Текст книги "Осенний трон"

Глава 19

Руан,

сентябрь 1183 года

Королева стояла ровно и неподвижно, пока Амирия и Бельбель облачали ее в золотую парчу. Ткань была из Сицилии, ее прислала в подарок Иоанна, а Бельбель сшила из нее великолепное парадное платье. До сих пор у Алиеноры не было достойного случая, чтобы надеть его, но сегодня предстоял семейный совет по поводу прав наследования. Генрих был крайне уклончив и ничего не рассказывал ей о своих намерениях. Не говорил он о них и Ричарду с Жоффруа. Иоанн знал больше, в этом нет никаких сомнений – вид у него был уж очень многозначительный. К тому же младший сын избегал встреч с ней, а это обычно означало, что он что-то задумал.

Бельбель заколола последнюю булавку в головную накидку королевы, и вот, с горностаевой мантией на плечах, Алиенора готова была отправиться на встречу с Генрихом и узнать, что он им уготовил.

Когда она вошла, Генрих уже нетерпеливо расхаживал из угла в угол. За пюпитрами, на которые падал свет из окон, сидело несколько писцов. Они корпели над листами пергамента, и скрип их перьев не прекращался ни на мгновение. Ричард, Жоффруа и Иоанн расположились за деревянным столом, в центре которого стопкой были сложены документы.

– Наконец-то, – буркнул Генрих. – Я уже собирался начинать без тебя.

– Преклоняюсь перед твоей выдержкой. – Она села на свободное место, сбоку от того, которое отводилось Генриху. – Однако без меня принятые решения не имели бы законной силы.

Она выпрямилась, не касаясь спинки стула, и чинно сложила руки на коленях. Каждое ее движение было выверенным и величавым. Встретившись взглядом с Ричардом, она заметила его беспокойство, хотя сын и пытался замаскировать его небрежной позой. Он уже носил титул графа Пуату и правил в качестве герцога Аквитании. Теперь настал момент, когда к его наследству должны прибавиться Англия и Нормандия, хотя с Генрихом нельзя быть ни в чем уверенным.

– Мама, – поклонился ей Жоффруа, – у тебя превосходное платье.

Она тепло поблагодарила сына, а ворчание супруга не удостоила вниманием. Затем Иоанн пробормотал положенное приветствие. Его взгляд, пока он кланялся, неуловимо скользнул поверх Алиеноры и куда-то в сторону.

Рядом, во главе стола, уселся Генрих и, сцепив руки, оперся о столешницу. Его манеры были подчеркнуто деловитыми и даже воинственными.

– Мы собрались здесь, чтобы обсудить ваше наследство, – объявил он и оглядел сыновей. – Кончина вашего брата заставила меня внести изменения, и вот мое решение.

Он потянулся к стопке документов посреди стола, и Алиенора поняла, что на самом деле бумаги были разделены на три части. Генрих по одной выдал их сыновьям. С каждого пергамента свисал шнур с печатью.

– Это ваше наследство, – сказал король. – Хочу, чтобы сразу было ясно: никаких возражений, никаких споров. Пусть никто не жалуется, будто я лишил его наследства. Всем понятно?

У Алиеноры все внутри сжалось. Этот закон Генриха не предвещал ничего хорошего.

– Понятно? – Генрих охватил сыновей единым пронизывающим взглядом.

Ричард откинулся на спинку стула.

– Понятно, сир. – Он сжал в кулак правую руку, лежащую на столе. В луче сентябрьского солнца, проникшего через стрельчатую арку окна, на его пальце блеснул перстень святой Валерии, регалия графов Пуату.

Его братья кивнули в знак согласия и переглянулись, словно воины перед началом битвы.

– Хорошо. – Генрих выдавил улыбку. – Соблюдайте это правило неукоснительно. Итак. Вы должны закрыть брешь, возникшую после смерти брата, и взять на себя обязательства, возложенные на вас. Я рассчитываю, что вы проявите себя выдающимися правителями и свершите на этом поприще великие деяния, потому что вы – мои сыновья. Ваш долг – поддержать честь и гордость династии. Все, что вы делаете, отражается на моем имени, помните об этом. Пока я жив, в порученных вам владениях вы будете править от моего имени, и ни при каких обстоятельствах вы не должны выходить за эти рамки. Политика, которую мы проводим, строится в интересах династии, и это моя политика, пока я жив и возглавляю семью. Жду от вас полного повиновения.

