Текст книги "Север и Юг"

– Благослови тебя Бог, мое дитя!

– И пусть Он вернет тебя в лоно Церкви, – ответила она, выражая искреннее желание своего сердца.

Маргарет боялась, что ее ответ на благословение будет воспринят как недостойный и непочтительный, возможно, даже обидит отца, поэтому она обвила руками его шею. Он прижал дочь к себе, и она услышала его бормотание:

– Духовники и мученики за веру переносили еще большую боль… Я не должен падать духом.

Они вздрогнули, услышав голос миссис Хейл. Та звала Маргарет. Они отпрянули друг от друга, с грустью думая о том, что им предстоит сделать в ближайшее время. Мистер Хейл торопливо произнес:

– Ступай, Маргарет. Завтра меня не будет дома весь день. Постарайся до вечера рассказать все твоей матери.

– Да, – ответила она и, потрясенная до глубины души, вернулась в гостиную.

Глава 5. Решение

 
Я прошу тебя о бесконечной любви,
Которая граничила бы с мудростью,
Чтобы счастье встречать улыбками
И вытирать заплаканные глаза.
И тогда мое сердце успокоится.
 

Неизвестный автор

Маргарет внимательно слушала мать, которая рассказывала ей о своем плане по улучшению жизненных условий самых бедных прихожан. Ей приходилось все это выслушивать, хотя каждый пункт проекта отдавался болью в ее сердце. К тому времени, когда начнутся морозы, они будут далеко от Хелстона. Ревматизм старины Саймона еще больше усугубится, а зрение вообще испортится, но некому будет прийти и почитать ему, обрадовать миской бульона и хорошей красной фланелью. Если кто и придет, то, скорее всего, чужой человек. И старик напрасно будет ждать ее. Маленький ребенок Мэри Домвилл, калека от рождения, будет долго еще подползать к двери в надежде, что она выйдет наконец из леса и направится к нему. Эти бедные друзья никогда не поймут, почему она покинула их. А ведь было много и других.

«Обычно папа сам планировал траты на помощь прихожанам, – подумала она. – Возможно, я вторгаюсь в семейный бюджет, но зима, похоже, будет суровой. Нашим пожилым и малоимущим людям нужно оказать поддержку».

– Мама, давайте сделаем для бедных все, что сможем, – пылко сказала Маргарет. – Вдруг из-за каких-то обстоятельств нас уже не будет здесь зимой.

Забыв о рациональной стороне вопроса, она думала только о том, что это будет их последняя помощь прихожанам.

– Ты не заболела, моя дорогая? – встревоженно спросила миссис Хейл.

По всей видимости, она неправильно поняла намек Маргарет на неопределенность их пребывания в Хелстоне.

– Ты выглядишь бледной и усталой. Это все из-за сырого, нездорового воздуха.

– Нет, мама, вы ошибаетесь. Воздух прелестный. После дыма печей на Харли-стрит он кажется наполненным ароматами свежести и чистоты. Но я действительно устала. Наверное, пора уже готовиться ко сну.

– Еще не так поздно. Всего половина десятого. Но тебе лучше пойти в постель, дорогая. И попроси у Диксон теплой каши. Я навещу тебя, когда ты ляжешь. Боюсь, ты простудилась или подышала плохим воздухом у какого-нибудь застоявшегося пруда.

– Мама! – с вымученной улыбкой произнесла Маргарет, целуя ее в щеку. – Я хорошо себя чувствую. Не тревожьтесь обо мне. Я просто устала.

Чтобы успокоить мать, девушка послушно съела тарелку каши, а затем поднялась наверх, вошла в свою комнату и, совершенно опустошенная, легла на кровать. Вскоре миссис Хейл заглянула к ней, поинтересовалась ее самочувствием и, поцеловав, пожелала спокойной ночи. Как только дверь родительской спальни закрылась, Маргарет соскочила с постели и, набросив на плечи халат, начала беспокойно ходить по комнате. Громкий скрип одной из половиц напомнил ей, что она должна вести себя тише. Сев на широкий подоконник, девушка уютно устроилась в нише окна.

