Текст книги "Холодная песня прилива"

Глава 5

К тому времени как окончательно рассвело, я постепенно стала приходить в себя. Джози, в прошлой жизни спасатель, сидела рядом со мной в салоне «Сувенира» и внимательно за мной наблюдала.

«Месть прилива» оккупировали полицейские.

Вызвал их Малькольм. Они с Джози первыми добрались до меня, хотя мои вопли перебудили всю марину, и довольно скоро на понтоне собрались полуодетые и совсем раздетые речные жители, возбужденно ожидавшие прибытия полиции. Каждому непременно требовалось забраться на борт и посветить фонариком в ту самую щель – полюбоваться мертвяком, покуда Малькольм не согнал всех на понтон и не велел держаться подальше, а то затопчут все улики на месте преступления. Тут большинству ожидание наскучило, и они разбрелись по своим лодкам.

Примчалась полицейская машина с двумя патрульными. Мы вышли им навстречу к парковке. Датчики снова не сработали, было темно, меня трясло – трясло с головы до ног. Один полицейский принялся расспрашивать меня, что я видела да что слышала, а второй пошел взглянуть.

Я не плакала. Я производила какой-то странный звук, напоминавший рев напуганного животного. Я ничего не могла поделать, этот панический вопль поднимался изнутри, вопль ужаса и горя, – Кэдди мертва, именно она, прекрасная моя Кэдди! Вой длился и длился, то громче, то почти смолкая, когда я выбивалась из сил, а Джози обнимала меня и укачивала на груди, как ребенка, и я обеими руками цеплялась за нее.

Когда я немного пришла в себя, меня отвели на «Сувенир», оставили там с Салли и Джози. Понаехало еще много полицейских, а с реки пришла патрульная моторка. С кормы баржи спустили невод, другим концом привязали его к понтону – наверное, чтобы тело не унесло приливом, хотя оно, как мне кажется, никуда уплывать не собиралось. Наступил рассвет, прилив еще толком не начался, и я сидела в чужом салоне, обмотанная двумя одеялами – одно на плечах, другое вокруг ног, – и все равно меня трясло. Почему-то думала я о том, что кеды на мне грязные и можно ли исхитриться их снять так, чтобы никто не обратил внимания.

Вопросы все сыпались, а я твердила в ответ: «Не знаю. Не знаю. Не знаю». Я едва замечала присутствие людей в салоне, а они говорили обо мне так, словно меня и не было. Хотя, по правде сказать, если я там и была, то лишь как бездушное тело.

Кэдди мертва. Несчастный случай? Поскользнулась в темноте? Приехала на вечеринку, а я ее не увидела? Упала за борт, на что-то наткнулась, ударилась головой об ограждение? Но как я могла ничего не услышать? Ничего не заметить?

– Что стряслось? – Голос Роджера. Вот пожалуйста. Он ухитрился проспать все ночные события.

– В воде нашли тело. Возле «Мести прилива».

– Как она? – Голос Малькольма.

– Оправится. Я за ней присмотрю. Ей бы в тишине побыть.

– Дженевьева?

– Говорю тебе, Малькольм: оставь ее в покое! Право, мог бы и получше соображать.

– Я только спросить, не хочет ли она, чтобы я поговорил с полицией вместо нее, ну, типа законного представителя?

– На фига ей законный представитель, толстый ты дурень? Она и сама сможет поговорить с ними, когда им понадобится. Она же ничего такого не видела, просто наткнулась на тело. С каждым может случиться.

– Ее лодка с краю, ближе всех к реке. Должно быть, тело принесло из Какстона. Если его несло вниз по течению, как раз на ее баржу и должно было наткнуться.

– Почем ты знаешь, что она утонула в Какстоне?

– Я не говорю, что знаю. Говорю, что ее, скорее всего, принесло оттуда течением. Как в прошлый раз, помнишь? Того парня, который застрял у нас в иле на прошлое Рождество.

– Это не последний, ты путаешь. Последним был тот идиот, который бросился летом с Эйлсфордского моста.

– Того унесло в Гиллингем.

– Я знаю. Просто говорю, что тот, на Рождество, не был последним.

