Текст книги "Хозяйка Англии"

Глава 3

Руан, осень 1125 года

Штормовой ветер иссяк, и безмятежное солнце подсвечивало упряжь и снаряжение кортежа. В его свете ярко переливалось платье Матильды из красного шелка, блестел мех горностая, сверкала драгоценная диадема, скрепляющая на ее голове белую вуаль. Жители Руана высыпали ей навстречу, и миледи повелела рыцарям раздавать от ее имени щедрые дары. Впереди скакали герольды, фанфарами и выкриками возвещая прибытие вдовствующей императрицы Германии, дочери короля. Сердце ее наполнилось триумфом и гордостью, когда она ехала через ликующую толпу. Голову женщина держала высоко, как полагалось даме ее ранга, но время от времени позволяла себе улыбнуться – гордо и милостиво.

Соболь, жеребец Бриана Фицконта, был горяч, однако хорошо выезжен. Сам представитель английского монарха скакал на коренастом кауром кобе, который был низковат для его длинных ног. Бриан старательно делал вид, что не замечает несоответствия. После вчерашних сбоев новых проблем не возникло, все шло по плану. Матильда все еще не простила ему опоздания, но готова была подождать, прежде чем поставить на нем крест.

Когда они въехали под своды герцогского замка на берегах Сены, жеребец запрядал ушами, заплясал, почуяв волнение наездницы. Почти шестнадцать лет миновало с тех пор, когда она останавливалась здесь ненадолго по пути на церемонию обручения. Воспоминания о тех днях туманными призраками прошлого скользили между камнями и булыжниками настоящего.

Слуга поспешил взять Соболя под уздцы. Дрого спешился, чтобы помочь госпоже спуститься, но Бриан Фицконт опередил его и первым подскочил к Матильде. Она, подавая ему руку, отметила, что уже знакомые ей чернильные пятна никуда не делись, да еще прибавились новые. Должно быть, работал в своем шатре после того, как поужинал с ней. Она одобрила такое трудолюбие. Было что-то согревающее в мысли о том, что в темное время ночи, когда другие спали, Фицконт размышлял с пером в руках.

Высокий широкоплечий человек двинулся ей навстречу с распростертыми объятиями. Молодая вдова озадаченно посмотрела на него, а потом земля покачнулась у нее под ногами и прошлое слилось с настоящим. Матильда узнала своего старшего единокровного брата.

– Роберт? – прошептала она и повторила затем в полный голос: – Роберт!

Его темно-синие глаза светились гостеприимством, пока он, сжав ее ладони в своих, целовал ее в обе щеки с сердечным теплом и при этом умудрялся соблюдать приличествующий случаю этикет.

– Сестра! Как прошло ваше путешествие?

– По большей части неплохо. Вчера моя лошадь захромала.

– То-то я удивился, увидев вас на Соболе Бриана. – Роберт быстро глянул на Фицконта. – Он хорошо позаботился о вас?

– Насколько смог, – произнесла она с каменным лицом.

Бриан поднял брови, а Роберт хохотнул:

– Звучит угрожающе.

– Я опоздал к условленному сроку, – пояснил Бриан, – и вчерашняя буря помешала быстро установить шатры. Их чуть не унесло за море!

Затем он с поклоном попросил разрешения отойти – присмотреть за тем, как багаж императрицы переносят в отведенные ей покои. Роберт посерьезнел:

– Бриану вы можете доверить свою жизнь. Я готов поручиться за него. А еще это один из умнейших людей в окружении нашего отца.

– Поверю вам на слово, – с улыбкой ответила Матильда.

Роберт старше ее на двенадцать лет и был уже совсем взрослым, когда она уехала в Германию. Тем не менее сейчас между ними сразу возникла близость – у нее появилось теплое чувство, как будто она вновь надела любимое одеяние, долгие годы пролежавшее в сундуке.

– Даже если Бриан чем-то обидел вас, не будьте к нему слишком строги.

– Ничем он меня не обидел, и у него прекрасный конь. Просто все пока так неопределенно…

Они пошли к входу в жилую башню, и брат с душой произнес:

– Сочувствую вашей утрате. Жаль, что вас привели сюда столь печальные обстоятельства.