Этим утром, когда она смотрела сквозь стекло, ее душа ликовала при виде сияющих отсветов на башне церкви, которые предвещали прекрасный солнечный день. Вечером же, всего лишь через шестнадцать часов, она сидела на подоконнике, исполненная печали и уже не способная плакать, с холодной болью в груди, которая, казалось, выдавливала из ее сердца всю прежнюю жизнерадостность. Визит мистера Леннокса и его предложение походили на сон, на нечто нереальное, стоявшее за гранью ее жизни. А суровой реальностью были непонятные сомнения, одолевшие ее отца и позже заставившие его расстаться с Церковью. И теперь вследствие предпринятого им губительного шага на их головы сыпался град ужасных перемен.

Маргарет взглянула на серые очертания церковной башни, выделявшиеся на темно-синем полупрозрачном фоне постепенно сгущавшейся темноты. Она могла бы смотреть на эту дымку вечно, погружаясь в нее с каждым мгновением все больше и больше… но не находя в ней Бога. Казалось, земля обезлюдела и ее накрыл железный купол, за которым находился вечный мир и слава Всемогущего. И бесконечные глубины космоса в их неподвижной строгости были более обманчивыми, чем любые материальные границы. Они заглушали крики земных мучеников – мольбы, которые поднимались в это абсолютное величие и терялись там навсегда, так и не достигнув Его трона.

Пребывая в столь тягостном настроении, Маргарет не заметила, как в комнату вошел отец. Лунный свет, озарявший комнату, позволил ему увидеть дочь в необычном месте и в необычной позе. Он подошел к ней и прикоснулся к плечу, дав ей знать о своем присутствии.

– Маргарет, я слышал, что ты встала. Мне захотелось прийти и помолиться с тобой. Попросить Бога, чтобы он был добрым к нам обоим.

Мистер Хейл и Маргарет опустились на колени у подоконника. Он смотрел вверх на темное небо. Она склонила голову в смиренной стыдливости. Бог был здесь, рядом с ними, Он слушал шепот ее отца. Отец мог быть еретиком, но разве она, предавшись своим отчаянным сомнениям, пятью минутами раньше не показала себя еще большим скептиком?

Маргарет не произнесла ни слова. Когда отец ушел, она тихо легла в постель, словно ребенок, устыдившийся своей ошибки. Если мир состоял из клубка запутанных проблем, она должна была держаться за веру, моля Бога о прозрении и возможности предпринять необходимые действия в нужный час. Этой ночью ее сны были о мистере Ленноксе, о его визите и предложении, о воспоминаниях, так грубо отброшенных в сторону последующими событиями дня. Генри взобрался на какое-то дерево сказочной высоты. Он хотел дотянуться до ветки, на которой висела ее шляпка. Затем он вдруг сорвался и упал. Маргарет бросилась ему на помощь, но ее удержала какая-то невидимая сильная рука. Мистер Леннокс умер. А потом вдруг она оказалась в гостиной дома на Харли-стрит и снова беседовала с ним, хотя осознание того, что ей довелось видеть его мертвым после ужасного падения, сохранилось.

Какая беспокойная ночь! Плохое начало нового дня! Вздрогнув, Маргарет проснулась – совсем не отдохнувшая и опечаленная тем, что реальность будет еще хуже, чем ночные кошмары. Бремя тревог вернулось к ней – не просто беспокойство, а настоящий разлад в душе. Как далеко зашел отец, ведомый сомнениями, которые она считала искушением Зла? Она задала этот вопрос небесам, но ответа не услышала.

Прекрасное свежее утро улучшило самочувствие матери. Во время завтрака миссис Хейл была веселой и счастливой, много говорила, обсуждала добрые дела для деревенской общины и не обращала внимания на молчание мужа и односложные ответы Маргарет. Прежде чем со стола убрали посуду, мистер Хейл встал и, опершись рукой о стул, словно ему требовалась дополнительная поддержка, громко сообщил:

– Меня не будет дома весь день. Я собираюсь сходить в Браси-Коммон. Пообедаю у фермера Добсона. Вернусь в семь часов, к вечернему чаю.

Он не смотрел на дочь, но Маргарет знала, что означали его слова. К семи вечера она должна была рассказать матери о переменах в их жизни. Отец отложил бы этот разговор до половины седьмого, однако его дочь, обладая другим складом ума, не вынесла бы такого груза ответственности на протяжении целого дня. Она считала, что с неприятными делами нужно разбираться как можно быстрее. Возможно, ей потом и дня не хватит, чтобы успокоить мать. Пока она стояла у окна, размышляя, с чего бы начать, а заодно ожидая, когда служанка покинет комнату, мать поднялась наверх, чтобы переодеться и затем отправиться в школу. Через несколько минут она, оживленная и бодрая, спустилась по лестнице.

