Текст книги "Север и Юг"

Глава 2
Розы и шипы

Сквозь мягкий зеленый свет на лесной прогалине,

По мшистым кочкам, где играло твое детство,

К высокому дереву у дома, через крону которого твои глаза

Впервые и с любовью посмотрели на летнее небо.

Фелиция Хеманс

Маргарет, снова одетая в траурное платье, возвращалась в Хелстон вместе с отцом, который приезжал на свадьбу. Ее мать осталась дома по множеству мелких причин, ни одна из которых не была бы понята никем, кроме мистера Хейла. Дело в том, что все его аргументы в пользу серого атласного платья, застрявшего на полпути между новизной и старостью, оказались неприемлемыми. Миссис Хейл сказала ему, что раз у него не хватает денег на новую одежду для жены – причем от макушки до кончиков пальцев на ногах, – она не хочет появляться на свадьбе ребенка своей единственной сестры. Если бы миссис Шоу догадалась о реальной причине ее отсутствия на свадьбе, она осыпала бы миссис Хейл ворохом новейших нарядов. Но с тех пор, как миссис Шоу была бедной мисс Бересфорд, прошло почти двадцать лет и она успела забыть все прежние беды, кроме тех неприятностей, которые возникали от неравенства в возрасте при замужней жизни. О них она могла говорить через каждые полчаса. А ее дорогая сестра Мария вышла замуж за мужчину своего сердца, с добрейшим характером и иссиня-черными волосами, так редко встречавшимися в наши дни. И, главное, он был всего лишь на восемь лет старше ее!

Миссис Шоу считала мужа своей сестры одним из самых очаровательных служителей церкви, о которых она когда-либо слышала. Просто идеал приходского священника! Возможно, ей не хватало логики в своих умозаключениях, когда она думала об участи сестры, но для ее рассуждений были характерны следующие две фразы: «Дорогая Мария вышла замуж по любви. Что еще она может желать в этом мире?» Миссис Хейл, осмелься она сказать правду, могла бы ответить ей огромным списком, в который были бы включены серебристо-серый гладкий шелк, белая дамская шляпка, дюжины нарядов для свадьбы и сотни вещей для дома.

Маргарет сообщили, что ее мать не нашла удобным приехать в Лондон. Впрочем, она не жалела, что их встреча состоится в спокойной атмосфере хелстонского пастората, а не в той безумной суете, царившей два последних дня на Харли-стрит, где ее наделили ролью Фигаро и требовали везде в одно и то же время. За эти сорок восемь часов ей столько пришлось сделать и сказать, что теперь у нее все болело от усталости. Расставание и торопливое прощание с людьми, с которыми она так долго жила в одном доме, удручали ее, вызывая печаль и сожаление о временах, которых больше не будет. И не важно, какими были те времена. Они ушли и больше не вернутся. Сердце ныло сильнее, чем ожидалось, и, уезжая домой, Маргарет знала, что будет годами скучать по этому месту, по тем моментам, которые после долгой и острой тоски когда-нибудь растворятся до расплывчатых призрачных грез. Усилием воли она отбросила воспоминания о прошлом и перешла к спокойным размышлениям о желаемом будущем.

Отринув видения памяти, девушка заставила себя вернуться в реальность и осмотрела вагон пассажирского поезда. Перед ней, откинувшись на спинку сиденья, дремал отец. Его некогда густые черные волосы стали теперь седыми и ниспадали на лоб тонкими прядями. Скулы явственно проступали под кожей – слишком сильно для прежней красоты. А ведь когда-то его лицо было округлым и симпатичным. Теперь оно утратило свою миловидность, но приобрело особую притягательность. Черты лица расслабились, но это был скорее отдых после утомления, чем спокойствие человека, который вел жизнь, лишенную тревог. Маргарет была глубоко поражена его усталым и встревоженным видом. Перебирая известные ей события в жизни отца, она попыталась найти причину появления у него морщин, которые, вне всяких сомнений, свидетельствовали о долгих страданиях и постоянной депрессии.