– Благодарю. Я глубоко горюю о смерти мужа, – призналась Матильда, – но нужно думать о будущем. Вот почему я здесь. Отец призвал меня не для того, чтобы предаваться скорби.

Роберт ничего не сказал, но выражение его лица было достаточно красноречиво.

Двери в огромный зал распахнулись. Путь оказался застлан красной тканью и усыпан цветами. По обе стороны теснились придворные, и когда Матильда с братом проходили мимо, те преклоняли колени, шурша одеждами и позвякивая драгоценностями. Вдовствующая императрица вышагивала с неторопливой величавостью, смотрела прямо перед собой – императрица от головы до кончиков пальцев. Торжественность церемонии наполнила ее душу покоем.

В дальнем конце зала на помосте стояло два трона. На большем из них восседал ее отец со скипетром в правой руке. Его королева – Аделиза – расположилась рядом, облаченная в платье из мерцающего серебристого шелка, на котором сверкали жемчужины и аметисты. Матильда приблизилась к помосту и присела в реверансе с опущенной головой. Роберт тоже преклонил колено, но на шаг позади нее.

Она услышала, как зашелестела мантия, – значит отец поднялся. Потом послышались неспешные шаги.

– Возлюбленная дочь моя. – Король наклонился, взял ее за руки и, поцеловав в обе щеки, поднял на ноги. – Добро пожаловать домой.

Матильда вглядывалась в его лицо. Шесть лет, прошедшие с их последнего свидания, добавили Генриху морщин. Волосы поредели, и в них стало больше седины. Набрякли мешки под глазами, но серые глаза, как и прежде, смотрят твердо и проницательно.

– Здравствуйте, отец, – сказала она, после чего присела в реверансе перед мачехой. Та, на год младше Матильды, нежная и тонкая, как голубка, обняла ее.

– Дочь моя, я несказанно рада вашему приезду, – произнесла Аделиза.

– Госпожа мать. – Матильда с трудом выговорила эти несообразные слова.

На губах мачехи промелькнула тень улыбки, и стало ясно, что она думает так же.

– Я надеюсь быть вам хорошей матерью, – ответила королева, – но еще больше я хотела бы стать вам подругой и наперсницей.

Отец взял дочь под руку и обошел с ней придворных, чтобы представить великим мужам, состоящим на службе у короля. Не все из его приближенных прибыли на церемонию – у кого-то были дела в других местах, кто-то не смог покинуть Англию. Тем не менее это было внушительное собрание. Биго, Д’Обиньи, Омаль, де Тосни, Мартел, архиепископ Руана, аббат Ле-Бека, кузены Матильды из Блуа – Тибо и Стефан, получивший от молодой жены графини Маго титул графа Булонского.

– Сочувствую вашему горю, кузина, – произнес Стефан. – Примите мои искренние соболезнования.

Он говорил серьезно и, казалось, от всего сердца. Но Матильда знала, что зачастую видимость отличается от истинного положения дел, и потому держалась настороженно. Наверняка фраза Стефана не более чем светская любезность.

– Я помню вас маленькой девочкой с длинными косичками, – добавил он, улыбаясь.

Всплыло далекое воспоминание.

– А вы дергали меня за них! – упрекнула Матильда двоюродного брата.

Он сделал вид, будто уязвлен в лучших чувствах.

– Только в шутку. Я вас никогда не обижал. Ваш брат Вильгельм тоже дергал вас за косы.

При упоминании брата Матильды на мгновение повисла тишина, как будто слова Стефана подняли со дна бухты Барфлёр истерзанный стихией труп юноши.

– Да упокоит Господь его душу, – быстро добавил Стефан. – Я с нежностью храню воспоминания о наших играх и часто обращаюсь к ним.

Матильда догадывалась, что кузен и сейчас не прочь дернуть ее за косу, будь у него такая возможность, и снова назвал бы это шуткой.

