Текст книги "Осенний трон"

Глава 15

Винчестерский замок,

ноябрь 1181 года

Алиенора приехала в Винчестер в пасмурный ноябрьский день, когда на город опускались сумерки. Для нее уже подготовили покои, и она с радостью отправилась туда, чтобы согреться перед огнем. Слуги внесли ее багаж, который на этот раз был куда больше, чем в былые времена. Под присмотром мастерицы Бельбель для королевы изготовили несколько новых парадных платьев, в том числе утепленные мехами – для зимнего сезона. И в Винчестер королева гордо въехала на глазах у собравшихся жителей. Тягостное ощущение беспомощности никуда не делось, но, по крайней мере, теперь у нее появилось право кататься на лошади, стало больше слуг, больше книг. Ей более не приходится часами напролет мерить шагами тесную комнату.

Ее уведомили, что король сейчас занят другими делами, но утром нанесет ей визит. Услышав это, она понимающе усмехнулась. Кому, как не ей, знать, что за «другие дела» могут быть у короля – либо государственные, либо амурные, но все исключают ее участие. Зато потом ее камергер по имени Ингельрам объявил, что Алиенору хочет видеть графиня де Варенн, и настроение у королевы тут же улучшилось.

– Пригласи графиню ко мне! – воскликнула она. – Да скажи, чтобы без церемоний!

Едва Изабелла вошла, Алиенора поспешила заключить ее в объятия и была потрясена тем, как исхудала подруга. Изабелла сбросила вес, как дерево сбрасывает листья по осени, оставляя лишь голые ветви. Обтянутые кожей скулы, темные круги под глазами…

– Как я рада видеть тебя! – Она подвела Изабеллу к очагу. – Но у тебя усталый вид. Что это Амлен с тобой сделал? – Свой вопрос Алиенора сопроводила улыбкой, чтобы подруга при желании могла воспринять его как шутку. Но к ее ужасу, глаза графини вмиг наполнились слезами.

– Ничего, – сказала Изабелла. – Только между нами сейчас все так трудно. Я… – Она закрыла лицо рукой и попыталась справиться с чувствами.

Алиенора ласково обняла графиню за плечи:

– Ну же, ну же, в чем дело?

– Я в полном отчаянии и не хочу отягощать вас своими проблемами. – Подруга всхлипнула. – Однако выбора у меня нет, потому что вас это тоже касается, и все равно вы скоро и так узнаете. Все об этом сплетничают.

Тут Алиенора насторожилась:

– Что касается меня?

– Белла… – Голос Изабеллы дрогнул. – Белла ждет ребенка.

– Белла?! – Этого Алиенора никак не ожидала услышать. Изабелла – крайне заботливая мать, невероятно, чтобы она допустила лиса в свой курятник. Хотя в том, что касается добродетельности самой Беллы, Алиенору еще раньше посещали определенные сомнения.

– Отец известен?

На Изабеллу было больно смотреть.

– Да, – выдавила она. – Это Иоанн.

– Какой Иоанн?

Изабелла кусала губы, не решаясь сказать самое главное.

– Ваш сын Иоанн. Летом он заезжал в Льюис на пути в Кентербери, и она… они… – Графиня слабо взмахнула рукой, каковой жест должен был дорисовать остальное. – И потом еще неоднократно, они вместе путешествовали с королевским двором.

Слова Изабеллы повергли королеву в шок.

– Господи! Ему еще нет пятнадцати. Неужели он… – Закончить она не смогла.

– Это не было насилием. Они оба хотели этого. Ими двигала похоть. Я не имела понятия, ни о чем не подозревала. Я доверяла ей, и доверяла напрасно.

– Мне очень жаль.

Алиенора сжала кулаки, остро ощущая собственную беспомощность. Вот что происходит, когда в лодке всего одно весло. Какой пример подает Иоанну отец, берущий в любовницы девушек, которых предположительно должен опекать? Она села рядом с Изабеллой напротив очага, чувствуя себя глубоко несчастной.

– Когда смотришь на младенцев в колыбели, невозможно предсказать, какими они станут, но всегда надеешься на лучшее.

– Что вы могли сделать, находясь в Саруме? Вам не в чем себя винить.

Алиенора горько улыбнулась:

– Как и тебе. – (Изабелла только вздохнула.) – Полагаю, для Амлена это стало тяжелым ударом.