Алиеноре стало неловко за Генриха. Он что, малолетних детей пытается припугнуть сказочным великаном с дубиной? Неужели надеется таким вот образом добиться послушания? Куда делся тот шарм, которым обладал Генрих в молодости? – недоумевала она. Наверное, этот кошель с золотой пылью оставили открытым, и ветер времени сдувал ее и уносил блестящей спиралью, пока кошель совсем не опустел.

– Работайте сообща, ради единой цели, – продолжил Генрих. – Недопустимо любое посягательство на земли и влияние других членов семьи, как и всякая намеренная провокация на подобное посягательство с их стороны. В конечном счете именно это и стало причиной гибели вашего старшего брата. Тот из вас, кто перешагнет эту черту, познает полную меру моего гнева. – Кулак Генриха опустился на стол с такой силой, что подскочили золотые бокалы и заплескалось налитое в них вино. – Где вы и с кем вы – не имеет значения, играет роль только то, что вы делаете, и вы должны во всем следовать моей воле. Вы мои сыновья, и я люблю вас всем сердцем. Я оделил вас несметным богатством и знаю, что вы оставите след в истории, ибо моя кровь течет в ваших жилах. Помните об этом, когда замыслите пойти войной друг против друга. Когда вы сражаетесь с братом или со мной, вы проливаете собственную кровь. Мы одно целое, и ради нашего рода нам нужно держаться вместе. И как одно целое, мы должны идти в одном направлении, чтобы подавить всех, кто посягнет на нашу власть, и только так мы выживем и прославимся. – Он рубанул рукой воздух. – Что я решил, то справедливо и честно, и я не потерплю никаких возражений.

Ричард взял пергамент, который лежал перед ним, и погрузился в чтение. И тут же его настороженность сменилась полным неверием в то, что видели его глаза, а затем он пришел в ярость. Вскочив на ноги, он через стол уставился на Генриха, который смотрел на него с плотно сжатыми губами. Ни слова не говоря, Ричард смял документ, швырнул его на пол и выбежал из комнаты.

– Что ты сделал? – потребовала объяснений Алиенора у супруга.

– Что нужно было, то и сделал! – отрезал Генрих. – Сделал так, чтобы всем было лучше, и если Ричард не понимает этого, тогда он дурак и ему придется поплатиться за это. Я король, и я принимаю решения.

Алиенора кинула взгляд на двух оставшихся сыновей. Жоффруа сидел насупленный, зато Иоанн, напротив, выглядел так, будто высосал из ракушки особенно сочную устрицу.

Она поднялась, чтобы пойти вслед за Ричардом, но быстрый жест Генриха поставил на ее пути двух стражников.

– Госпожа супруга, не соблаговолишь ли вернуться на место? – попросил он. – Я сам с ним разберусь, когда придет время.

Ее затрясло от возмущения.

– Я спрашиваю тебя еще раз: что ты сделал? Почему Ричард ушел?

Генрих раздраженно дернул плечом:

– Потому что он не понял ни слова из того, что я сказал.

– А может, потому, что он очень хорошо тебя понял? – Она проиграла в голове угрожающую речь Генриха, отдельно отметив слова о лишении наследства и о требовании не спорить друг с другом.

Король с досадой поморщился:

– Ну ладно. Теперь, как самый старший из сыновей, Ричард получает Англию и Нормандию. Жоффруа владеет Бретанью, и, соответственно, ему будет даровано графство Ричмонд. – Он глянул на младшего сына, у которого с лица не сходила довольная улыбка. – А Иоанн приносит оммаж Ричарду и правит Аквитанией.

Алиенору словно со всей силы бросили о стену. Забыв, как дышать, королева в ужасе смотрела на Генриха.

– Ты совсем лишился ума? – выпалила она, когда речь вернулась к ней.