– Племянник, вы моя отрада и утешение, – вмешался Генрих. Его серые глаза ничего не упускали. – Знаю, что всегда могу рассчитывать на вашу поддержку; надеюсь, и моя дочь может положиться на вас.

– Безусловно, сир. – Стефан поклонился – сначала Генриху, потом Матильде.

Мужчины кратко коснулись дел в Булони и успехов Стефана в качестве нового правителя графства. Матильда обратила внимание на близкие отношения между отцом и Стефаном. Жесты молодого родственника были уверенны и свободны, он знал, чем заинтересовать короля, как рассмешить его. Те придворные, что стояли рядом, смеялись тоже, за исключением ее брата Роберта – он был сдержан и сосредоточен. Невысокая, плотная жена Стефана ловила слова мужа, будто драгоценные камни, но при этом все время оглядывалась по сторонам – кто как посмотрел, кто что сказал, – не забывая, впрочем, о подобающей скромности манер.

Бывшая германская императрица сочла поведение Стефана безупречным, но какие из его слов были правдой, а какие – личина, еще нужно будет разобраться.

Матильда обвела взглядом отведенные ей покои. Более тяжелая мебель, предметы убранства и другие вещи, отправленные вперед, уже расставили по местам: ее кровать с покрывалами и занавесями, настенные шпалеры из ее императорской опочивальни, лампады, свечи, ларцы и сундуки. А более легкие вещи она привезла с собой, оставалось лишь распаковать их. А когда все будет сделано, Матильда сможет закрыть дверь и представить хотя бы на минутку, что снова в Германии. Тоска по ушедшему счастью горьким комом подкатила к горлу.

– Надеюсь, здесь есть все, что вам может понадобиться, – обеспокоенно заговорила Аделиза. – Я бы хотела, чтобы вы чувствовали себя как дома.

– Вы очень добры.

– Я помню, как приехала сюда из Лувена: мне все казалось чужим. Утешали только привычные вещи, привезенные с собой.

Голосок Аделизы звенел серебряным колокольчиком. Изящное телосложение и невинный облик делали ее похожей на ребенка, но Матильда догадывалась, что супруга отца – более глубокий человек, чем могло показаться с первого взгляда.

– Вы правы, – сказала Матильда. – Я признательна вам за вашу заботу.

Аделиза в порыве чувства обняла Матильду:

– Как хорошо, что в семье появилась женщина, с которой можно поговорить.

Удивленная падчерица не обняла мачеху в ответ, но и не отстранилась. От Аделизы исходил аромат цветов. Суровая и аскетичная мать Матильды духами не пользовалась, она превыше всего ставила ученость, отличалась набожностью и истово соблюдала все церковные обряды. Ни материнской ласки, ни мягкости молодая вдова не помнила, все отношения были подчинены рассудку. Вот почему она едва не прослезилась в теплом объятии Аделизы.

Дверь распахнулась, и в облаке холодного воздуха в комнату стремительно вошел король. Отмахнувшись от реверансов жены и дочери, он остановился и внимательно осмотрел все вокруг, словно составлял перечень имущества, хотя почти все это он уже видел, пока Аделиза обставляла для Матильды покои.

– Ну как, устроилась, дочь? – Резкий тон его голоса требовал утвердительного ответа. – У тебя есть все, что нужно?

– Да, сир, благодарю вас.

Подойдя к переносному алтарю, который она привезла с собой, Генрих взял в руки золотой крест, стоящий по центру, и со знанием дела изучил драгоценные камни и филигрань. Затем такому же осмотру подвергся золотой подсвечник и образ Богоматери с Младенцем, писанный сусальным золотом и ляпис-лазурью.

– Ты хорошо показала себя сегодня, – наконец бросил он. – Я доволен тобой. – Его внимание привлек длинный кожаный футляр, лежащий на отдельном столике сбоку от алтаря. – Это то, что я думаю? – спросил мужчина с жадностью собирателя.

Прежде чем взять ключик с золотого блюда на алтаре, Матильда присела перед образом Богоматери, а после отперла замок футляра.

