Текст книги "Север и Юг"

Глава 6
Прощание

Не видим мы ветвей шатер

Или трепещущий бутон,

Не любим бука темный тон

И клена пламенный костер;

Подсолнух, как ни горделив,

Ничто не пробуждает в нас,

Тюльпан цветет в урочный час —

Нам дела нет, что он красив.

Пока по тем же мы садам

Все снова вдоволь не пройдем,

И будут тропки с каждым днем

Знакомей и любимей нам.

Так пахарь борозду ведет,

Все дальше направляя плуг;

Так ширит память наша круг

День ото дня, из года в год.

Теннисон

Наступил последний день. В каждой комнате стояли ящики, которые грузчики сначала переносили к крыльцу, а затем увозили на железнодорожную станцию. Милая лужайка у дома стала уродливой и неряшливой из-за упаковочной соломы, выносимой сквозняком через открытые окна и двери. Комнаты обзавелись странным эхом. На поверхностях появились резкие тени, потому что яркий свет уже не встречал на своем пути занавесок. Все выглядело каким-то неродным и трудно узнаваемым. Но гардеробная миссис Хейл оставалась нетронутой до последнего. Там хозяйка и Диксон складывали в стопки одежду, время от времени окликая друг друга и с нежным сожалением перебирая забытые сокровища – сувениры и вещи, связанные с детьми, когда те были еще маленькими. Поэтому работа продвигалась медленно.

Маргарет стояла у подножия лестницы, спокойная и собранная, готовая давать советы и распоряжения нанятым грузчикам. Ей помогали Шарлотта и кухарка. Обе девушки часто плакали во время перерывов и удивлялись, как юная леди в последний день перед отъездом могла быть настолько бесстрастной. В конце концов они решили, что она, прожив так долго в Лондоне, не очень печалилась о Хелстоне. А Маргарет, бледная и неразговорчивая, внимательно наблюдала за происходящим, и ее большие серьезные глаза замечали каждую деталь, даже самую незначительную. Обе девушки не понимали, как сильно болело ее сердце от тяжелого груза ответственности, который она не могла передать кому-нибудь другому. Это постоянное напряжение воли было для нее единственным способом удержаться от криков и рыданий. Ведь если бы она дала волю своим чувствам, кто бы тогда управлял погрузкой мебели и остальных вещей? Ее отец вместе с клерком из епархии находился в ризнице. Он сдавал по описи приходские документы, церковную утварь и книги. Когда мистер Хейл вернулся домой, он занялся упаковкой собственных книг, потому что никто иной не сделал бы это правильно. Одним словом, Маргарет не могла дать выход своим чувствам перед чужими людьми или даже перед домашними, такими как кухарка и Шарлотта. Нет, только не она!

Наконец четверо рабочих завершили упаковку ящиков и пошли на кухню пить чай. Чтобы размять затекшие ноги, Маргарет медленно отошла от лестницы, где она простояла почти весь день, пересекла пустую гостиную с ожившим эхом и вышла через стеклянную дверь в ранние сумерки ноябрьского вечера. Поскольку солнце еще не полностью село, мягкая вуаль тумана скорее затеняла, чем скрывала предметы, придавая им нежно-лиловый оттенок. Неподалеку пела зарянка, возможно, та самая, подумала Маргарет, которую отец называл своей зимней певчей подругой и для которой он повесил деревянный домик напротив окна кабинета. Красные листья ярко блестели в предзакатном свете, наверное, чувствовали, что первые заморозки скоро уложат их на землю. Один или два уже летели вниз, янтарно-золотистые в косых лучах заходящего солнца.