– Мои резоны совершенно оправданны, – огрызнулся король. – Иоанн – хороший правитель для Аквитании, а Ричард сможет сосредоточить усилия на других землях. Такова моя воля, и выбора ему не дано.

Алиенора замотала головой и прикусила язык, чтобы не вырвались слова, которые она не хотела бы произносить при двух младших сыновьях. У нее в голове не укладывалось, как мог Генрих сделать такое, как он не понимает несправедливости и ошибочности своего решения. Ричард никогда не согласится отдать Аквитанию. Он слишком долго, слишком тяжело сражался за нее, чтобы вдруг взять и отдать ее Иоанну, мальчишке, которому нет еще семнадцати лет, у которого нет опыта правления. Аквитания стала плотью и кровью Ричарда, и выбор у него все-таки есть – тот самый, который убил его брата.

Ни слова не говоря, она опять направилась к двери, и на этот раз Генрих позволил ей уйти. Однако стражники довели ее до самых покоев и потом встали по обе стороны от входа. Обсудить происшедшее с Ричардом она не могла.

А Ричард вихрем метался по своей комнате. Он перевернул стол, разбросал табуреты и скамьи, пнул тяжелый стул. И не переставая клялся, что никогда не откажется от Аквитании в пользу этого недомерка, младшего брата. И ему все равно, что там говорил отец. Король не Бог, у него нет права устанавливать такие правила наследования. Он будет биться за свои владения до последнего воина.

Он прорычал слугам команду паковать багажные сундуки, и тут к нему пожаловал Иоанн – развязной походкой, держа одну руку на ножнах с кинжалом, висящих на поясе.

– Хочешь, я прямо сейчас принесу тебе оммаж за Аквитанию? – спросил он.

В полном бешенстве Ричард надвинулся на брата и схватил за ворот котты.

– Ты смеешь являться ко мне… – брызгая слюной, начал он.

– Если ударишь меня, то будешь иметь дело с отцом, – вставил Иоанн с самодовольной ухмылкой, хотя и вздрогнул от страха.

– Думаешь, меня это испугает? – фыркнул Ричард. – Аквитанию ты получишь только через мой труп. А насчет того, чтобы прикоснуться к тебе… – Одним движением он опрокинул брата на пол. – Не хочу пачкать о тебя свой меч. Червяк ты, убирайся отсюда! – Он взял миску хлебной тюри в вине, пережившую первый приступ его ярости, и опрокинул ее Иоанну на голову. – Вот твое помазание, ублюдок. Из тебя такой же правитель Аквитании, как из нарыва на заднице нищего. Никогда я не приму от тебя оммаж, никогда! Аквитания отцу не принадлежит, и поэтому он не может ею распоряжаться.

Иоанн поднялся на ноги, весь облепленный мокрыми кусками хлеба, словно дохлыми мышами. Его лицо искажалось злобным ехидством.

– Ты слышал, что сказал отец: мы должны подчиняться его воле, или он раздавит каждого, кто посмеет противиться ей.

– Пусть попробует! – оскалился Ричард. – И посмотрим, кто выиграет. Точно не ты, сколько бы ни строил козни.

– На твоем месте я бы не был так уверен, – парировал Иоанн, но здравый смысл все-таки восторжествовал, и он ретировался. – Я выиграю! – крикнул он через плечо перед тем, как захлопнуть дверь.

Стоя в проеме узкого окна в своих покоях, Алиенора смотрела, как Ричард готовится покинуть Руан. Он поднял голову, нашел ее взглядом и, пока конюх выводил оседланного и взнузданного жеребца, взбежал по деревянной лестнице до такого уровня, с которого мог поговорить с ней.

– Я вернусь за тобой! – поклялся он. – Мама, обещаю!

Его сердитое лицо перерезали морщины. Матери вдвойне больно было их видеть, потому что были они преждевременны и потому что появились из-за его отца. Она покачала головой:

– Храни тебя Бог в твоем путешествии! Не беспокойся обо мне, а ему не уступай, чем бы он тебе ни грозил. Но думай перед каждым своим шагом. То, что предложил Генрих, большая ошибка, но не сжигай все мосты.