«Бедный Фредерик! – со вздохом подумала она. – Ах, если бы мой брат стал пастором, а не пошел на флот, он не был бы потерян для нас! Хотела бы я знать всю правду. Тетя Шоу решила не рассказывать мне о том ужасном случае на корабле, после которого он уже не мог вернуться в Англию. Мой бедный папа! Каким изможденным он выглядит! Я рада, что возвращаюсь домой и смогу позаботиться о нем и маме».

Когда отец проснулся, она приветствовала его светлой улыбкой, в которой не было даже намека на усталость. В ответ он напряженно растянул свои губы, как будто это требовало больших усилий. На его лице появилось обеспокоенное выражение. Мистер Хейл имел привычку приоткрывать рот, словно хотел что-то сказать. От этого он выглядел немного удивленным и нерешительным. У него были такие же большие и добрые глаза, как у дочери, прикрытые полупрозрачными веками.

Маргарет больше походила на отца, чем на мать. Многие люди удивлялись, что красота миссис Хейл не передалась ей. Некоторые из них считали лицо Маргарет нетипичным и даже непривлекательным. Ее широкий рот нельзя было назвать бутоном розы, который, раскрываясь, отвечал бы «да» и «нет», «не могли бы вы, сэр». Но ее ярко-красные губы имели нежный изгиб и прекрасно оттенялись смуглой кожей лица, такой же гладкой, как слоновая кость. Если ее облик обычно казался излишне высокомерным для такой юной особы, то теперь, во время беседы с отцом, он был светлым, как утро, – с милыми ямочками на щеках и взглядами, говорившими о детской радости и безграничной вере в счастливое будущее.

Она вернулась домой в конце июля. В эту пору деревья в лесу сливались в одну темно-зеленую бархатистую массу. Папоротник в подлеске сиял под косыми лучами солнца. Знойный воздух, казалось, застыл в задумчивой неподвижности. Маргарет часто сопровождала отца в его визитах к прихожанам. Ей нравилось сминать стебли папоротника и чувствовать, как они подламываются под ее ногами, испуская особый аромат. Она обожала гулять по широким полям в благоуханном теплом свете, встречая множество диких птиц и существ, наслаждавшихся солнечным сиянием. Травы, цветы, деревья – все вокруг тянулось к солнцу.

Такие забавы – по крайней мере в течение нескольких недель – оправдывали все ее ожидания. Маргарет училась гордости у леса. Она познакомилась с местными жителями и завела добрых друзей. Она говорила на их диалекте, свободно общалась с соседями, нянчила малышей, читала книги старикам, беседовала с ними о жизни, носила угощения больным и даже иногда преподавала в школе, где ее отец ежедневно учил детей Закону Божьему. После обеда Маргарет, как правило, ходила в гости к знакомым – мужчинам, женщинам или подросткам, которые жили в коттеджах, расположенных у кромки леса.

Ее прогулки на природе были прекрасными, но атмосфера в доме ей не нравилась. По-девичьи досадуя на чуткость своего восприятия, она приходила к выводу, что дела в семье идут неправильно. Ее мать, всегда такая добрая и нежная, теперь казалась сущей фурией. Миссис Хейл была недовольна их социальным статусом. Она считала, что епископ, весьма странно пренебрегая своими обязанностями, не давал ее мужу повышения в должности. Она постоянно укоряла супруга за то, что он стеснялся выпросить себе более высокий пост или паству в каком-нибудь городе. Мистер Хейл громко вздыхал и отвечал, что он был бы благодарен Богу, если бы ему удалось выполнить свой долг даже в таком маленьком поселении, как Хелстон. Однако, несмотря на эти отговорки, он становился все более подавленным. При каждой повторной попытке матери убедить его в необходимости карьерного повышения дочь видела, что отец замыкается в себе и чахнет на глазах.