– Какого черта вы затеяли этот спор? – Это был новый голос – голос Салли. Она плакала беззвучно, но не переставая, промокала глаза платком, оплакивая женщину, которую она никогда не встречала.

Все ненадолго утихомирились.

Я заговорила, и собственный голос показался мне чужим:

– Вы вроде бы за покупками собирались?

Мне показалось, будто на меня уставились все, я почувствовала, как к щекам приливает краска.

– Ой, да об этом не беспокойся, – заверила меня Джози. – Попозже съездим.

– Выпить хочешь, Дженни? Или чашечку чая? – предложила Салли.

Час тому назад она уже предлагала мне чай. До сих пор стоит на столе, остывает.

– Не знаю, – повторила я. – Нет, пожалуй, не стоит.

– Интересно, кто она такая, – заметил Малькольм.

– Довольно об этом, – распорядилась Джози, похлопывая меня по коленке. – Найдется о чем поговорить.

Но и это не сработало. С палубы в салон спустился человек в деловом костюме. Коротко подстриженные седеющие волосы, темные глаза, лицо в резких морщинах.

– Доброе утро, – приветствовал он нас. – Детектив-сержант Энди Бастен. Могу я поговорить с Дженевьевой Шипли?

Мои друзья разом глянули на него, потом на меня и почти инстинктивно чуть заметно придвинулись ко мне, словно стараясь защитить. Детектив предъявил мне значок и удостоверение. Они лежали у него рядом в одном отделении драного кожаного бумажника, так что фотография на удостоверении почти стерлась, а имя и вовсе не читалось. Судя по лицу детектива-сержанта, душа его жаждала пива.

«Сувенир» – большое судно, но все-таки поменьше «Мести прилива», и в салоне при таком скоплении народу стало тесно.

– Мы пойдем пока? – предложил Малькольм.

– Я останусь, – воспротивилась Джози. – Если только она не скажет, чтобы все ушли.

Нет, я не хотела, чтобы Джози уходила. Я хотела, чтобы она прогнала детектива. Чтобы она прогнала всех, и мы с ней остались вдвоем. Я хотела вернуться в прошлую ночь, в тот момент, когда я услышала за бортом ритмичный, настойчивый, ужасный стук. Я вернусь и на этот раз буду умнее: не пойду смотреть, а перевернусь на другой бок, зажму уши руками и буду спать дальше.

– Все в порядке, Джози. Честно, – вопреки собственной воле сказала я, и ребята ушли на палубу, оставив меня наедине с полицейским.

– Это много времени не займет, – посулил он. – Должно быть, вы пережили страшное потрясение.

Я коротко кивнула. Голова у меня как-то странно затряслась, как будто была неправильно соединена с телом.

– Я спала, точнее, дремала. Но как это увидела, сразу пришла в себя.

Детектив Бастен присел на кресло напротив меня и достал записную книжку:

– Я знаю, что вы все это уже рассказывали офицеру полиции. Но мне нужно убедиться, что мы ничего не перепутали. Итак, вы услышали шум?

– Я услышала стук в борт лодки. Это меня разбудило. Я пошла посмотреть, что там такое.

Я повторялась, болтала что-то, не в силах толком уследить за собой. Мой разум почти отключился, язык заметно опережал его.

«Думай. Сосредоточься. Не говори лишнего. Ничего ему не выдай».

– Такое здесь часто случается?

– Нет. Иногда, когда прилив уходит, какой-нибудь мусор попадает между бортом и понтоном. Я думала, там что-то в этом роде.

Полицейский кивнул.

– Хорошее судно, – похвалил он. – Живете на борту одна-?

– Да. Занимаюсь ремонтом. На сбережения от лондонской работы. Решила прожить год на борту, чтобы полностью привести все в порядок. Уже пять месяцев тут живу, почти весь ремонт делаю сама. Обшивку сделала. Провела водопровод.

Совсем разболталась, но детектив не прерывал меня. Сидел и смотрел усталыми взглядом.

– Вы уж извините за беспорядок. Вчера у меня была вечеринка. С какой стати вы вообще поднимались на мою баржу?

– Мы уже закончили осмотр, – ответил он. – Нужно было убедиться, что преступление произошло не на борту. Вы праздновали день рождения?

– Скорее новоселье. Что-то вроде этого. Приехали друзья из Лондона. Местные собрались. – Движением руки я охватила марину.