Ричард поморщился:

– Я сказал ему, что мне нужно время, чтобы обдумать его решение и посоветоваться с другими, но знай, мама, я никогда не отдам Аквитанию Иоанну. Я буду сражаться, пока не паду замертво, но не позволю такому случиться.

– Этого не случится, обещаю. А теперь поезжай, сын мой, скорее!

Едва Ричард умчался в облаке пыли, в комнату Алиеноры пришел Генрих. За ним следовали Иоанн и Жоффруа. Иоанн успел переодеться, его влажные волосы были аккуратно причесаны. Слабый травяной аромат исходил от него, как будто он только что принял ванну.

– Полагаю, ты это состряпал вместе с Иоанном! – с холодной яростью бросила она Генриху. – Ну так ничего у тебя не выйдет, потому что это не твое наследство.

– Я должен делать то, что лучше для всех, – ответил Генрих. – Вполне разумно отдать Аквитанию Иоанну. Если он принесет оммаж Ричарду, тогда я вообще не вижу, какие могут быть возражения.

– Значит, ты слеп. Ты хочешь заменить взрослого мужчину на ребенка.

– Я не ребенок, – запротестовал Иоанн. – Папа стал герцогом Нормандии, когда ему было столько же лет, сколько мне сейчас.

– Не равняй себя с отцом, и да помогут тебе небеса, если ты собираешься следовать его примеру, – обернулась к нему Алиенора. – Ребенок от кузины и козни за спиной брата не делают тебя ни настоящим мужчиной, ни хорошим правителем. Они делают тебя человеком, который не знает границ. Человеком, которому нельзя доверять. – Ей было горько, что приходится говорить это собственному сыну. – Ты не готов править Аквитанией, а манипулировать Ричардом так же, как Гарри, ни у кого не получится.

Иоанн покраснел:

– Я более чем готов, мама. Ты просто не видишь этого, потому что любишь только Ричарда.

– Чушь! Я стремлюсь к тому, чтобы каждый из моих сыновей имел то положение, которого достоин.

Во время этого диалога Генрих хранил молчание, хотя мрачнел с каждым услышанным словом.

– Ричард сделает так, как я прикажу, а не то пожалеет, – наконец вмешался он. – У него слишком много обязанностей. Нужно переложить часть из них на плечи других людей.

– Ты хочешь сказать, у него слишком много власти, – уточнила Алиенора. – И поведай мне, какую часть своих обязанностей готов отдать другим ты сам?

– Не знаю, зачем я вообще обсуждаю это с тобой, – ледяным тоном процедил Генрих, развернулся и ушел.

Разобиженный Иоанн последовал за отцом. Жоффруа двинулся было за ними, но потом передумал:

– Ты же знаешь, мама, отец будет стоять на своем.

– Ричард тоже, – напомнила она сыну.

– Значит, снова начнется война.

Алиенора заметила осторожную отстраненность, с которой держался Жоффруа. Она не знала, на чьей стороне средний сын, потому что тот предпочитал держать свое мнение при себе. Он не пытался снискать расположения Генриха, как делал это Иоанн. А с Ричардом у него всегда шло негласное соперничество, им было тягостно находиться в обществе друг друга. Если представить весы, на одной чаше которых – Генрих с Иоанном, а на другой – она сама с Ричардом, тогда Жоффруа – та гиря, которая обеспечит перевес той или иной чаше. Выбирать он будет, исходя из собственной выгоды.

– Да, согласна, но на чьей стороне окажешься ты, сын мой?

– На своей. Я отвечаю за Бретань и за Ричмонд, мой долг – заботиться об их благоденствии и о своих наследниках. – Носком сапога он начертил на полу замысловатую линию. – Констанция в положении. Она сказала мне как раз перед тем, как я отправился на этот семейный совет. В конце весны у нас будет сын или дочь.

У Алиеноры закружилась голова – так неожиданно они переключились с обсуждения политических маневров на семейные новости, но она быстро пришла в себя.

– О, я так рада за вас! Констанция хорошо себя чувствует?

– Да, только по утрам ей слегка нездоровится.

– Рождение ребенка изменит твой мир.

Жоффруа кивнул, но, несмотря на улыбку, в его глазах сохранялась задумчивость.