– У него разбито сердце, – призналась подруга, утирая глаза. – Он не хочет видеть Беллу. Отослал ее в аббатство Шафтсбери – там настоятельницей его сестра, и я поеду к ней после Рождества дожидаться ее разрешения от бремени. Роды будут весной. – Она замолчала, собираясь с духом, и поведала Алиеноре о том, что сделал с Иоанном Амлен. – Если они сейчас окажутся в одной комнате, Амлен убьет его, но рано или поздно им придется договориться.

– О да. – Алиенора думала о том, как тягостно и неловко будет всем, кого коснулся глупый поступок двух несмышленых детей. Лишь время наведет мосты через возникшую пропасть. – В этой неприятной ситуации есть одна положительная сторона: мы с тобой теперь не только сестры, но и бабки одному и тому же внуку. – Она опять обняла Изабеллу, а потом женщины выпрямились и так и остались сидеть в молчании, погруженные каждая в свои невеселые мысли.

– Изабелла поведала мне о том, что случилось между Иоанном и ее дочерью, – сказала Алиенора супругу.

Он с утра охотился, но нашел время, чтобы переодеть котту и сапоги, хотя прерывистая царапина на щеке свидетельствовала о его охотничьем азарте, и от него до сих пор пахло по́том. Хромота в тот день была едва заметна, а энергичность, с которой Генрих ходил по комнате, напомнила Алиеноре первые годы их супружества.

– Безмозглый мальчишка! – буркнул он, замедлив шаг возле жаровни. – Юнцам надо перебеситься, но не в своем же доме! Я велел ему исполнить епитимью и предупредил, чтобы в будущем он вел себя поосторожнее. Все это страшно муторно и неприятно.

– Жаль, что никто ничего не замечал до тех пор, пока не стало слишком поздно. Неужели они ничем себя не выдавали?

– Я его отец, а не надсмотрщик! – огрызнулся Генрих. Он сел перед очагом и пошевелил кочергой обгорелые поленья, возвращая к жизни потухший было огонь. – Ее родителям тоже не мешало бы получше присматривать за дочкой, коли им не хотелось, чтобы у нее округлился живот. Где они были? Иоанн говорит, что она соблазнила его, и я вполне могу этому поверить. Это у нее в крови. Мать Амлена была потаскухой, не будем забывать об этом факте.

– Надеюсь, ему ты этого не сказал.

– Не считай меня совсем уж дураком. Он мой брат, и я нуждаюсь в его поддержке. А сейчас он разозлен и несчастен, со мной почти не разговаривает. Думает, что я должен был заковать Иоанна в кандалы и высечь. Ну да ладно, скоро придет в себя. – Генрих отставил кочергу. – Случаются вещи и похуже. На девчонке с радостью женится какой-нибудь граф. У нее хорошие связи, и она доказала, что не бесплодна. Ребенок, если выживет, будет полезен или для Церкви, или для государственной службы. Внебрачным детям высокого рода всегда находится хорошее местечко.

– И ты сам это продемонстрировал. Как я слышала, сын Иды де Тосни сейчас в Вудстоке. Ты всех своих подопечных девиц проверяешь в постели перед тем, как выдать замуж?

Даже в неярком свете от разгорающихся заново поленьев она видела, что Генрих помрачнел.

– Твой язык, дорогая супруга, рассечет и камень.

– Дело не в моих словах, а в твоих поступках. Какой пример ты подаешь сыну? Он же видит, как ты себя ведешь. И ему остается либо последовать твоему примеру, либо возненавидеть тебя. Перед девицей де Тосни была Розамунда, и она умерла при родах, не так ли?

Генрих опять схватил кочергу и с силой сунул ее в самое сердце пламени. Алиенора, видя это, невольно вздрогнула, но сохранила невозмутимое выражение лица. Как и прежде, она с легкостью могла вывести короля из себя, но эта горькая забава больше не приносила удовлетворения.

– Не тебе рассуждать о том, какой пример надо подавать детям. – Он наблюдал за тем, как раскаляется в огне конец кочерги. – Чему они могли научиться от тебя? Только вероломству и непослушанию.

– Не я учила их этому. У них было множество куда более наглядных примеров.

Король отбросил кочергу, вскочил и снова заходил из угла в угол:

– Ох, меня тошнит от этих пререканий.

