Текст книги "Соперница королевы"

Ноябрь 1581,
Смитфилд / Уайтхолл

На следующее утро Рич не показывался до тех пор, пока Пенелопе не подали лошадей к отъезду. Мучаясь головной болью после вчерашних возлияний, она уже собиралась послать за супругом Жанну, однако тот явился сам.

– У вас усталый вид, – обвиняющим тоном заявил он.

– Я спала как младенец, благодарю вас, – солгала Пенелопа.

– Отправляйтесь во дворец и выклянчите для меня расположение ее величества. – Рич подал ей руку, чтобы помочь сесть в экипаж. Едва конюх отвернулся, он больно схватил ее за запястье и поцеловал в губы. Пенелопа призвала всю силу воли, чтобы не отшатнуться.

– Вы отправитесь в Лейз? – Скорей бы он оказался как можно дальше, взмолилась она. Рич кивнул, и девушке невольно пришла мысль о несчастном случае.

Как только экипаж тронулся, Пенелопа надела усыпанный изумрудами браслет, презент от Лестера, на другую руку, чтобы скрыть синяк. Не исключено, что столь дорогой подарок преподнесен в качестве извинения, подумала она. Хотя нет, вряд ли.

– Расскажи мне все, – потребовала Марта, вышедшая встретить Пенелопу.

Во дворе Уайтхолла толпилось непривычно много стражи.

– Нечего рассказывать, – ответила та.

– А как же свадьба?

– Лучше не вспоминать. – Лицо Марты вытянулось от разочарования. – Просто… – Пенелопа не знала, как выразить свои чувства, к тому же Марта незнакома с Ричем и не подозревает о ее любви к Сидни. Своими переживаниями она могла поделиться лишь с Жанной – милой верной Жанной, которой можно доверить любую тайну.

– Не представляешь, что у нас тут случилось, когда ты уехала. Католики сговорились с папой и замыслили убить королеву и всех ее советников. – Глаза юной фрейлины блестели скорее от возбуждения, чем от страха. – Они собрали отряд из пятидесяти вооруженных мужчин, чтобы напасть на нее и лишить жизни!

Пенелопа содрогнулась, вспомнив об ужасах парижской резни. Жанна предпочитала не думать о страшной ночи, когда тысячи человек погибли от рук католиков, однако то немногое, что она поведала, накрепко врезалось в память Пенелопы – крики, запах крови, плывущие по реке трупы: воистину настоящий ад.

– Здесь, в Англии? – спросила она.

– Да, здесь. Они собирались посадить на трон Марию Шотландскую. Нам велели не выходить в сад – слишком опасно.

Пенелопа иногда вспоминала о шотландской королеве, уже тринадцать лет томившейся под домашним арестом в Шрусбери, пока трон занимал ее юный сын Яков. Имя Марии не полагалось произносить в присутствии Елизаветы, однако фрейлины часто о ней судачили; в их устах она превратилась в мифологический персонаж, словно на самом деле ее не существовало.

– Берли приказал удвоить стражу. Заметила?

– Да, я удивилась, почему их так много у ворот.

– Ты еще внутри не была. Они выстроились по всей главной галерее.

Марта не преувеличивала. Вход в королевские покои охраняло не меньше дюжины стражников с алебардами.

– Католический священник Кампион[10]10
  Эдмунд Кампион (1540–1581) – английский католический священник. Был осужден за измену, повешен и четвертован в Тайберне. Канонизирован в 1970 году как один из сорока мучеников Англии и Уэльса.


[Закрыть] арестован за проведение тайных богослужений, – вполголоса проговорила она. – Его допрашивают в Тауэре.

– Бедняга.

– Он же изменник.

– Все равно, он творение Господа. – От одной мысли о том, что сейчас происходит с этим человеком, Пенелопу бросило в дрожь.

Девушки приблизились к дверям королевских покоев. Стражники потребовали распахнуть накидки – «Хотят удостовериться, что при нас нет ничего опасного», – прошептала Марта, – прежде чем позволили пройти.

Внутри все выглядело как обычно, однако в воздухе чувствовалось напряжение. Королева и Берли ожесточенно спорили. Сын Берли, Сесил, переминался с ноги на ногу за спиной отца, словно не находил себе места. Перехватив его взгляд, Пенелопа улыбнулась, однако тот сделал вид, будто рассматривает гобелен.