– Мне понадобится список. Перечислите всех, кто был здесь вчера. Сможете?

– Разумеется.

– Всем было весело, никто не ссорился? На вечеринке?

Я кивнула.

– Женщина, которую вы нашли, – прощупывал он, – не из числа ваших гостей?

Я тупо уставилась на детектива:

– Они все уехали. Лондонские. Довольно рано. Я своими глазами видела, как их машина выехала с парковки.

Его вопрос навел меня на мысль, и, прежде чем детектив задал следующий, я поспешила сказать:

– Там была прошлой ночью какая-то машина. Только что припомнила. На парковке. Когда я вышла посмотреть, что там стучит, услышала, как отъезжает машина. Я еще подумала: странно, что фары не включили, ведь темно. И на парковке должно автоматически включаться освещение – там стоят датчики, но они не сработали. Освещение не включилось.

Сержант записывал за мной каждое слово, и, когда я наконец заткнулась, он все еще продолжал писать.

– Вы не разглядели модель автомобиля? Регистрационный номер? Цвет?

– Темный. В смысле, цвет. Больше я ничего не разглядела.

Он неторопливо кивнул, что-то еще пометил у себя.

– Вы знаете, кто это? – спросила я (только бы голос не выдал, не дрогнул!).

– Жертва? А вы, Дженевьева? Вы с ней не знакомы?

– Нет, – заторопилась я. – Но я толком и не разглядела лица. Поняла, что там труп, и заорала.

На это детектив-сержант ничего не ответил, но уставился на меня с любопытством, словно знал что-то, о чем я и не догадывалась. Словно я поведала ему что-то интересное.

Он тщательно все записывал уже на третьем листе разлинованной бумаги со штампом, а когда закончил, протянул мне эти листы. Я тупо уставилась на округлые буквы: надо же, у детектива-сержанта девчачий почерк, кто бы мог подумать.

– Мне нужна ваша подпись, – предупредил он.

– Что это?

– Ваши показания. Перечитайте их внимательно, убедитесь, что у вас нет замечаний. Затем подпишите внизу каждой страницы. Вот здесь, видите? И вот здесь.

Я кое-как прочла. Записи были составлены от моего имени, как будто я сама их вела. Странно было видеть свой рассказ, изложенный этим детски округлым почерком, и мне все хотелось поправить то или иное выражение. Ну, что это: «Было темно, и я не могла разглядеть лицо неизвестного мне лица»? – но не осталось сил спорить. Я кое-как поставила росчерк на каждой странице и отдала следователю:

– Теперь я могу вернуться к себе?

– Пока еще нет. Мы скажем, когда закончим, договорились? Чувствуете себя нормально?

– Вроде да.

Я потихоньку снимала с себя верхнее и нижнее одеяло, разворачивалась, как будто слой за слоем убирала перевязку. Тело и впрямь болело, словно я расшиблась, но все же накатило облегчение: кажется, удалось вывернуться.

– Мы еще вернемся и поговорим с вами, – предупредил детектив. – Завтра, скорее всего. Могу я узнать ваш номер телефона?

Я продиктовала ему.

– Боюсь, рассказывать больше нечего, – сказала я. – Стук разбудил меня, я пошла посмотреть и наткнулась на это. Вот и все.

– Ага, – ответил он, протягивая мне визитную карточку: «Детектив-сержант Эндрю Бастен, отдел убийств». – Но мало ли что? Может быть, еще что-то припомните. Как припомнили про машину на парковке. Мозг выкидывает такие штуки после шока, он вроде как вспоминает то одно, то другое, а не все сразу.

Детектив поднялся по трапу на палубу «Сувенира», я выползла вслед за ним. Салли и Джози сидели на деревянной скамье посреди горшков с петуниями и геранями, любимицами Салли. Осень уже наложила на них свою лапу.

– Ты как? – окликнула меня Джози.

– Спасибо, все нормально.

– Ты очень бледная, – всполошилась Салли.

Бастен слегка откашлялся.

– Я пойду, – сообщил он. – Известите меня, если еще что-то припомните.