– И это побуждает меня еще более тщательно планировать будущее. – Он поклонился ей, взял обе ее руки и поцеловал их. – Я глубоко чту тебя, матушка, и всегда буду чтить. – С этими словами он ушел вслед за отцом и младшим братом.

Хмурясь, Алиенора села у окна. Там, где совсем недавно Ричард пришпорил своего коня, теперь играли ее внуки с другими детьми. Генрих посадил себе на спину маленького Оттона, а тот выкрикивал команды на родном немецком языке и размахивал палкой, атакуя противника – пару таких же мальчишек. Двор замка наполнился веселыми звонкими криками. Ее сыновья тоже так играли в свое время, но потом все изменилось, когда соперничество между ними стало слишком сильным. Алиенора опасалась, что тщательно продуманные планы Жоффруа принесут новые проблемы, а не решения.

Глава 20

Винчестерский замок,

июль 1184 года

Алиенора взяла новорожденного внука, только что принявшего свою первую в жизни ванну, и, трепетно обняв, поднесла дочери. Матильда полусидела на постели, вся обложенная подушками и валиками, белая как мел и едва живая от изнеможения. Однако лицо ее осветилось счастливой улыбкой, едва ее руки коснулись малыша. Его еще не запеленали, и она пересчитала миниатюрные пальчики на руках и ногах, поцеловала нежную кожу. На теплой макушке поблескивали на свету рыжие тонкие волосики.

– Ты прекрасно справилась, – похвалила дочь Алиенора. – У тебя чудесное дитя. Я так рада, что ты приехала в Винчестер разрешиться от бремени. – Она смахнула с ресниц слезы. После кончины Гарри и проблем, которые столкнули отца с сыном и брата с братом, этот попискивающий комочек жизни казался неоценимым даром судьбы.

– Я тоже рада, мама. – Матильда снова поцеловала малыша и вернула его Алиеноре. – Могу я попросить тебя: покажи его всем, хорошо?

– Конечно! Никому другому я бы не позволила это сделать. – С умиленной улыбкой Алиенора завернула младшего внука в одеяло, чтобы ему было тепло и уютно. Когда его вернут в покои матери, то запеленают туго, как положено, чтобы ручки и ножки были прямыми, но сначала новорожденного нужно всем показать. Имя ему выбрали Вильгельм – родители договорились об этом, когда он еще был в чреве матери. – Отдыхай. Я скоро вернусь.

Поцеловав влажный лоб дочери, она вышла из родильных покоев к ожидающей родне.

Супруг Матильды Генрих с восторгом и гордостью принял сына на руки. Держал он его уверенно. Сразу видно, что имел опыт обращения с младенцами. Старшие дети столпились вокруг отца, чтобы посмотреть на нового братика. Рихенза была очарована. На мальчиков он произвел не такое сильное впечатление, и они быстро вернулись к прерванной игре, но старшая сестра осталась. Она положила палец в ладошку младенца и засмеялась, когда он попытался обхватить его.

К Генриху Алиенора, поначалу настороженная, постепенно прониклась симпатией. Он был немногим моложе ее, но вполне деятельный и активный, о чем свидетельствовало рождение одного отпрыска за другим. Детей он обожал и очень тепло относился к Матильде. У них была веселая и шумная семья, в их жилище всегда звучали громкие голоса и смех. Возможно, порой это могло быть утомительно, но такое семейное счастье – редкий дар.

Прибыл и король, чтобы осмотреть новорожденного внука, хотя на руки его взять не пытался.

– Хороший ребенок, – вынес он вердикт и пощекотал младенца под подбородком, отчего тот сморщил крошечное личико и мяукнул.

Дед не обратил на это никакого внимания – его мысли были заняты другим. Поскольку Ричард по-прежнему упорствовал в отношении Аквитании, Генрих разрешил Иоанну и Жоффруа вторгнуться в Пуату и силой заставить брата покориться. Однако идея оказалась неплодотворной. Братья без устали грабили приграничные земли друг друга, но никаких серьезных прорывов не происходило, а непродуманные советы Генриха лишь добавляли горечи в похлебку из обид и соперничества. Только что пришло известие об очередной неудавшейся, но дорогостоящей стычке, и настроение у короля было кислым, как недозрелое яблоко.