Маргарет пошла по дорожке вдоль южной стены и грушевых деревьев. После той беседы с Генри Ленноксом она намеренно не приходила сюда. Здесь, у этой клумбы тимьяна, он начал разговор, который теперь смущал ее ум. В те мгновения она смотрела на поздно расцветшую розу и, отвечая на его слова, была восхищена красотой морковных листьев, похожих на птичьи перья. Тот момент совпал с его последней фразой. Прошло лишь две недели, а все так изменилось! Где он теперь? Наверное, в Лондоне – следует своему распорядку: обедает со старыми знакомыми в особняке на Харли-стрит или проводит вечера с беспутными друзьями. Пока она печально обходила в сумерках сырой и скучный сад, где опадавшая листва постепенно превращалась в тлен, Генри Леннокс после трудового дня, отложив адвокатские книги, скорее всего, ублажал себя поездкой в Темпл-Гарденс. Там, у берега Темзы, слышался шум быстрого течения, похожий на отдаленный и неразборчивый рев многотысячной толпы, а на поверхности волн мелькали отражения городских огней, будто приходивших из глубин реки. Генри часто рассказывал Маргарет о своих вечерних прогулках по парку перед ужином. Пребывая в хорошем настроении, он так красочно описывал их, что будоражил ее фантазию.

К тому времени сад погрузился в безмолвие. Зарянка улетела в бездну ночи. Иногда дверь дома открывалась и хлопала, словно впускала усталого путника. Но эти приглушенные звуки приходили издалека, а вот крадущиеся шаги, внезапно послышавшиеся у садовой ограды, и шелест опавших листьев под чьими-то ногами казались очень близкими. Маргарет знала, что это был браконьер. Сидя в спальне у окна с погашенной свечой, наслаждаясь мирной красотой небес и земли, она много раз видела, как браконьеры бесшумно перепрыгивали через садовую ограду, быстро проходили по освещенной лунным сиянием лужайке и исчезали в черной неподвижности леса. Их дикая жизнь, опасная и свободная, возбуждала ее воображение. Она желала им удачи и нисколько не боялась их. Но этим вечером Маргарет, не понимая почему, испугалась до дрожи в коленях. Она услышала, как Шарлотта закрывала окна, запирая ставни на ночь. Девушка не знала, что кто-то из обитателей дома вышел погулять по саду. Небольшое дерево, возможно сгнившее или сломанное кем-то, рухнуло у самой кромки леса, и Маргарет, стремительно подбежав к двери, торопливо застучала по стеклу дрожащей рукой, чем сильно напугала Шарлотту.

– Впусти меня! Впусти! Это я, Шарлотта! Я!

Ее сердце успокоилось только после того, как она оказалась в гостиной, с закрытыми окнами и запертыми ставнями, в окружении знакомых стен, создававших безопасное пространство. Угрюмая и озябшая, она села на ящик и окинула взглядом пустую комнату – ни огня в камине, ни другого света, кроме длинной свечи Шарлотты. Служанка не сводила с нее удивленных глаз, и Маргарет, почувствовав смущение, поднялась.

– Я испугалась, что ты оставишь меня снаружи, – с усталой улыбкой сказала она. – А потом ты ушла бы на кухню и вообще не услышала мой стук. Мне пришлось бы сидеть на садовой скамье до самого утра, ведь ворота, ведущие на церковный двор, уже заперты.

– О, мисс. Мы быстро заметили бы ваше отсутствие. Рабочие ждут ваших указаний на завтрашний день. Я отнесла чай в кабинет хозяина. Там сейчас самое удобное место для вечерних разговоров.

– Спасибо, Шарлотта. Ты хорошая девушка. Мне очень жаль расставаться с тобой. Если тебе понадобится мой совет или какая-то помощь, напиши мне письмо. Я всегда буду рада весточке из Хелстона. Когда мы обзаведемся новым домом, я пришлю тебе наш адрес.

Стол в кабинете был готов к чаепитию. В камине пылали поленья, на полке стояли незажженные свечи. Маргарет села на ковер поближе к огню, так как вечерняя сырость вцепилась в ее платье, а усталость вызвала сильный озноб. Она обхватила колени руками, опустила подбородок на грудь и предалась унынию. Однако, услышав шаги отца на гравийной дорожке, девушка резко вскочила, поспешно откинула назад черные волосы и вытерла те неуместные слезинки, которые стекали по ее щекам. Когда мистер Хейл вошел в комнату, он выглядел подавленным и грустным. Маргарет с трудом выудила из отца несколько слов, стараясь затрагивать темы, которые могли бы заинтересовать его. Но каждый раз ее усилия были напрасны, и она думала, что это будет последняя попытка.