– Мы с Генрихом поженились в день святого Иакова, – сказала она, – и потом всегда отмечали этот праздник с особым чувством. Эта святыня принадлежит мне, и я вправе распорядиться ею так, как сочту нужным, а я желаю передать ее в Редингское аббатство во спасение души моего брата и моей матери.

Она открыла ящичек, и взорам предстало левое предплечье с кистью в натуральную величину, отлитое из золота и установленное на отделанный самоцветами постамент. Рука была облачена в узкий рукав с манжетой из драгоценных камней; указательный и средний пальцы подняты в жесте благословения.

Ее отец издал протяжный звук.

– Рука святого Иакова, – произнес он с благоговением. – Ты действительно хорошо себя показала, дочь моя. – Генрих не пытался вынуть руку из футляра и рассмотреть ее – сделать так в светской обстановке означало бы проявить неуважение к реликвии, – но все же прикоснулся к золоту как собственник. – Они тебе сами ее отдали?

Матильда ответила уклончиво:

– Перед смертью мой муж сказал, что эта святыня должна принадлежать мне.

Король пристально взглянул на нее:

– А новый император знает?

– Теперь знает. Вы хотите, чтобы я вернула ее?

Отец быстро мотнул головой:

– Нужно всегда чтить предсмертные желания. Редингское аббатство будет в восторге от этого дара императрицы. И возможно, будущей королевы, – добавил он многозначительно.

Матильда ждала продолжения, однако Генрих с загадочной улыбкой стал прощаться.

– Такие вопросы нужно обсуждать в другой обстановке. Сначала как следует осмотрись, отдохни, а потом поговорим.

Она присела в реверансе; поцеловав ее в лоб, он покинул комнату уверенной, бодрой походкой.

Аделиза тоже присела вслед ему, но осталась с Матильдой – ей хотелось подробнее рассмотреть реликвию святого Иакова.

– Она обладает целительной силой?

– Говорят, что обладает.

Ее мачеха кусала губы в нерешительности.

– Как вы думаете, рука святого излечит бесплодную жену?

– Не знаю…

Матильда обращалась к святому именно с такой просьбой, и ее молитвы были услышаны, только младенец умер сразу после рождения. Она еще недостаточно знала Аделизу, чтобы открыться ей в столь деликатном деле.

Аделиза вздохнула:

– Я понимаю, что должна принять волю Господа, но это так трудно, особенно когда мой долг – зачать.

Матильда не могла не проникнуться сочувствием к Аделизе, так как она знала, каково это: месяц за месяцем люди смотрели на нее, молодую жену пожилого мужчины, в нетерпении, когда же она понесет. Положение Аделизы становилось совсем невыносимым оттого, что другие женщины имели от Генриха детей.

– Он думает о том, чтобы сделать вас своей преемницей, вы наверняка и сами догадались.

Матильда кивнула:

– Как догадалась и о том, что я не единственная, о ком он думает. У моего отца всегда был главный план и запасной план, и потом еще один план на случай, если с первым и вторым планами не сложится. – Она испытующе посмотрела на Аделизу. – Я уважаю его и знаю свой долг, но также я знаю, что, несмотря на все его слова любви, я всего лишь еще одна фигура в его игре. Мы все для него не более чем пешки.

– Он великий король, – убежденно заявила Аделиза.

– Безусловно, – согласилась Матильда и подумала, что кто бы ни занял в будущем место ее отца, этому человеку придется стать еще более великим королем, чтобы заполнить пустоту, которую оставит последний сын Вильгельма Завоевателя.

Глава 4

Гавань Барфлёр, Нормандия, сентябрь 1126 года

Наблюдая за тем, как все увеличивается пространство между пристанью Барфлёра и палубой, на которой она стояла, Матильда дрожала и куталась в мантию. Вокруг плясали и бились волны, пенились белыми шапками, а за выходом из гавани мрачной серой массой качалось открытое море. Из-под носа королевской галеры взмывали фонтаны брызг, а ветер так раздувал квадратный парус, что казалось, будто огромный красный лев, нарисованный на полотнище, ревет и шевелит лапами.