– Мама, я прошу вас прогуляться со мной вокруг сада, – сказала Маргарет, обняв миссис Хейл за талию. – Хотя бы немного…

Они прошли через стеклянную дверь. Миссис Хейл о чем-то говорила, но дочь не слушала ее. Она заметила пчелу, вползавшую в бутон цветка, и затаила дыхание. Когда пчела выбралась с добычей и полетела дальше, Маргарет восприняла это как знак и, глубоко вдохнув, приступила к выполнению своей миссии.

– Мама, я должна сообщить вам, что папа собирается покинуть Хелстон, – выпалила она. – Отец решил оставить службу в церкви и поселиться в Милтоне, на севере.

Вот так, в двух фразах, были высказаны три самых трудных для принятия факта.

– Что ты такое говоришь? – удивленно спросила миссис Хейл, в голосе которой прозвучал явный скепсис. – Кто сказал тебе эту чушь?

– Папа.

Маргарет хотела как-то утешить мать, но не находила нужных слов. К счастью, они подошли к садовой скамье. Миссис Хейл села и начала плакать.

– Я не понимаю тебя, – всхлипнув, сказала она. – Либо ты в чем-то ошибаешься, либо я… не понимаю тебя.

– Нет, мама, я просто передаю его слова. Папа написал епископу письмо и сообщил, что у него возникли сомнения, которые не позволяют ему оставаться священником англиканской церкви, что по зову сердца он должен покинуть Хелстон. Папа также посоветовался с мистером Беллом, крестным отцом Фредерика. Вы же знаете его, мама. И мистер Белл порекомендовал ему переехать в Милтон.

Пока Маргарет говорила, миссис Хейл смотрела ей в глаза. Наконец она поняла, что дочь не шутит. Ее лицо помрачнело.

– Сомневаюсь, что твои слова могут быть правдой, – заявила она после паузы, цепляясь за последнюю возможность. – Он определенно рассказал бы мне об этом безумии, прежде чем оно зашло бы так далеко.

Маргарет была уверена, что отцу следовало раскрыть свои планы еще в самом начале. Как бы он ни боялся недовольства и жалоб жены, ему не нужно было оставлять ее в неведении. И то, что миссис Хейл узнала о скорых изменениях в их жизни из уст дочери, тоже являлось ошибкой. Маргарет села рядом с ней, прижала голову матери к своей груди и ласково потерлась щекой о ее лицо.

– Дорогая мама, мы боялись причинить вам боль. Папа очень переживал. У вас и без того слабое здоровье, вы сами знаете… А долгое ожидание перемен измотало бы кого угодно.

– Когда он говорил с тобой?

– Вчера, – ответила Маргарет, уловив нотку ревности в ее голосе. – Только вчера. Ах, бедный папа!

Она пыталась пробудить в матери милосердие к отцу, которому пришлось пройти через многие страдания, прежде чем он принял столь важное для него решение. Миссис Хейл подняла голову.

– О каких сомнениях говорил твой отец? – спросила она. – Неужели он стал думать как-то иначе? Ведь Церковь была для него воплощением всего хорошего.

Слова матери задели ее, напомнив о собственных сожалениях. Маргарет покачала головой, и на ее глаза навернулись слезы.

– Почему епископ не вернул его на правильный путь? – сердито поинтересовалась миссис Хейл.

– Наверное, не получилось. Я не спрашивала его об этом. Меня пугали его возможные ответы. В любом случае все уже решено. Через две недели мы должны покинуть Хелстон. Отец рассказывал вам, что послал прошение об отставке?

– Через две недели! – вскричала миссис Хейл. – Но это невозможно! Это неправильно! Нельзя же быть таким бесчувственным…

Брызнувшие из глаз слезы принесли ей некоторое облегчение.

– Ты сказала, что у него появились сомнения. И он, не посоветовавшись со мной, отказался от прихода… от нашей налаженной жизни! Думаю, если бы он с самого начала рассказал мне о своих планах, я пресекла бы все это на корню.