– Меня тоже. – От боли ее голос был тусклым. – Но это ничего не меняет. Мы не можем двигаться ни вперед, ни назад. Мы застряли. Я не планировала сражаться с тобой. Замуж за тебя я выходила с чистыми намерениями. И вот чем это все кончилось. – Алиенора смотрела на языки пламени, вырастающие из полена там, куда ткнул кочергой Генрих. – Летом ты прислал мне сундуки, полные мехов и тканей, – продолжила она. – И белошвейку, чтобы она шила новые наряды и составляла мне компанию. А еще кобылу и седло из красной кожи. Зачем? Вряд ли тебя замучили угрызения совести и вряд ли в тебе проснулась жалость. Чего тебе не хватает, супруг мой, если ты готов задабривать меня дарами после тех прегрешений, которые я в твоих глазах совершила?

На мгновение ей показалось, что он готов умчаться прочь, как обычно, и отдать приказ, чтобы ее немедленно отправили обратно в Сарум. Однако Генрих, вцепившись пальцами в кожаный ремень у себя на поясе, замер у окна.

– Я хочу мира, – сказал он. – Даже злейшие враги приостанавливают сражение на зимний период.

– Мира?

– Нам никогда не прийти к согласию, но если мы оба признаем это, то, может быть, сумеем оставаться в рамках приличий при встрече. Но я начинаю думать, что это невозможно.

– И это означает, что ты откажешь мне в своей милости и отошлешь обратно в Сарум?

– Ты готова отрезать свой нос, чтобы досадить своему лицу! – взорвался он. – Решение за тобой.

Алиенора уже слышала эти слова, но согласиться на перемирие легче, чем пойти на уступки. В прошлом она и вправду отрезала нос, чтобы досадить лицу. Но легче ли носить кандалы, если они из золота, а не из ржавого железа? Возможно, настала пора получить ответ на этот вопрос, а перемирие может стать дорогой к свободе. Она глубоко вздохнула и подняла руку в знак согласия.

– Ладно. Присядь хоть ненадолго, если тебе это по силам, прикажи прислать вина вместо этого уксуса. И тогда можно обсудить, какого мира ты хочешь.

Генрих поколебался пару мгновений и потом вышел за дверь. Алиенора слышала, как он отдал несколько распоряжений оруженосцу, и ее губы изогнулись в ироничной усмешке. Учитывая состояние королевских погребов, раздобыть приличное вино будет потруднее, чем договориться о прекращении вражды.

Вернувшись, Генрих похвалил ее платье, и она поблагодарила его за Бельбель.

– Я подумал, тебе будет приятно ее общество.

– Конечно, первой моей мыслью было, что ты прислал ее в качестве шпионки, но потом я решила, что ты бы действовал более тонко. А это та самая котта, которую она сшила для тебя? Бельбель – мастерица прятать самые разные грешки. – В ответ на его подозрительный взгляд Алиенора пояснила: – У меня теперь опять хорошая фигура, о чем я и мечтать не могла, родив столько детей.

Появился один из слуг Генриха с кувшином вина и блюдом маленьких пирожков, сбрызнутых медом и посыпанных дробленым миндалем.

– Вот это по-настоящему сильный аргумент, – сухо рассмеялась Алиенора. – Если перемирие предлагается на таких условиях, то я принимаю его.

Она взяла пирожок и с жадным наслаждением впилась зубами в горячую, хрустящую корочку. Но тут же удовольствие было испорчено мыслью о том, что сладости и красивые одежды не смогут заменить ей свободы. Генрих в который раз сумел показать, что он может дать и что может забрать у нее.

– Итак, – сказала она, прожевав, – вернемся к детям. Я слышала, что брак Жоффруа и Констанции состоялся, к всеобщему удовлетворению.

Генрих кивнул:

– Церемония прошла в Ренне. Таким образом, проблема Бретани решена, и я надеюсь, что Жоффруа станет хорошим правителем.

Алиенора расслышала в его голосе сомнение.

– Но?

Наверное, дело в том, что Генриху трудно примириться с тем, что он отдает сыну какую-то часть своей власти.

– Я никогда не знаю, что у Жоффруа на уме, – признался король. – Он улыбается и соглашается, но у меня такое ощущение, что это лишь слова, которыми он прикрывает собственную игру… А что это за игра, знает только он. Я четко понимаю, какие у меня отношения с Гарри, с Ричардом и даже с Иоанном, несмотря на его эскапады. Я знаю, что в любой момент могу поймать их за шкирку и поставить на место, но с Жоффруа мне просто не за что ухватиться.