Алиенора ничего не говорила ему – все и так очевидно. Рано или поздно Генриху придется признать, что Ричард не согласится отдать Аквитанию. Тогда надо будет искать другое наследство для Иоанна и как-то иначе умиротворять Жоффруа, который хотя и владел Бретанью и Ричмондом благодаря женитьбе, из родительского наследства почти ничего не получил.

Она уже собиралась вернуть младенца Матильде, когда в комнату прибежали другие дети, желающие посмотреть на прибавление в королевском семействе. Одним из них был сын Генриха от последней любовницы, Иды де Тосни, – обаятельный, изящный мальчик с темными, как у матери, волосами и карими глазами. В четыре года он имел удивительно хорошие манеры. Алиенора не держала зла на ребенка из-за обстоятельств рождения – его вины в этом нет. Вместе с ним пришел еще один мальчик – с мягкими каштановыми волосами и голубыми глазами, очень похожими на ее глаза. Он совсем недавно научился ходить, но уже выговаривал отдельные слова. Сын Иоанна, рожденный Беллой де Варенн, оказался славным, улыбчивым ребенком – полной противоположностью своего злокозненного и злопамятного отца. Усади его с игрушкой, расскажи ему сказку, приласкай его – и он будет бесконечно доволен. Беллу в прошлом году выдали замуж за Роджера де Ласи, и Алиенора больше ничего не знала о ней, да и не желала знать.

Маленький Ричард одарил кузена поцелуем в щечку, а потом заодно поцеловал и своего четырехлетнего дядю. Его простодушная ласка заставила Алиенору улыбнуться и подумать, что, возможно, у будущих поколений все же есть надежда.

Как ни медленно восстанавливалась Матильда после родов, но к августу, когда она прошла обряд очищения, силы вернулись к ней. В честь радостного события ей сшили новые платья, а супруг подарил расшитый жемчугами и сапфирами пояс.

В покоях Алиеноры кипела жизнь: с утра до ночи здесь было тесно от дам, детей, собак и многочисленной прислуги, снующей туда и обратно. За эти месяцы королева очень сблизилась с Матильдой, и это было чудесно. В ее жизни снова появились приятная компания и общение. Старшая дочь выросла доброй и жизнерадостной, и ее присутствие согрело измученную душу Алиеноры. Добавляли в жизнь красок и дети с их нескончаемыми проделками. Стражники Генриха не спускали с Алиеноры глаз, но в целом все было не так плохо. Если постараться, то можно было представить, будто она располагает некоторой свободой.

Одним сентябрьским утром она сидела с Матильдой, приглядывала за младенцем и учила внука Ричарда считать пальцы. Вдруг в комнату ворвался Генрих с перекошенным от злобы лицом. Он сильно хромал, но не из-за старой раны, которая частенько донимала его болями, а из-за воспаленного ногтя на ноге. В его кулаке был зажат кусок пергамента.

– Хватит! – без предисловий заявил он. – Этому нужно положить конец!

– Два, три, сесть! – считал маленький Ричард. – Семь, девять, десять!

Алиенора приподняла внука и подала его няне Агате знак, чтобы та взяла заботы о ребенке на себя.

– Чему нужно положить конец?

– Это Ричард! – Он потряс пергаментом перед лицом Алиеноры. – Он вторгся в Бретань. Говорю тебе: я не собираюсь больше терпеть его провокации!

– Насколько я помню, не он начал эту войну. Это же ты послал Иоанна и Жоффруа в Пуату сражаться с ним. Что ему было делать? Открыть двери пошире и с поклоном пригласить их в дом? Впрочем, я согласна с тобой: хватит. Договорись о мире и еще раз подумай о том, как разделить наследство.

– Я не позволю Ричарду своевольничать, слышишь?

– Тогда относись к нему справедливо. Меч – обоюдоострое оружие. Нельзя было обещать Иоанну Аквитанию. Пусть он правит Ирландией, как с самого начала и предполагалось.

Генрих оперся о стол, чтобы снять вес с больной ноги.