Маргарет понимала, что поведение отца было ошибочным, но ей не хотелось, чтобы мать укоряла его. Она знала, что молчание ее любимого папы объяснялось его нежным отношением к супруге. Его можно было назвать трусливым, но не бесчувственным.

– Мама, мне казалось, что вы будете рады покинуть Хелстон, – сказала она после короткой паузы. – Вы говорили, что здешний воздух всегда вредил вашему здоровью.

– Ты же не думаешь, что задымленная атмосфера северного Милтона, чадящие трубы и сажа промышленного города будут лучше чистого воздуха Хелстона? Хотя он, конечно, излишне влажный и чрезмерно расслабляет легкие. Но как мы будем жить среди фабрик и чумазых рабочих? Впрочем, если твой отец оставит церковь, нас больше никогда не примут в высшем обществе. Какой позор для нашей семьи! Бедный сэр Джон! Хорошо, что он не дожил до этого времени и не увидел, до чего дошел твой отец! Каждый день перед обедом, когда я была девочкой и жила с твоей тетей Шоу в Бересфорд-Корте, первым тостом, который произносил сэр Джон, всегда был следующий: «Церковь и король, и пусть сгинет охвостье!»

Маргарет обрадовалась, что мать на какое-то время перестала ругать отца и затронула тему, которая была близка ее сердцу. Помимо непонятных и таинственных сомнений отца, Маргарет тревожило еще одно обстоятельство.

– Знаете, мама, мы и так здесь жили без высшего общества. Мне трудно причислять к благородному обществу наших ближайших соседей Горманов, с которыми, впрочем, мы почти и не виделись. Кроме того, они такие же торгаши, как фабриканты северного Милтона.

– Горманы, кстати, делают экипажи для половины дворянского сословия нашей страны! – возмущенно ответила миссис Хейл. – Они состоят в дружеских отношениях с членами королевской семьи! Разве можно сравнивать их с фабрикантами Милтона? Кто из знати будет носить ситец, если им доступен лен?

– Мама, только не подумайте, что я заступаюсь за всяких прядильщиков и мотальщиков. Они ничем не отличаются от других торгашей. К сожалению, нам придется общаться именно с ними.

– Почему твой отец решил переехать в Милтон?

– Отчасти потому, что этот город совершенно не похож на Хелстон, – со вздохом ответила Маргарет. – И, наверное, потому, что мистер Белл сообщил об имеющейся там вакансии для частного учителя.

– Частный учитель в Милтоне! Интересно, почему он не мог поехать в Оксфорд, чтобы обучать джентльменов?

– Не забывайте, дорогая мама! Он решил оставить службу в церкви из-за своих еретических убеждений. Его сомнения были бы неприемлемы для Оксфорда.

Какое-то время миссис Хейл тихо плакала. Затем она вытерла слезы и с печалью в голосе спросила:

– А что мы будем делать с мебелью? Как нам устроить переезд? Я ни разу в жизни не переезжала с места на место. И у нас только две недели на все хлопоты!

Маргарет почувствовала неописуемое облегчение, заметив, что тревога матери уменьшилась до уровня таких незначительных вопросов. Теперь она могла предложить свою помощь. Следуя заранее обдуманному плану, девушка подвела мать к мысли о том, что вещи можно собирать уже сейчас, поскольку это не зависело от конкретных намерений мистера Хейла. Весь день она не оставляла мать одну, внимательно наблюдала за перепадами ее настроения. Вечером тревога усилилась. Маргарет хотелось устроить для отца радушный прием после его волнений в течение долгого дня. Дочь настаивала, что он хранил свой секрет ради их спокойствия. А мать холодно отвечала, что он мог бы рассказать ей обо всем и получить помощь женщины, которая могла бы дать ему полезные и умные советы.

Когда отец вошел в прихожую, у Маргарет болезненно сжалось сердце. Страшась вызвать ревнивое раздражение матери, она не осмелилась выйти ему навстречу и рассказать о достигнутых успехах. Девушка чувствовала, что отец медлит, словно ожидая ее появления или какого-то одобрительного знака. Но она опасалась даже пошевелиться. Маргарет видела, как побледнело лицо матери, как начали подергиваться ее губы. Миссис Хейл тоже не могла унять волнение перед встречей с мужем. Через некоторое время отец открыл дверь и замер на пороге гостиной, не зная, входить ему в комнату или нет. Его бледность приобрела сероватый оттенок. Робкий взгляд и растерянность на лице мужчины делали его чрезмерно жалким. Но эта унылая неуверенность – психическая и телесная апатия – затронула сердце супруги. Она бросилась ему на грудь и заплакала.