Двинулся он, сойдя с «Сувенира», не к парковке, а обратно на понтон, к тому месту, где стояла «Месть прилива». Вокруг нее все еще крутилось множество людей, край понтона был опоясан полицейскими ленточками как место преступления, но детектив приподнял ленточку и поднырнул под нее. Два человека в белых комбинезонах ползали по краю понтона, что-то там искали. Для освещения приволокли специальные переносные фонари, похожие на те, что используют на киносъемках: давно наступил день, но тучи так и не разошлись, поэтому требовалось дополнительное освещение. Я представила себе, что они могут разглядеть при свете этих фонарей там, внизу, в воде, и меня пробрала дрожь. Зазор между краем понтона и бортом был накрыт большим куском синего брезента.

Начинался отлив.

– Они ничего не увозили, – сказала Салли. – Думаю, тело все еще там.

Рядом с другими автомобилями на парковке стоял теперь черный фургон с серой надписью «Частная клиника». У главных ворот дежурили двое полицейских, никого не впуская и не выпуская.

– Я слышала, один из них сказал, что тело скоро поднимут. Пока снова не начался прилив.

Мы смотрели, как люди приходят и уходят. На дороге скопились зеваки, туда направили констебля разгонять толпу. Затем явились журналисты и принялись кружить вокруг понтона в надежде на сенсационные снимки. Салли сделала сэндвичи, Джози съела парочку, а я сидела и тупо смотрела на свой, лишь бы не смотреть ни на что другое. Потом меня уложили на диван в салоне «Сувенира» и посоветовали заснуть. Я слышала, как мои приятельницы болтают на палубе, комментируя все происходящее. Хорошо бы отключить звук, да не выйдет.

Спустя много времени – мне показалось, прошло несколько часов, – на палубе «Сувенира» раздался голос детектива-сержанта Бастена: если я хочу, могу возвращаться к себе. Я подхватилась и выскочила на палубу, но сержант уже ушел.

– Он сказал, ты можешь вернуться, – сообщила мне Салли. – Они все еще возятся там, внизу, но вернуться можно, если ты хочешь.

Я глянула в сторону понтона: люди в белых комбинезонах толпились вокруг «Мести прилива».

Джози подошла и крепко обняла меня. Большая, теплая, мягкая.

– Бедная девочка, – заворковала она. – Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет, спасибо, – ответила я. – Пожалуй, я прямиком в койку и попытаюсь уснуть. До чего ж я устала!

Это правда, я устала, но вовсе не рассчитывала уснуть. Просто хотела побыть одна. Пусть все оставят меня в покое, мне нужно сосредоточиться, нужно сообразить, что теперь делать, что говорить, чтобы по оплошности не выдать себя.

– Давай я загляну попозже, посмотрю, как ты там.

Шатаясь, на подгибающихся ногах, я кое-как спустилась с «Сувенира». Словно после долгой болезни или тяжелого сна. Яркий свет заливал место преступления. Никогда еще в нашей гавани не собиралось столько народу.

Молодая женщина в полицейской форме преградила мне дорогу к «Мести прилива».

– Он сказал, я могу вернуться к себе, – сослалась я на детектива Бастена.

– А, это ваше судно? Минутку, только спрошу.

Детектив-сержант стоял на краю понтона и разговаривал по мобильнику. Девушка в форме привлекла его внимание и указала на меня – я так и стояла перед болтавшимися на ветру полосками бело-голубых ленточек ограждения.

Донесся голос сержанта:

– Да-да, пропустите ее.

Девушка улыбнулась и жестом пригласила меня пройти.

– Нелегко вам пришлось, – заметила она (я еще и до сходней не добралась).

– Да уж, – согласилась я. Лишь бы не вздумала расспрашивать!

– Держитесь, – только и добавила она. Ее улыбка была теплой и искренней.

Я кое-как доковыляла до каюты, ноги превратились в студень. Телефон Дилана валялся там, куда я бросила его ночью. Дрожащими руками я открыла меню, в меню – контакты, в контактах – единственное имя, «ГАРЛАНД», и нажала кнопку вызова.

Долгие гудки. Сердце билось все чаще: сейчас он ответит.

– Да?

О, этот голос! Сколько времени прошло, и разом все припомнилось, все вернулось, нахлынуло.