– Как далеко вы сегодня ходили? – спросила она, заметив, что отец не притронулся к еде.

– До самого Фордхэма-Бичс. Хотел навестить вдову Мэлтби. Она сильно опечалилась, оттого что не смогла попрощаться с тобой. Мэлтби сказала, что ее малышка Сьюзен два прошлых дня следила за дорогой в ожидании тебя… Дорогая, почему ты плачешь?

Мысль о маленькой девочке, так и не дождавшейся ее – не из-за забывчивости Маргарет, а из-за необходимости заниматься подготовкой к переезду, – стала последней каплей в чаше многих огорчений. Ее сердце разрывалось от горя. Она расплакалась, как дитя. Мистер Хейл расстроился при виде ее слез. Он встал и нервно зашагал по комнате. Маргарет пыталась успокоиться, но какое-то время не могла говорить от переполнявших ее чувств. Она слышала, как отец бормотал себе под нос почти бессвязные фразы:

– Это выше моих сил. Невыносимо смотреть на страдания родных и близких. Я думал, что переживу все тяготы с терпением. Но уже нельзя вернуть былого…

– Былого не вернуть, отец, – тихим уверенным голосом подтвердила Маргарет. – Печально понимать, что вы совершили ошибку. Но будет еще хуже, если окажется, что вы вели себя, как лицемер.

На последних словах она понизила голос, словно идея о лицемерии ассоциировалась у нее с неуважением к отцу.

– Мои слезы объясняются усталостью, – продолжила она. – Не думайте, что я осуждаю ваши взгляды и поступки. И давайте не будем говорить сегодня об этом.

Несмотря на усилия, ее плечи содрогались от рыданий.

– Я лучше отнесу маме чашку свежего чая. Первую она пила три часа назад, когда я была слишком занята, чтобы присоединиться к ней. Думаю, она с радостью выпьет еще одну.

Время отправления поезда безжалостно приближало семейство Хейлов к разлуке с милым и прекрасным Хелстоном. С горечью и сожалением они в последний раз смотрели на длинный приземистый дом, наполовину скрытый остролистом и китайскими розами. Он казался им таким родным. Лучи утреннего солнца сверкали в окнах их любимых комнат. Из Саутгемптона прислали экипаж, чтобы доставить их семью на станцию. Садясь в него, они понимали, что больше никогда не вернутся назад. Жгучая боль в сердце заставила Маргарет переместиться на сиденье – на крутом повороте дороги ей хотелось в последний раз взглянуть на старую церковь, башню которой она могла бы увидеть над кронами деревьев. Но отец уже занял место у окна, и она молча признала, что он имеет большее право на прощание с главным символом Хелстона. Откинувшись на спинку, девушка закрыла глаза. На мгновение слезы повисли на ее темных ресницах, а затем покатились одна за другой по щекам, капая на платье.

На ночь они остановились в какой-то скромной гостинице. Бедная миссис Хейл плакала почти весь день, а Диксон демонстрировала свою печаль, чрезмерно крестясь и раздраженно поправляя юбки, чтобы они не соприкасались с ногами мистера Хейла, которого она считала источником всех бед и страданий.

Затем был Лондон. Они проезжали по знакомым улицам – мимо домов, в которых Маргарет часто бывала; мимо магазинов, в которых она изнывала от скуки, сопровождая тетю Шоу, пока та принимала важные и бесконечные решения о выборе платьев и украшений. Они проезжали мимо дам и джентльменов, известных Маргарет по званым обедам и балам. Ноябрьский полдень был активным временем. Миссис Хейл оживилась. Она давно не была в Лондоне и с любопытством осматривалась по сторонам, как ребенок. Ее интересовало все: широкие улицы, высокие дома, дорогие магазины, экипажи.