Она решила примирить мать с Хелстоном. Миссис Хейл говорила, что соседство с лесом оказывает на ее здоровье плохое влияние, поэтому Маргарет начала выводить мать на прогулки по красивым широким холмам, исполосованным лучами солнца, или по затененным облаками пустошам. Она была уверена, что мать привыкла к жизни внутри дома, ограничив свою внешнюю деятельность только посещениями церкви, школы и ближайших соседей. На какое-то время это помогло уменьшить ее депрессию, но, когда наступила осень и погода стала более дождливой, миссис Хейл вернулась к мыслям о нездоровом климате. Она опять стала ежедневно жаловаться, что ее муж, который был умнее мистера Хьюма и гораздо больше соответствовал должности приходского священника, чем мистер Холдсуорт, не получил таких высоких постов, как эти два их бывших соседа. К сожалению, Маргарет оказалась не подготовленной к домашним ссорам и долгим часам недовольства.

Она наслаждалась и даже упивалась идеей отказа от многих предметов роскоши, которые лишали ее свободы в особняке на Харли-стрит. Ее естественная тяга к удовольствиям была поставлена под контроль, причем весьма жесткий. Она гордилась тем, что благодаря своим умениям способна вообще обходиться без развлечений, если этого требуют обстоятельства. Но тучи никогда не приходят с той стороны горизонта, откуда их ждешь. Раньше, когда Маргарет приезжала домой на праздники, она, конечно же, обращала внимание на жалобы матери по поводу Хелстона и социального статуса отца. Однако, погружаясь в радостные воспоминания о счастливых временах, она забывала неприятные детали.

Во второй половине сентября пришли осенние дожди. Маргарет почти не выходила из дома и томилась от скуки. Так уж вышло, что по стандартам цивилизации Хелстон располагался на некотором расстоянии от людей их круга.

– Это самое глухое место в Англии, – говорила миссис Хейл, пребывавшая в одном из своих депрессивных состояний. – Я постоянно сожалею о том, что у твоего отца здесь нет друзей. День ото дня ему приходится общаться только с фермерами и крестьянами. Он опустился на самое дно. Если бы мы жили на другой стороне прихода, ситуация была бы иной. Мы могли бы ходить в гости к Стэнсфилдам и даже Горманам.

– К Горманам? – переспросила Маргарет. – Это те Горманы, которые разбогатели на торговле в Саутгемптоне? О, я рада, что мы не навещаем их. Мне не нравятся торговцы. Нам лучше быть подальше от них и жить среди простых людей без особых претензий.

– Не будь такой привередливой, дорогая Маргарет! – сказала мать, втайне подумав о юном и красивом мистере Гормане, которого она однажды видела в доме мистера Хьюма.

– Я не привередливая и выражаю распространенное мнение. Мне нравятся люди, чья работа связана с землей. Еще мне нравятся солдаты, моряки и ученые трех так называемых «основных профессий». Вы же не хотите, мама, чтобы я восторгалась мясниками, пекарями и изготовителями подсвечников?

– Горманы не мясники и пекари. Они весьма уважаемые люди! Занимаются производством конных экипажей.

– Прекрасно. Но производители экипажей являются все теми же торговцами, которые, на мой взгляд, по части полезности не идут ни в какое сравнение с мясниками и пекарями. О, как я уставала от ежедневных поездок в экипаже вместе с тетей Шоу! И как я скучала по пешим прогулкам!

Несмотря на плохую погоду, Маргарет продолжала сопровождать отца во время его ежедневных визитов к прихожанам. Покидая гнетущую атмосферу дома, она едва не танцевала от радости. Когда они пересекали пустоши и западный ветер мягко подталкивал ее в спину, девушке казалось, что она была таким же созданием природы, как павший лист, уносимый вдаль осенним ветром. Но по вечерам вся радость улетучивалась. Сразу после чая отец удалялся в свой маленький кабинет и они с матерью оставались одни. Миссис Хейл никогда не интересовалась книгами и в первые годы брака запрещала мужу читать ей вслух, пока она занималась домашними делами. Одно время они пристрастились к игре в триктрак, но потом у мистера Хейла появилось множество забот, связанных с паствой и школой. Вскоре он обнаружил, что перерывы в игре, которые возникали из-за его профессиональных обязанностей, вызывали огорчение у миссис Хейл. Она воспринимала их как противодействие ее стараниям наладить быт семьи, и это приводило к всплескам новых упреков и обид. Поэтому, пока дети были юными, мистер Хейл начал проводить вечера в своем кабинете за чтением теологических и метафизических книг, которые ему нравились.