Она не всходила на борт судна с тех пор, как была восьмилетней девочкой. Ее мысли неизбежно возвращались к последнему плаванию ее брата: начавшееся в этой гавани, оно оборвалось, как и вся его жизнь. Черной ноябрьской ночью корабль попал в бурю, наткнулся на скалу на выходе в море и затонул. Сейчас стоял день, и обстоятельства были иными, но, как ни поднимала Матильда подбородок, как ни старалась сохранить величественный вид, все равно ей было страшно.

К ней приблизился Бриан Фицконт.

– Мы увидим Англию еще до заката, если ветер не стихнет, – заметил он.

– Должно быть, вы привычны к морским путешествиям.

– Это так, но я всегда рад оказаться на берегу. Однако ныне все неплохо, с таким хорошим попутным ветром. – В его голосе послышалась улыбка. – Тем более сегодня с нами рука святого Иакова.

– Надеюсь, вы так говорите не только потому, что хотите успокоить меня.

– Госпожа, я бы не посмел отойти от истины, – проговорил он, поблескивая темными глазами.

Матильда в ответ только выгнула бровь. Со времени их первой встречи она успела привыкнуть к обществу Фицконта и с удовольствием беседовала с ним. Он состоял в правительстве ее отца и дружил с ее братом Робертом. Часто они сидели в компании других придворных, беседуя до самой ночи на всевозможные темы: от лучшего способа освежевать зайца до тонкостей папской политики и спорных положений английского права, в котором Бриан отлично разбирался. Ей нравилось слушать, как он отстаивает свою точку зрения в спорах.

– Англия станет новым этапом на вашем пути, миледи. – Теперь лицо Бриана было серьезным, а во взгляде светилась такая притягательная сила, что Матильде пришлось опустить глаза, чтобы между ним и ею не проскочила искра.

– И кто знает, где этот путь закончится?

– Уверен, ваш отец знает.

– Жаль только, что он не хочет ни с кем поделиться своим знанием.

Она посмотрела на короля. Генрих стоял на противоположном конце судна с группой приближенных. В Руане Матильда присутствовала при том, как отец вершил суд и плел сеть политики. Он вовлекал ее в управление королевством, сажая рядом с собой, но мнением ее практически никогда не интересовался. В прошлом месяце он, не посоветовавшись с ней, отклонил брачные предложения из Ломбардии и Лотарингии. Она провела при дворе уже почти год, но время застыло, словно паутина, растянутая между двумя ветками в ожидании иной добычи, чем пыль, оседающая на ее нитях. Генрих призвал ее к себе из Германии, а потом – ничего, как будто дочь была ценной вещью, которую лучше приберечь про запас.

– Как только окажемся в Англии, дела завертятся, – пообещал Бриан.

Он пытался успокоить ее, но на Матильду его слова оказали обратный эффект.

– Вы знаете что-то, что не известно мне?

– Нет, госпожа. Только то, что там есть люди, с которыми ваш отец должен посоветоваться по самым разным вопросам. Прежде всего, это ваш дядя король Давид и, конечно же, епископ Солсберийский.

Матильда раздраженно воскликнула:

– Снова разговоры между мужчинами! Я дочь короля, и бароны отца принесли мне клятву верности, но все равно ведут себя так, словно у меня в этом мире нет ни места, ни голоса.

– Будет. Однажды будет, – тихо ответил Бриан. – А сейчас время собирать силы и подготавливать почву.

Оба обернулись, заслышав звуки рвоты, и увидели, что через борт судна перегнулся благородного происхождения юноша с позеленевшим лицом. Бриан хмыкнул.

– Не думаю, что ему так уж плохо, – пробормотал он. – Если только от досады.

Матильда задумчиво смотрела на Галерана де Мелана. Он был зачинщиком неудавшегося мятежа в поддержку ее кузена Вильгельма Клитона и последние два года провел в тюрьме в Нормандии. На корабле кандалы с него сняли, так как сбежать отсюда он все равно не мог. Ее отец счел неразумным оставлять бунтовщика вдали от себя и решил перевезти его в Англию, где ему предстояло продолжить заключение под присмотром королевского юстициара – епископа Солсберийского. Галеран был сыном одного из наиболее преданных слуг Генриха; его брат-близнец Роберт не принимал участия в восстании. Матильда прекрасно знала, что в их случае «подготовка почвы» состоит в том, чтобы решить, как поступать с подобными людьми из влиятельных семей, которые считают законным правителем Нормандии и Англии не ее отца, а Клитона. Галеран де Мелан сейчас выглядел жалким и бессильным, однако он все еще опасен.

