Текст книги "Эхо драконьих крыл"

– Я дал слово, девочка. Поклялся Хадрону, что не буду говорить с тобой о твоей матери, покуда живу под его крышей.

– Но почему?

– А это уже другая часть истории, – на лице у него снова появилась усмешка. – Итак, ты снова заставляешь меня к ней вернуться. А знаешь, ты на диво умна, будь я проклят! Думаю, и впрямь следует продолжить. Я и так слишком долго отнекивался, – он отхлебнул пива.

– Видишь ли, по дороге из Иллары мы с Маран вновь предались любви… – Джеми бросил на меня проницательный взгляд – я и не думала, что он был еще в состоянии настолько трезво выглядеть. Я изо всех сил старалась сохранять на лице спокойствие. Что бы ни последовало дальше, мне нужно было это услышать.

– Мы прибыли в Хадронстед меньше чем за две недели до праздника Зимнего солнцестояния. Но не пробыли там и недели, когда Маран поняла, что ждет ребенка. Это была ты, – произнес он, и вся его веселость мигом улетучилась. – Она совершенно не была уверена, кто же отец ребенка – я или Марик.

Не глядя на меня, он молча извлек из-под складок плаща маленькую фляжку и передал ее мне. Я сделала большой глоток и почувствовала, как крепкая жидкость обожгла мне горло. Я была рада такому ощущению. Думаю, оно наверняка помогло мне избежать какой-нибудь глупости – вроде обморока.

Я была не в состоянии мыслить трезво. Дочь Джеми. Дочь Марика. Первый ребенок Марика, обещанный демонам и Берису. Маран, которая бросила меня, будучи настолько беспечной, что даже не знала, кто мой отец. Может быть, я дочь Джеми?

Всe эти мысли с громким шумом проносились у меня в голове, и большинство из них устрашали меня – но громче всех, словно свободная песня, взмывшая и разносящаяся высоко в воздухе, звучала ликующая мысль: «Кем бы я ни была, я не дочь Хадрона! Он никогда не был мне отцом. Гнев его на самом деле был направлен не на меня. Он презирал меня не потому, что я была ни на что не годной, а —за того, что я была дочерью другого мужчины. Даже если я его и не любила – не могла любить – это не из-за того, что сердце у меня черствое. Несмотря на все то, что говорил Хадрон и что я считала правдой, я не холодный, бессердечный ребенок. О Богиня, какое облегчение!»

Но рассказ еще не был закончен.

– Джеми, почему же Хадрон принял ее в свой дом? Разве он не догадывался?

Джеми вздохнул.

– Эх, Ланен. Я знаю прекрасно, что ты никогда не видела, чтобы Хадрон был способен на нежную любовь, но ты должна мне поверить. Едва он ее увидел, как был сражен наповал. Неважно, что она не была такой уж красавицей, неважно, что у нее не было своего состояния, неважно – даже для его взыскательной илсанской души, – что она более трех лет провела в путешествиях со мной. Она со всеми вела себя свободно, и на сердце у нее всегда было легко; она была странной сероглазой северянкой – и то сказать, на голову выше любой из местных женщин. В течение недели она лишила его всей свойственной ему дотоле рассудительности – его, за всю жизнь никого не любившего! – покорила своим смехом и отважной душой. И прежде чем истек первый месяц, он предложил ей выйти за него замуж. Они сочетались браком через месяц после Зимнего солнцестояния, спустя чуть более трех недель с их знакомства.

Он умолк, и мне пришлось напомнить ему, что он мне еще не все рассказал.

– Ты говоришь, он любил ее, – ладно, я тебе поверю. Но Джеми, а тебе-то что она сказала? Как это было: «Пока я жива, я люблю тебя больше всех!» – что-нибудь вроде этого?

Лицо его, и до этого невеселое, еще больше помрачнело.

– Джеми, я не верю своим ушам. Как могла она его полюбить? – Он не ответил, и я спросила прямо: – Она любила его?

Он закрыл глаза, и на лице его на миг отразилась старая неизгладимая боль.

– Не знаю. Она мне никогда не говорила.

Когда он поднял глаза, мне пришлось отвернуться. В воцарившейся меж нами тишине отплясывали тени – казавшиеся мне неведомыми и зловещими, для Джеми они были всего лишь старыми призраками. Они были хорошо ему знакомы: ввергали его в уныние, однако не несли в себе недавних горестей, лишь застарелую печаль. Он заговорил даже раньше, чем я того ожидала.