Поначалу, когда Маргарет приезжала сюда на каникулы, она привозила с собой большие связки книг, рекомендованных ей преподавателями или гувернантками. Позже она поняла, что летние дни пролетали слишком быстро, чтобы тратить их на чтение, которым можно было заняться по возвращении в город. Поэтому теперь на ее маленькой книжной полке в гостиной стояли только детские книги и серьезные произведения английских классиков, заимствованные из отцовской библиотеки. Пожалуй, самыми новыми и интересными были «Времена года» Томсона, «Коупер» Хейли и «Цицерон» Миддлтона. Из-за скудного запаса книг ей приходилось прибегать к другим развлечениям. Маргарет часто рассказывала матери о своей лондонской жизни. Миссис Хейл всегда слушала ее с интересом, иногда изумляясь и задавая вопросы, а порою сравнивая роскошь и комфорт особняка на Харли-стрит с простой обстановкой хелстонского дома священника.

В такие вечера Маргарет часто обрывала беседу и прислушивалась к стуку дождя по скату крыши над эркерным окном. Раз или два она ловила себя на том, что машинально отсчитывает монотонные удары капель по оконным стеклам. Все это время ей хотелось расспросить мать, задать вопросы, которые тревожили ее сердце: где теперь Фредерик, чем он занимается, сколько лет прошло с тех пор, как они слышали о нем? Но, учитывая слабое здоровье матери и ее субъективную неприязнь к Хелстону – два фактора, возникших после бунта на корабле, в котором участвовал Фредерик, – Маргарет опасалась затрагивать запретную тему. Очевидно, ее родители решили предать историю о бунте полному забвению. Поэтому, несмотря на желание Маргарет поговорить о ней, она вдруг смущалась и меняла тему беседы. Оставаясь с матерью наедине, она считала отца лучшим источником информации, а в его присутствии ей казалось, что легче будет говорить с матерью.

Вполне возможно, она не услышала бы ничего нового. В одном из писем, полученных Маргарет еще до отъезда из Лондона, отец сообщил ей, что Фредерик обосновался в Рио. Он пребывал в здравии и посылал сестре свои наилучшие пожелания. Эти скупые фразы казались высохшими костями без толики живого и яркого интеллекта, по которому она так скучала. В тех редких случаях, когда речь шла о брате, его всегда называли «бедным Фредериком». Его комнату сохраняли в том же состоянии, в каком он оставил ее. За порядком в ней следила Диксон, горничная миссис Хейл. Она сама вытирала там пыль, не позволяя второй служанке выполнять эту часть домашней работы. При каждом удобном случае Диксон всегда вспоминала день, когда леди Бересфорд приняла ее на работу в поместье сэра Джона и назначила горничной для двух милых мисс Бересфорд – красавиц Ратландшира.

Диксон считала мистера Хейла большим разочарованием в жизни юной леди – мужчиной, не оправдавшим ее надежд. Если бы мисс Бересфорд не вышла так поспешно замуж за бедного священника, то неизвестно, кем бы она стала теперь. Но Диксон сохранила ей верность даже в этом несчастном падении (имелась в виду семейная жизнь ее хозяйки). Она осталась с миссис Хейл и блюла ее интересы, считая себя доброй феей-защитницей, в чьи обязанности входила борьба со злобным гигантом, мистером Хейлом. Мастер Фредерик был ее любимцем и гордостью. Любое упоминание о нем незамедлительно смягчало строгие черты ее лица. Она еженедельно убирала его комнату, причем так тщательно, словно он мог вернуться домой тем же вечером.

