Текст книги "Соперница королевы"

Июль 1582,
Чартли, Стаффордшир

В свете послеполуденного солнца на гребне холма показалась фигура Эссекса. Сердце Пенелопы возрадовалось от скорой встречи с братом. Они не виделись больше полугода, со дня ее свадьбы. Пенелопа с сестрой и матерью ехали в карете. В прошлом месяце регулы не пришли; Летиция сказала, что на ранних сроках беременности не стоит ездить верхом.

– Особенно когда носишь моего первого внука, – добавила она.

Никто не допускал и мысли о том, что первенец будет не мужского пола. Пенелопа часто думала, не могут ли переодевания, сопровождавшие зачатие, замарать ее грехом. Прошлой ночью ей приснился кошмар, будто она произвела на свет урода.

Несмотря на обилие подушек и валиков, ее всю дорогу укачивало; тряска и удушающая летняя жара вызывали приступы тошноты. Насколько лучше было бы сидеть в седле на спине Красотки! Пенелопа еще не сообщила Ричу о невидимых глазу изменениях в теле; ей почему-то хотелось подольше насладиться этой тайной. У нее проявился талант к хранению тайн. Она представляла, как внутри, словно бутон, растет сын, – первый шаг к свободе.

– Это Робин? – спросила мать. Она тоже волновалась и радовалась встрече.

– Да, я его всюду узнаю. Кажется, он на Плясуне.

– Похоже на то.

Уот, ехавший рядом с каретой, пришпорил коня и галопом направился навстречу Эссексу. Братья протянули друг другу руки и обнялись.

– Разве не трогательное зрелище? – проговорила Летиция. – Время и расстояние не разлучили моих мальчиков, а в детской подрастает третий.

– Как поживает знатный бесенок?

– Здоров и крепок. Хорошо бы подарить Лестеру второго. Одного мало.

– Ты не можешь?

– Мне почти сорок, шансов родить все меньше. – Летиция поджала губы: – Поскольку королева не отпускает моего супруга дольше чем на пять минут, такая возможность вообще вряд ли представится. – В ее словах слышалась горечь.

Карета начала медленно подниматься на холм. Пенелопа несколько лет не была в Чартли, но каждая кочка и каждый поворот с детства врезались в ее память. Скоро они проедут мимо огромного дуба, от которого открывается вид на залитый солнцем дом из золотистого камня, сверкающий на фоне яркой зелени, словно монета в траве. Пенелопа ясно представила развалины замка – любимое место для детских игр. Они с Доротеей забирались по выщербленным ступеням на башню, делая вид, будто попали в плен к дракону или демону-оборотню, а Эссекс, еще маленький, с палкой вместо меча, спасал их от злых сил.

Карета остановилась. Слышались стук копыт, щебет птиц, фырканье лошадей. Пенелопа поспешно направилась навстречу Эссексу. Тот, словно пылкий возлюбленный, бросился в ее объятия. Он окреп, возмужал и вытянулся, так что сестре пришлось встать на цыпочки, чтобы его поцеловать. Кожа его, однако, оставалась гладкой, как персик, хотя на подбородке уже начала пробиваться щетина. Как быстро летят годы! Эссексу почти семнадцать, Пенелопе девятнадцать, и даже маленькому Уоту уже двенадцать. Повернуть бы время вспять, пролистать годы разлуки и вернуться к главе, когда они играли у подножия разрушенной башни.

– Поехали до дома с нами, – предложил Эссекс.

– Мне нельзя… – начала Пенелопа и, заметив на его лице недовольство, прошептала: – У меня будет ребенок.

Она ожидала увидеть на лице брата торжествующую улыбку, но тот помрачнел и отвел взгляд – наверное, тоже задумался о скоротечности времени.

– Порадуйся за меня.

– Я рад. – Однако нахмуренный лоб говорил об обратном. Вероятно, на Эссекса вновь нахлынуло бездонное уныние, как это случалось прежде. Впрочем, при виде матери он улыбнулся, отчего на правой щеке показалась очаровательная ямочка, вскочил на Плясуна, позвал Уота следовать за ним и умчался.

