Текст книги "Соперница королевы"

Элизабет Фримантл
Соперница королевы

Elizabeth Fremantle

Watch The Lady

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © Elizabeth Fremantle

First published as WATCH THE LADY in 2015 by Michael Joseph

Michael Joseph is part of the Penguin Random House group of companies

© Хохлова Ю., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Дуэль

 
Стелла, свет звезды небесной,
Стелла, луч во тьме над бездной.
 

Сэр Филип Сидни, «Астрофил и Стелла»[1]1
  Перевод В. Леванского.


[Закрыть]

Октябрь 1589,
Лестер-хаус, Стрэнд

Капли воска с шипением падают на бумагу, в воздух поднимается едкий дымок. Пенелопа прикладывает печать, слегка поворачивает, чтобы оттиск получился смазанным. Стоит ли отправлять это письмо? Попади оно не в те руки, его автор окажется на плахе за государственную измену.

– Значит, ты считаешь… – обращается она к Констеблю, стоящему у нее за спиной.

– Считаю, вы слишком рискуете.

– Я должна обеспечить будущее семьи. Королева уже немолода. Если с ней… – Пенелопа настороженно оглядывает комнату; за шторами могут притаиться слуги, готовые продать драгоценные сведения тому, кто больше заплатит. – На жизнь ее величества покушались, и не раз, а наследника она так и не назначила. – Нет нужды объяснять: к короне Елизаветы приковано внимание всей Европы. – Род Деверо нуждается в надежных союзниках.

– А Яков Шотландский – самый вероятный претендент на английский престол.

– Так говорят. – Пенелопа твердо завершает обсуждение. Об этом вопросе многократно говорили с ее братом и матерью, которая разбирается в дипломатии лучше, чем все они, вместе взятые. – Я поступаю так не ради себя, а ради Эссекса. Моему брату нужны могущественные друзья. – Она вручает Констеблю письмо.

Тот легонько проводит пальцем по бумаге, словно по коже возлюбленной.

– Если оно попадет не в те руки…

Речь, разумеется, о Роберте Сесиле, сыне лорда-казначея Берли, крепко держащего бразды правления Англией. У Сесила везде глаза и уши.

Пенелопа загадочно улыбается:

– Это не более чем предложение дружбы, к тому же исходящее от дамы. – Она изящным жестом прикладывает ладонь к груди и округляет глаза, будто желая показать, что слова женщины не имеют никакого веса. – Тайные сношения с правителем другой страны могут повредить Эссексу, однако если переписку веду я… – Она с показным смирением склоняет голову. – Полагаю, подобное послание совершенно безобидно.

– Письмо от дамы? – смеется Констебль. – Ну конечно, никто ничего не заметит.

Остается молить Господа, чтобы так оно и было.

– Ты уверен, что готов выполнить мое поручение?

– Для меня величайшее удовольствие – служить вам, миледи.

У Пенелопы нет причин сомневаться в его словах. Констебль сочинил не менее сотни стихов в ее честь, и не он один. Вокруг Эссекса увиваются поэты и философы; они притягиваются к нему, словно железные опилки к магниту, из кожи вон лезут, дабы заслужить расположение, в частности воспевая хвалы его сестре. Тем не менее, несмотря на бесчисленные рифмованные банальности, превозносящие ее красоту, – глаза словно звезды, локоны, подобные золотому руну, голос, как у соловья, белоснежная мраморная кожа, – мужчина, за которого Пенелопу выдали замуж, не скрывает своего к ней отвращения. Красота хороша для сонетов, однако хрупка, словно яичная скорлупа, и столь же непроницаема; невозможно разглядеть, что под ней скрывается.

– Передай письмо королю лично в руки. – Пенелопа отлично понимает, насколько опасна эта задача. Впрочем, Констеблю не впервой выполнять столь деликатные поручения.

– Но как мне к нему приблизиться? – помедлив, говорит он.

– Ты же поэт; используй свой дар. Моя печать поможет проникнуть в королевские покои, – она кладет ему на ладонь свой перстень. – В конце концов, я – сестра графа Эссекса, фаворита самой королевы, и ее внучатая племянница; разве этого мало? – В голосе невольно прорезаются жесткие нотки. Констебль неуверенно переступает с ноги на ногу. Чтобы его подбодрить, Пенелопа милостиво улыбается. – Храни перстень отдельно от письма. А если король попросит дополнительных доказательств, передай ему вот это, – она достает из позолоченной шкатулки свой миниатюрный портрет.