И опять все сводится к отсутствию доверия. Генрих не доверяет окружающим, и в ответ они не доверяют ему.

– Но он же доказал свою подготовленность и здравомыслие.

– Пока да, – ворчливо согласился король. – Но мне нужно, чтобы он слушался меня даже тогда, когда будет править от собственного имени. Я по-прежнему его сюзерен.

– Ты должен позволить ему идти своим путем.

Две глубокие морщины пролегли на лбу Генриха.

– Он как Гарри: у него слишком много романтических представлений о том, что значит быть правителем, но Жоффруа не заявляет о них открыто всему миру. И всегда готов поучаствовать в любой заварухе, затеянной его братьями. – Генрих взял с блюда пирожок и съел его, энергично двигая челюстями.

А причиной всех этих заварух как раз и является нежелание Генриха передать контроль в руки сыновей.

– Увижу ли я кого-нибудь из наших сыновей на рождественском пиру? Или дела не позволят им приехать в Винчестер? – поинтересовалась Алиенора.

Генрих отряхнул с коленей крошки:

– Они помогают Филиппу Французскому утихомирить его мятежных вассалов из семейства Блуа. Чем меньше влияния этот клан будет оказывать на мальчишку, тем лучше. После этого они отпразднуют Рождество каждый в своих владениях. Кроме Иоанна.

Алиенора едва не поморщилась. Рождество в обществе Генриха и Иоанна – это не столько праздничное событие, сколько испытание на выносливость.

– Я бы хотела увидеться со всеми сыновьями.

– Это можно было бы устроить когда-нибудь в будущем, – любезно пообещал Генрих. – Пока же ты можешь писать им письма, слать подарки, и они будут отвечать тебе тем же.

И вся их переписка будет проходить через его руки, разумеется.

– Это перемирие, которое ты предлагаешь… Означает ли оно, что я могу остаться здесь, когда ты уедешь?

Генрих потянулся за новым пирожком.

– Если захочешь, – произнес он без выражения.

Супруг предложил ей сыграть партию в шахматы. Такое часто случалось в былые времена, до того, как он запер ее гнить в Саруме. Наблюдая за тем, как он расставляет фигуры, Алиенора вспомнила, что хотела расспросить Генриха о его старшем сыне Джеффри, с которым ей тоже не раз доводилось сразиться за шахматной доской, доставшейся ему в наследство от его бабки-императрицы.

– Он отказался от рукоположения в епископы Линкольна, – сообщил Генрих. – Возможно, он еще примет духовный сан, но пока я назначил его своим канцлером, и Джеффри отлично справляется с обязанностями.

Алиенору эта новость заставила задуматься. С Джеффри у нее был заключен ненадежный мир. Он был первенцем Генриха, рожденным от самой дорогой сердцу короля любовницы, ныне покойной. Королева изначально подозревала Джеффри в том, что он метит занять более высокое положение, чем определено его происхождением, и эти страхи мгновенно возродились, когда она услышала о его отказе стать священником.

– Вот как? Тогда я надеюсь, что у меня будет шанс поближе познакомиться с ним.

Генрих уступил ей право первого хода:

– Не волнуйся насчет Джеффри. Я его люблю, но мы оба знаем, где его место.

Расплывчатое заявление ни к чему не обязывало и ничего не обещало, и Алиенора понимала, что ответ тщательно обдуман.

В ходе партии она с наслаждением бросила все свои умственные силы на противостояние Генриху. Их словесная пикировка тоже приносила удовлетворение, а особо острые выпады сглаживались только что установленным перемирием. По-видимому, и мужу их встреча не была в тягость. Алиенора осознала, что, несмотря на целую свиту придворных и множество людей, с которыми короля связывают длительные отношения, он одинок. Король на троне. Он изгнал свою супругу, свою королеву, с ее трона, но никто не смог заменить ее. Тем, кто пытался сыграть эту роль в ее отсутствие, например жена Гарри Маргарита, недоставало величия. Возможно, Генрих надеется вернуть ее обратно, но в то же время боится дать ей слишком много власти. Она должна быть полностью подчинена его воле.

Алиенора играла решительно и продуманно, и в конце концов дело завершилось патовой ситуацией. Генрих иронично усмехнулся, вставая.

– На сегодня достаточно, – сказал он. – Завтра я выиграю.

Она приподняла брови:

– Ты так уверен в этом?

С негромким смешком король ответил:

– О да. Я всегда говорю только то, в чем полностью уверен.