– Дочь, взгляни! Это ателье Харрисона. Здесь мы покупали почти все мои свадебные наряды. Господи! Как изменились здания! Я не видела таких огромных витрин даже у Кроуфорда в Саутгемптоне. Ого! А там идет… Не может быть! Маргарет, мы только что проехали мимо мистера Леннокса. Что он делает в районе дамских магазинов?

Маргарет придвинулась к окну, но тут же отпрянула, с улыбкой отметив свою непроизвольную реакцию. К тому моменту их разделяло расстояние в сто ярдов и мистер Леннокс казался отголоском Хелстона – он ассоциировался в ее уме с ярким утром или насыщенным событиями днем. Ей хотелось бы взглянуть на него, но так, чтобы он не видел ее, без единого шанса на возможный разговор.

Вечер, проведенный в гостиничном номере, без домашних рукоделий и привычных тем для неспешной беседы, был утомительным и долгим. Мистер Хейл отправился к знакомому букинисту, а затем заглянул в гости к двум давним друзьям. Маргарет с матерью совершили небольшую прогулку. Все, кого они видели в холле гостиницы или на улицах, куда-то спешили, кого-то ожидали или планировали встретиться с кем-то. Только они выглядели странными и оторванными от общества. Маргарет знала несколько семей, живших неподалеку, всего на расстоянии одной мили, и они ради дружбы с тетей Шоу с радостью приняли бы их у себя. Но Хейлам не хватало умиротворенности, на них лежало бремя печали, поэтому в домах хороших знакомых они вряд ли были бы желанными гостями. Их приняли бы как просителей, а не как друзей. Лондонская жизнь была слишком суматошной и насыщенной, чтобы люди могли позволить себе даже час молчаливого сочувствия, которое некогда показали друзья Иовы, когда «они сидели с ним на земле семь дней и семь ночей, и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико».

Глава 7
Новые впечатления и лица

Туман заслоняет свет солнца,

Закопченные карликовые дома

Окружают повсюду меня.

Мэтью Арнольд

Следующим вечером примерно в двадцати милях от Милтона они пересели на поезд, направлявшийся по небольшой железнодорожной ветке в Хестон. В этом городке была лишь одна длинная улица, идущая параллельно морскому побережью. От южных купальных курортов Англии и континента Хестон отличался особым характером. Применяя модное шотландское слово, можно было сказать, что все здесь было устроено «по-деловому». В сельских повозках было больше железных деталей, в конской упряжи почти не использовалась кожа. Местные жители, хотя и склонные к удовольствиям, всюду проявляли деловой настрой. В городе преобладали серые цвета, более долговечные, но унылые и неприятные. Никто не носил рабочих халатов, даже крестьяне. Дело в том, что они стесняли движения и попадали в шестеренки механизмов, поэтому мода на них быстро закончилась. В южных городах Маргарет часто видела лавочников, которые, не будучи занятыми торговлей, стояли в проеме дверей своих магазинов, наслаждаясь свежим воздухом и осматривая улицу. Здесь, когда покупателей не было, продавцы занимались какими-нибудь делами внутри магазинов – например, как фантазировала Маргарет, раскручивали и скручивали атласные ленты. Когда на следующее утро они с матерью отправились искать съемное жилье, все эти различия тут же бросились им в глаза.

Две ночи, проведенные в гостиницах, обошлись им дороже, чем ожидал мистер Хейл. Маргарет впервые за пару недель почувствовала облегчение, когда они нашли чистые и светлые апартаменты. Здесь, на курорте, все располагало к мечтательной расслабленности и дарило наслаждение от роскоши всевозможных услуг. Далекое море с размеренным звуком шлифовало песчаный берег. Под окнами раздавались крики носильщиков. Перед Маргарет разворачивались забавные сцены, похожие на цветные картинки, и в своей лености она не заботилась, чтобы как-то объяснить их. Они с матерью гуляли по берегу и дышали морским воздухом, мягким и теплым даже в конце ноября. На туманном горизонте широкая линия моря соприкасалась с небом, окрашенным в нежный синий цвет. Белый парус далекой лодки в косых солнечных лучах становился серебристым, и в такие мгновения Маргарет казалось, что она могла бы провести всю жизнь в подобной неге и меланхолии, наслаждаясь настоящим, не желая думать о прошлом и размышлять о будущем.