– Я не стану узницей в собственном доме, – не скрывая раздражения, говорила Елизавета. – Эти испанцы годами желали моей смерти. Меня не запугать жалкими слухами.

– Мадам, прошу вас проявить благоразумие. Не выходите в сад, пока мы не сможем удостовериться в вашей безопасности. – Берли поклонился, нервно стискивая руки.

Раньше двор представлялся Пенелопе средоточием роскоши и романтических отношений, гудящим пчелиным ульем, в центре которого, словно пчелиная матка, восседает Елизавета, окруженная придворными, жаждущими ее милости. Теперь же стало ясно – все эти пчелы, включая королеву, борются за жизнь, а роскошь и романтика нужны лишь для отвода глаз. Грозовая туча, нависшая над дворцом, находилась здесь всегда. Пенелопа вспомнила свои неосторожные, нечестивые слова: «Ненавижу ее. Ненавижу королеву». Это все равно что сказать: «Ненавижу Господа». Но разве могла она оставаться равнодушной, видя унижение матери, преждевременную смерть отца и собственный несчастный брак, одобренный королевой и потому неизбежный? Однако, как оказалось, положение дел гораздо более запутанно, чем можно представить. Девушку раздирали противоречивые чувства. К бесхитростной детской ненависти прибавились восхищение и страх – да, страх, пусть даже тщательно скрываемый.

Выходит, королева каждый день живет с осознанием, что две наиболее могущественные силы во всем мире – Священная Римская империя и Испания, равно как ее собственные подданные-католики, – желают ей смерти. Она вынуждена быть безжалостной, тут ничего не поделаешь. Но все равно у Пенелопы не шли из головы мысли о католическом священнике, страдающем на дыбе.

Ожидая, пока ей разрешат войти, девушка задумчиво смотрела в окно. Можно ли выстрелить из пистолета в стекло? Если такое случится, какой переполох поднимется! Она вспомнила о муже, и ее сердце словно окаменело. Наверное, Рич уже на полпути в Лейз.

На небе клубились тяжелые тучи. Начался дождь: редкие капли превратились в настоящий ливень. Люди во дворе забегали в поисках укрытия.

– Кажется, Господь на вашей стороне, Берли, – со смехом заявила королева. – В такую погоду я на улицу не выйду. Полагаю, мои убийцы тоже.

Берли криво улыбнулся, его сын вежливо хихикнул, но больше никто не рассмеялся. Все вернулись к своим делам – шитью, чтению, написанию писем.

Заметив Пенелопу, Елизавета просияла.

– Моя пташка вернулась! – воскликнула она. – Рада тебя видеть. Ни одна из этих девиц не сравнится с тобой в пении. Мне целыми днями приходилось слушать, как они коверкают мои любимые мелодии. Ну что, нравится тебе быть замужней дамой?

Пенелопа замешкалась с ответом из опасения, что на ее лице отразятся истинные чувства.

– Все совсем по-другому, – наконец ответила она, сознавая, насколько глупо звучат эти слова. Пег Кэри закатила глаза.

– По-другому? – переспросила королева. – Ни разу не слышала ничего подобного от новобрачной.

– Я хотела сказать, ваше величество…

– Нет-нет, – перебила та с кривой усмешкой. – Ответ меня устраивает. – Пенелопа восхитилась ее выдержкой: ни в голосе, ни в осанке Елизаветы не чувствовалось страха, хотя, судя по удвоенной страже и нервно стиснутым рукам Берли, ей действительно угрожала опасность. – Желаю послушать песню. Надо отвлечься от всего этого, – королева махнула рукой в сторону Берли и Сесила, своими черными одеяниями напоминавших ворон, столпившихся вокруг падали. Сесил тут же повернул к ним голову. Пенелопе вспомнились слова матери, сказанные при последней встрече: «Остерегайся сына Берли; если он таков, как его отец, он нам не друг».

Глашатай возвестил о прибытии Лестера. На лицах Берли и его сына отразилось неодобрение. Наряд королевского фаворита сверкал серебром, с мокрого плаща струилась вода. Проходя мимо Пенелопы, отчим подмигнул – дескать, он в курсе, через что ей пришлось пройти прошлой ночью. От мысли, как гости бражничали и судачили о том, что происходит в спальне, девушку замутило.