– Хиллиард[2]2
  Николас Хиллиард (ок. 1547–1619) – английский художник-миниатюрист, прославившийся портретными миниатюрами придворных Елизаветы I и Якова I.


[Закрыть] неточно передал ваши черты, – задумчиво произносит Констебль. – В жизни вы намного красивее.

– Пустяки, – отмахивается Пенелопа. – Внутренняя красота важнее внешней. Для моей цели сходство с оригиналом вполне удовлетворительное.

Констебль прячет перстень, портрет и письмо за пазуху.

Спаниель Сперо лает и скребется в дверь, порываясь выйти. Слышится лязг отворяемых ворот, цокот копыт по булыжникам и тревожные выкрики.

В комнату врывается Жанна, компаньонка Пенелопы.

– Скорее, твой брат ранен. – Из-за французского акцента ее слова не кажутся столь пугающими.

– Как? Когда? – Подобно молоку, оставленному над огнем без присмотра, в душе Пенелопы вскипает паника. Усилием воли она берет себя в руки.

– Меррик говорит, на дуэли. – Лицо у Жанны пепельно-серое от страха.

– Рана тяжелая? – Девушка молча кивает. Пенелопа берет ее под руку и обращается к спускающемуся по лестнице Констеблю: – Отправь слугу за доктором Лопесом.

– Ему нужен не лекарь, а хирург, – возражает тот.

– Я полностью доверяю доктору Лопесу. Он знает, что делать.

Они спускаются в холл. Эссекс уже там; его поддерживают двое мужчин. Впереди – верный Меррик, широкоплечий, коренастый: на веснушчатом лице написано беспокойство, глаза возбужденно сверкают из-под бесцветных ресниц. Он приглаживает волосы ладонью; на ней темнеет кровавое пятно.

– Принесите горячей воды! – приказывает Пенелопа глазеющим слугам. Жанна вся дрожит; она не выносит вида крови, поэтому отправляется в прачечную за бинтами.

Эссекса положили на стол; он полусидит-полулежит, опершись на локти и стиснув зубы. Гордость не позволяет ему проявлять слабость.

– Просто царапина. – Он откидывает плащ. На бедре глубокий порез; кровь, обагрившая белые шелковые чулки, стекает в сапог.

– Меррик, дай мне нож, – говорит Пенелопа.

Тот непонимающе смотрит на нее.

– Надо срезать чулок. А ты о чем подумал? – И снова в ее голосе звучат невесть откуда взявшиеся резкие нотки. – Помоги снять с него сапоги. – Она обеими руками берется за каблук, стаскивает сапог и осторожно приподнимает ткань. Кровь уже запеклась и присохла. Эссекс морщится, отворачивается. Пенелопа разрезает чулок от бедра до колена. – Не так плохо, как я опасалась. Рана неглубокая. Выживешь.

Она легонько целует брата в щеку, чувствуя невыразимое облегчение.

Служанка ставит таз с горячей водой, подает чистый кусок муслина.

– Проклятый Блаунт, – злобно цедит Эссекс.

– Кто кого вызвал? – Праздный вопрос: наверняка причиной ссоры стал вспыльчивый характер брата. Пенелопа аккуратно промокает рану; из нее по-прежнему струится на удивление яркая кровь, однако бояться нечего – жизни Эссекса ничто не угрожает. Придись удар на дюйм ближе к паху, где вены выходят на поверхность, все сложилось бы совсем иначе.

– Это Блаунт во всем виноват. – Пенелопа видела Чарльза Блаунта при дворе всего пару раз. Он показался ей благоразумным и сдержанным человеком. А еще он хорош собой – достаточно, чтобы составить конкуренцию Эссексу перед королевскими фрейлинами и, что гораздо важнее, перед самой королевой. Ходили слухи, будто бы Блаунт удостоился монаршей милости. Пенелопа знает, каков ее брат: желает быть единственной звездой на небосклоне. – Он первый начал!