Но будущее, каким бы суровым и жестоким оно ни выглядело, настоятельно требовало встречи. Однажды вечером Маргарет договорилась с отцом, что на следующий день они поедут в Милтон и поищут дом для жилья. Мистер Хейл получил несколько сообщений от мистера Белла и два письма от мистера Торнтона. Он был радостно взволнован тем, что многие знатные жители города с уважением отнеслись к его позиции относительно духовного сана. Остальную информацию о предполагаемой работе ему должен был сообщить мистер Торнтон. Маргарет понимала, что им не следовало мешкать с переездом, но ей не хотелось жить в промышленном городе. Кроме того, воздух Хестона явно шел ее матери на пользу, поэтому она намеренно откладывала поездку в Милтон.

За несколько миль до города Маргарет увидела темно-свинцовую тучу, нависшую над горизонтом в том направлении, куда они ехали. Она создавала разительный контраст с бледно-голубым зимним небом Хестона, где уже начинались первые заморозки. Ближе к Милтону в воздухе стал ощущаться слабый запах дыма, который усугублялся отсутствием привычных ароматов трав и растений. Вскоре экипаж помчался по длинным прямым улицам с однотипными кирпичными домами. Тут и там, словно курицы среди цыплят, возвышались большие фабрики с множеством окон. Их трубы выпускали черный «непарламентский» дым, из которого и образовалась туча, которую Маргарет поначалу приняла за дождевую.

По пути от станции к гостинице им приходилось постоянно останавливаться. Большие грузовые телеги перекрывали проезд на узких участках улиц. Раньше Маргарет часто выезжала в город вместе с тетей Шоу. В Лондоне тяжелые повозки перевозили бревна, мебель и различные товары. Здесь же каждый фургон, каждая вагонетка и грузовая телега перевозили хлопок: либо необработанный – в мешках, либо тканый – в тюках из коленкора. На пешеходных дорожках толпилось множество людей. Некоторые были хорошо одеты. Однако Маргарет поразила их неряшливая небрежность, совершенно не похожая на потрепанное франтовство бедных лондонских щеголей.

– Нью-стрит, – сказал мистер Хейл. – Главная улица Милтона. Белл часто описывал мне ее. Тридцать лет назад эту узкую дорогу расширили и преобразовали в большой проспект, и в результате это значительно повысило в цене его земельную собственность. Фабрика мистера Торнтона должна располагаться где-то поблизости, поскольку он является арендатором мистера Белла. Интересно, что этот джентльмен начинал карьеру с работы в обычном магазине.

– Папа, где наша гостиница?

– В конце улицы. Что мы будем делать? Устроим себе ланч или сначала осмотрим дома, которые отметили в колонке объявлений «Милтон таймс»?

– Сначала займемся поиском жилья.

– Прекрасно. Я только посмотрю, не оставлено ли мне письмо от мистера Торнтона. Он обещал прислать дополнительные сведения о домах, которые сдаются в аренду. А потом мы можем отправиться по адресам. Я предлагаю использовать кеб – так мы не потеряемся и не опоздаем на вечерний поезд.

Писем для мистера Хейла не было. Они поехали осматривать дома. На оплату аренды они могли выделить только тридцать фунтов в год. В Хэмпшире за такие деньги предлагали дом с множеством комнат и красивым садом. В Милтоне даже скромная квартира с двумя гостиными и четырьмя спальнями была слишком дорогой для них. Они прошли по всему предлагаемому списку, отвергая каждое жилье, которое смотрели. Затем отец и дочь в отчаянии переглянулись.