Лестер приблизился к Елизавете. Та похлопала по сиденью рядом с собой и взяла его за руку, словно они муж и жена. В душе Пенелопы вскипело возмущение. Неужели королева действительно виновата в смерти отца? Столько вопросов, на которые нет ответов.

Не в силах смотреть, как Елизавета милуется с Лестером, Пенелопа оглядела зал и среди свиты отчима заметила Сидни; тот был весь в черном, будто носил траур. На мгновение их взгляды встретились; девушка поспешно отвернулась к окну, за которым по-прежнему бушевал ливень. Ей невыносимо захотелось сбежать под дождь и умчаться прочь без оглядки.

– Леди Рич споет для нас, – проговорила королева. – Принесите ей сиденье и лютню.

Пенелопа внутренне содрогнулась от звука своего нового имени, произнесенного в присутствии Сидни. Краска бросилась ей в лицо. Стараясь не смотреть в сторону Лестера и его свиты, она вышла вперед, взяла лютню, толстую и круглую, словно младенец, и принялась подтягивать струны. Сидни не сводил с нее глаз, но ей не хватило духа даже взглянуть на него.

– Какую песню вы желаете услышать, ваше величество? – спросила Пенелопа, надеясь получить подсказку, ибо в ее голове крутилась лишь одна мелодия, совершенно не подходящая к случаю.

– Сыграй, что хочешь, – ответствовала Елизавета.

Пенелопа знала сотни песен, однако все они куда-то улетучились, поэтому она начала:

 
Любовь лишь избранным нужна.
 

Королева одобрительно хмыкнула. Не сводя взгляда со струн, девушка сосредоточилась на звуке собственного голоса.

 
В том есть резон.
 

Песня захватила ее и понесла, как река лодку. Пенелопа чувствовала восторг зрителей, наполняющий девушку ощущением могущества. Она подняла голову и, глядя Сидни прямо в глаза, пропела:

 
Ведь умереть она должна —
Таков закон.
 

Ответный взгляд мужчины был исполнен печали. Пенелопа затрепетала от радости, словно сломала копье о его доспехи и выиграла очко.

 
Кто сердце ей решил отдать,
Пусть приготовится страдать.
 

Возможно, Сидни хорош на турнирном поле, но здесь – ее арена. Девушка оглядела придворных, игриво останавливая взгляд то на одном, то на другом, и продолжила:

 
Амура предадим суду —
Он раздает любовь за мзду[11]11
  Перевод Е. Савиной.


[Закрыть].
 

Зрители разразились бурными аплодисментами, лишь Сидни угрюмо смотрел в никуда. Пенелопа склонилась перед Елизаветой в реверансе. Ее самоуверенность несколько поколебалась при виде графини: та сидела с натужной улыбкой, чопорно сложив руки на коленях. Девушка вспомнила о своем муже-пуританине: наверняка он считает подобные развлечения греховными. Впрочем, если Рич желает, чтобы его жена добилась расположения королевы, ему придется терпеть пение и музыку. Ей стало ясно: каждый из придворных вынужден чем-то поступиться – принципами, любовью или верой. Этого не избежать; взгляните, что происходит с теми, кто отказывается идти на уступки, – взять хотя бы того несчастного священника. Пенелопа представила, как он висит на дыбе, обливаясь по́том и стиснув зубы, а его кости выворачиваются из суставов отвратительным щелчком, какой можно услышать, когда разделываешь цыпленка.

– «Сладкая ложь!» – выкрикнул кто-то название песни.

– Мне понадобятся ноты, – ответила Пенелопа. Повинуясь приказу королевы, паж раскрыл перед ней песенник, чем вызвал завистливые взгляды других юношей. Девушка удобно устроилась на табурете и принялась настраивать лютню. Просьбы следовали одна за другой, и она пела, наслаждаясь всеобщим одобрением, пока у нее не сел голос. На сцену вышли музыканты, фрейлины выстроились в ряд, намереваясь танцевать, а утомленная Пенелопа села отдохнуть у окна.

Незаметно, словно призрак, приблизился Сидни и попросил разрешения сесть рядом. Пенелопа безмолвно кивнула. Ее защищала новообретенная сила; сердце как будто укрыли доспехи, оснащенные острыми шипами.

– Вы в трауре? – осведомилась она, коснувшись его черного бархатного дублета. – От вас исходит печаль.

