстве вы были маленьким дьяволенком и набрасывались на каждого, кто пытался вам что-то запретить на одном основании, что вы родились девочкой, – задумчиво произнес граф.

Персефона осознала: он опасно близок к пониманию ее натуры. Его острый ум вот-вот обнаружит: ее невозможно очаровать или уломать гневными выпадами и сильным напором. И к тому же в большей степени он прав. При каждой встрече они ссорились так, что летели искры, но он вполне понимал причину: из-за того, что она родилась женщиной в мире, где всем заправляют мужчины. Это отчего-то странно обезоруживало.

– Прошу, не считайте, что я с тех пор сильно изменилась, лорд Калверкоум, – произнесла она в некотором замешательстве.

– Тем не менее если бы вы родились не божественно красивой женщиной, а одним из никчемных созданий мужского рода, я счел бы это настоящим позором. Это лишило бы меня удовольствия лицезреть вашу красоту, мисс Сиборн, – произнес он довольно ровным тоном, словно они болтали о пустяках.

– Я – не холодное изваяние с красивым личиком, чтобы на меня глазели, как на ту статую, лорд Калверкоум. Я, как и все земные существа, имею свои недостатки, мечты и надежды.

– Это не мешает прочим грешным созданиям быть уверенными в том, что смотреть на вас – одно удовольствие, дорогая мисс Персефона Сиборн, – спокойно ответил он и, подойдя к ней вплотную, посмотрел таким взглядом, словно хотел узнать все скрытые в ее душе тайны, все до единой.

– Будь я столь же дерзка и груба, как вы, Александр Фортин, я бы сказала, что вы даже не пытаетесь внимательно посмотреть на самого себя, – возразила она с такой естественностью, как будто леди обязаны рассыпать комплименты джентльменам.

На мгновение он смутился, слова ему польстили, но затем он явно вспомнил о шрамах и поврежденном глазе, тогда на его лице явственно проступила обида – как будто она посмеялась над его испорченной, по крайней мере в собственных глазах, красотой.

– Я помню вас с детства, – мягко произнесла она, когда он дернулся и попытался отстраниться. Но она только придвинулась ближе, посмотрела ему прямо в глаза и заговорила серьезно: – Рич и Джек тогда переходили из Итона в Оксфорд, а вы были гордым, высокомерным и греховно прекрасным юношей. Вы получили чин и щеголяли в своем алом мундире, и школьницы вроде меня замирали от восторга, теряя остатки разума. С моей точки зрения, вы сейчас намного красивей и куда менее самодовольны.

– В таком случае разум к вам до сих пор не вернулся. – Он изрек это так, словно считал недопустимым ее признание в страстно-благоговейной детской влюбленности в него, тем более что она и видела-то его всего пару раз, да и то в моменты работы над домашними заданиями.

– Лорд Калверкоум, я уже не девочка-школьница, которую легко очаровать дерзкими манерами и всезнающим взглядом, – чопорно сообщила она, хотя в глубине души совсем не была в этом уверена.

– Если вы положили на меня глаз, когда я только окончил школу, то едва ли мой взгляд был таким всезнающим, как вам в то время казалось, – ответствовал он и этим снова ее обезоружил.

– Вы в любом случае знали больше меня, – подчеркнула Персефона.

Об этом можно было говорить вполне уверенно, ибо Алекс с Джеком были одного возраста, а значит, граф на восемь лет ее старше.

– Хоть вы этого и не признавали.

– В то время не признавала, – согласилась она.

– Как и сейчас, – спокойно произнес он.

Что ж, она сама вырыла себе эту яму, так что нечего винить его за удачный выпад.

– С тех пор как мы обратили внимание друг на друга, прошло девять или десять лет, лорд Калверкоум. Я за это время многому научилась.

– В таком случае вы наверняка подготовились и к покорению вершин светского общества. Полагаю, опытная девушка с тремя, если не четырьмя сезонами за плечами, но по-прежнему незамужняя, должна произвести фурор, – высказал он свое наблюдение.

Но Персефона не собиралась признавать данный напрашивающийся вывод, который раньше слышала лишь от своих немногочисленных светских врагов.

Она понимала: граф намеренно воспользовался ее вспыльчивостью, чтобы установить дистанцию, но для нее это оказалось намного больнее, чем она предполагала. Он коварно ухватился за возмутительную мысль, что она могла бы значительно улучшить свое положение просто респектабельной молодой леди удачным браком. Еще и напомнил, что, если она так и будет отказываться выходить замуж, светское общество однажды начнет высмеивать ее за все: за красоту, за родовитость и за удобное положение сестры и дочери. За такие слова он точно заслуживал пощечины, но она не желала поддаваться на провокацию и только отпрянула.

– В действительности только три сезона, милорд, и это совсем не означает мою нужду в любовнике или крайнее отчаяние выйти замуж. Имейте в виду: к мужчине, который может стать моим супругом, у меня очень высокие требования.

На самом деле она только хотела, чтобы ее полюбили со всей страстью, и самой однажды так же страстно полюбить в ответ – не важно, в замужестве или без него.

– Полагаю, вы сформулировали требования после флирта с различными холостяками и проверки их соответствия вашему идеалу. Я вполне могу догадаться о чертах этого идеала. Бедняга должен иметь достаточное состояние, чтобы обеспечивать вам соответствующую жизнь. Кроме того, в ваших жилах течет кровь гордых герцогов. Сомневаюсь, что столь красивую и разборчивую леди манит перспектива стать женой какого-нибудь знатного старика. Значит, ваш избранник должен быть прекрасен, как античный бог, надменен, словно римский патриций, иметь отличное образование и обязан обладать всем на свете, кроме красавицы-леди. Ему следует быть отличным всадником или, по крайней мере, к тому стремиться, ибо вы слывете хорошей наездницей, хорошо разбираетесь в лошадях. В общем и целом он должен быть полным совершенством. Я прав? Неудивительно, что вы столько времени не можете отыскать достойную себя пару. Такой идеальный образчик встречается раз в сто лет.