Когда он ушел, Алиенора еще посидела перед догорающим огнем, кутаясь в меховую накидку и допивая вино. Она-то давно поняла: ни в чем нельзя быть уверенным.

Глава 16

Винчестерский замок,

сентябрь 1182 года

Алиенора подошла к колыбели и посмотрела на своего младшего внука, пускающего пузыри в мягкой овчине. Нянька недавно покормила его, и он был вполне доволен собой и окружающим миром. На круглой макушке и бровках поблескивали тонкие золотисто-каштановые волосики. Глаза голубого цвета, как у всех младенцев, и мягкие, еще неопределенные черты лица. Тем не менее крепкое сложение порадовало Алиенору, и она улыбнулась.

Дочери уже подарили ей внуков, но знала она о них только по письмам и известиям через гонцов. Правда, это положение дел вскоре может измениться. Ее дочь Матильда, герцогиня Саксонская, вместе с мужем и тремя детьми была отправлена в изгнание из-за разногласий с их сюзереном, римским императором. Они нашли приют в нормандских владениях Генриха. Сам король принимал активное участие в переговорах, стремясь вернуть их домой. Но на дипломатию требуется немало времени.

Сладкую боль причиняло Алиеноре знание того, что Матильда с детьми так близко и все же недосягаема. Их с Генрихом перемирие не простиралось настолько, чтобы она могла пересечь Узкое море и увидеться с ними.

– Чудесный мальчик, – сказала королева Изабелле, и младенец наградил ее за эти слова беззубой улыбкой.

Невозможно устоять перед желанием вынуть его из колыбельки, подержать на руках это бесценное маленькое существо. Давно она не нянчилась с малышами, а этот казался воплощенной невинностью, несмотря на обстоятельства его рождения, о которых все предпочитали молчать.

– Такого добродушного характера ни у кого не встречала. – Изабелла тоже улыбалась, но вид у нее все равно был измученный. – Не понимаю только, почему Иоанн настоял на том, чтобы сына назвали Ричардом. И Генрих одобрил.

Алиенора отнесла мальчика к окну, поближе к свету:

– Кто знает, почему Иоанн делает то, что он делает? Можно только гадать. Моя догадка такова: в качестве графа Пуату Ричард проявил себя талантливым полководцем и настоящим мужчиной, и если этот мальчик вырастет похожим на своего дядю, то достигнет больших высот. – Она погладила младенческую щеку и подумала, что ребенок – это то, чего нет пока у Ричарда, и вполне в духе Иоанна было назвать сына именем брата, чтобы лишний раз уколоть его. – Как чувствует себя Белла?

Графиня поджала губы:

– Ей пришлось нелегко. Роды затянулись, потому что малыш крупный. Его сразу же отдали кормилице, и дочь почти не видела младенца – так лучше. Амлен получил хорошее брачное предложение от Роджера де Ласи. Он уже в возрасте, спокойный и порядочный мужчина.

– Что говорит сама Белла? – Алиенора ласково потрепала внука по волосикам. Когда он ответил сияющей улыбкой, ее окатило волной счастья.

– Она сделает то, что ей велят, – безжизненным тоном произнесла Изабелла. – Дочь понимает, что выбор у нее ограничен и что если хочет когда-нибудь добиться прощения Амлена, то должна вести себя безукоризненно. Недостаточно быть просто хорошей, нужно быть идеальной – ради нее самой и ради младших сестер. Пока она находится в Шафтсбери со своей тетей.

У королевы сжалось сердце. Уж она-то не понаслышке знала, что такое быть узницей. Но девочка сама выковала себе кандалы, когда решилась совершить то, что совершила. Алиенора чувствовала себя виноватой, ведь в этом был замешан Иоанн, который повел себя бесчестно. Но что она могла поделать?

– Я благодарна тебе за то, что ты привезла внука. Вы уже определили его дальнейшую судьбу?

– Он будет воспитываться в Вудстоке, вместе с ребенком Иды де Тосни, – сказала Изабелла. – Я как раз везу его туда.

– Вы не оставите его у себя?

Изабелла покачала головой:

– Это было бы неразумно, и все равно Амлен не позволил бы. Он… – Слезы заблестели у нее на ресницах. – Ах, пусть все идет, как идет. Время залечит раны. Это единственное лекарство.

Но останутся шрамы, в том числе и на их дружбе, несмотря на то что теперь их кровь смешалась в венах этого ребенка.