– Кажется, его что-то тревожит, – заметила Пенелопа, вновь устроившись на подушках рядом с Летицией.

– В последнее время он подвержен меланхолии. Надеюсь, ты ее развеешь, – ответила та. Пенелопа усомнилась, что ей это удастся.

Карета тронулась, подпрыгивая на камнях и ухабах. Пенелопа невольно задумалась об ушедшем прошлом. Сердце сжалось, будто она не возвращались в родовое гнездо, а на полном ходу направлялась навстречу гибели. Даже мысль о младенце в ее утробе, малюсеньком семечке, прорастающем во тьме, не приносила утешения – напротив, служила напоминанием о том, что она отдана мужчине, который не в состоянии уделить ей ни капли любви.

Наконец карета подъехала к усадьбе. К этому времени Пенелопу окончательно укачало. Слуги, вероятно, предупрежденные братом, выстроились строем, чтобы приветствовать госпожу, однако Пенелопа почти никого не узнала – еще одно свидетельство быстротечности времени. Сам дом тоже изменился – стал казаться ниже, огромные двойные двери – скромнее, зал – меньше и, при внимательном рассмотрении, запущеннее. Впрочем, возможно, она просто привыкла к простору и роскоши королевского дворца и Лейза.

Пенелопа приблизилась к портрету отца и взглянула на него, словно впервые. Облаченный в черненые доспехи с затейливыми позолоченными вставками и красной бархатной оторочкой, Уолтер Деверо смотрел на нее, будто время повернуло вспять. Под густыми усами скрывалась улыбка – внешняя суровость уживалась в нем с неутолимой жаждой жизни. Пенелопе внезапно вспомнилось, как ему подгоняли эти самые доспехи; он надел на нее шлем и играл с ней, открывая и закрывая забрало.

Образ отца неизбежно вызвал воспоминания о его последнем распоряжении относительно ее судьбы. Знай он, что за человека уготовили дочери в мужья, ни за что не разрешил бы подобный брак. Пенелопа представила, как Сидни на коленях умоляет королеву дозволить ему жениться, и ее охватила знакомая ненависть к этой женщине. Отец предпочитал благородство богатству, а Сидни был воплощением благородства.

С наступлением весны он вернулся ко двору. Пенелопа всячески старалась избегать его, черпая силы в победе над мужем. Она старалась не запутаться в сложной сети интриг, плетущихся в королевских покоях, не сводила глаз с Берли и Сесила, собирала сведения о готовящихся заговорах, накапливала информацию для матери, однако присутствие Сидни было для нее невыносимым.

Однажды вечером Пенелопа сидела в углу кабинета королевы, притворяясь, будто дремлет, на самом же деле наблюдала за разговором между Сесилом и незнакомым молодым человеком. Она испытывала некоторое сочувствие к сыну Берли из-за его уродливого сложения, но что-то в нем ее беспокоило. Сесил, тревожно оглянувшись, передал незнакомцу кошелек – действие весьма подозрительное. Вероятно, в конце концов Пенелопа все-таки уснула, потому что проснулась от восторженного взгляда Сидни, взирающего на нее, словно астроном на созвездие. В кабинете больше никого не было. Несмотря на возгоревшееся пламя, она почувствовала себя оскорбленной тем, что он разглядывает ее исподтишка.

Вероятно, у Пенелопы на лице отразилось возмущение.

– Прошу прощения, Стелла. Я не мог удержаться, – проговорил Сидни с таким пристыженным видом, будто совершил ужасное злодеяние.

Пенелопа хотела спросить, за что именно он просит прощения, опасаясь, что он, воспользовавшись ее беззащитным состоянием, украл поцелуй, однако ограничилась предостережением:

– Если нас увидят вдвоем… – Она перевела взгляд на деревянную панель, где влюбленные из давно минувших дней вырезали свои инициалы. Сидни безмолвно вышел, оставив ее с ощущением, будто она увидела призрак.