Оставив Бриана, Матильда пошла к Аделизе. Ее молодая мачеха сидела спиной к борту, укутанная теплыми шкурами и обложенная подушками, набитыми овечьей шерстью. На фоне темного меха белки и соболя ее лицо с закушенными губами казалось бледным овалом. Матильда подумала, не боится ли та плыть, но, с другой стороны, супруге короля Англии и Нормандии часто приходится пересекать пролив, и излишней пугливостью она не отличалась. Возможно, она, подобно Галерану де Мелану, страдала от качки. На палубе было несколько людей, маявшихся морской болезнью, хотя ни один из них не издавал столько шума, как лорд де Мелан. Подойдя ближе, она поняла, что ее мачеха плачет.

– Что с вами, моя госпожа? – Матильда оглянулась, чтобы позвать на помощь, но Аделиза схватила ее за руку.

– Не надо, не надо, – проговорила она.

Падчерица села рядом с ней и тоже прикрыла свою мантию меховым пологом.

– Что случилось?

Аделиза сглотнула и вытерла краем рукава слезы.

– У меня начались регулы, – едва слышно призналась она. – Я думала… думала, что на этот раз семя удержалось. Миновало целых сорок дней с тех пор, как в последний раз шла кровь… Но они опять пришли. Они всегда приходят. – Аделиза, поникнув, качалась из стороны в сторону. – Почему у меня не получается исполнить свой долг? В чем моя вина, за которую Бог отказывает мне в этом?

Матильда обняла Аделизу за плечи:

– Сочувствую вам. Я так же горевала, пока была замужем за Генрихом.

– Я была бы хорошей матерью, – прошептала Аделиза. – Я знаю, во мне это есть. Если бы только мне выпало это счастье. Хотя бы раз. Неужели я слишком многого прошу?

Она умолкла, заметив, что через палубу к ним пробирается Вильгельм Д’Обиньи. Несмотря на непрекращающуюся качку, он, казалось, без труда удерживает равновесие. Склонившись, он протянул женщинам флягу.

– Госпожа, это вино с медом и имбирем, – обратился он к королеве. – Это хорошее средство от дурноты. Моя тетя Оливия только им и пользуется. А волны сегодня нешуточные.

Матильда с подозрением на него посмотрела, однако, судя по открытому выражению его лица, он искренне считает, будто правительница страдает от mal de mer. Она поблагодарила его от имени королевы, но таким тоном, чтобы у Д’Обиньи не возникло желания задерживаться рядом с ними. Он уловил намек, вспыхнул румянцем и с поклоном удалился.

Аделиза всхлипнула и вскинула подбородок:

– Хватит жалеть себя! Коли у Господа иные планы, я должна довериться Провидению. В свое время Он даст знать, чего ждет от меня. – Вынув из фляги затычку, она сделала глоток и передала вино падчерице.

– Да, наверное, так и будет, – согласилась Матильда, а про себя подумала, что порой пути Господни настолько загадочны, а она не смогла бы исполнять высшую волю с таким же терпением, как делает это супруга Генриха.

Установленная на почетном месте перед высоким алтарем Редингского аббатства, рука святого Иакова золочеными перстами указывала на небеса. Аббатство Девы Марии и блаженного Иоанна Евангелиста было освящено всего шесть лет назад и еще не достроено. Генрих хотел, чтобы оно стало самым грандиозным монастырем во всем христианском мире, и уже избрал его местом собственного погребения, когда придет время. Пока же в монастыре возвели мавзолей в память о его сыне, который утонул на «Белом корабле» и чьи останки покоились на дне моря. Монахи из великого аббатства Клюни справляли службы, читали молитвы и заботились о реликвиях, в числе которых были кровь и вода из бока Христа, фрагмент его обуви и его крайняя плоть, оставшаяся после обрезания, а также прядь волос Девы Марии. Впечатляющее собрание предметов, принадлежащих святому семейству, придавало аббатству значимость и святость и – что немаловажно – обеспечивало место на небесах его основателю и покровителю.