На следующее утро Изабелла выехала в направлении Вудстока вместе с малышом и кормилицей. Алиенора махала им вслед с принужденной улыбкой и тяжелым сердцем. Да, случаются вещи и похуже, но пройдет много времени, прежде чем улягутся волны от этого происшествия.

Вернувшись в свои покои, она принялась составлять письмо епископу Вустерскому. Внезапно ее прервали сообщением о прибытии посланца от Матильды, ее дочери. Когда тот предстал перед Алиенорой, она с удивлением узнала в нем Роберта Лондонского, одного из приятелей Уильяма Маршала по рыцарским турнирам. Он был молодым рыцарем из королевской свиты, но успел доказать свое военное мастерство в сражениях. Такого человека не пошлют с малозначительной вестью. Надо быть готовой к плохому, сказала себе Алиенора.

Его лицо раскраснелось, глаза лихорадочно блестели. Когда он опускался перед королевой на колено, то чуть не упал. Алиенора забеспокоилась еще сильнее. И подумала, что с Гарри или Матильдой случилось что-то ужасное. Однако письма, которые вручил ей рыцарь, не содержали ничего, выходящего за рамки обыденных новостей. Роберт сказал, что собирался ехать в Англию по своим делам, а письма послали с ним, просто чтобы не упускать удобной оказии. Но при этом было заметно, что путешествовал он в спешке и явно хворал.

– Ты нездоров, как я погляжу.

– Ничего страшного, госпожа, простудился в дороге, – просипел Роберт. – Надо было уйти с палубы, когда плыл на корабле.

И тут он тайком от остальных сделал указательным пальцем жест, которым дал понять Алиеноре, что не может открыто передать ей все, что поручено. Ее любопытство возросло, а вместе с ним и беспокойство.

– Госпожа, я… – начал рыцарь, но согнулся пополам в приступе кашля – такого жестокого, что он едва мог дышать.

– Проследите за тем, чтобы этому человеку нашли удобное место для ночлега и приведите к нему лекаря, – велела Алиенора слугам, которые по ее сигналу почти волоком потащили Роберта из покоев. Задумчиво глядя ему вслед, королева гадала, чего ждать.

Попозже она проведала Роберта под предлогом милосердной заботы о его состоянии. Ему отвели хорошо освещенное помещение, которым часто пользовались писцы. Мужчина лежал на кровати из веревок, натянутых на деревянный каркас. Лекарь пустил больному кровь, чтобы утихомирить сжигающую его лихорадку, а потом распорядился обернуть его алым покрывалом, каковое также должно было поспособствовать выздоровлению.

– Как ты себя чувствуешь? – Алиенора движением руки остановила попытки Роберта встать при ее появлении.

– Как будто тысяча демонов играют в моем черепе на барабанах, госпожа, – ответил он слабым голосом и поморщился. – Но я надеюсь скоро поправиться благодаря Божьей милости и заботе, которую здесь получаю.

– Тебе нужно много пить. – Она взяла чашу с травяным настоем, стоящую у кровати, и помогла Роберту сделать несколько глотков.

Жидкость смочила пересохшее горло, и следующие слова дались рыцарю с меньшим трудом.

– Госпожа, я должен сказать вам… – Он бросил взгляд на слуг, занимающихся неподалеку своими делами; они вполне могли услышать разговор королевы с больным. – Я должен сказать вам, сколь велика моя признательность за вашу доброту.

На сундуке у кровати стояла чаша с водой и лежала тряпица для обтираний. Алиенора велела одному из слуг принести свежей воды, а второму – отыскать чистую тряпку.

– Итак, – произнесла она, как только они остались наедине, – что вы должны сообщить мне такого важного, что пришлось отсылать прислугу?

Он прокашлялся:

– Меня отправил к вам Уильям Маршал с сообщением о том, что люди из окружения Молодого Короля обвиняют его в тайной связи с Маргаритой. Они утверждают, будто Маршал захватил место милорда как в спальне, так и на турнирном поле.

Алиенора пришла в ужас:

– Но это же чудовищная нелепость!

Рыцарь опять закашлялся, морщась от боли:

– Клянусь собственной жизнью, госпожа, это неправда! Маршал – честный человек, который скорее умрет, чем совершит что-либо подобное. Его оклеветали, и он попросил меня донести это до вас, чтобы ни тени недоверия не возникло между вами и чтобы никакое бесчестье не запятнало вас, как оно запятнало его репутацию. – От жара у него выступили слезы на глазах. – Я бы не согласился передавать вам такую весть, но считаю, что вам необходимо об этом знать, а еще о том, что Молодому Королю дают дурные советы.