– В некотором роде, – ответил Сидни, опустив глаза. – Вы слышали об иезуите Кампионе, которого должны казнить?

Пенелопа кивнула, смущенная тем, что разговор принял серьезный оборот. Она не предполагала, что Сидни скорбит по-настоящему, и внезапно почувствовала себя недалекой и наивной: ее волнуют сердечные дела, в то время как вокруг происходят гораздо более значимые события.

– Он мой близкий друг.

– Но он же католик, враг государства.

– Все не так очевидно. – В голосе Сидни слышалось нетерпение, даже гнев. Пенелопа хотела выразить сочувствие несчастному, однако сдержалась, понимая, что совершенно не разбирается в случившемся. – Я считаю, люди должны молиться Господу, как им угодно. Кампион посвятил себя вере, а не политике.

Девушка в упор взглянула на него:

– Как можно отделить веру от политики, если католики постоянно устраивают заговоры против ее величества?

– Увы, никак. – Сидни вздохнул. – Кампиону не избежать печальной участи. А поскольку он мой друг, я попал в немилость к королеве. Мне не удается ей угодить. Однако вам ни к чему слушать мои жалобы. Кроме того, – он отвернулся, чтобы Пенелопа не видела его лица, – я скорблю не только по Кампиону.

– По кому еще?

Сидни пробормотал нечто неразборчивое.

– Я вас не слышу. – Пенелопа заметила, что Пег Кэри и Молл Гастингс оторвались от вышивания и смотрят в их сторону. – По кому? – повторила она, стараясь не обращать на них внимания.

– По вам, – наконец выдавил он.

– По мне? – В ее душе вскипела буря чувств, но она твердой рукой удержала их в узде. – Я еще жива.

– Но для меня вы потеряны.

– Я никогда не была вашей. Вы сами не пожелали на мне жениться. Помните, вы сказали, что внушали мне ложные надежды и вам очень жаль?

– Я ошибался.

Ярость забурлила еще сильнее.

– Ошибались? Поздно признавать ошибки. – Пенелопа отстранилась, намереваясь встать, но Сидни удержал ее. Пег и Молл не сводили с них глаз. – Не прикасайтесь ко мне.

– Позвольте объясниться.

– Нечего объяснять.

– Что это? – Он отодвинул изумрудный браслет, прикрывающий ссадину на запястье.

– Ничего. – Пенелопа вырвала руку.

– Это он сделал?

– Не ваша забота. – Придворные начали оборачиваться. Девушка притворно улыбнулась. – Если позволите, я присоединюсь к подругам. – Она надменно протянула руку. Сидни почтительно поцеловал ее.

– Позвольте увидеться с вами наедине.

На его лице отразилось страдание. Пенелопа едва не поддалась, но вспомнила о шипастых доспехах, защищающих сердце, и отрицательно качнула головой.

– Прошу вас.

– Не глупите, – проговорила она, словно увещевая капризного ребенка, и степенной походкой направилась прочь, однако в ее душе бушевали нешуточные страсти.

– О чем вы говорили? – спросила Пег, провожая Сидни взглядом.

– Он жаловался, что королева не осыпает его милостями. Не знаю, с чего он взял, будто я могу помочь. Не выношу нытиков.

Пег недоверчиво фыркнула:

– Значит, в браке все по-другому?

– Именно так, – ответила Пенелопа.

Она села на подушки между девушками и принялась пришивать бусины к портьере, краем глаза наблюдая за бледным растерянным Сидни, взирающим на нее с противоположного конца зала. Рядом тихо переговаривались Берли и Сесил.

– …если бы покушение увенчалось успехом… – говорил Берли, – …одному Богу известно, что бы тогда началось… не доверяй Лестеру, он…

Услышав имя отчима, Пенелопа придвинулась ближе.

– Но вы много раз говорили, отец, нельзя заставить ее назначить наследника. – Сесил крепко прижал к груди конторскую книгу, словно содержимое той составляло государственную тайну. Пенелопа отметила, что пальцы у него короткие и уродливые, хотя ногти чистые и аккуратно подстрижены. Это не руки воина; на них нет ни мозолей, свидетельствующих о долгих тренировках, ни шрамов от многочисленных схваток. Такие руки принадлежат человеку, стремящемуся произвести наиболее выгодное впечатление. Ее заинтриговал странный кривобокий юноша, которого, по слухам, прочат на место отца.