Пенелопа вновь повернулась к отцовскому портрету. Только сейчас ей бросился в глаза слой пыли, неудачно нарисованная рука, старомодный воротник.

– Почему ты умер? – прошептала она. – Это дело рук королевы или воля Господа?

Глаза отца как будто шевельнулись, однако Пенелопа приказала себе не верить в сказки. За его спиной потускневшими позолоченными буквами был начертан девиз рода Деверо: Virtutis comes invidia. Раньше она никогда не задумывалась над значением этих слов: «Зависть – спутник добродетели». Добродетельный человек неизбежно становится объектом зависти, так зачем стремиться к добродетели, если это толкает окружающих к греху? Пенелопу пробрала дрожь. Кто определяет степень добродетели? Оглянувшись, она заметила, что Сперо задрал ногу над деревянной панелью, громко хлопнула в ладоши, прикрикнула на него и выгнала из зала, в глубине души радуясь возможности отвлечься.

Солнце клонилось к закату, освещая дом мягким загадочным светом. Сперо подбежал к Эссексу, прыгнул на него, пачкая белые чулки. Эссекс раздраженно оттолкнул пса. Пенелопа предложила брату прогуляться до темноты.

– Хочу размяться после долгой дороги.

Они молча брели бок о бок, пока не добрались до разрушенной башни. Ступени винтовой лестницы, отполированные до блеска стопами многих поколений предков, вели в небольшое помещение, открытое всем ветрам и заросшее плющом. Пенелопа с Эссексом сели на каменную плиту, некогда служившую подоконником ныне разрушенного окна, выходившего на запад. На фоне мармеладно-оранжевого неба темнел силуэт дома, за ним – алые от закатного солнца гряды холмов, а еще дальше – горы Уэльса.

– Ты как будто сам не свой, – проговорила Пенелопа, надеясь разрушить молчание брата. Тот принялся накручивать прядь волос на палец с такой силой, будто хотел вырвать напрочь. Она перехватила его руку: – Не надо, тебе же больно.

Эссекс наконец обратил на нее погасший взор.

– Когда я достигну совершеннолетия, все это, – он обвел рукой пейзаж, – станет моим. – Он замолчал. Пенелопа сжала его руку, побуждая продолжить. – Однако мне достанутся и долги, которые я не в состоянии оплатить. Подобная ноша слишком тяжела, сестра. Я не справлюсь. Лестер советует завоевать милость королевы. Говорит, если я ей понравлюсь, она погасит долги. – Брат со вздохом упер подбородок в ладонь. – Мать беспрестанно напоминает, что в моих руках честь семьи, не дает мне покоя. Ты же ее знаешь.

– Она слишком многого от тебя ждет. – Пенелопа высвободила прядь волос из его пальцев.

– Боюсь не оправдать ожиданий матери. Она твердит, я должен обеспечить наше будущее, чтобы наше имя звучало грозно… принести славу роду Деверо. Господи, сестрица, как мне с этим справиться?

– Матушка хочет, чтобы мы добились успеха. Она и от меня ждала того же. Ты еще молод, Робин.

– В моем возрасте других посвящали в рыцари на поле брани. – В голосе Эссекса слышалось отчаяние.

– Ты еще обретешь силу – подожди год-другой, и превратишься в…

– В Сидни, – перебил он.

При звуке этого имени сердце Пенелопы дрогнуло.

– Значит, вот на кого ты хочешь быть похожим? Он не снискал милости у королевы…

– Может, и так, но… у него есть то, чего нет у других… не могу определить точно. – Эссекс замолчал, будто подбирая слова. Люди часто затруднялись выразить, чем Сидни отличается от прочих. – Он по-настоящему хороший человек.

Пенелопе невольно подумалось, что этот хороший человек всеми силами старался склонить ее к прелюбодеянию. Правда, он ненавидел жестокость, даже по отношению к диким животным, а еще – и это большая редкость – умел признавать ошибки.

– Он человек чести, – добавила она, остро ощущая, что это выражение недостаточно точно описывает Сидни.