– Тебе двадцать три, а не тринадцать, Робин, – мягко говорит она. – Из-за своего буйного нрава ты можешь попасть в беду. – Между братом и сестрой меньше трех лет разницы, но Пенелопа чувствует себя намного старше. Эссекс явно возмущен и расстроен из-за поражения в необдуманном поединке, ведь он считает себя лучшим бойцом в королевстве. Пенелопу так и подмывает напомнить, что ему еще крупно повезло, но она сдерживается. – Ее величество будет недовольна.

– А кто ей скажет?

Нет нужды отвечать. Им обоим известно: во всей Европе спокойно чихнуть нельзя – не успеешь достать носовой платок, как Роберт Сесил уже доложил королеве.

– Тебе нужно пару дней отдохнуть. – Пенелопа окунает ткань в таз; вода тут же розовеет. – И на недельку воздержаться от любовных похождений.

Брат с сестрой переглядываются. Эссекс принимается набивать трубку.

Приходит доктор Лопес и после краткого обмена любезностями принимается за работу: присыпает рану белым порошком, чтобы затворить кровь, предлагает Эссексу закусить деревянную палку. Тот отказывается, просит Меррика разжечь трубку. По его словам, лучшее средство отвлечься от боли – пение сестры, поэтому Пенелопа принимается напевать. Лопес заправляет в иглу нить кетгута. Эссекс выпускает через ноздри клубы дыма; с виду он совершенно спокоен, пока игла снует туда-сюда, стягивая края раны.

– Вы способны посрамить королевских вышивальщиц. – Пенелопа с восхищением разглядывает аккуратные стежки.

– Я обучился этому мастерству на поле боя. – Доктор по-отечески приобнимает ее за талию. У него простое честное лицо, короткая стрижка и седеющая борода, а когда он улыбается, вокруг глаз появляются морщинки. – Удостоверьтесь, чтобы ваш брат находился в покое и не нагружал ногу.

– Постараюсь. Вы же знаете, какой он. – Пенелопа медлит. – А…

– Рана дальше не распространится, миледи, – словно прочитав ее мысли, отвечает Лопес.

– Спасибо вам, доктор. – Ей не в первый раз приходится его благодарить. Если бы не он, она могла бы потерять своего первенца.

Потом они собираются у камина послушать новые стихи Констебля.

 
Краснеют даже розы перед ней,
Губ алых совершенством сражены.
 

Пенелопа представляет, как он скачет по Великой северной дороге, храня за пазухой письмо. Ее пробирает дрожь – отчасти от страха, отчасти от волнения.

 
И лилии становятся бледны,
Ведь кожа белых рук ее – нежней.
 

– Какая корявая фраза, Констебль, – говорит Эссекс. Раненая нога покоится на табурете. – Не разобрать, что к чему.

– Не придирайся, – возражает Пенелопа. – Это же для рифмы. Чудесные стихи, – она подмигивает поэту.

– Очаровательно, – поддакивает Жанна, отрываясь от рукоделия. У нее маленькие, почти детские руки и изящная фигурка. Женщины вышивают цветки мальвы на подоле платья: они двигаются с краев, намереваясь встретиться в середине, однако Пенелопа думает о своем, и ее игла праздно свисает на нитке. Констебль, смущенный замечанием Эссекса, молча стоит посреди комнаты, не решаясь продолжать. Странно, что он столь чувствителен, ведь ему довелось долгое время служить посланником у Уолсингема[3]3
  Сэр Фрэнсис Уолсингем (ок. 1532–1590) – министр Елизаветы I, член Тайного совета, начальник разведки и контрразведки Англии.


[Закрыть], а шпиону требуется стойкость.

– Мы с радостью послушаем дальше, – подбадривает его Пенелопа.

Вошедший Меррик вручает Эссексу письмо с королевской печатью. Констебль откашливается, бросает взгляд на графа, но тот сосредоточенно читает послание.

 
К ней, словно к солнцу, тянут лепестки
Оранжевые бархатцы в саду.
 

Щеки Эссекса заливаются краской. Он комкает бумагу, с проклятием бросает в огонь.

– Я отлучен от двора. Она считает, пора научить меня хорошим манерам! Что за вздор!

– Несколько недель вдали от двора пойдут вам только на пользу, – говорит Меррик. – Не стоит выставлять рану напоказ, люди будут насмехаться.

«Как ловко он обращается с моим братом, – думает Пенелопа. – Впрочем, ничего удивительного – они же вместе росли».

 
И лишь фиалки в пурпурном цвету —
Как раненого сердца лоскутки[4]4
  Перевод Е. Савиной.