Маргарет полагала, что ее отец недавно получил какие-то известия о Фредерике. Он не уведомил о них жену, но стал встревоженным и нервным. Похоже, миссис Хейл не замечала перемен в поведении супруга. Ее муж всегда отличался мягкостью характера и был готов поделиться последним куском во благо других людей. Иногда, приняв причастие у смертного ложа или услышав о каком-то зверском преступлении, он по нескольку дней мог находиться в подавленном состоянии. Но теперь им овладела какая-то отрешенность. Казалось, его мысли были заняты чем-то другим, и это угнетение разума и рассеянность не ослаблялись даже привычными повседневными делами. Ни духовное ублажение страждущих, ни уроки в школе, которые он проводил в надежде, что подрастающему поколению удастся обуздать в себе греховные и злые помыслы, – ничто не могло вывести его из этого состояния.

Мистер Хейл стал реже навещать прихожан. По утрам он либо запирался в своем кабинете, либо прохаживался по саду, высматривая сельского почтальона. Раньше тот тихо, но настойчиво стучал в ставню кухонного окна, пока кто-нибудь из обитателей дома не выходил к нему. Теперь же, если утро было ясное, мистер Хейл слонялся по дорожкам сада, а в дождливые дни задумчиво стоял у окна кабинета, дожидаясь прибытия почты. Почтальон, проходя мимо их ограды из шиповника, уважительно кланялся священнику, передавал ему письмо или едва заметно покачивал головой, после чего удалялся к большим земляничным деревьям. А мистер Хейл, посмотрев ему вслед, возвращался в дом, чтобы с тяжелым сердцем и встревоженным умом приступить к повседневным делам.

Впрочем, Маргарет была в таком возрасте, когда любое дурное предчувствие, не основанное на точных фактах, легко вытесняется ясным солнечным днем или радостными внешними событиями. Когда наступили две теплые недели октября, ее тревоги разлетелись, как пух чертополоха. Она больше не думала ни о чем, кроме красот осеннего леса. Заросли папоротника завяли, и после прошедших дождей открылось множество заповедных лужаек, которые в период с июля по август были недоступны для нее. В особняке на Харли-стрит их с Эдит учили рисованию. Во время плохой сентябрьской погоды Маргарет сожалела об утраченных моментах, когда она могла бы зарисовывать лесные пейзажи. Поэтому теперь, с наступлением приятной погоды, пока еще не было заморозков и холодов, она решила сделать серию набросков. Но едва этим утром Маргарет занялась приготовлением мольберта, как Сара, их домашняя служанка, распахнула дверь гостиной и звонко объявила: «Мистер Генри Леннокс!»

Глава 3
Чем больше спешки, тем меньше скорость

Учись завоевывать доверие леди достойно,

Поскольку цена ему велика,

Будь отважен, словно это вопрос жизни и смерти,

И не забудь о твердой серьезности.

Уведи ее от праздничных зрелищ,

Укажи ей на звездные небеса,

Охраняй ее правдивыми словами,

Свободными от лести ухаживания.

Миссис Браунинг

– Мистер Генри Леннокс!

Всего мгновение назад Маргарет вспоминала о нем и его расспросах о возможных развлечениях в сельском доме. Это был явный случай «parler du soleil et l’on en voit les rayons»[1]1
  «Помяни о солнце и увидишь лучи» – французская поговорка. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)


[Закрыть]. На ее щеках появился яркий румянец. Она отложила мольберт в сторону и вышла из комнаты, чтобы поприветствовать гостя.

– Сара, немедленно извести маму. У нас с ней множество вопросов об Эдит. Ах, мистер Леннокс! Я так признательна вам за приезд.

– Разве я не говорил, что навещу вас? – спросил он тихим голосом.

– Да, но ходили слухи, что вы собирались в Шотландию. Поэтому я не думала, что увижу вас в Хэмпшире.