– Мне не суждено стать таким, как он. Меня снедают обида и неприязнь. Я вспыльчивый, слабовольный, поверхностный, праздный. Я хочу, чтобы мной восхищались. – Эссекс понурился и тяжело вздохнул.

– Полагаю, Сидни, как и прочие славные рыцари, живой человек. А знать свои недостатки – качество, свойственное немногим. – Подумав, Пенелопа добавила: – Скорее всего, и у Сидни есть свои слабые места.

– Возможно, я хорош в обращении с мечом, но боюсь, мне недостает силы здесь: – Эссекс выразительно постучал себя по лбу.

– Я всегда буду рядом, не забывай.

– Обещаешь? – В свете розовых закатных лучей его лицо, даже омраченное печалью, выглядело невыразимо прекрасным. Красота приведет Эссекса либо к триумфу, либо к провалу. Королева любит окружать себя красивыми вещами. А у красоты, как и у благородного происхождения, есть своя цена. Пенелопа и сама узнала собственную цену, хотя в данном случае гордиться тут нечем.

– Даю слово. – Она поцеловала брата в щеку. – Навсегда. – Ей вспомнилось, как она заключила сделку с мужем, добившись своего не кокетством, а коварством. Пенелопа решила, что никогда не станет унижаться из-за боязни осуждения. Никогда. – Я сильнее, чем кажусь.

– Никогда в этом не сомневался. – Эссекс улыбнулся, сверкнув ямочками на щеках, однако совершенно неожиданно разразился слезами: – Сестрица, я ничтожество, полное ничтожество… – И принялся биться головой о каменную стену.

Пенелопа обняла его за плечи и мягко отвела от стены. В детстве он часто бился головой о стены детской, и она единственная могла успокоить мальчика. Говорили, это пройдет, и ей больно было видеть, что брат по-прежнему страдает. Она поцеловала припухлость у него на голове и принялась напевать детскую песенку.

– Все хорошо, малыш Робин, я с тобой. С тобой ничего дурного не случится, обещаю. – Едва слова слетели с ее губ, как тяжесть данного обещания громоздким камнем легла ей на плечи.

Пенелопе выделили комнату, которую в детстве она делила с Доротеей, однако вместо умиротворения она чувствовала тревогу после вспышки брата, поэтому не могла уснуть. Стояла тихая летняя ночь, в небе – ни ветерка. Кроме ровного дыхания Жанны до Пенелопы доносились и другие звуки: скрип половицы, мышиный писк, тихое шуршание ласточек, поворачивающихся в гнездах под карнизом, далекий крик совы и явственный шорох шагов под окном. Сперва Пенелопа предположила, что это дворецкий делает последний обход, но потом сообразила – слишком поздно; дом заперт несколько часов назад. Может, конюх решил проведать захромавшую лошадь? Нет, конюшня в другой стороне.

Пенелопа подошла к окну, прижалась лбом к прохладному стеклу. Комнату освещала полная луна, в углах залегли чернильно-черные тени. Звук шагов не стих; кто-то по-прежнему ходил взад-вперед. Стекло запотело от дыхания. Внизу из тьмы появилась мужская фигура, прозрачная и невесомая, проплыла через двор и исчезла в арке сторожки. Пенелопа бросилась к кровати, растолкала Жанну.

– В чем дело? – сонно спросила та.

– Призрак!

– Что? Где?

– Во дворе. – В висках застучало.

– Тебе, должно быть, приснилось. Ложись ко мне: – Жанна похлопала по постели рядом с собой.

– Нет, он там. Я слышала шаги. Он проплыл через двор.

– Ш-ш-ш, тебе просто показалось. В лунном свете легко ошибиться. Будь это призрак, ты не слышала бы шагов.

– Да, верно.

– Наверное, кто-то из слуг торопился на свидание.

– Пожалуй. – Пенелопа почувствовала себя глупо.

– В твоем положении такое бывает. – Жанна положила ладонь ей на живот: – Представляешь, в тебе растет новая жизнь?! К этому надо привыкнуть. Старайся думать о хорошем. Завтра приедет Доротея, она тебя развеселит.