[Закрыть].
 

В комнату заглядывает паж, машет Меррику. Тот выслушивает мальчика, возвращается к графу и шепотом передает послание.

– Блаунт! – восклицает Эссекс. – Какого дьявола он здесь делает?

Пенелопа жестом останавливает Констебля.

– Вероятно, пришел засвидетельствовать почтение и справиться о твоем здоровье. Думаю, он хочет проявить уважение.

– Уважение? Нет у него никакого уважения.

Меррик кладет тяжелую ладонь Эссексу на плечо:

– Предоставьте Блаунта мне. – На его шее напрягаются тугие мышцы, в глазах под бесцветными ресницами вспыхивает ярость.

– Тебе следует поговорить с ним, Робин, – говорит Пенелопа. Эссекс сбрасывает с плеча руку Меррика, пытается подняться с кресла. – Что ты делаешь? Нельзя тревожить ногу.

– Раз уж мне придется принять этого подлеца, я встречу его как мужчина, а не соломенный тюфяк! – Хромая, он подходит к парадному портрету графа Лестера, словно намереваясь занять сил у прославленного отчима, и принимает торжественную позу. Его пылающий взор внушает тревогу: обычно подобный взгляд предвещает приступ черной меланхолии. В этом весь Эссекс: либо безудержное пламя, либо свинцовая угрюмость, третьего не дано. – Впусти же негодяя.

Меррик удаляется, чтобы привести Блаунта. Пенелопа замечает, что он так и не смыл с руки кровавое пятно.

Едва войдя в комнату, Блаунт опускается на одно колено и снимает шляпу.

– Прошу прощения, что нарушаю ваш покой, милорд. Я хотел выразить свое почтение и вернуть ваш меч.

– Мой меч?

– Он остался на месте поединка.

– И где же он?

– У моего человека, снаружи. Я решил, что не подобает являться к вам при оружии.

– Боялся нарваться на новую ссору? – усмехается Эссекс, но неохотно прибавляет: – Ты правильно поступил, Блаунт.

– Что касается дуэли, милорд, – продолжает тот. – Мой клинок задел вас по чистой случайности. В течение всего боя вы одерживали победу. Эту рану должен был получить я.

Спохватившись, Пенелопа отводит взгляд и вновь берется за иглу.

– Встань, – произносит Эссекс, – не пристало тебе стоять передо мной на коленях.

Пенелопа замечает улыбку, таящуюся в углах его губ. Ее брат обожает изображать скромность.

– Налейте нашему гостю выпить и мне тоже.

Меррик подает им чаши с вином.

– Мир? – произносит Блаунт.

– Мир.

Оба пьют. Эссекс – чуть менее охотно, чем Блаунт, однако того требуют правила вежливости: отказ от предложенного примирения повлечет очередную дуэль.

Пенелопа вновь невольно останавливает взор на Блаунте; у него вьющиеся темные волосы, тонкие черты лица, глубокие черные глаза. А он красивее, чем она ожидала. На нем приталенный атласный дублет изящного кроя, вместо жесткого круглого воротника – кружевной. Блаунт явно подбирал наряд с таким расчетом, чтобы не затмевать Эссекса. Значит, еще и дипломат. Серьга в левом ухе придает ему привлекательно залихватский вид. Пенелопе приходит на ум, что этот человек может стать ее брату хорошим союзником. Нужно будет поговорить с Эссексом, убедить его, что врагов надо искать не среди таких, как Блаунт, а среди таких, как Сесил и Рэли, обладающих мощной поддержкой и влиянием на королеву, мечтающих узреть его падение. Кроме того, ей будет приятно почаще видеть Блаунта. Он пристально смотрит на нее, словно угадав ее мысли. Пенелопа невольно краснеет.

– Ты знаком с моей сестрой? – спрашивает Эссекс.

– Для меня большая честь познакомиться с вдохновительницей поэтов. – Блаунт снова преклоняет колено и протягивает руку.

Слишком уж он очарователен, думает Пенелопа. Понятно, почему королева его приблизила. Однако, встретившись с ним взглядом, она видит в его глазах неподдельную искренность.

– Сонеты Сидни неподражаемы, миледи. Не устаю ими восторгаться.