– Необходимо обеспечить будущее Англии, – проговорил Берли. – И наше тоже. Мы должны как следует подготовиться, иначе рискуем… – Он помолчал и продолжил, понизив голос: – Если эта шотландка заполучит скипетр, нам конец. – Сын медленно кивнул.

– Такого нельзя допустить. – Пенелопа впервые разглядела в молодом человеке, робевшем даже взглянуть на нее, не то что улыбнуться, упорную целеустремленность. Казалось, для достижения цели он готов на все.

Пенелопа вспомнила свой разговор с матерью перед свадьбой: «Подумай о семье: если ты окажешься в милости у ее величества, это пойдет всем нам только во благо. Возможно, когда-нибудь ты сможешь обеспечить будущее рода Деверо». Тогда она растерялась, но сейчас начала понимать: благополучие каждого, кто находится в зале, зависит от одной-единственной женщины, поэтому все здесь соперничают за высокие должности и стремятся укрепить положение своей семьи.

Декабрь 1581,
Лестер-хаус, Стрэнд

– Проследи за нашими вещами, – обратилась Пенелопа к Жанне. – И скажи матушке, что я здесь.

Она спешилась и подвела Красотку к яслям. Молодой конюх снял с кобылы седло.

– Альфред, бедняжке по-прежнему натирает. Нужно смазать ей спину окопником, чтобы облегчить боль. Сегодня вечером я поеду к мужу в Смитфилд, мне понадобится лошадь.

При мысли о ночи наедине с супругом сердце Пенелопы болезненно сжалось. Рич часто бывал при дворе, наслаждаясь новообретенным положением, однако личных покоев в Уайтхолле ему не полагалось, поэтому он ночевал в Смитфилде. В результате Пенелопа имела возможность прислуживать королеве, и такое положение дел вполне ее устраивало.

– Я нанесу ей мазь, миледи, – ответил Альфред.

– Лучше я сама. Ах ты, моя девочка. – Пенелопа похлопала Красотку по холке, взъерошила подстриженную гриву. – Растолки, пожалуйста, корень окопника.

Альфред улыбнулся и кивнул.

– Попрошу матушку, чтобы она отпустила тебя со мной в Смитфилд. Мне боязно доверять лошадь тамошнему конюху. Это всего на пару дней. Ехать недалеко, так что ты в любой момент сможешь вернуться, если потребуется.

– Как пожелаете, миледи. – Похоже, Альфред был доволен. Он появился в Чартли еще совсем мальчишкой, но уже тогда знал толк в лошадях. Пенелопа видела, как однажды он успокоил дикого пони, просто подув ему в ухо. – Отсюда не больше десяти минут верхом. Хороша ли конюшня в Смитфилде?

– Вполне сносная.

– Вы, наверное, рады возможности встретиться с супругом, миледи.

Пенелопа кивнула. Сердце сжалось еще сильнее. Как хорошо было в детстве! А теперь она замужем, к тому же вынуждена постигать премудрости придворной жизни. Альфред сходил в амбар, принес пригоршню корней окопника, ступку и кувшин гусиного жира и принялся, насвистывая, готовить мазь. Пенелопа наблюдала за его работой, лишь бы не входить в дом.

Мать непременно начнет выпытывать, что происходит в королевских покоях. Как ведет себя Лестер с королевой? Чем занят Берли? Его уродливый сынок все еще при нем? Не спускай с них глаз… они слишком могущественны. Кто из фрейлин нынче в фаворе? Новые украшения – верный признак благоволения королевы… Потом, разумеется, последует вопрос о месячных.

Регулы пришли в срок. Пенелопа испытала разочарование, однако мысль о ребенке, который мог быть зачат в брачную ночь, внушала противоречивые чувства. Разве после столь безрадостного соития может появиться малыш? С другой стороны, если она забеременеет, Рич оставит ее в покое. Пенелопа словно попала в одну из картинок-загадок, меняющихся в зависимости от угла зрения. А еще Сидни, о котором она думала постоянно, одержимо, словно пес, зализывающий рану. Порой казалось, будто он навеки исчез из ее мыслей, но стоило вспомнить его скорбное лицо, как сердце принималось болеть с новой силой.

– Вы видели щенка, миледи? – Альфред вручил ей ступку с истолченным окопником и кувшин с жиром.

– Какого щенка? – Пенелопа стала втирать мазь в ссадины на спине Красотки. Кобыла дернулась, однако тут же успокоилась.