– Как бы там ни было, она вышла за него, и ты родилась в Осеннее равноденствие, – голос его сделался мягче. – Никогда я не видел Маран настолько счастливой. Она так тебе улыбалась – никто в мире не видел улыбки, подобной той.

Я глянула на него и заметила, что печаль оставила его: теперь во взгляде и голосе чувствовалось присутствие более радостных воспоминаний.

– Однажды я спросил ее, замечает ли она в тебе что-нибудь от меня или от Марика, но она рассмеялась и ответила, что даже свои собственные черты находит в тебе с большим трудом, – он посмотрел на меня краем глаза, – хотя уж это-то совсем не трудно.

– Благодарствую.

Он фыркнул.

– Скверные вы обе: здоровые, как дом, да к тому же еще и злонравные!

– Значит, ты считаешь меня злонравной? Довольно болтовни – сейчас ты меня узнаешь как следует!

– Спешишь сотворить возмездие? А я-то думал, хоть сегодня мне удастся избежать такой участи, – сказал он, допивая пиво. – Кстати, как насчет еще выпить?

– Разумеется, – ответила я и подозвала служанку. – Горшок медового челану и две кружки.

– Челану? Зачем? – спросил он.

– А ты как думаешь? Ты же сам мне всегда говорил, что после продолжительной выпивки челан помогает освежить голову. Мы сидим тут с середины утра, а скоро уже солнце зайдет, – мой довод был подкреплен тем, что сам трактирщик обошел все столы и поставил на каждом по подсвечнику, чтобы разогнать сгущавшийся полумрак. К концу дня в трактир заявилось много народу: после дневных трудов всем хотелось промочить горло.

Уголок рта у Джеми пополз вверх, и он поглядел на меня исподлобья.

– А разве на тебя подействовало количество выпитого пива, даром что ты никогда не выпиваешь больше двух кружек?

Мне самой это даже не приходило в голову. Удивительно, но я чувствовала себя совершенно трезвой. При виде выражения моего лица Джеми рассмеялся и хлопнул меня по плечу:

– Ты только что постигла один из величайших законов выпивки девочка моя. Когда ты чем-то сильно озабочена, когда на сердце у тебя тяжело от горестей или печали – сколько бы ты ни пила, ты но до конца не опьянеешь. Но, скажу я тебе, челану нам и впрямь не помешало бы.

– Вот и хорошо, его скоро подадут. А пока не желаешь ли продолжить? – сказала я.

Он вздохнул.

– Ланен, а обязательно нужно сейчас продолжать?

– Джеми, я двадцать три года ждала, когда же наконец смогу обо всем этом услышать. Думаю, что сейчас как раз самое время.

– Ну, хорошо, – он опять вздохнул. – Видишь ли, Ланен, у мужчин Илсы странные представления о женщинах. Все они по природе своей собственники, а Хадрон, упокой Владычица его душу, каким бы тупым он ни был, считать все-таки умел. Старые деревенские кумушки искоса поглядывали на него и подозревали, что они с Маран вступили в близкую связь с самого первого дня, как только познакомились, – но он-то знал, что это было не так. Она отказывала ему, покуда они не сочетались браком, – так поступила бы всякая порядочная и кроткая илсанская девушка. Он всю жизнь считал меня твоим отцом; когда же Маран оставила его, он обязал меня поклясться никогда не заговаривать о ней, и ради его доброго имени я всегда должен был относиться к тебе как к его дочери.

– Джеми, ты-то почему не уехал? Ты ведь знал всю правду. Почему же ты оставался верен Маран даже после того, когда она предала тебя во второй раз?

Он повернул ко мне свое спокойное лицо и ласково улыбнулся.

– Я остался, потому что любил ее, Ланен. И раз была пусть даже небольшая вероятность, что ты моя дочь, я оставался рядом с тобою, чтобы в случае необходимости защитить тебя.

– А Маран? – спросила я; голос мой дрожал от горечи, и я не в силах была скрыть этого. – Я всю жизнь спрашивала тебя, почему она покинула нас, но ты ни разу мне не ответил. Расскажи мне об этом сейчас.

– Она ушла, потому что должна была уйти, – ответил Джеми, откинувшись в кресле и держа кружку с челаном у самой груди. – Не ради себя – хотя она была несчастна с Хадроном. Своим уходом она освободила его – разве ты не знала? В глазах Девы узы их брака были расторгнуты. С той поры я полагал, что она вышла за него замуж только для того, чтобы ты смогла вырасти в безопасности, – она понимала, что сама не сможет тебе этого обеспечить. – Джеми изучал недра своей кружки: ни дать ни взять деревенский ведун, взявшийся предсказать будущее по остаткам челана.