– Папа, думаю, мы должны вернуться ко второму варианту – к коттеджу в пригороде Крэмптон. Там три гостиные. Помнишь, мы еще посмеялись, говоря, что лучше бы там были три спальные комнаты? Но я все распланировала. Первая комната на первом этаже будет вашим кабинетом и нашей столовой. Маме, как вы понимаете, мы отдадим самую светлую комнату – то помещение наверху, которое обклеено скверными голубыми и розовыми обоями. Зато оттуда открывается хороший вид на равнину с излучиной реки или канала – я толком не разглядела, что именно. В доме на уровне первого пролета лестницы, как раз над кухней, находится маленькая комната. Я могу взять ее себе. А вы с мамой устроите спальню в большой комнате за гостиной, и тот встроенный шкаф станет вам роскошной гардеробной.

– А где разместятся Диксон и девушка, которая будет помогать нам по хозяйству?

– Подождите минуту. Я и не знала, что так хороша в вопросах благоустройства. Диксон поселится… давайте посмотрим… рядом с гостиной. Я думаю, там ей понравится. По крайней мере она не будет так много ворчать по поводу лестниц, как делала это в Хелстоне. А девушке дадим мансарду со скошенной крышей – ту, что над вашей спальней. Как вам такое решение?

– Я не против. Пусть так и будет. Но обои! Кому понадобились такие цвета и тяжелые карнизы?

– Не беспокойтесь, папа! Мы поговорим с хозяином и попросим его сменить обои в двух комнатах – в гостиной и вашей спальне. Мама в основном будет находиться там. А безвкусные узоры в кабинете мы закроем вашими книжными полками.

– Думаешь, так будет лучше? Тогда я провожу тебя до гостиницы, а затем отправлюсь к этому мистеру Донкину и договорюсь с ним об аренде. К тому времени, когда ты отдохнешь и закажешь нам ланч, я уже вернусь. Попробую выпросить для нас новые обои.

Маргарет промолчала, хотя всем сердцем надеялась, что ее отцу повезет. Она никогда не общалась с людьми, предпочитавшими дешевые украшения изысканной простоте интерьера, которая сама по себе являлась основой элегантности. Отец сопроводил ее до гостиницы и, оставив у подножия лестницы, пошел по адресу владельца дома, который они выбрали. Когда Маргарет хотела войти в их гостиничный номер, она услышала за спиной торопливые шаги посыльного.

– Прошу прощения, госпожа. Джентльмен так быстро ушел, что я не успел рассказать ему о визите мистера Торнтона. Этот господин появился сразу после вашего ухода. А вы, как я понял, планировали вернуться через час. Я так ему и сказал. Поэтому он снова пришел около пяти минут назад и сообщил, что будет дожидаться мистера Хейла. Он сейчас в вашем номере.

– Благодарю вас. Мой отец скоро вернется, и вы сможете доложить ему об этом лично.

Маргарет открыла дверь и вошла в комнату – бесстрашная и горделивая, что было присуще ее натуре. Она не чувствовала смущения, поскольку привыкла в Лондоне к общению с другими людьми. Какой-то человек пришел по делу к ее отцу. И раз уж он делал им одолжение, Маргарет собиралась вести себя с ним вежливо и любезно.

А вот мистер Торнтон был смущен. Вместо скромного священника среднего возраста в номер с достоинством вошла юная леди, совершенно не похожая на тех женщин, которых ему доводилось видеть. Ее одежда была простой – соломенная шляпка, украшенная белой лентой, темное шелковое платье без оборок и украшений, большая индийская шаль, свисавшая с плеч длинными складками, – но девушка выглядела, словно императрица в своих лучших нарядах. Он не понимал, кто она такая. Ее прямой и открытый взгляд показывал, что его присутствие в комнате не вызывало у нее удивления. На красивом лице не было и следов смущения. Он слышал о дочери мистера Хейла, но думал, что она была маленькой девочкой.