– Одна из спаниелей вашей матушки ощенилась. Детенышей было двое, но один родился мертвым. Главный конюх приказал сунуть второго в мешок и утопить.

– Ты ведь этого не сделал? – возмущенно воскликнула Пенелопа.

– Разумеется, нет, миледи. Я надеялся, вы сжалитесь над бедолагой. – Альфред лукаво улыбнулся.

– Ты слишком хорошо меня знаешь. Покажи его.

Молодой человек указал в отгороженный угол. Оттуда сверкала пара настороженных глаз. На соломе лежала сука, рядом спал щенок. Малыш тихо повизгивал и дергал лапками; должно быть, ему снилось, будто он ловит мышь.

– Ты не сомневался, что мое сердце растает, да, Альфред?

– Даже не предполагал, миледи. – Однако улыбка конюха говорила об обратном. – Его уже можно забирать у матери. Хотите?

– Ах ты, злодей. Разве я смогу отказаться?

Щенок пошевелился, открыл глаза, на нетвердых лапках подковылял к Пенелопе, обнюхал ее ладонь. Девушка взяла его на руки, позволила пожевать пальцы, думая о том, как отрадно заботиться о столь милом создании.

– Можно забрать малыша прямо сейчас? – Она встала. Сука еще раз взглянула на нее, закрыла глаза и задремала.

– Конечно, миледи. – Альфред стащил с головы шапку, смущенный тем, что высокородная дама просит у него разрешения. – Похоже, мамаша довольна, что вы станете хозяйкой ее мальца.

Пенелопа вошла в дом с заднего хода, бросила плащ и шляпу у двери, поднесла щенка к лицу, прислушалась к его урчанию, вдохнула кислый запах. В зале послышались голоса. Девушка тихонько приоткрыла дверь, заглянула внутрь. Вокруг очага сидели ее мать, отчим, Жанна и Доротея, а также еще один гость. У Пенелопы перехватило дыхание; инстинкт подсказывал бежать без оглядки, однако ноги словно приросли к полу. Она с легкостью узнала Сидни даже со спины. Ошибки быть не могло.

Очевидно, почуяв волнение хозяйки, щенок принялся тонко заливисто тявкать. Все обернулись. Доротея радостно взвизгнула и, забыв о приличиях, опрометью бросилась к сестре:

– Это твой? Откуда? Как его зовут?

Пенелопа разозлилась из-за того, что Сидни нежданно вторгся в семейный круг, однако за недовольством скрывались более глубокие и сильные чувства. «Почему я так рада и в то же время не рада его видеть?» – думала она. Девушка старалась не смотреть на Сидни, но не могла отвести глаз – казалось, он сиял, словно Христос на картине, и, несмотря на простой черный наряд, затмевал всех, даже ее отчима в золоченых одеждах и мать, признанную красавицу.

– У него пока нет имени, – наконец сбросив с себя оцепенение, ответила Пенелопа.

– Надо как-то его назвать, – объявила Доротея.

Пенелопа вошла в зал, передала щенка сестре, поцеловала мать и отчима и наконец, присев в реверансе, сдержанно подала руку Сидни. Ей пришлось призвать всю силу воли, чтобы не встречаться с ним взглядом.

– Миледи. – Тот учтиво поклонился, задержав ее руку в своей дольше положенного. Пенелопа подошла к Жанне и Доротее, забрала у них щенка и поцеловала в мордочку. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Летиции – та явно догадалась, что внешняя холодность дочери неспроста.

– Может, назовем его Шевалье? – предложила Жанна.

– Слишком трудно произнести, – ответила Пенелопа.

– Почему бы тебе не предложить ему имя, Сидни? – Лестер похлопал племянника по спине. – Ты ведь у нас златоуст.

Летиция по-прежнему внимательно смотрела на дочь:

– Пенелопа, что с тобой? Ты бледна.

– Все в порядке, матушка. – Не иначе мать заподозрила беременность. Пенелопа встала так, чтобы Сидни хорошо ее видел, прижала зверька к подбородку и проворковала: – Я сразу его полюбила.

– И как вы назовете этого милашку? – поинтересовалась Доротея у Сидни.

– Сперва я должен получше узнать его. Иди ко мне, малыш!