– Это я. – Голос у меня встревоженный, но приглушенный. Не дай бог, кто-то подслушает.

– Да. Чего тебе?

На особо горячее приветствие я не рассчитывала, ведь Дилан категорически запретил мне самой вызывать его, но к настолько враждебному тону я готова не была.

– Кэдди…

– Что – Кэдди?

– Дилан, она погибла! Я нашла ее этой ночью. В реке, рядом с моей лодкой. Я услышала какой-то звук, пошла посмотреть и нашла ее прямо в воде.

Тихий свистящий вдох, пауза.

– Что за чертовщина! Как она могла оказаться там?

– Я пригласила ее на вечеринку, но она так и не пришла и…

– Какого дьявола ты пригласила ее на вечеринку?

Затуманенный мозг еле соображал: почему-то Дилан не слишком поражен тем, что наша хорошая знакомая погибла таким нелепым и страшным образом. И почему-то он считает, что в ее смерти виновата я. Из-за чего? Из-за того, что я пригласила ее на вечеринку?

– Что же мне делать? – беспомощно взмолилась я.

– Ты им что-нибудь рассказала?

– Нет. Ничего. Не призналась даже, что мы с ней знакомы. Что мне делать, Дилан? Я так боюсь!

Снова пауза. На заднем плане – ни звука, ни шума транспорта, ни голосов. Где он сейчас – дома, в машине? Как бы я хотела быть там же, где он, и не важно, где это! Если б он был рядом, если б я заглянула ему в глаза, этот ужас стал бы не таким ужасным. Снова растерянность и горе пронзили меня, будто разряд тока.

– Не высовывайся, ясно? Главное, не высовывайся. Я выйду на связь.

Что бы еще сказать ему? Что бы такое?

Сказать, что тоскую по нему? Что хочу его видеть? Но он не дал мне шанса. Отключился.

Как долго я ждала дня, когда мы снова поговорим, хотя бы по телефону. Но не таким представлялся мне наш разговор. И несмотря на усталость, несмотря на страх и горестное разочарование, я поняла одно: он уже знал. Он знал, что Кэдди погибла.

Глава 6

В салоне царил все тот же беспорядок. С полчаса я тупо таращилась на этот хаос, толком не видя его: в мозгу засел образ Кэдди, ее лицо под водой, и лишь туманная завеса усталости и выпивки отчасти скрывала от меня эту картину. Я взялась за дело: убирала, подметала крошки, отмачивала посуду в раковине, а затем тщательно перемыла тарелку за тарелкой, стараясь не поворачиваться лицом к разгромленному салону. Снаружи прояснилось, сквозь иллюминатор блестела и переливалась на ярком солнышке вполне мирная река. Выглядела она точно так же, как в любой другой солнечный день, и на какое-то время это помогло мне сосредоточиться на уборке и забыть обо всем.

Перемыв посуду, я чуть было не взялась за нее по второму разу: побыть бы еще в теплой безопасности хозяйственных хлопот. Но вот я составила все стаканы и тарелки, оставив на столе только блюдо из-под лазаньи. Его я собиралась попозже вернуть Джоанне. В гальюне воняло, но, пока на понтоне толпились полицейские, я не хотела выползать с поддоном от унитаза. Воспользовалась в очередной раз ведром и плотно прикрыла за собой дверь.

В новой каюте, к счастью, ничего не изменилось. Деревянные панели после шлифовки сделались приятными на ощупь, в солнечном луче плясали мелкие опилки. Пахло свежим деревом. Даже не хочется скрывать такую красоту под слоем краски.

Запах свежего дерева, как это всегда со мной бывает, вызвал воспоминание об отце. Некоторые запахи переносят меня в его мастерскую, в большой сарай позади нашего дома, построенный из старых асбестовых и шлаковых блоков. Льняное масло, скипидар, маринованный лучок, леденцы, машинное масло. Отец был человек рукастый – что угодно мог починить, построить, привести в порядок. Он рыскал по гаражным распродажам в поисках ненужных, разрозненных деталей, которые можно было соединить заново, отчистить или еще каким-нибудь способом возродить к жизни. В его мастерской громоздились банки из-под маринада, заполненные гайками, винтами, болтами, гвоздями, конденсаторами, резисторами и предохранителями, – он прибивал эти банки за крышки к обметанным паутиной стенам. Помимо случайных деталей, он коллекционировал целые автомобили, которые ныне признали бы антиквариатом. Мать относилась ко всему этому терпимо, лишь бы муж не путался в доме у нее под ногами.