– В моем гнезде целая стая орлят, и они так и норовят разорвать меня на части. – Его рот изогнулся в сардонической усмешке. – Они съедят меня до последнего кусочка, только дай им шанс.

– Ты сам в этом виноват, – возразила Алиенора. – Ты клюешь их, вырываешь перья из крыльев, так что они не могут вылететь из гнезда и вынуждены бороться с тобой за место под солнцем.

– Папа, что ты собираешься делать? – Матильда поспешила вмешаться в диалог родителей, пока ситуация не вышла из-под контроля.

Он протяжно выдохнул:

– Призову их к себе. Пусть приедут сюда, и я выслушаю то, что они пожелают сказать, а они в свою очередь выслушают меня – и потом исполнят мою волю.

– Ты действительно думаешь, что так и выйдет?! – воскликнула Алиенора. Его слепота была поистине поразительна. – Ты не понимаешь своих сыновей, ни одного из них, а ведь они так похожи на тебя. Их воля – зеркальное отражение твоей, и именно поэтому они не покорятся тебе.

– Я породил их. – Глаза Генриха горели бешенством. – Я их господин и отец, они – мои дети, вот в чем главное отличие. – Он бросил на Алиенору грозный взгляд. – Ты будешь поддерживать меня в этом, госпожа супруга.

Алиенора склонила голову:

– Я сделаю все, что смогу, потому как не желаю видеть, как мои сыновья гибнут, воюя друг с другом. Хватит того, что случилось с Гарри. Но я не соглашусь на то, чтобы ты отдал Аквитанию Иоанну. Не он мой наследник, к тому же он слишком юн.

Генрих задвигал челюстью, но промолчал. В его взоре, помимо злости, было что-то еще – некий расчет, и Алиенору это насторожило.

– Так или иначе, сейчас я призываю их всех к себе, – бросил он. – А там посмотрим. – Король оттолкнулся от стола и поковылял прочь, заниматься другими делами.

– Он что-то задумал. – Алиенора прищурилась. – Не знаю что, но я прямо видела, как в его голове складывается какая-то идея.

Матильда повела плечом:

– У папы всегда много планов, и я не помню такого времени, чтобы братья не ссорились. И с детства причиной их ссор становилось желание получить то, что было у другого.

Алиенора печально вздохнула:

– Что я могу сделать? Даже если мне разрешат поговорить с ними, я никогда не посоветую Ричарду отказаться от Аквитании. Он был избран моим наследником с момента, как покинул мое чрево и вошел в этот мир. Ах, не знаю! – Она в отчаянии взмахнула руками. – Храни тебя Бог от подобных проблем с твоими детьми.

Теперь настала очередь Матильды вздыхать.

– Я молюсь о том, чтобы наша петиция папе римскому была услышана и чтобы мы наконец вернулись в Саксонию. Я счастлива здесь, с тобой, мама, но я преданная супруга Генриха, а его место там. – Она подняла на мать полные тревоги глаза.

Алиенора обняла ее, пытаясь подбодрить дочь:

– Твой отец делает все, чтобы договориться с папой римским и императором. Справиться с родными сыновьями ему не под силу, но, когда дело не касается его личной власти, он не так слеп. Кроме того, твой отец – опытный политик. Он поможет вам, обещаю, а я не из тех, кто раздает обещания направо и налево, особенно если они связаны с Генрихом.

Внезапное, нежданное тепло кинжалом вонзилось ей в сердце. Раз за разом, когда она думала, что умерли все ее чувства к мужу, кроме ненависти, что-то вдруг кололо ее, словно шип на стебле цветущей розы, и рана кровоточила снова.

Когда Иоанн вошел в комнату, его взгляд сразу остановился на маленьком мальчике, который сидел на коленях у дамы Агаты и весело лепетал что-то в ответ на ее ласки. К этому ребенку Иоанн испытывал незнакомую ему доселе нежность. К ней примешивалось и собственническое чувство, и была еще гордость. Хотя у сестер сыновья были, из братьев он пока единственный, у кого родился сын. Жена Жоффруа Констанция не так давно родила дочь, обнаружив перед целым светом тот факт, что семя брата не настолько сильно, чтобы породить сына. А этот маленький мальчик является живым доказательством его, Иоанна, мужской силы.