– О, Ричард! Мой милый Ричард! Почему ты не рассказал мне об этом?

И тогда Маргарет, тоже расплакавшись, выбежала из гостиной, поднялась к себе в комнату, упала на кровать и зарылась лицом в подушки, чтобы заглушить истеричные рыдания, вырвавшиеся наконец наружу после целого дня жесточайшего самоконтроля. Она забыла о времени и даже не услышала, как служанка вошла в ее спальню для вечерней уборки. Напуганная девушка на цыпочках выскользнула из комнаты и побежала к миссис Диксон с донесением: мол, бедная мисс Хейл плачет так, что сердце разрывается. Она была уверена, что молодая хозяйка может серьезно заболеть, если будет продолжать в том же духе. В результате Маргарет вскоре ощутила, как ее тормошат за плечо. Рывком сев на кровати, она окинула взглядом комнату и увидела в тени знакомую фигуру Диксон. Та стояла, держа свечу за спиной, – старая служанка боялась ослепить покрасневшие глаза мисс Хейл.

– Диксон? – прошептала Маргарет, пытаясь взять себя в руки. – Я не слышала, как ты вошла. А что, уже пора ложиться спать?

Она коснулась ногами пола, но из-за слабости в коленях не осмелилась встать. Убрав с лица влажные пряди, Маргарет сделала вид, будто ничего плохого не произошло и она просто задремала.

– Я не знаю, какой сейчас час, – огорченно ответила Диксон. – С тех пор как ваша мать сообщила мне эти ужасные новости, пока я одевала ее к чаю, у меня нарушилось ощущение времени. Ума не приложу, как мы будем жить дальше. Когда Шарлотта сообщила мне, что вы рыдаете у себя в спальне, я ничуть не удивилась. Подумать только! Ваш отец решил объявить себя сектантом. В его-то возрасте! А ведь он был хорошо устроен при церкви, и никто не обижал его. Знаете, мисс, мой кузен после пятидесяти лет стал методистским проповедником. Он всю жизнь проработал портным, хотя ни разу не смог сшить приличных брюк. Но ему нечего было стыдиться. Он ушел от своей профессии к Богу. А наш хозяин? Все наоборот! Я так и посетовала хозяйке: «Что сказал бы бедный сэр Джон? Ему никогда не нравился ваш брак с мистером Хейлом. Но если бы сэр Бересфорд знал, что дело дойдет до такого конца, он ругался бы хуже обычного, хотя это вряд ли возможно!»

Диксон так привыкла обсуждать поступки мистера Хейла со своей хозяйкой (которая слушала ее или обрывала на полуслове, когда была не в настроении), что не обратила внимания, как вспыхнуло лицо Маргарет, как от гнева затрепетали ее ноздри. Она не могла позволить служанке говорить об отце подобным образом!

– Диксон, – сказала Маргарет, понизив тон, что всегда делала в минуты сильного возбуждения. – Ты забыла, с кем разговариваешь!

В ее голосе ощущались раскаты надвигавшейся грозы. Она встала, выпрямила спину и направила на старую служанку испепеляющий взгляд.

– Я дочь мистера Хейла. Уходи! Я не сомневаюсь в твоих добрых чувствах, но надеюсь, что, подумав немного, ты найдешь в себе силы извиниться за столь грубую ошибку!

Диксон нерешительно отошла к окну. Затем минуту или две она перекладывала белье в шкафу. Маргарет повторила:

– Оставь меня, Диксон. Я хочу, чтобы ты ушла!

Старая служанка не знала, как поступить: обидеться на решительные слова Маргарет или заплакать. В присутствии хозяйки она могла бы сделать и то, и другое. Но Диксон подумала: «Мисс Маргарет унаследовала характер старого сэра Джона. Так же, как и мастер Фредерик. Благородную породу сразу видно!» Эта ворчливая женщина, которая дала бы отповедь любой менее надменной особе, подчинилась указанию девушки и покорным, немного обиженным тоном спросила:

– Мисс, вы позволите мне расстегнуть ваше платье и расчесать волосы?

– Не этим вечером, Диксон. Спасибо.