Следующий день выдался душным и жарким. Пенелопа и Жанна не стали туго шнуровать корсеты и отказались от накладных рукавов и кринолинов. Эссекс и Уот расстегнули дублеты до пояса, и даже Летиция, предпочитавшая безупречно одеваться, даже когда не ждала гостей, – по ее словам, ради слуг, – сняла жесткий воротник. Двери и окна в большом зале были распахнуты настежь в тщетной надежде чуть расшевелить густой воздух. Всех разморило. Пенелопа подумала о Доротее, вынужденной путешествовать по такому пеклу; одна надежда на то, что она остановилась переждать жару где-нибудь на постоялом дворе. Жанна вручила каждому по бокалу легкого пива, однако оно оказалось теплым и невкусным. Даже перетасовать колоду карт казалось непосильной задачей, и они болтали о пустяках и загадывали загадки.

– В молодости я высока, а в старости – низка, – сказал Уот. У него ломался голос, поэтому мальчик постоянно краснел и откашливался. Даже самый младший в семье становится мужчиной, подумала Пенелопа, с любовью вспоминая, как качала Уота в младенчестве. – Когда я толста, мне еще долго жить, а стоит похудеть – я умираю. Кто я?

– Свеча, – ответили все хором.

– Это старая загадка, – заметил Эссекс. Пенелопа пристально наблюдала за братом: он выглядел довольным и безмятежным, лишь синяк под темными кудрями напоминал о вчерашнем припадке. Однако, приглядевшись внимательнее, она заметила, что его глаза по-прежнему мутны и безжизненны, как олово. – Ваша очередь, матушка.

Летиция обмахнулась веером.

– Если она у меня есть, я не могу ею поделиться, иначе ее не станет. Что это?

– Любовь? – предположила Жанна.

– У тебя на все ответ «любовь», – поддразнила ее Пенелопа. – Наверное, речь о тайне.

– Верно, – ответила Летиция. – Твоя очередь.

– Дайте подумать. – Пенелопа прикрыла глаза, откинулась на подушку. В голове крутились строки: «Когда Природа очи создала прекрасной Стеллы в блеске вдохновенья». Раньше сравнение со звездой казалось ей комплиментом, однако потом она с грустью поняла: звезда – далекое светило, эфемерная искра в ночном небе. Солнце дает тепло, свет, жизнь, луна разгоняет тьму, а звезда холодна и бесполезна. – Я падаю, но мне не больно. Взрываюсь, но не причиняю вреда. Горю, но не обжигаю. Меня можно увидеть, но нельзя дотронуться. Кто я?

– На сей раз точно любовь, – сказала Жанна, вызвав приступ всеобщего смеха. Пенелопа покачала головой.

– Вода? – предположил Уот.

– Водой можно обжечься, – возразила Летиция. – Гордость? Нет, не то. – Она глотнула из бокала и нахмурилась: – Неужели в этом доме не найдется кусочка льда?

– Сдаюсь. Кто ты? – спросил Эссекс.

У Пенелопы скрутило внутренности, к горлу подкатила тошнота. Она резко встала и несколько раз глубоко вздохнула.

– Я звезда.

– Ну конечно! – воскликнула Жанна. – Падающая звезда.

Пенелопа выглянула в окно, вспомнила о ручье на краю фруктового сада. Внезапно ей захотелось посидеть на берегу в тени деревьев, омочить ноги в холодной воде.

– Кто-нибудь хочет прогуляться? – Никто не ответил. – Тогда пойду одна.

Оказавшись в саду на мягкой траве, Пенелопа сбросила туфли, сняла чепец, распустила волосы и ускорила шаг, чтобы наконец ощутить дуновение ветерка. В саду буйно разрослись цветы и травы – среди облаков кучерявки и сныти яркими пятнами горели колокольчики и маки. Девушка шла по тропинке, аккуратно перешагивая корни и иногда останавливаясь, чтобы освободить зацепившийся подол. Кусты были густо покрыты зелеными ягодами, сулящими изобильный урожай. Ей смутно припомнилось, как в детстве на этом самом месте она собирала голубику и тут же ела с горсти. В тот день кого-то укусила пчела, но за давностью лет уже не вспомнить, кого именно. Тогда Пенелопа узнала, что после укуса пчела умирает. И зачем Господь создал насекомое, которое гибнет, если пытается защититься? Добравшись до места, девушка обнаружила, что ручей обмелел и превратился в тоненькую струйку. Она двинулась вниз по течению, рассчитывая дойти до озерца.