– Когда тебе было шесть месяцев от роду, она заглянула в Дальновидец. Берис с Мариком, к великому сожалению, оклемались и готовились устроить на нее охоту. Кажется, в одном нам повезло: насколько она могла понять из собранных ею сведений, сам Дальновидец оберегал ее от взора этих негодяев. Но в глубине души она была убеждена, что они все равно найдут ее рано или поздно, и не хотела, чтобы они нашли вместе с ней и тебя, – он поглядел на меня. – И на всякий случай она уехала.

Сегодня я уже услышала больше, чем могло выдержать мое сердце. Я почувствовала головокружение, и мне, чтобы совладать с этим, пришлось навалиться на стол.

– Она сразу же отправилась оттуда прочь, расторгнув узы с Хадроном, но оставив тебя ему, ибо и помыслить не могла о более безопасном месте, Я умолял ее позволить мне ехать с ней и взять тебя с собой, но она не согласилась подвергнуть опасности ни тебя, ни меня. Похоже, она почему-то была убеждена, что в поместье Хадрона ты будешь в безопасности. Долгие годы я сердился на нее за это, я был огорчен и расстроен, но, как бы там ни было, ты до сих пор жива. А о ней я с тех пор ничего не слышал… Вот и вся история.

– Таким образом, девочка моя, – добавил он негромко, – теперь тебе должно быть понятно, почему я никогда раньше не говорил об этом с тобой. Я должен был держать слово, данное Хадрону, а со времени его смерти все ждал подходящего момента. Итак, это все, что я про тебя знаю. Вот какого Джеми видела ты прошлой ночью. Я боялся, что не смогу воскресить его в себе: он так долго не давал о себе знать – но когда я увидел, что тот мерзавец угрожает тебе, я воззвал к нему, и он явился вместе со своим мастерством, – Джеми закашлялся, припал к кружке и выпил все до дна.

Я нисколько не удивилась: на протяжении долгих лет я никогда еще не слышала, чтобы он говорил зараз так много.

Потом уголок его рта искривился в ухмылке, и он произнес негромко:

– Знаешь, а тот здоровенный ублюдок до сих пор, наверное, недоумевает, как же все-таки он встретил смерть прошлой ночью. Он ведь даже ничего не почувствовал.

Между нами опять все наладилось. Я обнаружила, что в ответ на ухмылку Джеми улыбаюсь и сама, гордясь теперь его мастерством, которое спасло нас от неминуемой смерти. Как я могла сердиться на него – ведь он был мне вместо отца, которого я была лишена, – в самом деле, кого же, как не Джеми, могла я считать своим истинным отцом? И если когда-то его ремеслом была смерть, то он сменил его на другое, доброе, и сделал это ради моей матери. Между мной и Джеми всегда была большая любовь – теперь же она сделалась еще искреннее и сильнее, и в ней нашлось место и для моей потерянной матери. Я чувствовала себя теперь намного старше, и мне было стыдно за то, что я так по-детски осуждала его.

– Джеми, я…

– Да ладно, крошка моя Ланен, все хорошо! – он улыбнулся так, как улыбался одной лишь мне. – Я очень рад, что наконец все тебе рассказал. Давно уже следовало сделать это.

– Вот уже десять лет никто не считает меня «крошкой Ланен», – сказала я, улыбаясь ему в ответ. Я переросла Джеми еще в двенадцатилетнем возрасте.

– Ну нет, девочка моя, тут ты ошибаешься. Ты всегда останешься для меня крошкой Ланен, – он потянулся ко мне через стол и на мгновение взял меня за руку. – А теперь, крошка моя, очередь за тобой.

– Какая очередь? – спросила я с искренним недоумением. – Ты же знаешь меня всю жизнь, чего же я могу тебе рассказать?

– Ума не приложу, – ответил он беспечно. – Ты разбудила меня ни свет ни заря в день отъезда, заставила подписать какой-то договор, который я в потемках даже не смог прочесть; ты везешь с собой серебро, которого хватило бы на пару месяцев, и за все время путешествия ты ни словом не обмолвилась об этом. Что же мне, по-твоему, думать? Я усмехнулась.

– Ума не приложу. Сейчас вот меня заботит моя гнедая лошадка: она что-то стала прихрамывать на левую переднюю…

Он перегнулся через стол и легонько шлепнул меня по макушке.

– Противный ребенок, – сказал он с нежностью. – Твоя очередь. У меня в глотке сухо, как в Южной пустыне. Хватит с меня челана. Хочу пива. Пива! – выкрикнул он, и служанка поспешила принести нам новый кувшин.