Маргарет с мрачным видом потушила свет и, выпустив служанку из комнаты, заперла дверь на задвижку. С той минуты она заслужила всецелое уважение Диксон. Сама служанка объясняла свое восторженное отношение к Маргарет тем, что «молодая хозяйка во всем напоминала ей мастера Фредерика». Но, по правде говоря, ей, как и многим другим женщинам, нравилось безоговорочное подчинение властным и решительным натурам.

Маргарет нуждалась в помощи Диксон, в ее советах и делах. А поскольку старая служанка решила продемонстрировать свою обиду и свела общение с юной леди до нескольких дежурных фраз, вся энергия их взаимодействия перешла от слов к конкретным хлопотам. Две недели были слишком коротким сроком для приготовлений к предстоящему отъезду. Диксон даже как-то проворчала: «Любой человек, кроме этого джентльмена, да и любой другой джентльмен…» Но, поймав строгий взгляд Маргарет и увидев ее нахмуренные брови, она притворно раскашлялась и поспешила принять капли конской мяты, чтобы остановить «небольшое щекотание в груди». Однако же в ее словах была и доля истины. Любой практичный человек, кроме мистера Хейла, мог бы понять, что за такое короткое время почти невозможно арендовать приличный дом в северном Милтоне, как, впрочем, и в каком-нибудь другом городе. А ведь им еще предстояло перевезти туда мебель из хелстонского пастората.

Под гнетом этих неприятностей и потребности незамедлительных решений, которые одновременно навалились на миссис Хейл, хозяйка дома заболела по-настоящему. Когда она слегла в постель, передав управление делами дочери, последняя почувствовала некоторое облегчение. Диксон, верная своим обязанностям телохранительницы, преданно заботилась о своей подопечной. Выходя из спальни миссис Хейл, она печально качала головой и ворчала себе под нос слова, которые Маргарет не желала слышать. Девушке было ясно одно: несмотря ни на что, им следовало покинуть милый сердцу Хелстон в намеченный срок.

Так как преемник мистера Хейла уже получил назначение, их семейству – после сомнительного решения отца – нельзя было задерживаться в доме приходского священника. К тому же имелись и другие соображения. Каждый вечер отец приходил домой в подавленном настроении. Он считал своим долгом попрощаться со всеми прихожанами. Маргарет, неопытная в прозаических хозяйственных делах, не знала, к кому обращаться за советом. Ей приходилось делать все самой. Кухарка и Шарлотта с усердием помогали ей в перемещении мебели и в упаковке посуды. И вскоре Маргарет с восторгом поняла, что вполне может справиться с возникшей ситуацией. Она на удивление быстро научилась выполнять все необходимые дела, причем наилучшим образом.

До отъезда оставалась неделя. Но куда они поедут? Прямо в Милтон или в какой-то промежуточный город? От этого решения зависело так много приготовлений, что однажды вечером, несмотря на очевидную усталость и подавленный дух отца, Маргарет решила расспросить его о дальнейших планах.

– Моя дорогая, – ответил он, – я и сам много думал над этим вопросом. А что говорит твоя мать? Что ей больше нравится? Ах, бедная Мария!

Он вздрогнул, услышав эхо, слишком громкое для его вздоха. Оказывается, в комнату вошла Диксон. Она хотела приготовить для миссис Хейл еще одну чашку чая. В ответ на последние слова хозяина служанка, будучи защищенной его присутствием от укоряющего взгляда Маргарет, осмелилась сказать:

– Моя бедная хозяйка!

– Ты думаешь, ей становится хуже? – торопливо повернувшись, спросил мистер Хейл.

– Не знаю, что ответить, сэр. Не мне судить об этом. Ее болезнь, на мой взгляд, больше влияет на ум, чем на тело.

Мистер Хейл выглядел очень расстроенным.

– Диксон, тебе лучше отнести маме чай, пока он горячий, – тихо, но настойчиво произнесла Маргарет.

– О, прошу прощения, мисс! Меня действительно отвлекли мысли о моей бедной… миссис Хейл.

– Дорогой отец! – сказала Маргарет. – Эта неопределенность терзает и вас, и маму. Конечно, ей трудно принять вашу перемену во взглядах – тут мы не в силах что-то изменить. Но теперь, когда ход событий ясен до некоторой степени, я могла бы попросить ее помочь мне в подготовке переезда, если вы расскажете, что именно нам нужно принимать в расчет. Меня тревожит, что мама не выражает никаких желаний. Очевидно, она считает себя бесполезной. Мне хотелось бы, чтобы она была вовлечена в принятие решений. Итак, скажите, мы едем прямо в Милтон? Вы уже арендовали там дом?