Рядом хрустнула ветка. Почувствовав, что за ней наблюдают, Пенелопа замерла; ее бросило в дрожь, страх из прошлой ночи вернулся. Слышалось лишь пение птиц и гудение цикад, однако через мгновение раздалось шуршание – кто-то спешил к ней сквозь траву. Это оказался Сперо: пес громко тявкнул и прыгнул на нее, яростно виляя хвостом. Девушка погладила его, смеясь над собой: она привыкла находиться в толпе и теперь, оставшись одна, всего боится. Сперо помчался вперед, Пенелопа за ним, чувствуя, как ее охватывает безмятежное счастье, словно она вернулась в детство.

Внезапно она споткнулась о корень, выставила вперед руку, чтобы смягчить падение, и в результате вывихнула запястье. В душу медленно закрадывался страх – вдруг случится выкидыш.

– Вы ушиблись?

Пенелопа подняла глаза. Над ней возвышался мужчина; солнце светило ему в спину, так что лицо оставалось в тени. Она попыталась крикнуть, но, как в кошмарном сне, не смогла издать ни звука. Вероятно, она ударилась головой и потеряла сознание, ибо ей показалось, будто этот незнакомец – Сидни.

– Стелла, вам плохо?

Мужчина опустился рядом с ней на корточки. От него пахло потом, на указательном пальце темнело чернильное пятно. Пенелопа потянулась к его рукаву, но отдернула руку, опасаясь, что от прикосновения видение испарится.

– Сидни? – прошептала она, разглядывая еле заметную россыпь оспин на его лице.

– Вы поранились. – Он взял ее за руку твердыми теплыми пальцами.

На ладони алела царапина. Кровь запачкала белую манжету, однако Пенелопа не чувствовала боли. Может, она умерла или стала жертвой колдовства? Ее охватила паника.

– Кто вы?

– Стелла! Я не имел намерения вас потревожить. – Девушка приподнялась на локте и тут же ощутила, как болит ладонь и дергает запястье. До нее начало доходить, что перед ней не призрак, не плод воображения и не злобный демон. – Какой я глупец! Хотел сделать вам сюрприз, а в результате до смерти напугал. Не следовало мне приезжать. – Сидни достал платок и обмотал ладонь Пенелопы, чтобы остановить кровь. Она безмолвно позволила ему помочь ей подняться и проводить в тень ближайшего дерева. Появившийся из кустов Сперо остановился в нескольких футах, приподнял верхнюю губу и тихо зарычал.

– Иди ко мне, малыш. – Пенелопа похлопала себя по ноге, однако пес сел на тропинке и замер, словно часовой. Она внимательно взглянула на Сидни: волосы растрепаны, одежда смята и покрыта репьями, под глазами темные круги. – Полагаю, вам следует объясниться. Что вы здесь делаете?

– Я был с отцом в Ладлоу, в дне пути отсюда. Приехал вчера поздно вечером. Пришлось ночевать в лесу.

– Так это были вы. – Пенелопу накрыла волна нежности. – Я слышала ваши шаги. Думала, на улице гуляет призрак.

– Значит, я напугал вас дважды. Какая непростительная глупость с моей стороны! Я надеялся, мне удастся увидеться с вами наедине…

– Вовсе не глупость. – Пенелопа поднесла к губам его руку с обкусанными ногтями и поцеловала в ладонь. – Впрочем, постоялый двор – более подходящее место для отдыха.

– Я хотел быть ближе к вам.

– А вот это уже не очень разумно. – Она попыталась шуткой разрядить атмосферу, опасаясь, что не сможет справиться с чувствами.