– О, знали бы вы, какие милые глупости совершали наши молодожены, – произнес он более веселым тоном. – Они опробовали на себе все рискованные развлечения: то карабкались на гору, то переплывали озеро. Наконец я решил, что им нужен строгий наставник, который мог бы позаботиться о них. Мне на помощь пришел мой дядя, но они тут же подчинили его своей воле. Они держали пожилого джентльмена в панике по шестнадцать часов в сутки. И когда я понял, что не могу доверить их ни одному человеку на свете, мне пришлось выполнить свой долг и сопроводить эту счастливую пару в Плимут до самого корабля. В конце концов они оказались на борту, где были в полной безопасности.

– Вы ездили в Плимут? Эдит не писала мне об этом. Похоже, она в тот момент куда-то спешила. Они действительно уплыли во вторник?

– Слава Богу, уплыли и освободили меня от многих обязанностей. Эдит передала мне кучу сообщений. Кажется, тут имеется записка для вас. Да, вот она.

– Спасибо! – воскликнула Маргарет.

Горя желанием прочитать письмо кузины без свидетелей, она извинилась, что оставляет гостя одного на несколько минут, – ей просто нужно было сообщить матери о его визите, ведь глупенькая Сара, конечно же, все перепутала и не выполнила ее указания.

Когда Маргарет покинула комнату, он по заведенной привычке обстоятельно осмотрелся по сторонам. Маленькая гостиная, освещенная лучами утреннего солнца, выглядела самым наилучшим образом. Эркерное окно было открыто, и сразу за углом виднелись кусты роз и алой жимолости. Чуть дальше зеленела небольшая лужайка, усаженная вербеной и геранью всевозможных оттенков. Эти яркие цвета снаружи лишний раз подчеркивали скромность и неприхотливость обстановки внутри дома. Ковер был далеко не новым, ситцевые занавески слишком часто стирали. Апартаменты оказались меньше ожидаемых размеров. Они, по его оценкам, не могли служить приемлемым фоном для столь величественной персоны, как Маргарет. Мистер Леннокс взял одну из книг, лежавших на столе. Это была «Божественная комедия» Данте в старом итальянском переплете из белой веленевой бумаги с золотистым тиснением. Тут же, рядом со словарем, он увидел лист бумаги со столбиком выписанных слов. Глаголы и существительные – ничего особенного. Но это был почерк Маргарет, и ему почему-то нравилось смотреть на этот список. Он со вздохом положил книгу на стол.

«Они действительно живут скромно. Как она и говорила. Это кажется странным, поскольку Бересфорды всегда считались обеспеченным семейством».

К тому моменту Маргарет отыскала свою мать. Миссис Хейл переживала один из тех дней, когда у нее все валилось из рук и любое событие казалось тяжким испытанием. Именно так она восприняла появление мистера Леннокса, хотя втайне нашла лестным то, что он удостоил их своим визитом.

– Как же все не вовремя! У нас сегодня был ранний обед. Осталось только холодное мясо. Служанки гладят белье. Мне что, гнать их на кухню? Но мы должны пригласить его к столу. Он близкий родственник Эдит. А еще твой отец все утро пребывает в дурном настроении! Не понимаю, что с ним происходит. Недавно я заходила в его кабинет, и, представляешь, он сидел там за столом, закрыв лицо руками. Когда я сказала ему, что воздух Хелстона отравляет его так же, как и меня, он вскинул голову и попросил больше ни слова не говорить о Хелстоне. Ему, видите ли, не нравятся мои превратные суждения, и он считает наш забытый Богом угол чуть ли не райским местом на земле. А я уверена, что причиной его депрессии является сырой воздух Хелстона!

Маргарет показалось, что холодное облако закрыло от нее солнце. Она терпеливо слушала жалобы матери, надеясь, что та, излив душу, получит некоторое облегчение. Время шло, пора уже было возвращаться к мистеру Ленноксу.

– Отцу нравится мистер Леннокс. Они прекрасно поладили друг с другом во время свадебного застолья. Надеюсь, что его приезд обрадует папу. И не беспокойтесь об обеде, дорогая матушка. Мы подадим холодное мясо на ланч, а мистер Леннокс примет это за двухчасовой обед.

– Как же мы будем развлекать его до этого времени? Сейчас только половина одиннадцатого.