– И что же навело вас на мысль, будто стихи сэра Филипа посвящены мне? – Пенелопа знает, что ее считают музой великого поэта, однако дело не в ней, а в Сидни. Кроме того, кто такая муза? Просто символ, химера.

– Всем известно, что ты и есть Стелла, – смеется ее брат.

– «Когда Природа очи создала / Прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья, / Зачем она им черный цвет дала?»[5]5
  Филип Сидни. Астрофил и Стелла. Сонет 7. Перевод И. Озеровой.


[Закрыть] – немедленно цитирует Блаунт. – Узнаю вас по этим строкам, миледи.

– Вот настоящая поэзия! – восклицает Эссекс, заставляя бедного Констебля поежиться.

– Никто не в силах превзойти сэра Филипа, – бормочет смущенный поэт.

– Довольно стихов, – объявляет граф. – Меррик, принеси мой меч. Кстати, этот клинок подарил мне Сидни.

– Вряд ли он думал, что ты обнажишь его на дуэли. – Пенелопа старается выглядеть беззаботной, однако разговор о Филипе Сидни будит болезненные воспоминания о девочке, которой она была восемь лет назад, когда впервые появилась при дворе. Тогда ей казалось, здесь полно романтики, развлечений и любовных интриг. Теперь же она повзрослела, стала сдержанной, скрытной, расчетливой и ничем не напоминает ту прежнюю девочку. Они так же непохожи, как икринка и устрица.

Ноябрь 1589,
дворец Теобальд, Хартфордшир

Человек стаскивает шляпу, низко кланяется. Бегающий взгляд делает его похожим на грызуна. Он явно проделал долгий путь: одежда снизу забрызгана грязью, сверху потемнела от влаги.

На рабочем столе Сесила царит идеальный порядок: чернильницы расставлены ровно в дюйме друг от друга, конторские книги сложены в стопки – большие внизу, маленькие наверху, писчие перья в сосуде развернуты в одну сторону. Сесил сидит спиной к окну, и лицо остается в тени; так сделано специально, чтобы посетители чувствовали себя неудобно. Он понимает, его внешность не очень представительна для занимаемой должности, но за долгие годы выучился разным уловкам, призванным сглаживать этот недостаток.

– Закрой дверь.

Человек повинуется.

– Надеюсь, тебя никто не заметил. – Сесил жестом предлагает ему сесть. Небо очистилось; луч яркого полуденного солнца падает на лицо гостя, тот прикрывает глаза рукой.

– Нет, сэр, я тщательно следил, чтобы не было слежки. В Уэре сменил лошадей, выехал на Лондонскую дорогу, потом повернул обратно…

– Избавь меня от подробностей, – перебивает Сесил. Мужчина судорожно стискивает шляпу. – Надеюсь, Уолсингему не станет известно о нашей встрече.

– Но мне казалось, Уолсингем с нами…

– Слушай внимательно: нет никаких «с нами», «против нас». Нет никаких «мы». Я просто хочу доподлинно знать, что происходит. Мы с отцом служим королеве, и это требует… – Сесил поправляет перстень с крупным изумрудом, – чрезвычайной осмотрительности.

– Разумеется, сэр.

– Итак, в своем письме ты упомянул о некоторых событиях при шотландском дворе. Был ли брак короля с датской принцессой должным образом подтвержден? Не возникло ли трудностей с… – Сесил откашливается, – …консумацией? – Ни для кого не секрет, что Яков Шотландский предпочитает общество юношей. Порой Сесилу думается, что из-за этого обстоятельства не стоит уделять большого внимания претензиям Якова на английский трон. Есть и другие кандидаты на престол; возможно, они окажутся более сговорчивыми.

Перехватив взгляд посланника, Сесил скрещивает руки на груди, пряча узкие кисти с короткими пальцами и уродливыми плоскими ногтями. В юности он мечтал иметь руки, способные держать меч, – такие, как у графа Эссекса.

– Нет, никаких, сэр. Похоже, все прошло как полагается. Принцесса, то есть королева, вроде бы довольна мужем. Я своими глазами видел окровавленную простыню.

– Значит, ты ездил в Осло на церемонию бракосочетания? – Надо же, проныра, напрочь лишенный обаяния, ухитрился затесаться на королевскую свадьбу.

– Да, я присоединился к…

– Знаю, – перебивает Сесил. Ему ничего об этом не известно, однако соглядатая следует держать в напряжении: пусть думает, будто за ним следят.