Автомобили меня особо не интересовали, а вот когда отец подходил к верстаку и доставал инструменты для работы по дереву, я крутилась рядом, всячески стараясь помочь. В девять лет я сколотила первый стул. Было в этом какое-то волшебство: грубая доска приобрела красивые и точные изгибы законченной вещи.

Отец умер в тот самый день, когда я сдала выпускной экзамен в университете. Я закончила и позвонила домой, а мне никто не ответил. Прямо в магазине посреди дня его сразил обширный инфаркт. Мать потом говорила мне: она поняла, что он мертв, в ту самую минуту, когда отец рухнул на пол.

Закончив в каюте, я пошла в спальню поискать еще какой-нибудь работы. Бесконечно долгий день все тянулся и тянулся, мне уж казалось, будто я неделю не смыкала глаз. Еще слишком рано укладываться в постель, но она меня так и притягивала, уголок одеяла соблазнительно отвернулся. В таком виде я оставила свое гнездышко под утро, отправившись посмотреть, что там за шум. Я сняла джинсы и прилегла, укрылась одеялом. Устала до смерти, голова болела, вероятно после вчерашнего пива.

Сколько-то времени я так пролежала, сама себе удивляясь: отчего же я не плачу. Мертвая Кэдди там, за бортом, в двух-трех метрах от меня. Дилан по телефону разговаривал так, словно уж кого-кого, а меня он вовсе не хотел слышать. Все было так скверно и так странно, что я не в состоянии была толком осмыслить происшедшее.

От таких мыслей, помимо головы, разболелось и сердце. Не заснуть, не расслабиться, и думать тоже не получалось. Я слышала разговор полицейских на понтоне, сперва только голоса, но потом, усевшись на кровати, стала различать и отдельные фразы:

«…Могло быть и хуже, пока хоть дождя нет…»

«…Убраться бы отсюда, пока не залило…»

Я хотела знать, как погибла Кэдди. Скажут ли они мне, если я решусь спросить?

Не может быть, чтобы она уже была там, в воде, когда началась вечеринка. Несчастье, должно быть, случилось намного позднее, когда все разошлись. Я сидела в салоне, оглядывая оставленный гостями беспорядок, а Кэдди… Где была в это время Кэдди? На понтоне? Возле парковки?

Что же получается: она все-таки решила приехать, добралась до реки, поскользнулась и свалилась в реку? Вот уж вряд ли. Я успела разглядеть при свете фонаря лицо утопленницы и заорала не только оттого, что это было лицо Кэдди, но и оттого, как оно было изувечено. Эта глубокая рана – не от случайного падения. Ее ударили по голове. Но почему же я ничего не услышала? Почему Кэдди не кричала?

Значит, она не упала в воду. И не приплыла сюда из Какстона или еще из какого-нибудь места выше по течению. Нет, ее убили и выбросили тело в реку возле моей баржи.

Снаружи, на понтоне, задребезжал звонок мобильного телефона.

Бесполезно, поняла я. Уснуть я не усну. Я поднялась и пошла обратно в салон, вынула из шкафчика чистый стакан, нацедила воды. Противный вкус во рту не смывался. Вчерашнее пиво, сегодняшний перепуг.

На верхней палубе послышались шаги, кто-то с силой постучал в дверь рубки.

– Войдите!

Дверь открылась, на трапе показался мужчина в костюме. Не Бастен – другой, помоложе, темные волосы и темные глаза, неожиданно приветливая улыбка. А я-то думала, полицейского сразу узнаешь. Пока я разглядывала его, он столь же внимательно разглядывал меня: трусики, мятая футболка, между ними голый живот.

– Простите. Я не знал…

– Я хотела немного отдохнуть, – заявила я, хотя стояли-то мы оба в салоне, а никак не в спальной каюте.

– Мисс Шипли?

– Да, это я.

– Детектив-констебль Джим Карлинг. – Он показал мне удостоверение. Тоже, как и у Бастена, мятое и потертое, фотография неузнаваема.