Он протянул руку, чтобы взять щенка, но Пенелопа покачала головой:

– Ему хочется спать. Не стоит его тревожить.

– Похоже, он совершенно доволен тем, где находится. – Сидни ловко превратил отказ в галантный комплимент. – Без сомнения, любой юнец будет счастлив оказаться столь близко к леди Рич.

Пенелопа побледнела, услышав свое новое имя из уст, еще недавно прижимавшихся к ее губам.

– Что вы думаете об имени Сперо? – спросил Сидни.

– «Надеюсь». Очаровательно. Да, Сперо – отличное имя. К тому же латинское, чтобы никто не решил, будто мы игнорамусы[12]12
  Игнорамус (калька с латыни) – невежественный, необразованный человек.


[Закрыть], – поддела его Летиция. – Или правильно «игнорамы»?

– Полагаю, первый вариант верен, – отозвался Сидни.

– Мне кажется, прекрасный выбор, не так ли, Пенелопа? – поддержал его Лестер.

– Я подумаю. – Как она ни пыталась сохранять спокойствие, прерывистый взволнованный голос выдал ее чувства. Девушке невольно вспомнился девиз Сидни на недавнем турнире: «SPERAVI» – «Я надеялся», перечеркнутый, чтобы сильнее обозначить утрату. Ее собственное ощущение утраты только усилилось.

– Когда ты возвращаешься к Хантингдонам? – обратилась она к сестре, чтобы сменить тему.

– Послезавтра, – упавшим голосом ответила Доротея. Пенелопа вспомнила свое унылое житье в доме опекунов. Каково бедняжке одной в столь мрачном месте?

– Ничего. – Пенелопа пожала сестре руку. – Скоро ты окажешься при дворе, рядом со мной, не так ли, матушка? – Взгляд Сидни тревожил, словно корка на царапине, которую так и хочется содрать.

– Если на то будет воля ее величества, – горько ответила Летиция.

Пенелопа внезапно почувствовала, что ей просто необходимо покинуть зал.

– Прошу прощения, – проговорила она. – Схожу на кухню, накормлю щенка. Жанна, ты со мной?

Оказавшись за дверями, девушка схватила подругу за руку, поспешно поволокла за собой по коридору.

– Что он здесь делает? – стоило им оказаться за пределами слышимости, спросила она.

– Я хотела предупредить, но не успела. – Жанна внезапно погрустнела.

– В чем дело? – забеспокоилась Пенелопа.

– Твой отчим хочет устроить брак Сидни и Доротеи.

– Женить его на моей сестре! Не может быть! – Пенелопа схватилась за стену, чтобы не упасть. – У Сидни нет средств, чтобы взять в жены девушку из рода Деверо. – Она опустилась на скамью у окна.

Жанна села рядом, обняла подругу за плечи.

– Я думала, Лестер рассчитывал выдать ее за короля Шотландии, – пробормотала Пенелопа. – Почему он отказался от этой мысли? Теперь, когда я привела в семью Рича, моя сестра может выйти за кого пожелает…

– Думаю, твоя сестра не желает выходить за Сидни. Мне кажется, она даже не знала, по крайней мере если судить по ее лицу, когда об этом сообщили. – Жанна погладила Пенелопу по волосам. Обеим было хорошо известно: если таково желание Лестера, значит, Доротея станет женой Сидни, хотят они того или нет.

– Счастливица, тебе-то никто не выберет мужа насильно… – Пенелопа осеклась и прикрыла рот рукой, вспомнив, при каких ужасных обстоятельствах Жанна лишилась родителей. – Прости, я не хотела.

– Ничего. В любом случае я пока не рвусь замуж.

– Ты добрая, не то что я – избалованная и злопамятная. – Как хорошо иметь верную подругу, которой можно доверить секреты.

При звуке приближающихся шагов девушки умолкли. К ним направлялся Сидни. Он остановился перед ними и натянуто улыбнулся:

– Простите, что прерываю вашу беседу, дамы. Прошу вас, позвольте мне побеседовать с леди Рич наедине? – Похоже, за отрывистыми словами скрывалось сильное чувство – не то гнев, не то горе.

– Я отнесу малыша Сперо на кухню и накормлю. – Жанна взяла спящего щенка и удалилась.

Сидни сел рядом с Пенелопой. Та слегка отодвинулась.

– Хотел бы я знать, отчего вы так веселы. – От горечи, звучащей в его голосе, в ее душе все перевернулось.