– Я приглашу его на зарисовки в лес. Он как-то говорил, что любит рисовать. Это уберет его с вашего пути, мама. Только сначала выйдите к нему. Он найдет странным, если вы не поприветствуете гостя.

Миссис Хейл сняла черный шелковый фартук и пригладила волосы. Она радушно, как близкого родственника, встретила мистера Леннокса и, демонстрируя манеры настоящей леди, пригласила его остаться на обед. Очевидно, он был готов к расспросам о планах на сегодняшний день и поэтому принял приглашение с таким энтузиазмом, что побудил миссис Хейл добавить к холодной говядине еще пару блюд. Его устраивало все. Он с восторгом отнесся к идее Маргарет прогуляться по лесу и заняться совместными зарисовками. Он согласился не отрывать мистера Хейла от его пасторских дел и удовлетворился тем, что они встретятся во время обеда. Маргарет принесла свои материалы для рисования. После того как мистер Леннокс выбрал бумагу и кисти, они в прекрасном настроении вышли из дома.

– Давайте остановимся здесь на несколько минут, – сказала Маргарет. – В течение двух последних недель у нас шли дожди, и все это время эти милые коттеджи на поляне преследовали мое воображение, упрекая меня за то, что я не зарисовала их.

– Вы боитесь, что они развалятся и не будут больше видны? Действительно, если их нужно зарисовать – а они в самом деле живописны, – нам лучше не откладывать это дело на следующий год. Где бы нам сесть?

– Такое впечатление, что вы приехали сюда прямо из своей конторы в залах Темпля, а не провели два месяца в горах Шотландии! Взгляните на тот ствол дерева, оставленный дровосеками. Я расстелю на нем плед, и у нас будет настоящий лесной трон.

– Только вместо королевской скамеечки под вашими ногами окажется та лужа! Подождите. Мне хотелось бы подойти поближе. Кто живет в этих двух коттеджах?

– Полвека назад их построили поселенцы. Один давно уже пустует. Лесники собираются снести эти дома, как только старик, живущий во втором коттедже, отдаст Богу душу. Бедняга! Посмотрите, а вот и он. Я должна поприветствовать его. Он настолько глух, что вы услышите весь наш разговор.

Старик стоял перед своим домом и, опираясь на палку, грелся на солнышке. Когда Маргарет подошла и заговорила с ним, на его морщинистом лице появилась признательная улыбка. Мистер Леннокс торопливо нарисовал на листе бумаги две фигуры и кое-какие элементы ландшафта. Маргарет сделала свой набросок. Через некоторое время, сложив краски в мольберт, они показали друг другу рисунки. Маргарет засмеялась и покраснела от смущения. Мистер Леннокс не мог оторвать взгляд от ее лица.

– Я считаю это вероломством, – сказала она. – Вы попросили меня поговорить со старым Исааком об истории коттеджей, а сами сделали нас персонажами вашего наброска.

– Это было неодолимое побуждение. Мне не удалось совладать с таким сильным искушением. Зато теперь у меня имеется рисунок… столь дорогой моему сердцу.

Мистер Леннокс не был уверен, что она услышала его последнюю фразу. Маргарет пошла к ручью, намереваясь вымыть кисти и палитру. Когда она вернулась, на ее щеках по-прежнему алел румянец, но выражение лица было невинным и бесхитростным. Он вздохнул с облегчением. Откровенные слова слетели с его губ неосознанно – редкий случай для такого рассудительного мужчины, как Генри Леннокс.

Когда они вернулись, атмосфера в доме изменилась в лучшую сторону. Хмурость миссис Хейл рассеялась под благотворным влиянием двух карпов, очень своевременно подаренных соседом. Мистер Хейл, закончив утреннюю службу в церкви, ожидал теперь столичного гостя у садовых ворот. Несмотря на потрепанный плащ и изношенную шляпу, он выглядел вполне достойным джентльменом.

Маргарет любовалась своим отцом. У нее неизменно возникала эта нежная гордость, когда она видела, какое впечатление он производил на незнакомых людей. Однако благодаря своему цепкому взгляду девушка заметила на лице отца неоспоримые следы какого-то подавленного беспокойства.