– Кто-то из ваших уже беседовал со мной.

– Знаю. Я хотел сообщить вам, что сейчас тело будут поднимать. Не хотелось бы, чтобы вы испытали шок по второму разу.

– А! – чуть не вскрикнула я, оборачиваясь к иллюминатору. За ним на понтоне собирались ноги, несколько пар ног.

Детектив спустился по трапу в салон, теперь мы стояли друг напротив друга.

– Давайте я пока побуду с вами, – мягко предложил он. – Вот, держите. – Он взял с дивана вязаное покрывало, накинул его мне на плечи, а потом усадил меня на диван спиной к иллюминатору.

Тут у меня хлынули слезы наконец.

– Все нормально, Дженевьева, – пробормотал Карлинг. – Все будет хорошо.

Симпатичный человек, подумала я. И лицо такое доброе. Как у Дилана. У Дилана лицо было доброе. Такое лицо никто не будет любить, кроме матери, говаривал он. С виду настоящий громила, нос сломали еще в детстве на боксе, уши приплющены, голова бритая наголо – но какой чувственный рот, какие прекрасные, какие добрые глаза! Ни одна девица не сочла бы его красивым, и это, наверное, к счастью, иначе я бы еще быстрее запала на него и наша история обернулась бы по-другому. А я поняла, как он мне дорог, лишь когда уехала из Лондона, когда уже ничего нельзя было изменить. И вот пять месяцев спустя он разговаривает со мной по телефону так, словно и знать меня больше не желает.

Карлинг сел в кресло, оглядел салон. Интересно, бывал ли он раньше на борту жилого судна?

– Может быть, хотите пройтись посмотреть? – спросила я.

– Что? А! – Он так забавно смутился, словно я поймала его на чем-то недозволенном. – Нет, все в порядке. Просто красиво тут у вас. Вы здорово поработали.

– Приятно слышать.

– Почему вы решили поселиться на воде?

Я улыбнулась знакомому вопросу:

– Сама не знаю. Мне всегда хотелось купить судно и целый год возиться с ним, приводить в порядок.

– Дорого, наверное?

– У меня была в Лондоне хорошая работа, я несколько лет копила.

– А что собираетесь делать, когда этот год закончится?

– Не знаю. Может быть, останусь жить на борту, подыщу себе работу поблизости. Или вернусь в Лондон.

На понтоне шум, крики. Тащат наверх покойницу. Позднее Джози рассказала мне, что четверо полицейских, надев болотные сапоги, полезли в ил, а еще четверо помогали им с понтона. Джози наблюдала всю сцену с «Тетушки Джин». На краю понтона поставили палатку, она ходуном ходила под натиском ветра, но давала хоть какое-то убежище от заполонившей парковку прессы. Кэмерон беседовал с журналистами, а тем временем прямо за бортом моей баржи Кэдди тащили из воды на понтон. Кэдди была маленькой, весила не более сорока пяти килограммов, и все же им пришлось тащить ее ввосьмером.

– Трудно будет после такой жизни вернуться к обычной офисной рутине? – Карлинг старался говорить непринужденно, пытался отвлечь меня.

– Конечно трудно. Даже не знаю, смогу ли. Но деньги скоро кончатся.

– А судно действующее? В смысле – плавает?

– Думаю, да. Я не проверяла двигатель, но, во всяком случае, он на месте. У меня пока на это технической сметки не хватает.

– Вам бы поплавать, пока деньги не закончились.

– И правда что.

Повисло неловкое молчание. Мне хотелось расспросить детектива о его работе, как и что он делает. Спросить, женат ли он, чем занимается в свободное время, но слова не шли с языка. Вроде и неуместно задавать подобные вопросы, тем более на фоне происходившего.

– Хотите чего-нибудь выпить, мистер Карлинг? – предложила я наконец. – Кофе?

Он улыбнулся тепло и искренне:

– Было бы здорово, спасибо. Зовите меня Джим.

– Джим. Вот и хорошо.

Я откинула покрывало и отправилась в кухню, налила из-под крана воды и поставила чайник на газ. По крайней мере кухню я успела прибрать. Раз уж этот тип решил задержаться на борту, пусть видит «Месть прилива» во всей красе.