– Вовсе я не весела, – проговорила она, позволив себе слегка ослабить внутреннюю защиту. – Не очень-то весело слышать, что вы женитесь на моей сестре.

– О господи! – Он вытер пот со лба. – У меня нет намерения жениться на Доротее. Я просто подшучивал над дядюшкой.

– Почему я должна вам верить? Вы не давали повода для доверия.

Сидни понурился и стал совершенно не похож на элегантного, блестящего молодого человека, каким всегда казался. Пенелопе страстно захотелось прикоснуться к нему. Ей пришло в голову, что романтический идеал, которому она поклонялась все эти годы, не имеет ничего общего с реальным человеком. Однако этот Сидни, сутулый, рябой, угрюмый, с редеющими волосами и, как она только что заметила, обкусанными ногтями, похитил ее сердце и запер в клетку, словно птицу.

– Мне не следует разговаривать с вами наедине, – произнесла Пенелопа. – Я замужняя женщина. – Сидни вздрогнул. – А вы будете обручены с моей сестрой. Даже вам не под силу ослушаться Лестера.

На его лице отразилось отчаяние.

– У меня кое-что есть для вас. – Он извлек из-за пазухи сложенный листок бумаги и робко протянул Пенелопе.

– Сонет, – констатировала та очевидное, чтобы не молчать.

– Один из многих. Прочтете? Если в вас есть хотя бы толика сочувствия… – Сидни осекся, но продолжил, глядя в сторону: – Я хотел бы услышать, как вы читаете мои стихи.

– «Когда Природа очи создала / Прекрасной Стеллы…» – еле слышным шепотом начала Пенелопа.

Она дочитала сонет до конца, уронила руки на колени и, глубоко вздохнув, спросила:

– Стелла – это я?

Сидни кивнул. В его светлых глазах стояла такая скорбь, что Пенелопа не могла в них смотреть, но в то же время не в силах была отвести взгляд.

– Стелла – далекая звезда. А кто вы?

– Я – Астрофил.

– Любящий звезду, – прошептала Пенелопа. – Значит, вы меня любите?

Он снова кивнул. По его губам пробежала тень улыбки.

– Что заставило вас передумать?

– Не знаю. Я был подавлен тем, что утратил наследство Лестера и милость королевы. Думал, мне нечего предложить вам… по сравнению с Ричем. – Сидни выплюнул имя ее мужа, словно змеиный яд, высосанный из раны. – Я не понимал, насколько глубоки мои чувства, пока не стало поздно. Любовь всегда застает врасплох. Кроме того, вам, как и мне, хорошо известно, что вступать в брак по зову сердца – безумие, – торопливо произнес он, утратив всякую самоуверенность. Пенелопа и не подозревала, какая ранимая душа скрывается под панцирем напускной неприступности.

– Безумие или путь к счастью? – не скрывая цинизма в голосе, спросила она.

– Я думал, любовь пройдет, но ошибался.

– Тем не менее вы все равно не сочли меня достойной борьбы.

– Нет!

Пенелопе отчаянно хотелось взять его за испачканную чернилами руку, прижаться к нему, позволить себе поддаться чувствам.

– Я боролся за вас. Я обратился к королеве с просьбой позволить мне просить вашей руки, напомнил ей о последней воле вашего отца.

– Вы обращались к ее величеству? – Пенелопа начала понимать, что совершенно не представляет, как обстоят дела на самом деле.

– Она рассмеялась мне в лицо и осведомилась, с чего я взял, будто человек, не оправдавший ожиданий, – да-да, это про меня, – достоин ухаживать за ее любимой фрейлиной. Теперь я отлучен от двора. Я не могу тебе полностью доверять, Сидни, сказала она. – Он закрыл лицо руками, словно от стыда. – Королева считает меня чересчур прямолинейным и не одобряет мою дружбу с католиками, – еле слышно произнес он. – Но я привык говорить откровенно, а верность для меня – дело чести, даже если речь идет о тех, кто исповедует иную веру.

– Значит, она во всем виновата. – У Пенелопы перехватило дыхание от ненависти к женщине, навлекшей многочисленные несчастья на ее семью. – Теперь я навсегда связана узами брака с этим человеком. – Итак, что Бог сочетал, человек да не разлучает[13]13
  Евангелие от Матфея 19:6.


[Закрыть].