– Я полагаю, вы мистер Торнтон, – сказала Маргарет после краткой паузы, во время которой ее гость мял в руках шляпу. – Присаживайтесь. Отец оставил меня у дверей гостиницы лишь минуту назад. К сожалению, ему не успели сообщить о том, что вы здесь, и он отбыл по спешному делу. Но он скоро вернется. Мне жаль, что вам пришлось приходить сюда дважды.

Обычно мистер Торнтон сам управлял ситуацией, но эта девушка, казалось, обрела над ним какую-то власть. За миг до ее появления он места себе не находил от нетерпения, поскольку терял время в будний день. Однако теперь он покорно сел на стул, внимая ее просьбе.

– Вы знаете, куда направился мистер Хейл? Возможно, я смогу догнать его.

– Он пошел к мистеру Донкину, который живет на Кэньют-стрит. Это владелец небольшого дома, который мой отец хотел бы снять на некоторое время.

Мистер Торнтон знал о вышеуказанном доме в Крэмптоне. Он видел объявление в газете и осмотрел жилье, выполняя просьбу мистера Белла. Он обещал своему арендодателю помогать мистеру Хейлу. Кроме того, ему было интересно познакомиться с бывшим священником, который отказался от церковной службы по моральным причинам. Мистер Торнтон считал, что дом в бедном пригороде вполне соответствовал небогатой семье, приехавшей с юга. Но теперь, увидев Маргарет, красивую, с ее превосходными великосветскими манерами, молодой фабрикант почувствовал стыд. Как он мог думать, что этот вульгарный домишко будет хорош для Хейлов? Ведь он и сам недовольно морщился, осматривая его.

Маргарет никогда не гордилась своей внешностью, однако изогнутая верхняя губа, твердый подбородок, благородная посадка головы и движения, полные мягкого женственного вызова, всегда создавали у незнакомых людей впечатление чрезмерной надменности. Она очень устала и с большой радостью прервала бы разговор и отдохнула, как советовал отец. Но ей приходилось вести себя, как подобает настоящей леди, и учтиво общаться с этим не слишком хорошо одетым и небрежно причесанным мужчиной. Впрочем, после первого, скорее неприятного знакомства с милтонскими улицами и горожанами она не ожидала ничего другого. Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел, а не сидел тут, отрывисто отвечая на ее замечания.

Она сняла шаль и повесила ее на спинку стула, затем села напротив него лицом к свету. Мистер Торнтон был поражен ее красотой: округлая белая шея, полная грудь и тонкая талия. Когда она говорила, легкие движения ее губ не нарушали строгих черт лица – величественного изгиба скул и бровей. Немного мрачные глаза встречали его взгляд с открытой девичьей свободой.

В конце беседы он попытался убедить себя, что она не понравилась ему. Хотя на самом деле он просто компенсировал свое ошеломление, пока смотрел на нее с почти безудержным восхищением. Она же отвечала ему гордым безразличием, считая его, как он думал в своем возбужденном состоянии, большим и грубым увальнем без особого изящества и утонченности. Ее прохладные манеры он воспринимал как надменность и, обиженный подобным отношением, склонялся к решению встать и уйти, чтобы больше не иметь никаких дел с этими высокомерными Хейлами.

Когда Маргарет исчерпала последнюю тему разговора (вся их так называемая беседа состояла из нескольких коротких вопросов и ответов), в комнату вошел ее отец и, очаровав гостя приятной вежливостью и галантными извинениями, восстановил у мистера Торнтона благоприятное мнение о своей семье.

Сначала мистер Хейл и его визитер уважительно поговорили об их общем друге – мистере Белле. Маргарет, радуясь, что ее обязанности по развлечению гостя закончились, подошла к окну. Ей хотелось ознакомиться с непривычной на вид улицей. Она так сильно увлеклась наблюдением за происходящими снаружи событиями, что не услышала обращенных к ней слов. Отцу пришлось повторить последнюю фразу:

– Дорогая, владелец дома упорствует в сохранении тех отвратительных обоев, поэтому, боюсь, нам придется терпеть их.