– Странное у вашей баржи название, – заметил он. – Как нарочно.

– Да уж. Я купила ее с таким названием. Говорят, менять имя лодки – накликать неудачу.

Возвращаясь из кухни я поймала его взгляд – детектив любовался моими ногами. Он слегка покраснел, и я его пожалела: могла бы вовремя джинсы надеть.

– Но куда уж хуже этой беды? – продолжала я.

– Тут вряд ли в удаче дело. Ваше судно ближе всех к реке: если телу суждено было где-то застрять, то именно тут.

В какой момент Кэдди из женщины превратилась в «тело»? При одной мысли об этом слезы защипали глаза.

Карлинг поднялся.

– Мне бы очень хотелось осмотреть все судно, – сказал он. – Вы не против?

– Вперед, – ответила я.

С того места, где я стояла, просматривался весь коридор до самого конца, до носового люка, ведущего вниз, в кладовую. Туда Карлинг не полезет, а даже если ему и вздумается, ничего, кроме ящиков, плотницких инструментов, тюбиков с красками и кисточек, он не увидит, уговаривала я себя. Да и не полезет, зачем ему? Не в костюме же.

Он остановился у двери в спальню, заглянул туда.

– Световой люк в потолке – это здорово, – одобрил он.

– Да, – согласилась я. – Приятно, когда просыпаешься. Особенно в дождь.

Он что-то сказал, но в этот момент чайник на плите засвистел, и я ничего не расслышала. Я налила кипяток в кофейные чашки и пошла на поиски гостя. Карлинг тем временем вошел в спальню и любовался люком.

– Простите, не разобрала, что вы сказали.

Детектив слегка вздрогнул и обернулся:

– Да я просто… уютно тут у вас.

Мы с минуту постояли, глядя друг на друга. Мои джинсы валялись на полу у ног детектива, одеяло узлом завязалось на кровати.

– Дайте-ка я оденусь.

– Да-да. Конечно. Извините.

– Можете пока заварить кофе. Ладно?

Щеки детектива порозовели. Он протиснулся мимо меня и двинулся в камбуз, а я тем временем натянула джинсы и отыскала тонкий свитер, единственный, в котором я не выглядела старым мореходом.

– В туалет лучше не ходите, – предупредила я, возвращаясь в камбуз. – Унитаз переполнен.

– Вам приходится выносить контейнер? – спросил он, передавая мне кружку.

– Да. К этому быстро привыкаешь. А когда закончу ремонт ванной, поставлю унитаз с большим контейнером, чтобы не так часто сливать. Или биотуалет.

– Идиллия-то не без недостатков, – заметил он.

– Честно говоря, зимы я жду без особого энтузиазма. Тут бывает сильный ветер.

От звонка мобильного телефона я чуть было не подпрыгнула. Карлинг порылся в кармане, доставая сотовый, а у меня сердце выскакивало из груди.

– Детектив-констебль Карлинг. Хорошо… спасибо. Все в порядке. Пока. – Он отхлебнул глоток. – Они уже управились, – сказал он. – Вы тут как, ничего?

Я кивнула:

– Ничего. Спасибо, что посидели со мной.

– Это вам спасибо за кофе. В другой раз, надеюсь, вы мне все судно покажете. – На клочке бумаги он записал номер. – Позвоните мне, если вдруг что-то вспомните.

Интересно, полицейские всегда так говорят?

После его ухода, когда я захлопнула и заперла за ним дверь рубки, «Месть прилива» показалась мне очень большой и совсем пустой. Я смотрела на запертую дверь, прикидывая, что могло бы вновь заманить детектива сюда и стоит ли предлагать ему экскурсию по барже?

Так я постояла с минуту, не зная толком, чем заняться. Следовало бы поесть, но аппетит улетучился. Кофе остыл, и допивать не хотелось. Еще стоило бы поспать, но я понимала, что буду лежать и думать обо всем этом. В итоге я отправилась протирать панели в свежеотремонтированной каюте, убрала все соринки, чтобы краска легла ровнее. За работой включался автопилот, хоть передышка от мыслей. Я и радио включила, чтобы не слышать топота ног на понтоне. Чем они теперь заняты? Осматривают каждый уголок, ищут улики, фотографируют?