– Нет, – ответил он. – Нам придется снять временное жилье и заняться поисками дома.

– Значит, нужно запаковать мебель так, чтобы ее можно было оставить на железнодорожной станции, пока мы не найдем подходящее жилье.

– Полагаю, да. Делай то, что считаешь необходимым. Только помни о расходах. Мы должны экономить на всем.

Маргарет знала, что у родителей никогда не было лишних денег. Она почувствовала, как огромное бремя ответственности легло на ее плечи. Четыре месяца назад все ее личные решения сводились к простейшим вопросам: какое платье надеть к обеду или как вместе с Эдит составить список гостей на званый ужин, а затем рассадить всех в нужном порядке. Раньше у нее не было никаких домашних забот и дел по хозяйству. Все шло с точностью и регулярностью часового механизма. Пожалуй, единственным исключением стало предложение, которое капитан Леннокс сделал ее кузине. Раз в год тетя Шоу и Эдит затевали долгий спор, куда им отправляться на отдых – морем на остров Уайт или по суше в Шотландию. Во время их путешествий Маргарет спокойно удалялась в тихую гавань родного дома. Но с тех пор как Генри Леннокс напугал ее своим признанием в любви, каждый день приносил какие-то тревоги, и ей приходилось решать важные вопросы ради тех, кого она любила.

После вечернего чая отец решил посидеть у постели жены. Маргарет осталась одна. Взяв свечу, она сходила в кабинет отца и принесла оттуда большой атлас. Девушка раскрыла карту Англии и начала рассматривать ее. Когда мистер Хейл спустился в гостиную, Маргарет встретила его с большим оптимизмом.

– У меня появился хороший план. Посмотрите сюда. В Даркшире, на ширине моего пальца от Милтона, находится город Хестон, который северяне называют лучшим купальным курортом. Что, если мы поедем туда, запишем маму на медицинские процедуры, а сами отправимся в Милтон? Там мы с вами осмотрим предлагаемые в аренду дома, найдем достойное жилье и завезем в него наши вещи. А мама тем временем подышит морским воздухом и сбросит усталость. Восстановив здоровье, она подготовится к зиме. И пока мы будем находиться в Милтоне, о ней с радостью позаботится Диксон.

– Диксон поедет с нами? – с ужасом в голосе беспомощно спросил мистер Хейл.

– Да, – ответила Маргарет. – Диксон намерена следовать за нашей семьей, и, честно говоря, я не знаю, как мама будет обходиться без нее.

– Ты права. Боюсь, нам предстоит смириться с совершенно другим образом жизни. В городах все намного дороже. Я сомневаюсь, что старую Диксон ожидает сладкая жизнь. Сказать по правде, Маргарет, мне иногда кажется, что эта женщина ведет себя со мной высокомерно.

– Так оно и есть, дорогой папа, – ответила Маргарет. – Но если она приспособится к другому образу жизни, мы смиримся с ее высокомерием. На самом деле она любит всех нас и будет горевать, если ей придется покинуть нашу семью, особенно при таких обстоятельствах. Поэтому ради мамы и в благодарность за долгую преданность мы должны взять ее с собой.

– Хорошо, дорогая. Я уступаю твоей рассудительности. Но продолжим разговор. Как далеко Хестон от Милтона? Ширина твоего пальчика не дает мне ясного представления о точном расстоянии.

– Я думаю, миль тридцать, не больше.

– Тут дело не в милях… Впрочем, забудь! Если ты действительно считаешь, что купальный курорт пойдет на пользу твоей матери, пусть так оно и будет.

Это был большой шаг вперед. Теперь Маргарет могла всерьез заниматься подготовкой к отъезду. В свою очередь, мать могла забыть об апатии и физических недугах, предаваясь приятным размышлениям о будущем пребывании на морском курорте. Миссис Хейл сожалела лишь о том, что муж не сможет сопровождать ее во время дефиле по пляжу и по разным интересным местам – так, как он однажды делал это сразу после их помолвки, когда она выезжала в Торки вместе с сэром Джоном и леди Бересфорд.