– А теперь, – произнес он, – рассказывай мне все, пока я буду пить, девочка. С тех пор, как тебе исполнилось пять, я уже знал, что ты не пожалеешь своей правой руки, лишь бы убраться из Хадронстеда, но почему же только сейчас, почему не сразу после смерти Хадрона? Чего ты так долго ждала? И что же все-таки заставило тебя наконец решиться?

В двух словах, насколько это было возможно, я рассказала ему о нелепом предложении Вальфера, и под конец мы вместе смеялись от всей души.

– Ах, Вальфер, юный Вальфер! Он не так уж плох, правда, немного туповат в любых делах, если только они не касаются лошадей.

– Хотела бы я, чтобы и лошадям было так же хорошо, как ему сейчас. Клянусь, Джеми, выдел бы ты его лицо!.. Надеюсь, они с Алисондой счастливы и проявят достаточно любезности, чтобы не вставать тебе поперек дороги.

– Я не против того, чтобы они жили там. Увижу их – и тут же со спокойным сердцем подумаю о тебе. Но ради собственного успокоения мне необходимо знать: куда это ты надумала отправиться?

– Да я и сама не знаю. Прочь, и все тут. Колмар велик – много чего можно в нем повидать.

Он прищурился.

– Не пытайся меня провести, Ланен, Маранова дочерь, слишком хорошо я тебя знаю. Скажи же мне, куда ты собралась и чего ищешь. Ты да я – вот и все, что осталось от нашего семейства, ежели, конечно, не считать, что у Маран есть еще мать, братья и сестры. Я скорее буду следовать за тобою весь остаток дней твоих, чем отпущу тебя без малейшего представления, куда ты направляешься и зачем.

У Маран ведь есть мать, братья и сестры! Моя бабушка, мои дядюшки и тетушки! В душе я тотчас же поклялась, что когда-нибудь я разыщу эту деревушку и найду всю их семью, которой никогда прежде не видела.

Мне понравилось, что Джеми назвал меня Марановой дочерью.

Все же я собралась с духом и поведала Джеми о тайном желании своего сердца – впервые я говорила об этом вслух.

– Я ищу драконов, Джеми. Истинных драконов, что живут на Драконьем острове. С самого детства мечтаю увидеть их, с тех пор, как услышала «Песнь о Крылатых», которую пел тот бард… и во что бы то ни стало осуществлю свою мечту. В ту ночь я слышала их, понимаешь? Слышала шум от их крыльев, и в нем угадывалась дивная мелодия; с тех пор все эти годы я слышала подобное же в своих снах.

– Ас чего ты взяла, что найдется судно, которое отправится туда, где столько кораблей исчезло без следа? С чего ты взяла, что выживешь, когда столько подобных тебе смельчаков погибло? – спросил Джеми серьезно.

Он покачал головой, и в глазах его была грусть; и все же он улыбнулся мне, как и всегда: знал ведь, что я все равно от своего не отступлюсь.

– Что же произойдет, когда ты их отыщешь, Ланен Кайлар? – спросил он негромко.

– Как? Как ты назвал меня? – спросила я, пораженная. Откуда мог он знать это имя, которое я сама для себя выбрала?

– Это твое настоящее имя, что дала тебе твоя мать. Ланен Кайлар – Ланен Скиталица. Порой я недоумеваю: а может, у нее, кроме Дальновидца, где-нибудь припрятан еще и Провидец? Это многое бы объясняло. Готов поклясться: она предвидела, что ты отправишься на поиски приключений, подобно ей самой. Она наверняка знала, что ты станешь дерзкой и неустрашимой, ведь даже совсем крохой ты ничего не боялась. И все же ответь мне. Что произойдет, когда ты отыщешь этих драконов, что так влекут тебя?

– Я буду вести с ними беседу, Джеми. Вести беседу, стараясь постичь мысли великого драконьего разума, что живет тысячу лет или даже больше. Уверена, это возможно.

Он видел мой внутренний трепет, который еще больше усилился от того, что теперь мне было ведомо мое прошлое, – говоря с ним, я уже мысленно представляла себе, каким будет и мое будущее. Никогда прежде не осмеливалась я произнести все это вслух, и теперь само звучание слов жарким огнем распаляло мне сердце.