– О господи! – воскликнула она. – Мне очень жаль.

Маргарет начала обдумывать, как бы скрыть часть обоев, – например, с помощью картин и этюдов. Однако позже, не желая ухудшать вид комнат, она отказалась от этой идеи. Тем временем ее отец с добрым провинциальным гостеприимством уговаривал мистера Торнтона остаться на ланч. Визитеру было неловко. Он уступил бы просьбе мистера Хейла, если бы Маргарет словом или взглядом подтвердила приглашение отца. Мистер Торнтон был рад и одновременно расстроен, когда она не сделала этого. Открыв дверь, Маргарет проводила его низким мрачным поклоном, после чего он почувствовал еще большую неловкость. Он дрожал всем телом, чего с ним прежде никогда не случалось.

– Пора перекусить! – сказал мистер Хейл. – Давай отведаем твой ланч. Ты заказала что-то?

– Нет, папа. Когда я зашла в номер, этот мужчина находился здесь, поэтому у меня не было ни малейшей возможности…

– Тогда закажем что-нибудь сейчас. Бедный мистер Торнтон! Ему пришлось так долго ждать.

– Для меня это время показалось вечностью. Я едва дождалась вашего возвращения. Он не поддерживал ни одной темы и отвечал на мои вопросы коротко и резко.

– Я думаю, он говорил по существу. Мистер Торнтон показался мне умным и рассудительным человеком. Кстати, он сказал, если ты слышала, что почва Крэмптона изобилует гравием. Этот пригород считается самым благоприятным и здоровым местом в Милтоне.

Когда они вернулись в Хестон, миссис Хейл подробно расспросила их о поездке. Они отвечали на ее вопросы в течение всего чаепития.

– И каков на вид этот мистер Торнтон?

– Спроси у Маргарет, – произнес ее муж. – Она болтала с ним не меньше часа, пока я улаживал дела с владельцем дома.

– О, я едва его знаю, – неохотно отозвалась Маргарет.

Она так устала, что не хотела тратить силы на подобные описания. Но затем, встряхнувшись, она приступила к рассказу:

– Представьте себе высокого широкоплечего мужчину около… Папа, сколько ему лет?

– Я думаю, около тридцати.

– Около тридцати лет. Лицо у него не безобразное, но и не симпатичное. Он не вполне джентльмен… Ну а что вы хотели от Милтона?

– Он довольно прост в общении, но не вульгарный, – вставил мистер Хейл, не одобряя критику единственного друга, которого он имел в Милтоне.

– Да, – согласилась Маргарет. – С таким волевым и решительным выражением ни одно лицо, пусть и простоватое на вид, не может быть названо вульгарным. Мне не хотелось бы вести с ним торговлю. По-моему, он очень несговорчив. Одним словом, этот человек нашел свою нишу, мама. Он сильный, прозорливый и может стать прекрасным торгашом.

– Не называй милтонских фабрикантов торгашами, Маргарет, – возмутился отец. – Это разные типы людей.

– Правда? А я применяю это слово ко всем, кто получает выгоду от продажи. Хотя, если вы считаете, что данное слово не очень удачное, папа, я не буду использовать его. Но, дорогая мама, говоря о вульгарности и посредственности вкусов, я хотела предупредить вас о том, что вы должны приготовиться к обоям в наших комнатах. Синие розы с желтыми листьями! И повсюду громоздкие карнизы!

Однако когда они приехали в свой новый милтонский дом, противные обои исчезли. Хозяин принял их благодарность очень сдержанно и притворился, будто он сам, смягчившись, решил удовлетворить их просьбу. Ему просто не хотелось рассказывать, что замена обоев, в которой он отказал никому не известному в Милтоне бывшему священнику, оказалась желанной услугой – причем всего лишь при одном кратком указании – для уважаемого и богатого фабриканта, мистера Торнтона.