– Я пробовал забыть вас, но меня влечет к вам, как к путеводной звезде.

– Вы считаете меня звездой, – тихо проговорила Пенелопа, – однако я живая женщина, из плоти и крови. – Словно в доказательство она ущипнула себя за тонкую кожу на внутренней стороне локтя. – Мне тоже больно находиться вдали от вас.

Сидни глубоко вздохнул и склонился к ней. Наконец их губы встретились, языки соприкоснулись. Пенелопа почувствовала: один шаг, и она полностью утратит контроль над собой, – но вспомнила о новой жизни, растущей внутри нее, и резко отстранилась.

– Я не могу.

Сидни застонал, словно смертельно раненный зверь. Девушка высвободилась из его объятий.

– Если вы любите меня, то должны отпустить.

– Ради чести? Потому что вы принадлежите этому… Ричу? – Он весь закипел, будто любовь переродилась в гнев. – Вы не хотите наставлять ему рога? Что у вас с ним?

– Любимый мой, – Пенелопа накрыла его ладонь своей. Сидни отдернул руку, словно обиженный ребенок. – Я не люблю его. – Она снова взяла Сидни за руку, на сей раз крепче, не давая вырваться. – Я люблю только вас, всей душой, и больше никого. Но…

– Но что? – он с болью взглянул на нее.

– Я беременна.

Сидни обхватил голову руками и закрыл глаза.

– Это его ребенок. Вы носите его ребенка.

– Да. Я ношу ребенка своего мужа. – Лишь мысль о семени, прорастающем внутри нее, помогала Пенелопе держать себя в руках. – Я заключила с Ричем соглашение, поэтому соблюдаю не его честь, а собственные обязательства.

– Какие обязательства?

– Я рожу ему двоих сыновей и буду свободна.

– Но…

– Нет, не спрашивайте меня. Я ничего не скажу – ни вам и никому другому.

– Стелла, – проговорил Сидни, вновь заключая ее в объятия. – Я не могу жить без вас. Я никогда не желал ничего сильнее, чем вас.

– А я – вас. – Только сейчас Пенелопа по-настоящему осознала, какую власть любовь имеет над человеком: эта невидимая сила побуждает взрослого умного мужчину провести целый день в седле в надежде хоть одним глазком взглянуть на возлюбленную, причиняет невыносимые страдания, описанные в стихах, заставляет поступиться принципами. Девушка призвала всю свою волю, чтобы разум одержал верх над сердцем. – Но я не могу. Я обещала мужу хранить верность, пока не рожу двоих сыновей.

– Боже мой… – Сидни являл собой воплощение отчаяния.

– Если я выполню свою часть сделки, то получу свободу. – Пенелопа задумчиво сорвала стебель травы, ощипала с него семена. – Тогда я стану вашей.

– Ваш муж ничего не узнает.

– Зато я буду знать. Меня не волнует мнение окружающих, мне все равно, что я сделаю мужа рогоносцем, а себя шлюхой. Но я сдержу свое слово, иначе не смогу себя уважать.

– Вы… – Сидни взял ее руки в свои. – Вы исключительная. Других таких нет.

– Не такая уж исключительная. – Пенелопа представила, с какой скоростью потеряет власть, к которой уже приобрела вкус, если скомпрометирует себя темной историей.

– Я буду ждать, – сказал он и повторил: – Я буду ждать.

Некоторое время они молча сидели рядом, Пенелопа держала Сидни под руку, он гладил ее волосы. Она позволила себе на мгновение помечтать о будущем, но вскоре высвободилась из его объятий.

– Мне пора. Меня скоро хватятся. – От мысли о скорой разлуке ее покинули последние силы. – Что вы будете делать? Пойдете в дом, скажете, что проезжали мимо?

– Не знаю. – Сидни вновь схватил ее за руку: – Не уходи! Нет, ступай. Я не смогу провести ночь, зная, что ты в нескольких ярдах от меня. – Он сорвал цветок мака и протянул ей.