– Я не верю, что драконьему племени не суждено повстречаться с людьми. Зачем же тогда мы, как и они, наделены способностью говорить и мыслить? Если бы в целом мире было всего двое людей, разве они не разыскали бы друг друга? Хотя бы для того, чтобы стать верными товарищами? Я найду их, Джеми. Не знаю как, но отыщу – и заговорю с ними, даже если придется подвергнуть собственную жизнь опасности.

Он безмолвствовал. Я вдруг поняла, что страшнее всего для меня будет, если он вдруг не одобрит моих намерений.

– Я не обезумела, Джеми, если только не была безумной всю свою жизнь.

– Да я не опасаюсь за твой рассудок, девочка моя, – он заглянул мне в глаза, и во взгляде его явственно читалась многолетняя любовь, преданная и нежная. – Но я всей душой не желал бы, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности из-за чего бы ни было. И все же ты дочь своей матери. Если взор твой обращен к этой мечте, я прекрасно знаю, что никто в мире не в силах отговорить тебя от этого, – он улыбнулся. – Помни лишь, что Вальфер не единственный, кто остался в Хадронстеде. Я тоже буду там – в ожидании того времени когда смогу наконец услышать рассказы о твоих приключениях он зевнул, потянулся и поднялся из-за стола. – А сейчас я иду спать. Завтра предстоит долгая дорога. До Иллары целых три дня пути.

Было еще довольно рано, но я тоже чувствовала, что утомилась. Мне хотелось сказать что-нибудь Джеми напоследок, но я не находила подходящих слов. Да и что я могла сказать? Просто обняла его, поцеловала в щеку и пожелала спокойной ночи. Бросила взгляд на парочку посетителей в углу, которые давно уже оборвали разговор и, сложив головы на стол, мирно похрапывали. Улыбнувшись, я отправилась к себе и легла в постель. Сон мой был крепок.

Рано утром мы отправились дальше. Дождь то принимался заново лить, то опять переставал – по крайней мере, в промежутках нам удавалось хоть немного обсохнуть. Лишь когда перевалило далеко за полдень, небо наконец полностью расчистилось от туч; а к заходу солнца, когда мы подыскали подходящее место для ночевки, земля была уже более или менее сухой. Мы разбили лагерь у края пшеничного поля, огражденного с одной стороны небольшим лесочком. Наутро, проснувшись спозаранку, я встретила ясный, бодрящий рассвет. Илсанские земли расстилались вокруг, озаренные утренним блеском: холодные, вымытые дождем, они приветствовали меня дивным трепетом багряно-желтой листвы, что оставалась еще а деревьях, и нежным шелестом густо-золотистых колосьев поздней пшеницы, колышимых ветром. Я стояла неподвижно, позволяя природе завладевать всеми моими чувствами, переполнять все мое существо птичьим гомоном, шепотом деревьев, резким запахом костра и пряным благоуханием тающей листвы, нежным дуновением ветерка, ласкавшего мне лицо, и особым привкусом осени, ощущавшимся на губах.

Никогда не забыть мне этого утра. Впервые я проснулась со знаем того кем была моя мать, с пониманием значения собственного прошлого и смысла своего существования, с принятием того, что Джеми, который всегда был для меня верным другом и едва ли не отцом, воплощением домашней любви, в то же время глубоко в себе носил жизнь и душу наемного убийцы. Знала я также, чего это ему стоило, и понимала, что эти две стороны неразделимы и составляют истинную его личность. Вначале мне сделалось не по себе от внезапно снизошедшего на меня откровения, но в конце концов я призналась сама себе, что тьма есть лишь оборотная сторона света, в то время как вместе они необходимы для создания всевозможных оттенков, из которых и состоит мир.

С такой мыслью – мне казалось, я на самом деле ощутила это, – тяжкие оковы, столь долго державшие всю меня словно в заточении, слетели, и душа моя наконец-то высвободилась. Больше я не горевала о теплой постели за надежными стенами. Всем своим сердцем я впитывала окружающий мир, с его красотами, дивными чудесами и страшными опасностями, и впервые осознала, что жизнь дается человеку не для того, чтобы он все время старался выжить, а с тем лишь только, чтобы он мог наслаждаться всем ее бесконечным разнообразием. Свет и тьма присутствуют неразрывно везде, образуя глубину и сущность там, где поодиночке они были бы всего лишь бледными тенями. В тот момент я почувствовала, что отныне способна воспринимать все в новом свете.

Никогда после я не жила больше в Илсе, но ни на миг не забывала этой поездки – первого своего путешествия, положившего начало моей страннической жизни. С той поры я всегда представляла себе Илсанское королевство в осенних оттенках – ярким, как солнце после дождя, с шелестом ветра в траве.