Агата торопливо привстала, чтобы сделать реверанс.

– Господин, – сказала она, – я не видела, как вы вошли.

Иоанн был доволен. Он обожал таиться в тенях, чтобы его никто не заметил, пока он сам не будет готов. Агата когда-то была его няней, Иоанн специально разыскал ее – она достойно позаботится о его драгоценном сыночке. Махнув, чтобы она села, принц присел на корточки и взъерошил каштановые волосы Ричарда. Иоанн самым решительным образом намеревался стать хорошим отцом для мальчика, лучшим, чем был для него его собственный отец. Вокруг все страшно переживали из-за того, при каких обстоятельствах был зачат и рожден маленький Ричард, а сам Иоанн не испытывал ни малейшего сожаления или раскаяния.

– Я твой папа, – проговорил он. – Ты можешь сказать это слово?

Малыш кивнул и качнул ножками.

– Папа, – повторил он.

– Молодец! – Иоанн подхватил его на руки, и острое ощущение «это мое» усилилось. Он сотворил этого человечка, он обладает им так, как не обладает больше никем и ничем в мире. Ребенок не плакал и не пытался вырваться, а бесстрашно рассматривал Иоанна.

– Ты мой. Ты принадлежишь мне. – Последние слова Иоанн произнес с особым нажимом. – Я весьма доволен им, – сказал он затем, обращаясь к Агате.

– О да, господин, – ответила она с нескрываемой гордостью. – Никто не может устоять перед его очарованием.

– А-а, то есть он пошел в отца.

От двери послышался звук – тихие шаги. Видимо, кто-то еще любит оставаться незамеченным, и Иоанн немедленно насторожился.

– Выходи, – скомандовал принц, сердитый и слегка напуганный тем, что теперь не он, а за ним следят, его подслушивают.

В шуршании красных юбок и блеске золотой вышивки на свет вышла Белла. Платье облегало фигуру, очерчивая пышные формы, но на голове ее была накидка замужней дамы, и она обрамляла лицо, в котором девичью мягкость сменили четко вылепленные черты взрослой женщины – женщины, получившей от жизни несколько трудных уроков. Руку, приподнявшую подол платья над позолоченным башмачком, украшало обручальное кольцо.

Иоанн сердито уставился на нее, на что она ответила вызывающим взглядом.

– Не буду спрашивать, что ты здесь делаешь. – Он крепче сжал сына. – Это очевидно.

– Папа! – Ричард заерзал в его руках.

– Я и не жду твоих расспросов. На самом деле я пришла взглянуть только потому, что, когда тебе нанесли незаживающую рану, невозможно игнорировать боль. – Голос Беллы был глух от горя. – Ты многое забрал у меня в тот день, а то, что дал взамен, будет тяжким бременем до конца моих дней.

– Ты можешь видеть его, когда захочешь, – бросил Иоанн. – Я не стану мешать тебе.

Она покачала головой:

– Нет, я не буду этого делать, чтобы не растравлять и без того глубокую рану. Когда я видела его в последний раз, прощаясь с ним у ворот аббатства Шафтсбери, он еще лежал на руках кормилицы. Сейчас я смотрю на маленького мальчика. Потом это будет подросток, а после мужчина, а между – годы пустоты, отделяющие его от меня. Это слишком больно, теперь я это поняла. – Белла пошла к двери, но на пороге остановилась. – Мне следовало бы проклясть тебя за то, как ты поступил со мной, но ты отец моего ребенка, и я не сделаю этого из-за нашего сына. – Она вышла, с достоинством закрыв за собой дверь.

Иоанн отдал ребенка Агате. Его первым желанием было догнать Беллу, сдавить ее в объятии и душить яростными поцелуями, пока она не покорится ему. Но это было бы неразумно, учитывая, что при дворе находятся ее муж и ее родители. Да, супруг у нее пожилой, седой и, вероятно, вялый, как дохлый угорь, а вот опасаться Амлена у Иоанна были все основания.

– Ни слова, – предупредил он Агату.

– Я знаю, когда держать рот на замке, – пробормотала она, – но на правах вашей старой няньки осмелюсь дать совет: будьте осторожны.