Мистер Хейл попросил разрешения взглянуть на их наброски.

– Мне кажется, цвет соломенной крыши слишком темный, – сказал он, возвращая Маргарет ее рисунок. – Не так ли, милая?

Когда он хотел взять рисунок мистера Леннокса, тот на мгновение – не более – отвел руку в сторону.

– Нет, папа, оттенок выбран правильно. Солома и заячья капуста успели потемнеть от долгих дождей.

Заглянув через плечо отца, который рассматривал фигуры на листе бумаги, она с улыбкой спросила:

– И как вам этот этюд?

– Реалистично. Твоя фигура и манера держать себя переданы превосходно. Как точно подмечена привычка старого Исаака сгибать свою страдающую ревматизмом спину. А что висит на ветви дерева? Ведь это не птичье гнездо?

– Нет, это моя шляпка. Когда она на мне, я не могу рисовать. Голове становится слишком жарко. Ах, если бы я умела так точно изображать фигуры и лица! Здесь так много колоритных людей, которых мне хотелось бы запечатлеть в рисунках.

– Могу сказать только одно, – заметил мистер Леннокс. – Если вам действительно хочется добиться сходства, вы преуспеете в этом. Я верю в силу воли. Вот почему мне удалось достичь такого правдоподобия.

Мистер Хейл предложил им пройти в дом, но Маргарет задержалась, чтобы сорвать несколько роз, которыми ей хотелось украсить свое платье во время обеда.

«Настоящая лондонская девушка поняла бы мой намек, – подумал мистер Леннокс. – Она препарировала бы каждую реплику, сказанную ей молодым человеком. Ведь даже в простом комплименте может быть намек. Я не верю, что Маргарет…»

– Подождите! – крикнул он. – Позвольте мне помочь.

Он сорвал несколько бархатистых багряно-красных роз, которые находились вне ее досягаемости, а затем, поделив добычу, сунул два бутона в петлицу кителя, а остальные, довольный и счастливый, передал ей.

Беседа за столом протекала неспешно и приятно. С обеих сторон было задано много вопросов – в частности, о передвижениях миссис Шоу по Италии. Погружаясь в простой быт пастората – в первую очередь в непосредственной близости к Маргарет, – мистер Леннокс забыл о том небольшом разочаровании, с которым он поначалу воспринимал ее искренние слова о скромной жизни своего отца.

Когда бутылка перелитого из бочонка вина была поставлена на стол, знаменуя небывалую степень гостеприимства, мистер Хейл повернулся к дочери:

– Маргарет, дитя мое, ты не соберешь нам груш на десерт?

Он немного поспешил. Естественно, десерты не были обычным явлением в доме приходского священника. Мистер Хейл пытался импровизировать. Но если бы он обернулся, то увидел бы бисквиты, мармелад и прочие сладости, аккуратно расставленные на боковом столике. Впрочем, мысль о грушах уже завладела его умом и он не мог от нее отказаться.

– У южной стены я заметил несколько созревших плодов. А сорт бере лучше многих иностранных фруктов. Сбегай, Маргарет, сорви нам полдюжины.

– Давайте выйдем в сад и отведаем их там, – предложил мистер Леннокс. – Я уже представляю, как вонзаю зубы в хрустящий сочный плод, душистый и теплый от солнца. Эйфория вкуса! Надеюсь, нам не помешают осы, достаточно дерзкие, чтобы оспаривать фрукт даже в самый радостный момент наслаждения.

Он встал, собираясь последовать за Маргарет. Его взгляд испрашивал разрешения хозяйки. Миссис Хейл хотела провести традиционный обед со всеми церемониями, которые до этого времени проходили чинно и гладко. Они с Диксон даже принесли из кладовой особые чаши для ополаскивания пальцев. Она желала показать себя достойной сестрой вдовы уважаемого генерала. Но когда из-за стола встал ее муж, решивший сопровождать их гостя, ей оставалось только подчиниться обстоятельствам.