Теперь, когда руку святого Иакова вручили в целости и сохранности служителям аббатства, Генрих остановился отдохнуть на постоялом дворе. Кроме жены и дочери, с ним были несколько самых близких советников и родственников – дядя Матильды, король Шотландии Давид, Роберт Глостерский и Бриан Фицконт.

Перед тем как войти в дом, Матильда набрала полные легкие свежего осеннего воздуха и потом выдохнула – и воздух, и нервное напряжение. На мессе, когда реликвию из Германии передавали аббатству, она едва не расплакалась – так близки и в то же время так далеки были воспоминания о дне ее бракосочетания с германским императором. Ах, если бы только она могла вернуть те дни и прожить их снова, но уже как зрелая женщина, а не как принужденное к повиновению дитя!

Слуги ее отца расставили кресла и скамьи вокруг очага, разложили закуски так, чтобы они были под рукой. Когда прислужник снимал с Матильды плащ, король Давид глянул на нее со свойственной ему лаконичной улыбкой.

– Племянница, вы правильно поступили, привезя столь ценный дар аббатству. Ваша мать гордилась бы вами. – Он говорил на принятом при дворе нормандско-французском языке, но с мягким шотландским акцентом.

– Она увидела бы в этом лишь мой долг, – сухо ответила Матильда.

– Который вы исполнили, – одобрительно кивнул дядя. В его глазах затем мелькнула искорка юмора. – Вы дочь своей матери, но не только, и вы умеете улыбаться. – Он потрепал ее под подбородком – грубовато, но добродушно. – Надеюсь, вы еще и моя племянница.

Матильда постаралась не разочаровать дядю и выдавила улыбку. Вообще-то, она очень любила его. Он играл с ней, когда она была ребенком, и присылал ей в Германию письма и подарки, которые подбадривали и утешали юную императрицу гораздо больше, чем сухие наставления и религиозные труды на латыни от ее матери. Дядя дарил Матильде кукол, и сладости, и даже ожерелье из шотландских гранатов, до сих пор хранимое ею в шкатулке с украшениями.

– Ну вот и хорошо. – Он поцеловал Матильду в щеку и усадил у огня.

Как только все устроились, ее отец потребовал тишины.

– Теперь, когда мы все в сборе, я хочу поговорить о будущем. – Он остановил свой взгляд на каждом из слушателей. – Я достаточно долго питал надежды, что Господь ниспошлет нам с королевой наследника мужского пола, но до сей поры Он не дал нам этого благословения.

Аделиза, опустив голову, вертела на пальце обручальное кольцо.

– Раз дело обстоит подобным образом, настала пора озаботиться вопросом преемства, тем более что выбор мой прост. Не имея законного наследника мужского пола, я должен думать либо о моих блуаских племянниках, либо о дочери и возможном плоде ее чрева.

Матильда выпрямилась и ответила на его взгляд своим, не менее твердым взглядом.

Роберт заметил:

– Есть люди, сир, которые добавили бы к списку кандидатов Вильгельма Клитона.

– Нет. – Монарх отмел это предположение коротким резким жестом. – У Клитона нет ни ума, ни опыта, чтобы править Англией и Нормандией.

– Зато опыт есть у его сторонников, – разумно вставил Давид Шотландский. – Король Франции поддерживает его, чтобы осложнить вам жизнь, и что насчет того плененного юноши, которого вы привезли с собой?

– Галеран де Мелан – безрассудный и безмозглый юнец, – отчеканил Генрих.

– С очень влиятельной и богатой родней.