– Я не верю ни слову из этих обвинений, – повторила Алиенора. – Уильям на такое просто не способен.

– Ему грозит изгнание из свиты Молодого Короля. Милорд больше не приглашает его к своему столу. Он запретил придворным общаться с Маршалом, положение которого становится опасным.

Алиенора отлично знала, сколь переменчива бывает жизнь при дворе, где различные фракции борются за влияние и стремятся уничтожить соперников всеми правдами и неправдами. Уильям с его военной доблестью, галантностью, близостью к наследнику трона давно был объектом черной зависти придворных. Он имел значительное влияние на Гарри, и если лишится своего положения, на освободившиеся место бросятся другие – которые, в отличие от Уильяма, ничем ей не обязаны.

– Боюсь, у Молодого Короля плохие советчики, – передохнув, продолжил рыцарь. – Уильям говорит, что будет искать справедливости у короля Генриха, когда двор соберется в Кане на Рождество. Но если для него это обернется не лучшим образом, что можно будет сделать?

Алиенора нервно постукивала пальцем по столешнице. Обращение к мужу не принесет ничего хорошего, потому что у короля двойственное отношение к Маршалу. Он запросто может сделать из него козла отпущения, а может и защитить от клеветников. Все будет зависеть от сиюминутных политических соображений. Более того, Генрих только обрадуется, если Гарри лишится своего самого толкового и преданного соратника.

– Когда ты поправишься, – сказала она Роберту, – возвращайся к Уильяму и передай, что у меня есть голова на плечах – подобным глупостям я никогда не поверю. Он навсегда заслужил мое доверие, и я сделаю для него все, что в моих силах.

Глубокое облегчение отразилось на лице больного.

– Благодарю вас, госпожа, благодарю!

– Я напишу королю и своему сыну. – Неизвестно, будет ли от этого какая-то польза, но как королева она вправе вмешаться. Уильям спас ей жизнь когда-то, и сейчас она сделает все, чтобы в свою очередь спасти от гибели его. – А как дела у самого Гарри? – Алиенора знала, что если старший сын стал прислушиваться к льстецам и обманщикам, то, значит, он растерян и ищет утешения в их угодливых речах. Эти люди сплетут из лжи такой гобелен, за которым он более не разглядит правды. Ему нужен Маршал, чтобы понимать реальность.

Роберт Лондонский отвел взгляд:

– Он здоров, госпожа, только слегка тревожится. Но это понятно, учитывая обстоятельства.

Слуги, выполнив поручения, вернулись, и королева завершила беседу с рыцарем. Ей надо было о многом подумать. В ситуации с Маршалом таилась серьезная опасность и для нее тоже. Жизнь ее вошла в нормальную колею и была достаточно комфортна, чтобы породить беззаботное благодушие. У нее опять появились фрейлины, драгоценности и наряды. Ей разрешалось ездить на верховые прогулки, писать и получать письма, хотя она понимала, что вся переписка проверяется доверенными лицами короля. Такую жизнь можно сравнить с морем, которое на поверхности кажется гладким и безмятежным, тогда как глубины его полны стремительных подводных течений. Достаточно одного толчка, чтобы человек, ступивший в воду, упал и, захваченный этими течениями, безвозвратно сгинул в пучине. То, что Гарри тревожится, вполне объяснимо: его младшие братья управляют собственными землями и исполняют обязанности, которые для него остаются недосягаемыми. Алиенора сочувствовала ему и в то же время боялась за него. Старшему сыну нужен, очень нужен Уильям, не только для защиты от врагов, но и от самого себя.

Пока Роберт Лондонский боролся с недугом, Алиенора послала письмо Гарри, призывая его быть осмотрительным и продумывать политические последствия каждого шага. Написала она и Генриху, но в более сдержанном тоне, чтобы он не воспринял ее слова как вызов. В своем письме она сообщала, что до нее доходят странные слухи и что королю не следует доверять тем, кто их распространяет. Уильяму писать не стала. Роберт Лондонский на словах передаст ему то, что она сочтет нужным сказать, когда рыцарь будет готов двинуться в обратный путь. Еще Алиенора решила послать Маршалу золотое кольцо в знак своей веры в него. Он поймет, что это означает.