– Есть еще кое-что. – Мужчина наклоняется ближе, понижает голос.

– И что же?

– Речь о сестре Эссекса.

Сесил не в силах скрыть удивления. Он не любит, когда ему сообщают сведения, о которых он еще не успел разнюхать.

– У нее-то какие дела с Яковом Шотландским?

– Она вступила с ним в переговоры. Направила письма с предложением дружбы.

– Дружбы?

– Похоже, тут не все так просто. Она пользовалась кодовыми именами.

Любопытство Сесила усилилось:

– Продолжай.

– Стиль у нее весьма витиеватый, однако у меня сложилось впечатление – видите ли, мне удалось самому заглянуть в эти письма, – что общий смысл ее предложения таков: если дойдет до дела (так она пишет), Яков может рассчитывать на ее поддержку, а следовательно, и на поддержку ее брата.

– Какие-то глупые игры. – Сесил старается сохранять невозмутимый вид, однако от возбуждения по коже пробегают мурашки. Он весь подбирается, словно гончая, почуявшая оленя. – Надо полагать, леди Рич выражалась достаточно туманно?

– Если вы имеете в виду, упоминала ли она о возможной кончине королевы, то нет.

Раз в письмах указаны кодовые имена, значит, все-таки есть какая-то тайна, думает Сесил.

– Кто был ее посланником?

– Поэт Генри Констебль, сэр.

– А, Констебль. Когда-то он работал на меня. Поэты слетаются к этой даме, как мухи к компостной куче. Сие для меня загадка. Вероятно, Констебль пошел на риск ради любви. – Сесил не скрывает отвращения; любовь ему чужда. Впрочем, он не вполне искренен: помимо выдающейся красоты, есть в леди Рич нечто такое, что не оставляет его равнодушным. Он долгие годы наблюдал за ней; они ровесники и прибыли ко двору одновременно. Эта женщина обладает даром оказываться в нужное время в нужном месте, а также холодным расчетливым умом, скорее подобающим мужчине. Не будь у нее брата, Эссекса, она была бы само совершенство.

От одного воспоминания об Эссексе в душе Сесила вскипает гнев. После смерти отца мальчик воспитывался у них в доме. Сесил хорошо помнит приезд юного Деверо: он залихватски спрыгнул с коня, не удостоив Сесила даже взглядом – тот был на два года старше, зато вдвое его ниже, к тому же кривобокий и хромой.

Отец предупредил, чтобы он не портил отношения с кукушонком, подброшенным в их гнездо. В жилах Эссекса течет королевская кровь: он не только обладает родословной, ведущей прямо к Эдуарду Третьему Плантагенету, но еще и в родстве с Тюдорами, – по слухам, прабабушка Эссекса, шлюха Мэри Болейн, родила Генриху Восьмому дочь, леди Ноллис, бабушку Эссекса. Отец Сесила узнал об этом от своего отца, королевского камергера, пользовавшегося доверием короля.

– Когда в человеке сочетается кровь двух династий, такая гремучая смесь может быть опасна, – напутствовал его отец. – Держись рядом с ним, не своди с него глаз.

И Сесил не сводил с Эссекса глаз. Он безмолвно наблюдал, как тот, словно плющ, увивался вокруг королевы, та приблизила его к себе и осыпала милостями, какими не жаловала никого после смерти Лестера. Сплетники судачат, будто бы Эссекс стал ее любовником, но Сесил знает – он не возлюбленный, а сын, которого у Елизаветы никогда не было; мать простит сына в тех случаях, когда любовнику не будет пощады.

Однако мысли Сесила занимает не Эссекс, а его сестра. Ему вспоминается, как он впервые увидел Пенелопу Деверо и был ошеломлен ее красотой. Много месяцев он не мог думать ни о ком другом, по ночам же неумело удовлетворял себя, представляя ее образ. В тот день она улыбнулась ему, хотя все прочие девушки смотрели на него с плохо скрываемым отвращением. Сесил ясно помнит, словно это было вчера, как смутился и покраснел, увидев улыбку Пенелопы, способную осветить самые темные уголки преисподней. Однако спустя годы он начал восхищаться не только великодушной улыбкой; оказалось, что за прославленной красотой скрывается чрезвычайная проницательность – опасное качество для женщины.