– Это так, но пленение Галерана показало всем его родственникам, как долго они могут испытывать мое терпение без последствий для себя. Мой выбор ясен. – Он вытянул вперед мощную руку. – Вот дочь моя, вдова императора. По рождению и браку она имеет большие связи. Она плод моих чресл, в ней течет кровь древнего английского королевского дома. Более того, только у нее оба родителя были коронованными сюзеренами на момент ее зачатия. И она обладает опытом правления в роли супруги императора.

Сердце Матильды сжалось от переполнявших ее гордости и волнения. Она изо всех сил старалась выглядеть так, как описывал ее отец, – величавой и достойной трона.

Роберт осторожно возразил:

– Сир, редкий мужчина подчинится женщине, какой бы знающей она ни была и какая бы благородная кровь ни текла в ее венах. И я утверждаю это как человек, который счастлив будет присягнуть сестре в верности. – Он огляделся, принимая кивки одобрения от остальных.

– А я говорю, что все мужчины подчинятся моему решению, так или иначе. – Пальцы Генриха сжались в кулак. – Я не дурак. И знаю, что, когда король мертв, его слово перестает быть законом. Значит, я должен устроить все самым надежным образом, пока нахожусь в добром здравии. Если у меня нет сыновей от моей королевы, я буду ждать внуков, рожденных мне дочерью.

Матильда поймала тяжелый взгляд отцовских серых глаз:

– И какой же мужчина произведет для вас этих внуков, отец? Вы не назвали его.

– Не назвал, потому что еще обдумываю, кто это будет. Для нас первостепенно только, чтобы он был хорошего рода и мог дать тебе сыновей. Королем ему никогда не быть, его интерес сведется к тому, что его сын будет увенчан короной Англии. А ты, дочь моя, станешь сосудом, который принесет это царственное дитя в мир. Ты будешь реальным правителем до тех пор, пока он не повзрослеет достаточно, чтобы взять власть в свои руки. В этом тебе помогут твои родственники и мои верные вассалы. Твое влияние как матери будущего сюзерена будет огромно, и все эти люди поддержат тебя. – Он обвел широким жестом освещенный огнем круг людей. Казалось, в воздухе потрескивают искры напряжения. – Если Бог милостив, он подарит мне достаточно лет, чтобы я увидел, как мой внук становится мужчиной.

И чтобы продолжать властвовать, добавила про себя Матильда, зная, что та же мысль мелькнула и в умах остальных. Если отец проживет так долго, то им, может, и не придется иметь дело с неслыханным доселе казусом – женщиной на троне. Прижав к груди тонкую руку, она сказала:

– Я готова исполнить свой долг, сир, и горда вашим доверием. Но что, если вы покинете нас до того, как я произведу на свет ребенка? И что, если я не смогу понести?

Он мрачно воззрился на нее, как будто обвинял в том, что она намеренно осложняет дело.

– В случае необходимости мы обсудим это позднее. А пока мое решение таково: на троне будет сидеть мой прямой потомок, и все бароны принесут тебе клятву верности как моей наследнице.

Наступило долгое, напряженное молчание, которое наконец нарушил Бриан Фицконт. Он встал, обошел очаг и опустился перед Матильдой на одно колено.

– Клянусь в этом всей душой и без принуждения, – произнес он и склонил голову.

Его поступок взволновал молодую женщину до глубины души; ей оставалось только надеяться, что ее смятение не отразилось на лице. Сжав его ладони, Матильда одарила Бриана «поцелуем мира» в обе щеки. Губы ее коснулись шероховатой щетины, она почувствовала исходящий от его одежды аромат кедровой древесины – и у нее захватило дух.

– Благородный поступок, – похвалил того Генрих тоном родителя, терпеливо наблюдающего за проделками дитяти, – но я уже уверен в преданности тех, кто здесь собрался. Но в будущем вы все присягнете Матильде публично. Полагаю, провести церемонию клятвоприношения лучше в Рождество, когда ко двору съедутся все бароны и станут как свидетелями, так и участниками.

Роберт задумчиво потер щеку.

– А как же Стефан и Тибо Блуаские? – Его губы скривились при упоминании кузенов. – Стефан ведет себя так, словно уверен, что вы готовите его к более высокой роли, чем правитель Булони.