Собравшись с духом, Пенелопа встала и свистом подозвала Сперо. Пес несколько раз обежал вокруг Сидни и последовал за хозяйкой. Девушка послала возлюбленному воздушный поцелуй и направилась к выходу из сада, крутя в пальцах маковый стебель. У ворот она надела туфли и чепец, словно возвращаясь в образ благоразумной замужней дамы, но в душе понимала: жизнь уже не станет прежней. Взгляд упал на цветок мака: испещренные прожилками лепестки казались хрупкими и бесплотными, словно весь отведенный им век миновал за один яркий миг.

Заслышав шум лошадей, Пенелопа побежала к конюшне.

– Доротея! – воскликнула она, увидев сестру. Та обернулась. Ее лицо было залито слезами, глаза покраснели. – Что случилось?

Доротея бросила поводья конюху, взяла Пенелопу под локоть и отвела в дальний угол двора.

– Лестер выдает меня за Сидни. Дело уже решенное. Он получил у королевы дозволение на брак и предложил приданое в две тысячи фунтов.

У Пенелопы закружилась голова.

– Две тысячи фунтов, – в оцепенении повторила она.

– Я люблю другого, – шепнула Доротея. – Мне нужна твоя помощь, чтобы тайно обвенчаться.

Значит, у них обеих есть секреты. Пенелопе стало легче, словно луч света упал на темную тропу.

– Тогда ты не сможешь выйти за Сидни.

– Вот именно! Поможешь?

– Но в таком случае ты впадешь в немилость, Дот. Тебя удалят от двора. Знаешь, что это означает? Взгляни на матушку. – Голос разума не позволил Пенелопе с легкостью одобрить подобный шаг.

– Взгляни лучше на себя! Я не вынесу такого брака, как твой. – Доротея говорила правду, однако ее слова причиняли боль. – А Сидни… когда мы встретились, он на меня даже не взглянул. В нем нет ничего симпатичного – надменный, холодный, заносчивый, замкнутый. Даже не улыбнется.

Значит, Сидни полюбил меня не за внешность, а за внутренние качества, подумала Пенелопа. Они с Доротеей похожи как две капли воды, но он ей совсем не заинтересовался. Она отчаянно хотела довериться сестре, однако опасалась, что та может попытаться избежать брака, раскрыв ее секрет. Пенелопе стало горько оттого, что любовные тайны могут так легко внести раздор между близкими.

– Ты слишком рискуешь, Дот. Совесть не позволит мне…

– Думаешь, ты все понимаешь? Ошибаешься, – перебила ее сестра, сверкая черными глазами. – Что ты можешь знать о любви в своем неудачном браке?

Пенелопа глубоко вздохнула, чтобы не проговориться.

– Ты не все обо мне знаешь.

– Прости, – пристыженно пробормотала Доротея. – В последнее время я сама не своя. Ты должна мне помочь. Ну и пусть меня удалят от двора, лишь бы нам с Томасом быть вместе.

– Что за Томас?

– Перро. – Доротея смущенно опустила глаза и густо покраснела.

– Ясно. – Пенелопа хорошо знала этого Томаса Перро, их друга детства. Его происхождение не давало ему ни малейшего шанса жениться на дочери одного из знатнейших графов Англии. Она невольно восхитилась непокорностью сестры. Выйдя замуж, та снимет с себя обязанность представлять род Деверо при дворе. – Он славный малый, но ваш брак никто не одобрит.

– Знаю, потому и прошу помощи. Ты единственная, кому я могу доверять. Пожалуйста, Пенелопа. Я полностью осознаю все последствия. Пожалуйста…

– Раз ты теперь фрейлина королевы, мне придется как-то оправдать твое отсутствие.

– Так ты мне поможешь?

– Ты понимаешь, что с тобой может случиться? Королева заточала фрейлин в темницу и за меньшее.

– Я готова пойти на риск.

Убежденность Доротеи оказалась заразительна. Пенелопа тоже почувствовала прилив храбрости.

– Что толку, если мы обе выйдем замуж без любви. Я бы не хотела для тебя такой судьбы. – Она улыбнулась. – Но матушка будет в ярости.